CC BY
59
учном и медийном дискурсе: межвуз. сб. науч. тр. / отв. ред. А.Г. Пастухов. Орел: ОГИИК, ООО ПФ «Оперативная полиграфия», 2008. Вып. 6. С. 272 - 281.
5. Ушаков Д.Н. Толковый словарь русского языка: в 4 т. / Д.Н. Ушаков. М.: Гос. ин-т «Советская энциклопедия»; ОГИЗ; Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1935 - 1940.
6. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса: монография / Е.И. Шейгал; Ин-т языкознания РАН; Волгогр. гос. пед. ун-т. Волгоград: Перемена, 2000. 368 с.
7. Шмелева Т.В. Модель речевого жанра / Т.В. Шмелева //Антология речевых жанров: повседневная коммуникация. М.: Лабиринт, 2007. С. 81 - 89.
8. Юдинцев И. «Утка» XXI века /АПН (Агентство политических новостей) [Электронный ресурс] / И. Юдинцев. Н. Новгород, 2006. URL: http://www.apn-nn.ru/diskurs_s/778.html.
Newspaper hoax as a speech genre
The analysis of newspaper hoax as a speech genre of informative type that functions in the informative discourse. It is characterized by false information and is oriented on sensation.
Key words: speech genre, discourse, truth,
Mass Media, falsity, gossip.
В.В. ЧАЛЫЙ (Краснодар)
ПРАГМАЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ПАРАМЕТРЫ ВЕРБАЛЬНОЙ МАНИПУЛЯЦИИ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А.П. ЧЕХОВА
Рассмотрены приемы словесного воздействия одним собеседником на другого. Выявляются способы речевой манипулятивности, используемые персонажами прозы Чехова, описываются механизм их формирования и смысловые возможности дальнейшей реализации в диалоге.
Ключевые слова: речевая ситуация, манипулятивность, говорящий, слушающий.
Анализируя значение слова, которое использует писатель в своем рассказе или повести, исследователь обычно учитыва-
ет речевую ситуацию, интенции автора и интерпретационные возможности читателя. Как нам кажется, весьма сложно понять особенности коммуникативного процесса, происходящего в структуре литературного произведения, если изучать только грамматический уровень текста и совершенно не учитывать уровень его прагматики. Таким образом, чтобы всесторонне постичь многоплановость художественного слова, необходимо рассматривать весь контекст, совокупность разных языковых единиц, создающих особый прагматический эффект, т. е. все то, что способствует успешности высказывания для достижения основной цели речевого общения. П. Вацлавик, Д. Бивин и Д. Джексон категорично утверждают: «Невежеством или самонадеянностью покажется любая попытка систематизировать прагматику человеческой коммуникации, когда не сформулировны грамматические и синтаксические коды вербального общения, а возможность создания понятной структуры семантики человеческой коммуникации вызывает скепсис. Надежда на понимание форм отношений между коммуникацией и поведением остается прозрачной, т. к. в современной науке не существует удовлетворительного объяснения возникновения обычного языка» [2: 5].
Прагматика представляет собой ту сферу семиотики, в русле которой анализируются взаимоотношения между знаковой системой и воспринимающими ее субъектами, исследуется функционирование языковых знаний речи. По мнению А.Г. Баранова, «проникновение в закономерности коннотативного “языка” текста как особого знакового явления в дискурсивной деятельности должно пролить свет на высшие уровни организации семиотической личности, раскрывающие ее мотивационно-ценностную сферу» [1: 177] .
Среди множества речевых действий, которые применяет один собеседник по отношению к другому в беседе, на наш взгляд, наиболее интересным является вербальная манипулятивность. Представляется, что в прозе Антона Павловича Чехова именно манипуляция словом по-
© Чалый В.В., 2009
зволяет говорящему скорее добиться желаемого результата, достичь намеченной цели за счет своей «жертвы» - слушателя. Е.Л. Доценко считает: «В случае с манипуляцией речь идет, несомненно, лишь об односторонней интенции, о присвоении манипулятором права решать за адресата, что ему должно делать, о стремлении повлиять на его цели. С операциональной же точки зрения манипуляция является взаимодействием» [3: 55].
Говорящий в коммуникативном акте играет не единственную ведущую роль. Также он, бесспорно, как участвует в формировании определенного понимания обсуждаемого вопроса со своим слушателем, так и отвечает за дальнейшие изменения в его сознании немаловажных духовных ценностей, установок, взглядов на жизнь. Приглашая обратиться к собственному опыту общения, Ю.С. Кри-жанская и В.П. Третьяков констатируют, что «в большинстве ситуаций “ответственность” за эффективность несет говорящий. Это он “виноват”, если не смог привлечь внимание к главному, если собеседник не услышал, не понял, не запомнил. Это он, говорящий, не постарался, “не обеспечил” эффективность» [4: 141].
Слушающий становится не только получателем адресованной ему информации, но также интерпретатором всего того, что сообщает ему говорящий. Так, основу коммуникативного акта образует процесс взаимодействия адресанта и адресата. Исследуя такой вид речевой деятельности, как слушание, Г.Г. По-чепцов указывает на то, что «обработка информации человеком естественным образом подчиняется определенным когнитивным механизмам. Записанные в наших головах схемы позволяют не производить очередной раз анализ, давая возможность опереться на введенные ранее схемы. Язык в этом плане также служит средством экономии подобного рода» [5: 521].
А.П. Чехов - это писатель, который, как известно, многие истины не высказывал прямо, т. е. оставлял читателю возможность постепенно открыть всю сложность человеческого бытия, скрывающуюся за, казалось бы, простыми, не
примечательными деталями. В этой связи общение между персонажами, которое представлено в чеховском тексте, нередко имеет форму острой полемики, судьбоносного выяснения отношений. Поэтому не случайно спор, диалог в произведениях Чехова, как полагает А.Д. Степанов, «превращается в “лечение речью” в странной монологической форме, при которой не важна личность и слово адресата. ... Итеративность, дурная повторяемость аргументации в споре приобретает новое значение: человек бесконечно доказывает себе, что он прав, убеждая уже не при помощи доказательств, а при помощи навязчивого повторения» [6: 141].
Изучая язык художественной прозы А.П. Чехова, считаем важным выявить параметры словесной манипуляции, охарактеризовать ее прагматические особенности и значение, предопределяющие в конечном счете формирование смысла того или иного фрагмента текста.
- Друг мой, я к тебе с просьбой! -обратился он к доктору. - Дело вот в чём... Меня хотят окрутить во что бы то ни стало... Чтобы избегнуть этой напасти, я придумал показать себя сумасшедшим... Гамлетовский приём, в некотором роде... Сумасшедшим, понимаешь, нельзя жениться... Будь другом, дай мне удостоверение в том, что я сумасшедший!
- Ты не хочешь жениться? - спросил доктор.
- Ни за какие коврижки!
- В таком случае не дам я тебе свидетельства, - сказал доктор, трогаясь за свою куафюру. - Кто не хочет жениться, тот не сумасшедший, а напротив, умнейший человек... А вот когда захочешь жениться, ну тогда приходи за свидетельством... Тогда ясно будет, что ты сошел с ума [7. Т. 4: 92].
По-видимому, анализируемый финал чеховского рассказа содержит особый прием манипулятивного воздействия, когда один персонаж (лицо говорящее) откровенно сообщает собеседнику (слушатель) о своем непростом положении: приходится представляться человеком, у которого проблемы с психикой, чтобы не стать жертвой хитрости, принуждаемой к созданию семейной жизни. Юмор
автора, вероятно, прослеживается в построении ответной реплики доктора, который, испытав все «радости» супружеского счастья, сначала произносит фразу, своей утвердительной интонационной формой представляющую афоризм («Кто не хочет жениться, тот не сумасшедший, а напротив, умнейший человек»). Затем доктор завершает собственный монолог выводом, не оставляющим никаких сомнений в поддержке избранной «пациентом» позиции («Захочешь жениться - ... ты сошел с ума»). Таким образом, в юмористическом рассказе-сценке человек, выступающий от лица «спасительной» медицины, играет роль не только советчика, но и манипулятора, оказывающего влияние на сомневающегося в своих действиях пациента.
Его раздражало все: леность прислуги, громкие шаги, пение петухов, дым из кухни, церковный звон... Он (Аркадий Петрович. - Ч.В.) брюзжал, бранился, гонял прислугу, но после каждого бранного слова хватал себя за голову и говорил плачущим голосом:
- Боже, какой у меня характер! Невыносимый характер!
Аза обедом он много ел и без умолку болтал. Говорил он о социализме, о новых военных реформах, о гигиене, а Анна Михайловна слушала и чувствовала, что всё это говорилось для того только, чтобы не говорить о дочери и о прошедшем. Обоим всё ещё в присутствии друг друга было неловко и как будто чего-то стыдно [7. Т.5: 170].
Нередко Чехов в своих произведениях описывает сложный психологический мир своих персонажей. Как нам кажется, в рассматриваемом фрагменте писатель подчеркивает двойственность в поведении Аркадия Петровича. С одной стороны, он не скрывает своей несдержанности в восприятии окружающих людей, предметов, явлений. С другой -ведет себя словно капризный ребенок, просящий снисхождения и понимания. Оказывается, совокупность таких противоречивых речевых поступков - это своего рода манипулятивный прием ухода от нерешенных внутрисемейных (главных) проблем. Момент молчаливого «разоблачения» истинных мотивов поведения (т. е. манипуляции) Аркадия Петро-
вича в сознании и глазах его супруги Анны Михайловны приводит к появлению у обоих чувства стыда и неловкости, что только усугубляет и без того тяжелую ситуацию.
- Молчит! - удивлялась Нюта. - Это даже странно... Послушайте, будьте мужчиной! Ну, хоть улыбнитесь! - засмеялась она. - А знаете, Володя, отчего вы такой тюлень? Оттого, что не ухаживаете за женщинами. Отчего вы не ухаживаете? Правда, здесь барышень нет, но ведь вам ничего не мешает ухаживать за дамами! Отчего вы, например, за мной не ухаживаете?
Володя слушал и в тяжелом, напряженном раздумье почесывал себе висок.
- Молчат и любят уединение только очень гордые люди, - продолжала Нюта, отдергивая его руку от виска. -Вы гордец, Володя. Почему вы глядите исподлобья? Извольте мне глядеть прямо в лицо! Да ну же, тюлень!
Володя решил заговорить. Желая улыбнуться, он задергал нижней губой, замигал глазами и опять потянул руку к виску.
- Я... я люблю вас! - проговорил он [7. Т. 6: 197].
А.П. Чехов приводит диалог, построенный на манипулятивной основе провокационного употребления реплик, вызывающих чувство протеста, внутренней борьбы с самим собой, что приближает к быстрому согласию, к готовности принять любое диктуемое со стороны условие. Нюта как манипулятор ловко оперирует словами, которые задевают самолюбие собеседника. От настойчивого требования «Будьте мужчиной!» и «Хоть улыбнитесь» женщина переходит к формированию цепочки вопросов, на которые сама же дает молниеносные ответы. Даже агрессивно-грубое сравнение («тюлень»), используемое Нютой дважды, в общей прагмалингвистической структуре этой вербальной манипуляции отходит на второй план после прямо названных (требуемых исполнить во что бы то ни стало) действий: не только смотреть в лицо говорящему, но и опустить руку, которой, полагаем, слушатель (жертва манипуляции) вынужденно хотел защитить себя.
Итак, как показал лингвистический анализ некоторых текстовых фрагментов художественной прозы А.П. Чехова, прагматические параметры речевой манипуляции, используемые одним персонажем по отношению к другому, не только составляют смысловой каркас всего высказывания, но и являются важным компонентом раскрытия внутреннего мира говорящего персонажа, его скрытых желаний - стремления уйти от решения насущной проблемы, подчинить себе волю слушателя или внушить ему свою точку зрения.
Литература
1. Баранов А.Г. Прагматика как методологическая перспектива языка I А.Г. Баранов. Краснодар: Просвещение-Юг, 2008. 188 с.
2. Вацлавик П. Прагматика человеческих коммуникаций: Изучение паттернов, патологий и парадоксов взаимодействия I П. Вацлавик, Д. Бивин, Д. Джексон. М.: Апрель-Пресс: Экс-мо-Пресс, 2000. 320с.
3. Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита I Е.Л. Доценко. СПб.: Речь, 2004. 304 с.
4. Крижанская Ю.С. Грамматика обще-
ния I Ю.С. Крижанская, В.П. Третьяков. М.: Смысл; СПб.: Питер, 2005. 280 с.
5. Почепцов Г. Теория коммуникации I Г. Почепцов. М.: Рефл-бук; Киев: Ваклер, 2001. б5б с.
6. Степанов А.Д. Проблемы коммуникации у Чехова I А.Д. Степанов. М.: Яз. славянской культуры, 2005. 400 с.
7. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. I А.П. Чехов II Сочинения. М.: Наука, 1974 - 1983.
Pragmalinguistic parameters of verbal manipulation in the Chekov‘sprose
There is studied the way of verbal manipulation of one listener to another. There are pointed out the ways of verbal manipulation used by the character‘s of Chekov ‘s prose.
There is described the way of forming of verbal manipulation and opportunities of using them in the dialogue.
Key words: speech situation, manipulation, speaker, listener.
Р.Ш. ШАГЕЕВ (Альметьевск)
КОММУНИКАТИВНАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ МИКРОТОПОНИМИИ (на материале Закамья Республики Татарстан)
Предпринята попытка анализа микротопонимии исследуемого региона в коммуникативном аспекте с позиций антропоцентризма. Процесс именотворчества преследует коммуникативные задачи. Рассматривая татарскую микротопонимию в парадигме современной лингвистики, можно выделить следующие коммуникативные регистры или типы: репродуктивный (изобразительный), информативный, генеритивный и реактивный, выражающие менталитет, национальный характер.
Ключевые слова: микротопоним, коммуникативные регистры, ментальность, когнитивный подход, антропоцентризм, национальный характер.
Исследование микротопонимического материала в ментальной парадигме предусматривает рассмотрение круга вопросов, связанных с современным функционированием наименований и их ролью в общении людей, с восприятием имени. Однако при этом за рамками рассмотрения остаются проблемы истории и этимологии названий. Для использования названия восприятие этимологических соответствий неактуально, актуален вопрос о том, какое содержание реально воспринимается членами данного коллектива. Как пишет А.В. Суперанская, имена собственные (в том числе и микротопонимы. -Р.Ш.) не имеют понятийности в языке: они ее обретают в речи, по мере знакомства участников речевой ситуации с именуемым объектом. Но у имен собственных есть лексическое значение, которое складывается из взаимоотношения их компонентов и из характерных особенностей тех объектов, для называния которых они создаются. В речи, будучи закрепленными за конкретными объектами, имена собственные получают понятийное содержание от свойств этих единичных объектов [12: 7].
© Шагеев Р.Ш., 2009
