CC BY
3
обеспечивающую эффективность управления, оценку и повышение качества услуги на всех этапах ее предоставления.
Решение этой задачи сдерживается отсутствием методологии конкретизирующей эксплуатационные требования для всех процессов, касающихся услуг, включая три основных процесса (маркетинг, проектирование и предоставление услуги), которые реализуются в петле качества услуги. При этом необходимо отметить, что оценка качества процесса разработки, производства и предоставления услуг является сложной научно-практической задачей. Многие из характеристик качества услуг не имеют количественной меры, с помощью которой их можно было бы выразить. Услуги характеризуются неосязаемостью предложения и потребления, сложностью их стандартизации и несохраняемостью, совпадением процессов производства и потребления, вовлечением потребителя в процесс предоставления услуг, невозможностью точного прогнозирования результата услуги и др.
Несмотря на значительное количество публикаций по проблематике, связанной с качеством продукции и услуг, многие вопросы, касающиеся обеспечения качества услуг и, прежде всего, процессного подхода к оценке качества, методов и форм ее осуществления исследованы недостаточно. В области управления качеством в сфере услуг еще не решена задача разработки целостной, единой методологии оценки качества обслуживания, которая включала бы в себя все аспекты - с момента проектирования услуги до момента ее конкретного потребления.
В результате сложилось противоречие между потребностями экономического развития сферы услуг и практики работы сервисных организаций, признающей объективную необходимость повышения качества услуг и состоянием научно-методической и нормативной базы решения этих вопросов. Поэтому разработка методологии квалиметрического моделирования процессов производства и предоставления услуг в сервисной организации является актуальной научной проблемой.
Фисенко А.И., д.э.н.
профессор
Морской государственный университет им. адм. Г.И. Невельского Россия, г. Владивосток Комарова В.В., к.э.н.
доцент
Дальневосточный государственный университет путей сообщения Россия, г. Хабаровск ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЕ И ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ ФОРМИРОВАНИЯ ПАРАДИГМЫ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЙ ПОВЕДЕНЧЕСКОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
По мнению многих отечественных и зарубежных учёных сегодня в экономической теории наметился переход от экономики как крайне сложной «простой системы» к рассмотрению экономики как крайне сложной «сложной системы» [см., в частности, 7-8, 20, 24, 32, 34].
Очевидно, что простые системы, сколь бы сложными они ни были, могут быть сведены к набору уравнений небольшой размерности, что позволяет их аналитически моделировать. Сложные же системы не обладают таким свойством и должны моделироваться иначе - с помощью имитационных экспериментов или анализа репликаторной динамики [см., например, 3-4, 6-8, 16-17, 22, 27, 33, 45-46, 47-48].
Простые и сложные системы имеют различные микрооснования. Первые можно изучать, исходя только из их микрооснований. Сложные же системы обладают эмерджентными свойствами, и, чтобы понять их, недостаточно простого анализа элементов. У них, тем не менее, существуют микрооснования, но микрооснования сложных систем зависят от контекста, должны изучаться лишь в соотношении с существующей системой. Такие сложные системы возникают и развиваются от одной стадии к другой, причем новые стадии зависят от пройденного пути. На процесс оптимизации в сложных системах оказывают влияние не только их цели и задачи, а также знания и представления их «разработчиков», но и история и институты. Это означает, что ключевую роль в понимании и изменении сложных систем играет точное и глубокое понимание институциональных основ системы, в частности, институциональная структура [развитие этих идей предложено в работе 38 и 43].
С другой стороны, возросшее значение позитивного институционального подхода к исследованию процессов индивидуального принятия решений в ситуациях риска и неопределенности, которое наблюдается в области экономической теории на протяжении последних десятилетий, приводит к необходимости поиска новых теоретических оснований и поиска новых направлений рзвития экономической теории, в т.ч. и на основе их взаимодействия. Выделение и обоснование этих направлений не означает полный отказ от всего того позитивного, что было накоплено и что «работает» сегодня, и, по-видимому, скорее, означает смещение акцентов, выделение новых аспектов, областей исследования и специфических процессов и зависимостей в исследовательской работе с разработки формализованных (иногда схематичных) моделей поведения
индивида (или групп) на более «жизненные», более реалистичные представления в различных ситуациях их выбора, в т.ч. на процесс их экспериментальной и эмпирической проверки, выяснения степени согласованности традиционной теории и полученных из нее следствий с фактами реальной действительности.
В этом плане характерен опыт использования эвристического подхода как аксиоматического основания теоретических исследований в области экономики. По словам П. Фишберна, одного из признанных в мире специалистов по теории принятия решений, «.. .двадцатое столетие в теории решений останется известным как период аксиоматизации» [39, р. 29]. До недавних разработок в области нелинейной динамики, теории хаоса, теории сложности и синергетики, которые позволяют исследователям получать выводы относительно сложных систем без их аналитического моделирования, каждому, кто понимал сложную природу экономики (например, Р. Коузу, Д. Норту или О. Уильямсону) [см. 9, 19, 26], приходилось применять эвристический подход. Такой подход был несовместим с существующим внутри экономической науки видением того, чем должна заниматься наука. Альтернативой в рамках экономического мейнстрима являлась теория общего равновесия, развивавшаяся в работах Ж. Дебре [см. 2]. В то время использование эвристики для создания образа сложной экономики было оправдано, поскольку даже наиболее продвинутые технические средства тогда были еще очень просты, чтобы получать значимые результаты при исследовании сложной экономической системы.
В указанном контексте цель аксиоматического подхода — получить максимум выводов из небольшого числа предпосылок. В рамках аксиоматического подхода теория строится исходя из немногих ключевых положений, а потом из неё дедуцируются выводы для экономической политики. И только затем эти выводы проверяются эмпирически.
Аксиоматический подход требует осторожности при выборе предпосылок. Поскольку между предпосылками и эмпирическими наблюдениями, а также политическими рекомендациями существует крайне сложная взаимосвязь, даже небольшое изменение ключевых предположений радикально изменит вытекающие из них следствия. Таким образом, от однажды принятых предпосылок практически невозможно отказаться.
Первый шаг в сторону от аксиоматического подхода совершается у нас на глазах: его основные положения становятся более гибкими, и признается, что из базовых посылок могут дедуктивно выводиться различные следствия. Когда аксиоматические основы экономики будут окончательно отброшены, экономисты переключатся с чистой математики на прикладную: математика перестанет служить основой теории, а станет лишь инструментом, который помогает выдвигать гипотезы и определять экономическую политику. И сегодня этот процесс происходит особенно интенсивно. Более того, на этом фоне возникает всё больше и больше междисциплинарных направлений
исследования, в т.ч. психоэкономика, нейроэкономика, социоэкономика, биоэкономика, сервисная экономика и многие другие. Прикладной математический подход, по сути своей, есть не что иное, как эмпирический подход, при котором наше мышление руководствуется интуицией. Математика и статистика используются только как «надстройка» над интеллектом, облегчающая аналитическую работу. Этот анализ не служит построению дедуктивных оснований экономики, но является необходимым элементом при обосновании выводов и извлечении информации из данных.
Отсюда вполне логичное (но далеко не новое) предположение о возможности совместного использования хотя бы двух (или более) подходов к решению задач более точного отражения экономических процессов и построения базовых положений экономической теории. В этом смысле речь идёт, прежде всего, о противоречиях использования их основных аксиом (постулатов, принципов) как основы развития новой теории, возможно, претендующей в таком случае и на роль новой экономической парадигмы. Однако важнейший вопрос, который возникает при этом - это вопрос о действительной движущей силе этих противоречий и того, как они действительно могут быть разрешены в рамках «единства многообразия» различных подходов.
На наш взгляд, рассматривая вопрос о действительности как о действительности противоречивой, разносторонней, разнокачественной и разноопределяемой, нельзя не упомянуть характерный подход, скорее, даже позицию, точку отсчёта, основание, которое может быть положено в этом случае при анализе заявленной проблемы. Речь в данном случае, на наш взгляд, идёт о проблеме антиномий как движущей силе практически всех кантовских рассуждений, а, следовательно, может быть применена и к теоретическим рассуждениям об основаниях, принципах и путях развития экономической науки. Мысль И. Канта об антиномичности, под которой он понимал не просто противоречие, а естественный продукт разума, внутреннее устройство нашего познания, или, как он говорил, «естественную антитетику разума» [см. 5, с. 469], по-существу, является, как нам кажется, основанием фундаментально принимаемым элементом незнаемого. В связи с этим, И. Кант писал, что «... антитетика занимается вовсе не односторонними утверждениями, а рассматривает общие знания разума (здесь и далее выделено и подчёркнуто нами. - А.Ф. и В.К.) только с точки зрения противоречия. Трансцендентальная антитетика есть исследование антиномии чистого разума, её причин и результатов. Поэтому трансцендентальный разум не допускает никакого иного критерия, кроме попытки объединения своих утверждений друг с другом, и, стало быть, прежде всего попытки свободного и беспрепятственного состязания их между собой» [5, с. 469, 473].
В свою очередь, существование особого рода анализа оснований явлений (которые мы не пытаемся разложить далее; и для И. Канта таким
далее неразложимым основанием является свобода, или феномен свободы, как конечное или окончательное, далее неразложимое, основание), которые именно фактом своего разложения в анализе этих оснований уничтожают те явления, которые мы хотели объяснить и к которым хотели прийти, идя от этих оснований, является условием того, что мы можем понять частные, или отдельные, явления. Таким образом, мы снова оказываемся в кантовской теме «теперь, когда уже есть», только здесь она дополняется физическими принципами дополнительности и соответствия. И. Кант был одним из первых, кто (вслед за Р. Декартом) сделал важнейший для науки вывод о её относительности, раскрыв философский смысл физического принципа относительности применительно к науке как таковой. Как считал И. Кант, всё, о чём мы говорим, всякие качества и свойства, которые мы приписываем предметам, должно быть разложимо в отношениях, полностью задаваться отношениями вещей, и не может иметь никакого абсолютного смысла -некоего внутреннего свойства, некоторого качества, далее неразложимого так, что само по себе оно было бы присуще всем предметам. Поэтому и построение научной картины мира есть разложение их в отношениях и на отношения, и анализ именно этих отношений.
И. Кант, как следует из основных его работ, каждый раз показывает, что антиномия складывается, и ошибка случается в силу того, что в самом нашем познании, в идеях, в их связи с опытом всегда есть что-то избыточное, много большее, чем эмпирическое содержание. Поэтому мы часто путаем субъективные условия с объективными, чтобы получить антиномию, и результатом этой ошибки является действительное или мнимое противоречие: когда выведено - не противоречит, т.е. нет логического противоречия, но вывести нельзя. Похожим, по-видимому, является и механизм смены («снятия», уточнения, нового представления, «перестройки» и т.п.) старой теории и формирования новой научной парадигмы. Одно из центральных мест при этом, на наш взгляд, отводится новому представлению понятия (анализу, исследованию, отображению и т.п.) «истина», или, вернее, последовательности и процессу развития (по-)знания в постижении истины, как отражению сущности предмета (вещи) или явления.
Как известно, выражение сущности вещи как её самости есть момент её познания, момент истины. Этот тезис вытекает из изменчивости (проявляющейся в выражениях) действительности, которая каждый раз являет собой разные в своём представлении, но единые в своей двоякой сущности вещи, отражаемые человеком при её познании. При этом под моментом понимается не только нечто застывшее, сфотографированное, выхваченное из процесса движения вещи (и понятия), а следовательно, неполное, частичное, одностороннее, субъективное и т.п. отражение сущности, но и тождественность оказываемого моментом воздействия, элемента отражения (при всех прочих различиях с реальностью,
действительностью, который он выражает и отражает) с выражаемой им сущностью, момент, которой «схвачен» и «снят». При этом снятие (Aufheben) понимается нами не только как сохранение, удержание нечто существенного, сущего, определённой самости, но и как прекращение, условный предел рассмотрения, анализа, изучения, нечто рефлектированное, или, иначе, диалектическое отрицание сохранённого сущего, вступившего в единство со своей противоположностью (но не его уничтожения). Отсюда, собственно, и два момента, разделить которые нельзя, так как они являются и условием (готовым) и результатом (следствием): логическое в своей абстрактной форме, в которую его выделяет анализ (и которое, очевидно, имеется лишь в познании), т.е. положенное, и нечто иное, нечто в-себе-сущее. Следовательно, познание моментов действительности, в момент, когда (и их выражений, как существенных отношений причинности, как неразделимых по звеньям ряда обоснований дискретного смысла) может лишь более или менее полно, с той или иной степенью точности, глубины, существенности выявляемых отношений, получаемых знаний о «самости» вещи (процесса, предмета) отражать её и использовать это в практике. Поэтому, действительно, познание представляет собой «... не простое, не непосредственное не цельное отражение, а процесс ряда абстракций, формирования, образования понятий, законов etc., каковые понятия, законы, etc. (мышление, наука = «логическая идея») и охватывают условно, приблизительно универсальную закономерность вечно движущейся и развивающейся природы. Человек не может охватить = отразить = отобразить природы всей, полностью, её "непосредственной цельности", он может лишь вечно приближаться к этому, создавая абстракции, понятия, законы, научную картину мира и т.д. и т.п.» [14, с. 164]. Но раз познание «... не может охватить = отразить = отобразить природы всей, полностью, её "непосредственной цельности".», а только «... может лишь вечно приближаться к этому.», то получается, что прав И. Кант с его «приближением» к вещи-в-себе, которая для нас, по-видимому, является всё-таки непознаваемой.
И. Кант в своих рассуждениях использует очень интересный термин: неопределённое сознание (как ядро трансцендентального сознания или трансцендентального «Я»), понимая под ним то же самое, что и вещь-в-себе. Оно не зависит от нашего категориального сознания, в котором мир уже выразился (явившись до этого, так что теперь о нём можно что-то осмысленно утверждать), и получил тем самым меру - меру измерения человеческого познания [см. 5, с. 84-85, 120]. Однако, внутри его всегда сохраняется то, что получает определённость лишь если случились такие акты пространственно-временного созерцания, какие уже случились, и случилось то, что оказалось или стало возможным в силу аксиомы согласования. Эта же аксиома означает древнее «hic et nunc» - «здесь и сейчас» («здесь и теперь»). Это - аксиома настоящего: то есть и прошлое, и
будущее - из настоящего, или: прошлого уже нет, а будущее может не наступит, т.е. его ещё нет. Эта мысль, думается, гораздо глубже, и её содержание можно было бы изложить так: каждый раз, т.е. всё время, снова и снова нам приходится делать всё заново, независимо от того, свершился ли мир до этого момента, проявилось ли в нём действие законов, упорядочивающих мир, - всё это неважно с точки зрения прошедшего времени, так как «здесь и сейчас» мы должны производить из себя: и мир, и себя в мире. Иными словами, - мы должны и мы действуем сейчас - «hic et nunc». Это «каждый раз» не что иное, как «второе рождение» в «Антропологии» И. Канта, феноменальный Umschlag - поворот, или переворот мышления, в котором всё отсчитывается и выводится от и из настоящего. А настоящее у него понимается как миг, как момент, как всегда подвижное состояние, а не как последовательность, располагаемая эмпирически. И тут И. Кант вводит новое понимание трансцендентального -как формы актуальности, или актуализации всего, в т.ч. и этого невидимого: трансцендентальное - это форма актуальности невидимого, форма его актуализации [см. 5, с. 150-151, 167-169, 527-529]. Причём в этой актуализации, в этом «здесь и сейчас» это всякий раз смещающаяся точка -и не имеет значения, что было до или перед этим, или что будет после, потом. Эта смещающаяся точка, по Канту, - есть разум, а его движение, как настоящее, как миг, как момент подвижного состояния совершает, воспроизводит то, что И. Кант называет Selbsterhaltung der Vernunft -самоподдержанием разума, или воспроизводством упорядоченного объекта, упорядоченного состояния, имеющего условия, не совпадающие с его мыслительным содержанием. К этому воспроизводству на втором шаге и применяется термин «истина», согласованный (как это было и в древнем античном мышлении - ср. Аристотель, Платон, Сократ) с терминами «красота» и «благо», выливающимися в «гармонию» древних греков.
Таким «самоподдержанием разума», направленного на выявление истины, может, по нашему мнению, стать особая форма актуализации двух течений экономической теории, двух весьма мощных и показавших уже свою состоятельность теоретических мэйнстримов - институциализма и поведенческой экономической теории (ПТЭ) [см., например, 7-8, 18, 35-37, 44]. Сформированное на их основе и предлагаемое для разработки новое направление в экономической теории - институциональная поведенческая экономическая теория (ИПЭТ) - это, как нам представляется, специфический и мощный теоретико-методический и практический инструмент, который должен вобрать в себя достижения как общенаучных, так и специальных дисциплин, или, иначе говоря, система использования институциональных принципов, методов и инструментов в сфере экономического поведения хозяйствующих субъектов при принятии ими решений (выбора) в условиях риска. Следовательно, ИПЭТ может быть представлена и как единство системы экономических взглядов,
психологических подходов, принципов и методов, направленных на решение теоретических и практических вопросов экономического развития хозяйствующего субъекта, и как теоретическая модель определённой системы знаний. В первом случае речь идёт о возможных инструментах и моделях познания и управления, и, прежде всего, об учении о методе и о методах (всеобщих, общенаучных и конкретно-научных), а во втором - о содержании (элементах и характеристиках) и уровнях формирования специального (конкретного) знания.
В свою очередь, и система методов, и содержание знания, а также принципы, функции, средства и методы познания являются элементами структуры концепции, или собственно теории ИПЭТ, которая сама представляет собой синтетическое знание, имеющее междисциплинарную природу, и, очевидно, нуждается в соответствующей разработке.
Как и всякая система научных методов, система методов ИПЭТ должна отвечать следующим общим критериям оценки методов, в т.ч. безопасности; научности и объективности; простоты, надёжности и воспроизводимости; эффективности; экономичности и рациональности; возможности использования и др.
Очевидно также, что, если речь идёт о системе критериев оценки методов, то система методов ИПЭТ должна удовлетворять представленным выше критериям одновременно и в полном объёме. Это требование является необходимым условием, так как критерии оценки методов являются продолжением и конкретным воплощением критериев научности любого теоретического знания. К последним, в частности, относят:
1) истинность знания, т.е. соответствие его познаваемому предмету - всякое знание должно быть предметным знанием, так как не может быть знания «ни о чём». Гносеологическое различие понятий «истина» и «знание» заключается в данном случае в том, что понятие «истина» подразумевает соответствие знания действительности, достоверность его содержания безотносительно к познающему субъекту и существование от него независимо именно в силу своей объективности. В отличие от него понятие «знание» выражает форму признания истины, предполагающую наличие тех или иных оснований, в зависимости от достаточности которых имеются различные формы признания истины: либо мнение, либо вера, либо догадка, либо практически-обыденное (донаучное) знание, либо научное знание.
Для научного знания отличительным признаком является то, что им не просто сообщается об истинности того или иного содержания, но и приводятся основания (например, результаты эксперимента, доказательства, логический вывод и т.п.), по которым это содержание истинно. Поэтому в качестве признака, характеризующего истинность научного знания, обязательно указывают на требование (принцип) его достаточной обоснованности (в отличие, скажем, от недостаточной обоснованности
истинности других модификаций знаний). Поэтому фундаментом всякой научной концепции, а следовательно, и всякой науки является принцип (закон) достаточного основания: всякая истинная мысль должна быть обоснована другими, истинность которых доказана. Как отмечал в связи с этим Г. Гегель (вслед за Г. Лейбницем): «Основание, подобно другим рефлективным определениям, было выражено в положении; всё имеет своё достаточное основание. - Смысл этого положения только в следующем: всё что есть, необходимо рассматривать не как сущее непосредственное, а как положенное; нельзя ограничиваться непосредственным наличным бытием или определённостью вообще, а следует возвращаться от этого наличного бытия к его основанию,. то, для чего основание было бы недостаточным, не имело бы никакого основания, а между тем ведь всё должно иметь своё основание» [1, с. 490-491];
2) системность знания, которая характеризует различные формы знания и связана с его организованностью как особенной, присущей ей отличительной чертой. Системная организованность знания составляет основу истинности его содержания, так как предполагает его строгую индуктивно-дедуктивную структуру, базирующейся на основе имеющихся опытных данных, рассудочных знаний, способности суждения, принципов и умозаключений [см. 5, с. 394-399];
3) интерсубъективность знания, т.е. общезначимость, общеобязательность, всеобщность истинности научного знания (в отличие от различных модификаций истинного знания). В этом смысле истины научного знания универсальны, безличны и принадлежат к формам знания, основанным на признании истины по объективно достаточным основаниям. Критерий интерсубъективности реализуется в требовании объективности и воспроизводимости научного знания, т.е. предполагает одинаковость результатов, получаемых каждым исследователем при изучении одного и того же объекта в одних и тех же условиях. С другой стороны, если полученное знание не является инвариантным для всякого познающего субъекта, то оно не может претендовать на научность, так как оно не обладает в этом случае объективностью и воспроизводимостью;
4) полнота теории относительно некоторой предметной области. Это требование предполагает, что теория должна охватывать все явления и процессы из данной предметной области. При этом может быть использован (и чаще всего используется) классификационный, или типологический подход, который позволяет рассмотреть все существенные стороны и аспекты рассматриваемого объекта (явления, процесса) по выделенным основаниям классификации и исследовать все последующие уровни разделения единого целого на классы, подклассы, группы, уровни и т.д.;
5) относительная непротиворечивость знания (теории), означающая, что все факты, идеи, принципы, модели, условия, постулаты, аксиомы и другие структурные элементы данной концепции (теории)
логически не должны противоречить друг другу. Правда, после работ К. Гёделя стало ясно, что любая достаточно сложная теоретическая формальная система будет, с одной стороны, неполна (отсюда - утверждение о принципиальной невозможности полной формализации научного знания), а с другой - её непротиворечивость не может быть полностью доказана в рамках данной системы (т.е. ни доказана, ни опровергнута) [см. 27; 29, с. 510];
6) использование для представления научного знания той или иной формы его организации - факта (результата, события), положения, гипотезы («предположительное знание»), понятия (его содержания, объёма, правила деления понятия, логические формы понятия и т.д.), категорий, проблемы (как «знания о незнании»), принципов, идеи, законов, парадигмы (как опыта и «образца» и как концепции, модели постановки проблем), теории, метатеории и т.д. [см., например, 10; 12-13; 21, с. 440-458, 489-491; 25, с. 270-283; 28, с. 122-123, 142-143, 166-201, 230-236; 29; 31; 40-42].
Помимо критериев научности теоретического знания можно выделить и общие для любой отрасли научного знания признаки научности концепции. К ним, в частности, можно отнести:
1) чётко обособленная (но не «закрытая») совокупность объектов знания и их видов;
2) наличие предмета знания как совокупности отношений, взаимодействия и изменения;
3) содержание и проблемы предмета знания;
4) критерии истинности знания;
5) методы, инструменты и средства изучения, направленные на решение проблем по принятым критериям и ориентированные на предмет и объект знания;
6) исходный эмпирический и теоретический базис;
7) специальные теоретические знания как дедуктивная система, концепции, гипотезы, принципы, требования, условия и т. д. (не эмпирической природы);
8) профессиональная концептуализация, т. е. существование определённых значений категорий, терминов, понятий и смыслов для решения задач в системе профессиональной исследовательской деятельности;
9) взаимосвязь и непротиворечивость с другими отраслями и сферами научного теоретического и эмпирического знания; возможность использования их методов, инструментов и приёмов;
10) «фальсифицируемость» (проверяемость) концепции.
Конечно, указанные признаки различаются между собой по своему
гносеологическому и методологическому уровню, степени использования всеобщих, общенаучных и конкретно-научных методов, степени формализации, интенсивности использования методов логического познания
и т.д. С одной стороны, это так называемые «сильные» науки, представляющий своеобразный «гносеологический идеал» - математика, физика, химия и некоторые др., теории которых строятся на строго дедуктивной основе. С другой стороны, - «слабые» в гносеологическом плане науки, в частности, гуманитарные и общественные (в т.ч. -экономические) - в силу чрезвычайной сложности их объектов, слабой предсказуемости и высокой стохастичности явлений и процессов, высокой зависимости от «субъективного фактора», многообразия проявлений и не всегда явной связи политических, экономических, социальных, демографических и пр. интересов отдельных лиц и больших групп людей, государств и их институциональных структур и т.д.
Представленный нами перечень признаков, характеризующих научность концепции, можно назвать «слабой» или «широкой» версией науки. Однако это не значит ничего иного, кроме того, что в данном случае только фиксируется существующая ситуация, в которой ряд отраслей научного знания не выдерживает требований «сильной», или «узкой» версии, т.е. «гносеологического идеала» науки, сложившегося в определённых экономических и исторических условиях и фиксирующего известный уровень её теоретического развития [см., например, 15, с. 29]. Более того, в «Критике чистого разума» И. Кант высказался ещё определённее: «... науки, так как они сочиняются с точки зрения некоторого общего интереса, следует объяснять и определять не соответственно описанию, даваемому их основателем, а соответственно идее (выделено нами. - А.Ф. и В.К.), которая ввиду естественного единства составленных им частей оказывается основанной в самом разуме. Под разумом же я понимаю здесь всю высшую познавательную способность и, следовательно, противопоставляю рациональное эмпирическому» [5, с. 818-819]. Вслед за ним Г. Гегель, анализируя взаимоотношения логики и наук о природе и духе, содержания и формы, отметил, что «Сама логика есть, конечно, формальная наука, но наука об абсолютной форме, которая есть внутри себя целокупность и содержит чистую идею самой истины... Вот почему это формальное должно внутри себя быть гораздо богаче определениями и содержанием, а также должно обладать бесконечно большей силой над конкретным, чем это обычно признаётся» [1, с. 665, 667].
В этой связи, необходимо, на наш взгляд, отметить, что если рассматривать научные дисциплины, входящие в группу т.н. «слабой» версии науки, с точки зрения исторической перспективы, с учётом тенденций их развития и усиления межнаучной интеграции, то они, хотя и неравномерно, но всё-таки движутся в сторону её «гносеологического идеала». Особенно заметными в этой связи являются последние успехи экономических наук, социологии, истории, а также прикладных направлений маркетинга, менеджмента и организации управления и др.
Использованные источники:
1. Гегель Г.В.Ф. Наука логики. - М.: Изд-во «Мысль», 1999. - 1072 с.
2. Дебре Ж. Три функции в экономике// Экономика и математические методы. - 1990. - т. 26. - Вып. 1.
3. Заде Л., Дезоер Ч. Теория линейных систем (Метод пространства состояний). - М.: Изд-во «Наука», 1970. - 704 с.
4. Заде Ф. Жизнь и путешествия с отцом нечеткой логики от Фей Заде. -Баку: Чашыоглы, 2001. - 160 с.
5. Кант И. Критика чистого разума/ Пер с нем. Н. Лосского. - Мн.: Литература, 1998. - 960 с.
6. Квейд Э. Анализ сложных систем// Под ред. И. И. Андреева, И. М. Верещагина. - М.: Советское радио, 1969. - 520 с.
7. Коландер Д. Экономическая наука нового тысячелетия: как она нашла свой путь и каков он? // Истоки: из опыта изучения экономики как структуры и процесса. 2-е изд. - M.: Изд. дом ГУ-ВШЭ, 2007. - С. 381-400.
8. Коландер Д. революционное значение сложности и будущее экономической науки// Вопросы экономики. - 2009. - № 1. - С. 84-100.
9. Коуз Р. Фирма, рынок и право/ Пер. с англ. - М.: Дело ЛТД, Cattallaxy, 1993. - 192 с.
10. Кун Т. Структура научных революций: Пер. с англ./Т. Кун; Сост. В.Ю. Кузнецов. - М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. - 608 с.
11. Лакатос И. Доказательства и опровержения: Как доказывают теоремы/ Пер. с англ. - М.: Наука, 1967. - 164 с.
12. Лакатос И. История науки и её рациональные реконструкции// Структура и развитие науки. - М.: Прогресс, 1978. - С. 203- 269.
13. Лапшин И.И. Философия изобретения и изобретение в философии: Введение в историю философии. - М.: Республика, 1999. - 399 с.
14. Ленин В.И. Философские тетради. - Ленин В.И. ПСС, т. 29.
15. Маркс К. Капитал. Т. I. - Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 23.
16. Месарович М. Теория иерархических многоуровневых систем. Пер. с англ. Под ред. И. Ф. Шахнова. Предисл. чл.-кор. АН СССР Г. С. Поспелова. М.: «Мир», 1973. - 192 с.
17. Месарович М. Общая теория систем: математические основы// М. Месарович, Я. Такахара; Пер. с англ. Э. Л. Наппельбаума; под ред. В. С. Емельянова. — М.: «Мир», 1978. - 268 с.
18. Нейман, фон Дж., Моргенштерн О. Теория игр и экономическое поведение/ Пер. с англ. - М.: Наука, 1970. - 707 с.
19. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики/ Пер. А.Н. Нестеренко. - 190 с.// http:// financepro.ru/economy/ 7564-d.-nort.-instituty-institucionalnye-izmenenija-i.html. (дата вхождения 22.10.2011 г.).
20. Павлов И.А. Поведенческая экономическая теория - позитивный подход к исследованию человеческого поведения. - М.: Ин-т эк-ки РАН, 2007. - 62 с.
21. Поппер К.Р. Логика и рост научного знания. Избранные работы: Пер. с англ./ Сост., общ. ред. и вступ. ст. В.Н. Садовского. - М.: Прогресс, 1983. -606 с.
22. Пых Ю. А. Построение энтропийных характеристик на основе энергетических функций Ляпунова [Текст] / Ю. А. Пых // Доклады Академии наук. - 2004. - Т. 396. - № 2. - С. 162-165.
23. Седов Е. А. Информационно-энтропийные свойства социальных систем // Общественные науки и современность. - 1993. - № 5. - С. 92-100.
24. Серов Н. К. О диахронической структуре процессов // Вопросы философии. - 1970. - № 7. - С. 72-80.
25. Структура и развитие науки/ Сб. пер.; Сост., вступ. ст. и общ. ред. Б.С. Грязнова и В.Н. Садовского. - М.: Прогресс, 1978. - 488 с.
26. Уильямсон О. Экономические институты капитализма: фирмы, рынки, «отношенческая контрактация»/ Пер. с англ.; научн. ред. В.С. Катькало. -СПб.: The Free Press, 1996. - 704 с.
27. Успенский В.А. Теорема Геделя о неполноте /Theoretical Computer Science. - 1994. - № 130. - P. 273-238 // http://dr-gng.dp.ua/library/gedel.htm. (дата вхождения 17.10.2011 г.).
28. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки: Переводы с англ. и нем./ Общ. ред. и авт. вступ. ст. И.С. Нарский. - М.: Прогресс, 1986. -542 с.
29. Философия и методология науки: Учеб. пособ./ Под ред. В.И. Купцова. -М.: Аспект Пресс, 1996. - 551 с.
30. Фишберн П. Теория полезности для принятия решений/ Пер. с англ. - М.: Наука, 1978. - 352 с.
31. Франк С.Л. Предмет знания/ Сост. И.И. Евлампиев. - Санкт-Петербург: Наука; «Ювента», 1995. - 656 с.
32. Цирель С. «QWERTY-эффекты», «Path Dependence» и закон иерархических компенсаций // Вопросы экономики. - 2005. - № 8. — С. 1926.
33. Шегда А.В., Балакирева А.В. Стратегия продвижения изделия в эволюционной репликаторной модели// Экономика и управление. - 2007. -№ 3 (11).
34. Auyang S. Foundations of Complex-System Theories in Economics, Evolutionary Biology and Statistical Physics. - Cambridge: Cambridge University Press, 1998.
35. Camerer C., Loewenstein G. Behavioral Economics: Past, Present, Future // Advances in Behavioral Economics. - Princeton: Princeton University Press, 2003. - 560 р.
36. Colander D. The Death of Neoclassical Economics // Journal of the History of Economic Thought. - 2000. - Vol. 22. - № 2. - P. 127-143.
37. Colander, Holt R., Rosser J. B. The Changing Face of Economics. - Ann Arbor: University of Michigan Press, 2004.
38. Complexity and the History of Economic Thought / D. Colander (Ed). - N.Y.: Routledge. 2000.
39. Fishburn P. Decision Theory: The Next 100 Years? // The Economic Journal.
- 1991. - Vol. 101. - № 404. - P. 29.
40. Kuhn T.S. The Function of Dogma in Scientific Research. - In: Crombie A.C. (Ed.). Scientific Change. - L., 1963, pp. 349-393.
41. Kuhn T.S. Logic of Discovery or Psychology of Research? - In: Lakatos I. and Musgrave A. (Eds.). Criticism and the Growth of Knowledge. - Cambridge, 1970, pp. 4-9.
42. Lakatos I. Criticism and the Methodology of Scientific Research Programmes// Proceedings of the Aristotelian Society. - 1968. - Vol. 69. - Р. 149186.
43. The Complexity Vision and the Teaching of Economics / D. Colander (Ed). -Cheltenham: Edward Elgar, 2000.
44. Tversky A., Kahneman D. Advances in Prospect Theory: Cumulative Representation of Uncertainty // Journal of Risk and Uncertainty. - 1992. - Vol. 5.
- № 4. - P. 297-323.
45. Zadeh L.A. Fuzzy Sets // Information and Control. - 1965. - Vol.8. - № 3. -Р. 338-353.
46. http://dodo.inm.ras.ru/biomath/presentationsII/replicator Novozhilov.pdf; (дата вхождения 05.11.2011 г.).
47. http://ecsocman.hse.ru/iprog/topic/16228319/16217047.html; (дата вхождения 05.11.2011 г.).
48. http://foglady.ru/7448730.php; (дата вхождения 05.11.2011 г.).
49. http://www.isa.ru/proceedings/images/documents/2009-42/104-123. pdf; (дата вхождения 06.11.2011 г.).
Фокина Н.И. старший преподаватель Смаков И.Ф.
ФГБОУВПО Башкирский ГАУ
Россия, г.Уфа АГРОСТРАХОВАНИЕ В РОССИИ - ЖИЗНЕННАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ Сельскохозяйственное производство является одной из самых рискованных отраслей экономики. Ущерб от недобора урожая из-за гибели посевов озимых зерновых ввиду сильных морозов, весенне-летней засухи ежегодно достигает значительных размеров. Поэтому страхование является
