CC BY-NC-ND
150
А.Г. Сенокосов
ПОЗИЦИЯ ВЕЛИКОБРИТАНИИ В ХОДЕ ИЮЛЬСКОГО КРИЗИСА 1914 г.
В данной статье автор рассматривает политику Великобритании во время июльского кризиса 1914 г. Показаны внутренние побудительные мотивы этой политики, особенности восприятия кризисной ситуации британской политической элитой. Особое внимание уделяется разногласиям внутри правящей Либеральной партии Великобритании по вопросу о вступлении в войну. Анализируется специфика британского подхода в отношении своих партнеров по Антанте на различных стадиях кризиса.
Ключевые слова: Антанта, июльский кризис, Первая мировая война.
В 2014 г. отмечается 100-летний юбилей июльского кризиса, положившего начало Первой мировой войне. Данное историческое событие не относится к числу малоизученных в историографии. Напротив, ему посвящено огромное число работ, опубликованы многочисленные дипломатические документы и переписка, воспоминания участников событий со стороны всех государств - участников конфликта. В то же время, несмотря на обилие источников и литературы, существует и ряд спорных вопросов, связанных с июльским кризисом 1914 г.
В данной статье автор предполагает исследовать реальную позицию британской политической элиты по отношению к развернувшемуся в Европе конфликту, проследить ее эволюцию за период с 23 июля (момент вручения австрийского ультиматума Сербии) и вплоть до 4 августа 1914 г. (вступление Великобритании в Первую мировую войну). Планируется прояснить суть существовавших в британском внешнеполитическом руководстве разногласий, определить степень влияния Великобритании на развитие июльского кризиса.
К лету 1914 г. международная обстановка в Европе накал и-лась до предела. Процесс политического размежевания и консо-
© Сенокосов А.Г., 2014
лидации противостоявших военно-политических блоков - Тройственного союза и Антанты - был фактически завершен. Военные приготовления сторон, значительно ускорившиеся под влиянием череды международных кризисов 1909-1913 гг., достигли необычайного размаха и превратились в «гонку на опережение». Тяжесть финансовых затрат и стремление достичь максимально благоприятного соотношения сил заставляли противников лихорадочно спешить.
К 1914 г. в гонке вооружений лидировала Германия, полностью переоснастив свою армию и спланировав ее действия в соответствии с принятым «планом Шлиффена», предусматривавшим быстрый разгром континентальных противников. По свидетельству помощника начальника германского генерального штаба Валь-дерзее, «мне, замещавшему генерала Мольтке во всех касающихся войны вопросах, <...> нечего было делать. План мобилизации был закончен 31 марта 1914 г.»1. Как указывает Н.П. Полетика, «Вильгельм, его генералы, Бетман-Гольвег и Ягов считали, что Франция и Россия, не успевшие закончить своих вооружений, не в состоянии будут выдержать удар германской армии, если дело дойдет до войны»2. В то же время существовавшее «окно возможностей» грозило закрыться уже в 1916-1917 гг., когда широкомасштабные программы вооружений, принятые в России и Франции, ликвидируют временное превосходство центральных держав.
К активным действиям германских политиков подталкивало и ухудшение положения Австро-Венгрии. Обострение внутренних противоречий в Дунайской монархии, подъем сепаратистских настроений и угроза дальнейших неблагоприятных изменений на Балканах, образование антиавстрийской коалиции Балканских государств требовали неотложных мер по выправлению положения. Германия, если она хотела реализовать свои экспансионистские замыслы, должна была спешить, чтобы не потерять единственного надежного союзника в лице Австро-Венгрии.
Державы Тройственного согласия находились в неодинаковом положении. Франция, прилагавшая огромные усилия по укреплению своей армии еще с 1906 г., считала себя полностью подготовленной к войне. Утверждение на посту начальника французского генерального штаба Ж. Жоффра (1911 г.) способствовало принятию наступательного «плана № 17» на случай войны с Германией, введенного в действие 15 апреля 1914 г.3 Гарантировав себе помощь России и рассчитывая на поддержку Англии, французы спешили использовать момент прежде, чем благоприятная для них политическая конъюнктура изменится. Напротив, российская сторона
стремилась оттянуть возможное столкновение и выиграть время для дальнейшего наращивания своих сил.
Великобритания, являясь де-факто участником антигерманской Антанты, сохраняла формальную свободу рук в отношении своих партнеров. С момента образования Тройственного согласия (1907 г.) в английской элите как консервативного, так и либерального толка не было разногласий о необходимости сохранения Антанты. Споры относительно формы британского участия в этом антигерманском образовании, достигшие пика в 1911-1912 гг. и фактически завершившиеся с принятием компромиссного англо-французского военно-морского соглашения, к 1914 г. утратили былую остроту. Признав существующий status quo (поддержание антигерманской направленности франко-русского союза без прямого вхождения в него), и «империалисты», и «либерал-паци-фисты»4 уже не предпринимали серьезных попыток изменить его. В условиях, когда международная обстановка продолжала стремительно ухудшаться, британские политики предпринимали усилия по разрешению обострившихся внутренних проблем страны.
По мнению современных исследователей, к 1914 г. «Англия переживала острый политический, социальный и даже национальный кризис. Ирландия находилась на грани восстания. Попытка либерального правительства предоставить ей ограниченную самостоятельность встретила яростное сопротивление на севере острова, в Ольстере... Офицеры назначенных к отправке в Ирландию полков, сторонников ольстерцев, "взбунтовались", подав коллективное прошение об отставке. Великобританию сотрясала волна стачек. Активизировалась деятельность суфражисток - участниц движения за предоставление женщинам избирательных прав. Кабинет либералов висел на волоске и не проявлял желания отягощать свое положение выдачей союзникам конкретных обязательств, что представлялось взрывоопасным.»5
Неопределенность ситуации делала влиятельные круги британского истеблишмента, прежде всего его консервативное крыло, восприимчивыми к идее скорейшего военного решения. Характерное признание на этот счет сделал лидер консерваторов А. Бальфур, заявивший в беседе с американским посланником Уайтом: «Если мы своевременно не нападем на Германию, тогда она построит слишком много кораблей и захватит всю нашу торговлю»6. 1914 год представлялся оптимальным сроком для Военного министерства, подготовившего 150-тысячный экспедиционный корпус на случай войны в Европе. Аналогичные соображения высказывало и Адмиралтейство, глава которого У. Черчилль засвидетельствовал пол-
ную боевую готовность британского флота на пороге июльского кризиса: «.ни в одну минуту за последние три года мы не были так полностью готовы»7.
Неизменной оставалась и позиция «либерал-пацифистских» кругов. Фактически поддерживая Тройственное согласие в его расплывчатой, неопределенной форме, они считали, что этого достаточно для сдерживания экспансионистских устремлений Германии. Расчеты на длительное сохранение подобного положения основывались на «позициях, изложенных Норманом Энжелом в его нашумевшей книге 1911 г. "Великая иллюзия". Он подчеркивал тогда, как много Европа и Британия потеряют в случае войны»8. «Экономический пацифизм» нейтралистских кругов, декларируемое ими неверие в возможность длительной войны в Европе как угрожающей самим основам западной цивилизации вместе с тем не означали, что «либерал-пацифисты» при всех условиях будут выступать против войны. Реакция этих кругов, как это вновь продемонстрировали события лета 1914 г., зависела от характера возникшей угрозы.
Характерной чертой начального периода июльского кризиса - с момента вручения австрийского ультиматума 23 июля и вплоть до объявления Австро-Венгрией войны Сербии - стал демонстративный нейтралитет Великобритании. Роль щита, за которым в случае необходимости могло укрыться руководство британской внешней политикой, успешно исполняли «пацифистские» круги. «Либерал-пацифистам» казалось тогда очевидным, - считает Г. Хаттон, -что Британии следует играть роль "честного брокера", вынуждая Францию, Германию, Россию и Австрию принять австрийское посредничество. Европейский концерт будет поддерживать мир любой ценой. Но если Концерт потерпит неудачу, если некоторые из его участников сделают войну неизбежной? Что ж, тогда Англия, имеющая, помимо европейских проблем, еще проблемы защиты своей империи, попросту выйдет из него»9.
25 июля, комментируя визит французского президента Пуанкаре в Россию, рупор «либерал-пацифистов» журнал «Экономист» отмечал: «Было бы совершенно ошибочным, как это пытаются делать некоторые органы прессы, представлять британскую Антанту с Францией и Россией в качестве реакции на страх, возникающий из-за того, что одна держава или группа держав якобы пытаются достичь дипломатического или военного преобладания в Европе. Такая интерпретация совершенно игнорирует другие мотивы, такие как проблемы, прежде возникавшие во взаимоотношениях Великобритании и Франции в Африке, Ньюфаундленде, на Новых
Гебридах, и англо-русские споры в Китае, на границе Индии и в Персии»10.
Российский посол в Лондоне Бенкендорф сообщал в своем послании министру иностранных дел Сазонову от 26 июля 1914 г.: «Радикалы, находящиеся в состоянии полного бунта против Кабинета, стараются. лишить сербское дело популярности. Но нужно сказать, что даже в этом лагере никто не критикует ни нашу позицию, ни Тройственное Согласие, как таковое (курсив автора. -А. С.). Однако отсюда до того, чтобы воевать, далеко. Отсюда все колебания, по крайней мере я так думаю. Ясно, что у Форин Оф-фис глаза открываются быстрее, чем у других. Я еще не теряю надежды заставить Грея приподнять маску в ближайшие дни (т. е. открыто солидаризироваться с Россией и Францией. - А. С.). Но я не могу Вам это обещать.»11
Донесение Бенкендорфа свидетельствовало о разногласиях в британской правящей верхушке, усиливавшихся по мере приближения общеевропейской войны. На заседании Кабинета 27 июля Э. Грей заявил: «Настал момент, когда Кабинет должен определенно решить, примем ли мы активное участие в общеевропейском вопросе рядом с двумя другими державами Антанты или останемся в стороне и сохраним абсолютный нейтралитет. Мы не можем далее откладывать решение. События бегут очень быстро. Мы не можем больше надеяться на счастливый исход. В случае, если Кабинет выскажется за позицию нейтралитета, я не считаю себя лицом, которое взялось бы проводить подобную политику.»12
В историографии существует точка зрения о том, что на данном этапе кризиса глава Foreign Office не имел возможности заявить о своей солидарности с Россией и Францией из-за сопротивления большинства министров-«радикалов» и опасности вынесения Палатой общин вотума недоверия либеральному правительству, позиции которого в связи с внутренним кризисом в стране были крайне слабыми. Действительно, в тот момент лишь У. Черчилль, Р. Холден и отчасти Г. Асквит поддержали заявление Э. Грея, тогда как 11 министров во главе с Д. Морли, возглавившим «радикальную» оппозицию, выступили против немедленного вмешательства.
Первоначальная точка зрения «радикальных» министров была заявлена в выступлении Д. Морли на заседании Кабинета 27 июля: «Думали ли вы когда-нибудь, что случится, если победит Россия? Если Германия и Австрия потерпят поражение, то не Англия и не Франция займут первое место в Европе. На первом месте окажется Россия. Будет ли это к благу западной цивилизации? По меньшей мере я не думаю этого. Если она объявит, что хочет занять Констан-
тинополь, или дерзко аннексирует северную и нейтральную зоны Персии, или же будет настаивать на постройке железных дорог до индийской или афганской границы, так кто ей сможет в этом помешать? Германия непопулярна в Англии, но Россия непопулярна еще больше»13.
Исходя из вышеуказанных соображений, предполагавших, что Англия может остаться в стороне от войны в Восточной Европе, Д. Морли требовал, чтобы правительство немедленно выступило с декларацией об английском нейтралитете при любых обстоятельствах. По мнению министра, единственная роль, которую могла играть Англия, заключалась в «давлении на Францию с целью сдерживания России»14.
Объявление Австро-Венгрией войны Сербии (28 июля 1914 г.) запустило механизм эскалации кризиса. Существующие обязательства и соглашения в рамках тайной дипломатии были приведены в действие. Началось необратимое разрастание локального вооруженного конфликта на Балканах до масштабов общеевропейской войны. На данном этапе (29 июля - 1 августа) деятельность британской дипломатии была подчинена идее ограничения масштабов конфликта, что позволило бы Великобритании какое-то время сохранять формальный нейтралитет.
Идея локализации военного конфликта между Россией и Германией нашла отражение в соответствующих представлениях Э. Грея германскому послу Лихновскому и беседах Э. Гошена с немецким канцлером Бетман-Гольвегом. Последний 29 июля пообещал английскому послу уважать голландский нейтралитет и гарантировать целостность французской территории в обмен на английское невмешательство. Однако он не смог дать подобной гарантии в случае французских колоний или, что особенно обеспокоило Foreign Office, в отношении бельгийского нейтралитета15. Германские дипломаты, поддержанные кайзером Вильгельмом II, ухватились было за английские предложения, развязывавшие Берлину руки для первого удара по России, но натолкнулись на жесткую оппозицию начальника генштаба Мольтке, заявившего, что у него нет плана действий на случай войны только с Россией16.
Довольно скоро стало очевидно, что и французы не пойдут на нарушение условий союзного договора с Россией. Пытаясь воздействовать в соответствующем духе на официальный Париж, Э. Грей 1 августа 1914 г. заявил французскому послу П. Камбону: «Настоящее положение совершенно отличается от того, которое было создано инцидентами в Марокко. Во время последних переговоров Германия предъявляла Франции требования, которые она
не могла выполнить, в связи с чем мы были вынуждены взять на себя некоторые обязательства в отношении французских интересов. В тех инцидентах английское общественное мнение оправдало бы поддержку британским правительством Франции в пределах наибольшей возможности. Теперь положение таково, что Германия соглашается не нападать на Францию, если последняя останется нейтральной в русско-германской войне. Если Франция не может воспользоваться этим положением, то потому, что она связана союзом, в котором мы не участвуем и условия которого нам неизвестны. Это не значит, что мы ни при каких обстоятельствах не поможем Франции, но это значит, что Франция в настоящий момент должна принять собственное решение, не рассчитывая на нашу помощь, которую мы при настоящем положении вещей не в состоянии обещать»17.
Для Франции вариант невмешательства в русско-германский конфликт оказывался абсолютно неприемлемым. Это означало конец русско-французского союза, поддержание которого на протяжении прошедших 20 лет требовало от Парижа колоссальных усилий и больших финансовых затрат, облегчая вместе с тем выполнение Германией плана разгрома своих противников по частям. Поэтому П. Камбон отказался даже обсуждать подобный вариант18.
Завершающий этап дипломатических маневров Великобритании накануне ее вступления в войну (2-4 августа) характеризуется резкой сменой политических установок. Вместо прежних усилий по локализации вооруженного конфликта на повестку дня был выдвинут вопрос о непосредственном участии в нем самой Великобритании. Это было связано прежде всего с тем, что ко 2 августа для британских политиков стала очевидной неизбежность франко-германской войны. «Утром этого дня Хэркурт, Бьючамп, Пиз, Саймон и Рэнсимен (министры-«радикалы». - А. С.) собрались в доме Ллойд-Джорджа. После недолгой дискуссии они пришли к выводу, что никто из них "не готов немедленно одобрить вступление в войну". Но даже этот нечеткий вывод сопровождался оговоркой, что "при некоторых обстоятельствах, а именно в случае вторжения в Бельгию", они готовы пересмотреть свое поведение»19.
Нарушение Германией бельгийского нейтралитета (3 августа 1914 г.) послужило официальной причиной вступления Великобритании в войну и считается, в соответствии с принятой в историографии точкой зрения, решающим событием, позволившим сторонникам войны преодолеть сопротивление «радикальной» оппозиции: «.именно бельгийский вопрос в конечном итоге подтолкнул Кабинет и всю Британию к вступлению в войну»20. Западные
исследователи традиционно ссылаются на морально-юридическую сторону дела - договор 1831 г., в соответствии с которым все великие державы обязались соблюдать нейтралитет Бельгии. С этой точки зрения нарушение данного «обязательства чести» вызвало взрыв возмущения в Англии, ликвидировав сопротивление «нейтралистов».
Отечественные историки справедливо указывают, что данное обстоятельство не имело определяющего значения: в схожей ситуации, возникшей во время «военной тревоги» 1887 г., официальный Лондон отказался выступить гарантом бельгийского суверенитета, ссылаясь на юридические оговорки, делающие договор 1831 г. не имеющим обязательной силы.
Более существенное значение имели военно-стратегические соображения. Излагая точку зрения сторонников невмешательства Англии на начальном этапе войны, Д. Ллойд-Джордж формулировал важность нейтралитета Бельгии следующим образом: «Для Франции военная проблема была бы иной. Вместо того, чтобы защищать границу, простиравшуюся на 500 миль и лишенную каких-либо крепостей или искусственных преград, Франция могла бы сосредоточить все свои силы на защите границы в 250 миль, где она обладала грозными крепостями. Армия в три миллиона человек, включая резервы, окопавшись на этом узком участке фронта, была бы непобедимой, и Германии пришлось бы удовольствоваться защитой своих границ на западе и переброской германской армии в Польшу. Там транспортные затруднения, плохие дороги, огромные расстояния отсрочили бы исход войны на многие недели, если не месяцы»21. Напротив, обходной маневр немцев через Бельгию угрожал быстрым военным разгромом Франции и делал критически необходимой помощь британского экспедиционного корпуса в самом начале войны.
Не меньшее значение для Англии имело соглашение с Францией по военно-морским вопросам, заключенное в ноябре 1912 г. Защита северного французского побережья от германской атаки всецело оказывалась в руках Великобритании. Данное обстоятельство сыграло роль одного из решающих аргументов для британского правительства. Как подчеркивал Грей, выступая на заседании Кабинета 2 августа, «во-первых, мы должны поддержать Францию, исходя из общей ценности Антанты для нас, особенно в средиземноморском вопросе; во-вторых, мы не можем уступать перед лицом франко-германского морского столкновения в наших внутренних водах, можно сказать, на пороге нашего дома»22. Аналогичные соображения были высказаны им на следующий день в речи в палате общин.
Признавая важность военно-стратегических аспектов в принятии решения о вступлении Великобритании в войну (это относится как к бельгийскому вопросу, так и к необходимости обеспечить прикрытие для северного побережья Франции, оказавшегося открытым в связи с передислокацией французского флота в Средиземное море в конце 1912 г.), автор, тем не менее, полагает, что действия британской правящей элиты определялись мотивами иного, более широкого, порядка.
В основе всей предвоенной внешней политики Великобритании лежало стремление обеспечить баланс сил в Европе. Угроза со стороны Германии вынудила англичан в 1904-1907 гг. выйти из состояния «блестящей изоляции», пойти на некоторое сближение с Францией и Россией и, используя как инструмент созданное Тройственное согласие, сдерживать любые попытки Берлина нарушить существующий status quo. Эта стратегия, основанная на контроле за антигерманской направленностью политики Парижа и Петербурга при сохранении за Лондоном «свободы рук» в принятии решений, настойчиво проводилась в жизнь вплоть до июля 1914 г. Ставка при этом делалась на то, что два противостоящих блока свяжут друг другу руки в Европе и обеспечат Англии, «присматривающей» за сохранением баланса сил, свободу действий на периферии, гарантируя интересы обширной Британской империи.
В идеале подобная стратегия обеспечивала преимущества для Англии при любом исходе противостояния в Европе. «Мирный» вариант позволял надеяться, что Франция и Россия неопределенно долго будут сдерживать Германию в Европе, открывая для Англии широкое поле для арбитража и давления как на Германию, так и на своих партнеров в случае их «неподобающего» поведения. Неконтролируемое усиление Российской империи и опасения распада Тройственного согласия вынудили Foreign Office в июле 1914 г. принять «военный» вариант. Взаимное истощение противников при сохранении английского нейтралитета позволило бы Великобритании в нужный момент выступить на сцену и продиктовать свои условия мира. Однако довольно скоро выяснилось, что Великобритания не может остаться в стороне от конфликта.
Раньше других в ходе июльского кризиса понимание этого факта пришло к Э. Грею и другим высокопоставленным чиновникам Foreign Office, обладавшим наибольшей полнотой информации и осознавшим, что отказ от совместного выступления с Францией и Россией влечет за собой утрату английского контроля за развитием событий с непредсказуемыми последствиями для баланса сил в Европе. Не видя альтернативы военному решению, остававше-
муся последним средством использовать Антанту в британских интересах, Э. Грей уже 27 июля обозначил в Кабинете свою точку зрения о необходимости своевременного выступления Англии. Как подчеркивал Э. Кроу, «если станет ясно, что Франция и Россия не могут избежать войны и вступают в нее, то мое мнение, что британские интересы требуют от нас занять наше место рядом с ними в качестве союзников, и в этом случае наше вмешательство должно быть немедленным и решительным»23. Еще более определенно в этом смысле высказался Ф. Берти, записавший в своем дневнике 2 августа: «Мне так тяжело на душе и так стыдно, что слова "коварный Альбион" могут оказаться действительно произнесенными. У нас, думается мне, надеются, что французы выиграют войну без нашей помощи. Но если это случится, а это сомнительно, то с нами мало будут считаться при заключении мира по окончании войны; а если немцы окажутся в роли завоевателей, какова будет тогда наша судьба?»24
К началу августа мнение Foreign Office разделяли уже не только «либерал-империалисты» в Кабинете, но и лидеры оппозиционной консервативной партии, пришедшие к выводу, что час пробил. 2 августа премьер-министр Г. Асквит получил письмо Бонар-Лоу и Лэнсдауна, в котором говорилось: «...было бы роковым, гибельным для чести и безопасности в настоящих условиях колебаться относительно поддержки Франции и России, и мы предлагаем безоговорочную поддержку оппозиции правительству во всех мероприятиях, которые будут сочтены необходимыми вследствие вмешательства Англии в войну»25.
Таким образом, по мере развития кризиса осознание необходимости английского выступления с учетом важности как европейских, так и имперских интересов Великобритании проникает в сознание всей британской правящей элиты. Момент окончательного принятия решения о вступлении в войну приходится на 2-3 августа. Следствием этого стали британский ультиматум Германии и объявление ей войны 4 августа 1914 г.
Подводя итоги, можно сделать вывод о том, что позиция Великобритании в ходе июльского кризиса прошла в своем развитии три этапа. На первом из них (23-28 июля) британская дипломатия не считала нужным вмешиваться в развитие конфликта, поскольку полагала, что это отвечает ее интересам (сталкивание России с Австро-Венгрией и Германией). На втором этапе (29 июля - 1 августа) Великобритания пыталась ограничить размах войны в Европе, стремясь направить агрессию центральных держав на Восток. Наконец, на третьем этапе (2-4 августа), когда стало очевидно, что
Германия наносит главный удар против Франции, в качестве ближайшей задачи британской дипломатии было выдвинуто скорейшее вступление в войну, используя для этого удобный бельгийский предлог.
При этом важно подчеркнуть, что вступление Англии в Первую мировую войну стало результатом консенсуса в британской правящей элите, объединившего политиков консервативного, «либерал-империалистского» и «пацифистского» толка. Это решение было принято не в силу каких-либо обязательств в рамках Антанты либо возникших в начале войны ситуаций (незащищенность северного берега Франции как следствие соглашения 1912 г. и вопрос о бельгийском нейтралитете). Оно было продиктовано существовавшим пониманием европейских и имперских интересов Великобритании. Это требовало выступления на стороне Антанты для контроля за ходом войны с целью недопущения неблагоприятных для Англии изменений в расстановке сил.
Примечания
1 Цит. по: Полетика Н.П. Возникновение Первой мировой войны. М., 1964. С. 134.
2 Там же. С. 113.
3 Мировые войны ХХ века. Т. 1. М., 2002. С. 84.
4 «Империалисты» и «пацифисты» составляли влиятельные группы в рамках правящей Либеральной партии. При этом «империалисты» были склонны к более активному антигерманскому курсу и выступали в поддержку Франции и России в ходе предвоенных международных кризисов 1909-1913 гг. Напротив, «пацифисты» («радикалы») стремились продемонстрировать нейтралитет и обеспечить Великобритании свободу рук на международной арене. При этом и те и другие рассматривали существование Тройственного согласия как гарантию недопущения германской гегемонии в Европе.
5 Мировые войны ХХ века. Т. 1. С. 115.
6 Nevins A. Henry White, Thirty Years of American Diplomacy. N. Y., 1930. P. 257.
7 Churchill Ж The World Crisis, 1911-1914. Vol. I. L., 1923. P. 194-195.
8 The Economist 1843-1943. A Centenary Volume. Oxford, 1943. P. 27.
9 Ibid. P. 90-91.
10 The Economist. 1914. July 25.
11 Бенкендорф - Сазонову. 26/13 июля 1914 г. // Международные отношения в эпоху империализма. Сер. III. Т. 5. М.; Л., 1934. № 91.
12 Morley J. Memorandum on Resignation. L., 1928. P. 1-2.
13 Ibid. P. 6-7.
14 Morris A.J. Radicalism Against War, 1906-1914. The Advocacy of Peace and Retrenchment. L., 1974. P. 394.
15 Sir E. Goshen to Sir E. Grey. July 29, 1914 // British Documents on the Origins of the War 1898-1914 (далее - BD). Vol. XI. L., 1926. № 293.
16 По мнению Б. Такман, «в действительности же все можно было изменить. Германский генеральный штаб, несмотря на то, что с 1905 г. предусматривал сначала открытие военных действий против Франции, имел в своих сейфах вариант плана кампании против России, который намечал отправку на восток всей армии и наличных железнодорожных составов». См.: Такман Б. Августовские пушки. М., 1972. С. 134.
17 Sir E. Grey to Sir F. Bertie. August 1, 1914 // BD. Vol. XI. № 426.
18 Полетика Н.П. Указ. соч. С. 547.
19 Pease Diary, August 2, 1914. Цит. по: Hazlehurst C. Politicians at War, July 1914 to May 1915. Cape, 1971. P. 66.
20 Williamson S.R. The Politics of Grand Strategy: Britain and France Prepare for War. 1904-1914. L., 1972. P. 356.
21 Lloyd George D. War Memoirs. Vol. I-II. L., 1938. P. 75-76.
22 MorleyJ. Op. cit. P. 6-7.
23 A minute Ьу E. Crowe. July 31, 1914 // BD. Vol. XI. № 318.
24 Берти Ф. За кулисами Антанты. Дневник британского посла в Париже, 19141919. М.; Л., 1927. С. 21.
25 Фей С. Происхождение мировой войны. Т. 1. М., 1934. C. 346.
