CC BY
17
УДК 82.01+821.512.145 ББК 83.3(2Рос)
ПОЗДНИЙ А. С. ПУШКИН В ДИАЛОГЕ КУЛЬТУР НАРОДОВ ПОВОЛЖЬЯ
Д. В. Поль
Аннотация. Творчество Пушкина - пример проникновения в самые сокровенные глубины человеческого сознания с одновременным возрастанием лаконичности и строгости формы. Благодаря этому «погружение в Пушкина» - уникальная возможность единомоментного взросления и «врастания» в русскую литературу для молодых национальных авторов, в том числе и представителей народов Поволжья. Позднее творчество Пушкина демонстрирует соединение индивидуализации воспитания и гуманистических идеалов с родовым, семейственным, традиционным, а для народов Поволжья - еще и органичную соединенность традиционного и новаторского без уничижения и самовосхваления, редчайший случай нахождения меры, как важнейшего со времен античности критерия истинности искусства.
Ключевые слова: позднее творчество Пушкина, литература народов Поволжья, пушкинский критерий.
LATE A. S. PUSHKIN IN THE DIALOGUE OF CULTURES OF THE PEOPLES OF THE VOLGA REGION
D. V. Pole
Abstract. Pushkin's work is an example of penetrating into the innermost depths of human consciousness with a simultaneous increase in brevity and severity of form. Due to this, "immersion in Pushkin" is a unique opportunity for one-time maturity and "growing into" Russian literature for young national authors, including representatives of the peoples of the Volga region. Late Pushkin's creative work demonstrates a combination of individualization of upbringing and humanistic ideals with ancestral, familial, traditional, and for the peoples of the Volga region, also the organic combination of traditional and innovative without humiliation and self-praise, the rarest case of finding the measure as the most important criterion of the truth of art since antiquity.
Keywords: late works of Pushkin, literature of the peoples of the Volga region, Pushkin's criterion.
Столетиями Волга выступает в качестве одного из самых популярных символов России. Образ великой реки отобразился во множестве произведений народного творчества, художественной литературы, живописи, кинематографа, музыки. Множеством невидимых, но прочных нитей Волга связана с основами общероссийского бытия. Великая река, протянувшаяся более чем на три с половиной тысячи километров, тысячелетиями выступала и как транспортная артерия, и как кормилица для народов, обитавших на ее берегах. Волга является «матерью и кормилицей» не только в русском национальном сознании, но и в народной культуре многих народов России.
Несмотря на очевидное доминирование русских, Волжский регион удивительно многонационален и поликультурен, а Поволжье исторически является одним из самых сложных с точки зрения взаимодействия культур, народов и конфессий регионов России, являя собой удивительное единство во всем многообразии диалогического взаимодействия между собой места, времени и культуры [1]. На протяжении столетий здесь взаимодействовали и взаимодействуют христианство, ислам, буддизм и язычество. Не всегда подобные контакты носили конструктивный характер. В истории немало примеров конфликтов между народами, в том числе и в связи с вхождением в состав России.
Роль словесности в формировании единого общероссийского культурного пространства особенно заметна с начала XIX в., когда во множестве художественных произведений были представлены не только разнообразные культурные модели, по терминологии Ю. М. Лотмана, но и различные способы изображения иных народов, в том числе и Поволжья.
В этом отношении поистине уникально творчество А. С. Пушкина, в котором, как нигде, соединено национальное и общечеловеческое, индивидуальное и народное. Пушкин - человек, гражданин, поэт - это еще и пример толерантного отношения к
иным языкам и культурам, без умаления собственного национального наследия.
Универсализм Пушкина несомненен, что было многократно подтверждено во множестве исследований. Пушкин, как и Шекспир, гениально интерпретировал сюжеты мировой литературы и культуры: «пир во время чумы», Дон Жуан и командор, скупой ростовщик и бедный рыцарь, странник и лишний человек и т. д. И в каждом случае Пушкин умел сочетать национальное и всемирное. В поэте органично соединились поэт-аристократ, независимый от мнения толпы, и импровизатор, не признающий каких-либо ограничений для своего творчества, столь ярко представленные Пушкиным в образах русского поэта-аристократа и итальянца-импровизатора из «Маленьких трагедий». Позднее творчество («Капитанская дочка», «История Пугачева», «Борис Годунов») Пушкина являет собой идеальный пример диалога, а также критерий для оценки современной прозы народов России.
В «Путешествии из Петербурга в Москву», написанном вослед и в противовес радищевскому, Пушкин утверждал: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества...» [2, с. 770]. Поэт отказывается от юношеского максимализма («Деревня», «Вольность») и предостерегает от потрясений, чреватых братоубийственной рознью, чрезвычайно опасной для русской культуры.
Понимание иного, уважение к противнику, общечеловечность без утраты национального - это очевидные свойства пушкинской прозы. Тому подтверждение - произведения, связанные с «польской темой»: стихотворения «Перед гробницею святой.» («Святая гробница»), «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина» - или хрестоматийно известный «Памятник», продолжающий традиции античности и даже Древнего Востока и в то же время открытый для всего российского и общечеловеческого. В каждом произведении «зрелого» Пушкина есть
и гордость за русское и российское, и уважение к иному, без высокомерия и какого-либо изоляционизма. Эти свойства пушкинского гения очень хорошо почувствовали многие писатели, представители других народов России, для многих из них именно Пушкин стал проводником в мировую культуру.
Без Пушкина нельзя понять Гоголя и всю «малороссийскую» литературу XIX в., включая Т. Г. Шевченко. Благодаря А. С. Пушкину происходило и происходит вхождение в русскую и мировую литературу писателей народов Кавказа и Поволжья: уважительно и без ущемления национального достоинства, на тех же основаниях, как когда-то «польская» тема в русскую словесность.
Для Мусы Джалиля (Джалилова) с пушкинского «Узника» началось знакомство с русской классикой, а Пушкин оставался гением и учителем на протяжении всей короткой жизни поэта. Для Мустая Карима Пушкин - воплощение и русского, и российского, а также мирового и общечеловеческого, без утраты национальной самобытности, в культуре и литературе. И таких примеров не счесть. Однако, благодаря возвращению целого ряда «забытых» авторов, актуализации всего, что связано с религией, во многих национальных литературах в начале XXI в. сложилась тревожная ситуация. На фоне дискуссий о возрождении национальных традиций происходит утверждение в статусе национальных гениев, подчас «пушкинского уровня» (как заявляется «неистовыми ревнителями» XXI в.), писателей, остающихся в плену местечкового национализма. Например, Гаяз Исхаки, известный татарский писатель, а также общественный и политический деятель первой половины XX в. Вне всякого сомнения, он внес значительный вклад в развитие татарской литературы начала XX в., но что он может дать современному читателю? Насколько наследие Г. Исхаки актуально для начала XXI в.? Способны ли произведения Г. Исхаки к диалогу с русской классикой?
К сожалению, ученые и публицисты, «возвращающие» Г. Исхаки, не всегда заду-
мываются над тем, в какой степени следует знакомить с его произведениями современного читателя, насколько они сближают народы. Так, М. Д. Сахапов полагает актуальность творческого наследия Г. Исхаки в том, что он боролся против инкыйраза -утраты национально-культурной самобытности [3]. Однако то, как это было сделано, заставляет усомниться в возможности диалога с творчеством татарского писателя. Г. Исхаки, как и автор монографического исследования о нем [3], важнейшую задачу видят в деле сохранения национально-культурной самобытности народа. Диалог здесь отсутствует, акцент сделан на этноцентризм, что хорошо заметно и в произведениях Г. Исхаки, и в литературе о нем. Для автора повести «Он еще колеблется» неприемлемы смешанные браки, так как они «ведут самым коротким путем к пропасти инкыйраза и отнюдь не в пользу татар, живущих в окружении бесчисленных русских» [3, с. 278].
Ни автор повести «Он еще колеблется», ни его «толкователь» (М. Д. Сахапов) в своих рассуждениях о нации не думают о счастье отдельного человека. Для автора монографии важно, что в результате смешанного брака «татарская нация понесет убытки» [3, с. 279]. В этих торгашеско-деляшеских рассуждениях как-то забываются интересы отдельного человека, а фразы о ненаправленности борьбы против смешанных браков вообще носят поверхностно-ритуальный характер. «Борьба за чистоту нации, целостность нации не направлена против других наций, это средство спасения от инкыйраза» [3, с. 279]. Как и польские инсургенты XIX в., Исхаки желает возрождения национального (татарского) государства (Идель-Урал) в границах его наибольшего расширения (в данном случае Казанского, Астраханского и Крымского ханств), ничуть не заботясь о мнении и желании «нетитульного» населения.
Ничего подобного нет в творчестве А. С. Пушкина, открытого для всех. Для поэта на первом месте человек, а не представления о «прирастании» или «убывании» на-
ции. И ранний, и тем более зрелый Пушкин чужд торгашеским отношениям в понимании нации; не приемлет «восстановления исторической справедливости» за счет ущемления интересов и национального достоинства других народов.
Пушкинское творчество оказывается той универсальной основой, на которой и в которой татарин М. Джалиль и башкир М. Карим встречаются с И. Франко и Т. Г. Шевченко, образуя единое пространство для общения, для соотнесения индивидуального с общественным, национального с общечеловеческим. Через пушкинское общечеловеческое наследие, как с мерой нравственности и совершенства, следует выстраивать свой диалог культур молодым авторам.
Сложно найти в русской литературе писателя, столь категорично не приемлющего назидательность и в то же время всем своим творчеством являющего ярчайший пример гармонии и нравственности, как Александр Сергеевич Пушкин. Краткий, но предельно насыщенный жизненный путь Пушкина - пример проникновения в самые сокровенные глубины человеческого сознания с одновременным возрастанием лаконичности и строгости формы. Яркий, ослепительный певец Руслана и Людмилы и наблюдательный, вдумчивый собеседник «Повестей Белкина» и «Капитанской дочки» - как этапы творческого пути и как пример самовозрастания писателя. Благодаря этому «погружение в Пушкина» - уникальная возможность единомоментного взросления и «врастания» в русскую литературу для молодых национальных авторов.
Поздний Пушкин, перефразируя М. Ка-рима, настолько и русский, и россиянин, что позволяет любым писателям и читателям народов Поволжья, Кавказа и Сибири воспринимать его, как своего. Однако «узнаваемость» Пушкина не в изображении этнокультурных реалий, она в поднятии общечеловеческих проблем через убедительное и художественно-достоверное их решение. Такова «Капитанская дочка», произведение, в котором Пушкин в очередной
раз после «Бориса Годунова» обратился к ситуации нравственного расстройства и социального разлада, имевшей место сравнительно недавно - при Екатерине II, бабке тогдашнего императора Николая I. Здесь Пушкин едва ли не впервые в русской культуре дерзнул осветить историю Пугачевского восстания, память о котором всячески истреблялась в народном сознании -переименование Яика в Урал, яицких казаков в уральских, полное уничтожение родового куреня Е. Пугачева и т. д.
«Капитанская дочка» - произведение глубоко национальное, оригинальное и в то же время имеющее общероссийское и мировое значение, родное не только для русской, но и для всех литератур народов России. И это не потому, что Пушкин изобразил искалеченного башкира, очевидно, за обличение властей лишенного языка, а по причине рассмотрения общемировых проблем - отцов и детей, воспитания юношества, продолжения родовых традиций.
Поздняя проза А. С. Пушкина, и «Капитанская дочка» тому подтверждение, очень обманчива - внешняя простота героев вдруг само собой исчезает, открывая совершенно неожиданную глубину, являющуюся неотъемлемой частью той же простоты. Таков и Андрей Петрович Гринев, где за внешней заурядностью и событийной типичностью скрывается образ глубокий, сжатый, предельно концентрированный, обладающий удивительной силой. «Капитанская дочка» поистине удивительное произведение, в котором и по настоящее время сокрыты неожиданные находки. Образ Гринева-старшего - один из первых в русской литературе примеров «старинных людей», величие которых убедительно представлено минимально возможными языковыми средствами. О «Капитанской дочке» с полным правом можно сказать словами Н. В. Гоголя: «В каждом слове бездна пространства: каждое слово необъятно, как поэт» [4, с. 47].
Последнее произведение А. С. Пушкина стало еще и примером невозможного - соединения индивидуализации воспитания и гу-
манистических идеалов с родовым, семейственным, традиционным. «Капитанская дочка» - это не только эпос народной жизни, но и роман воспитания, в котором предвосхищены так называемые «инновации» от образования, соединенные с родовым допетровским. Для народов Кавказа и Поволжья - это пример органичной соединенности традиционного и новаторского без уничижения и самовосхваления, редчайший случай нахождения меры, как важнейшего со времен античности критерия истинности искусства. И по сей день пушкинский текст таит множество загадок, оставаясь в то же время прочнейшим основанием для организации диалога литератур народов Поволжья.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Анциферов Н. П. Душа Петербурга; Петербург Достоевского; Были и миф Петербурга; Петербург Пушкина / вступ. ст. Н. Дорохиной; примеч. А. Храмкова. -М.: Бертсельманн Медиа Москау АО, 2014. - 400 с.
2. Пушкин А. С. Капитанская дочка // Пушкин А. С. Золотой том: собр. соч. / ред., библ. очерк и примеч. Б. Томашевско-го. - Изд. испр. и доп. - М.: Имидж, 1993. - С. 597-642.
3. Сахапов М. Д. Исхаки и татарская литература XX века: моногр. - Казань: Дом печати, 2003. - 608 с.
4. Виноградов В. В. Язык Пушкина. - М.-Л.: Academia, 1935. - 560 с.
REFERENCES
1. Antsiferov N. P. Dusha Peterburga; Peterburg Dostoevskogo; Byli i mif Peterburga; Peterburg Pushkina. Moscow: Bertselmann Media Moskau AO, 2014. 400 p.
2. Pushkin A. S. Kapitanskaya dochka. In: Pushkin A. S. Zolotoj tom. Coll. work. Moscow: Imidzh, 1993. Pp. 597-642.
3. Sakhapov M. D. Iskhaki i tatarskaya literatura XX veka: monogr. Kazan: Dom pechati, 2003. 608 p.
4. Vinogradov V. V. Yazyk Pushkina. Moscow - Leningrad: Academia, 1935. 560 p.
Поль Дмитрий Владимирович, доктор филологических наук, профессор, профессор Кафедры русской литературы Московского педагогического государственного университета e-mail: pol-d-v@yandex.ru
Pol Dmitry V., ScD in Philology, Professor, Russian literature Department, Moscow Pedagogical State University
e-mail: pol-d-v@yandex.ru
Статья поступила в редакцию 29.10.2018 The article was received on 29.10.2018
