CC BY
49
А. В. Журбина
ПОЗДНЕАНТИЧНЫЙ ВЕРГИЛИЙ:
АВТОР ИЛИ АВТОРИТЕТ? КАЗУС ФУЛЬГЕНЦИЯ1
В статье рассматривается аллегорический комментарий Фуль-генция (5-6 вв. по Р.Х.) на «Энеиду» Вергилия, в котором Вергилий самолично является разъяснить тайный смысл поэмы автору. Основной вопрос: как воспринимается поэт у Фульгенция, как автор или как авторитет? Означает ли личное появление Вергилия традиционный для классической античности интерес Фульгенция к собственно личности поэта? Приводится небольшой обзор бытования понятия автора (по статье Аверинцева), прослеживается традиция рецепции фигуры Вергилия.
Ключевые слова: Вергилий, «Энеида», аллегория, Фульгенций, автор, авторство, авторитет.
В своей статье «Авторство и авторитет» С. С. Аверинцев (Аверинцев 1994) рассматривает вопрос о развитии осмысления понятия автора от библейских текстов до классической грекоримской античности и отмечает, что если в архаику понятие «автора» по сути не означало ничего сугубо индивидуального, автор являлся по выражению Аверинцева как бы «поручителем» за текст или группу текстов (даже ему и не принадлежащих), а «авторитетное имя могло функционировать как знак», то в классическое время, начиная с Гесиода, Архилоха и других, личность автора постепенно выходит на первый план, сперва через критику их как авторов и авторитетов, а затем и путём создания в тексте образа автора, пусть даже несоотносимого с живым поэтом во плоти и крови, но постоянно просвечивающего тем или иным образом в тексте. Наша работа будет посвящена одному позднеантичному тексту авторства некоего Фульгенция, в котором он зовёт Вергилия комментировать его, вергилиев, текст, а именно «Энеиду». Кто как не сам автор сможет лучше всех рассказать, какие тайны скрывает в себе эта поэма, что он хотел сказать тем или иным поворотом сюжета, персонажем, словесным выражением? Наша задача будет состоять в рассмотрении образа Вергилия в контексте традиции, о которой писал Аверинцев, в попытке
1 Статья подготовлена при поддержке РГНФ: грант а(ф) 16-04-50030.
понять, что означает в данном случае появление Вергилия и что оно даёт читателю.
Писателей с именем Фульгенций известно несколько, причем сведения о каждом из них весьма скудны (Hays 2003). Одному из них, Фабию Планциаду Фульгенцию (Fabius Plancia-des Fulgentius), североафриканскому писателю конца V - начала VI вв., приписывается написание четырех произведений, общее авторство которых было доказано еще их первым издателем Рудольфом Хельмом (Helm 1898), - это Мифологии (Mitologiae, аллегорическая интерпретация античных мифов; далее все цитаты даются по изданию Helm 1898, 83-107), Изложение старых слов (Expositio sermonum antiquorum, разъяснения значения устаревших или непонятных слов), О веках мира и человека (De aetatibus mundi et hominis, специфическое описание мировой истории) и Изложение содержания Вергилия (Expo-sitio Vergilianae Continentiae, аллегорическая интерпретация Энеиды Вергилия)2.
В последнем произведении, которое и является объектом нашего интереса3, Вергилий является автору Фульгенцию, чтобы объяснить смысл своей собственной поэмы: «Энеида» - это аллегория человеческой жизни, возрастания, обучения и стремления к счастью человеческой души. Вергилий начинает с интерпретации начальных строк поэмы, вкладывая аллегорический смысл в те слова, которые представляются как самые важные. Это arma = аллегорически означает virtus, vir = мудрость и знание, primus = намёк на princeps, интерпретируемый как умение (собой) руководить. Дальнейший текст написан в том же аллегорическом духе (относительно подробный разбор вплоть до кульминационного спуска в Аид и затем несколько скомканное окончание), с привлечением этимологий как дополнительного метода, - подобная традиция, лишь зарождающаяся во времена Фульгенция, принесёт позже, в Средние века, обильные плоды. Но нас в данном случае будет интересовать не столько аллегория, сколько сам факт явления Вергилия автору. Вот как это описывается у Фульгенция:
2 Хельм в том же томе опубликовал также и пятое произведение, Super Thebaiden, или аллегорический комментарий к Фиваиде Стация, однако, Грегори Хейз (Hays 2002) убедительно показал, что это средневековый текст.
3 Об этом тексте см. также тезисы доклада: Zhurbina 2013.
Haec tam parua precatio credo quod Uirgilianis satisfecerit Musis. Cede mihi nunc personam Mantuani uatis, quo fugitiuos eius in lucem deducamus amfractus. Nam ecce ad me etiam ipse Ascrei fontis bractamento saturior aduenit, quales uatum imagines esse solent, dum adsumptis ad opus conficiendum tabulis stupida fronte arcanum quiddam latranti intrinsecus tractatu submurmurant.
(Helm 1898: 85, 11-16)
'[после стиха с призыванием Муз] Эта небольшая мольба, надеюсь, удовлетворит вергилиевых Муз. Пошли же ныне, [Муза], самого мантуанского пророка, чтобы мы с его помощью могли вывести на свет его уклончивые изгибы. И вот ко мне он сам приходит, исполненный влагой аскрейского источника, каковыми и бывают образы пророков, когда они, взяв для написания своих трудов таблички и наморщив лоб, бормочут про себя что-то таинственное для <??> рассмотрения'. (перевод мой - А.Ж.).
Сама по себе идея явления умершего Вергилия в некотором смысле появляется уже у Горация, если считать, что в 12 оде 4 книги речь идёт именно о поэте :
Будит жажду весна! Хочешь, Вергилий, пить В Калах выжатый сок, Либера дар? Так знай: Ты получишь вина, юношей знатных друг, -
Нарда только достань ты мне. Нарда малый оникс выманит амфору...
(Гораций, Оды, 4, 12. 13-17. Перевод Н. С. Гинцбурга)
Четвёртая книга Од была опубликована около 13 г. до Р.Х., Вергилий к тому моменту уже несколько лет как умер, и потому, видимо, Гораций просит его об ониксовом флаконе с нардом, что, вероятно, говорит о связи с римским погребальным ритуалом5. Далее в оде он приглашает Вергилия поспешить прийти с ониксом (упомянутый «мрачный», то есть, возможно, погребальный костёр даёт лишний повод предположить, что речь может идти об умершем поэте):
4 Есть также более распространённое мнение, что в данном стихе речь идёт не о поэте Вергилии, а о некоем его однофамильце, торговце или враче. Комментатор Вергилия Порфирион придерживается этого последнего мнения, в то время как Акрон считает упомянутого Вергилия именно поэтом.
5 ср. у Проперция II, 13. 30.
Помня мрачный костер, можно пока, дерзай С трезвой мыслью мешать глупость на краткий срок: Сладко мудрость забыть порой.
(Гораций, Оды, 4, 12. 26-28. Перевод Н. С. Гинцбурга)
В данном случае Вергилий (если считать, что речь о поэте) - тень умершего друга, и мы можем визуализировать данную фигуру, ведь текст Горация создаёт вполне живой образ вполне живых отношений.
Отношение к Вергилию в непосредственно следующие века вполне укладывается в те рамки развития понятия авторства/ авторитетности, о которых писал Аверинцев. Как пишет Эндрю Лэрд (Laird 2009, 2)6, с одной стороны, этому периоду свойственно критиковать авторов, находиться как бы в споре с ними: достаточно прочитать хотя бы Vita Вергилия Светония/Доната, где после рассказа о том, что Вергилий писал не по порядку, многие стихи оставил недоделанными, закончить не успел, а потому на смертном одре хотел поэму сжечь, следует как указание на множество попыток дописать «Энеиду», так и целый список критиков поэта.
С другой стороны, сама идея сохранения и даже изменения текста автора помимо его воли отделяет автора от текста и в этом смысле делает его бессмертным и несколько обезличенным, авторитетным, как его назвал бы Аверинцев. Однако на самом деле личность автора остаётся центральной в текстах. И общая традиция восприятия Вергилия того времени - это признание присутствия поэта в тексте и попытка понять его личность через текст.
Клавдий Тиберий Донат (IV в.) в прологе к своему гигантскому комментарию к «Энеиде» пишет, что
....quisquis Vergilii ingenium, mortalitatem, dicendi notitiam, scientiam, mores, peritiamque rhetoricae disciplinae metiri volet, necessario primum debet advertere, quem susceperit carmine suo laudandum (Donatus 1575: 365B) ...
'... тот, кто хочет оценить дух Вергилия, его смертность, умение говорить, знания, опытность в науке риторике, должен обязательно сперва обратить [внимание] на то, кого [Вергилий] взял в своей поэме для восхваления...' (пер. мой - А.Ж.)
6 Мы также во многом опираемся на доклад Э. Лэрда на Гаспаровских чтениях в РГГУ в апреле 2015 года, который представляет собой развитие тезисов данной статьи, но, насколько нам известно, не был опубликован.
И далее Донат читает поэму как похвалу Энею и как риторическое упражнение Вергилия, в котором проявляется именно он сам, сам поэт. Подчёркивают именно риторские качества Вергилия и Макробий в «Сатурналиях»7, и Квинтилиан в «Наставлении оратору»8, да и знаменитый комментарий Сервия - это «попытка реконструировать окружение, культуру, историю ради того, чтобы понять характер самого Вергилия, понять, что он хотел сказать, обозначить индивидуальность его риторического, а значит, авторского высказывания» (Laird 2009: 2).
Итак, несмотря на всевозможную критику и вмешательство в текст, личный, индивидуальный голос автора - искомый элемент в классический и постклассический периоды античности. Квинтилиан писал, что «таков обычай у литературы/слов, что она сохраняет голоса и словно что-то отложенное передаёт читателям»9. Поэтому нет ничего удивительного, по-видимому, в том, что Вергилий зримо является Фульгенцию! Кроме того, и до него, и в современной Фульгенцию литературе нам известно немало примеров появления фигуры толкователя, тем более что текст Фульгенция написан в аллегорической традиции: достаточно вспомнить «Утешение Философии» Боэция; ещё ближе, видимо, Макробий и его «Комментарий ко сну Сципиона» из 6 книги «О государстве» Цицерона.
Идея же тайного знания и тень Вергилия - довольно логичный вывод из текста самой «Энеиды», где в шестой книге мы видим скиамантию - призывание тени (а не мёртвых). Ну и кроме того, «тень», покров означает и аллегорию:
Боги, властители душ, и вы, молчаливые тени, Хаос, и ты, Флегетон, и равнины безмолвья и мрака, Дайте мне право сказать обо всем, что я слышал; дозвольте Все мне открыть, что во мгле глубоко под землею таится.
(Вергилий, Энеида, VI, 264-267. Пер. С. А. Ошерова)
И тем не менее, в такой традиции Фульгенций выбивается из общего ряда.
В отличие от Цицерона и Макробия, где присутствуют видения и интерпретации, у Фульгенция впервые сам автор зримо, в человеческом облике, приходит прокомментировать свой же текст.
7 Macrobius, Saturnalia 5.1.1.
8 Quint., Inst.oratoria, 10.185-6.
9 Hic enim est usus litterarum, ut custodiant uoces et uelut depositum reddant legentibus. Quint., I, 7, 31.
Если раньше мы видим (в списке Светония/Доната) немало ругателей Вергилия, то здесь сам Фульгенций неоднократно описывает себя разными принижающими словами (например, sed tantum illa quaerimus leuia, quae mensualibus stipendiis grammatici distrahunt puerilibus auscultatibus ' мы ищем только то лёгкое [для понимания], что за месячную плату грамматики разбирают для детских ушей'. (Helm 1898: 86, 4-6 - перевод мой - А.Ж.), да и Вергилий всячески его унижает, например:
Tum ille contracto rugis multiplicibus supercilio: 'Putabam, inquit, uel te, homuncule, creperum aliquid desipere, in cuius cordis uecturam meas onerosiores exposuissem sarcinulas, at tu telluris glabro solidior adipatum quidpiam ruptuas.
'Тогда [Вергилий], сдвинув брови и сморщившись, говорит: я думал, что ты, человечишко, глупо задумал что-то непонятное, и я бы тогда сгрузил в твоё сердце и раскрыл тот мой багаж, который будет потяжелее, а ты, тупее комка земли, обращаешься ко мне с чем-то напыщенным'10.
(Helm: 86: 6-10 - перевод мой - А.Ж.)
Сначала между Фульгенцием и Вергилией - большая дистанция, Вергилий неизмеримо выше своего «ученика» (и вообще образ школы закономерно витает над всем текстом -Вергилий является как учитель и ведёт себя как учитель, кроме того, в Средние века школа как раз и была тем местом, где можно было - в переносном смысле, конечно, - встретить Вергилия).
Фульгенций, в силу своих христианских убеждений (а он именно христианин), становится сперва равным, а потом, в общем, и выше Вергилия и даже ближе к концу поучает его, а тот признаёт, что, несмотря на всё своё дарование, настоящая истина ему не открылась:
Ad haec ego: O uatum Latialis autenta, itane tuum clarissimum ingenium tam stultae defensionis fuscare debuisti caligine? Tune ille qui dudum in bucolicis mystice persecutus dixeras: 'lam redit et uirgo, redeunt Saturnia regna; iam noua progenies caelo promittitur alto',
nunc uero dormitanti ingenio Academicum quippiam stertens ais: 'Sublimes animas iterumque ad tarda reuerti corpora'. Num quidnam oportuerat te inter tanta dulcia poma mora etiam ponere tuaeque luculentae sapientiae funalia caligare?
10 В данном месте текст сильно испорчен и с трудом поддаётся переводу.
Ad haec ille subridens: 'Si, inquit, inter tantas Stoicas ueritates aliquid etiam Epicureum non desipissem, paganus non essem; nullo enim omnia uera nosse contingit nisi uobis, quibus sol ueritatis inluxit. Neque enim hoc pacto in tuis libris conductus narrator accessi, ut id quod sentire me oportuerat, disputarem et non ea potius quae senseram lucidarem.
'На это я сказал: «О глава пророков из Лация, должен ли ты так помрачать туманом столь глупой защиты свой яснейший ум? Разве не ты - тот, кто сказал ещё давно в Буколиках (4.б-7), таинственно изучив [это]:
Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство. Снова с высоких небес посылается новое племя'.
(пер. С. В. Шервинского)
А теперь, когда ум твой как бы во сне, что-то такое академическое ты, храпя, говоришь: «лёгкие души вновь вернутся в медлительные тела». И что заставило тебя среди стольких сладких плодов задерживаться и помрчать светильники твоей прекрасной мудрости?
На что он [ответил] с ухмылкой: «Если бы я не вставил безумно среди стольких стоических истин что-то эпикурейское, я бы не был язычником; никому ведь не досталось знать истину, кроме вас, которых одних просветила солнце истины. И я, с одной стороны, пришёл, с таким уговором, как привлечённый рассказчик в твоих книгах, чтобы то, что мне подобает знать, обсуждать, и, с другой стороны, чтобы разъяснить то, что бы мог знать».
(Helm 1898: 102, 18-22; 103, 1-13. перевод мой - А.Ж.)
Вергилий, таким образом, не может полноценно комментировать текст, так как истинной его сути он не видит. Фульген-ций четырежды вклинивается в речь Вергилия с отсылками к тексту Евангелий, добавляет христианское измерение в аллегорическую интерпретацию и, в общем-то, определяет её.
Сама идея аллегории - тайный, внутренний смысл текста. Казалось бы, автор самолично должен раскрыть содержание намного лучше Фульгенция, ведь текст внутренне отражает движения именно его, автора, души, и для того его и позвали, чтобы прокомментировать и раскрыть тайный смысл, но реальность оказывается, как мы видим, не такова.
Более того, Фульгенций и Вергилий начинают местами перепутываться как участники диалога. Например:
a. Deinde Tricerberum mellitis resopit offulis; Tricerberi enim fabulam iam superius exposuimus in modum iurgii forensis-que litigii positam (Helm 1898: 98, 23-24; 99, 1)
'[речь Вергилия:] «а басню о трёхглавом Цербере мы уже излагали ранее, интерпретируя её как ссору и разбирательство на форуме»', это отсылка к «Мифологиям», которые написал Фульгенций (Helm 1898: Myth., кн. 1, VI);
b. unus Deus enim pater, rex omnium, solus habitans in excelsis, qui quidem scientiae dono monstrante conspicitur
(Helm 1898: 102, 11-13) '[Вергилий ссылается на Бога:] «один только Бог, Отец всех, Один живущий на небесах, Которого можно разглядеть в явленном даровании знания»' . c Deus enim omnia bona fieri et praestat et imperat, sed animus qui est in corpore medius contemnendo bona non complet reluptatque bonis inlesione sua.
(Helm 1898: 105, 17-19; 106, 1) '[также из речи Вергилия:] «Бог сделал и повелел всему благому быть, но дух, что в теле, в пренебрежении не исполняет благое, и противодействует благому своей повреждённостью»'. d. Вергилий упоминает различных авторов, которые жили после него:
i. ut Tiberianus in libro de (deo) Socratis memorat (Helm 1898: 97, 9-10) 'как вспоминает Тибериан в [книге] «О божестве Сократа»'. Тибериан, поэт, жил в IV AD.
ii. unde et Petronius in Euscion ait (Helm 1898: 99, 1) 'как говорит и Петроний в «Евскионе»'. Петроний, писатель, - I AD.
iii. Unde et Porfirius in epigrammate ait (Helm 1898: 100, 19-20). Почему и Порфирий в эпиграмме говорит. Порфирий, философ-неоплатоник, III AD.
Таким образом, фигура Вергилия как автора и одновременно интерпретатора совершенно условна, Фульгенция уже не интересует Вергилий как реальный автор и как человек. Сама явившаяся фигура, равно как и идеи, текст и пр. Вергилия, интересуют Фульгенция как материал, из которого можно построить собственный текст. Собственно, от Вергилия остаётся, кроме текста, лишь пафосная учительская поза:
Ergo uaciuas fac sedes tuarum aurium, quo mea commigrare possint eloquia'. Itaque compositus in dicendi modum erectis in
iotam duobus digitis tertium pollicem comprimens ita uerbis exorsus est
'«Освободи седалища твоих ушей, чтобы моё красноречие могло бы туда поместиться». Итак, встав в позу для произнесения речи, подняв два пальца в виде буквы йоты и прижав к ним большой палец, [Вергилий] так начал свою речь...'
(Helm 1898, 86, 18-21. перевод мой - А.Ж.)
Самого автора и/или реальной дискуссии с ним нет.
Вергилий - чистый авторетит, auctoritas, а не auctor, реальная
личность, несмотря на всё своё грандиозное появление. Именно
таким и станет доминирующее чтение авторов в Средние века.
Литература
Averintsev, S.S. 1994: Avtorstvo i avtoritet [Authorship and authority]. In: Istoricheskaya poetika. Literaturnye epokhi i tipy khudozhest-vennogo soznaniya [Historic poetics. Literary periods and types of creative thinking]. Moscow, 105-125.
Аверинцев, С.С. 1994: Авторство и авторитет. В сб.: Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 105-125.
Donatus, 1575: Vergilii Maronis Opera; cum veris ... commentariis Tib. Donati et Servii Honorati... a Georgio Fabricio Chemnicense emendatis. Basileae, Ex officina Henrici Petrina.
Hays, Gregory 2002: The Pseudo-Fulgentian Super Thebaiden. In: Vertis in Usum: Studies in Honor of Edward Courtney. Munich and Leipzig, 200-219.
Hays, Gregory 2003: The Date and Identity of the Mythographer Fulgentius. Journal of Medieval Latin 13, 163-252.
Helm, Rudolf (ed.) 1898: Fabii Planciadis Fulgentii V.C. Opera (Leipzig, 1898, rpr. Stuttgart, 1970).
Irvine, Martin 2006: The Making of Textual Culture: 'Grammatica' and Literary Theory 350-1100. Cambridge Studies in Medieval Literature. Vol. 19. Cambridge University Press. P. 155-160.
Laird, Andrew 2009: Virgil: Reception and the Myth of Biography. CentoPagine III, 1-9.'
Wolff, Etienne 2009: Fulgence, Virgile dévoilé, traduit, présenté et annoté par Etienne Wolff, édition bilingue latin-français, Villeneuve-d'Ascq, Presses universitaires du Septentrion.
Zhurbina, A.V. 2013: "Tolkovanie na "Eneidu"" Fulgentsiya: pozdne-antichnaya allegoricheskaya interpretatsiya mifa [Fulgentius' "Ex-positio Continentiae Vergilianae": late Antiquity allegory of a myth]. Novye rossijskie gumanitarnye issledovaniya. 8 [New Russian studies in Humanities. 8], 20. http://www.nrgumis.ru/articles/305/
Журбина, А.В. 2013: «Толкование на «Энеиду»» Фульгенция: позднеантичная аллегорическая интерпретация мифа. Новые
российские гуманитарные исследования. 8, 20. Режим доступа (15 мая 2016 г.): http://www.nrgumis.ru/articles/305/.
A. V. Zhurbina. Vergil of Late Antiquity: an author or an authority? Fulgentius' problem
The article deals with the Expositio Vergilianae Continentiae written by Fulgentius, a North African writer of the late Antiquity (5-6 cent. AD). The text is an allegorical interpretation of Vergil's Aeneid, where the poet himself upon being called through Muses by Fulgentius comes to interpret his own work. The main question is who is Vergil as an author for Fulgentius, why does he call him and what he probably represents, an individual author interesting for Fulgentius or an authority (in the question of author and authority we follow the article by S.S.Averintsev, 1994).
Laying aside the first probable case of Vergil's reappearance from the dead (one can consider Odes IV. 12 by Horace, though many scholars argue that the Vergil mentioned there is not the Mantuan poet) the article goes on to survey the tradition of reception of writers in classical Antiquity. Here we roughly following the 2009 article of A.Laird on Virgil's fate, emphasizing three aspects: arguing with the poet and even criticizing him (cf. the list of examples in Vita Vergilii by Suetonius), detaching the poet from the text and thus de-individualizing him and developing a great interest in the persona of the poet himself through the interest in his rhetorical qualities, seeing the author through the text (like Donatus, Quintilian, Servius).
In Expositio Vergil appears as a teacher with a superior know-it-all attitude, but that slowly changes through the text, as it turns out that the poet, the 'real' author of the Aeneid as he is, cannot properly interpret the poem because he is not Christian. The two, Fulgentius and Vergil start to blend in their dialogue. The article argues that Virgil's figure has become in Fulgentius an authority and not the author, interesting as an individual, and that is probably a start to a new medieval tradition.
Keywords: Virgil, Aeneid, allegory, Fulgentius, author, authorship, authority.
