CC BY-NC-ND
88
С.А. Уваров
ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ МОСКВЫ 1941-1942 гг. (по дневникам П.Н. Миллера)
В статье предпринята попытка показать будничную реальность жителей столицы первых лет Великой Отечественной войны глазами современника. Основой для материала послужили дневниковые записи авторитетнейшего знатока Москвы П.Н. Миллера. Особое место в тексте уделяется бытовым подробностям городской жизни той поры. Параллельно пунктиром намечена линия организационной работы по составлению «Московской летописи» - инициативному начинанию Миллера, прерванному в начале 1943 г. в связи со смертью историка.
Ключевые слова: Москва, краеведение, Великая Отечественная война, дневники, П.Н. Миллер, москвоведение, Институт истории, Музей истории города Москвы, «Московская летопись».
Петр Николаевич Миллер (1867-1943) - одна из наиболее видных фигур отечественного краеведения первой половины ХХ в.1 Человек обширной эрудиции, обладавший несомненным талантом популяризатора исторических, краеведческих и археологических знаний, он был превосходно осведомлен об истории каждого московского района, составляющих его улиц, владел информацией о большинстве столичных домов. Современным краеведам Петр Николаевич главным образом известен благодаря активнейшей деятельности в рядах комиссии «Старая Москва», председателем которой состоял в 19231929 гг. Однако и вне означенных рамок Миллер успел сделать немало полезного.
Он - автор серии материалов о производственных предприятиях Москвы и окрестностей в ХУП-ХУШ вв., увлекательного
© Уваров С.А., 2013
путеводителя по пушкинской Москве, разработчик экскурсионных маршрутов по историческому центру столицы и отдельным ее районам. С 1934 по 1937 г. Миллер руководил историко-ар-хивной бригадой на строительстве Московского метрополитена. В 1939-1941 гг. являлся ученым секретарем Группы / Комиссии по истории Москвы при Институте истории АН СССР, где вплотную сотрудничал с крупнейшими специалистами по истории России. С 1941 до начала 1943 г. П.Н. Миллер трудился над составлением летописи Москвы в Отечественной войне, что нашло подробное отражение в его дневниковых записях. Именно последнему из перечисленных аспектов и будет уделено внимание ниже.
Дневники Миллера находятся на хранении в отделе документально-письменных источников Музея истории города Москвы (ОДПИ МИГМ), в фонде № 8169 - личном фонде П.Н. Миллера. В его состав входят 752 единицы хранения. Всю имеющуюся здесь документацию можно разделить на шесть разделов: рукописные дневники Миллера (Разд. 1. Д. 1-19); его статьи и заметки по истории Москвы (Разд. 2. Д. 20-37); материалы к неопубликованному сборнику «По трассе 2-й очереди Московского метрополитена» (Разд. 3. Д. 38-76); документы Группы / Комиссии по истории города Москвы при секторе истории СССР до XIX в. Института истории АН СССР (Разд. 4. Д. 77-384 и 429-612); служебная переписка П.Н. Миллера (Разд. 5. Д. 385-421); документы различного содержания, включающие рукописи других лиц, копии постановлений ВЦИК, печатные копии писем, черновые заметки и др. (Разд. 6. Д. 613-752)2.
Переходя непосредственно к дневникам Миллера, стоит отметить, что они в массе своей велись автором от руки в общих тетрадях и ныне содержатся в двух папках.
Папка № 1 включает дела № 1-6, где содержатся сведения за период со 2 августа 1939 г. по 28 ноября 1941 г. Дела с первого по четвертое представляют собой записи преимущественно синими чернилами на отдельных листах писчей бумаги, обороты которой содержат машинописные копии плана академического издания «Истории города Москвы» (проект Института истории АН СССР, приуроченный к 800-летнему юбилею столицы). Дела 5 и 6 - общие тетради по 48 листов, записи в которых автор вел синими чернилами. Папка № 2 включает дела № 11-19, содержащие сведения за 29 ноября 1941 г. - 16 ноября 1942 г. Содержимое этой папки представляет собой комплект тетрадей по 48 листов каждая. Нумерация и датировка на обложках тетрадей проставлена самим автором синими или черными чернилами.
С позиции тематики и структуры дневники Миллера можно распределить на две категории. Так, материалы 1939 - первой половины 1941 г. фиксируют события, связанные с работой Петра Николаевича в составе Группы по истории Москвы3. При этом часть заметок отводится археологическим наблюдениям на строительстве главного здания АН СССР в Бабьем городке (Крымский вал) и высотного дома в Котельниках. Записи подобного рода в основном носят подчеркнуто деловой, конспективный характер.
С началом Великой Отечественной войны стиль ведения дневника заметно меняется. В отдельных случаях автор дает волю эмоциям, бурно реагируя на то или иное происшествие. Запись от 22 июня 1941 г., сделанная после объявления по радио о начале военных действий с Германией: «Как только приду домой, сейчас же напишу заявление в Партбюро о том, что отдаю себя в руки Партбюро. Чудовищное вероломство Гитлера должно быть наказано и будет наказано...»4
Мысль о необходимости документальной фиксации повседневного военного быта столицы возникла у историка не сразу. Поначалу Миллер в привычной ему фрагментарной манере заносит в дневник собственные будничные впечатления. Однако, постепенно характер записей трансформируется. Первые заметки о воздушных налетах на город относятся к 21 июля. Миллер отмечает, что две ночи подряд продолжались бомбардировки и воздушные тревоги5.
Днем тревога. Забрались в убежище, где просидел 43 мин. Потом говорили, что в Кубинке сбили 8 немецких самолетов. В 10 ч. 10 мин. тревога, после которой происходил в течение 5 час. бой над Москвой. Впервые видел многое, мне неизвестное: и ловля прожекторами, и обстрел зенитками, и гирлянды ракет, как наших, так и вражеских. Видно было два зарева. Одно из них оказалось наш Институт на Волхонке. Немец отметил прошедший месяц налетом6.
В последующие дни Миллер приходит к решению вести на страницах дневника учет разрушенных московских объектов7. Так, 22 июля он отмечает, что «бомбили 21/22 - Волхонка, 14 и столовая против Музея (пожар)»8. 24 июля 1941 г.:
К прежним объектам за ночь прибавилось несколько домов №№ 7-13 (около Апаковского парка) на Шаболовке. Кое-где дымится. Слухи о Даниловском рынке, театре Вахтангова, школы на М. Бронной и Трехпрудн. пер. - все фугасные; много фугасных сброшено вне города, бросали беспорядочно9.
Миллер включает в записи всю услышанную им информацию, порой непроверенную. Тем самым он пытается запечатлеть объективную картину происшедшего. В то же время его персональные суждения, оценка поведения людей и отдельных событий также находят место в дневнике.
26 июля 1941 г. Петр Николаевич приходит к мысли: «Надо подать заявку в дирекцию [Института истории. - С. У.]о необходимости собирать материал "Москва в Отеч. войну 1941 г."»10.
В работу Миллер включился безотлагательно. Уже на следующий день (27 июля) он приступил к составлению плана и продумыванию структуры будущей летописи. Параллельно продолжал сбор фактов и слухов о разрушениях в городе. Запись за 29 июля 1941 г.:
Был Тихомиров11, кругом него домишки сгорели (кажется, доктора Кузьмина на углу М. Никитской и Скарятинского пер.). Слухов не оберешься: Марьясина рассказывала, что вся Б. Дмитровка разрушена и Ак. Архитектуры тоже. Я встретил в трамвае Иванова12; он рассказал, что пострадали стекла и двухэтажный флигель во дворе, где было издательство, бухгалтерия и лаборатория. Спросил его, будут ли фиксировать памятники, попавшие под разрушение. Сказал неопределенно: задания такого у них нет13.
1 августа 1941 г. Миллер отмечает в дневнике, что его начинание по сбору сведений для будущей московской летописи встретило понимание и поддержку коллег - С.В. Бахрушина14, Н.А. Бакла-новой15 и других. Каждого из них Петр Николаевич просил фиксировать разрушения по районам проживания, те в свою очередь обещали учитывать это16.
Со 2 августа в записях Миллера появляются данные о ситуации в торговых точках города: «Зашел в булочную напротив. Коммерческое отделение полно хлебом и полно людьми, в большинстве колхозниками с бидонами, а по карточкам - свободно, - просто никого нет»17.
Автор дневника фиксирует, как постепенно меняется отношение горожан к постоянным бомбардировкам и воздушным тревогам. Они фактически становятся неотъемлемой частью повседневности. Этот момент весьма существенен для представления о быте Москвы военной. 7 августа 1941 г.:
Московское население настолько привыкло, что в трамваях и метро друг у друга спрашивают: «Как шлепали у вас осколки?» и т. п.
Городская жизнь идет своим порядком, посадки в скверах поддерживаются. Больше всего гонению подвергаются разные деревянные клетушки, сараи, заборы и т. п., которыми действительно все дворы забиты, и в некоторых случаях безобразно густо. Интенсивно роют щели и убежища, последние не столько для себя, сколько для имущества. Эта охрана собственности доходит до курьезов.18
Тем временем в Институте истории, как и в других структурных подразделениях Академии наук СССР, происходило сокращение штатов, а также шла эвакуация сотрудников (по желанию) в Казань для продолжения работы в местных филиалах. В этих условиях Миллер по-прежнему занимается Москвой: делает тематические вырезки и выписки из газет, собирает личные наблюдения, фиксирует сведения и слухи.
Из дневника за 10 августа 1941 г.:
Я проехал значительное пространство на трамвае и не встретил следов разрушения; есть кое-где выбитые окна, но именно разрушений нигде нет и все на месте, даже бондаренковская старообрядческая церковка у Триумфальных ворот, хотя оба купола разворочены. Очень хорошо произведена маскировка сплошных высоких корпусов по Ленинградскому шоссе. Не знаю, почему ее не применяют в городе. Дикое впечатление от завала окон в подвалах, где убежища, мешками с песком и замены магазинных стекол деревянными щитами и мешками с песком. <...> На улицах, в трамваях поражала обычность толпы! Как будто войны и нет19.
Как человеку, знавшему Москву лучше прочих, Миллеру было нестерпимо больно наблюдать последствия налетов вражеской авиации. Но долг историка призывал его к бесстрастному изложению событий. В то же время невозможно сказать с полной определенностью, что больше интересовало Миллера-исследователя - город или его жители. Вероятно, и то и другое в одинаковой степени.
Умение прислушиваться к чужим беседам, наблюдать за людьми, подмечая за ними различные черты характера, - все это, несомненно, было на пользу москвоведу-летописцу. Слухи и пересуды для Миллера - важный источник информации, дополняющий сведения, почерпнутые из официальной прессы и радиосводок. Запись из дневника за 19 августа 1941 г.:
В трамвае. рассказывали о 6 местах: 1-й Зборовский, городок Мет-ростроя, б. Марков. огороды, Русаковский трамвайный парк, Олений
вал и даже Черкизово. Реальнее всего 1-й Зборовский, где, говорят, два домишка сгорело и убито 5 человек, а один просто разрушило. Жаловалась гражданка, жительница Зборовского пер., что в пожарной команде не знали, где Зборовский пер., и что после того, как поняли, предложили встретить их?! Впечатление от взрывов очень тяжелое, но, вероятно, фугаски были мелкие, так как о больших разрушениях не слышно20.
В тот же день коллега по Институту истории сообщил Миллеру, что в дирекции рассмотрели его заявление относительно проекта военной летописи Москвы и поручили ведение всей работы С.Д. Петропавловскому21.
Отдельные дневниковые записи с позиций дня сегодняшнего воспринимаются чистейшим курьезом. Однако следует помнить, что это - отражение общественных настроений того непростого времени. И, невзирая на явную нелепость слухов, подобных нижеизложенному, такие истории многими принимались на веру. 29 августа 1941 г.:
Приехав домой, услышал потрясающую новость (хорошо, если окажется болтовней, сплетней): налет с 27 на 28, о котором опубликовано не было, был произведен не кем иным, как предателем, извергом Леваневским22, которого считали все погибшим. Сведения пришли с двух противоположных концов: от Н.С., приехавшей из Подольска, и А.И.К. из автопарка у Савеловского вокзала. То говорили, что он раненый был схвачен в плен и помещен в больницу в Подольске, а потом говорили, что он в больнице в Серпухове, где находится и сейчас; что он совершил, по его словам, 14 налетов на Москву! Ужасно!23
Продолжение этого сюжета находим в записи за 30 августа 1941 г.: «Миф о Леваневском надо оставить. Тот самолет был посажен в Лихоборах около Останкина, оказался немецким со всеми знаками; экипаж - 6 человек - взят в плен. Они бросали ракеты и летели низко, чтобы сесть. Рассказ П.Г. Коврова»24.
Существенный фактор, характерный для дневников: содержимое записей позволяет прочувствовать гражданскую позицию не только самого автора, но и его невольных собеседников - продавцов в ларьках и магазинах, трамвайных попутчиков, соседей по дому. Миллера тревожит отсутствие патриотического подъема среди населения. В заметке от 31 августа 1941 г. читаем:
Палатки пустуют: у одного ларька вся выставка - 8 бутылок сов. шампанского. Утром говорил с молочницей о картошке и курах и неожи-
данно услышал, что они получили письмо из Смоленска (уже занятого немцами), что жить ничего, спокойно; самолеты (немецкие) летают как хотят, и высоко, и низко; все есть, их не трогают, а только начальство и т. д. Когда я возмущенно стал говорить о зверствах и т. п. (меня поддержала О. В.), она спокойно ответила: «Это все с начальниками, а нас им зачем трогать?» Очень опасное настроение крестьянства, если оно общее. Надо поговорить с нашими коммунистами25.
Между тем, невзирая на идейную поддержку «Московской летописи» в Институте истории, работать над проектом никто не спешил. Поставленный руководить процессом С.Д. Петропавловский старательно избегал встреч с Миллером. Наконец 1 сентября 1941 г. последнему удалось побеседовать с ответственным лицом. Из разговора стало ясно, что взгляды на методы сбора информации для летописи у обоих принципиально разнятся. Петропавловский настаивал на исключительно научном характере материала. Единственным источником сведений признавалась информация из газет, фиксировать которую необходимо сразу по прочтении очередного номера передовицы. Работа требовала вовлечения как можно большего количества участников. При этом мысль о запечат-лении будничных наблюдений обывателей им отвергалась напрочь. Вывод Миллера: «Все это похоже на мечты, если не удастся скоро мобилизовать актив, против которого они очень настроены»26.
Через несколько дней к сбору данных по летописи подключился Институт истории партии при МК ВКП(б). Пришедшая 8 сентября к Миллеру сотрудница этого учреждения М.Г. Власова попросила ввести ее в курс дела.
Я рассказал ей весь процесс моей работы, дал темы московские и сектора Сов. периода. Основные мои положения я высказал так: мы производим не библиографическую работу, а отмечаем только события; эти сведения разбиваем по темам, а в темах держим карточки в хронологическом порядке. Составление карточек обязательно, составление сводок (которые я делаю) не обязательно. Желателен охват многотиражек и ведомственных газет, а также ленинградских. Начала она работу дня 4-5 тому назад, у нее есть один помощник, и она должна обрабатывать Москву и Моск. обл. Начала с июня и одновременно работает над сентябрем. Институт уже требует от нее сдачи материала (карточного) в набор. Аннотации делает подробные, вплоть до разговоров27.
Деятельность Миллера в ту пору осложнялась проблемами семейно-бытового плана. 17 сентября он положил в больницу су-
пругу: 84-летняя Ольга Владимировна получила тяжелый перелом бедра28. Условия для работы также оставляли желать лучшего («У нас собачий холод, сижу в кепке и пальто и не могу согреть-ся»29). Однако о своих обязанностях историк не забывал даже во время воздушных тревог. 19 сентября 1941 г.:
Сидя в убежище, узнал, что по всем районным жил[ищным] управлениям рассылают приказы Мосжилуправления (Кузнецкий мост, 7) с отметкой, кто за что награжден по защите. Обязательно надо выписать30.
26 сентября в Институте истории состоялось производственное совещание секторов, в ходе которого был поднят вопрос о летописи. Миллер информативно отчитался о проделанной работе31. А днем позже, занося впечатления в дневник, он коснулся принципиального момента - проблемы разницы взглядов на предмет составления «Московской летописи»:
Мы с ним [Петропавловским. - С. У.] расходимся в цели всей работы. Ему нужна карточка и материал для хроники, для летописи, чтобы сдать на машинку и в типографию. А я смотрю на мою работу шире: я собираю материал для архива, события, и на основании этого материала, подлежащего хранению для исследователей, можно составить карточки для летописи32.
В двадцатых числах сентября 1941 г., согласно дневнику, в Москве начинает меняться ситуация с продовольствием. Миллер отмечает, что образуются по-настоящему большие очереди за молоком, за возросшими в цене хлебом и табаком33.
К началу октября среди населения усиливается тенденция к эвакуации. В спешном порядке покидали город не только рядовые граждане, но и научные работники, в том числе и коллеги Петра Николаевича. Миллер по-прежнему не видел для себя смысла оставлять Москву, которая являлась главной темой для изучения на протяжении всей его жизни.
Запись в дневнике за 15 октября 1941 г.:
Вчера зашла ко мне Дора Яковлевна и спросила, куда я хочу эвакуироваться. Я ответил, что желаю остаться в Москве, считаю своим долгом до последнего продолжать работу по Московской летописи. Кроме того сказал, что не уеду и потому, что у меня жена прикована к кровати в больнице и перевозить ее куда-нибудь, хотя бы даже в город - немыслимо.
По Большой Калужской по направлению к городу видел стадо коров, а когда вышел на трамвай, видел в противоположном направлении людей с поклажей (должно быть, или беженцев, или эвакуируемых), идущих колонной по улице. У булочной напротив очередь за хлебом по 2-й Градской. У Пресненской заставы видели тоже стадо коров по направлению к городу и толпы беженцев, которые положительно все расхватывают в магазинах34.
16 октября 1941 г. - переломная дата в истории Москвы военной. Немецкие войска приблизились к городу. Накануне Государственный комитет обороны принял постановление «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы», согласно которому город должны были покинуть правительство, Генштаб, военные академии, наркоматы, посольства, заводы и пр. Крупные предприятия, электростанции, мосты и метро следовало заминировать, выдать рабочим и служащим сверх нормы по пуду муки или зерна и зарплату за месяц вперед.
В городе везде чувствуется какое-то напряжение и все проявляют повышенную нервозность. Транспорт очень плохо функционирует. На улицах масса народу с вещами, с поклажей: идут, едут, лица измученные и злые. Везут и тащат на плечах вещи и в детских колясочках, и на грузовиках с прицепом; несут и везут вещи: и одежду, и штору, и портреты; в трамвай лезут с ножными швейными машинками, какими-то шкафчиками. Одна старуха, выбиваясь из сил, несла настенное большое зеркало. О том, как действовал транспорт, можно судить по тому, что когда я вышел на Выставочную площадь в 3 ч. 10 м., чтобы ехать домой, я простоял час 10 мин., пока еле-еле сел и стоя доехал до вокзалов, и только там сел, попав на Преображенку только к ^ 6 (ехали прилично, задерживаясь из-за посадки и высадки). Вообще, рвали и бросали очень многое. <...> На улицах видел, что везде с домов снимали вывески жильцов, и в домоуправлениях приказано было уничтожить все документы, касающиеся жильцов: прописку не производят, домовые книги сданы в милицию. Когда брал ключ, меня предупредили, что в 6 час. будет по радио выступление Пронина35. Передавали же распоряжение Моссовета о том, чтобы: 1) Торговые учреждения и столовые, и рестораны, 2) транспорт, 3) больницы, 4) учреждения - продолжали нормальную работу и, 5) чтобы милиция следила за выполнением этого распоряжения. В нашем институтском буфете я утром успел позавтракать, а на обед он уже был закрыт, как и многие столовые в городе. День 16 октября надо считать «историческим», скорее кризисным. Что произошло: где-то шла борьба, но борьба за порядок и беспорядок. Перелом наступал к лучшему36.
Начиная с 17 октября Миллер практически перед каждой дневниковой записью размещает краткую синоптическую информацию. И этот структурный элемент становится важной частью для его рукописной хроники.
Историк своевременно фиксирует перемены в жизни города. Закрываются рыночные палатки, одновременно в разных районах Москвы организуют дополнительные продуктовые магазины. 19 октября в 21.00 по московскому времени по радио объявляют о переходе столицы на осадное положение37.
Миллер отмечает, что в связи с возросшим количеством милицейских патрулей и вооруженной охраны на улицах стало больше порядка38. В то же время, наблюдая за людьми в очередях и общественном транспорте, он пишет о том, с какой охотой подхватывают и распространяют распускаемые отдельными лицами ложные сведения39.
С 21 по 23 октября город подвергался массированному налету вражеской авиации. Бомбардировки были довольно сильными и наделали множество разрушений в районе улиц Пятницкой, Тверской, Солянки, на Пресне, у площади Свердлова и Курского вокза-ла40. К этому же времени относится и создание первых баррикад в Москве (поперек Малой и Большой Калужских улиц)41. 25 октября 1941 г. Миллер пишет:
По Институту дан приказ: приготовиться к эвакуации на понедельник 27. Я видел штатный список сотрудников, остающихся в Москве, куда включен и я, как «старший сотрудник для составления московской летописи». <...>
По радио передавали распоряжение Пронина о мобилизации всех женщин с 16 до 40 лет и мужчин с 15 до 50 лет.
Москвичи теперь говорят: «Самое спокойное время, когда объявляют тревогу»42.
Здесь уместно сослаться на свидетельство другого очевидца тех дней - археолога М.Г. Рабиновича43, преданного ученика и соратника П.Н. Миллера. В его воспоминаниях читаем:
Первые недели после октябрьских событий не знали даже, кто же остался в городе. Каждую минуту, которую удавалось вырвать, употребляли на розыски. <...> Нет никого, и где - неизвестно. И совсем другое - огромная, как казалось, комната в бревенчатом доме. На столе, на этажерке, на диване, на полу - повсюду газеты, журналы. Петр Николаевич Миллер в шапочке, прикрывающей лысину, в
перчатках с обрезанными, как у кондукторов в трамваях, пальцами, занят вырезками. Тут же на керосинке что-то варится. Наскоро поздоровавшись, помешав походя варево, Петр Николаевич торопится снова сесть за свои вырезки, за свои записи.
- Как вы не понимаете! Это чрезвычайно важно! Записывайте! Записывайте все, что видите, что слышите, что узнаете: и что радио передало, и что почем на рынке, если, конечно, вообще что-нибудь есть! И не забудьте записать про двойные выдачи денег и продуктов, и как по корешкам получали. И принесете мне. Так и делается летопись войны! <...> Я предполагал, что он в Москве, не уехал: жена его была в больнице. Но с семидесятитрехлетним человеком в такие дни могло случиться что-нибудь похуже. И вот - изволите видеть, Пимен-летописец!44
Невзирая на осадное положение, горожане активно ходят по магазинам, посещают бани и кинотеатры. Однако война напоминает о себе не только воздушными тревогами, бомбардировками и сводками Советского информбюро. Московская табачная фабрика «Дукат» начинает выпускать папиросы «В атаку» с соответствующим художественным оформлением коробки. Параллельно кировская спичечная фабрика «Красная звезда» налаживает производство спичек, на этикетках которых значится: «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!»45
Замоскворечье и валы Садового кольца покрываются барри-кадами46. Немецкая авиация периодически прорывается к Москве, нанося ущерб зданиям, калеча и убивая людей. Миллер неустанно, с многочисленными подробностями описывает разрушения и повреждения, не забывая о бытовой стороне городской жизни. Говоря о первых признаках инфляции, он отмечает: «.молоко на рынке 5 р. кружка (^ литра), в магазинах дают только на детские [карточки. - С. У.]. Толпа на улице та же, те же очереди, и за вином, кажется, больше всего - там тучи»47.
Дневниковые записи помогают не только адекватно ориентироваться в исторической ситуации, но и позволяют составить представление о личности автора, раскрывают его человеческую сущность. В заметках Миллера есть несколько эпизодов, характеризующих его отношение к окружающей действительности. В качестве примера такого рода можно привести фрагмент дневниковой записи, датированной 6 ноября 1941 г.:
Московская обывательщина мерзка, как всегда была. В очереди какая-то женщина говорила, что пускай уже скорее немец придет, а то ничего нет. Продавец в мясной, который, говоря цену, сказал: «Четыре
рубля цванцих копекен», - все это либо бессознательные дураки, либо неловкие агенты гитлеровщины. А сдать их куда следует нет возможности, т. к. только слушает, а милиционера поблизости нет. И это тем более мерзко, что заявление, что ничего нет, - не верно. Почему, например, у меня все есть? Я никогда не делал и не делаю запасов, не покупаю на рынке, но и хлеб, и картофель, и сахар, и соль, и пр. - все это есть и добыто в наших же магазинах и в последние дни48.
7 ноября 1941 г. на Красной площади состоялся военный парад с участием И.В. Сталина и К.Е. Ворошилова. Об исключительном пропагандистском значении этого акта позднее говорили не раз. Однако и современники отмечали его важность. «Не могу передать, какое такие события вносят успокоение и решимость в душу чело-века!»49, - фиксирует в дневнике Миллер.
А 8 ноября в Москве ввели карточки на картофель, причем количество выдаваемого по ним продукта варьировалось. Так, например, П.Н. Миллер по своей карточке получал 5 кило в месяц, а его супруга - 4 кило50.
Ситуация с продовольствием в городе оставалась напряженной. Из заметки за 8 ноября 1941 г.:
Буханка черного хлеба на рынке стоит 40 р. Вар. Вас. по карточке принесла мне 100 гр. сахару (иждев. не дают) и 200 гр. конфет и прекрасный боярский хлеб - 1 р. 40 коп. Продажа товаров по коммерч. ценам прекращена несколько дней.
6-го под Москвой было сбито 34 нем. самолета. Видимо, хотели сорвать торжественное заседание51.
Миллер отмечает, что население постепенно перестает обращать внимание на воздушные тревоги («У нас в доме уже никто не ходит в "убежище", а сегодня Юра спокойнейшим образом разыгрывал довольно долго на пьянино»52). 11 ноября 1941 г.:
На станциях метро торговлю не прекращают. только одной газированной с сиропом водой, и очередь человек по 10-15 стоит и утром, и днем. Улица начинает напоминать 18 год: все с авоськами, а в них капуста, картошка, морковь и т. п. (все что-то тащут). Зашел в магазин на углу ул. Маркса и Энгельса. На вывеске «Гастрономия и вина», а торгуют только стандартным хлебом и магазин битком набит. Улицы пестрят объявлениями о кино, и все старые картины. <...> Говорили, что из аптек исчезли все эндокринные препараты, т. к. они на спирте, их пьют - вина нет в продаже53.
Ценность бумаг Миллера, помимо прочего, заключается в том, что содержащаяся в них информация в значительной степени опирается на факты из неофициальных источников. Вряд ли в прессе и по радио освещалось о бедственном положении колхозов или рассказывалось о том, что «эвакуированные рабочие голодают, что выдают всего 400 гр. хлеба, а достать негде и не на что, что многие возвращаются»54.
Составление «Летописи» на институтском уровне до поры ограничивалось подготовительными работами. 13 ноября 1941 г. Миллер беседовал с определенным в летописную группу Н.Г. Бе-режковым55, и тот известил Петра Николаевича, что разработал инструкцию для предполагаемых помощников - составителей. А спустя пару дней в газете «Московский большевик» появилась заметка о «Московской летописи». Миллер прореагировал на нее так: «И заголовок, и содержание показывают, что человек что-то слышал, но доподлинно не знает. <...> В общем, конечно, это не важно; гораздо важнее, что она появилась в печати. Это первая заметка о Моск. летописи, которую составляет Институт истории»56.
17 ноября Миллер отметил в дневнике, что большой материал о «Летописи» появился также в «Вечерней Москве» (№ 271)57. Статья не прошла незамеченной. Уже на следующий день Петру Николаевичу позвонил Л.И. Жирков из Института мировой литературы (ИМЛИ) и сообщил, что оставшиеся в Москве сотрудники очень заинтересовались методом ведения летописных записей. Инициативу Миллера работники ИМЛИ готовы были поддержать сбором сведений из получаемой институтом общесоюзной прессы58.
Не осталась в стороне и районная милиция, отрядившая для помощи в составлении «Летописи» своего представителя59. Руководство Института истории готовило серию обращений редакции журналов «Смена» и «Огонек», в «Военно-исторический журнал» и другие профильные периодические издания с целью проинформировать читателей о готовящейся работе60. А покуда решались организационные вопросы, П.Н. Миллер продолжал трудиться над сбором фактов и наблюдений. 21 ноября 1941 г.:
При входе в метро «Сокольники» у мужчин проверяли документы, у женщин - нет. В трамвае, в метро, на улицах только и разговоров, что о постном масле. Все дамы непременно говорят о нем. Дело в том, что второй очереди сливочное выдают только на рабочие карточки. На улице немало ручных санок под дрова, под продовольствие61. <...>
Шура [сосед Миллера. - С. У.] ездил с утра за Москву за капустой и поехал с деньгами, а надо было ехать с буханкой хлеба. За одну буханку дают МЕШОК (большой) капусты, а за деньги ни одного кочна. Начинается метод, практиковавшийся в 1918 году: так оно соответственно и должно быть! Это неизбежно62.
В дневниковых записях Миллера содержится множество интереснейших подробностей, касающихся практически всех сторон московского быта военной поры. Наблюдая за происходящим с позиции историка-очевидца, он рисует довольно живые картины, не скупясь на детали. 22 ноября 1941 г.:
Была В.В. Их из каменного дома с центр. отоплением переселяют в деревянные дома (так же как и других), в связи с консервированием по топливу таких домов ввиду недостатка угля. Принесла лук с рынка (7 руб. - ^ кило); молоко на рынке - 7 р. кружка, мясо - 70 р., коробка спичек - 5 р., а «Вечерку» (вчер.) она купила у мальчишки за 20 коп. М.М. на Пречистенке у мальчишки купила спички по 3 р. за коробку. За 2 куска простого мыла одна женщина предложила 3 коробки папирос (по 65 коп.)63.
Прифронтовая действительность ежедневно преподносит сюрпризы, зачастую весьма неприятные. Из дневника Миллера мы узнаем, что квалифицированных рабочих, не пожелавших эвакуироваться вместе со своими предприятиями, в срочном порядке (сутки на сборы) заставляют выехать к новому месту расположения завода64.
29 ноября 1941 г.:
Вечером, около 10 объявили по радио, что будет передача последних известий, чего давным-давно не было. Передавали сводку Информбюро о наших успехах на Ростовском фронте, а несколько позже о разгроме крупных частей фашистов там же, о благодарности Сталина Тимошенко, Черевичному и др. «Ура» кричать еще рано, но такие вести дают подъем, уверенность, что мы непременно победим65.
В эти дни создается так называемый трудовой фронт. Рабочих с предприятий и заводов мобилизуют на рытье окопов и т. д.66
11 декабря 1941 г. П.Н. Миллер отмечает, что московское население избавилось от противогазов - до поры неизменных атрибутов городской жизни, которые сохранились только у постовых
милиционеров. По предположению автора дневника, это связано с окончанием строительства газоубежищ в метро67.
17 декабря 1941 г. в больнице скончалась от пневмонии супруга Петра Николаевича Ольга Владимировна Миллер. На это печальное событие историк отреагировал спокойно: внутренне он был готов к такому повороту событий. Занимаясь решением вопросов с захоронением, Миллер попутно фиксирует в дневнике: «.с погребенными сейчас трудно. М.Н. рассказывала, что Е.Н. (домоуправление) пришлось рабочим заплатить 50 рублей и % табаку, чтобы те вырыли отдельную могилу для ее дочери, а то обычно роют общие на 20 покойников (на Преображенском кладбище), т. к. рабочие отказывают копать отдельные для каждого»68.
Тема административного произвола также находит отражение в записях историка. Миллер, не скрывая возмущения, повествует о варварских действиях сотрудников некоего учреждения, самовольно захвативших опустевший после эвакуации детский дом в Еропкинском переулке, 3. Новые «хозяева» учинили в здании форменный разгром, в результате чего были
испорчены водопровод, отопление, канализация, разбита вся посуда, перебиты окна, в котлах кухни остались щи и каша. Оставшиеся в Москве педагоги были приглашены в ноябре РОНО на ликвидацию разгрома, и в качестве дворников и сторожей, истопников за 150 р. в месяц до сих пор продолжают эту уборку, причем им обещано, что они будут восстановлены как педагоги.
Что-то очень сумбурное рассказывают и о поведении сотрудников милиции, занявших первый этаж Театрального музея им. Бахрушина, перед вселением которых было приказано очистить помещение, выбросить макеты и т. п.69
31 декабря 1941 г. состоялось рабочее заседание по «Московской летописи». Курировавший работу группы составителей И.И. Минц70 огласил список предложенных тем, скорректированный в ходе совещания. В дневнике Миллер разъясняет суть дела так:
Будущий метод должен заключаться в том, что каждый сотрудник получает тему и будет ее прорабатывать по всем источникам. Зайцева будет секретарем. Я намечен на заведование карточками, т. е. собиранием составленных сотрудниками карточек по одному образцу, причем и наблюдением за сроками, и количеством выполненной работы, и сам получаю тему - 2-ю. От чтения и отметки всех газет и
вообще от той работы, которую я сейчас провожу, я освобождаюсь, как
от совершенно непосильной для одного человека.
Пока, до полной реорганизации, работа должна производиться по-
прежнему71.
Скромно встретив новый 1942 год, Петр Николаевич продолжил заносить в дневник наблюдаемые им подробности из жизни москвичей. По свидетельству историка, в те январские дни в столице возникли перебои с поступлением картофеля. Многие, не дожидаясь его появления на рынках, брали деньги, мешки и ехали за город выторговывать картошку у колхозников и на складах -у заготовителей72.
В местах продажи газированной воды на станциях метрополитена периодически возникали большие очереди за сиропом. Оказалось, что дома многие москвичи варят кисель73. 11 января 1942 г.:
В трамвай вошла старушка с двумя полными бидонами и рассказала, что достала без помех квас, который она пьет вместо чаю: «Налью, сколько надо, согрею, и получается и сладко, и кисленько - сахару-то нет! Вот им и согреваюсь». Ее поддержала какая-то женщина, сказав, что и она так же делает и что квас продают хороший. Выходит, что такая замена входит в обычай. <...> Цены на рынке все растут: картошка 15, морковь 12 р., лук 35 р., молоко 15 р. и т. д., капуста кваш. 22 р. Клавдия по карточкам принесла картошку по 1 р. 50 к., сливочное масло 25 р.74
С 15 января 1942 г. урезали норму выдачи хлеба по карточкам 500 гр. вместо прежних 600 гр.75
Тем временем идея Миллера о «Летописи» начала воплощаться на новом уровне. 20 января рабочую группу принял И.И. Минц. Он сообщил, что
получил из Президиума АН проект положения о новом Институте истории Отеч. войны, но ему не хочется сейчас с этим возиться, пройдет несколько месяцев на организацию и он ждет решения комиссии при ЦК партии по этому вопросу, а пока будет создана группа по Летописи (СССР), куда, как основная, пока войдет и Московская летопись. <...> Каждый сотрудник волен либо войти в группу сотрудником, либо оставаться в своем Ин-те и быть прикомандированным к Минцевской группе (33 чел.)76.
Фиксируя разнообразные городские подробности, Миллер 25 января описывает в дневнике способ борьбы со спекулянтами в Москве: продавца тесно обступают со всех сторон и не допускают к нему покупателей до тех пор, покуда не сбавит цену на 10-12 руб.77 В тот же день, оценивая собственную деятельность последнего периода, Петр Николаевич приходит к следующей мысли:
По-моему, мне пора умирать: мною сделано два больших дела: высидел и настоял на Летописи, из чего может выйти целый самостоятельный Ин-т истории Отеч. войны Акад. наук СССР, и, можно сказать, возродил деятельность Музея истории города Москвы. Это очень много и очень хорошо78.
Зима 1942 года выдалась крайне холодной. Морозы в Москве порой достигали минус 41°. А ситуация с отоплением, между тем, была чрезвычайной. Людям с трудом удавалось достать дрова, на которые были введены талоны. Сообщение об этом находим у Миллера. Из записи за 29 января:
Пошел к М.Н. Тих-вой и заявил, что завтра иду в Домоуправление и, если они не доставят мне дров 2-й очереди, - подам заявление в Моссовет, и предложил ей присоединиться, на что она ответила, что у нее есть талон на 2 ^ метра, которые ей по знакомству дал какой-то управдом. Вот и объяснение всего. Вот почему у нас нет талонов, вот почему не хватает. Вероятно, тоже розданы по знакомству. Все же я завтра иду в Домоуправление79.
31 января, с подачи И.И. Минца, к делу составления Летописи подключились военные. Группа из девяти бойцов и командиров должна была трудиться над сбором сведений в архиве Главного управления политической пропаганды Красной армии. Практические наставления перед работой им давал Миллер80.
Невзирая на ощутимые подвижки в этом направлении, Петра Николаевича изрядно смущало расхождение взглядов (его и Минца) в отношении сути, задач и проблематики «Летописи». 2 февраля 1942 г. Миллер отметил в дневнике:
В ^ 1-го вызвал Исаак Израилевич... Стал говорить о задачах Летописи. Он ее называет «Оборона Москвы», упирая гл. образом на военное значение, я же продолжаю отстаивать жизнь города Москвы, как равнозначную тему. Опять назвал нашу работу по Летописи кустарной, но при этом сказал, что ее нужно расширить и углубить и обратиться
к более непосредственным источникам, а газеты иметь как подсобный материал81.
Нехватка топлива в городе сказывалась на работе общественных учреждений. По этой причине закрывались бани и прачечные82, с перебоями функционировали столовые и рестораны83. В практику постепенно входит поджог домов, оставленных жильцами, с целью растаскивания бревен на топку84. Летописец Москвы Миллер по-прежнему своевременно фиксирует происходящие вокруг перемены. Из дневниковой заметки за 11 февраля 1942 г.:
Метро давно уже оборудовано герметическими дверями, все бомбоубежища переделываются на газоубежища, на рынках и др. общественных местах, где были бомбоубежища, появились кирпичные высокие вытяжные трубы. Много их понаделали и у домов; напр., в Б. Харитоньевском они стоят на тротуарах (из подвалов) почти у каждого дома, а ящики с песком убраны. По радио уже несколько дней напоминают о светомаскировке и противогазовой обороне, и о противогазах (о последних все забыли и их ни у кого на улицах не видно)85.
С середины февраля 1942 г. в городе начинаются плановые отключения электричества по районам - на 12-15 дней, о чем население извещали заранее86.
24-ю годовщину создания Красной армии (23 февраля) Москва встретила красными флагами. Однако, по наблюдению Миллера, людьми в этот день больше владело разочарование. По радио, вопреки всеобщим ожиданиям, не сообщили о новых победах советских войск на фронтах Великой Отечественной87.
В записи за 1 марта 1942 г. Миллер отмечает, что «колхозники Подмосковья стали вывешивать и прибивать к дверям своих изб записки: "Не меняю и не продаю", т. к. ежедневно, в особенности в праздники, их осаждают приезжающие из Москвы. Симптом! Деревня переполнена всем, что ей нужно. Но и это выправится»88.
Периодические налеты немецкой авиации на Москву влекут за собой новые разрушения. По мере уточнения сведений Миллер отображает их в дневнике. В то же время на границах города формируются заставы. Здесь несут патрулирование специальные подразделения, осуществляющие проверку документов и не пропускающие никого за границу муниципальной черты без разрешений89.
В марте 1942 г. состояние здоровья П.Н. Миллера ухудшается. Физическая слабость с каждым днем чувствуется все острее: сказываются напряженный график работы над «Летописью», недостаток
пищи и витаминов. В Институте истории его освобождают на неделю от постоянного служебного присутствия, и вплоть до 23 марта Миллер находится дома, где продолжает работу над выписками и вырезками из газет, а также занимается другими делами90. 16 марта 1942 г.:
Набрался слухов: ленинградцы называют москвичей «курортниками». Невский проспект сплошь разбит дальнобойными и авиацией. В последнюю бомбежку Москвы участвовало 400 (четыреста) самолетов. Метили в электростанции, но без результатов. Жертв оказалось все-таки много - 100091.
В записи за 17 марта Миллер отмечает, что рынки, после распоряжения Моссовета от 16 марта 1942 г. о прикреплении их к районам города, пустуют. И только молочницы, которых не поубавилось, норовят обменять молоко на хлеб, но при появлении милицейских патрулей продают товар за деньги92.
Цены на Преображенском рынке: молоко (кружка) - 20 р., связка белых грибов (штук 15) - 65 руб., лук репчатый - 1 р. луковица мороженная (3-4 см.), редька на Арбатском рынке - 30-35 руб. (штука? кило?) и колоссальные за ней очереди93.
18 марта 1942 г. умер известный историк и педагог И.И. Шитц, давний знакомый П.Н. Миллера. По договоренности с родственниками Петр Николаевич побывал на квартире покойного для разбора его материалов.
При осмотре ящиков нашли квитанцию и дневную запись с 13 дек. по 16 марта (умер 18.111.), которая содержит в себе много материала по военным действиям на советском фронте, в Ливии. но попадается московская бытовая хроника и в каждом дне отмечена температура и погода.
По первым записям видно, что дневник содержателен и интересен <...> Тетрадь с дневными записями мне отдали сейчас же94.
К 26 марта начала стабилизироваться ситуация с доставкой картофеля в Москву. Различные учреждения, по сообщению Миллера, стали отряжать специальные бригады на поездку за картошкой за город. «Лед тронулся, дороги свободны, ввоз, очевидно, разрешен»95.
А спустя пару дней Миллер с удовлетворением отметил, что в деле создания «Летописи» наметились сдвиги: активизировались все, кто был ориентирован Институтом истории на эту работу96.
В ночь с 4 на 5 апреля (на Пасху) по ходатайству жителей столицы властями города было дано официальное разрешение на хождение в ночное время по улицам97.
Из рассказа знакомой Миллер узнает, что многие москвички ходят на фабрику, где производится обработка американских кокосовых орехов для последующего изготовления из них масла. Ореховая кора, идущая в отход, сваливается во дворе. Там ее подбирают жительницы города, чтобы выварить из кожуры масло, а то и употребить в пищу98.
В канун майских праздников происходит оживление на московских рынках и в продовольственных магазинах. Миллер отмечает, что ликвидируются задолженности по мартовским карточкам, недостатка в провизии нет. Ассортимент выдаваемых продуктов широк. Изголодавшееся население выстраивается в огромные очереди, особенно много желающих стоит за спиртным99.
На улицах Москвы появляются сатураторы - аппараты с газированной водой, возле которых незамедлительно образуются очереди за сиропом100. Параллельно идет разборка заполонивших улицы города баррикад, в чем многие (за исключением потенциальных паникеров) усматривают добрый знак101.
14 мая 1942 г. П.Н. Миллер почувствовал себя настолько скверно, что не пошел на работу. Вызванный врач обнаружила у него колит, предписала строгую диету и пребывание дома до значительного улучшения самочувствия102.
Однако Петр Николаевич по-прежнему бодр духом и полон жажды действия: «Я еще могу работать, и мне хочется умереть на работе, в Летописи, а не выброшенным за борт ненужным мусором!»103 Продолжая внимательно наблюдать за столичной жизнью, историк отмечает появление на улицах и в общественном транспорте людей с лопатами, лейками и другим садовым инвентарем, выезжающих на индивидуальные и коллективные огороды104.
6 июня 1942 г. исполнилось 143 года со дня рождения А.С. Пушкина. Благоговевший перед наследием великого поэта, Миллер был немало озадачен тем, что средства массовой информации не проявили должного внимания к этой дате.
Как почти каждый год, сколько помню, Пушкинский день в Москве (род. 143 года назад) всегда холодный и дождливый, как и сегодня. Ни одна моск. центр. газета день этот не отметила. В Москве был концерт, о чем передавали по радио; Ольга [сестра. - С. У.] слушала эту передачу. Мы с Е.И. Смирновой, зашедшей ко мне, вспоминали этот день.105
На протяжении последующего месяца записи в дневнике Миллера утрачивают систематичность и появляются от случая к случаю. Он зорко подмечает распространившуюся среди москвичей тенденцию вступать целыми семьями в доноры крови («платят, дают рабочие карточки, хорошую столовую»106), с грустью фиксирует весть о падении Севастополя и стабильно ведет учет ценам на рынке107.
6 июля 1942 г.: «Бережкову отдал 2 замечания. Он, по-видимому, совсем отказывается от Летописи. Т. о. остался от Института я один. Но я выдержу: это мое детище и я должен его отстоять, по крайней мере для Москвы»108.
Вторая половина июля 1942 г. ознаменовалась для Москвы резким повышением цен на продукты, табачные изделия и ростом тарифов за проезд в общественном транспорте109.
А уже со следующего месяца столица начала готовиться к предстоящим холодам. Формировались специальные бригады, командированные на заготовку дров. По сведениям Миллера, со 2 августа 1942 г. Москва отрядила для этой цели около 80 тыс. человек110. «Им выдали сухой паек, снабдили обувью на дерев. подошве; вообще, обставляют по-курортному. С каким удовольствием я бы поехал на эту работу или на уборку вообще! Но.»111
Характерный штрих: население, привыкнув к воздушным тревогам, перестало на них обращать внимание вовсе («мальчишки продолжали играть в войну, граждане продолжали ходить по перекрестку, во дворах ставили самовары, пилили, развешивали белье и т. п.»112).
18 сентября 1942 г. в связи с резким ухудшением самочувствия П.Н. Миллер ложится в Соколовскую больницу113. Там он продолжает вести записи, в основном отражающие распорядок дня, меню в столовой, визиты знакомых и родственников. Рядом с датой обязательно фиксируются данные о температуре тела и собственном весе. При этом не забывает историк и о ежедневной норме написания карточек для «Московской летописи».
Надо сказать, что заметки в больничном дневнике Миллера после 1 ноября 1942 г. разбирать довольно сложно (а местами и вовсе невозможно). 16 ноября 1942 г. историк был выписан из больницы. Последняя запись, сделанная его рукой, датирована 9 января 1943 г.: «Всю сумму моих сбережений с причитающимися за 3 года процентами прошу передать на строительство авиасоединения»114.
7 февраля 1943 г. Ольга Николаевна Ауэ (родная сестра П.Н. Миллера) направляет П.В. Сытину115 в г. Тетюши Татарской АССР письмо следующего содержания:
Многоуважаемый Петр Васильевич!
Ваша открытка от 13/1 пришла после смерти Петра Николаевича. Он скончался 22 января утром без агонии и особенных страданий; даже доктор находил, что нога лучше и даже сердце работало прилично. 27-го на квартире было траурное заседание от Академии наук, 29-го января была кремация, похороны будут, вероятно, на кладбище Новодевичьего мон-ря. Библиотеку, архив и портреты увезли в Музей реконструкции г. Москвы.
В последний вечер Петр Николаевич работал, как обычно, читал газеты, делал отметки и вырезки.
10 февр. будет траурное заседание в Кассе взаимопомощи персональных пенсионеров в Мерзляковском пер., д. 22. Пишет Вам сестра его О. Ауэ»116.
П.Н. Миллер был похоронен на Новодевичьем кладбище (участок 2, ряд 34, место 4) рядом с могилой другого известного историка-москвоведа Н.П. Чулкова (1870-1940).
И хотя инициированная Миллером работа по составлению «Летописи Москвы в Отечественную войну» не получила того развития, на которое рассчитывал историк, важность ее понималась коллегами Петра Николаевича. В заключение хотелось бы привести емкую характеристику, данную П.Н. Миллеру видным исследователем отечественного летописания Н.Г. Бережковым:
Что именно Петр Николаевич возглавил большое предпринятое тогда дело, - иначе не могло быть. Его любовь к Москве в ее прошлом и настоящем, его знания, его беззаветный, заражающий окружающих научный и трудовой энтузиазм, его организаторские дарования, вся его натура ученого-общественника, его предшествующая деятельность, в частности на посту ученого секретаря группы по истории Москвы, его авторитет и исключительная популярность в кругах московской научной общественности <. > Конечно, организатором и руководителем дела мог стать и должен был стать только он117.
Впрочем, собственные дневники П.Н. Миллера имеют полное право называться хроникой московской жизни в период 1941-1942 гг. Это крайне информативный и самодостаточный материал, проливающий свет на многие детали городского быта военных лет.
Примечания
Подробнее о нем см.: Рабинович М.Г. П.Н. Миллер и археология Москвы // Материалы и исследования по археологии СССР: Сб. Т. 2. № 12; Материалы и исследования по археологии Москвы. М.; Л., 1949; Он же. Неутомимый москвовед // Краеведы Москвы (Историки и знатоки Москвы): Сборник / Сост. Л.В. Иванова, С.О. Шмидт. Вып. 2. М., 1995. С. 100-113; Шмидт С.О. Послесловие // Там же. С. 116-119; Козлов В.Ф. «Старая Москва» на защите московских древностей (1920-1930) // Московский архив: Историко-краеведческий альманах. Вып. 3. М., 2002. С. 334-362; Уваров С.А. Петр Николаевич Миллер - знаток и исследователь Пушкинской Москвы // Первые Всероссийские краеведческие чтения: История и перспективы развития краеведения и москвоведения (Москва, 15-17 апреля 2007 г.). Посвящается 85-летию со дня рождения Сигурда Оттовича Шмидта. М., 2009. С. 289-293. Сравнительному анализу фондов П.Н. Миллера в ОПИ ГИМ и ОДПИ МИГМ посвящен материал С.А. Уварова «Документы москвоведа П.Н. Миллера в музеях столицы» (Отечественные архивы. 2012. № 5. С. 55-61). См.: Уваров С.А. Комиссия по истории Москвы (1939-1941): Хроника деятельности // Археографический ежегодник за 2001. М., 2002. С. 366-375. МИГМ. Ф. 8169. Машинописная копия дневника П.Н. Миллера (тетради № 3-6). НВФ. Л. 17. Там же. Л. 32. Там же.
См.: Из дневника ученого секретаря Комиссии по изучению истории Москвы П.Н. Миллера. 1 ноября - 4 декабря 1941 г. // Москва прифронтовая. 19411942: [Сборник]. М., 2001.
МИГМ. Ф. 8169. Машинописная копия дневника П.Н. Миллера (тетради № 3-6). НВФ. Л. 33. Там же. Л. 35. Там же. Л. 37.
Тихомиров Михаил Николаевич (1893-1965) - историк, педагог, организатор науки, профессор (1940).
Иванов Владимир Николаевич (1905-1991) - искусствовед, музейный деятель, ученый секретарь Музея Академии строительства и архитектуры СССР. Там же. Л. 40.
Бахрушин Сергей Владимирович (1882-1950) - историк, москвовед, член-корреспондент Академии наук СССР (1939), академик Академии педагогических наук РСФСР (1945).
Бакланова Наталия Аполлинариевна (1891-1977) - историк, доктор исторических наук (1964), исследователь быта, культуры, общественной мысли и литературы России ХУП-ХУШ вв. В 1941-1949 гг. - заведующая Отделом рукописей Института мировой литературы Академии наук СССР.
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
30
16 МИГМ. Ф. 8169. Машинописная копия дневника П.Н. Миллера (тетради № 3-6). НВФ. Л. 42.
17 Там же.
18 Там же. .Л. 47.
19 Там же. Л. 51-52.
20 Там же. Л. 61-62.
21 Там же.
22 Леваневский Сигизмунд Александрович (1902-1937) - летчик, один из первых семи Героев Советского Союза (1934). В 1934 г. участвовал в спасении челюскинцев. Погиб при перелете из Москвы в США через Северный полюс.
23 МИГМ. Ф. 8169. Машинописная копия дневника П.Н. Миллера (тетради № 3-6). НВФ. Л. 76.
24 Там же. Л. 77.
25 Там же. Л. 77-78.
26 Там же. Л. 79.
27 Там же. Л. 85-86.
28 Там же. Л. 96.
29 Там же. Л. 97. Там же. Л. 98.
31 Там же. Л. 106.
32 Там же. Л. 107.
33 Там же. Л. 109.
34 Там же. Л. 124.
35 Пронин Василий Прохорович (1905-1993) - политический и государственный деятель. В 1940-1944 гг. - председатель исполкома Моссовета.
36 МИГМ. Ф. 8169. Машинописная копия дневника П.Н. Миллера (тетради № 3-6). НВФ. Л. 126-127.
37 Там же. Л. 131. Там же. Л. 134. Там же. Л. 135. Там же. Л. 135-137. Там же. Л. 138.
42 Там же. Л. 140а.
43 Рабинович Михаил Григорьевич (1916-2000) - историк, этнограф, археолог, исследователь Москвы, писатель-мемуарист, доктор исторических наук (1964).
44 Рабинович М.Г. Записки советского интеллектуала. М., 2005. С. 181-182.
45 МИГМ. Ф. 8169. Машинописная копия дневника П.Н. Миллера (тетради № 3-6). НВФ. Л. 140б.
46 Там же.
47 Там же. Л. 148. Там же. Л. 158.
49 Там же. Л. 160.
50 Там же. Л. 162.
51 Там же. Л. 162-163.
52 Там же. Л. 167.
53 Там же. Л. 168-169.
54 Там же. Л. 171.
55 Бережков Николай Георгиевич (1886-1956) - историк, археограф, исследователь хронологии русского летописания.
56 МИГМ. Ф. 8169. Машинописная копия дневника П.Н. Миллера (тетради № 3-6). НВФ. Л. 176.
57 Там же. Л. 180.
58 Там же. Л. 183.
59 Там же. Л. 189.
60 Там же.
61 Там же. Л. 188.
62 Там же. Л. 190.
63 Там же. Л. 193. Там же. Л. 202. Там же. Д. 11. Л. 3. Там же. Л. 9. Там же. Л. 17. Там же. Л. 30об. Там же. Л. 37.
Минц Исаак Израилевич (1896-1991) - историк, академик Академии наук СССР (1946), Герой Социалистического Труда (1976). С 1941 по 1949 г. - заведующий кафедрой истории народов СССР в МГУ.
71 МИГМ. Ф. 8169. Машинописная копия дневника П.Н. Миллера (тетради № 8-10). НВФ. Л. 9-10.
72 Там же. Л. 19.
73 Там же. Л. 21-22.
74 Там же. Л. 28.
75 Там же. Л. 35.
76 Там же. Л. 45-46.
77 Там же. Л. 54.
78 Там же.
79 Там же. Л. 61.
80 Там же. Л. 64.
81 Там же. Л. 67.
82 Там же. Л. 73.
83 Там же. Л. 83.
84 Там же. Л. 87.
85 Там же. Л. 84.
86 Там же. Л. 92.
87 Там же. Л. 103-104.
88 Там же. Л. 115.
89 Там же. Л. 125.
90 См.: МИГМ. Ф. 8169. Машинописная копия дневника П.Н. Миллера (тетрадь № 10). НВФ. Л. 6.
91 Там же. Л. 7.
92 Там же. Л. 8.
93 Там же. Л. 8-9.
94 Там же. Л. 12-13.
95 Там же. Л. 26.
96 Там же. Л. 32.
97 МИГМ. Ф. 8169. Оп. 1. Д. 14. Л. 26.
98 Там же. Л. 8.
99 Там же. Л. 23об.
100 Там же. Л. 42об.
101 Там же. Л. 43об.
102 Там же. Л. 44.
103 Там же. Л. 46.
104 Там же. Л. 46об.
105 Там же. Л. 22об.
106 Там же. Л. 44.
107 Там же. Д. 17. Л. 7-7об.
108 Там же. Л. 9об.
109 Там же. Л. 13-20об.
110 Там же. Л. 38.
111 Там же.
112 Там же. Д. 18. Л. 19.
113 Там же. Л. 29-30об.
114 ОПИ ГИМ. Ф. 134. Оп. 1. Д. 177. Л. 29.
115 Сытин Петр Васильевич (1885-1968) - историк-москвовед, общественный и музейный деятель, доктор исторических наук (1954).
116 МИГМ. Ф. 8169. Оп. 1. Д. 743. Л. 1.
117 НИОР РГБ. Ф. 373. К. 32. Ед. хр. 7: «О Петре Николаевиче Миллере» (рукопись). Л. 8-9.
