CC BY
107
Таким образом, роднит народный смех и комизм Татьяны Толстой то, что они оба направлены на смеющегося над самим собой, над своими неудачами. Смеясь, герой изображает себя неудачником, дураком. В скрытой и в открытой форме в этом «валянии дурака» присутствует критика существующего мира, разоблачаются существующие социальные отношения.
1. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре. М., 2007. С. 34.
2. Толстая Т.Н. Ночь: рассказы. М., 2002. С. 123.
3. Толстая Т.Н. Не кысь. М., 2004.
4. Лихачев Д. С. Смех в Древней Руси // Избранные работы: в 3 т. Л., 1987. Т. 2. С. 343.
5. Борев Ю. О комическом. М., 1957. С. 363.
6. Русская народная поэзия. Обрядовая поэзия / сост. К. Чистов и Б. Чистова. Л., 1984. С. 336.
Поступила в редакцию 15.09.2009 г.
Du Rui. Folklore comedy in Tatyana Tolstaya's prose. In the article the receptions of national satire applied in stories of Tatyana Tolstaya for the characteristic of images are analyzed. Hyperbolization, impersonation, portraying the living as nonliving popular in national humorous culture are productively used in many stories by Tatyana Tolstaya for the purpose of disclosing the crysiness of the modern world, spiritual degradation.
Key words: comedy; folksy humor; intertext; hyperbole.
УДК 482
ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНАЯ СТРАТЕГИЯ Л. УЛИЦКОЙ В КНИГЕ «ЛЮДИ НАШЕГО ЦАРЯ»
© Лю На
В статье изучается повествовательная стратегия Людмилы Улицкой в ее книге «Люди нашего царя». Автор статьи определяет цикличнообразующие факторы «произведения произведений», выявляет в связи с этим особенности повествования посредством выдуманной рассказчицы Жени, являющейся и сквозным персонажем цикла.
Ключевые слова: цикл; повествователь; безличное повествование; лирический герой.
Сборник рассказов «Люди нашего царя» является, как показывает анализ, «сверхтек-стовым литературным единством», т. е. циклом, который может быть назван не суммой произведений, а «произведением произведений» [1].
В книге Л. Улицкой рассказы, входящие в рубрики, расположены так, что «напряжение между заданием цикловой структуры <...> разрешается в усилении, акцентировании идеологического стержня цикла», в «установке на философизм проблематики» [2].
Евгения - лирическая героиня Л. Улицкой - является повествователем и сквозным персонажем цикла. При этом позиция Жени совпадает с авторским лиризмом и иронией. Автор цикла ощущает отсутствие цельности своей художественной личности и пытается «через дорожные картинки», которые он сравнивает с разбитым калейдоскопом, восстановить свое «я».
Л. Улицкая признается: «Автор остался посредине, как раз между наблюдателем и наблюдаемым. Он перестал быть себе интересен. В сущности, он сам в области наблюдения, не вовлечен и бескорыстен. Какая дивная игра открывается, когда расстояние от себя самого так велико!» [3]. Иными словами, биографический автор стремится сделать повествование предельно объективным, понаблюдать со стороны, как живут «маленькие люди нашего царя» [3]. Речь, конечно же, идет о мироздании, его устройстве и роли человека в нем. Автор биографически, абстрагировавшись в повествователе «девочке Жене», пытается чистым искренним взором ребенка обозреть «Божий мир». Выбрав стратегию повествования с помощью фиктивного нарратора, Л. Улицкая в соответствии с этим выстраивает архитектонику своей книги.
Изменяя манеру повествования с личной на безличную, вводя в рассказы несобствен-
но-прямую речь, Л. Улицкая, по нашему убеждению, идет от общего к частному, от концептуальной вещи к расшифровывающим авторскую идею произведениям, причем напряжение, драматизм повествования нарастают от рассказа к рассказу.
В «Приставной лестнице» жизнь восьмилетней девочке Нинке кажется тяжким бременем: отец пьет, бьет мать, они в пьяном бреду каждый год «напрыгивают Нинке маленьких братьев, из-за которых она не может ходить в школу. Из-за жалости к больной матери, которую отец - безногий инвалид -«избил в кровь», Нинка сбрасывает со второго этажа барака пьяного отца. «В ту Рождественскую ночь все так хорошо обошлось», что девочка даже забыла о содеянном. В сказовой форме от имени девочки Нинки, слышащей просторечную брань каждый день, повествуется о страшном существовании вечно пьяных людей, которые творят безобразия на глазах у малолетних детей. Неполные эллипсные синтаксические конструкции предложений («Лестница сгорела еще в войну, и не от бомбы, от печки»), слова с оценочными суффиксами.
Л. Улицкая применяет несобственнопрямую речь, чтобы передать мысли Нинки: «Граня на Нинку обижалась: смотри, какая барыня, у меня младших четверо было, а старшие - братья, так я одна за всеми смотрела...
Иногда слова девочки перемежаются словами, слышанными от матери: «Убить бы его, - думала Нина. - Но как тогда с комнатой быть. Без черта этого безногого ведь не пойдут!» [3, с. 29].
Автору удается мастерски передать самое жуткое, что безобразная жизнь матери и отца вызвала в сознании Нины мысль о естественности убийства: «Если убился, то и пусть. А если не убился, то пусть замерзнет, как Шура-пьяница замерзла в том году прямо во дворе на лавочке. А меня и не заругают, скажу, сам упал» [3, с. 30].
А читателям «страшно жалко» умную и добрую Нину, которая, скорее всего, повторит ужасную жизнь своих родителей, как повторила ее мать Граня. И деградация, и вымирание семьи неизбежны, несмотря на Рождественское чудо.
После рассказа «Приставная лестница» рассказывается о Жене, о ее семейном опыте,
который не менее страшен, чем опыт Нинки, хотя, в отличие от нее, Женя росла в интеллигентной семье.
В таком же возрасте, как и Нинка, Женя «заполняет первую страницу обвинительного заключения» на своего отца. Преданная любовь матери и равнодушие и издевательства отца передается через несобственно-прямую речь, в которой постоянно противопоставляются действия отца и матери.
Повествование чередуется то от лица матери, то дочери, внутренняя речь прерывается диалогами, спорами, через которые дочь хочет понять причину постоянных уступок матери, но не понимает, даже когда видит возле ее кровати икону Сергия Радонежского: «Почему-то мать попросила ее принести. Почему, почему...» [3, с. 35].
Женя не может выдавить из себя отцовский рационализм и скептицизм, не может понять кажущуюся безвольность матери, которая на самом деле есть христианское смирение. Душевные метания Жени переданы повествователем в виде множества «внутренних» вопросов: «Почему это все они соглашаются молчать и терпеть?» [3, с. 36].
Безличный нарратор передает мучительный процесс поиска Истины, который происходит в сознании и в сердце Жени с помощью символики бега по коридору между дверями, одна из которых и есть Истина.
Первый коридор, который остался непреодоленным, - смерть матери, не понятое ее «природное милосердие» и «сердечность»; второй - смерть отца, которая не смогла примирить Женю с его пороками. Ей снятся «коридорные сны», в которых ошибка в нахождении единственно правильной двери может стоить жизни, поэтому героиня испытывает жуткий страх перед смертью, такой, «напрасной и позорной», какой умирает ее отец, уважаемый профессор: «Женя умирала от жалости и отвращения» [3, с. 38].
В финале, когда Женя так и не вошла в единственно правильную дверь милосердия и всепрощения в момент, когда умирающий отец звал на помощь, несобственно прямая авторская речь переходит в прямую: «Какой ужас. Я к нему не вошла. Этот коридор» [3, с. 41]. Поток сознания героини комментируется не повествователем-хроникером, а именно автором, Л. Улицкой, поскольку лексика совпадает с характерными для писа-
тельницы выражениями в авторском предисловии к книге: «Картинка завершилась, все ее причудливые элементы сошлись» [3, с. 41]. Вспомним: «Ужасная догадка: нет никакого «я», есть одни только дорожные картинки, разбитый калейдоскоп.» [3, с. 7].
Если в рассказах «Приставная лестница» и «Коридорная система» представлена проблема соотношения наследственного, биологического и духовного в человеке в варианте осмысления ее неразвитым детским сознанием (Нинка) и осознанием всей человеческой жизни (Женя), то в рассказе «Великий учитель» акцент сделан только на передаче в семье духовного наследия.
Геннадий Тучкин, неродной внук бабушки Александры Ивановны, несмотря на то, что рядом с ним бок о бок жила схимница, духовная дочь Оптинского старца, не мог воспринять ее духовность, не поняв даже чудо спасения, которое пережил по ее молитве. Молодой человек пытливо искал духовную Истину среди чужого - изучал немецкую эзотерику.
Рассказ написан от третьего лица и с иронией, которая похожа на авторскую и никак не может быть связана с бескорыстной личностью Жени, простодушный облик которой дополнен в рассказах «Кошка большой красоты», «Том», «Финист Ясный Сокол» и др.
Ирония повествования распространяется на анекдотичное рвение юноши из рабочей семьи постичь именно «необыкновенную и возвышенную» истину. В финале истина окажется заземленной, безобразной, а великий учитель - «гнусным головастиком».
В остальных рассказах первых двух рубрик используется сказовая форма для обрисовки персонажей из «простонародной» среды. Несобственно прямая речь применяется
для передачи внутреннего состояния героев. Даже тогда, когда Женя является персонажем рассказа, повествование отстраненное. от третьего лица для достижения большей объективизации событий изображения.
В рассказах первых трех рубрик появляется ирония, которая в рассказах рубрики «Они жили долго» сменяется критицизмом и драматизмом.
Таким образом, в цикле рассказов Л. Улицкой «Люди нашего царя» преобладает повествование безличного всеведующего нарратора, позволяющее наиболее глубоко раскрыть проблемно-тематическую парадигму книги. Завершается цикл «Последним» -лаконичными сценками из жизни, в которых рассказ ведется от первого лица, что придает им особую исповедальную откровенность и наиболее конкретно раскрывает замысел автора: определить основные ментальные черты русского народа.
1. Дарвин М.Н. Русский лирический цикл. Красноярск, 1988. С. 105.
2. Ляпина Л.Е. Циклизация в русской литературе XIX века. СПб., 1999. С. 211.
3. Улицкая Л.Е. Люди нашего царя. М., 2007. С. 8.
Поступила в редакцию 15.09.2009 г.
Liu Na. L. Ulitskaya's narrative strategy in the book “People of our tsar”. In the article narrative strategy of Lyudmila Ulitskaya in her book “People of our tsar” is studied. The author of the article defines cyclic-generative factors of the “opus of opuses”, reveals the peculiarities of story-telling by means of invented narrator Eugene who is through character of a cycle.
Key words: cycle; storyteller; impersonal narration; lyrical hero.
