CC BY
18
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 821.161.1
00! 10.23951/1609-624Х-2021-6-112-120
ПОВЕСТЬ Н. Ф. ПАВЛОВА «ЯТАГАН» В ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОМ КОНТЕКСТЕ
Г. Т. Мельникова
Нижегородский государственный педагогический университет имени Козьмы Минина, Нижний Новгород
Введение. Обращение к творчеству Николая Филипповича Павлова представляется актуальным. Он оставил значительный след в русской литературе первой половины XIX в., одним из первых поднял тему социальной несправедливости и антигуманности общественных порядков. Творчество автора высоко оценивалось читателями и критиками 30-х гг. XIX в. Однако имя автора сборников «Три повести» и «Новые повести» уже к концу века попало в число «забытых». В исследованиях, посвященных романтизму Н. Ф. Павлова, упоминали как писателя, творчество которого носило переходный характер, отмечалось его «движение» от романтизма к реализму.
Цель - анализ идейно-тематического своеобразия повести Павлова «Ятаган» с точки зрения отражения общественных и культурных реалий России первой трети XIX в.
Материал и методы. Исследуется повесть Павлова «Ятаган», вошедшая в первый сборник прозаических произведений автора «Три повести», который стал событием в общественной и литературной жизни России 1830-х годов.
В работе использованы биографический, историко-культурный, сравнительно-сопоставительный методы исследования.
Результаты и обсуждение. В повести «Ятаган» автор создал правдивую картину социальных отношений и нравов русского общества первой трети XIX в.: представил социальную иерархию, особое отношение к военным и военной службе, дуэльную традицию. Драматические обстоятельства, в которые попадает главный герой, отражают нравственную и социальную проблему несправедливости, армейской жестокости, которая обострилась в годы правления Николая I.
В начале повести главный герой, делающий первые жизненные шаги, полон восторга перед будущим и романтических мечтаний, которые впоследствии разрушаются жестокой действительностью. С образом ятагана связан мотив рока. Пришедшая из народной мифологии «плохая» примета становится пророческой, а подарок матери - символической причиной гибели героя.
Заключение. В романтической светской повести «Ятаган» автором художественно представлены общественные отношения и культурные традиции первой трети XIX в. Поднятые им злободневные для 1830-х годов темы телесных наказаний и социальной несправедливости в армии нашли отражение в реалистической литературе начала XX в.
Ключевые слова: романтическая повесть, светская повесть, тема, конфликт, социальная проблематика, Н. Ф. Павлов.
Введение
Николай Филиппович Павлов (1804-1864) вошел в русскую литературу первой половины XIX в. как талантливый переводчик, поэт, писатель, критик, публицист. Современному читателю его имя практически не знакомо, тогда как в 30-е гг. XIX в. это был один из самых популярных литераторов России, чье творчество высоко оценивали читатели, критики (В. Г. Белинский, С. П. Шевырев, Ап. Григорьев и др.), известные писатели (А. С. Пушкин, Ф. И. Тютчев, Н. В. Гоголь, Н. Г. Чернышевский и другие). Он стал первым переводчиком произведений О. де Бальзака в России, опубликовав в 1831 г. в журнале «Телескоп» переводы его повестей «Вен-
детта» и «Бал в местечке Со, или Пэр Франции» под названиями «Мщение» и «Невеста-аристократка» [1]. На его стихи писали романсы известные композиторы (А. Н. Верстовский, А. С. Даргомыжский). Свой последний романс в 1856 г М. Глинка написал на стихотворение Павлова «Не говори, что сердцу больно».
Выход первого сборника Павлова «Три повести» (1835) стал настоящим событием не только в литературной, но и в общественной жизни Москвы. Написанные в жанре романтической светской повести, произведения цикла отличались от многочисленных подобных произведений других писателей. Читатели и критики, «признававшие за авто-
ром выдающийся литературный талант» [2, с. 55], почувствовали новую тенденцию развития русской литературы - реалистическую направленность, которая проявлялась в том числе в резком социальном заострении конфликта. На эту особенность повестей Павлова сразу обратил внимание А. Краевский на страницах надеждинской «Молвы»: «... Не берите их, чтобы заснуть слаще после обеда в мягких вольтеровских; не читайте, если хотите позабыться на минуту в чародействе красных вымыслов, если не хотите реки слезные лить о бедствиях» [3, с. 56]. Мысль А. Краевского прозвучит позднее в статье В. Г. Белинского «Взгляд на русскую литературу 1847 года». По мнению С. П. Ше-вырева, «Три повести» свидетельствуют о глубоком осмыслении автором жизни России, об умении наблюдать за обществом, способности «подчинять воображение жизни» [4, с. 120]. Ю. В. Манн на первое место среди произведений, в которых обнаруживается такая тенденция, ставит повесть В. Г. Белинского «Дмитрий Калинин» (1830) и утверждает, что «русский романтизм знает еще только одного писателя, который после Белинского с той же последовательностью и силой продолжил социальную разработку конфликта. Это Н. Ф. Павлов» [5, с. 265].
Новым было и обращение Павлова к темам, запрещенным в литературе тех лет, - крепостное право и жестокая несправедливость николаевской армии. «Появление повестей Павлова произвело заметное впечатление в мыслящей части общества и в литературном кругу» [2, с. 61], - пишет известный русский филолог, историк литературы XIX в. М. И. Сухомлинов. Последовала реакция и со стороны правительства. Министр народного просвещения С. С. Уваров, наблюдая бурный общественный интерес к «Трем повестям», обратился с докладом к Николаю I. По резолюции Императора становится ясно, что он внимательно прочитал сборник. Последняя повесть («Ятаган»), по его мнению, не должна была пропускаться в печать. Последовало разбирательство. Председатель цензурного комитета получил выговор, цензор - строгий выговор, а сборник было запрещено переиздавать. Такая реакция правительства подчеркивает смелость тем и идей повестей первого сборника Павлова.
Все это позволило критикам и исследователям как XIX, так и XX в. (В. Г. Белинскому, М. Сухомлинову, Л. М. Крупчанову, В. П. Вильчинскому, К. Н. Григорьян, Н. М. Зудиной) отметить переходный характер творчества Павлова. Своеобразную формулировку «переходности» как неотъемлемого свойства художественной манеры автора дал М. Сухомлинов, который увидел особенность его творческой манеры в том, что «при некоторой изы-
сканности положений, характеров и даже языка, везде виден умный человек с верным и самостоятельным взглядом, замечающий в людях много движений, которые ускользают от других» [2, с. 61]. В портретных описаниях персонажей, особенностях характеров, непримиримом конфликте героя и общества, в котором разбиваются мечты о счастье и любви, ярко проявляется романтическая художественная система, но правдивое описание быта и общественных нравов содержит реалистические элементы.
Острые социальные темы, затронутые Павловым, получат развитие в начале XX века в реалистических произведениях Л. Н Толстого, А. И. Куприна и др.
Материал и методы
Как русская романтическая повесть, по словам Б. С. Мейлаха, была «важным этапом всей русской литературы» [6, с. 104], так первый сборник Павлова «Три повести» был «этапным для русской повести 30-х годов» [6, с. 173]. Материалом исследования является повесть, которую В. И. Коровин считает «наиболее художественно и социально значимой частью цикла» [7]. Ее выделяли и современные Павлову критики. По мнению С. П. Шевырева, именно в «Ятагане» проявились основные жанровые черты светской повести: повествование приближено к жизни, созданы типические, «обыкновенные» характеры, затронутые проблемы не оставляют читателя равнодушным и заставляют задуматься: «Вот тайна светской повести, которую наш автор разгадал в своем „Ятагане"» [4, с. 124].
Цель исследования - при помощи биографического метода определить место Павлова-писателя в историко-литературном процессе 30-х гг. XIX в.; используя сравнительно-сопоставительный, историко-культурный методы выявить основные темы и мотивы, идейное содержание произведения, отражение общественных и личных отношений, существовавших в дворянской среде первой трети XIX в.
Результаты и обсуждение
Название - это первый элемент, «визитная карточка» текста, емко и образно передающий основную тему или идею. Заголовок произведения часто имеет символическое значение, что проявляется в названии повести Павлова - «Ятаган». С одной стороны, оно отсылает к легендам о смелости и отваге турецких янычар, которые были неразлучны со своим грозным оружием. Но в первой фразе эпиграфа ятаган лишен привлекательности, его лаконичное описание звучит настораживающе: «В руке у него был какой-то скверный тесак.» [8, с. 52]. Этими словами автор дает понять, что с
ним будут связаны трагические события в жизни героев.
В центре внимания Павлова - судьба молодого офицера Александра Бронина. В начале повести описан самый счастливый день его жизни - день производства в корнеты. Автор подробно описывает портрет молодого человека, который с непосредственностью и искренностью ребенка рассматривает себя в зеркало: «Как весело, как живо, как ребячески вертелся он перед зеркалом!» [8, с. 52]. Павлов психологически точно определяет состояние вчерашнего юнкера, получившего первый офицерский чин, сравнивая его с мироощущением ребенка: «У кого с этим чином не связаны воспоминания детских восторгов, в которых было так много надежд, любви, свободы и, что всего лучше, много молодости!» [8, с. 53]. В эпоху романтизма в литературе складывается особое отношение к детству, которое представляется как «счастливая пора», «когда не только все кажется чудесным, но и чудеса присутствуют в жизни» [9]. Павлов сопоставляет первую ступень офицерской службы с детством, с началом жизненного пути, когда будущее неизвестно, но настоящее прекрасно, беззаботно, полно романтических мечтаний и надежд: «Корнет, первая крепкая ступень, с которой не видно, куда приведет и как шатка лестница, называемая жизнью: первое чувство равенства с другими, первое позволение наслаждаться, как другие» [8, с. 53-54]. С армейским будущим герой связывает мечты о любви, успехе, новых возможностях.
В авторских размышлениях предстает живая картина общественных отношений России первой трети XIX в. Социальное положение человека зависело «от его места в служебной иерархии» [10, с. 23], которая была определена в принятой по указу Петра I в 1722 г. «Табели о рангах». Этот документ делил все виды государственной службы на воинскую, статскую и придворную, но уже в самом полном названии документа было обозначено преимущество военной службы перед прочими: «Табель о рангах всех чинов, воинских, статских и придворных, которые в котором классе чины; и которые в одном классе, те имеют по старшинству времени вступления в чин между собою, однако ж воинские выше прочих, хотя б и старее кто в том классе пожалован был» [11, с. 486]. Общее предпочтение было обусловлено и характером государственного управления: «русские императоры были военными и получали военное воспитание и образование» [10, с. 25], а Николая I исследователи называют самым «военным» из русских царей [12]. Преимущественное положение военных в обществе передано и в повести «Ятаган». Время описываемых событий Павлов определяет как эпоху «торжества» военных: «Все благоговело перед мунди-
ром или бредило мундиром» [8, с. 55]. Ю. М. Лот-ман в книге «Беседы о русской культуре» назовет это «культом мундира» [10, с. 25]. Показательно, что главными героями большого количества литературных произведений первой половины XIX в. становятся военные (А. С. Пушкин «Выстрел» (1830), А. А. Бестужев-Марлинский «Испытание (1830), Е. П. Ростопчина «Поединок» (1838), В. А. Соллогуб «Большой свет» (1840) и другие).
Кроме того, военнослужащие всех рангов имели право наследственного дворянства, поэтому «военная служба считалась преимущественно дворянской службой - статская не считалась „благородной"» [10, с. 25]. Поэтому в обществе сложилось и сохранялось почти два столетия не только благосклонное отношение к военным, но и, как следствие, ироничное, порой пренебрежительное, отношение к статским. Это отразилось и в повести Павлова. Так он сравнивает два низших чина военной и статской службы: «Корнет не то, что коллежский регистратор, исчадие чернил, рабочий грязных судов, безответный труженик опрятных канцелярий, который растет помаленьку под бессмыслицей прозы в духоте четырех стен» [8, с. 54]. Автор объясняет такое предпочтение и с психологической точки зрения. Благодаря особому отношению к военным в обществе молодые люди, надев мундир, удовлетворяли свое честолюбие, им был гарантирован успех в свете и любви.
Молодой корнет в состоянии абсолютного счастья накануне своего дня рождения неожиданно приезжает в имение своей матери и получает в подарок ятаган. Это была «наследственная святыня» семьи, и для военного сложно было подобрать подарок лучше, чем легендарное оружие турецких янычар. Несколько тревожит мать то, что «есть примета, примета народная, примета давнишняя» [8, с. 58]. По народным славянским поверьям, ножи, другие острые и режущие предметы из железа являлись оберегами, но обращение с ними «регламентировалось множеством правил и запретов» [13, с. 327], вокруг ножей сложилось много «плохих» примет. Например, подарить нож считалось к ссоре. Поэтому все - и слуги в доме матери, и знатные гости на обеде у князя в соседней усадьбе - хвалили искусно сделанный клинок, но суеверно повторяли, что «кинжалами не дарят». Однако Александр доволен подарком, для него ятаган -семейная реликвия, предмет гордости. «О, я не боюсь примет» [8, с. 63], - говорит он, желая произвести впечатление в первую очередь на молодую княжну. Один из гостей князя - адъютант - произносит пророческую фразу, указывая на основное предназначение оружия: «Кинжал примечательный... можно б сказать прекрасный, если б прекрасно было убивать людей» [8, с. 63].
По контрасту с ятаганом, как красивой игрушкой, имеющей убийственную силу, дается поэтичное описание реки Красивая Мечь, в названии которой тоже заключен образ оружия. Каждое упоминание ятагана сопровождается тревожными замечаниями о плохой примете и смерти. В легенде о происхождении реки отмечается, что меч должен был использоваться для сохранения жизни: «. Ярослав . для спасения любимого коня вынул меч и хотел обрубить постромки, но уронил его в воду» [8, с. 59]. Получившая необычное название от народа, окруженная преданиями, она станет свидетельницей всех роковых событий, трагической развязки и страданий героев, символическую роль в которых сыграет ятаган.
Сюжет повести основан на исполнении в действительности суеверной приметы, разрушившей жизнь главного героя и жизнь близких ему людей. Из-за незначительного повода происходит дуэль между Александром и адъютантом. Павлов психологически верно описывает, как зарождается в самоуверенном «племяннике могущественного дяди, адъютанте известного генерала» [8, с. 63] обида, недовольство невниманием к его рассказам, ревность к княжне, раздражение в сторону корнета, поэтому улыбка Бронина во время падения адъютанта с лошади на глазах у княжны становится причиной вызова на дуэль. Поединок становится разрешением внутреннего конфликта адъютанта. Это заметил опытный в светской жизни князь: «Это один предлог для адъютанта: разумеется, всякий выйдет из себя, когда его выбрасывают из общества, не замечают.» [8, с. 68].
Значение мотива дуэли в повести нельзя до конца понять без анализа культурных особенностей русского дворянского общества. Одной из самых интересных и противоречивых традиций России XIX в. стала дуэль, которая оставила «следы в культурах самых различных государств» [14, с. 29]. По мнению исследователя истории дуэльной традиции Р. Хоптона, «для русских дуэли являлись иностранной диковинкой, позаимствованной в Западной Европе» [14, с. 369-370]. Однако именно в России эта традиция проявилась наиболее ярко.
К началу XIX в. сложилась необычная ситуация. Дуэли были запрещены законом и церковью, считались уголовным преступлением, за которое для участников полагалась смертная казнь. Это было закреплено во всех законодательных актах, начиная с особого указа Петра I 1702 г., «Артикула воинского» (1715) и «Устава воинского» (1716). Однако кодекс дворянской чести предписывал дворянину быть достойным «благородного» происхождения: нельзя было лгать, проявлять малодушие и трусость. Защищать свою и чужую честь было неписаным законом, и единственным способом для этого
становится дуэль. Вошедший на российский престол в 1825 г. Николай I, к времени правления которого относятся события повести «Ятаган», жестко выступал против поединков: «Я ненавижу дуэли; это - варварство; на мой взгляд, в них нет ничего рыцарского» (цит. по: [10, с. 166]). В эти годы писать о дуэлях в прессе было запрещено, упоминание даже в частной переписке было небезопасным. Отсюда крайне малое количество сохранившихся официальных документов и сведений о поединках. «В данном контексте особую важность приобретает русская литература» [14, с. 369], в частности романтическая светская повесть как источник знаний о дуэльной традиции, поскольку ее авторы отражали современную действительность, реальные взаимоотношения людей, часто сами были участниками или свидетелями поединков. Мотив дуэли широко использовался в литературе первой половины XIX в., к нему обращались А. А. Бестужев-Марлин-ский, А. С. Пушкин, А. Ф. Павлов, А. Ф. Вельтман, Е. А. Ган, Е. П. Ростопчина, В. А. Соллогуб, В. Ф. Одоевский и др.
Отношение к дуэлям и дуэлянтам в обществе было неоднозначным. Запрещенность придавала романтичность ситуации, многие считали необходимым защищать честь любой ценой. Если поводом был любовный конфликт, женщину-виновницу осуждали и завидовали. Павлов также обращает внимание на современные ему нравы: «Заманчиво быть причиной дуэли, приятно заставить умереть или убить - это к лицу женщине, это по душе ей» [8, с. 70]. Других отталкивала жестокость и трагичность последствий поединков, в которых виделось «своеобразное ритуальное убийство» [15, с. 63].
Несмотря на то, что по закону участников дуэли ждало суровое наказание, смертная казнь не применялась. По замечанию Р. Хоптона, «поединки приобрели особенное распространение среди офицеров армии» [14, с. 373], за это их ждал перевод в менее престижное место службы и «разжалование в солдаты с правом выслуги» [10, с. 176]. Об этом говорят и сюжеты художественных произведений. Полковник Валевич (Е. П. Ростопчина «Поединок» (1838)) «был переведен. из гвардии за какой-то проступок, которого начальники не разглашали» [16]. Позднее он сам расскажет, что это была дуэль, на которой он убил товарища. Леонина, героя повести В. А. Соллогуба «Большой свет» (1840), начальство выслало из Петербурга за одно только намерение участвовать в дуэли.
В повести Павлова Бронин, принявший вызов, убивает адъютанта и его переводят из Петербурга в полк знакомого полковника простым солдатом. Забота матери и любовь княжны Веры дают ему силы стойко переносить все тяготы своего положения. Княжна по-женски старается помочь Алексан-
дру: окружает нежностью и вниманием (его подушка вышита ею), просит отца принять участие в его судьбе, пускает в ход женское очарование в общении с полковником. Она романтизирует ситуацию и образ солдата, но искренне готова отказаться от благ светской жизни ради него. Однако автор называет неожиданное препятствие к их браку. По словам Ю. В. Манна, «социальный момент становится моментом художественного конфликта как некая преграда на пути персонажей» [5, с. 269-270]. Княжна искренне не видит возможности отдать руку Бронину из-за общественных правил, так как «солдату нельзя ездить в карете» [8, с. 86].
Полковник относится к нему с сочувствием, однако намеренно советует не ездить к князю. Он интуитивно чувствует, что Бронина и Веру связывает нечто большее, чем просто деревенское знакомство. Образ полковника противоречив. Это был отважный офицер, заслуженно носивший боевые награды. Его глубоко трогало горе Натальи Степановны, и он «боролся между чувствительностью человека и мраморностью солдата» [8, с. 73], готовый прослезиться. Он испытывал искренние чувства к княжне Вере, и эта любовь делала его лучше, естественнее; «он стал откровеннее, смелее, приятнее» [8, с. 75]. В то же время ему присуще высокомерие, которое усугубляется после перевода Александра. Полковник, «считая себя благодетелем Бронина, сделался еще более заносчивым» [8, с. 87]. Узнав, что солдат - его счастливый соперник в любви, полковник приходит в ярость. Ревность и уязвленное самолюбие превращают его в мстительного, деспотичного тирана.
В начале повести Павлов определяет время повествования как эпоху, когда «военные. торжествовали на всех сценах» [8, с. 54]. Контрастом к всеобщему восторгу автор правдиво показывает самодурство, телесные наказания, которые стали обычным явлением в николаевской армии. Так на первый план выходит непривычная для литературы 30-х гг. XIX в. тема жестокости, царившей в военной среде, а с ней другая сторона армейской жизни. «Легендарно суровая дисциплина николаевской армии считалась главным условием порядка и безопасности государства, позволяла императору надеяться на беспрекословное подчинение, верность долгу и присяге, непоколебимую стойкость и самопожертвование своих войск» [12]. В жизни нередко дисциплина превращалась в диктатуру, требовательность - в самодурство, строгость - в жестокость. В словах полковника звучит и угроза, и описание страшной армейской реальности: «Я покажу тебе только, как бледно может быть лицо, как впалы щеки и как мутны глаза...» [8, с. 94]. Ему не представляет труда уничтожить простого солдата.
Он уверен в себе. Никто его не остановит и не посмеет осудить: «Ты мой при свете солнца, при тысяче глаз» [8, с. 94]. Прикрываясь требованиями к дисциплине и строевой подготовке, полковник дает волю ярости и гневу, что воспринимается как нормальное поведение командира, оправданное тем, что «несносно, когда ученье идет дурно» [8, с. 95]. Потеряв самообладание, не выдержав нарочитых придирок и издевательств, Бронин дерзко ответил полковнику, и за «нарушение дисциплины» его высекли.
Телесные наказания в русской армии имеют свою историю. Основным документом юридической реформы Петра I был Воинский устав, утвержденный в 1716 г. Годом ранее (1715) было издано приложение к нему - Артикул воинский, который по сути являлся первым военно-уголовным кодексом. Основным моментом было то, что вина определялась не как отступление от этических или религиозных норм, а нарушение дисциплины и субординации. Кроме военной иерархии, порядка службы Артикул устанавливал систему наказаний, в том числе телесных. По мнению историков, Петр I взял за основу западноевропейское законодательство. Например, у шведов было заимствовано печально знаменитое наказание шпицрутенами (битье металлическими шомполами).
Примечательно, что по Полевому уголовному уложению 1812 г., которое действовало во время написания «Ятагана», дворяне освобождались от телесных наказаний, но Бронин, разжалованный в солдаты, не избежал этого. Его слова в адрес полковника на учениях в первую очередь были «нарушением дисциплины, на которую опирается общее благосостояние» [8, с. 96]. Современники отмечали, что «после известных событий декабря 1825 г. и воцарения Николая I в армии вновь стало входить в норму грубое с офицерами и жестокое с нижними чинами обращение» [17]. Поэтому другими солдатами это воспринимается как обыкновенное дело. «Возвращаясь с ученья, некоторые солдаты рассуждали между собой о преимуществах толстой рубашки перед тонкою» [8, с. 96], видимо, вспоминая свой опыт.
Произошедшее было тяжелым ударом по чести молодого человека. Для дворянина главным средством восстановления достоинства была дуэль. Находясь в положении бесправного солдата, испытав унижение, Бронин не мог поступить по закону чести. Из этой ситуации для него не было выхода. Александра не радует ни письмо от княжны, ни известие о помиловании. Он воспринимает это как «насмешку судьбы».
Удивительно, но никто из героев не связывает череду драматических событий с плохой приметой - подаренным ятаганом. О нем как будто забы-
ли. Однако когда у Бронина зародилась отчаянная мысль, «безобразный умысел» [8, с. 99], ятаган, ухоженный и отчищенный, напоминает о себе ярким блеском из новых ножен: «Драгоценный ятаган засверкал на стене» [8, с. 98]. Как будто завороженный этим блеском, Бронин «вдруг подошел к ятагану, дико стал перед ним и впился в него глазами!..» [8, с. 99]. В момент принятия окончательного решения «он снял ятаган со стены.» [8, с. 99]. Пробравшись ночью к дому полковника, утром Бронин убивает его турецким кинжалом. Картина ночной улицы, по которой крадется солдат, симво-лична: «Месяц разделил широкую улицу села на две резкие половины: светлую и мрачную.» [8, с. 99]. Она передает душевную борьбу героя перед совершением убийства, а жизнь Бронина и близких ему людей навсегда разделилась на «до» и «после». Мечты о будущем, счастье и любовь остались в светлом прошлом, впереди - страдания и смерть.
Перед тем как пойти в церковь, полковник «пасмурно сказал кому-то: „Помирите меня с ним"» [8, с. 100]. Он готов был пойти на примирение, возможно осознав, что поступил с ним негуманно и бесчестно. Но это уже ничего не могло изменить.
Во многих культурах нож, клинок является символом смерти, жертвы и возмездия (мести). Не имея возможности восстановить свою честь, в отчаянии Бронин совершает убийство, мстит за унижение. Христиане относились к туркам как к иноверцам, дикарям, кровожадным завоевателям. Православный христианин, дворянин теперь сам поступает, как дикарь, разбойник. Примечательно, что убийство - великий грех для православного - Александр совершает турецким ятаганом в праздничное утро под звон церковных колоколов. Образ ятагана, вынесенный в заголовок повести, приобретает символическое значение, связанное как с народной славянской, так и с общекультурной традицией. Название, эпиграф, упоминание старинной приметы, мрачное предчувствие - все это вносит в историю тему рока. «Страшный» подарок становится знаком судьбы, орудием убийства и символической причиной гибели героя, которая явилась следствием социальной и нравственной несправедливости.
За убийство полковника Бронин был приговорен к прогнанию сквозь строй, которое входило в новую систему наказания военных, определенную в Полевом уголовном уложении 1812 г. Сама экзекуция изображается Павловым лаконично, малоэмоционально. Снова подчеркивается привычность, обыденность происходящего: «Проворно разнесли по рядам свежие прутья. Иные солдаты ловко схватили их и красиво взмахнули ими по
воздуху» [8, с. 101]. Подтрунивание над приговоренным «прогуляться по зеленой улице» [8, с. 101] звучит негуманно, зловеще. Изначально известен и исход. «Позади рядом прохаживался лекарь» для тех, если посчастливится выжить, «и вблизи дожидалась тележка.» [8, с. 101] для мертвого.
В христианской традиции кинжал - это символ мученичества. «Нож является атрибутом некоторых христианских святых мучеников, включая святого Варфоломея, с которого, согласно его Житию, живьем содрали кожу» [18, с. 239]. На долю героя Павлова выпало немало испытаний. Экзекуция шпицрутенами за убийство стала последней мукой в его жизни, а то, что он испытал перед смертью, похоже на страдания апостола Варфоломея.
Проблема насилия и жестокости в армии времен правления Николая I, поднятая Павловым в 1835 г., через много лет получила отражение в рассказе Л. Н. Толстого «После бала» (1903), основное повествование которого рассказывает о событиях 40-х гг. XIX в. Перед читателем предстают не только участники событий, но и характерные черты николаевской эпохи.
В начале рассказа Иван Васильевич вспоминает себя молодым студентом, жизнь которого проходила в беззаботном веселье: «Главное же мое удовольствие составляли вечера и балы» [19, с. 54]. Знаменательный бал состоялся «в последний день масленицы. у губернского предводителя» [19, с. 54]. Герой находился в состоянии сильной влюбленности, и все вокруг ему казалось чудесным: «добродушные» хозяева, «великолепные» угощения, «зала прекрасная с хорами» [19, с. 55], очаровательная Варенька и ее «красивый, статный» отец. Сам о себе он говорит, что был «бесконечно счастлив» [19, с. 58]. Вспоминается герой Павлова в начале повести «Ятаган» - такой же молодой, красивый, дышащий «искренней радостью» [8, с. 53] в новом мундире корнета.
Оба героя полны надежд и мечтаний, и в жизнь каждого вторгается разрушительная реальность. Бронин сначала в результате практически случайной дуэли снимает мундир корнета и надевает солдатскую шинель, а потом не выдерживает унижения и губит свою жизнь убийством. Иван Васильевич говорит о своей судьбе: «Вся жизнь переменилась от одной ночи или, скорее, утра» [19, с. 53]. После бала он становится свидетелем страшной картины наказания шпицрутенами беглого татарина. Все, что Павлов скрыл в многоточиях, подробно и реалистично описывает Толстой: изуродованное тело и страдания наказываемого, хладнокровие исполнителей, жестокость командира. Как и у Павлова, в рассказе Толстого солдаты воспринимают экзекуцию, как обыденное событие. Их действия отработаны, каждый знает, что ему делать.
Одни вели наказываемого сквозь строй, привязанного к двум ружьям, другие методично опускали палки ему на спину. Каждый из них мог оказаться на месте татарина, но, как и в повести Павлова, они не проявляют жалости. Однако здесь не просто равнодушие, главной причиной является забитость простых солдат, их страх перед командиром и наказанием за проявление сочувствия.
Символичен день, в который происходит бесчеловечное избиение. Так как бал был в последний день масленичной недели, то события происходят в самый первый день Великого поста, Чистый понедельник. По христианской традиции это день духовного очищения, требующий, как и вся последующая неделя, жесткого поста и молитвы. Это еще более подчеркивает антигуманность происходящего. Свой страшный грех герой Павлова также совершает в христианский праздник практически на пороге церкви.
Обращает на себя внимание поведение полковника, когда он замечает Ивана Васильевича: «Делая вид, что он не знает меня, он грозно и злобно нахмурившись, поспешно отвернулся» [19, с. 61]. В нем нет раскаяния, он раздражен, что возможный зять стал свидетелем его жестокости. Армейские порядки были известны всем, но распространяться на такие «неудобные» темы было не принято. Полковник в повести Павлова после того, как отдал приказ высечь Бронина, понимает, что поступил подло, дал волю гневу и ненависти: «Что-то похожее на слезу блеснуло у него в глазах» [8, с. 96]. Как и полковник в рассказе Толстого, он прячет глаза: «Он проворно отвернулся» [8, с. 96].
Иван Васильевич глубоко переживает увиденное, постепенно понимает, что уже не может жить как прежде. Он пытается логически осмыслить увиденное, объяснить для себя необходимость подобного, но у него ничего не получается. Он отказывается от мечты стать военным и от Вареньки.
Заключение
Итак, исследование показало, что в повести Н. Ф. Павлов «Ятаган» нашли отражение особенности социального устройства общества (социальная иерархия, преимущественное положение военных, которое поддерживалось государством), одна из характерных традиций русского дворянства (дуэль), а также наиболее острые темы и проблемы современной автору действительности (строгая дисциплина, действующая в армии, переходящая в жестокость, несправедливость и безжалостность к низшим сословиям). Последнее было смелым шагом для литературы 1830-х гг. Социальная тематика в повести переплетается с общечеловеческой и нравственной проблематикой (милосердие и жестокость, подлость, использование своего превосходства против слабого).
Однако в целом повести присущи основные черты романтической светской повести: дается описание быта и времяпрепровождения представителей высшего света (жизнь князя с дочерью в деревенском поместье и столице), характеров и нравов военной элиты (высокомерие адъютанта, заносчивость полковника), присутствует любовная интрига (чувства княжны и Бронина, ее «игра» с полковником), свет становится враждебным к главным героям, попавшим в драматические обстоятельства, но сохранившим свои чувства. Признаками романтической художественной системы являются неразрешимость конфликта главного героя и действительности, трагичность его судьбы, использование мотивов детства, рока, обращение к мифопоэтическим образам.
Тема «палочной» дисциплины, жестоких телесных наказаний в армии эпохи царствования Николая I, нравственного осмысления жизни раскрывается позднее в реалистическом рассказе Л. Н. Толстого «После бала». Оба автора акцентируют внимание на парадоксальной ситуации: нормы общества могут быть несправедливыми и антигуманными, но при этом законными.
Список литературы
1. Краткая литературная энциклопедия: в 9 т. Т. 5: Мурари - Припев / гл. ред. А. А. Сурков. М.: Сов. энцикл., 1968. 976 стб. URL: http://feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/default.asp (дата обращения: 20.05.2021).
2. Сухомлинов М. И. Эпизод из литературы тридцатых годов (Три повести Павлова) // Древняя и новая Россия. 1875. Т. 1, № 1. С. 55-65.
3. Молва. 1835. № 4.
4. Шевырев С. П. Три повести Н. Павлова // Московский наблюдатель, 1935. № 3. Ч. I. С. 120-130.
5. Манн Ю. В. Поэтика русского романтизма. М.: Наука, 1976. 375 с.
6. Русская повесть XIX века: История и проблематика жанра / под ред. Б. С. Мейлаха. Л.: Наука, 1973. 565 с.
7. История русской литературы XIX века. Ч. 2 (1840-1860 годы) / под ред. В. И. Коровина. М.: ВЛАДОС, 2005. 528 с. URL: https://studlib.eom/content/category/7/24/30/ (дата обращения: 20.05.2021).
8. Павлов Н. Ф. Ятаган // Избранные сочинения / сост., вступ. ст. и прим. Л. М. Крупчанова. М.: Правда, 1989. С. 52102.
9. Ильченко Н. М., Пепеляева С. В. Детскость как свойство мировоззрения русских романтиков // Современные проблемы науки и образования. Электронный научный журнал. 2015. № 2 (ч. 1). URL: https://science-education.ru/ru/article/ view?id=20570 (дата обращения: 23.05.2021).
10. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб.: Искусство-СПБ, 1999. 415 с.
11. Пётр I. Табель о рангах всех чинов, воинских, статских и придворных, которые в котором классе чины; и которые в одном классе, те имеют по старшинству времени вступления в чин между собою, однако ж воинские выше прочих, хотя б и старее кто в том классе пожалован был // Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. СПб.: Типография II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1830. Т. VI, 1720-1722, № 3890. С. 486-493.
12. Малышев С. А. Военный Петербург эпохи Николая I. М.: Центрполиграф, 2012. 397 с. URL: https://thelib.ru/books/s_a_ malyshev/voennyy_peterburg_epohi_nikolaya_i-read-6.html (дата обращения: 25.05.2021).
13. Славянская мифология. Энциклопедический словарь. Изд. 2-е. М.: Междунар. отношения, 2002. 512 с.
14. Хоптон Р. Дуэль. Всемирная история / пер. с англ. А. Колина. М.: Эксмо, 2010. 432 с.
15. Ильченко Н. М. Русская романтическая проза: к проблеме культурной памяти. Н. Новгород: Мининский университет, 2018. 154 с.
16. Ростопчина Е. П. Поединок // Русская романтическая новелла / Сост., подготовка текста, вступ. статья и примеч. А. Нем-зера. М.: Худож. лит., 1989. 384 с. URL: http://az.lib.ru/r/rostopchina_e_p/text_0030.shtml (дата обращения: 24.05.2021).
17. Сидоркин А. И. Воинские наказания в Российской империи (1725-1855 гг.) // Lex Russica. М.: Изд-во МГЮА, 2013, № 5. С. 542-559. URL: https://regiment.ru/Lib/C/411.htm (дата обращения: 26.05.2021).
18. Тресиддер Дж. Словарь символов / пер. с англ. С. Палько. М.: ФАИР-ПРЕСС, 1999. 448 с.
19. Толстой Л. Н. После бала: Рассказы / предисл. К. Н. Ломунова. М.: Дет. лит., 1983. 63.с.
Мельникова Галина Тимофеевна, аспирант, Нижегородский государственный педагогический университет имени Козьмы Минина (ул. Ульянова, 1, Нижний Новгород, Россия, 603950). E-mail: gala.10@list.ru
Материал поступил в редакцию 01.06.2021
DOI 10.23951/1609-624X-2021-6-112-120
N. F. PAVLOV'S NOVEL "SCIMITAR" IN THE HISTORICAL AND CULTURAL CONTEXT
G. T. Mel'nikova
Kozma Minin Nizhny Novgorod State Pedagogical University, Nizhny Novgorod, Russian Federation
Introduction. The author seems it relevant to appeal to the works of Nikolai Filippovich Pavlov, who left a significant impact on the Russian literature of the first half of the XIX century. He, being one of the first, raised the topic of social injustice and inhumanity of public orders. Though, the readers and critics of the 30s of the XIX century highly appreciated Pavlov's works, the name of the author of the collections "Three Stories" and "New Stories" had become already among the "forgotten" by the end of the century. The scientists of Romanticism still mention N. Pavlov as a writer whose works were of a transitional nature and note his "movement" from romanticism to realism.
Aim and objectives. The aim of the article is to analyze the ideological and thematic originality of Pavlov's story "Scimitar" from the point of view of reflecting the social and cultural realities of Russia of the first third of the XIX century.
Material and methods. The author examines Pavlov's novel "Scimitar" included in the first collection of prose "Three Stories", which became a triumph in the social and literary life of Russia of the 1830s.
The author uses biographical, historical, cultural and comparative methods of research.
Results and discussion. In the story "Scimitar" the author creates a true picture of the social relations and mores of the Russian society of the first third of the XIX century: he presents the social hierarchy, a special attitude to the military men and service, and the dueling tradition. The dramatic circumstances in which the main character finds himself reflect the moral and social problem of injustice, army brutality, escalating during the reign of Nicholas I.
At the beginning of the story, the main character, undertaking the first steps in life, is full of enthusiasm for the future romantic dreams, which the reality subsequently cruelly destroys. The motif of doom refers to the image of the scimitar. The "bad" omen coming from folk mythology becomes prophetic, while the mother's gift symbolically results in the hero's death.
Conclusion. In the romantic novel "Scimitar", Pavlov artistically describes social relations and cultural traditions of the Russia of the first half of the XIX century. The themes of corporal punishment and social injustice in the army, which were topical for the 1830s, are reflected in the realistic literature of the early twentieth century.
Keywords: romantic novel, a seqular novel, theme, conflict, social problems.
References
1. Kratkaya literaturnaya entsiklopediya: v 9 tomakh. T. 5: Murari - Pripev [Short literary encyclopedia: 9 volumes. Vol. 5: Murari - Pripev]. Ed. A. A. Surkov. Moscow, Sovetskaya entsiklopediya Publ., 1968. 976 stb (in Russian). URL: http://feb-web.ru/feb/ kle/kle-abc/default.asp (accessed 20 May 2021).
2. Sukhomlinov M. I. Epizod iz literatury tridtsaty'kh godov: (Tri povesti Pavlova) [An episode of the literature of the thirties: (Three short stories by N. Pavlov)]. Drevnyaya i novaya Rossiya, 1875, vol. 1, no. 1, pp. 55-65 (in Russian).
3. Molva [Rumor]. 1835. № 4 (in Russian).
4. Shevyrev S. P. Tri povesti N. Pavlova [Three stories by N. Pavlov]. Moskovskiy nablyudatel', 1935, no. 3, part I, pp. 120-130 (in Russian).
5. Mann Yu. V. Poetika russkogo romantizma [Poetics by Russian romanticism]. Moscow, Nauka Publ., 1976. 375 p. (in Russian).
6. Russkaya povest'XIX veka: Istoriya i problematika zhanra [The Russian story of the XIX century: The history and problems of the genre]. Ed. B. S. Meylakh. Lenigrad, Nauka Publ., 1973. 565 p. (in Russian).
7. Istoriya russkoy literatury XIX veka. Ch. 2 (1840-1860 gody) [History of the Russian literature of the XIX century. Part 2 (18401860)]. Ed. V. I. Korovin. Moscow, VLADOS Publ., 2005. 528 p. (in Russian). URL: https://studlib.com/content/category/7/24/30/ (accessed 20 May 2021).
8. Pavlov N. F. Yatagan [Scimitar]. Izbrannye sochineniya. Sostavitel', vstupitel'naya stat'ya i primechaniya L. M. Krupchanova [Selected works. Compiler, introductory article and notes by L. M. Krupchanov]. Moscow, Pravda Publ., 1989. Pp. 52-102 (in Russian).
9. Il'chenko N. M., Pepelyayeva S. V. Detskost' kak svoystvo mirovozzreniya russkikh romantikov [Childishness as a property of the worldview of Russian romantics]. Sovremennye problemy nauki i obrazovaniya. Elektronny nauchnyy zhurnal - Modern. Problems of Sciece and Education, 2015, no. 2 (part 1) (in Russian). URL: https://science-education.ru/ru/article/view?id=20570 (accessed 23 May 2021).
10. Lotman Yu. M. Besedy o russkoy kul'ture: Byt i traditsii russkogo dvoryanstva (XVIII- nachaloXIXveka) [Conversations about Russian culture: Life and traditions of the Russian nobility (XVIII - early XIX centuries)]. Saint Petersburg, Iskusstvo-SPB Publ., 1999. 415 p. (in Russian).
11. Peter I. Tabel' o rangakh vsekh chinov, voinskikh, statskikh i pridvorny'kh, kotory'e v kotorom klasse chiny'; i kotory'e v odnom klasse, te imeyut po starshinstvu vremeni vstupleniya v chin mezhdu soboyu, odnako zh voinskiye vy'she prochikh, khotya b i stareye kto v tom klasse pozhalovan byl [Table of ranks of all ranks, military, state and court, which are in which class of ranks; and which are in the same class, those have the seniority of the time of entry into the rank among themselves, however, military higher than others, although it would be older who in that class was granted]. Polnoye sobraniye zakonov Rossiyskoy imperii, s 1649 goda [Complete collection of laws of the Russian Empire, from 1649]. Saint Petersburg, Tipografiya II otdeleniya Sobstven-noy Ego Imperatorskogo Velichestva kantselyarii Publ., 1830. Vol. VI, 1720-1722, no. 3890. Pp. 486-493 (in Russian).
12. Malyshev S. A. Voyennyy Peterburg epokhi Nikolaya I [Military Petersburg of the epoch of Nicholas I]. Moscow, Tsentrpoligraf Publ., 2012. 397 p. (in Russian). URL: https://thelib.ru/books/s_a_malyshev/voennyy_peterburg_epohi_nikolaya_i-read-6.html (accessed 25 May 2021).
13. Slavyanskaya mifologiya. Entsiklopedicheskiy slovar' [Slavic Mythology. Encyclopedic dictionary]. Moscow, Mezhdunarodnye otnosheniya Publ., 2002. 512 p. (in Russian).
14. Khopton R. Duel'. Vsemirnaya istoriya. Perevod s angliyskogo A. Kolina [Duel. The World History. Translation from English by A. Kolina]. Moscow, Eksmo Publ., 2010. 432 p. (in Russian).
15. Il'chenko N. M. Russkaya romanticheskayaproza: kprobleme kul'turnoypamyati [Russian romantic prose: to the problem of cultural memory]. N. Novgorod, Minin University Publ., 2018. 154 p. (in Russian).
16. Rostopchina E. P. Poedinok [The Duel]. Russkaya romanticheskaya novella. Sostavitel', podgotovka teksta, vstupitel'naya stat'ya i primechaniya A. Nemzera [Russian romantic novella. Compiled, text preparation, introductory article and notes by A. Nemzer]. Moscow, Khudozhestvennaya literatura Publ., 1989. 384 p. (in Russian). URL: http://az.lib.ru/r/rostopchina_e_p/text_0030.shtml (accessed 24 May 2021).
17. Sidorkin A. I. Voinskiye nakazaniya v Rossiyskoy imperii (1725-1855 gg.) [Military punishment in the Russian Empire (17251855)]. LexRussica, 2013, no. 5, pp. 542-559(in Russian). URL: https://regiment.ru/Lib/C/411.htm (accessed 26 May 2021).
18. Tresidder Dzh. Slovar'simvolov. Perevod s angliyskogo S. Pal'ko [Dictionary of Symbols. Translation by S. Pal'ko]. Moscow, FAIR-PRESS Publ., 1999. 448 p. (in Russian).
19. Tolstoy L. N. Posle bala: Rasskazy. Predisloviye K. N. Lomunova. [After the ball: short stories. Foreword by K. N. Lomunov]. Moscow, Det. lit. Publ., 1983. 63 p. (in Russian).
Mel'nikova G. T., post-graduate student, Kozma Minin Nizhny Novgorod State Pedagogical University (ul. Ul'yanova, 1,
Nizhny Novgorod, Russian Federation, 603950).
E-mail: gala.10@list.ru
