CC BY
119
ЛИТЕРАТУРА И ФОЛЬКЛОР
А. В. ГОНЧАРОВА (Тверской университет)
ПОВЕСТЬ «МАТЕРЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ» В. А. ЗАКРУТКИНА И РУССКИЙ ФОЛЬКЛОР
Автор романа «Плавучая станица», трилогии «Сотворение мира», многих рассказов, повестей и очерков В. А. Закруткин (1908—1984) как видный писатель в историю литературы вошел повестью «Матерь человеческая».
Литература о повести весьма значительна. В ней поднимается целый круг проблем, в первую очередь, проблемы народности, национального своеобразия, поэтики, художественного метода. Но до сих пор нет исследований о литературно-фольклорных связях творчества Закруткина, в частности, о фольклорном начале повести «Матерь человеческая», хотя влияние народного творчества в этом произведении сказывается очень сильно.
Нельзя не видеть, что авторы многих работ вплотную подходят к вопросам фольклорности повести. А. И. Метченко1, А. И. Хватов2, А. Л. Дымшиц3, чешский критик П. Куш4, болгарская исследовательница К. Топчиева5 и другие анализируют социальные и психологические истоки подвига Марии и находят их в нравственных началах, воспитанных всеми обстоятельствами ее жизни среди народа.
Как эти, так и другие исследователи (Г. Червяченко6, Ю. Иващенко7, Е. Ракитин?, В. Панков9, Б. Куликов10 и др.) определяют два основных фактора в формировании личности главной героини и завязывании сюжетных узлов произведения — исконно человеческие и национальные истоки — с одной стороны, и социальный опыт — с другой. В некоторых случаях приоритет отдается «формированию социальной личности». Так, по мнению, Г. Червяченко, «извечным материнским чувством» любви ко всему живому не объяснить отношение героини к врагу — Вернеру Брахту, т. е. «одним тем, что заложено в ней от природы»".
А. И. Метченко, напротив, силу произведения усматривает в общечеловеческом начале», в широте философского обобщения. П. Куш также воспринимает книгу как «гимн женщине», как «поэму о нем, о человеке» Подобную интерпретацию предлагает Л. М. Бусыгина13.
Народность произведения усматривается в своеобразии и мудрой простоте сюжета, подчеркивается сочетание простоты сюжета с исключительностью обстоятельств, в которые поставлена героиня. Г. Червяченко видит в развитии сюжета все более отчетливое проявление эпичности. Тяготение к «эпическим народным сказам» отмечает и Е. Ракитин.
А. Л. Дымшиц, В. К. Панков, К. Топчиева замечают лиризм, песенность, поэтичность образа Марии, а В. В. Петелин пишет о «взволнованной романтической приподнятости, хорошо ощутимой песенности и торжественном пафосе утверждения добра над злом»14. Н. Шундик16 рассматривает лиризм как творческий принцип В. Закруткина.
Своеобразие повести в том, что двойное движение мысли (заботы о повседневном и непрерывный поток мыслей героини) придает ситуациям и эпизодам (равно как и деталям) символический смысл. Символичны рождение ребенка, встреча с ленинградскими детьми, цветущая яблоня. Образ Марии вырастает в характер национальный и общечеловеческий. Изучение связей повести с фольклором может быть полезным в более глубоком понимании этого образа, в осмыслении поэтического своеобразия произведения.
На формирование Закруткина как художника слова, пристрастного к фольклору, повлияли три «школы»: в первую очередь школа народной «деревенской» жизни, откуда началось «самое главное», по словам писателя, то, что определило всю его дальнейшую судьбу, и где учителями были
односельчане, передававшие вековой народный, опыт — трудовой, идейно-нравственный, эстетический. Другой школой можно считать учебу у классиков литературы и аспирантуру при Ленинградском Госуниверситете, где трудами выдающихся фольклористов, профессора Н. П. Андреева, А. М. Астаховой и др., была создана атмосфера глубокого уважения к народному творчеству. Определяющее влияние на Закруткина-художника оказала, разумеется, школа суровых военных испытаний, раскрывшая перед писателем величие народного подвига.
В основе произведений Закруткина всегда лежат реальные жизненные факты. Этого писатель не скрывает, наоборот, стремится этим подчеркнуть свою «приземленность», то есть стремление писать только о том, что увидено в жизни и волнует тебя»... В этом Закруткин близок к создателям произведений народного творчества, особенно устных рассказов мемуарного типа. Очевидная близость — в отборе материала, жизненных фактов, лиц; но она — не в случайных жизненных впечатлениях, а только в том, что интересно, поучительно и полезно народу.
Но как подлинный художник слова Закруткин не является сторонником строгой «фактографии». Он сам неоднократно подчеркивает различие вымысла и домысла. С вымыслом в его сознании ассоциируется свобода фантазии, способная привести к отрыву от самой действительности, от жизни, от земли. Закруткин очень своеобразно и умело обращается к домыслам: «... я не за вымысел, а за домысел, в основе которого реальные события и логика изображаемого характера». Интересно, что в этом творческом обогащении реального факта домыслом есть точки соприкосновения с тем процессом, который происходит в народном творчестве и который приводит к превращению рассказа-воспоминания (мемуарного типа) в предание или легенду.
Закруткин берет не все из устного народного творчества: его не очень привлекают архаические формы, он недолюбливает обрядовый свадебный фольклор с его праздничной приукрашенностью. Зато в народном творчестве он ценит героическое начало и все формы, позволяющие художнику достичь широкой монументальности и символической обобщенности в раскрытии трудной, созидательной судьбы народа. В сооответствии со своим пристрастием к конкретному и жизненно-достоверному явлению он раскрывает общее через конкретное, но тяготеет к символической широте.
Отсюда вытекают и такие особенности его творчества, как обращение к природе, передающей состояние героя, к символике, к самому широкому освоению живой разговорной речи: многоцветного народного образного языка.
Все эти принципы, особенности своего творчества Закруткин воплотил' в лучшем своем произведении — повести «Матерь человеческая», которая вошла в советскую повествовательную классику. Повесть имеет свою предысторию. Почти четверть века отделяет ее замысел от создания. В. Закруткин отмечал: «...очень дорога мне эта повесть. Замысел ее возник еще в годы войны»."' Появилась в печати книга в 1969 году. Можно выделить этапы ее возникновения. В основе произведения — реальные факты.
Ранней осенью 1943 года, будучи военным корреспондентом, Закруткин заехал в один из хуторов Приазовья, расположенный вдали от магистральной дороги. Он оказался полностью разрушен. Здесь и повстречал писатель свою героиню, которая больше года жила в подвале с четырехлетним сыном, она поведала ему о тех мучениях, которые ей пришлось пережить. Этот факт как раз был реализован в устном рассказе женщины. Автор вспоминал: «Увидев нас, она остолбенела от страха, но, рассмотрев на наших фуражках красные звезды, вскрикнула, упала на колени и, захлебываясь от рыданий, стала целовать полы наших шинелей. Мы подняли плачущую женщину, и она, придя в себя, рассказала нам все, что пришлось ей пережить среди развалин родного хутора. Немцы угнали всех хуторян, так рассказывала женщина, а ей посчастливилось спрятаться в кукурузе. Вернулась она, когда сожженный
хутор был пуст. Она поселилась в чьем-то уцелевшем погребе и в полном одиночестве прожила среди руин больше года»11. Рассказ простой женщины-крестьянки о действительном случае произвел большое впечатление на Закруткина, он завладел его воображением, всем его сердцем, силой переживания, в нем заключенном. Это -был типичный устный рассказ (мемуарной разновидности). Писатель слышал, конечно, рассказы, так или иначе соотносимые с этим рассказом, но выбор его пал все же на эту историю, поэтому на следующем этапе он создает свой рассказ, выполненный по законам литературного жанра. Причины, побудившие его к написанию, были весьма серьезны: «Шли дни, недели, а судьба одинокой хуторской женщины не давала мне покоя, и она сама: одетая в грязные солдатские отребья, босоногая, плачущая, все время стояла у меня перед глазами.
Тогда же, в перерывах между боями, я написал об этой женщине рассказ, который назывался «О живом и мертвом». Словом, устный рассказ так потряс художника, что он не мог на его основе не написать литературный рассказ,* который был напечатан в 1944 г.
Однако, этот рассказ не вполне удовлетворял писателя, и с течением времени мысль о создании какого-то иного произведения вынашивалась, выкристаллизовывалась. Как это часто бывает, Закруткину помог случай.
Прошло немало времени. М. Алексеев вспоминает, что писатель рассказывал ему, как он подошел к созданию самой повести. Находясь в Прикарпатье, Закруткин увидел Лик мадонны, божьей матери, выбитой в скале, она напомнила ему «судьбу некой Марии, не божьей матери, совсем земной русской, "советской женщины»1®.
Конечно, не одно воспоминание побудило к созданию произведения, этому же способствовал накопленный опыт творческой работы, а социальные изменения, происшедшие после окончания Великой Отечественной войны, помогли осмыслить по-новому события прошлого. Пользуясь принципом «домысливания», автор сумел возвести обыденную историю и устный расказ, каких было множество, в перл искусства,— все это привело к созданию цельного по форме и содержанию произведения.
Сопоставление рассказа с устным расказом и, с другой стороны, с повестью, подтверждает процесс значительного углубления замысла. Из устного рассказа в литературный рассказ перешел остродраматический, сверхобычный случай. Сошлемся на устный источник: «Ранней осенью 1943 года я находился на передовых порядках наших наступающих войск в Приазовье. В полдень мы въехали в черные развалины сожженного хутора.
Казалось, там нет ничего живого — ни человека, ни птицы, ни дерева, как вдруг из какой-то темной норы появился мальчик лет четырех, а следом за ним одетая в лохмотья женщина. Увидев нас, она зарыдала. В глубоком волнении слушал я страшный рассказ обо всем, что ей пришлось пережить» (160). Весьма знаменательно, что на устный рассказ, как на источник повести, Закруткин ссылается трижды в своих выступлениях: в автобиографическом очерке «От земли к земле», в беседах с корреспондентом «Литература забирает человека сполна...», «Своих героев я вижу вокруг себя». Каждый раз у него звучит утверждение, что типовые ситуации (сожжение хутора, угон в плен жителей, расстрел жителей, чудесное спасение в кукурузе) — все это стало конструктивными мотивами и в рассказе «О живом и мертвом» и, в особенности, в повести «Матерь Человеческая». Совершенно ясно, что устный рассказ явился тем зерном, из которого выросли оба произведения писателя. Однако, и в рассказе «О живом и мертвом» и, особенно, в повести, конечно, есть расширение идейно-художественного замысла, проявляется литературная зрелость мастера.
Повесть Закруткина представляет собой новый этап по сравнению с его рассказом.
Действие в рассказе происходит в более сжатые сроки: в течение тр{Х суток. Сама героиня, по имени Марья, всего лишь двадцатилетняя женщина, недавно вышедшая замуж и не приобретшая еще жизненного и трудового 64
опыта. Участь героини облегчается приходом людей, которые поселяются вместе с ней в полуразбитой хате, с ними она делит горе и печаль. На их помощь опирается она в тот решительный момент, когда наступают роды. Эти добрые люди подбадривают ее, вселяя веру в возвращение мужа, ушедшего к партизанам. Рассказ снабжен некоторыми подробностями, изображающими немцев довольно примитивно и грубо (например, важный толстый генерал приказывает выселить Марью с мужем из собственного дома, превращая его в персональный «сортир»).
Интересно, что в своем рассказе писатель обошелся без стихии традиционного народного творчества. Есть всего лишь эпизодическое упоминание плача Марии, пришедшей в горькую минуту на могилу матери. Все это как бы упрощало и мельчило остродраматический сюжет, подсказанный устным рассказом, поэтому Закруткин вынашивал сокровенное желание написать об этом же самом иначе, крупнее, масштабнее, на более высоком уровне: «Рассказ меня не удовлетворил. Шло время,и я все больше понимал, что женщина с сожженного хутора не просто человек, на долю которого выпали неимоверные страдания, но образ, воплотивший лучшие качества народа — несгибаемое мужество, верность и доброту...» (160).
Мария в повести — истинно народный характер. Он сразу ставит свою героиню в необычайные обстоятельства, в которых испытывается прочность ее душевных качеств, проявляется характер. Идет второй год войны — сентябрь 1942 года. Мария прячется в кукурузе, так как немцы повесили ее мужа Ивана, сына Васятку, искали и ее, и вот теперь она видит полыхающий хутор, угоняемых в плен односельчан, она остается одна. Сможет ли человек выжить в этих нечеловеческих условиях? Из этой ситуации может быть только два выхода: или отчаяться и погибнуть или, заглушив личное горе, выжить. Автор показывает, что у Марии был этот выбор между жизнью и смертью: потрясенная собственным горем, она призывает к себе смерть: «Нет у меня больше сил... не мо1у я... пошли мне смерть, прошу тебя, боже...» (412). Но толчком к жизни послужило напоминание о будущем ребенке, а также осознание всеобщей беды (смерть Сани Зименковой, трагическая судьба хуторян), которое отодвинуло собственное несчастье как бы на второй план: «... Мария, пронзенная острой, внезапной мыслью, поняла, что ее горе только невидимая миру капля в той страшной, широкой реке горя людского...» (416).
Глубины и художественной убедительности автор добивается путем освоения классического народного творчества. В этой небольшой повести писатель не находит возможным приводить весь фольклорный репертуар героини, потому что жизнь ее была крайне сурова, жестокая необходимость добывания хлеба не только для себя ставила перед ней житейские проблемы. Автор дает суммарную характеристику ее репертуара: Мария поет песни «жалостные, хватающие за сердце» (467), услышанные в детстве от матери, рассказывает сказки ленинградским детям. Такова семейно-бытовая песня «Вьется ласточка сизокрылая» — лирическая, протяжная. Песни придают поэтичность образу героини, раскрывают мир ее душевных переживаний, помогают ей в нелегком труде; «Больше всего ее выручали песни» (468). Упомянутая песня основывается на параллелизме: одинокая горюша сравнивается с ласточкой, летящей в свое гнездо, но судьба женщины горька, ибо ей некуда спешить, ей не с кем свить свое гнездо, так как оно разорено врагом.
Можно предположить, что эта песня создана писателем по образцу народных песен. Еслй в народных песнях изображается традиционно серая утица или сизый селезень или голубок и голубка, то у Закруткина — сизокрылая ласточка19.
Писатель также изображает причитания Марии, описывает радуницу в деревне. Таков поминальный причет, причет на могиле матери — рассказ о своей тяжелой доле: «Так все и было, мама! Было, да пропало... И нет
9 Зак. 47<й
65
у меня, родная моя мамочка, ни любимого мужа, ни сыночка любимого, ни счастья, ни доли, не знаю, я, куда приклонить бедную свою головушку... » (463). Это причитание создано в традиционном стиле: основной момент — рассказ о нелегкой жизни без родных, просьба дать совет, как дальше жить. Причитания передают состояние Марии, изливающей свое горе, а художественные средства причитаний усиливают эмоциональное напряжение.
Часто Закруткин использует символику, раскрывающую внутренний смысл образа: так, перелому в жизни героини соответствуют символические образы: сравнение жизни Марии в трудное время военного лихолетья с собачкой, попавшей под каток; наступление войны отождествляется с образом «гортанно каркающего ворона». Образ его как попутчика смерти упоминается часто: при захоронении людей героиня повторяет, что нужно их зарыть так, чтобы вороны не расклевали. Да и сама Смерть не раз встает перед Марией,— она призывает ее несколько раз в начале повести, усиливая эмоциональную напряженность, трагичность ситуации: «Господи,— всхлипывая, шептала Мария,— пошли мне смерть, господи... Нет у меня больше сил... не могу я... пошли мне смерть, прошу тебя, боже...» (412).
Через всю повесть походит образ старой яблони, как олицетворения народных устоев жизни. Ее посадил еще дед Ивана. Она появляется и в воспоминаниях Марии о мирной жизни, и р сожженном немцами хуторе: весной яблоня то как живая, то обожженная пожаром, то вновь зацветает — это сама жизнь, которая побеждает смерть. Здесь и оптимизм произведения, в этом оно перекликается с фольклором. В конце повести жизнеутверждающая сила всего справедливого изображается и в обновлении природы: «Даже мертвое хуторское пожарище, покоряясь весне, изменилось:... всюду светло-зелеными стрелками стали выклевываться ростки молодых трав» (491), и в рождении ребенка — человека будущего; «Ни смерть, ни огонь, ни раны изуродованной войной земли не могли остановить жизнь» (493).
Язык героини — язык простой донской казачки, вся жизнь которой связана с землей, народом: «Если, не дай бог, заболею,— пугала она себя,— тут придет конец мне и ему, дитю моему» (471-). «А я и есть ваша мама,— глухо сказала Мария.— Был у меня один-единственный сыночек, а теперь вон вас сколько, и все славные, хорошие деточки...» (486). Речь героини проста и в то же время поэтична, образна. Так, Мария в обращениях к Вернеру Брахту, политруку Соаве, ленинградским детям, своему сыну, животным употребляет слова, характерные для устного народного творчества: «деточка», «дитя мое бедное», «сиротиночка», «прощевай», «глазоньки», «словечко», «голубяточки вы мои», «кровиночка моя» — эти эпитеты и обращения свойственны народным песням, они придают речи особую силу чувств.
Речевая характеристика персонажей точно отражает их общественную мораль. Так речь мужа Марии Ивана перед односельчанами передает ненависть к врагу: «... людского в них" ничего нет. Понимаешь? Ничего! Они ребятишек расстреливают, раненых добивают... грабят... насильничают... Нам надо уходить... уходить надо» (424). И веру в победу: «Теперь остается одно: всем быть за одного, а одному за всех, иначе пропадем» (425). «Самое главное — не разводите панику и крепко держитесь один за другого. Не все мы будем под немцем, все одно наша возьмет, и советские бойцы вернутся» (426).
Помимо традиционного фольклора, весьма значительны художественные функции устных рассказов о Великой Отечественной войне в повести, и это придает произведению новаторский характер.
Как уже отмечалось, устный рассказ лег в основание сюжета, но внутри этого сюжетного повествования включаются во множестве такие сюжетные и композиционные узлы, которые соотносятся с многочисленными устными рассказами об оккупации. Поскольку здесь речь идет не о военных сражениях, не о партизанских буднях, а р жестокой судьбе одинокой
женщины на захваченной врагом земле, то, естественно, и обращение писателя к опыту народных рассказов об оккупации.
Освоение этого жанра фольклора не было случайным. Как уже отмечалось, работа во фронтовой газете, участие в боях, черновые записи рассказов в «тысячестраничном* дневнике, личные впечатления — все это помогало созданию собственных рассказов. Можно утверждать, что художник, если не руководствовался, то во всяком случае принимал в расчет принципы отбора материала в устных народных рассказах. О возможных каналах освоения событий тех лет, по которым шло и привлечение устных рассказов В. Закруткиным, говорит П. Павленко: «Многие он видел сам, принимал личное участие, о другом знал из рассказов товарищей, третье добыл из военных архивов»20.
Следует помнить, что на основе устных источников были созданы многочисленные газетные корреспонденции, очерки как В. А. Закруткина, так и других мастеров слова: М. Шолохова, Л. Соболева, А. Толстого, А. Фадеева, Л. Леонова... В устных рассказах писателей привлекали такие качества, как жизненная достоверность и острота, непосредственность и эмоциональность, т. к. информативность этого жанра устного народного творчества отвечала коренным свойствам газетной статьи и очерка, для которых характерна оперативность и «установка на достоверность»... мы в своих очерках, статьях, корреспонденциях, информациях и зарисовках не лгали, не высасывали «факты» из пальца, не мудрствовали лукаво. Нам не было в этом нужды, потому что на войне мы были не «очевидцами», не сторонними наблюдателями. Мы были участниками войны, были солдатами, как все...»21.
В этот период в жанре литературного рассказа элементы устного рассказа проступают весьма заметно, вернее, можно отметить обильное насыщение этим материалом произведений военных и первых послевоенных лет. Такая форма привлечения устных рассказов диктовалась самим временем, задачами литературы военной поры.
Нельзя забывать о том, что включение устных рассказов в художественное произведение вообще, их творческое осмысление — процесс сложный. Можно думать, что он осуществляется в нескольких направлениях; во-первых, использование «непосредственное», когда устный рассказ лежит как оы «на поверхности» произведения, но в то же время он не просто копируется автором, а творчески переосмысливается, «приобщается» к определенной ситуации, и подчиняется общей идее литературного произведения. Это рассказ — реминисценция. Во-вторых, привлечение устного источника писателем было необязательным. Сюжетные аналогии могли возникнуть как результат совпадения жизненной ситуации или предметно-тематического содержания событий, о которых идет речь1". В-третьих, в авторском художественном произведении устный рассказ настолько органически входит в повествование, что его можно выявить лишь путем тщательного фольклористического анализа23.
Конечно, освоение устных рассказов связано с задачами литературного развития в данный период, а также с особенностями таланта, индивидуальными чертами автора, с общим замыслом произведения.
Как уже отмечалось, важным художественным принципом В. А. Закруткина является достижение единства подлинного факта и домысла. В повести «Матерь человеческая» реальностью являются события Великой Отечественной войны, в основе повести лежит устный рассказ.
Несомненно, что устный рассказ ближе к действительности, к реальному факту. В повести он дополняется, осложняется другими событиями. Таким образом, он (устный рассказ) как будто бы лежит «на поверхности» повести, она построена на нем, соприкасается с ним сюжетно: оккупация немцев, сожжение ими хутора, героиня прячется в кукурузе, устраивает свою жизнь в опустевшем хуторе, к ней приходят животные, потом люди.
В повести такой сюжет тоже сохраняется, но расширение и обогащение сюжета за счет новых картин, да и сама идея произведения помогает
9*
67
осознать факт, лежащий в основе повести, не как явление «одиночное», а типическое. Война дала примеры многих таких событий, запечатленных в устных народных рассказах. Не обязательно, чтобы устный рассказ полностью соответствовал изображаемому событию в произведении, из -него может быть взят эпизод, факт. Но, как правило, это факт значительный — таковы устные рассказы «Мать партизанская» (женщина спасла партизан, окруженцев), «Трагедия на болоте» (немцы расстреляли жителей деревни), «В долине смерти»» (тоже о разорении села), «Про немецкий детский сад» (о спасении детей) 24 и т. д.
Происходит обогащение реального факта (прямое использование устного рассказа) другими, может быть, сходными или адекватными. Это как раз соответствовало взгляду Закруткина на соотношение действительного факта и вымысла в произведении. Включение рассказов — «аналогий» помогает писателям обобщить, глубже понять все то, что происходило в годы Великой Отечественной войны.
Использование рассказов по аналогии может происходить на разной основе: на основе общности сюжета, системы образов, речевой характеристики стиля.
Так, у Закруткина в повести: «... карательная команда Немцев появилась на хуторе перед вечером... Они быстро и небрежно обыскивали дома, сараи, коровники. Кое у кого забрали и побросали в грузовики одеяла, подушки. Пристрелили и освежевали десятка полтора свиней...» (428).
Устные народные рассказы изобилуют подобными эпизодами (см. материалы А. В. Гончаровой): «И погубили проклятые нашу деревню... Семьдесят пять домов было, остались самые худые девять избок»25. «Пришли на родину, а свою местность не можем признать. У нас нигде ни дерева не было, ни кустика — все сожжено»20.
У Закруткина в повести: «Жили... Были...- Теперь не живут, а где они есть — неизвестно. Угнали их всех туда, за холм, и след их пропал. А вместо домов остались только сложенные из дикого камня основы, обрушенные стены да черные печные трубы» (437).
Все эти эпизоды — поведение немцев в оккупированных деревнях, сожжение ими сел,— а также другие — угон жителей в плен, расстрел местного населения и т. п.— строится на основе «типичности событий», черт, присущих немцам-завоевателям.
Другие картины в произведении более конкретизированы, в их основе случай, играющий конструктивную роль в сюжете. Например, подвиг Сани Зименковой, она — комсомолка и не захотела покориться врагам, девушка кричит в лицо им: «Сволочи! Пала-а-чи! Фашистские выродки! Не хочу я вашей Германии! Не буду вашей батрачкой, гады! ... Не буду молчать! ... Пускай убивают, бандиты проклятые!» (414).
В устных рассказах комсомолка Нина Байкова везла партизанам хлеб, ее остановили немцы: «Поворачивают лошадь, она — не давать! «Не ваш,— говорит,— хлеб везу, а свой, советский»27. Обе, Нина и Саня, убиты немцами.
Здесь одна и та же коллизия — несогласие с положением раба, патриотизм и ненависть к врагу, любовь к Родине.
Гибель мужа Марии перекликается с устными рассказами. Таков рассказ «Наш Соколик»: «А Шурик только посмотрел еще раз на солнце и крикнул:
— Прощай, Родина!
Полицай выстрелил, свалился наш Соколик в могилу и еще оттуда кричал:
— Смерть вам, немецкие разбойники!28.
У В. А. Закруткина: «Фельдфебель что-то громко сказал солдатам... Движением тела отталкивая сына, связанный Иван хрипло закричал:
— Смерть фашистской сволочи! Да здравствует коммунизм!» (429).
Здесь в основе сходство сюжетов, а также речевая характеристика героев.
Могут возникать и тематические аналогии. Такова тема потерянного
детства, остро прозвучавшая в повести: « — Ну, а те три девочки и восемь
мальчиков,— спросила Мария,— они что? С голоду умерли? — Да,— спокойно сказала Галя,— с голоду. Сначала у них началось расстройство желудка, они одной водой ходили, потом совсем ослабели и умерли за два дня. Мы их закопали, крестики из веточек на их могилах поделали, поплакали и пошли дальше...» (485). В устном рассказе «Про немецкий детский сад»: «Пришел мой сынок к амбару. А там мальчик валяется у двери. Когда он вошел туда, бросились к нему, которые ползком — кто как, стали ноги целовать: «Дяденька, откуда ты взялся?» Облепили его, ажно он насилу оттуда вышел»...»*5' В повести: «Из копны стали вылезать дети. Худые, полуголые, забитые, придавленные страхом и голодом, с глазами, полными слез, они сгрудились вокруг рыдающей Марии, навзрыд заплакали сами, повисли у нее на шее, на плечах, прижимаясь к ней, бились у ее ног» (483).
Привлечение рассказов по аналогии отвечает замыслу произведения, помогает раскрыть черты национального характера. В. А. Закруткин говорил: «Смертельно раненного немца не было. Автор привлек, чтобы сказать о благородстве и милосердии». То, что Мария работала в поле, тоже авторская догадка. Хотелось, чтобы женщина боролась не только за выживание, хотелось наполнить ее существование смыслом»3".
Пусть этого не было в устном рассказе о Марье, услышанном Закрутки-ным, но эти картины могли быть созданы под влиянием увиденного, услышанного, т. е. устных рассказов, которым было свойственно воплощение народного опыта, сознания: «Помню, раненого немца к нам на НП привезли, а именно, принесли. Стал бы он так с нашим братом возиться?! Расстрелял бы — и конец... Рану тому немцу на моих глазах перевязали, покормили... Все же добрая душа у нашего народа» (264).
Здесь можно увидеть органическое вхождение устного рассказа в художественную ткань авторского рассказа. Писатель переносит общий настрой из устного рассказа в свое произведение, смысл которого в словах: «Все же добрая душа у нашего народа». Но автор идет дальше, наполняет новым содержанием эпизод в повести, созвучный устному народному рассказу. Не только национальные черты (жалость к умирающему врагу), но и черты советского человека (осознание того, что немецкий народ не завоеватель по природе, им руководят силы, которым он должен подчиняться, на самом деле немцы такие же люди, как и все) передает он в сцене с Вернером Брахтом. Говоря об этом образе, Закруткин отмечал: «Но видел я и другое, что народ, силой исторической трагедии вовлеченный в агрессию, превращенный правителями в захватчика, неизбежно сам становится жертвой этой агрессии. Эта мысль подтверждалась встречами со многими пленными вражескими солдатами и офицерами, а также впечатлениями от пребывания в самой Германии. Отсюда, из этой возникшей постепенно убежденности, зародился образ умирающего Вернера Брахта в повести «Матерь Человеческая»31.
В повести: «А совсем рядом, внизу, в полутемном углу погреба, свершалось то, что могло свершаться только по злой воле жестоких людей: умирал человек, почти мальчик, по имени Вернер Брахт, умирал бесцельно, глупо, посланный на смерть в угоду свирепым и жадным правителям своей страны, которых он, сын крестьянина и сам крестьянин, никогда не видел и не хотел видеть и в угоду которым, еще не живший, не знавший любви и ненависти, сейчас отдавал свою молодую жизнь...» (455).
Сравним другой эпизод. В повести: «Мария присмотрелась: на защитных гамнастерках всадников сверкали боевые советские ордена... Если бы один из всадников, увидев бледнеющее лицо Марии, поспешно не соскочил с коня и не поддержал ее, она упала бы, теряя сознание» (493). В устном рассказе: «Насколько 'тяжело было жить в оккупации! Так хотелось видеть своих!... Увидишь нашу солдатскую форму, хочется низко-низко ей поклониться»32.
В этом эпизоде тоже можно наблюдать органическое соприкосновение устного народного рассказа и литературного произведения, но в несколько ином плане. Оно возникает на эмоциональной основе: это и боль за беды, которые пришлось перенести, это и радость при встрече со своими войсками, лиризм.
Тут налицо весьма тонкое влияние на литературу устного народного творчества, отчего ценность произведения намного повышается.
Таким образом, включение устных рассказов в художественную ткань произведения помогает писателю реализовать основную идею. Жизненный факт служит подтверждению достоверности, правдивости произведения, использование рассказов по аналогии содействует типизации ситуаций, а органическое включение устных рассказов способствует усилению обобщения. Степень привлечения устных рассказов различна, она реализуется в зависимости от замысла автора. Художественный рассказ несет в себе не только сходный с устным рассказом сюжет, систему образов и т. п., но через творчески освоенные художником устные источники достигается то особое национальное восприятие мира, которым отличаются произведения устного народного творчества. Все это, несомненно (в сочетании с другими факторами) привело Закруткина к замечательному художественному открытию, к повышению художественного мастерства писателя, к широте символического обобщения в образе матери.
Глубоко народно само название повести — слово «матерь» архаично по своему происхождению и распространению в говорах, а сочетание его с определением — емким эпитетом (стоящим после определяемого слова) характерно для народной речи. Оно встречается в фольклоре: «солнышко красное», «месяц ясный» и т. п. Используя приемы построения устойчивых фольклорных сочетаний, Закруткин создает свое, и это свидетельствует о возросшем мастерстве художника, о глубоком знании фольклора. Такое построение резко усиливает характеристику; не просто матерь, а матерь человека, человеческая. И это уже отвечает замыслу всего произведения. Героиня повести Мария — воплощение гуманности, доброты, всего живого на земле, она — основа основ, начало всех начал, сама жизнь, которая неистребима, потому что зиждется на справедливости, на людской совести, на священной верности родному народу. Мария — не просто русская женщина-мать, мать своих детей, а мать для всякого человека, мать всего человечества, символ вечно живого — самой жизни на земле.
В небольшой повести Закруткин сумел развернуть в духе классического фольклора грандиозный по силе художественного обобщения образ Матери Человеческой, простой русской женщины, сумевшей в трагических условиях войны не только физически и морально выстоять, сохранить лучшие человеческие качества, но и одарить материнской лаской солдата из вражеской армии и сделать все возможное для продления человеческой жизни.
Символическая широта образа Марии достигается путем постепенного расширения темы материнства, начиная от тревоги о своем сыне Васе-и кончая вселенским масштабом материнского чувства. Мария как бы поднимается по ступенькам к вершине, где венец всему — Матерь Человеческая. Происходит становление характера.
Сначала Мария одна из тех. русских женщин, по которым «прокатился, изломав все тело, гигантский каток» (430). Она теряет мужа, сына, перед ее глазами происходит трагедия родного села. Мария призывает к себе смерть, но жизнь властно зовет ее, напоминая, что она — женщина, в ней зародилась новая жизнь. Победившую силу жизни автор утверждает патетическим монологом: «Опомнитесь, люди! Пожалейте себя, не убивайте жизнь на земле!», проникнутым общечеловеческим смыслом.
Встреча с Вернером Брахтом, раненым немецким солдатом, еще
мальчиком,— новый шаг к символическому обобщению. Мария «содрогнулась от нестерпимой боли» (445), пронзившей сердце, когда услышала из его уст слово «мама». Умирая, он повторяет то же слово: «...и он плакал горькими слезами, и меня, чужую русскую женщину, называл мамой и руки мне целовал, и в тот последний час его жизни, наверное, все женщины, которые живут на земле, показались ему одной матерью, которая всех любит, жалеет; голубит; грудью кормит одинаковых, хороших мальчиков, и плачет, и терзается, и места себе не может найти, когда убивают ее родных мальчиков, деток ее любймых...» (476). Мать русского ребенка Мария становится как бы матерью немца Вернера. Чувство материнства преодолевает национальные границы: «В лихорадочных ее мыслях уже слились воедино и казненный немцами сын, и умирающий мальчишка-немец, и Йван, и Феня, и застреленная Саня, и все смерти, которые довелось ей увидеть» (455). В финале повести оно выливается в обобщающий образ Матери земной: «Марии показалось, что она родила их всех, беззащитных, рассеянных войной по неприютным, угрюмым полям малых людей,- от которых она, родившая их мать, должна отвести смерть» (492—493).
Как видно, В. Закруткин от конкретной ситуации приходит к глубокому философскому осмыслению действительности, придавая обобщению в образе Марии вселенский масштаб.
* * *
В повести «Матерь Человеческая» наибольшей силой раскрылся талант Закруткина — писателя самобытного, подлинно народного. Художник создал цельное по форме и содержанию произведение, в котором показал «таинство неиссякаемой народной нравственности, где праведный судья и целитель была женщина»153, то есть ее жизненная сила, выросшая на народных традициях и опыте.
Писатель выступает как подлинный знаток фольклора, широко привлекает и осваивает классические и современные формы народного творчества, глубоко постигая его высшие духовно-нравственные ценности. Песни, плачи, символические сравнения придают образу главной героини своеобразие и красоту, помогают представить богатство ее души, ее национальный характер. Художественный уровень повести В. Закруткина обеспечивается путем интенсивного привлечения устных народных рассказов.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Метченко А. И. Кровное, завоеванное.— М., 1975.
2. Хватов А. И. Черты народности // Наш современник, 1973, № 1.
3. Дымщиц А. Л. Виталий Закруткин в книгах и в жизни // Проблемы и портреты.— М.,
1972.
4. Куш П. Матерь человеческая // Виталий Закруткин в книгах и в жизни. Сб. статей.— Ростов н/Д, 1978.
5. Топчиева К. Виталий Закруткин и его повесть «Матерь человеческая» //Виталий Закруткин в книгах и в жизни.— Ростов н/Д, 1978.
6. Червяченко Г. Матерь человеческая // Штрихи к портрету. Размышления о современнике и современной донской прозе.— Ростов н/Д, 1973.
7. -Иващенко Ю. Живым — жить // Знамя, 1970, № 7.
8. Ракитин Б. Драма народная // Октябрь, 1970, № б.
9. Ранков В. К. Время и книги. Проблемы и герои советской литературы 1945—1973 гг. М.,
1974.
10. Куликов Б. Живет в нашей литературе». //ЛГ, 1988, 13 апр. С. б.
11. Червяченко Г. Указ. соч. С. 49.
12. Куш П. Указ. соч. С. 83—84.
13. Бусыгина Л. М. Сила духа русской женщины // Урок по повести В. Закруткина «Матерь человеческая» // Литература в школе, 1983, N8 2.
14. Петелин В. В. Любовь художника. К 70-летию В. Закруткина // Москва, 1978, № 3.
15. Шундик Н. Знал, как плачут деревья // Советская Россия, 1989, 5 апр.
16. Цит. по: Петелин В. В. Неувядаемое: (Заметки о творчестве В. Закруткина) // Москва, 1979, № 11. С. 201.
17. Закруткин В. А. Собр. соч. в 4-х томах. Т. 1. Ростов: кн. изд-во, 1977. С. 50. В дальнейшем все ссылки будут даваться по этому изданию в тексте.
18. Алексеев М. Предисловие//Закруткин В. А. Матерь человеческая.— М., 1979. С. 12.
19. Великорусские народные песни. Изд. А. И. Соболевского. Т. 2.—СПб, 1896, №№ 169. С. 172, 285—288.
20. Виталий Закруткин в книгах и в жизни. Сб. статей. С. 39.
21. Закруткин В. А. О неувядаемом.— М., 1973. С. 349.
22. См. в трудах автора этих строк. Например: Гончарова А. В. Устные рассказы Великой Отечественной войны.—Калинин, 1974 и др.
23. Там же. С. 147.
24. Войны кровавые цветы. Устные рассказы о Великой Отечественной войне. Сост. А. В. Гончарова.— М., Современник, 1979.
25. Там же. С. 97.
26. Там же. С. 110.
27. Там же. С. 140.
28. Там же. С. 89.
29. Там же. С. 107.
30. Закруткин В. А. Литература забирает человека сполна...— С. 144.
31. Там же. С. 161.
32. Войны кровавые цветы. С. 152.
33. Бондарев Ю. Высота чувства.—Правда, 1978, 18 апр.,.с. 3.
А. В. АБДУЛИ НА (Казахский университет)
ПЕСЕННЫЕ ТРАДИЦИИ В ФОЛЬКЛОРЕ
СЕМИРЕЧЕНСКИХ КАЗАКОВ
С середины XIX века в Семиречье начался сложный процесс формирования восточнославянского этноса, ведущую позицию в котором до настоящего времени занимает семйреченское казачество.
Фронтальная запись и всестороннее исследование фольклора казаков Семиречья проводились с 1973 по 1979 годы экспедициями филологического факультета Казахского университета. В результате, было установлено, что Семиречье представляет собой интереснейший регион Казахстана, специфика которого заключается в напластовании различных поэтических традиций, привносимых переселенцами (казачьей, украинской, русской). Изучение имеющихся источников историко-этнографического плана привело к заключению, что фольклор казачества не входил в круг научной проблематики ученых, путешественников, посетивших Семиречье. Отрывочные, попутные замечания в трудах П. П. Семенова-Тянь-Шанского, Н. А. Северцева, Н. А. Абрамова и других не дают достаточной базы для суждения о конкретном составе или специфике песенной поэзии, бытовавшей в среде семиреченцев.
В этой связи нельзя не принять во внимание единственную попытку обращения к песенному фольклору семиреченских казаков,, предпринятую уже в советское время-музыковедом Е. Трембовельским, который в рамках сборника «Народная музыка в Казахстане» (Алма-Ата, 1967 г.) осветил некоторые вопросы специфики и традиционности музыкального языка русского казачьего песенного творчества. В приложении к статье «Песни семиреченских казаков» были опубликованы 16 текстов песен из репертуара Ансамбля песни и пляски семиреченских казаков с примечанием о специальной их обработке композитором С. Р. Шабельским. Эта оговорка весьма существенна, так как аранжировка сказалась соответственно и на текстовом материале. Тем не менее, общая постановка вопроса для научных целей в определенной мере значима.
К настоящему времени многое в фольклоре казаков Семиречья получило соответствующее освещение в исследованиях профессора М. М. Багизбаевой и сотрудников кабинета русского фольклора университета.
Установлены специфика и жанровый состав устной поэзии семиреченцев, степень активности отдельных жанровых групп и циклов. В то же время отдельные уровни предпринятых работ требуют специального изучения. Так,
