CC BY
73
О. Д. Журавель (Новосибирск)
«Повесть известная и свидетельствованная о проявлении честных мощей и отчасти сказание о чудесех святаго и праведнаго Симеона,
новаго Сибирскаго чюдотворца»: модификация агиографического канона *
XVII век, последний в истории древнерусской литературы, стал временем появления и расцвета древнерусской письменной традиции в Сибири. Наряду с прочими жанрами, характерными для литературы Древней Руси, здесь распространяются и агиографические сочинения: византийского, древнерусского и собственно сибирского происхождения. Открытие святых мест и явление чудотворных икон (Абалацкой, Казанской иконы Богородицы в Томске), появление ме-стночтимых святых (блаженного мученика Василия Мангазейского, святого праведного Симеона Верхотурского) сопровождалось письменной фиксацией этих важнейших в религиозной жизни православного населения Сибири событийАвторское творчество испытывало при этом сильнейшее воздействие народной легенды. Демократические тенденции сказывались и на памятниках, созданных в стенах Тобольского Архиерейского Дома: митрополичья резиденция была одновременно центром литературной жизни, причем большой вклад в литературный процесс внесли владыки русской православной церкви в Сибири — архиепископы и митрополиты. Имена архиепископов Нектария, Герасима, Симеона и особенно митрополита Игнатия (Римского-Корсакова) вошли в историю не только русской церкви, но и словесности2.
С именем митрополита Игнатия, известного писателя и публициста последней четверти XVII столетия3, связано начало установления культа св. Симеона Верхотурского, находившееся в русле активной церковной деятельности, предпринятой Игнатием в Сибири после назначения его на Тобольскую кафедру. Ему принадлежит и инициатива составления агиографического сочинения о святом Симеоне Сибирском, связанная с начатой им кампанией по освидетельствованию мощей святого, гробница с чудотворными мощами которого была обретена в с. Меркушине Верхотурского уезда в 1692 г.4.
* Статья подготовлена при финансов Ч поддержке РГНФ. Проект № 02-01-00314.
При митрополите Игнатии была создана «Повесть известная и свидетельствованная о проявлении честных мощей и отчасти сказание о чудесех святаго и праведнаго Симеона, новаго Сибирскаго чюдо-творца» — сочинение, которое является наиболее ранней литературной обработкой сведений о святом Симеоне Верхотурском5. Значительная часть «Повести известной...» написана самим митрополитом: в ряде сюжетов повествование ведется им от первого лица, другие сюжеты логически и композиционно с ними связаны 6. Этот комплекс, составивший основу ранних редакций Жития, представляет собой смысловое и стилистическое единство, связанное общим замыслом.
Анализ ранних редакций сочинения свидетельствует о его сложной жанровой природе: в первоначальном виде в нем сочетались черты агиографического и церковно-публицистического жанров. История обретения чудотворных мощей поначалу безымянного святого, выяснения его имени и фактов биографии раскрывается в связи с темой христианского просвещения Сибири, важнейшая роль в котором отведена самому автору — Преосвященному Игнатию. Описание деятельности владыки, проповедующего Слово Христово и среди верных (освящая церкви и утверждая церковные «догматы»), и среди язычников (обращая их в истинную веру), вызывает ассоциации с апостольской миссией, а его этикетно преподнесенное путешествие по городам и весям Сибири — с апостольским шествием. «В тоя же время, егда бывшу смирению моему во граде Верхотурье освящения ради новозданныя соборныя церкви Верхотурские...»; «благоволением Бо-жыим шествующу моему смирению з братиею моею, в прехождении моем от града Пелыми ко граду Верхотурью ради освящения соборныя Верхотурския церкви, уже на Пелыми прежде освятившу ми две церкви святые...» 7 — подобные пассажи не единичны в этом сочинении.
Осознание высокой миссии Игнатия в качестве Сибирского владыки отражено и в своеобразных «лирических отступлениях», постоянно прерывающих агиографический сюжет. В частности, в этих фрагментах подробно излагается содержание проповедей митрополита, произнесенных в том или ином пункте во время «путешествия» по Сибири: «...по сем послание апостольское во всю землю и в концы вселенныя, како первый в царех святый царь Констянтин крестился святым Селивестром, епископом Римским, и како и за кую вину бы-ша в разныя времена седмь святых вселенских соборов. Потом же преложих и о крещении святаго великого князя <...> Владимера, во святом крещении нареченнаго Василия. И по ряду вся бывшая в Российском и в Сибирском царствии православная веления Христовы церкви...»8. Церковная деятельность в «Сибирском царствии» осмысляется здесь как этап всемирной истории, христианизация Си-
бирского края, открытие новых святынь увязывается с ветхозаветными событиями.
В других отступлениях психологически убедительно автор передает свои сомнения, касающиеся подлинности мощей, ожидания новых сведений о святом и т. д. Таким образом, личность и деятельность автора, вплетенная в церковно-публицистическую тему христианского просвещения Сибири, представлены в сочинении наиболее полно. Риторичность, этикетность этой основной части сочинения весьма органично соотносятся с церемониальностью изображаемых событий (можно отметить в этой связи, что Игнатий и в годы пребывания в России был участником не одной церковной комиссии — то по расследованию ересей, то в связи с деятельностью раскольников, то в связи с выяснением обстоятельств канонизации Анны Кашинской).
Что же касается самой важной, агиобиографической части сочинения о святом, то она чрезвычайно лаконична. Автор передает только ту информацию, которую, по его словам, удалось получить от местного старожила, некоего Афанасия, почтенного старца, единственного, кто что-то мог вспомнить о человеке, мощи которого оказались чудотворными 9.
«Сего гроба нас, — рече, — памятухов нет, токмо помню, яко у прежнее церкви новозданныя о таковом месте первый положен бысть некоторый христолюбец преставлыиийся, прямо иже с полудни под трапезу бывших дверей. Житие же его бяше доброе. Человек той бя-ше в Сибирскую страну с Руси пришлец, дворянского чина рождением, и жительствоваше у нас в странничестве. Рукоделие же его бяше, еже шити нашивки на одеяние кож овчиих, еже есть хамьян-ныя нашивки, бывающия на теплых одеждах, сиречь шубах. Бяше же к Богу прилежен и в церковь на молитву непрестанно входен. Телом же своим скорбяще чревно яве, яко от воздержания» 10. Имени же святого не помнил и этот единственный оставшийся в живых свидетель, оно, как пишет Игнатий, было вскоре явлено ему самому, а затем еще двум лицам в сонных видениях.
Необходимо отметить, что сочинение о святом Симеоне Верхо-турском — не единственный памятник поздней русской агиографии, где собственно житийная часть отсутствует. Тенденция к сокращению диктуемой этикетом агиобиографической части повествований о святых прослеживалась Л. А. Дмитриевым в северно-русских житиях, испытавших сильное воздействие устной легенды и. Как отмечала Е. К. Ромодановская12, северно-русские жития были весьма популярны в Сибири XVII в. и, очевидно, повлияли на художественную структуру Жития Василия Мангазейского, созданного в Сибири несколько ранее Жития Симеона Верхотурского13. Л. А. Дмитриеву
принадлежит парадоксальное утверждение, что «в разрушении житийных канонов... и заключалось развитие житийного жанра как явления литературного» 14. Разумеется, в разрушении этикетности в оформлении образа святого, в отказе от обязательных поначалу (как того требовал агиографический канон) этикетных элементов в описании его земной жизни (упоминание о благочестивых родителях, отстранение от игр в детстве и т. д.) ни в коей мере нельзя видеть разрушение самого жанра, истоки которого лежат слишком глубоко в христианской культуре. Л. А. Дмитриев отмечал в этом процессе тяготение к занимательности, к изложению житейских перипетий, необычной судьбы героя — явления, свойственные демократическим памятникам севернорусской агиографии. В сочинении, посвященном Симеону Верхотурскому, отказ от литературного этикета обусловлен, на наш взгляд, другими причинами. Во-первых, в данном памятнике сказались литературные пристрастия и личные амбиции автора, Игнатия Римского-Корсакова, наиболее плодотворно работавшего именно в публицистическом жанре15 и «навязавшего» сочинению о святом правила другого жанра. Во-вторых, для автора чрезвычайно была важна документальная точность рассказа о новоявленном святом и он предпочел в раскрытии агиографической темы скудость проверенных сведений литературным штампам16.
Проблема достоверности, как известно, всегда остро стояла в агиографии. Упоминания о конкретных обстоятельствах чуда, о времени, месте, свидетелях чудесных событий должны были убеждать в реальности происшедшего. Автор Повести об обретении мощей св. Симеона вдвойне был обеспокоен этой проблемой: он был участником комиссии по выяснению правомочности канонизации Анны Кашинской, признанной тогда неправомерной. Ему приписывалось и авторство Жития Анны Кашинской, опровергнутое, правда, последними научными исследованиями17. Понятно, что Игнатий с большой осторожностью подходил к составлению агиографического сочинения, придавая особое значение документальным подтверждениям и свидетельствам очевидцев. Не имея возможности расширить биографическую часть жития, автор включает в памятник детальнейшее описание святых останков, записанное вначале со слов членов церковной комиссии по освидетельствованию мощей (их имена также зафиксированы в памятнике). Стремление к объективности было в интересах владыки, собиравшегося добиться официальной канонизации Симеона Сибирского.
Интересно, что стремление к строгой документальности, связанное с разрушением литературного канона, не оказалось перспективным в истории почитания святого Симеона Верхотурского18.
В Верхотурском Николаевском мужском монастыре, куда были перенесены мощи святого Симеона в 1704 г., уже после митрополита Игнатия продолжали собирать рассказы, легенды о святом. Частично они в качестве чудес включены в поздние списки Жития, а в 1857 г. эти народные рассказы были использованы архимандритом Макари-ем, составившем сводное Житие Симеона — «Сказание о жизни и чудесах святаго праведнаго Симеона, Верхотурскаго Чудотворца». Оно тогда же, а затем еще не раз на протяжении XIX в. было опубликовано. В этом сочинении частично восстановлены отсутствующие элементы житийного этикета: мы узнаем, что, оказывается, Симеона с молодых лет отличала «любовь к безмолвию и уединению», именно поэтому он оставил город и забрел в сибирскую глушь, что его внешняя жизнь была примером благочестия и трудолюбия, что заработанные деньги он раздавал и предпочитал незаметно исчезать, чтобы не получать благодарности за работу, а его нравственный облик дополняется такими чертами, как присущая ему доброта, послушли-вость и услужливость и т. д.19. Подобные поздние версии жития, во многом благодаря печатным тиражам, были намного популярнее «Повести известной и свидетельствованной...», составленной при Игнатии. По наблюдению Е. А. Рыжовой, исследовавшей некоторые северно-русские жития, наиболее популярны и любимы в народе были как раз жития этикетные, — именно они известны в десятках и сотнях списков, тогда как нестандартные жития не получили такого большого распространения20. Возможно, проблема заключается в особенностях восприятия — агиографический этикет каким-то образом отвечает запросам народного читателя. Другой, если не главной причиной малой популярности ранних редакций Жития явилась архаичность слога, свойственная стилю Игнатия, а также упомянутые отступления от сюжета, назначение которых было непонятно поздним книжникам (вторичные редакции, использующие «Повесть...» Игнатия, сокращают эти не оправданные для собственно агиографического повествования длинноты).
В православной традиции Симеон Верхотурский почитается как святой-юродивый. Это отражено в Службе святому21, до составления ее Канон святому читался по Общей Минее юродивым. Однако, как видно из приведенной нами цитаты из «Повести известной...», в жизни его следов юродского поведения отмечено не было. Перед нами скорее благочестивый христианин, отличавшийся кротостью и аскетизмом. Даже то, что святой усердно посещал церковь, противоречит юродской парадигме, — как известно, юродивым свойственны были тайные, чаще ночные молитвы, днем же они, «ругаясь» миру, обходили стороной и церковь 22.
Тем не менее уже в чудесах, записанных при Игнатии, — а все они посмертные, — поведение святого представлено как юродство23. Он говорит «смутно», повторяя невразумительные загадочные слова, вполне в манере юродивых24. Он может быть агрессивен, избивая тех, кто смеется над его культом. Так, в одном из чудес повествуется о том, как, услышав недоверчивые насмешки по поводу его почитания, он встал из своей раки и «аки гневаяися на подсмехателей, имея трость в руце своей <...>, начят тростию оною бити оных людей»25. Подобно многим юродивым, Симеон Верхотурский совершает загадочные жесты — гладит по голове того, кого хочет как-то отметить, дарит ему драгоценные предметы. Очевидно, основу трактовки образа св. Симеона как юродивого заложил сам Игнатий, причем, чтобы не нарушить принцип достоверности, включил элементы юродского поведения в посмертные чудеса, отказавшись «достраивать» земную биографию святого. Отчасти, быть может, были использованы сведения о снах, признанных видениями, тем более что их содержание совпадало с тенденцией в оформлении складывавшегося образа святого. А руководствоваться митрополит Игнатий, как и его современники, причастные к агиографическому творчеству, мог известным в агиографии правилом — уподобления героя жития тезоименитому святому, жившему ранее, тому, чье житие уже вошло в традицию. «Ориентация авторов житий на духовные образцы была определяющей в смысле каноничности/неканоничности-какого-либо памятника, оказывала влияние на стиль произведения» 26. В данном случае определяющую роль мог сыграть византийский святой — Симеон Юродивый (Эмесский). Его краткое житие в переводе на старославянский язык, не включившее подробностей экспансивного поведения этого святого, было включено в Прологи и Четьи Минеи под 21 июля. А на формирование облика св. Симеона Верхотурского мог оказать влияние другой русский святой-юродивый, герой также нестандартного (причем, относящегося к северно-русской традиции) жития — Михаил Клопский.
Таким образом, литературная история Жития Симеона Верхотурского отразила сложный процесс взаимодействия высокой книжной и «низовой» народной традиции, сочетания авторского творчества и устной легенды. Изучение наиболее ранней литературной версии духовного облика и земной жизни Симеона Сибирского, принадлежащей митрополиту Игнатию Римскому-Корсакову, позволяет выявить те первоначальные сведения о святом, что позднее обрастали легендой и донесли до нас в конечном итоге народное представление о праведнике.
Примечания
1 Ромодановская Е. К. Русская литература в Сибири первой половины XVII века. (Истоки русской сибирской литературы). Новосибирск, 1973; Очерки русской литературы Сибири. Новосибирск, 1982. Т. 1.
2 Литературные памятники Тобольского архиерейского дома XVII века/ Издание подготовили Е. К. Ромодановская и О. Д. Журавель. Новосибирск, 2001.
3 Белоброва O.A., Богданов А. П. Игнатий// Словарь книжников и книжности Древней Руси. СПб., 1993. Вып. 3 (XVII век). Ч. 2. С. 26-31.
4 Официальная канонизация св. Симеона Верхотурского произошла только в 1825 г., митрополит Игнатий не смог завершить начатое им дело, возможно, по причине отзыва с Тобольской кафедры в 1700 г. и последующего затем ареста (умер Игнатий в застенках/в 1701 г.). Будучи приближенным к патриарху Иоакиму, сочувствуя Царевне Софье, Игнатий находился в сложных отношениях с правительством Петра I, и даже в его назначении Тобольским митрополитом можно видеть «почетное» удаление из столицы, от большой политики, р которой прежде владыка активно участвовал (См.: Богданов А. П. Творческое наследие Игнатия Римского-Корсакова// Герменевтика древнерусской литературы. М., 1993. Сборник 6. Ч. 1. С. 235).
5 См. публикацию ранних редакций Жития («Повести известной и свидетельствованной...»): Литературные памятники Тобольского архиерейского дома... С. 196-271.
6 Подробнее о проблеме авторства Игнатия см.: Журавель О. Д. Житие Симеона Верхотурского (К изучению литературного творчества Игнатия Римского-Корсакова) // Источники по русской истории и литературе: Средневековье и Новое время. Новосибирск, 2000. С. 73-91.
7 Литературные памятники Тобольского архиерейского дома... С. 202,203.
8 Там же. С. 206. Поздние редакции Жития сокращают подобные длинноты, лишние для агиографического сюжета.
9 По предположению В. И. Баидина, существовал реальный прототип Афанасия. См. также исторический комментарий к образу св. Симеона Верхотурского: Святой Симеон Верхотурский — реальный человек: жизнь, житийная легенда, почитание // Очерки истории и культуры города Верхотурья и Верхотурского края. К 400-летию Верхотурья. Екатеринбург, 1998. С. 114-129.
10 Литературные памятники Тобольского архиерейского дома... С. 208.
11 Дмитриев Л. А. Житийные повести Русского Севера как памятники литературы XIII-XVII вв. Л., 1973.
12 Ромодановская Е. К. Русская литература в Сибири... С. 17-20.
13 Ромодановская Е. К. Агиографическая литература // Очерки русской литературы Сибири. С. 93.
14 Дмитриев Л. А. Жанр севернорусских житий // ТОДРЛ. Л., 1972. Т. 27. С. 202.
15 Памятники общественно-политической мысли в России конца XVII века: Литературные панегирики / Подгот. текста, предисл. и коммент. А. П. Богданова. М., 1983.
16 Мы оставляем за рамками данной статьи вопрос о документальной основе сонного видения владыки, из которого он узнал об имени святого. Этот мотив дублируется в другом сюжете, где визионером является уже другой персонаж: не оставляя возможности проверить этот факт, автор, во всяком случае, умело создает иллюзию достоверности рассказа.
17 СемячкоС.А. Круг агиографических памятников, посвященных Анне Кашинской. II: агиографический цикл// ТОДРЛ. СПб., 1999. Т.51. С. 229-231.
18 Тенденция к строгой документальности, сопровождавшаяся несоблюдением агиографического канона, проявилась в поздней старообрядческой агиографии: в XVIII в. в рамках Выговской традиции (Гурьянова Н. С. История и человек в сочинениях старообрядцев XVIII в. Новосибирск, 1996. С. 156-173) и в XX в. в литературе урало-сибирских часовенных (Покровский Н.Н., Зольникова Н.Д. Староверы-часовенные на Востоке России в XVIII-XX вв.: Проблемы творчества и общественного сознания. М„ 2002. С. 314-394).
19 См., например: Сказание о жизни и чудесах святаго праведнаго Симеона Верхотурскаго чудотворца. СПб., 1857. С. 5-7.
20 Рыжова Е.А. Севернорусская агиография: некоторые аспекты проблемы // Христианизация Коми края и ее роль в развитии государственности и культуры. Том II. Филология. Этнология. Сыктывкар, 1996. С. 264-265.
21 Минея за сентябрь. М., 1978. С. 333.
22 Лихачев Д. С., Панченко A.M., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л., 1984. С. 81-82.
23 Литературные памятники Тобольского архиерейского дома... С. 212-213, 217-220.
24 Там же. С. 213.
25 Литературные памятники Тобольского архиерейского дома... С. 218.
26 Рыжова Е.А. Севернорусская агиография... С. 265. О данной проблеме см.: Плюханова М. Б. К проблеме генезиса литературной биографии// Ученые записки Тартусского университета. Тарту, 1986. № 683. С. 123.
