Научная статья на тему 'Повесть Ф. М. Достоевского «Кроткая» и вопрос самоубийства'

Повесть Ф. М. Достоевского «Кроткая» и вопрос самоубийства Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
2631
287
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
Федор Михайлович Достоевский / «Кроткая» / самоубийство / икона / Богородица / Потустороннее / мамонa / муж / христианка / Fyodor Mikhailovich Dostoyevsky / «Krotkaya» [“The meek”] / suicide / icon / Theotokos / Beyond World / mammon / husband / Christian

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Никола Мароевич

В статье рассматривается рассказ Ф. М. Достоевского «Кроткая» в контексте вопроса самоубийства. Тема самоубийства присутствует во всем творчестве Достоевского и никогда не является в нем однозначным явлением. Прояснение метафизического принципа дает импульс для разрушительного действия, поскольку это единственное самоубийство у Достоевского, которое имеет свидетеля. Самоубийство демонстрирует наиболее зрелищное и сильнейшее доказательство невозможности достижения диалога. Самоубийством Кроткой Ф. М. Достоевский ставит метафизический вопрос, на который не дает ответа. Автор считает, что героиня рассказа уходит в Потустороннее как христианка, не мирясь с жестокой судьбой, которая постигла ее и которая обязала её служить мамоне вместе со своим мужем-лихоимцем.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The Story of F. M. Dostoyevsky «Krotkaya» [“The meek”] and the Question of Suicide

The article considers Fyodor Dostoevsky’s story “The meek” in the context of the question of suicide. The theme of suicide is present throughout Dostoevsky’s work and is never an unambiguous phenomenon in it. The clarification of the metaphysical principle gives an impulse for destructive action, since this is the only suicide of Dostoevsky who has a witness. The suicide demonstrates the most spectacular and strongest proof of the impossibility of achieving a dialogue. By suicide of “The meek” Dostoyevsky poses a metaphysical question, to which he does not give an answer. The author believes that the heroine of the story goes to the Otherworld as a Christian, not reconciling with the cruel fate that befell her and which obliged her to serve the mammon along with her husband-cheating.

Текст научной работы на тему «Повесть Ф. М. Достоевского «Кроткая» и вопрос самоубийства»

DOI: 10.24411/ 2587-7607-2018-10003

Статьи

Диакон Никола Мароевич

ПОВЕСТЬ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «КРОТКАЯ» и ВОПРОС САМОУБИЙСТВА

В статье рассматривается рассказ Ф. М. Достоевского «Кроткая» в контексте вопроса самоубийства. Тема самоубийства присутствует во всем творчестве Достоевского и никогда не является в нем однозначным явлением. Прояснение метафизического принципа дает импульс для разрушительного действия, поскольку это единственное самоубийство у Достоевского, которое имеет свидетеля. Самоубийство демонстрирует наиболее зрелищное и сильнейшее доказательство невозможности достижения диалога. Самоубийством Кроткой Ф. М. Достоевский ставит метафизический вопрос, на который не дает ответа. Автор считает, что героиня рассказа уходит в Потустороннее как христианка, не мирясь с жестокой судьбой, которая постигла ее и которая обязала её служить мамоне вместе со своим мужем-лихоимцем.

Ключевые слова: Федор Михайлович Достоевский, «Кроткая», самоубийство, икона, Богородица, Потустороннее, мамона, муж, христианка.

Побуждением к написанию рассказа «Кроткая» для Федора Михайловича Достоевского стал реальный случай, произошедший в Санкт-Петербурге. Бедная швея Мария Борисова выбросилась из окна с иконой в руках. В Дневнике за 1876 г., в тетради за октябрь, по поводу этого события он записал следующее:

С месяц тому назад, во всех петербургских газетах появилось несколько коротеньких строчек мелким шрифтом об одном петербургском самоубийстве: выбросилась из окна, из четвертого этажа, одна бедная молодая девушка, швея, — «потому что никак не могла приискать себе для пропитания работы». Прибавлялось, что выбросилась она и упала на землю, держа в руках образ. Этот образ в руках — странная и неслыханная еще в самоубийстве черта! Это уж какое-то кроткое, смиренное самоубийство. Тут даже, видимо, не было никакого ропота или попрека: просто — стало нельзя жить, «Бог не захотел» и — умерла, помолившись. Об иных вещах, как они с виду ни просты, долго не перестается думать, как-то мерещится, и даже точно вы в них виноваты. Эта кроткая, истребившая себя душа невольно мучает мысль — вот эта-то смерть и напомнила мне о сообщенном мне еще летом самоубийстве дочери эмигранта. Но какие, однако же, два разные создания, точно обе с двух разных планет! И какие две разные смерти! А которая из этих душ больше мучилась на земле, если только приличен и позволителен такой праздный вопрос?1

Введения в произведениях Достоевского очень редки, но когда введение присутствует, то оно прежде всего имеет функцию дополнительно подчеркнуть специфичность отношений между писателем и читателем. Роль предисловия автора всегда очень важна в процессе расшифровки самого текста. В литературе, которая исследует творчество Достоевского, практически не существует работ, посвященных анализу предисловия2.

Диакон Никола Мароевич — доктор богословских наук (Сербская Православная Церковь) (marojevicnikola@gmail.com).

1 Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: в 15 т. СПб.: Наука, 1994. Т. 13. С. 319-320 (далее — Дневник писателя).

2 Bagby L. Введение в «Кроткую»: Писатель/Читатель/Обьект // Dostoevsky Studies. V. 9. P. 127.

Типологически можно выделить три типа предисловий в произведениях Достоевского: голос воображаемого издателя («Записки из Мёртвого дома»), затем те, которые излагаются неназванным или не полностью открытым рассказчиком всего произведения («Село Степанчиково» и «Бесы»), и, наконец, введения, в которых Достоевский выносит собственные размышления («Записки из подполья», «Кроткая» и «Братья Карамазовы»). Предисловия эти обычно имеют три функции: создают контуры всего произведения, вводят главного героя (или героев) и содержат замечания о особенностях слов самого рассказчика3.

«Кроткая» привлекает особое внимание литературных критиков в связи с тем фактом, что автор в предисловии указывает на то, что произведение является «фантастическим», определяя таким образом и особенности своего «реализма в высшем смысле».

Похожее значение имеет и упоминание «Последнего дня приговорённого к смертной казни» (В. Гюго) как технической модели фантастического в мировой литературе4.

Эта фантастическая история построена на психологическом самоанализе и повествовательной ретроспекции. Если исходить из того времени, когда герой осознает свое падение, мы увидим, что оно совпадает со временем рассказа, но в отношении к описанным событиям оно уже свершилось. Если фабулу (которая, в отличие от сюжета, представляет естественный ход событий) рассматривать с хронологической точки зрения, то становится очевидно, что герой значительно раньше осознал свое поражение5.

Во всем творчестве Достоевского присутствует тема самоубийства, и никогда не является у него однозначным явлением. Но психологические мотивы, которые подвигают героя на этот поступок, всегда обернуты метафизической мантией6. Прояснение метафизического принципа даёт импульс на разрушительное действие. Это может быть и отрицание Бога, являющееся материалистическим фоном (Кириллов), или пресыщенность жизнью (Аркадий Иванович Свидригайлов, Ставрогин) и определенное жизненное томление, и, наконец, третьим типом самоубийства является тот, который осуществляет Кроткая. Здесь нет ни отрицания Бога, ни экзистенциальной тоски из-за тяжелой жизни. Здесь идет речь о крике о помощи, о сигнале несчастного создания, которое жаждет Другого. Это прежде всего обратное действие любви, скрытая мольба7. Дополнительно отличает данное самоубийство в сравнении с другими, описанными у Достоевского, — то, что это типично «женское» самоубийство8, в то время как все другие преимущественно «мужского» типа9. Самоубийство для писателя является по определению неосмысленной логикой — logique impensée10.

Как видно из фабулы, «Кроткая» — потрясающее свидетельство несбывшейся любви между девушкой шестнадцати лет и заемщиком, который женится из интереса, чтобы не только не остаться в одиночестве, но и из некоторой страстной энергии, которая появилась в его душе после знакомства с юной девушкой. В нем пробуждается желание обладать. Побуждаемый Мефистофелевским принципом «от желания делать зло — творит добро» (в переводе Б. Пастернака: «Я — часть той силы, что вечно

3 Ibid.

4 Mochulsky К. Dostoevsky: His Life and Work. Princeton, 1967. P. 547-548; Jackson R. L. Dostoevski's Quest for Form. New Haven, 1966. P. 87, 174.

5 Suchanek L. Молча говорить — Повесть Ф. М. Достоевского «Кроткая» // Dostoevsky Studies. 1985. V. 6. P. 128.

6 Аллен Л. «Кроткая» и самоубийцы в творчестве Достоевского // Материалы и исследования. СПб.: Наука, 2000. Т. 15. С. 228.

7 Там же. С. 230.

8 В «Приговоре» Достоевский реагирует на самоубийство дочери Герцена, которое относится к чисто «мужскому» типу, поскольку женщины ближе к стихии, душе матери-земли. См.: Аллен Л. Штрихи к портрету Ф. М. Достоевского: Опыт психологического анализа. СПб., 1998. С. 90-98.

9 Аллен Л. «Кроткая» и самоубийцы в творчестве Достоевского... С. 236.

10 Barthes R. Fragments d'un discourse amoureux. Paris: Seuil, 1977, 16. ^ll. „Tel Quel".

хочет зла и вечно совершает благо...»), в то время как Мефистофель играет одного из двух главных героев в новелле11, а особенно — «оригинальным» понятием того, что жена ниже по рангу, нежели муж, он приходит к выводам, которые и становятся для них поводом к непримиримому разрыву:

...я знал, что женщина, да еще шестнадцати лет, не может не подчиниться мужчине вполне. В женщинах нет оригинальности, это — это аксиома, даже и теперь, даже и теперь для меня аксиома! Что ж такое, что там в зале лежит: истина есть истина, и тут сам Милль ничего не поделает! А женщина любящая, о, женщина любящая — даже пороки, даже злодейства любимого существа обоготворит. Он сам не подыщет своим злодействам таких оправданий, какие она ему найдет. Это великодушно, но не оригинально. Женщин погубила одна лишь неоригинальность12.

Экзистенциальная ситуация и психологический портрет «человека из подполья» здесь даны в грубых чертах, даже упрощенно. Герой «Записок из подполья» как философствующий чиновник появляется с небольшими изменениями и в «Кроткой»13. В некотором смысле вся эта история на самом деле размышление писателя о любви. Мы видим, что ростовщик всё время считается невиновным, а с другой стороны, он признаёт, что она не любила его когда-либо, но имела только желание любить его.

Внешне Кроткая напоминает Соню Мармеладову («Преступление и наказание»). Ей также шестнадцать лет, но выглядит на четырнадцать, и именно эта разница в возрасте создает «свидригайловскую» ситуацию и становится началом особого наслаждения, извращенного опъянения14. Этот мотив присутствует и в «Преступлении и наказании», «Бесах», «Елке и свадьбе»15. О чистоте ее души и даже, когда ею овладела ненависть, лучше всего видно на примере «супружеской неверности» с Ефимовичем16. Из этого примера видно, что она хотя и не была осквернена, но впервые провела ночь вне супружеского ложа. Встреча с Ефимовичем ском-проментировала заемщика и имела среди прочего функцию, которая выставляет его трусом. Платформу контактов между Кроткой и ее мужем выполняет язык, то есть слова. Беседы однако с течением времени становились все более редкими, так и не перерастали в диалог. Кроткая приняла ироническую позу, существенно изменив лицо, которое становится все более и более дерзким17. Чувство вины укоренилось в ней, и это знаменует собой начало ее страданий. В этом смысле приставление револьвера к голове супруга, пока он спал, можно интерпретировать как степень, которая необходима, чтобы созрела ее идея об оставлении прежней жизни. Для нее мир не существует вне жизни с мужем-избавителем, и это отождествление исключительно заставило ее покончить жизнь самоубийством. В этом акте присутствует очевидное внутреннее противоречие, достигшее своего пика в осознании собственного бессилия и несчастья18.

сам акт самоубийства дополнительно является потрясающим из-за своего акцентированного спокойствия. Так, служанка Лукерия, прежде чем Кроткая бросилась из окна, беседовала с ней, и даже Кроткая ее поцеловала. Этим целованием она

11 Vytas Dukas and Richard Lawson. Goethe in Dostoevskij's Critical Work // ^e German Quarterly. Vol. 39. 1966. № 3 (May). P. 351.

12 Достоевский Ф.М. Дневник писателя. СПб., 1876. С. 352.

13 Туниманов В. Приемы повествования в «Кроткой» // Вестник Ленинградского государственного университета. Серия истории, языка, литературы. Вып. 1. 1965. №2. С. 110.

14 Suchanek L. Молча говорить — Повесть Ф. М. Достоевского «Кроткая»... P. 129.

15 Lesniewska M. „Poslowie" // Dostojewski F. Opowiesci fantastyczne. Kraków, 1979. P. 165.

16 Достоевский Ф.М. Дневник писателя. СПб., 1876. С. 361.

17 Там же. С. 356.

18 Горбачевский Ч. Разрешение проблемы самоубийства героями Достоевского // II Международный симпозиум «Русская словесность в мировом культурном контексте»: избранные доклады и тезисы / под общ. ред. И. Л. Волгина. М.: Фонд Достоевского, 2008. С. 397.

и прощается с миром, примирённая с людьми. Она говорит Лукерии, что счастлива, а та, недоверчивая, возвращается через десять минут и обнаруживает такую картину:

Стоит она у стены, у самого окна, руку приложила к стене, а к руке прижала голову, стоит этак и думает. И так глубоко задумавшись стоит, что и не слыхала, как я стою и смотрю на нее из той комнаты. Вижу я, как будто она улыбается, стоит, думает и улыбается. Посмотрела я на нее, повернулась тихонько, вышла, а сама про себя думаю, только вдруг слышу, отворили окошко. Я тотчас пошла сказать, что «свежо, барыня, не простудились бы вы», и вдруг вижу, она стала на окно и уж вся стоит, во весь рост, в отворенном окне, ко мне спиной, в руках образ держит. Сердце у меня тут же упало, кричу: «Барыня, барыня!» Она услышала, двинулась было повернуться ко мне, да не повернулась, а шагнула, образ прижала к груди и — и бросилась из окошка!!19

Это единственное самоубийство у Достоевского, которое имеет свидетеля. Вспомним хотя бы Кириллова, Смердякова, Свидригайлова и Ставрогина. Для них характерны в определенной степени помутнение души, а здесь мы имеем удивительную ясность ума, хотя, правда, значительное отсутствие духа. Так или иначе Достоевский самоубийством Кроткой ставит вопрос, на который не дает ответа. А именно: почему она выбрасывается из окна с иконой Богородицы в руках? Интересно отгадать также и значение таинственной улыбки Кроткой20. Самоубийство Кроткой, в некотором смысле, это смерть казнящая, когда умирающий использует смерть как обвинение и приговор для другого21. Самоубийство демонстрирует собой наиболее очевидное и сильнейшее доказательство невозможности достижения диалога, но оно и доказательство свободы и форма бунта22.

Икона Богородицы для Кроткой — это связь с ее той, прошлой жизнью, не только потому, что это единственное, что ей досталось от родителей, но и потому что только ее она уносит в новую жизнь. Икона для нее — это Сама Богородица, и она является единственным свидетелем ее скромной жизни. Прыжок с иконой и для Достоевского является многогранным, но нам кажется, что Кроткая искала в иконе Защитницу, как будто без Ее «покрова» она не могла бы пойти на тот «путь». Икона для Кроткой также является символом чего-то безупречного, поскольку, как мы увидели, она глубоко разочаровывается в любви, а также и во всем человеческом. Она ищет возврата к этой небесной чистоте, и только Богородица является для нее единственным Гарантом и Залогом того, что рай действительно существует. Для нее икона фактически билет на тот свет, но в то же время мы должны отметить, что она выпрыгивает не столько из стремления к потустороннему, но сколько из-за невозможности дальше жить в этом мире. Достоевский пытается этим сказать, что человеческая миссия уступает место Богочеловеческой, а Богородица символизирует непорочное зачатие23. Этот фантастический рассказ заканчивается общеизвестным криком несчастного человека неудавшейся жизни, для которого потеря любимой личности означает разрыв с реальностью. Его «любовь» на самом деле была влюбленностью в самого себя, обожествлением себя, и он, в сущности, полагал, что будет достаточно быть любимым самому. только тогда, когда он теряет, он понимает, как много она для него значила. Мы можем убедиться, что она была основой и источником его личности. Поэтому он повторяет слова, сказанные русским богатырем, который ищет «живого человека»:

19 Достоевский Ф.М. Дневник писателя. СПб., 1876. С. 371.

20 Стоjановиh, Д. Ра]ски ум Достсу'евског. Београд, 2003. С. 207.

21 ТЫ^пег ]. Swiat ludzkiej nadziei. Кгако^', 1975. Р. 283.

22 Тем не менее, Достоевский в другом вышеупомянутом фантастическом рассказе «Сон смешного человека» успевает спасти потенциального самоубийцу, правда, в последний момент, после встречи с Другим (девушка случайно его коснулась при встрече, и это Смешного человека выдергивает из метафизического бреда), и он отказывается от долго готовящегося самоубийства.

23 Шmеjнберг А. Систем слободе Ф. М. Достсу'евског. Београд: Логос, 1996. С. 124.

Кричу и я, не богатырь, и никто не откликается. Говорят, солнце живит вселенную. Взойдет солнце и — посмотрите на него, разве оно не мертвец? Всё мертво, и всюду мертвецы. Одни только люди, а кругом них молчание — вот земля!24

Воплем обездоленного человека Федор Михайлович заканчивает рассказ о Кроткой. По мнению некоторых, это — одно из его наиболее мощных произведений25. В самом конце новелы автор проникает во всю разрушительность его несимпатичной природы26, когда он причитает о том, что солнце мертво, и всюду мертвецы... Как мы видим, заемщик печален и несчастен, и эта печаль всё более перерастает в депрессию. Так ведь всегда бывает, когда отвергается объект любви либо когда невозможно овладеть им.27 Здесь Достоевский сознательно создает невыносимый контраст между бесконечностью страданий и равнодушностью времени28, которое монотонным стуком часов продолжает жизнь, с целью указать на то, что человек только при встрече с другим может найти свою собственную индивидуальность и спасение души. тем не менее, до конца рассказа нет ответа на вопрос прыжка с иконой, так что, на наш взгляд, в сознании самоубийцы следует искать причину Бега в Потустороннее, как мы это называем. Икона Богородицы символизирует для Кроткой самое дорогое, что у нее было и что она должна была заложить, прежде чем саму себя заложила заёмщику. Бегом в Потустороннее она на самом деле пытается спасти ту самую драгоценную частицу внутренней сути, до конца не оплакивая свою «готовность» («падение»), которую закладывает ради голого выживания. Мы считаем, что она уходит в Потустороннее как христианка, не мирясь с жестокой судьбой, которая постигла ее и обязала ее служить мамоне вместе со своим мужем-лихоимцем. Ее сжимание в руках иконы Пресвятой Богородицы является последним движением и шагом в этой жизни и свидетельством того, что не все продается. Мещанская логика («всё продается, нет ничего святого»), которой следует её муж, была побеждена этим прыжком, преодолена указанием на высшую реальность, в которую она спешит. Ее девственность сохранена, и в этом кроется росток новой, будущей жизни несчастной героини рассказа. Что в очередной раз подтверждает ту истину, что Федор Михайлович не оставляет ни одного из своих героев в беде.

Источники и литература

1. Аллен Л. Штрихи к портрету Ф. М. Достоевского: Опыт психологического анализа. СПб., 1998.

2. Аллен Л. «Кроткая» и самоубийцы в творчестве Достоевского // Материалы и исследования. Т. 15. СПб.: Наука, 2000. С. 228-236.

3. Бахтин М. Проблеми поетике Досто]евског. Београд: Zepter book world, 2000.

4. Горбачевский Ч. Разрешение проблемы самоубийства героями Достоевского // II Международный симпозиум «Русская словесность в мировом культурном контексте»: избранные доклады и тезисы / под общ. ред. И. Л. Волгина. М.: Фонд Достоевского, 2008. С. 397-398.

5. Гросман Л. Досто]евски. Београд: Српска кгаижевна задруга, 1974.

6. Евдокимов П. Уметност иконе // Факултет за културу и меди]е Мегатренд универзи-тета J Висока школа — Академи]а Српске православне цркве за уметност и консерваци]у. Београд, 2009.

24 Достоевский Ф.М. Дневник писателя. СПб., 1876. С. 374.

25 Жид А. Предавала о Досто]евском // Жид А., Жирар Р. Досто]евски. Каижевна за]едница Новог Сада, Октоих, Подгорица, 1994. С. 74.

26 Walsh H. The Permutations of a Complex Metaphor: Dostoevskij's Sunsets // The Slavic and East European Journal. Vol. 27. 1983. №3 (Autumn). P. 293-301.

27 K$pinski A. Melancholia. Warszawa, 1974. P. 47.

28 Евдокимов П. Уметност иконе. Београд, 2009. С. 91.

7. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: в 15 т. СПб.: Наука, 1994. Т. 13. С. 319-320.

8. Жид А. Предавала о Досто]евском // Жид А, Жирар Р. Досто]евски. Кгаижевна за]ед-ница Новог Сада, Октоих, Подгорица, 1994. С. 9-138.

9. Стоjановиh Д. Ра]ски ум Досто]евског. Београд: Филолошки факултет у Београду и Чиго]а штампа, 2003. Друго допущено издагае.

10. Туниманов В. Приемы повествования в «Кроткой» // Вестник Ленинградского государственного университета. Серия истории, языка, литературы. № 2. Вып. 1. 1965.

11. ШmеjнбергА. Систем слободе Ф.М. Досто]евског. Београд: Логос, 1996.

12. Bagby L. Введение в Кроткую: Писатель/Читатель/Обьект // Dostoevsky Studies. Vol. 9. 1988. P. 127-135.

13. Barthes R.. Fragments d'un discourse amoureux. Paris: Seuil, 1977. Coll. „Tel Quel".

14. Dukas V., Lawson R.. Goethe in Dostoevskij's Critical Works // The German Quarterly. Vol. 39. 1966. № 3 (May). P. 348-357.

15. Jackson R.. L. Dostoevski's Quest for Form. New Haven, 1966.

16. K^pinski A. Melancholia. Warszawa, 1974.

17. Lesniewska M. „Poslowie" // Dostojewski F. Opowiesci fantastyczne. Krakow, 1979.

18. Mochulsky К. Dostoevsky: His Life and Work. Princeton, 1967.

19. Rosenshield G. First-Versus Third-Person Narration in Crime and Punishment // The Slavic and East European Journal. Vol. 17. 1973. №4 (Winter). P. 399-407.

20. Suchanek L. Молча говорить — Повесть Ф. М. Достоевского «Кроткая» // Dostoevsky Studies. 1985. Vol. 6. P. 125-142.

21. Tischner J. Swiat ludzkiej nadziei. Krakow, 1975.

22. Walsh H. The Permutations of a Complex Metaphor: Dostoevskij's Sunsets // The Slavic and East European Journal. Vol. 27. 1983. № 3 (Autumn). P. 293-301.

Deacon Nicola Maroyevich. The Story of F.M. Dostoyevsky «Krotkaya» ["The meek"] and the Question of Suicide.

The article considers Fyodor Dostoevsky's story "The meek" in the context of the question of suicide. The theme of suicide is present throughout Dostoevsky's work and is never an unambiguous phenomenon in it. The clarification of the metaphysical principle gives an impulse for destructive action, since this is the only suicide of Dostoevsky who has a witness. The suicide demonstrates the most spectacular and strongest proof of the impossibility of achieving a dialogue. By suicide of "The meek" Dostoyevsky poses a metaphysical question, to which he does not give an answer. The author believes that the heroine of the story goes to the Otherworld as a Christian, not reconciling with the cruel fate that befell her and which obliged her to serve the mammon along with her husband-cheating.

Keywords: Fyodor Mikhailovich Dostoyevsky, «Krotkaya» ["The meek"], suicide, icon, Theotokos, Beyond World, mammon, husband, Christian.

Deacon Nicola Maroyevich — Doctor of Theological sciences (Serbian Orthodox Church) (marojevicnikola@gmail.com).

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.