CC BY
83
УДК 821.161.1 (091)
М.Б. Низовцева
Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Р.М. Лазарчук
ПОВЕСТЬ А.С. ПУШКИНА «ГРОБОВЩИК» И ОДА Г.Р. ДЕРЖАВИНА «ВОДОПАД»:
ДИАЛОГ НА ПРЕДМЕТНОМ УРОВНЕ
Статья посвящена изучению связи пушкинской повести и державинской оды в сфере предметной изобразительности. Рассматриваются формальные тезаурусы оды и повести. Анализируются два предметных «совпадения» в «Водопаде» и «Гробовщике»: броня и рубище. Выявляется диалогическая природа отношений между одой Державина и повестью Пушкина. Устанавливаются такие формы диалога произведений на предметном уровне, как отталкивание, пародия, преодоление, усвоение и развитие.
Повесть, ода, диалог, формальный тезаурус, художественный предмет, портрет.
The article is dedicated to studying the relation of Pushkin's narrative and Derzhavin's ode in the scope of subject depiction. Formal thesauruses of the ode and the narrative are considered. Two object coincidences - armor and rags - in "The Waterfall" and "The coffin maker" are analyzed. Dialogical nature of the relationships between Pushkin's narrative and Derzhavin's ode is revealed. Such forms of dialogue of the literary works at the object level as repellency, parody, overcoming, assimilation and progress are defined.
А narrative, an ode, a dialogue, formal thesaurus, an artistic object, a portrait.
Контекст, в котором следует рассматривать, единственную фантастическую повесть в составе «Повестей Белкина» - «Гробовщик» (1830), наметил сам Пушкин, выбрав в качестве эпиграфа строки из державинской оды «Водопад»1 (1791-1794): «Не зрим ли каждый день гробов, / Седин дряхлеющей вселенной?». Эпиграф ориентирует на осмысление семантики образа гроба в обоих произведениях, поэтому в центре внимания пушкинистов оказывался ограниченный круг предметов, связанный с профессиональной деятельностью Адрияна Прохорова. Традиция подобного изучения оды и повести заложена В. В. Виноградовым, показавшим отличие в понимании одного и того же образа - гроба - в произведениях Державина и Пушкина: философское осмысление вопросов жизни и смерти в оде оборачивается в «цеховой» повести бытом московского ремесленника, в котором гробы -«изделия хозяина, произведения ремесла, товар, предмет торговли, расходов и убытков» [2, с. 464]. Такому пониманию гробов «иронически противостоит» эпиграф: «В реалистически воспроизведенный мир профессионально-бытовых повседневных отношений, в мещанскую действительность жизни ремесленников, низвергается символическая риторика державинского „Водопада"» [2, с. 465].
В исследовательской литературе сложились два подхода к характеру отношений пушкинской повести и державинской оды. Первый восходит к идеям В.В. Виноградова, изложенным в книге «Стиль Пушкина». Его последователи определяют связь произведений как конфликт [1, с. 69]; [15, с. 29]; [9, с. 212]; [14, с. 227-228] или контраст [13, с. 109]; [4, с. 109]. Иной позиции придерживается С. А. Салова. В отличие от
1 С точки зрения жанровой природы «Водопад» рассматривается нами как особая «державинская» (П.А. Вяземский) ода, «развернутое сюжетное стихотворение» [6, с. 278].
своих предшественников, указывавших на «конфликтные отношения между пафосом поэтико-философских медитаций о жизни и смерти, с одной стороны, и прозой существования торгующего гробами ремесленника, с другой», исследовательница полагает, что связь между «эпиграфом и основной коллизией повести о гробовщике более значительна и многозначна». Пушкин «подвергает гротескной материализации» ряд образов: во-первых, метафора «гробы - седины вселенной» проецируется на реальный быт живущего в непосредственном соседстве с гробами и другими принадлежностями похоронного ритуала гробовщика Прохорова; во-вторых, метафора «двери скрып подземной» Державина «преобразуется» Пушкиным в прозаическую калитку; в-третьих, Пушкин трансформирует и переосмысляет воспринятый у Державина мотив падения-смерти [12, с. 146 - 147].
В центре нашего внимания - диалог «Гробовщика» А. С. Пушкина с «Водопадом» Г.Р. Державина в сфере предметной изобразительности. Формальные тезаурусы (М.Л. Гаспаров) оды и повести отличаются количеством и набором предметов. Степень предметной насыщенности в «Водопаде» и «Гробовщике» неодинакова. Тезаурусы обоих произведений, незначительно отличаясь по числу рубрик (в оде - 8, в повести - 7), имеют разные количественные показатели: 44 и 109 словоупотреблений соответственно. Доминирующие в тезаурусе «Водопада» рубрики, отвечающие канону жанра оды, в тезаурусе «Гробовщика» отсутствуют или заполнены минимально: «Атрибуты власти» (12 и 0 словоупотреблений), «Оружие» (9 и 1). Ядро вещного поля повести образует неактуальная в тезаурусе оды рубрика «Дом и интерьер» - 65 словоупотреблений (в оде - 5). Если в тезаурусе «Водопада» содержатся рубрики «Инструменты» (3), «Топографические приборы и принадлежности» (2), то отличительная черта тезауруса
«Гробовщика» - наличие в нем рубрик «Похоронные принадлежности» (17), «Гастрономия» (6). Рубрика «Средства передвижения» в тезаурусе оды включает 5 словоупотреблений, в тезаурусе повести - 1. По одному словоупотреблению в тезаурусах произведений приходится на рубрику «Деньги». Общая рубрика «Костюм», по сравнению с тезаурусом оды, в тезаурусе повести представлена разнообразнее: кроме под-рубрик «Тип одежды», «Элементы обмундирования», она содержит подрубрики «Обувь» и «Ткань». Проанализируем два имеющихся в тезаурусах предметных «совпадения», принадлежащих данной рубрике: броню и рубище.
В «Водопаде» броня, встречающаяся 1 раз и образующая вместе с сопряженными друг с другом предметами разных рубрик, шлем («Костюм»), копье (2), меч, щит («Оружие»), меры, чертеж («Топографические приборы и принадлежности»), шатер («Дом и интерьер»), вещное окружение П.А. Румянцева, является деталью портрета героя: «Я вижу - некий муж седой / Склонился на руку главой. / Копье (курсив здесь и далее мой. - М.Н.) и меч, и щит великой, / Стена отечества всего, / И шлем, обвитый повиликой, / Лежат во мху у ног его. / В броне блистая златордя-ной, / Как вечер на заре румяной, / Сидит - и, взор вперя водам, / В глубокой думе рассуждает» [5, с. 179-180]. При описании «мужа седого» Державин использует свойственный стихотворной речи инверсированный порядок слов: броня златордяная. С помощью вынесенного в постпозицию сложносостав-ного эпитета златордяная1 передается колористический признак предмета. А.В. Чичерин отмечал: «Державину по праву принадлежит слава поэта-живописца, палитра его богата, и цвета его густы, зримы, не поглощены изображаемым предметом...» [16, с. 320].
Попадая из оды в повесть, броня претерпевает трансформацию. Предмет «взят» из стиха сказки А.Е. Измайлова «Дура Пахомовна» (1824) [7, с. 99]: «.Юрко стал опять расхаживать <...> с секирой и в броне сермяжной» [10, с. 91]. Броня, получившая определение «сермяжная» (сделанная из грубого, неокрашенного сукна - сермяги2), есть не что иное, как солдатская шинель, применяется для комической характеристики персонажа. В отличие от «Водопада» в «Гробовщике» броня дана в сниженном виде, иными словами, иронически переосмыслена.
«Совпадение» в оде и повести еще одного предмета - рубища - едва ли можно считать случайным. Рубище - слагаемое вещесферы Г. А. Потемкина, на передний план которой выдвигаются реалии, связанные с властью: венец, венок, трон (2) - традиционные единицы одического словаря. Державин, стремясь создать индивидуальный образ героя, перечисляет реальные предметы, принадлежащие князю -венок («Атрибуты власти») и булава («Оружие»), -
1 Державин «подбирает сверхточные, именно в смысле внешней конкретности, эпитеты, а когда их не хватает, создает <...> новые составные, такие как. <...> „Златордяная броня".» [3, с. 354].
2 Данное слово, согласно «Словарю языка Пушкина», зафиксировано лишь в исследуемой повести.
которые вместе с тем становятся членами развернутой метафорической конструкции, обозначающей смерть своего владельца: «Потух лавровый твой венок, / Гранена булава упала, / Меч в полножны войти чуть смог / Екатерина возрыдала» [5, с. 187]. С названными предметами перекликается факел в пушкинской повести. В доме гробовщика факел - атрибут похоронного обряда, тогда как на вывеске, «изображающей дородного Амура с опрокинутым факелом в руке», факел, согласно эмблематической традиции, прочитывается как символ: «перевернутый факел -угасшая жизнь» [11, с. 521].
Рубище упоминается единственный раз при изображении умершего Потемкина: «Чей труп, как на распутье мгла, / Лежит на темном лоне нощи? / Простое рубище чресла, / Две лепте покрывают очи, / Прижаты к хладной груди персты, / Уста безмолвствуют отверсты!» [5, с. 185]. Просторечное рубище, наделенное эпитетом «простое», контрастирует со словом высокого стиля порфира, данным через отрицание: «Решитель дум в войне и мире, / Могущ - хотя и не в порфире» [5, с. 185]. Из «Объяснений Державина к своим сочинениям» становится известно, что князь Потемкин умер на дороге и оставался целую ночь лежащим в степи, покрытым простым плащом. Через предмет, рубище, утверждается мысль о конечности всего живого, неотвратимости наступления смерти.
В фантастической части повести Прохоров видит одетого в рубище мертвеца. Рубище, ветхая рваная одежда, выделяет бедняка, «недавно даром похороненного», из «толпы» гостей, пришедших по приглашению гробовщика на его новоселье, и противопоставлено мундирам, кафтанам. Эпитет «простое» излишен, и он снимается. Во сне представлено «московское общество в социальном разрезе» [8, с. 99]. Земная жизнь проецируется на загробное бытие, поэтому в мире неживых соблюдается социальная иерархия: «Все они, дамы и мужчины, окружили гробовщика с поклонами и приветствиями, кроме одного бедняка, недавно даром похороненного, который, совестясь и стыдясь своего рубища, не приближался, и стоял смиренно в углу. Прочие все одеты были благопристойно: покойницы в чепцах и лентах, мертвецы чиновные в мундирах, но с бородами небритыми, купцы в праздничных кафтанах» [10, с. 93]. Одежда свидетельствует о статусе человека. «Мертвецы православные» явились на новоселье в той одежде, в которой были похоронены.
Костюм в повести наделяется знаковым содержанием, характеризуя своего носителя. Отказываясь описывать костюм гробовщика: «Не стану описывать ни русского кафтана Адрияна Прохорова, ни европейского наряда Акулины и Дарьи. Полагаю, однако ж, не излишним заметить, что обе девицы надели желтые шляпки и красные башмаки...» [10, с. 91], - Пушкин ограничивается его называнием (кафтан) и указанием на тип кафтана - русский. По словам А. П. Чудакова, здесь «изобразительная скупость демонстративна» [17, с. 55]. Следует отметить, что русский кафтан гробовщика особенно выделяется «на фоне» европейского наряда. У Адрияна и его дочерей разные предпочтения в одежде. Европей-
ский наряд обнаруживает следование навязанной извне моде, а безвкусие Акулины и Дарьи показано через нелепое сочетание цветов элементов костюма (желтые шляпки и красные башмаки).
Вопреки сложившейся точке зрения отношения между одой и повестью нельзя свести к конфликту или контрасту, а можно определить только как диалогические. На предметном уровне диалог «Гробовщика» с «Водопадом» осуществляется в разных формах:
1. Отталкивание. В произведениях используются разные критерии отбора вещей. Если Державин осуществляет отбор предметов, следуя одическому канону, то предметный слой пушкинской повести плотнее и разнообразнее. Расширение сферы изображаемой действительности связано с реалистическими принципами «Гробовщика». Не случайно «Повести Белкина» называют энциклопедией провинциальной жизни.
2. Пародия. Пушкин, обращаясь к предметам державинской оды, иронически их переосмысливает.
3. Преодоление. В «Водопаде» в силу специфики стихотворного типа речи предметы совмещают конкретное значение и метафорическое (венок, булава). Пушкин в прозаической повести «Гробовщик» преодолевает державинский символизм и сохраняет предметное содержание слова. При изображении вещей проявляются типичные для Пушкина-прозаика стилевые черты: точность и краткость.
4. Усвоение и развитие. Предметы в пушкинском «Гробовщике», так же как и в державинском «Водопаде», выполняют характерологическую функцию. В оде предметы участвуют в создании индивидуальных образов героев (Румянцеву и Потемкину соответствует свой набор предметов). В реалистической повести «Гробовщик» одежда имеет знаковую природу и дифференцирует персонажей. В обоих произведениях предмет становится средством создания портрета.
Таким образом, уже в «Гробовщике», первой по времени написания повести цикла, Пушкиным задан тип отношений к контексту - диалог.
Литература
1. Берковский, Н.Я. О «Повестях Белкина» / Н.Я. Бер-ковский // Берковский Н.Я. О русской литературе: сб. статей. - Л., 1985. - С. 7 - 111.
2. Виноградов, В.В. Стиль Пушкина / В.В. Виноградов. - М., 1941.
3. Гуковский, Г.А. Русская литература XVIII века / Г.А. Гу-ковский. - М., 1999.
4. Дебрецени, П. Блудная дочь. Анализ художественной прозы Пушкина / П. Дебрецени. - СПб., 1996.
5. Державин, Г.Р. Стихотворения / Г.Р. Державин; вступ. ст., подгот. текста и общ. ред. Д.Д. Благого; примеч. В.А. Запа-дова. - Л., 1957.
6. Западов, А.В. Поэты XVIII века. М.В. Ломоносов, Г.Р. Державин / А.В. Западов. - М., 1979.
7. Комментарии к «Повестям Белкина». «Гробовщик» / Н.Н. Смирнова // Пушкин А.С. Повести Белкина / под ред. Н.К. Гея, И.Л. Поповой. - М., 1999. - С. 81-112.
8. Петрунина, Н.Н. Проза Пушкина: Пути эволюции / Н.Н. Петрунина. - Л., 1987.
9. Поволоцкая, О. «Гробовщик»: коллизия и смысл / О. Поволоцкая // Вопр. лит. - 1989. - № 12. - С. 210-224.
10. Пушкин, А.С. Полн. собр. соч. В 17 т. Т. VIII (1). Романы и повести. Путешествия / А. С. Пушкин. - М.; Л., 1949. - С. 87 - 94.
11. Сазонова, Л.И. Эмблематика и изобразительные мотивы в «Повестях Белкина» / Л.И. Сазонова // Пушкин А.С. Повести Белкина. - М., 1999. - С. 510 - 534.
12. Салова, С.А. Об эпиграфе к повести «Гробовщик» / С.А. Салова // Университетский пушкинский сборник. - М., 1999. - С. 146-153.
13. Сыроватко, Л.В. «Какие сны приснятся в смертном сне?» (Об одном диалоге Г.Р. Державина и приказчика Б.В.) / Л.В. Сыроватко // Начало: сб. работ молодых ученых. -М., 1995. - Вып. 3. - С. 108-110.
14. Удодов, Б.Т. Пушкин: Художественная антропология / Б.Т. Удодов. - Воронеж, 1999.
15. Хализев, В.Е. Литературные реминисценции в «Повестях Белкина» / В.Е. Хализев, С.В. Шешунова // Болдинские чтения. - Горький, 1985. - С. 28-45.
16. Чичерин, А.В. Очерки по истории русского литературного стиля / А.В. Чичерин. - М., 1977.
17. Чудаков, А.П. К поэтике пушкинской прозы / А.П. Чудаков // Болдинские чтения. - Горький, 1981. - С. 54-68.
УДК 81+070
Э.Г. Никитина
ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ВОСПРИЯТИЯ ТЕЛЕВИЗИОННЫХ СПОРТИВНЫХ РЕПОРТАЖЕЙ
Статья посвящена рассмотрению влияния отдельных характеристик телевизионного спортивного репортажа на зрителей. Проведенное экспериментальное исследование, выбранные методы анализа и статистической обработки данных позволили обнаружить, что на оценку репортажа влияют видеоряд, личности интервьюируемых и качество речи корреспондента.
Телевизионный спортивный репортаж, характеристики, корреспондент, интервьюируемые, семантический дифференциал.
This article is devoted to the discussion of the effects of different characteristics of the sport television reportage on their perception by viewers. The conducted experiment, chosen method of analysis and statistic data processing helped to discover that the evaluation of the reportage is mainly determined by the reportage video, interviewees' personality and correspondent's quality of speech.
Sport television reportage, characteristics, correspondent, interviewees, semantic differential.
