CC BY
38
4. Закон Волгоградской области от 20 февраля 1995 года № 21-ОД «Об организации местного самоуправления в Волгоградской области» // Волгоградская правда. 1995. 2 марта (утратил силу).
5. Областной закон Ростовской области от 15 января 1996 года № 9-ЗС «О местном самоуправлении в Ростовской области» // Наше время. 1996. 23 января (утратил силу).
6. Областной закон Ростовской области от 28 декабря 2005 года №9 436-ЗС «О местном самоуправлении в Ростовской области» // Наше время. 2005. 29 декабря.
7. Васильев В. И. Местное самоуправление: закон четвертый // Журнал российского права. 2004. № 1.
8. Областной закон Ростовской области от 27 декабря 2004 года № 238-ЗС «Об установлении границы и наделении статусом городского округа муниципального образования "Город Ростов-на-Дону"» // Наше время. 2004. 29 декабря.
9. Закон Волгоградской области от 07 мая 2013 года № 43-ОД «Об объединении Комсомольского сельского поселения и Ленинского сельского поселения, входящих в состав Николаевского муниципального района Волгоградской области,
о внесении изменений в закон Волгоградской области от 14 февраля 2005 года № 1005-ОД "Об установлении границ и наделении статусом Николаевского района и муниципальных образований в его составе" и закон Волгоградской области от 18 ноября 2005 года № 1120-ОД "Об установлении наименований органов местного самоуправления в Волгоградской области"» // Волгоградская правда. 2013. 22 мая.
10. Закон Волгоградской области от 29 мая 2014 года № 70-0Д «О некоторых вопросах формирования органов местного самоуправления в Волгоградской области» // Волгоградская правда. 2014. 31 мая.
11. Определение Верховного суда РФ от 17.12.2014 № 60-АПГ14-5 «Об оставлении без изменения решения Камчатского краевого суда от 16.09.2014, которым было отказано в удовлетворении заявления о признании недействующим со дня принятия закона Камчатского края от 04.06.2014 № 463 "Об отдельных вопросах формирования представительных органов муниципальных районов и избрания глав муниципальных образований в Камчатском крае"». URL // http: // consultant.ru
УДК 321 ББК 66
Е. А. Пахомова
ПОТРЕБИТЕЛЬСКИЙ ПАТЕРНАЛИЗМ КАК ЧАСТЬ ОБЩЕСТВЕННОГО ДОГОВОРА В РОССИИ
В статье рассмотрены отдельные аспекты взаимоотношений Российского государства и общества. Частично опровергнуты господствующие идеи о специфике патернализма в России. Автор приходит к выводу о наличии потребительского патернализма, определяет его отношение к надконституционной культуре.
Ключевые слова: общественный договор, государство, общество, потребительский патернализм, уровень благосостояния.
CONSUMER PATERNALISM AS A PART OF THE PUBLIC CONTRACT IN RUSSIA
The article deals with some aspects of relations between the state and society in Russia. Partially contradicted prevailing ideas about the specifics of paternalizm in Russia. It is concluded that consumer paternalizm. The ratio of the consumer culture of paternalism.
Keywords: social contract, state, society, consumer paternalizm, level of welfare.
Одной из важнейших составляющих политической системы является общественный договор. Начиная с XVII века исследователями давались разные определения данного феномена. В целом же, по нашему мнению, под общественным договором можно понимать некую формулу или идею,
которая лежит в основе устойчивой конструкции, состоящей из формальных и неформальных институтов и обеспечивающей взаимоприемлемое сосуществование государства и общества.
Очевидно, что формулирование нового определения общественного договора в условиях
трансформации государства и общества представляется крайне сложной задачей, так как на смену советской, патерналистской, по сути, модели интеграции государства и населения приходит концепция взаимоотношений личности и государства, в которой патерналистские начала этих отношений уступали место социальному партнерству и сотрудничеству в соответствии с принципами гражданского общества [5, с. 132]. Вместе с тем ВЦИОМ с середины 2000-х годов фиксирует возрастающий в обществе спрос на социально ориентированное государство, заботящееся о своих гражданах [9, с. 99]. По некоторым данным, в настоящее время в оценке роли государства более 70 % респондентов обозначают ее как доминирующую и лишь каждый 4-й отдает предпочтение личной инициативе и активности [12, с. 183]. Таким образом, как показала практика, патернализм больше подходит для общественного договора в современных российских условиях, чем ставка на личную инициативу и активность. Нельзя также не признать, что политическая элита осознает это обстоятельство, в связи с чем в области социальной политики сделан ряд шагов навстречу основной части населения.
Вместе с тем традиция отечественного государственного патернализма представляет собой причудливый феномен. Недоучет отдельных его характеристик может привести к отрицательным последствиям, причем в практической сфере. Для наиболее адекватного описания этих аспектов прежде всего следует обратиться к особенностям взаимоотношений государства и населения, существовавших длительное время в российских реалиях, а потому повлиявших (причем весьма сильно) на менталитет народа.
Вполне традиционным считается следующее мнение: «...роль государства по отношению ко всем сферам общественной жизни всегда была исключительно велика, что обусловлено природными, социально-экономическими, социально-психологическими, геополитическими и другими факторами исторического бытия российского общества. Огромные малозаселенные пространства, совместное проживание десятков народов с самобытной культурой, сепаратизм местных элит, отсутствие развитых экономических связей между регионами, недостаточное развитие транспортной инфраструктуры и т. п. породили естественную потребность в сильном централизованном государстве, способном обеспечить целостность полиэтнического, поликонфессионального и поликультурного общества. Концентрация огромных властных, духовных, мате-
риальных и иных ресурсов в руках государства превратила его в наиболее важный институт российской цивилизации, кризис высших структур которого с неизбежностью вызывал распад институциональных механизмов интеграции и стабилизации общественных отношений» [8, с. 10].
Из сказанного следует, что русские представляют собой народ-этатист. Одними из наиболее значимых российских социокультурных ценностей являются вера в государство, эгалитаризм, патернализм [11, с. 135]. Из отечественного же государственничества следуют такие свойственные русским черты, как надежда и полагание на «ведущего» (государя, президента, прямого начальника) [4, с. 116]. Составляющей этих же представлений является укоренившееся мнение о том, что для русского народа характерно единство государства и гражданского общества [15, с. 9], а не взгляд на отношения между этими политическими субъектами как на конкурентно-консенсусные (именно такие идеи укоренились на Западе).
Во многом можно согласиться с исследователями, писавшими, что в отечественных реалиях «патернализм представлял собой установку на необходимость попечительства со стороны государственной власти и контроля за всеми сферами общественной жизни... Этатизм ориентировал российское общество или на "подчинение" государственной власти, или на ее "ниспровержение", но только не на "диалог" человека и власти, не на создание "механизмов" социального компромисса и учета общественного мнения в процессе принятия государственно-политических решений [10, с. 68-69].
Кроме того, господствует мнение, согласно которому для населения нашей страны характерны персонализация, сакрализация верховной власти, восприятие образа лидера сквозь призму представлений о спасителе, «отце-благодетеле», «царе-батюшке» в сочетании с клиентелизмом, абсолютизацией роли личности, склонностью к авторитаризму. Исследователи отмечают, что в патерналистской иерархии центральной фигурой выступает «царь-батюшка» [7, с. 47], то есть российская политическая культура может быть охарактеризована либо как провинциальная, либо как подданническая [14, с. 96].
Впрочем, сугубо одномерное понимание патерналистских реалий в отечественных условиях ведет к неадекватному описанию взаимоотношений государства и общества. Итак, суть патернализма на государственном уровне в принципе очевидна. Государство как совокупность персон и институтов выполняет ряд функций,
связанных с обеспечением жизнедеятельности населения (или хотя бы основной его массы), видящего в нем своего рода «отца родного». В упрощенном виде такой тип взаимоотношений государства и населения был характерен для ряда стран Восточной Азии, например, Японии и Китая.
Совсем тривиально государственный патернализм можно описать следующим образом. Государство ведет себя как добрый, но строгий отец семейства, то есть регламентирует отношения между детьми, обеспечивает их всем необходимым, наказывает за проступки. Население (дети) старается вести себя послушно, любит отца, выполняет его требования и т. п. В таких реалиях государство-отец берет на себя серьезные обязательства, связанные в первую очередь с социальным обеспечением, а также с трудоустройством своих жителей, в то время как последние должны отличаться большей лояльностью и более высокой степенью подчинения во всех сферах.
По нашему мнению, такой подход во многом неприемлем для оценки отечественных реалий. Прежде всего это связано с тем обстоятельством, что государство не могло играть долгое время гипертрофированно важную роль в жизни населения. Виной тому был географический фактор. Территория Российского государства велика, система дорог находилась по большей части в плачевном состоянии. Это не только порождает проблему внутренней консолидации [3, с. 6], но также демонстрирует, что во взаимоотношениях между государством и населением отсутствовал определенный порядок. К тому же чиновничий аппарат на местах был развит слабо. Как следствие, населению (в первую очередь крепостным крестьянам, проживавшим вдали от центра страны) приходилось контактировать не столько с государственными чиновниками, сколько со своим феодалом, а во многих случаях - с его представителем. Отношения с иными «государевыми людьми» носили эпизодический характер, но далеко не всегда вели к положительным, с точки зрения населения, результатам (например, это касалось сбора податей или же отдачи молодых людей в рекруты). В целом государство в России проявляло себя прежде всего в таких функциях, как военная, карательно-охранительная и религиозная (по сути, также носившая охранительный характер). В этих функциях роль государственных институтов зачастую могла трактоваться именно как гипертрофированная.
Государство не присутствовало в жизни большей части российского населения всегда и вез-
де. Оно зачастую воспринималось как «последняя надежда». Царь или же феодал виделись как доброе начало (хотя бы на каком-то хронологическом отрезке), а чиновник - наоборот. Неслучайно представление, согласно которому «каждый столоначальник немного помазанник Божий», в России не прижилось [6]. В связи с этим воспринимать такое отношение россиян к государству и его служащим как патерналистское в классическом понимании вряд ли следует. Крайне интересный пример, подтверждающий весьма противоречивый характер отечественного патернализма, приводил в своей работе профессор А. Аузан: в США, на Диком Западе, в случае побега преступника из тюрьмы население окрестных городков вместе с шерифом отправлялось в погоню за ним, в то время как в Сибири для беглых каторжников специально оставляли еду и т. п. [2, с. 30].
Необходимо отметить еще один важный аспект - отношение населения к правовым нормам, которые, как известно, либо государством создаются, либо им санкционируются. Государство не присутствовало постоянно в жизни значительной части населения страны, следовательно, большую роль в жизнедеятельности общества играли не столько вертикальные, сколько горизонтальные связи. Результатом этого стало не только появление большого числа неформальных институтов, но и основанное на жизненных реалиях представление о праве как о чем-то не всеобщем и необязательном (классическая формулировка «закон - что дышло, куда повернул - то и вышло»). Такой подход, по нашему мнению, совершенно немыслим в условиях государственного патернализма.
Относительно социально-экономических аспектов, напрямую связанных с общественным договором, отметим следующее: обеспечить населению относительно высокий уровень жизни государство было не в состоянии. Причины этого заключались в климатическом факторе (зона рискованного земледелия, частые неурожаи) и мобилизационном характере экономики (постоянная угроза ведения боевых действий при весьма ограниченных экономических ресурсах). Как следствие, население также было в основном лояльно, но очень часто эта лояльность носила ограниченный характер. Пределы ее ограничивались некими сложно определяемыми и, разумеется, нигде не прописанными минимальными значениями уровня потребления и максимально возможным уровнем эксплуатации. Как только хотя бы один из этих порогов (либо оба сразу) оказывался преодоленным, причем как по вине
государства, так и при его попустительстве, наступал социальный взрыв, напрочь опровергавший тезис о лояльности населения Российскому государству.
С другой стороны, даже в условиях ограниченности ресурсов государство должно было создавать комфортные условия для существования части населения, в первую очередь для истэблишмента. Это становилось возможным либо за счет непосредственного государственного финансирования, либо же, ввиду ограниченности материальных ресурсов, посредством предоставления различных льгот, включая монополии (классическим примером является дворянская монополия на винокурение).
Советский период, по нашему мнению, внес важное принципиальное изменение во взаимоотношения государства и населения. Суть его заключалась в усилении роли государства в социальном обеспечении по сравнению с досоветским периодом. Разумеется, такое новшество было закономерным, причем как по причине устранения тоталитарного режима, контролирующего все стороны жизнедеятельности общества (в том числе и социальную), так и ввиду распространения в ХХ столетии феномена социального государства. Данное обстоятельство закономерно вызвало усиление ожиданий разного рода благ от государства со стороны населения. Несмотря на ряд отрицательных аспектов, связанных с функционированием советской государственной машины, нельзя не признать, что в этот период было сделано очень многое для обеспечения населения жильем, создана система бесплатного здравоохранения, почти полностью ликвидирована безработица, открыт доступ к культуре для всех слоев населения.
Вместе с тем приходится констатировать, что по разным причинам материальных благ всем советским гражданам опять-таки не хватало. Как следствие, в ряде случаев нормой становилось то, что в институциональной экономике называется режимом коммунальной собственности. Исключительными правами на пользование некими ценностями в данном случае обладает определенная устойчивая группа (она же множество) [ 1, с. 101]. Следует признать, что довольно большая часть материальных ценностей в СССР как раз и распределялась в условиях создания именно таких групп, как правило, связанных прямо или косвенно с партийно-хозяйственным аппаратом или же с теми категориями населения, чья лояльность была особенно необходима властной элите (например, сотрудники КГБ, работники предприятий «среднего машиностроения»
и т. п.). История российской государственности и русского народа никак не способствовала вызреванию сколько-нибудь твердых традиций частной собственности.
В таких условиях было естественно, что наличествовало немало желающих приобщиться к ценностям, реализуемым в рамках режима коммунальной собственности. Более порядочные и законопослушные граждане опасались участвовать в мероприятиях, которые находились на грани пересечения норм морали и права, в то время как менее щепетильные были готовы к этому. Результат их усилий часто виделся наблюдателям так: «вклад в общее дело строительства государства был близок к нулю, а отдачу желал получить наивысшую, даже большую, чем имеют западные гуманисты в благоприятнейших климатических условиях, использовавшие на все 100 труд и классических, и современных модернистов» [13, с. 6]. Следовательно, в рамках режима коммунальной собственности закономерно процветали различные технологии (прежде всего так называемый блат), объективно содействовавшие повышению уровня социальной несправедливости.
Следует подчеркнуть, что важную роль в формулировании общественного договора играет то, что часто именуется надконституционной культурой. Под таковой зачастую следует понимать нечто, чего обществу не хватает и к чему оно стремится. Надконституционная культура в полном объеме у россиян не выработана, но очевидно, что частью таковой следует признать стремление к достаточно высоким стандартам потребления [2]. Неслучайно, что в период правления Л. Брежнева государство заключило со средним имущественным классом так называемую «маленькую сделку». Так она была названа американской слависткой Верой Данэм в противопоставление «большой сделке», под которой она понимала соглашение власти и среднего класса в 1930-е годы. В 1970-е годы суть соглашения состояла в том, чтобы сохранять стабильность и устойчивость режима за счет поддержки среднего класса и номенклатуры. Это касалось дифференциации заработной платы, легитимации элиты и терпимости по отношению к теневой экономике и неформальным экономическим практикам.
По нашему мнению, практика СССР периода застоя, равно как и отечественных реалий последнего десятилетия, наглядно демонстрирует следующее: россияне ориентированы преимущественно на общественный договор, в основе которого лежит сосуществование с государством, которое не препятствует или же содействует улучшению уровня благосостояния, выполняет обя-
зательства по социальному обеспечению и не настаивает на том, чтобы население в полном объеме выполняло перед ним свои обязанности, предписанные формальными институтами.
Таким образом, на протяжении длительного времени в России укоренилось мнение, что существует «добрый царь и злые бояре». Поскольку же «до Бога высоко, до Царя далеко», утвердилось крайне негативная оценка чиновников, а затем и полиции. Вера же в «добрую» верховную власть сохранялась, то есть патернализм, выражавшийся в вере в хорошего правителя, соседствовал с отрицательным отношением к государственным институтам. Результатом этого стал потребительский патернализм - формальная лояльность власти при стремлении пользоваться благами от государства и отсутствии четкой ориентации на поддержку властных институтов.
Как следствие, государство как совокупность институтов не является для рядовых россиян ни хорошим, ни плохим. Большинство граждан готово поддерживать власть, рассчитывая получить (и даже получая на практике) от государства необходимые материальные блага. Зачастую даже инициатива рядовых граждан в экономической сфере была сопряжена с поддержкой неэффективных экономических институтов. Так, хрестоматийным примером может служить несоответствие в 1990-е годы спада промышленного производства и спада потребления предприятиями электроэнергии. Суть такового заключалась в том, что рабочие на заводах не могли зачастую прокормиться за счет официальной зарплаты (владельцами и топ-менеджементом предприятий это осознавалось в полной мере), но им дозволялось использовать заводские мощности в небольшом объеме для своих целей - выполнения «левых» заказов.
В целом следует признать, что некоторые элементы «потребительского патернализма», по сути, стали частью надконституционной культуры и, естественно, не могут не быть составной частью отечественного общественного договора. Важной задачей государства в этих реалиях является не только всемерное содействие созданию высокого уровня потребления для основной массы населения, но и обеспечение справедливого доступа к ценностям, распределяемым в условиях режима коммунальной собственности.
Литература
1. Аузан А. Институциональная экономика. Новая институциональная экономическая теория. М., 2006.
2. Аузан А. Экономика всего. Как институты определяют нашу жизнь. М., 2014.
3. Бусыгина И. М., Филиппов М. Г. Конкурентоспособность российских регионов: хорошие институты или хорошая география? // Общественные науки и современность. 2013. № 6.
4. Еромасова А. А. Ментальность русского человека как феномен национальной культуры: фи-лософско-антропологический анализ: дис. ... д-ра филос. наук. СПб., 2007.
5. Журавлева А. М., Журавлев П. С. Новая концепция взаимоотношений личности и государства: от патернализма к социальному партнерству // Трансформация научных парадигм и коммуникативные практики в информационном социуме: сборник научных трудов. Томск, 2012.
6. Иоанн (митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский). Самодержавие духа: очерки русского самосознания. СПб., 1995.
7. Лазутина А. Л., Леушкин Д. В., Полусмак Т. Л. и другие. К вопросу о связи между трудовой и политической мотивацией в современной России // Социум и власть. 2014. № 3 (47).
8. Милюкова О., Федотов А. Этакратизм российского массового сознания // Власть. 2012. № 7.
9. Оськина О. И. Россия: между патернализмом и демократией // Каспийский регион: политика, экономика, культура. 2014. № 1 (35).
10. Павликов С. Г., Цуканов С. С. Московское централизованное государство: сочетание тенденций патернализма и «восточного стиля правления» // Ученые труды Российской академии адвокатуры и нотариата. 2010. № 4 (19).
11. Потемкина Т. В. Становление русской идеи как основы национального самосознания русского народа: история и современность: дис. ... канд. филос. наук. Краснодар, 2005.
12. Разинский Г. В. Синдром патернализма: первые результаты полевого исследования // Вестник Пермского национального исследовательского политехнического университета. Социально-экономические науки. 2011. № 1.
13. Серафимова А. Жили-были // Завтра. 2004. 28 июля.
14. Усикова Л. Ф. Политическая культура // Вестник Московского государственного гуманитарного университета им. М. А. Шолохова. История и политология. 2010. № 1.
15. Федоренко С. П. Государственно-правовая институционализация имперского принципа в современной России: дис. ... канд. юрид. наук. Ростов н/Д, 2006.
