18ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ, РЕЛИГИЯ, ЦЕРКОВЬ
С. М. Усманов
ПОТЕНЦИАЛЬНОЕ ПРАВОСЛАВИЕ VS ВАРВАРСТВО:
«РУССКАЯ ИДЕЯ» Н. БЕРДЯЕВА В ЗЕРКАЛЕ ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОЙ КОНЦЕПЦИИ П. СОРОКИНА
Введение
Тема данной статьи может показаться надуманной, содержательно незначительной, во всяком случае — слишком специальной. На наш взгляд, это отнюдь не так. Речь ведь идет ни много ни мало, как о будущем России. Точнее, о том, как его старались предвидеть такие крупные мыслители ХХ века, как Николай Бердяев и Питирим Сорокин. Прошли уже десятилетия после их смерти, однако наследие этих видных представителей Русского Зарубежья продолжает изучаться в нашей стране, и только за последнее десятилетие появились весьма интересные изыскания по данной тематике1.
Действительно, в творчестве и Бердяева, и Сорокина есть еще что открывать, изучать и осмыслять. Несмотря даже на то, что в современной России наследие Русского Зарубежья сколько-нибудь заметного общественного влияния не имеет. Подобное
© Усманов С. М., 2019
Усманов Сергей Михайлович — доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры всеобщей истории и международных отношений, заместитель главного редактора журнала «Интеллигенция и мир», Ивановский государственный университет. ilapsi@yandex.ru
Usmanov Sergey Mikhaylovich — doctor of historical sciences, docent, professor of department of general history and the international relations, the deputy chief editor of the journal «Intelligentsia and the World», Ivanovo State University.
положение представляется наглядным свидетельством нашего нынешнего неблагополучия, что само по себе не должно мешать дальнейшим поискам и открытиям в созданной русской эмиграцией после революционной катастрофы 1917 г. богатейшей энциклопедии общественной мысли. Думается, такие поиски и находки еще пригодятся будущим поколениям наших соотечественников. А работа на будущее — дело весьма благородное.
Переходя непосредственно к самой теме статьи, отметим, что Николай Александрович Бердяев является самым известным в мире русским философом ХХ века, а Питирим Александрович Сорокин — самым знаменитым социологом из наших соотечественников. Мало того, помимо всего прочего, Питирим Сорокин дал еще и свою интерпретацию творчества Николая Бердяева. В 1963 г. в Нью-Йорке вышла книга Сорокина «Историософия и социальная философия нашего времени»2. В ней наряду с творчеством других мыслителей анализировалось и наследие Бердяева. Фрагмент данной книги Питирима Сорокина, посвященный концепции Николая Бердяева, еще в 1992 г. в переводе И. М. Татаровской был напечатан в журнале «Кентавр»3, а спустя два года включен в объемный том «Н. А. Бердяев: pro et contra»4.
Странным образом, с тех пор истолкование Питиримом Сорокиным творчества Николая Бердяева так и не привлекло к себе внимания исследователей. По крайней мере, нам не удалось обнаружить ни одного значимого упоминания об этом в работах российских ученых. Думается, пора уже, хотя бы отчасти, исправить это упущение и принять во внимание размышления и выводы Питирима Александровича Сорокина, никогда не бывшего ни эпигоном, ни хулителем Николая Александровича Бердяева. Оригинальный, заинтересованный анализ, сделанный более полувека тому назад Пи-тиримом Сорокиным, вероятно, поможет нам более основательно постигнуть проблематику «Русской идеи» и яснее представить себе альтернативы развития России в нынешнем столетии.
Методы
В изучении избранной нами темы, прежде всего, необходим просопографический метод, который предполагает не просто рассмотрение сравнительных биографий двух протагонистов — Николая Бердяева и Питирима Сорокина. Но еще в большей
степени — обращение к личностям обоих мыслителей, к их индивидуальным предпочтениям, симпатиям и антипатиям, типам мышления, наконец, к особенностям мировоззрения.
Разумеется, в наших изысканиях весьма нужными и полезными оказываются исследовательские приемы и инструменты из арсенала интеллектуальной истории, особенно — контекстуа-лизм Квентина Скиннера. Как показал этот британский исследователь, для того чтобы воссоздать намерения тех или иных лиц, проявляющиеся в их речевых актах, необходимо определить «языковые конвенции», в которых и осуществляются такие акты высказывания. Иначе говоря, требуется глубоко проработать контекст тех понятий и высказываний, которые «вращаются» вокруг того или иного автора5.
Кроме того, в истолковании Николаем Бердяевым «Русской идеи» и ее интерпретации Питиримом Сорокиным, представляется уместным применение методик и возможностей феноменологии Эдмунда Гуссерля, в частности, разработанной этим немецким философом исследовательской практики «феноменологической дескрипции», позволяющей исключить всё эмпирическое, всё внешнее в содержании изучаемого предмета (например, в концептах «Русская идея» или будущее России)6.
Результаты
В той части книги «Историософия и социальная философия нашего времени», которую Питирим Александрович Сорокин посвятил изучению социокультурной концепции Бердяева, мы не обнаружим всеобъемлющего анализа творчества Николая Александровича. Сам Сорокин отмечал в своей работе, что он не будет касаться «метафизических концепций философии истории Бердяева», а рассмотрит лишь «основные эмпирические положения его трактовки исторических событий»7. Всё же, если ознакомиться с пятью пунктами сформулированных Питиримом Александровичем этих самых «эмпирических положений» концепции Бердяева, то можно увидеть в них и нечто большее, чем простое описание эмпирики.
Во-первых, Питирим Сорокин подчеркивает приверженность Бердяева интуитивному подходу познания исторических и социокультурных процессов. Во-вторых, согласно Сорокину,
Бердяев отрицает все линейные теории прогресса. В-третьих, как отмечает Питирим Александрович, Бердяев не упускает из виду того, на что не обращали внимания многие социологи, философы и историки: конечность всех великих культур и вместе с тем бессмертие заложенных в них непреходящих ценностей. В-четвертых, как полагал Сорокин, Бердяев помимо Шпенглера, а возможно и раньше его, пришел к выводу о том, что западная культура уже прошла свои стадии средневековья и секулярного гуманизма и вступает в «новое средневековье». В-пятых, Сорокин выявляет особенность понимания Бердяевым проблем кризиса и распада великих культур: в определенном смысле культура всегда противоположна жизни; когда жизнь становится «цивилизованной», счастливой и благополучной, тогда творческий дух культуры исчезает и на смену ей приходит «цивилизация»8.
Как видим, на самом деле Питирим Сорокин отнюдь не ограничился «эмпирическими положениями» историософской концепции Николая Бердяева. В книге Сорокина Бердяев представлен как крупный мыслитель, создатель оригинальной историко-культурной теории, сопоставимой с теориями Освальда Шпенглера, Филмера Нортропа, Вальтера Шубарта и некоторых других ученых. Мало того, Сорокин показывает, что Бердяев допускал возможность и иного пути изменения современного мира — пути «религиозного преобразования жизни». Как замечал Питирим Александрович, Николай Бердяев не исключал, что «переходная культура Запада изберет этот религиозный путь преобразования жизни для того, чтобы увековечить непреходящие ценности и приблизить человечество к настоящей духовной жизни»9.
Впрочем, самое интересное в трактовке Питиримом Сорокиным творчества Николая Бердяева — это, конечно, истолкование бердяевской версии «Русской идеи». Как подчеркивал Пити-рим Александрович в завершающих строках своих соображений о Бердяеве, «Россия может сыграть ведущую роль в распространении культуры, однако тем не менее эта роль остается проблематичной и неясной. Бердяев не так восторженно относится к России, как Шубарт, Данилевский и Шпенглер». Далее Сорокин приводит слова Бердяева о слабости традиции культуры в России и о силе в ней «варварского начала». Наконец, Питирим Александрович делает следующий обобщающий вывод о бердяевском
видении будущего России и русской культуры: «При таких обстоятельствах только потенциальная религиозность России в сочетании с постоянными страданиями и осознанием глубины кризиса могут помочь России найти путь религиозного преображения жизни вместо загнивающей нетворческой цивилизации или варварства»10.
Итак, по версии Питирима Сорокина, будущее России Николай Бердяев представлял как альтернативу «потенциальной религиозности» или «варварства». Внимательный читатель поздних произведений Бердяева в такой постановке вопроса не может не почувствовать сомнений. И действительно, если мы обратимся к программному труду позднего творчества Николая Александровича, книге «Русская идея», то увидим нечто иное. В итоговых положениях этой работы Бердяев уверенно заявлял: «Русская идея — эсхатологическая, обращенная к концу. <...> Возможна мутация и резкие изменения в результате революции. Это возможно и в результате русской революции. Но Божий замысел о народе остается тот же, и дело усилий свободы человека остаться верным этому замыслу. <...> Для Нового Иерусалима необходима коммюнотарность, братство людей, и для этого еще необходимо пережить эпоху Духа Св., в которой будет новое откровение об обществе. В России это подготовлялось»11. Так что сам Николай Бердяев предусматривал на будущее не альтернативу, а однозначную и, по сути, оптимистичную перспективу.
Обсуждение
Разумеется, Питирим Александрович Сорокин вовсе не стремился искажать творческие искания и находки своего старшего современника. К Бердяеву он относился с большим уважением и еще при его жизни дал ему высокую оценку в собственной книге «Россия и Соединенные Штаты»: «Бердяев стал выдающимся религиозным мыслителем и философом»12. Но всё же Бердяев и Сорокин — люди совершенно разные и принадлежат, можно сказать, к разным мирам: Николай Александрович был ярким представителем религиозно-философского крыла парижской эмиграции, а Питирим Александрович успешно интегрировался в американскую университетскую профессуру. И в России, и в эмиграции они практически не пересекались, правда, высланы
были из Советской России почти одновременно. Как отмечал Сорокин в 1963 г., «в одной группе со мной»13.
Еще очень характерно то обстоятельство, что Бердяев в своих работах Питирима Сорокина не упоминает, даже в книге «Русская идея», где он называет и оценивает труды и разработки многих соотечественников. Но ведь Бердяева интересовали религиозные мыслители и философы, к числу которых Питирим Сорокин не относился. Сорокин же творчество Бердяева, как мы уже видели, воспринимал весьма благожелательно и дал ему свою содержательную оценку.
Тем не менее, надо учесть некоторые особенности интерпретации Сорокиным наследия Бердяева. Прежде всего, стоит принять во внимание, что книга Питирима Александровича «Историософия и социальная философия нашего времени» вышла на английском языке и была предназначена для американского читателя. Хотя в ней автор прямо цитировал работы Бердяева, ни язык, ни стиль, ни главные интенции творчества Николая Александровича не являются в ней вполне узнаваемыми. Это связано как с некоторым упрощением мысли русского философа-эмигранта, так и с тем, что Сорокин четко не разграничивал размышлений Бердяева и собственных о них соображений.
Поэтому можно предположить, что сам Николай Бердяев мог бы и не принять такую версию собственного творчества. Тем более, что ему было свойственно резко отвечать не только оппонентам, но даже и доброжелательным комментаторам его текстов. Бердяевский темперамент сохранялся до конца дней философа-эмигранта. Свояченица Николая Александровича, Евгения Рапп, вспоминала оживленное общение Бердяева с гостями дома в последнее воскресенье его жизни 21 марта 1948 г.14
В самом главном вопросе о будущем России Питирим Сорокин, как мы уже старались показать, невольно «подправил» оптимистические ожидания Николая Бердяева. Вероятно, помимо всего прочего, Питирим Александрович не обратил внимания на некоторые существенные акценты, поставленные Бердяевым в поздних книгах и статьях. Кроме того, Сорокин едва ли мог вполне воспринимать «профетические» прорицания Бердяева-мыслителя, поскольку Питириму Александровичу была близка совсем другая сфера — научная рациональность.
Обращает на себя внимание и специфика использования мыслителями концепта «варварство». Оба нередко употребляли его в период революционных событий 1917 г. и в течение нескольких последующих лет: обычно в качестве весьма существенной характеристики кризисных явлений и потрясений современного мира. Это понятие в дискурсе Бердяева появляется даже раньше самих революционных событий 1917 г.15 Со своей стороны, Питирим Сорокин летом 1917 г. в эсеровской газете «Воля народа» характеризует «большевизм наших дней» и «значительную часть нашей революционной демократии» как «варварство» и «грубое невежество»16.
В последующие десятилетия и Бердяев, и Сорокин данный термин употребляют значительно реже и в ином контексте, не столь однозначно. В частности, в последней книге Николая Бердяева «На пороге новой эпохи», вышедшей на французском языке уже после смерти автора, отмечается, что «кризис современного мира» воспринимается как «варваризация», так как «дикий человек появляется снова»17. Питирим Сорокин в мемуарах, написанных в начале 60-х гг., по сути дела говорит о том же явлении, хотя прямо и не употребляя слово «варварство»: «Во всей человеческой истории едва ли найдется другой столь же пораженный безумием людских масс и особенно элит, столь же отмеченный превращением человека в худшего из зверей исторический момент, как нынешний»18.
Получается, что после Второй мировой войны и Бердяев, и Сорокин весьма критически оценивали состояние современного им мира. Оба мыслителя отчетливо выявляли его духовную и нравственную деградацию, используя в этом контексте концепт «варварство» или близкие к нему по значению понятия. Однако Николай Александрович Бердяев был здесь куда более оптимистичен, по крайней мере, по отношению к будущему России. Думается, что причины таких различий кроются в глубинах мировоззрения обоих мыслителей. Николай Бердяев при всех особенностях его философских пристрастий и человеческого темперамента во все зрелые годы своей жизни был православным христианином, а потому и не забывал о Домостроительстве Божием («Божием замысле»). Иначе видел мир Питирим Сорокин: «Сам человек верующий, но на свой особый манер, я не принадлежал
к какой-либо институционализированной религии. <...> я скорее был независимым нон-конформистом со своими собственными теориями, убеждениями, стандартами поведения и ценностными ориентациями, которые считал более истинными, универсальными и прочными, чем преходящие, мелкие и быстро устаревающие ценности и идеологические привязанности многих моих коллег и студентов»19.
Заключение
Известный исследователь истории русской мысли Сергей Михайлович Половинкин в сравнительно недавней статье с удовлетворением отмечал возвращение в нашу страну наследия Русского Зарубежья, в том числе и мыслителей с «философского парохода», высланных из Советской России в 1922 г.: «Авторы "философского парохода" вернулись на родину своими трудами. Они оказали сильнейшее влияние на современную религиозную мысль России»20.
Действительно, духовные, интеллектуальные и культурные богатства Русского Зарубежья стали в большой своей части доступными нашим соотечественникам. Другое дело — насколько они усвоены, осмыслены, включены в социокультурные трансформации, происходящие в нынешней России. Скорее, здесь по аналогии с образом «потенциальная религиозность» Питирима Сорокина можно рассуждать о потенциальных возможностях расширения горизонтов и углубления смыслов российского общественного сознания, иначе говоря — о «потенциальной культурности», «потенциальной интеллектуальности», «потенциальной интеллигентности».
Главное, что в наследии и Николая Бердяева, и Питирима Сорокина есть что почерпнуть для понимания «кризиса современного мира» и поиска возможных путей его преодоления. В таком контексте нельзя не заметить, что «профетические» ожидания Николая Бердяева в немалой степени перекликаются с пророчествами некоторых русских святых ХХ века. Стоит также признать меткость и актуальность для современной России дилеммы, сформулированной пятьдесят с лишним лет назад Пити-римом Сорокиным: потенциальная религиозность vs варварство. Действительно, для самосознания очень большой части наших
соотечественников религиозность остается пока только чем-то очень неопределенным, в лучшем случае — потенциальным. А варварство в современной России — явление и многообразное, и очень узнаваемое. В любом случае, соображения Николая Бердяева и Питирима Сорокина о России, о ее будущем и в нынешних условиях звучат свежо и нетривиально. Думается, они могут оказаться нужными и в интеллектуальных поисках будущих поколений наших соотечественников.
Примечания
1 Гаман Л. А. Н. А. Бердяев о войне // Вестник Томского государственного университета. 2014. № 3. С. 41—47; Гаман-Голутвина О. А. Творческое наследие Н. А. Бердяева и диалектика русской политической истории // Тетради по консерватизму. 2014. № 2. С. 42—46; Поляков Л. В. Философ и мир. Николай Бердяев как критик эпохи // Тетради по консерватизму. 2017. № 1. С. 62—71; Зюзев Н. Ф. Питирим Сорокин как консервативный мыслитель // Наследие. 2017. № 2. С. 32—37; и др.
2 Sorokin P. A. Modern Historical and Social Philosophies: Danilevsky, Spengler, Toynbee, Schubart, Berdyaev, Northrop, Kroeber, Schweitzer. N. Y., 1963.
3 Сорокин П. Николай Бердяев // Кентавр. 1992. Июль — август. С. 147—152.
4 Сорокин П. А. Н. А. Бердяев // Н. А. Бердяев: pro et contra. СПб., 1994. Кн. 1. С. 477—482.
5 Skinner Q. Meaning and understanding in the history of ideas // History and Theory. 1969. № 8. P. 3—53.
6 См. подробнее: Усманов С. М. Безысходные мечтания: русская интеллигенция между Востоком и Западом во второй половине XIX — начале XX века. Иваново, 1998. С. 35.
7 Сорокин П. А. Н. А. Бердяев. С. 477.
8 Там же. С. 477—481.
9 Там же. С. 481, 482.
10 Там же. С. 482.
11 Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // О России и русской философской культуре: философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990. С. 268, 269.
12 Сорокин П. А. Россия и Соединенные Штаты // Сорокин П. А. Кризис нашего времени. Россия и Соединенные Штаты. Сыктывкар, 2018. С. 325.
13 Сорокин П. А. Н. А. Бердяев. С. 477.
14 Штрихи воспоминаний // Н. А. Бердяев: pro et contra. Кн. 1. С. 81.
15 В этом смысле характерна статья Бердяева 1916 г.: Бердяев Н. Варварство и упадничество // Биржевые ведомости. 1916. 28 дек.
16 См.: Сорокин П. А. Заметки социолога: славянофильство наизнанку // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. Т. 1, № 3. С. 30, 32.
17 См.: Бердяев Н. А. Истина и откровение. СПб., 1996. С. 158, 215.
18 Сорокин П. А. Долгая дорога: автобиография. М., 1992. С. 194.
19 Там же. С. 187.
20 Половинкин С. М. Возвращение «философского парохода» // Философские науки. 2012. № 12. С. 128—129.
А. А. Корнилов
РЕЛИГИОЗНЫЕ НАСТРОЕНИЯ ПОСЛЕВОЕННОЙ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ В «ДОКЛАДНОЙ ЗАПИСКЕ» 1950 г. ПРОФЕССОРА И. П. ЧЕТВЕРИКОВА
Введение
Судьбы российской научной интеллигенции в эмиграции продолжают оставаться предметом исторических исследований1. Особый интерес для историков представляют биографии и разноплановая деятельность ученых, которые оказались в эмиграции в Германии после Второй мировой войны. Особенность внимания к судьбам этих людей связана с нехваткой источниковых материалов
© Корнилов А. А., 2019
Корнилов Александр Алексеевич — доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой зарубежного регионоведения и локальной истории Института международных отношений и мировой истории, Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет им. Н. И. Лобачевского. kornilov@imomi.unn.ru
Kornilov Aleksandr Alekseyevich — Doctor of historical sciences, professor, head of the Department of Regional Studies of Foreign Countries and Local History, Institute of International relations and World History, National Research Lobachevsky State University of Nizhni Novgorod.
