CC BY
12
А. В. Скоморохов
Институт философии РАН
ПОСТУПОК И СИМФОНИЯ
Морально-философскую критику этики определяет проблема согласования общего и особенного. Предполагается, что этика стоит на стороне общего (общества), а не особенного (индивида). Цель данной статьи: а) прояснить истоки проблематизации этики (отношения индивида к общему) в мысли XIX-XX вв., б) установить пути согласования особенного и общего в новой социокультурной ситуации, в) рассмотреть сложности, с которыми сталкивается в решении этого вопроса философия поступка.
Мы полагаем, что эмпирическому пути достижения общности (предполагающему репрессивное «снятие» единичного) противостоит онтологический путь, заключающийся в усмотрении истины (идеала), посредством интеллектуального схватывания сущности предмета. Именно опосредование отношения «общее - особенное» истиной (идеалом) обеспечивает их согласование. Соответственно, истоком проблематизации общего в современной мысли предстает социокультурная ситуация, определенная разочарованием в идеалах и целеполаганиях Нового времени. Реконструируется переход от этической системы Канта, в рамках которой идеальная перспектива вводилась учением о постулатах практического разума, к краху идеальной перспективы в мысли Ницше и Достоевского.
Тем самым, показывается, что процесс обессмысливания непреодолим в границах мысли, определенной принципами объективности и автономии. Отсюда следует, что (а) опираясь на поступок морального субъекта, невозможно решить исходную задачу согласования (субъективная нацеленность морального субъекта, действующего в условиях абсурда, с необходимостью расходится с общественно значимым смыслом его поступка); (б) задача гармонизации отношения индивида к общему требует поиска новых оснований и нового исторического целеполагания.
Ключевые слова: мораль, этика, универсальность, автономия, поступок, нигилизм, история, смысл.
A. V. Skomorokhov
Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences
(Moscow, Russia)
ACT AND SYMPHONY
The philosophical criticism of ethics is based on the problem of reconciling the general (universal) and the particular. It is assumed that ethics is on the side of the general (society), and not the particular (individual). The purpose of this article is to: a) clarify the origins of the problematisation of ethics (an individual's relation to the general) in the thought of XIX-XX century; b) identify ways to reconcile the particular and the general in the new socio-cultural situation, c) consider the difficulties encountered in solving this issue by the philosophy of action.
We believe that the successful coordination of the general and the particular requires the presence of an ideal mediating their attitude. Submission to the general, that is not sanctified by the universal law of universal significance cannot be justified. In this context, the sociocultural situation, defined by disillusionment with the ideals and goal-setting of the New Age is considered to be the source of the problematisation of the general (universal) in modern thought. The transition from the ethical system of Kant, in which the ideal perspective is introduced by the theory
of practical reasoning, to the collapse of the ideal perspective in the thought of Nietzsche and Dostoevsky, is being reconstructed.
It is shown that the process of absurdization is insurmountable within the perspective of autonomous moral agent. It follows that (a) relying on the act of moral agent, it is impossible to solve the task of the reconciliation of general and particular (the subjective focus of the moral subject, acting under absurdity, is necessarily in conflict with the objective, socially significant, meaning of his act); (b) the task of harmonizing relations between the individual and the society requires new historical goal setting.
Keywords: morality, ethics, universality, autonomy, act, nihilism, history, meaning.
DOI 10.22405/2304-4772-2019-1 -3-174-181
Введение
Главный мотив доклада Абдусалама Абдулкеримовича Гусейнова «Нравственная философия и этика», опубликованного во втором номере «Гуманитарных ведомостей ТГПУ имени Л.Н. Толстого» за 2019 г., морально-философская критика этики
Гусейнов, в частности, утверждает:
а) задача классической этики - поиск общезначимых норм поведения индивидов, ответ на вопрос «Что должен делать человек, чтобы соответствовать своему назначению, общему благу и т.п.?» - внутренне противоречива,
б) решая ее, стремясь найти общезначимую истину в вопросах морали, этика оказывается на стороне общего, а не особенного, общества, а не «живых, действующих индивидов» [3, с. 36-37].
С суждениями Гусейнова сложно не согласиться. Но возникает вопрос: почему слово, призывающее к моральной критике этики, звучит сегодня? На протяжении долгого времени классическая этика не замечала в своей задаче проблемы. На данное обстоятельство указывает, в частности, суждение Фридриха Ницше: «Науке морали недоставало проблемы самой морали: недоставало подозрения, что здесь есть нечто проблематичное» [6, с. 34].
Напротив, сегодня критика общего за его репрессивность к особенному определяет облик культуры в целом (см. ряд критик: тождества в логике, универсальности в этике, тональности в музыке; новый методологический аппарат философии и музыки (негативная диалектика, додекафония), новые социально-политические практики (внимание к инакости, нетождественности)).
Иными словами, проблему согласования общего и особенного необходимо рассмотреть в свете историко-философского момента. Только объяснив, каковы истоки становления «проблемы морали», можно понять, в какой мере моральная философия (философия поступка) может помочь в ее разрешении.
Понятие общности: от эмпирического к онтологическому
Прежде всего, необходимо прояснить: что подразумевается выражением «этика стоит на стороне общего»? О каком понятии «общности» идет здесь речь?
Известны два кардинальных пути достижения общности.
Первый путь (обобщение) может быть назван эмпирическим. Он заключается в «переходе от частного к общему путем выявления у данного объекта определенных абстрактных свойств и отбрасывания остальных, так что два объекта принадлежат одному и тому же роду, если оба они обладают выделенными свойствами» [2, с. 7].
Обобщение предполагает «снятие» единичного и неснимаемый конфликт единичного и общего, придающий общему репрессивный характер. Результат обобщения - социализированная этика, стоящая, в точности по Гусейнову, на стороне общего (типичного), а не особенного (инакового). Это этика, равнодушная к поступку, ответственности, выбору, трагедийной стороне морали и жизни.
Второй путь предполагает открытие истины интеллектуальным схватыванием сущности предмета и выражение открытой истины посредством универсального закона всемирного значения. Этот путь может быть назван онтологическим: он опосредует отношение «особенное - общее» великим идеалом.
Опосредование идеалом (истиной) обеспечивает согласование общего и особенного, недостижимое на пути обобщения. Только ощущая сопричастность великому идеалу и - через него - обществу, индивид переживает «мир людей в качестве своего мира» [3, с. 2].
По мысли Умберто Эко, образцом онтологической общности выступает миф: мифологический герой воплощает в своей неснимаемой особости универсальную идею (космический закон) [7, с. 181]. Однако, сопряжение частного и общего в идеале характерно не только для религиозно -мифологической картины мира, но также для эпох исторического творчества. Эти времена - подчас крайне жестокие к индивиду, его частному интересу и даже жизни, - как правило, не порождают сомнений вида «почему общее важнее частного?». Как отмечает Теодор Адорно, в подобные исторические периоды (например, в эпоху буржуазных революций) «каждый ощущает себя... представителем вышедшего на историческую арену класса во всей конкретной реальности его идеалов, как это имело место в случае великих буржуазных мыслителей рубежа XVIII и XIX вв.» [1, с. 8].
Рассмотрим в контексте суждения Адорно этическую теорию одного из таких мыслителей - Иммануила Канта. Как сказывается в ней отмеченная «конкретная реальность идеалов» и сопутствующая самопонятность морального?
От обоснования морали (Кант) к проблеме самой морали (Ницше)
С одной стороны, Кант обосновал неразрывную связь морали и универсальности. Первая формулировка категорического императива (согласно мысли Канта - высшего принципа нравственности) требует возведения субъективной максимы во всеобщий закон; возможность универсализации максимы выступает критерием ее моральности.
С другой стороны, Кант указывает, что без ответа на вопрос о смысле, а именно, без идеальной, сверхморальной, перспективы (заданной постулатами бытия Бога и бессмертия души), «нравственный закон совершенно лишается своей святости» [4, с. 454]. Т.е., по мысли Канта, напряжение отношения особенного и общего не снимается учением о моральном законе и категорическом императиве. Отношение индивида к общему и в границах этого учения остается главной проблемой этики Канта [1, с. 24]. И для ее разрешения оказывается необходимым постулирование идеальной (трансцендентной) перспективы.
Рассуждение Канта от разломов эмпирии к постулатам бытия Бога и бессмертия души, можно, вслед за Адорно, реконструировать следующим образом: 1) мир превратился бы в ад, если бы в нем не было единства разума с теми инстинктами, которые этот разум подавляет, 2) в аду, т.е. в коренным образом поврежденном мире, моральный закон был бы неисполним [1, с. 4]. Идеальная перспектива достижения высшего блага выступает, таким образом, необходимым условием возможности морального опыта.
Кантовское учение о постулатах еще раз свидетельствует: без перспективы, хотя бы и эфемерной, согласование общего и особенного не может быть осуществлено. Таким образом, проблема рассогласования общего и частного в современной культуре может быть конкретизирована как проблема утраты перспективы. Каковы истоки этой утраты?
Серьезная проблема кантовского рассуждения заключается в искусственном характере постулатов: идеальный (истинный) мир Канта не есть, но только допущен быть для решения конкретной задачи. Иными словами, идеал универсальной целокупности не может быть помыслен теоретическим разумом (см. антиномии чистого разума), и, как следствие, необходимое условие морального опыта обеспечивается путем проблематичного расширения разума.
Кант парадоксальным образом заключает от необходимости содействовать высшему благу к его возможности: «мы должны содействовать высшему благу (которое поэтому [курсив наш -А. С.] должно быть возможным») [4, с. 457]). Единственным основанием подобного заключения выступает оптимистическая презумпция «превосходного устроения мира» (Кант), характерная для буржуазной эпохи XVIII - начала XIX вв. (см. выше). «Все к лучшему в лучшем из миров» - этот оптимизм звучит в «Оде к радости», в учении о снятии противоречий, в строках о Фаусте, который «рвется в бой, и любит брать преграды и видит цель, манящую вдали», в лозунгах Великой французской революции, в духе истории и прогресса, и, наконец, в кантовских постулатах. Кант, замечает Адорно, вовсе не допускает возможность абсурдного, а именно ситуации, при которой устремленность к высшему благу есть, а возможности его достижения, даже в трансцендентной перспективе, нет. Социальный оптимизм не проговаривается Кантом, но предполагается кантовским рассуждением: он - «несказанное, проявляющееся через сказанное».
Диагноз Ницше - «Нет цели, нет ответа на вопрос «зачем?»» [6, с. 31], -лишает постулаты Канта опоры социального оптимизма. И уже герой Достоевского (Иван Карамазов) переворачивает постулат бытия Бога. Из страдания добродетельных людей (в пределе - детей) следует не бытие, а (моральная) смерть Бога. Даже если в потустороннем мире добродетельные люди будут вознаграждены, невозможно принять созданный Богом мир, основанный на зле и страдании. Если Бог и есть, то это злой Бог.
Крах постулатов означает, с одной стороны, возврат к исходной точке кантовского рассуждения, теперь в утвердительной форме: мир есть ад, поскольку в нем нет единства разума и подавляемых им инстинктов. С другой стороны, этот крах радикально ухудшает изначальную ситуацию сознанием ее безысходности: если раньше существовала возможность конструировать иные миры, то отныне «воспрещаются всякого рода окольные пути к скрытым мирам и ложным божествам — но с другой стороны этот мир, отрицать который уже [после краха постулатов - А. С.] более не хотят, становится невыносимым...» [6, с. 34].
В данной точке возникает развилка, обозначенная Ницше как выбор между «полным» и «неполным» нигилизмом. Ситуация абсурда может породить поиск нового смысла, взамен утраченного (неполный нигилизм), или утверждение волево-властного начала сверхчеловека в абсурдном мире (полный нигилизм).
Значение данной развилки сложно переоценить: путь полного нигилизма делает согласование особенного и общего невозможным. В ситуции абсурда правит или воля-к-власти сильного (Ницше), или презрительная жалость к слабосильному, не способному абсурд вынести (см. «Великий Инквизитор» Достоевского).
Вопрос, который, таким образом, представляется наиболее актуальным в связи с критикой этики Гусейновым, заключается в следующем: как возможно сегодня, в наличной социокультурной ситуации, после
а) разочарования в идеалах эпохи Модерн,
б) отказа от коммунистического проекта (как полагания нового смысла),
в) в отсутствие какой-либо внятой альтернативы,
г) после трагических событий XX века,
согласовать «общее» и «частное»? Согласовать не в теории, не в «башне из слоновой кости», а в «жизни»?
Нигилистические поступки
Гусейнов предлагает искать выход на путях философии поступка. Безусловно, невозможно не согласиться с тем, что «то, что принято, что красиво, что добро», должно быть произведено мной, должно «вырасти из меня самого» (М. Мамардашвили) [5, с. 173]. Но возможно ли в принципе произвести из-меня-самого «то, что принято» и «то, что добро»? Почему, перефразируя Достоевского, выходя из поступка, я заключаю не «бесконечным деспотизмом» и «вседозволенностью», а утверждением «доброго» и
«истинного»? Ведет ли Поступок (морального субъекта) к Симфонии (гармонии общего и частного)?
«У морали два конца: одним она упирается в субъекта (индивида), другим - в мир», - подчеркивает Гусейнов [3, с. 22]. Центральное обстоятельство, которое в этой связи необходимо иметь в виду: возможность суда мира над индивидом зависит от моральной оценки индивидом мира, поскольку «в неправильной жизни не может быть жизни правильной» [1, с. 4].
Парадокс, с которым в контексте потребности в правильном мире сталкивается идея моральной автономии, состоит в том, что
а) автономия морального субъекта предполагает несхождение онтологических тождеств, т.е. пространство Ничто (в условиях тождества бытия и мышления (бытия и блага) воле не осталось бы места),
б) пространство Ничто, рассмотренное этически, есть источник коренного несовершенства мироздания.
Таким образом, «возвышающий себя к закону, данному себе самому» моральный субъект обречен обнаружить коренное и неодолимое несовершенство мира, которое он, в свою очередь, обречен осудить. В момент, когда устремленность морального сознания к идеалу сопрягается с осознанием его недостижимости, «единственным исходом остается возможность определить весь этот мир становления как морок и измыслить в качестве истинного мира новый - потусторонний нашему. Но как только человек распознает, что этот новый мир создан им только из психологических потребностей [философское распознание искусственного характера потустороннего мира производится кантовским учением о постулатах - А. С.], возникает последняя форма нигилизма, заключающая в себе неверие в метафизический мир [6, с. 34].
Смысл трагедии автономного морального сознания можно, отсюда, кратко реконструировать в виде последовательного ряда утверждений.
Моральный субъект
а) не может (в качестве морального) принять мир, основанный на страдании,
б) не может (в качестве автономного) апеллировать к Смыслу, Богу, высшему разуму,
в) существуя в мире, который невозможно ни вынести, ни отрицать, приходит к моральному нигилизму (поскольку, повторим, правильная жизнь невозможна посреди неправильной).
Именно данная логика стоит за нигилистическими поступками - от «переоценки ценностей» Ницше до «возвращения Богу билета на вход в мировую гармонию» героем Достоевского и «уничтожения Девятой Симфонии» героя Томаса Манна.
Нигилистические поступки отличает, как минимум, два признака:
1) это «чистые» поступки: их совершает обостренно рефлексирующий моральный субъект, тоскующий по Богу и Смыслу;
2) в них - и ими - «субъективная моральная нацеленность поступка» радикально расходится с «общественно значимым смыслом».
Начав с моральной оценки мира, в котором страдают дети, моральный субъект, будучи не в силах ни вынести, ни отрицать, заключает построением диктатуры Великого Инквизитора. Начав с осуждения мира, «доктор Фаустус» заключает «уничтожением Девятой симфонии». («Я понял, этого не должно быть. Доброго и благородного. Того, во имя чего разрушались бастилии. Я понял, и я уничтожу это...»).
Поступок (морального субъекта), таким образом, не ведет к Симфонии (общего и частного). Напротив, уничтожение Симфонии («слияния рек, в котором встретилось и смешалось множество потоков,.. желания и мечты людей всех возрастов» (Ромен Роллан)) становится Поступком.
Адриан Леверкюн, в точности по Ницше, находится на последней ступени нигилистического процесса - накладывает запрет на конструирование «ложных божеств», ретуширующих боль и вину мира (кантовские постулаты, гегелевский синтез, трехчастная форма, тональность, «Ода к радости»...); они -психологическая лазейка («форма лжи») нужная для того, чтобы «не смотреть в лицо истине» (абсурда). И с отчаянием отвергает им же (имя Фауст подчеркивает единство судьбы западного человека в его идее) созданные ценности.
Заключение
У Адриана Леверкюна, как минимум, два прототипа: Ницше и Арнольд Шенберг. Таким образом, в фигуре Фауста XX века сочетаются идеи волево-властного начала и сострадания узникам Освенцима. Это обстоятесльство намекает на глубинное родство противоположностей, укорененных в ситуации абсурда. И на то, что только найдя новый ответ на вопрос «зачем», возможно согласовать субъективную нацеленность поступка и его общественно значимый смысл. Идеи философии поступка - личностного корня морали, бытийной ответственности, - должны быть согласованы с новым историческим целеполаганием. В «неправильном мире», в мире без цели, поступок морального субъекта необходимо оборачивается уничтожением симфонии.
Литература
1. Адорно Т. Проблемы философии морали / Пер. с нем. М. Л. Хорькова. М.: Республика, 2000. 239 с.
2. Вейль Г. Математический способ мышления / Ред. Б. В. Бирюков и А. Н. Паршин / Пер. с англ. Ю. А. Данилов. М.: Наука, 1989. 400 с.
3. Гусейнов А. А. Нравственная философия и этика // Гуманитарные ведомости ТГПУ имени Л.Н. Толстого. Вып. 2 (30). Тула, 2019. С. 8-39.
4. Кант И. Критика практического разума // Кант И. Соч. в 6 тт. Т. 4. Ч. I. М.: Мысль, 1965. 544 с.
5. Мамардашвили М. Лекции о Прусте (психологическая топология пути) / Ред. Е. В. Ознобкина, И. К. Мамардашвили, Ю. П. Сенокосов. М.: Ad Marginem, 1995. 548 с.
6. Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей / Пер. с нем. Е. Герцык и др. М.: Культурная революция, 2005. С. 3-568.
7. Эко У. Роль читателя. Исследования по семиотике текста / Пер. с англ. и итал. С. Д. Серебряного. СПб.: Symposium; М.: Изд-во РГГУ, 2005. 502 с.
References
1. Adorno T. Problemy filosofii morali [Problems of moral philosophy] / Per. s nem. M. L. Hor'kova. M.: Respublika, 2000. 239 s.
2. Vejl' G. Matematicheskij sposob myshleniya [Mathematical way of thinking] / Red. B. V. Biryukov i A. N. Parshin / Per. s angl. Yu. A. Danilov. M.: Nauka, 1989. 400 s.
3. Gusejnov A. A. Nravstvennaya filosofiya i etika [Moral philosophy and ethics] // Gumanitarnye vedomosti TGPU imeni L. N. Tolstogo. Vyp. 2 (31). Tula, 2019. S. 8-39.
4. Kant I. Kritika prakticheskogo razuma [Criticism of practical reason] // Kant I. Soch. v 6 tt. T. 4. CH. I. M.: Mysl', 1965. 544 s.
5. Mamardashvili M. Lekcii o Pruste (psihologicheskaya topologiya puti) [ Lectures on Proust (psychological topology of the path)] / Red. E. V. Oznobkina, I. K. Mamardashvili, Yu. P. Senokosov. M.: Ad Marginem, 1995. 548 s.
6. Nicshe F. Volya k vlasti. Opyt pereocenki vsekh cennostej [Will to power. Experience of revaluation of all values] / Per. s nem. E. Gercyk i dr. M.: Kul'turnaya revolyuciya, 2005. S. 3-568.
7. Eko U. Rol' chitatelya. Issledovaniya po semiotike teksta [Роль читателя. Исследования по семиотике текста] / Per. s angl. i ital. S. D. Serebryanogo. SPb.: Symposium; M.: Izd-vo RGGU, 2005. 502 s.
Статья поступила в редакцию 30.07.2019 Статья допущена к публикации 30.09.2019
The article was received by the editorial staff30.07.2019 The article is approved for publication30.09.2019
