CC BY
33
Вестник Челябинского государственного университета. 2012. № 2 (256).
Филология. Искусствоведение. Вып. 62. С. 42-45.
Е. З. Имаева
ПОСТРОЕНИЕ СМЫСЛА В ТЕКСТАХ НЕЯВНОГО СМЫСЛООБРАЗОВАНИЯ
В статье представлены теоретические положения, касающиеся понимания текстов неявного смысла, характеризуемых особыми программами текстопостроения. Образ в таком тексте следует рассматривать не как явление, в котором нечто отражается, а как одновременно и то, что отражается, и то, в чем отражается, и, самое главное, саму связь или отношение между ними. В этом случае к понятию «образ» применяется совершенно иная категория - категория отношения, связей.
Ключевые слова: смысл, образ, рефлексия, функциональные стили языка, эпитет, прилагательное, дробь текста, диалог, отрицательная модальность, текст неявного смысла.
Условно тексты можно поделить на два типа: первую группу, отражающую реалистическую сторону творчества писателя, и вторую группу, базирующуюся на «эксцентрической точке зрения». Данная статья посвящена текстам второй группы. И нам кажется, что наиболее ценным достоянием писателя являются элементы творчества, подхваченные модернизмом ХХ века. Вспомним слова оригинального языковеда-мыслителя А. А. Потебни, предвосхитившего развитие мирового языкознания: «Практическое значение теоретического языкознания должно состоять в том, чтобы сообщить человеку убеждение в субъективном содержании слова и уменье выделить этот элемент из объективного сочетания мысли и сло-ва»1.
Достаточно показателен в этом отношении фрагмент из романа К. Ишигуро «Когда мы были сиротами». При чтении романа именно такие эпизоды, которые вначале трудно поддаются объяснению, привлекают внимание читателя.
«The carpet is very thick, so that to move about the room, one is obliged to drag one’s feet, and all around, graying men in black jackets are doing just this, some even pressing forward their shoulders as if walking into a gale. The waiters, too, with their silver trays, lean into conversations at peculiar angles»2.
Данный отрывок характеризуется присутствием марионетки. Одним из условий создания письма, рефлектирующего изображение в духовном, является присутствие марионетки. «Марионетка, - по мнению В. А. Подорога,
- является кристаллизацией самого существа письма, стратегии анонимности». Автор пишет: «Марионетка не скрывает за собой лицо,
более того, она вообще не имеет лица, как не имеет тела в обыденном смысле, - она устроитель движения»3.
Как же двигаются марионетки?
Во-первых, они всегда движутся в направлении, поперечном к любому из возможных направлений растущего текста. Во-вторых, марионетка движется всегда по касательной к плоскости отталкивания. В-третьих, кукла-марионетка не может имитировать органические движения, но она имеет важное преимущество: она способна производить движения или бесконечно медленные, или бесконечно быстрые. Все вышеназванные характеристики движения мы находим в этом отрывке.
В современной литературе проблема творчества, написания романа становится главной. Следующий фрагмент представляет собой описание и одновременно инструкцию по написанию и пониманию текста.
«Так, но с чего же начать, какими словами? Все равно, начни словами: там, на пристанционном пруду. На пристанционном? Но это неверно, стилистическая ошибка. Водокачка непременно бы поправила, пристанционным называют буфет или газетный киоск, но не пруд, пруд может быть околостанционным. Ну, назови его околостанционным, разве в этом дело. Хорошо, тогда я так и начну: там, на около-станционном пруду. Минутку, а станция, сама станция, пожалуйста, если не трудно, опиши станцию, какая была станция, какая платформа: деревянная или бетонированная, какие дома стояли рядом, вероятно ты запомнил их цвет, или, возможно, ты знаешь людей, которые жили в тех домах на той станции? Да, я знаю, вернее, знал некоторых людей, которые жили на станции, и могу кое-что рассказать о
них, но не теперь, потом, когда-нибудь, а сейчас я опишу станцию»4.
Данный текст трудно поддается жанровому определению и демонстрирует, насколько условной становится в современной прозе граница между повествовательным и драматическим текстом. В современной литературе авторы стремятся устранить внешние препятствия на пути течения диалога (например, ремарки «он сказал», «она сказала» в романе).
Тем не менее, автор может намеренно прибегать к избыточности, как это происходит, например, в рассказе С. Беккета «Любовь и забвение». Повторы (she said, said Ruby, said Mrs Tough) не передают новой мысли, речь становится безразличной к собеседнику.
«What time is he coming?» she said.
«He said about three» said Ruby.
«With car?» said Mrs Tough.
«He hoped with car» answered Ruby5.
- В котором часу он должен прийти? -спросила мамаша О’Крутых.
- Он приедет на машине? - спросила мамаша О’Крутых.
- Он сказал, что надеется, что на машине,
- ответила Руби6
Обратимся к следующему тексту, где персонаж несет в себе след, отпечаток другого; автор описывает также сопоставимую с героем параллельную конфигурацию связей, связанную с текстом. В данном описании внешности героини это является самым важным. Образ полустерт, он лишен отчетливости и слагается не из описания действительности. Все устойчивые, объективные качества героя, даже его наружность, становятся объектом рефлексии с точки зрения текста.
«I saw her face a little clearer, it seemed normal to me, a face like millions of others. The eyes were crooked, but I didn’t know that till later. It looked neither young nor old, the face, as though stranded between the vernal and the sere. Such ambiguity I found difficult to bear, at that period. As to whether it was beautiful, the face, or had once been beautiful, or could conceivably become beautiful, I confess I could form no opinion. I had seen faces in photographs I might have found beautiful had I known even vaguely in what beauty was supposed to consist»1.
«Я теперь получше разглядел ее лицо. Лицо как лицо, каких миллионы. Она косила, но я это потом только понял. Не молодое лицо и не старое, так, что-то среднее между свежестью и увяданием. Мне тогда тяжело да-
валась такая двусмысленность. Ну а красивое это лицо или было красивым, или могло стать красивым - я, признаться, не в состоянии был понять. Я видывал на фотографиях лица, которые счел бы красивыми, имей я хоть какую-то точку отсчета»8.
Важную роль в данной дроби текста (под дробью текста мы понимаем отрывок текста от нескольких предложений до нескольких абзацев, достаточный для интерпретации и анализа рефлективного акта) играет прилагательное crooked. В предикативной конструкции прилагательное приписывает значению существительного некоторый новый признак в отличие от атрибутивной конструкции, где прилагательное семантически модифицирует (заранее заданное) значение существительного9. Прилагательное в данном примере умело маскирует истинную суть, меняет смысл существительного. Традиционно прилагательные рассматриваются как «украшение» существительных и считаются «архитектурным излишеством». А. Генис пишет: «Прилагательные умнее и коварнее других частей речи. Как опытный каратист, использующий не свою, а чужую силу, прилагательное либо разворачивает предложение, либо дает ему пронестись мимо цели. Как в том же карате, прилагательные берут не давлением, а взрывной силой»10. Добавим, что Дж. С. Милль (1804-1813) тоже считал, что признаки вещи, которые обозначаются прилагательными, являются преходящими наблюдаемыми признаками, а не сущностными призна-ками11.
В рассказе каждый признак, каждая черточка героини введена в кругозор текста. Здесь нет читательского сопереживания героине, и сам рассказ не очень правдоподобен. Но «заразительность» как признак искусства (как считал Л. Н. Толстой) здесь присутствует. Заметим, смысл данной дроби текста можно раскрыть только тогда, когда внимание читателя направляется прежде всего на те связи и отношения, которые существуют между элементами ситуации. Фактор отношения выдвигается на первое место, категория отношения абсолютизируется. В продуктах человеческой деятельности (в тексте) не только сосредоточена историческая форма освоения человеком мира, но также зафиксированы средства и способы этого освоения. Таким образом, если способ развития входит в процесс преобразования, тогда осуществляется возможность творческого совершенствования, а оно есть нечто большее,
44
Е. З. Имаева
нежели даже самое интенсивное и существенное развитие. Текст сообщает душе не только знание, но и действование. В слове «crooked» мы наблюдаем смещение от центра, от нормы, расфокусировку, поэтому создается атмосфера нестабильности. В этой связи Ю. Степанов пишет о двух системах образов12. Одна система складывается из словесно выраженных образов. Вторая, не связанная с первой и непосредственно не выраженная, образуется на основе первой системы. Это не изображаемое, а выражаемое. Читатель здесь должен совершить скачок за пределы ситуации.
«I saw her face a little clearer, it seemed normal to me, a face like millions of others. The eyes were crooked, but I didn’t know that till later. It looked neither young nor old, the face, as though stranded between the vernal and the sere. Such ambiguity I found difficult to bear, at that period. As to whether it was beautiful, the face, or had once been beautiful, or could conceivably become beautiful, I confess I could form no opinion. I had seen faces in photographs I might have found beautiful had I known even vaguely in what beauty was supposed to consist»13.
«Я теперь получше разглядел ее лицо. Лицо как лицо, каких миллионы. Она косила, но я это потом только понял. Не молодое лицо и не старое, так, что-то среднее между свежестью и увяданием. Мне тогда тяжело давалась такая двусмысленность. Ну а красивое это лицо или было красивым, или могло стать красивым - я, признаться, не в состоянии был понять. Я видывал на фотографиях лица, которые счел бы красивыми, имей я хоть какую-то точку отсчета»14.
Таким образом, смысловой образ в данном фрагменте искажен, сдвинут; валентности различных компонентов направлены в разные стороны, создавая возможности для разных интерпретаций. Здесь мы обнаруживаем образ-схему, в которой абстрагированное содержание сохраняет некоторые пространственные отношения входящих в него деталей. Такая образ-схема задает, а не описывает объект; полученные на схеме знания приписываются этому объекту. Данный подход В. М. Розин проиллюстрировал на примере «Пира» Платона, где схемы являются источниками рассуждений
о любви и получения знаний о ней15. Схема, по мнению В. М. Розина, - это самостоятельный предмет, выступающий одновременно как представление (или изображение) другого предмета. Новое знание о любви Платон по-
лучает именно из схемы, он ее так и создает, чтобы получить знание. В «Пире» В. М. Розин находит схему двух Афродит (вульгарной и возвышенной), схему, описывающую путь людей, которые разрешаются в любви духовным бременем, схему, в которой любви приписываются такие качества, как гармония, рассудительность, мудрость, даже стремление к бессмертию. Перечисленные здесь образования относятся к схемам, потому что в тексте Платона ниоткуда не выводятся, а напротив, сами являются источниками рассуждений о любви и получения знаний о ней.
Любопытные черты отмечает Б. М. Гаспаров в образном отклике на отрицательные выражения16. Мир образных представлений неспособен прямо передать отрицательную модальность, так же, как к этому неспособны живопись или музыка. Образная картина приобретает в этом случае «иероглифическую» размытость и затемненность. Это ускользание картины и является образным воплощением негативной модализованности.
В произведении наиболее трудной задачей является создание сложнейшей и тончайшей атмосферы вокруг героя, которая заставляет его диалогически раскрыться. В этой связи следует отметить глубину и тонкость провоцирующих художественных приемов в прозе К. Ишигуро, Б. Маламуда, Р. Йейтса, Г. Джеймса. В их произведениях главной становится интеллектуальная игра.
Рассмотрим фрагмент из рассказа С. Бекке-та «Первая любовь». В рассказе проблема создания текста становится одним из основных мотивов произведения, организующих всю его структуру. Автор употребляет полисемичное слово skull (череп) в таком контексте, который исключает его однозначное толкование. Неповторимую индивидуальность повествованию придает умение автора наращивать на общелитературные значения слов дополнительные смысловые оттенки и интонации (в широком смысле).
«I composed long since and I am still pleased with it, totally pleased. My other writings are no sooner dry than they revolt me, but my epitaph still meets with my approval. There is little chance unfortunately of its ever being reared above the skull that conceived it, unless the state takes up the matter. But to be unearthed I must first be found, and
I greatly fear those gentlemen will have as much trouble finding me dead as alive. So I hasten to record it here and now, while there is yet time:
Hereunder lies the above who up below
So hourly died that he lived on till now.
The second and last or rather latter line limps a little perhaps, but that is no great matter, I’ll be forgiven more than that when I’m forgotten»11.
«Собственное надгробие я уж давно сочинил, и вышло недурно, да, ничего себе вышло. Обычно, что ни напишу, мне тошно делается, едва просохнут чернила, а вот эпитафия моя мне до сих пор нравится. К сожалению, у нее мало шансов красоваться над породившим ее черепом, разве что расстарается государство.
Он избегал всего. Под камнем сим итог,
Которого он избежать не мог.
Размер прихрамывает, но это, по-моему, не важно. То ли мне еще простят, когда меня не будет»18.
Рассмотрим фрагмент из рассказа Б. Мала-муда «Серебряная корона».
«Her skin glowed, eyes set wide apart on the broad unfocused face. Either watery green, or one of each - he wasn’t sure.
... When his eyes turned to hers she ran off.
...The door opened a crack and that broad, badly formed face appeared»19.
Здесь содержится описание и инструкция по пониманию текста. Общим у героини и отчужденной речи основанием для сравнения в данном отрывке являются прилагательные «unfocused», «badly formed». Прилагательные в приведенном контексте не имеют однозначного смысла, семантически многоплановы: им передается отрицательное отношение к миру. Здесь мир представляется враждебным.
Для многих современных произведений литературы характерны ироничность, пародийность и даже ерничество над тем, что еще недавно было принято считать высоким. В основе реалистической прозы, к примеру, основанной на принципе вчувствования в объект, лежит положительное отношение к миру, доверие к нему. Человек не боится окружающего, движения, становления и развития в живом, вечно меняющемся мире.
Следовательно, в текстах неявного смысла автор ориентируется на читателя, т. е. на того, кому именно передаются чужие слова. Автор описывает читателю его опыт (конечно, связанный с пониманием текста): то, что читатель обязательно должен понять. Для него будет легко и естественно следовать за тем, что ему говорят.
Примечания
1 Потебня, А. А. Слово и миф / сост. А. Л. Топорков; отв. ред. А. К. Байбурин. М. : Правда, 1989. С. 206.
2 Ishiguro, K. When We Were Orphans. Vintage Canada : A Division of Random House of Canada Limited, 2001. P. 12.
3 Подорога, В. А. Проблема «косвенного» общения // Диалектика общения : гносеологические и мировоззренческие проблемы. М. : Изд-во ин-та философии АН СССР, 1981. С. 18-110.
4 Соколов Саша. Школа для дураков (Анн Арбор. 1916) // Соколов Саша. Школа для дураков. Между собакой и волком. М. : Огонек-Вариант, 1990. С. 8.
5 Becket, S. More Pricks than Kicks. N.Y. : Grove Press, 1912. P. 85.
6 Беккет, С. Больше лает, чем кусает / пер. с англ. А. Панасьева. Киев : Ника-Центр, 1999. С.145.
I Becket, S. The First Love. L. : Calder and Boyars, 1913. P.42.
8 Беккет, С. Изгнанник : пьесы и рассказы. М. : Изв., 1989. С. 168.
9 Рахилина, Е. В. Когнитивный анализ предметных имен : семантика и сочетаемость. М. : Рус. слов., 2000. C. 106.
10 Генис, А. Пушкин // Довлатов, С. Д. Последняя книга : рассказы, статьи. СПб. : Азбука-классика, 2001. С. 323.
II Mill, G. S. System of logic, rationative and inductive, being a connected view of the principles of evidence, and the methods of scientific investigation. L., 1851. P. 41.
12 Степанов, Ю. С. Французская стилистика (в сравнении с русской). М. : Едиториал УРСС, 2002. С. 291.
13 Becket, S. The First Love... P. 44.
14 Беккет, С. Изгнанник... С. 110.
15 Розин, В. М. Типы и дискурсы научного мышления. М. : Эдиториал УРСС, 2000. С. 25.
16 Гаспаров, Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М. : Нов. лит. обозрение, 1996. С. 190.
11 Becket, S. The First Love... P. 10.
18 Беккет, С. Изгнанник... С. 158.
19 Malamud, B. The Silver Crown // The Complete Stories. N.Y. : Farrar, Straus and Giroux, 1991. P. 539.
