CC BY
74
человека, его смыслов, представленных в различных знаковых системах, главным образом в слове. В философских учениях второй половины XIX - начала XX в. не просто очевидно обнаруживается концентрация внимания мыслителей на проблемах сущностного бытия человека как комплекса смыслообразующих антропологических феноменов, в них содержится стойкий побудительный мотив к исследованию человека как целостности.
Список литературы
1. Гуссерль Э. Идея феноменологии: Пять лекций / пер. с нем. Н. А. Арте-менко; вступ. ст. и коммент. И. И. Мавринского. - СПб.: ИЦ «Гуманитарная Академия», 2006. - 224 с.
2. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология. Введение в феноменологическую философию / пер. с нем. Д. В. Склядне-ва; отв. ред. Я. А. Слинин. - СПб.: Владимир Даль, 2004. - 400 с.
3. Дильтей В. Воззрение на мир и исследование человека со времён Воз-зрождения и Реформации. - Москва-Иерусалим: Унив. кн.; Ое8Иалт, 2000. - 464 с.
4. Ницше Ф. В. Весёлая наука / пер. с нем. М. Кореневой, С. Степанова, В. Топорова. - СПб.: Азбука-классика, 2007. - 352 с.
5. Ницше Ф. В. Казус Вагнера: сб. эссе / пер. с нем. Н. Полилова, Я. Бермана. - СПб.: Азбука-классика, 2007. - 192 с.
6. Ницше Ф. В. Падение кумиров: сб. / пер. с нем. - СПб.: Азбука-классика, 2007. - 224 с.
7. Ницше Ф. В. По ту сторону добра и зла: Прелюдия к философии будущего / пер. с нем. - СПб.: Азбука-классика, 2007. -240 с.
8. Скоробогатов В. А., Шатова Е. Н. Становление философской антропологии в Германии: от Лейбница к Канту // Вестн. Ленингр. гос. ун-та им. А. С. Пушкина. - 2016. - Философские науки. - № 1. - С. 45-54.
9. Фромм Э. Бегство от свободы / общ. ред. П. С. Гуревич. - М.: Республика, 1993. - 429 с.
10. Фромм Э. Душа человека / общ. ред. П. С. Гуревич. - М.: Республика, 1992. - 429 с.
11. Хайдеггер М. Бытие и время. - М.: Русское феноменологическое общество, 1998. - 346 с.
12. Шевченко И. В. К вопросу о философии религии Ф. Г. Якоби // Вестн. Ленингр. гос. ун-та им. А. С. Пушкина. - 2015. - Т. 2. Философия. - № 2. - С. 38-46.
13. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление / пер. с нем. - Мн.: Попурри, 1966. - Т. 2. - 832 с.
14. Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории: в 2 т.: Т. 1: Гештальт и действительность / пер. с нем. вступ. ст. и примеч. К.А. Свасьяна. - М.: Мысль, 1998. - 663 с.
15. Ясперс К. Всемирная история философии: введение / пер. с нем. К.В. Лощевского. - СПб.: Наука, 2000. - 272 с.
16. Ясперс К. Смысл и назначение истории / пер. с нем. - 2-е изд. - М.: Республика, 1994. - 527 с.
УДК 1 (091) (44) : 165 : 141.78
Л. Ю. Соколова
Постмодернистская критика исторической эпистемологии
во Франции
В статье анализируется критика исторической эпистемологии со стороны постмодернистских философов, которая указывает не только на концептуальные расхождения, но и на моменты преемственности, не позволяющие этой критике быть радикальной. Показано, что постмодернистская критика исторической эпистемологии является двойственной. Автор выявляет особенности постмодернистской критики исторической эпистемологии в концепции Ж.-Ф. Лиотара, в философском синтезе М. Серра и в социальном конструктивизме Б. Латура.
This article analyzes the critique of historical epistemology by postmodern philosophers, indicating not only conceptual differences but also points of continuity, thus sparing this criticism possible radicalism. It is shown that the postmodern critique of historical epistemology is dual. The author demonstrates specific features of postmodernist critique of historical epistemology in J.-F. Lyotard's concept, in M. Serres's philosophical synthesis and in B Latour's social constructivism.
Ключевые слова: Б. Латур, Ж.-Ф. Лиотар, М. Серр, постмодернизм, историческая эпистемология, социальный конструктивизм, история знания, объективность.
Key words: B. Latour, J.-F. Lyotard, M. Serres, postmodernism, historical epistemology, social constructivism, history of knowledge, objectivity.
Историческая эпистемология - традиция, представленная во Франции плеядой известных философов и историков науки (Г. Башляр, Э. Мецжер, Ж. Кавайес, А. Койре, Ж.-Т. Дезанти, Ж. Кангийем, М. Фуко, Д. Лекур и др.), в 1960-е гг. стала наиболее влиятельным направлением в философии науки во Франции и сыграла важную роль в формировании англо-американских постпозитивистских концепций науки.
Однако в последние десятилетия XX в. она утрачивает свое былое значение. Так, известный французский философ А. Буто писал в 1997 г., что это направление, «которое так прочно укоренилось в нашей стране, не инициирует тем не менее столько работ, как можно было бы ожидать» [5, p. 75]. Имеются в виду работы последователя Башляра Д. Лекура, исследования Центра изучения анализа и теории знаний в Университете-3 Лилля, а также Центра истории наук и арабских и средневековых философий в Практической школе высших исследований и ряд других.
© Соколова Л. Ю., 2017
Данная тенденция утраты влияния была связана с рядом причин. Во-первых, во Франции постепенно укореняется аналитическая философия, представленная ранее лишь отдельными историко-философскими работами. Во-вторых, в результате активного восприятия англосаксонской мысли весьма бурно начинает развиваться когнитивная философия, которая в стране является в настоящее время достаточно разветвленной, включающей различные направления. Наконец, философское исследование науки проводится также с иных позиций [2, с. 130-133]. В частности, это касается исследований на основе общей постмодернистской установки - в рамках социальной эпистемологии, социального конструктивизма.
Тем не менее отметим, что в последние годы присутствует некоторое усиление внимания к исторической эпистемологии. Французский историк философии А. Бреннер в 2016 г. пишет: «Историческая эпистемология переживает сегодня новый взлет» [6, р. 159]. Данная новейшая тенденция проявляется в трудах, в которых пересматривается прошлое этой традиции в позитивном ключе, подчеркивается роль французских философов Б. де Фонтенеля, О. Конта, А. Рея и других как новаторов, стоявших у ее истоков [4; 6-9]. В Германии вышла работа, где проводятся параллели между исторической эпистемологией и исследованиями по истории рациональности, в частности концепцией Х. Блюменберга [10].
В статье мы рассмотрим критику исторической эпистемологии со стороны ряда постмодернистских философов и постараемся выявить не только концептуальные расхождения, но и имеющиеся в этой критике моменты преемственности, которые не позволили ей быть радикальной.
Развитие проблематики региональности в исторической эпистемологии отчасти способствовало оформлению постмодернизма в философии познания, вниманию к различиям, о чем свидетельствуют ссылки Ж.-Ф. Лиотара при исследовании вопроса обосновании знания в ситуации постмодерна на труды Башляра, Койре, Кангийема, Дезан-ти. Рассуждая о кризисе «больших рассказов», служивших ранее обоснованию знания, Лиотар констатирует, что в новой ситуации проблема обоснования «по факту» решается несколькими способами. Это или отказ от поиска универсального легитимирующего метаязыка («мы погрузились в позитивизм»), или провал попыток новых леги-тимаций, или редукция легитимации к логическим и историческим исследованиям. В последнем случае философ имеет в виду историческую эпистемологию, одну из «постмодернистских языковых игр», по его выражению. Эта «игра» имеет свое достоинство, так как в обосно-
вании знания не претендует на всеобщность, учитывает изменения, различия. Добавим, что лиотаровское определение «постмодернистской науки» как «прерывного, катастрофического, ненаправленного, парадоксального процесса», как неустойчивой открытой системы, которая «производит не известное, но неизвестное» [16, р. 97], вполне соответствует идеям Башляра. Однако рационализм Башляра, его вера в прогресс, нормативизм, а именно требование с позиций современной науки оценивать прошлое, безжалостно устранять устаревшие формы знания - это требует пересмотра. Аргументы Башляра уже не достаточны, чтобы соответствовать постмодернистской науке (Ли-отар ссылается на критику Башляра М. Серром). Таким образом, французский неорационализм - так можно реконструировать мысль Лиотара - сыграл роль разрушителя «больших рассказов», но сам теперь нуждается в обновлении с точки зрения устранения «власти разума» и релятивистского подчеркивания различий.
Идеи плюрализма, взаимосвязи различных научных дисциплин, гуманитарного, математического и естественнонаучного знания развивает французский философ Мишель Серр. Член Французской академии, получивший естественнонаучное образование в Высшем военно-морском училище и филологическое в Эколь Нормаль, он поддерживает концепцию единой культуры, а также представление о философии как энциклопедии, фундированной целостностью знания -как «поэмой», так и «теоремой».
«Теория двух культур мне кажется схоластической и опасной. Наоборот, поэты Лафонтен, Верлен, Малларме требуют той же строгости, что и строгость геометрической теоремы, а доказательство теоремы может быть столь же красивым, как и эти поэмы» [17, р. 51].
Философия должна обратиться к всеобщности культуры:
«Занятие философией неразрывно связано с некоторой идеей всеобщности. Философ должен все знать, понимать и все пережить - науки, точные и нет, их историю, но также и то, что не является наукой; это энциклопедия без всякого исключения. Философию поддерживает не та или иная конкретная наука, но активная всеобщность знания» [17, р. 44]. Серр не разделяет крайности постмодернизма, состоящей в признании «конца философии», он подчеркивает творческую, опережающую будущие открытия, задачу философии. «Философия - это предвосхищение будущих мыслей и практик. Если не так, то она сводится к комментарию, то есть к далеко не самой лучшей части истории. Или же еще - к разделу лингвистики или логики, тоже совсем не лучшим. Она не только должна изобретать, но она изобретает общую суть будущих изобретений. Она имеет своей функцией изобретать условия изобретения. Так было для Аристотеля, Декарта, Лейбница, вплоть до Бергсона» [17, р. 129].
В диссертации «Система Лейбница и его математические модели» Серр показывает связь математики немецкого философа с его метафизикой и теодицеей, а также с общей культурой времени, языком. Он критикует упрощенные схемы интернализма и эстернализма, демонстрирует сложные взаимодействия материальных и духовных областей культуры.
В предисловии к работе «Элементы истории наук» Серр формулирует программу «множественной истории наук», которая должна помочь выйти из кризиса, обусловленного в том числе расхождением между «двумя культурами». Эта история описывает «колеблющийся ансамбль», включающий «множество временных отрезков, разных дисциплин, научных идей, множество групп, институтов, капиталов, людей в согласии или конфликте, машин и объектов, предвидений и непредвиденных случаев» [18, р. 5]. Он является сторонником комплексного подхода к истории знания, предполагающего исследование взаимосвязей разных регионов знания, а также различных сфер культуры. Так, живопись У. Тернера ставится им в соответствие с термодинамикой, живопись Ж. Латура рассматривается как «перевод» Б. Паскаля. Будучи приверженцем плюралистической эпистемологии, Серр выступает против классической идеи «окончательного» единства и иерархии знания, против возможности абсолютного обоснования наук. Различию науки и идеологии у Л. Альтюссера, «научной идеологии» и науки у Кангийема он противопоставляет понимание в одних терминах заблуждения и истины, успехов и неудач ученых.
С вольтеровской язвительностью Серр обрушивается на эпистемологию Башляра, которую считает устаревшей уже в момент ее появления: «Я думаю, что "новый научный дух" опоздал в отношении наук» [17, р. 23]. «Не зная математики» и поэтому не занимаясь действительно актуальной математикой (Серр пишет, что в 1920-30-е гг. это была новая алгебра, топология, теория множеств, теория информации), Башляр ссылался на неевклидовы геометрии. Также устаревшими были и его ссылки на «современную» физику и логику. Являлось просроченным и башляровское «шизофреническое» разделение науки и поэтики, а также безоглядный сциентизм создателя французского неорационализма, который «не услышал взрыва бомбы в Хиросиме». Тезис Серра о единстве культуры направлен, в частности, и против башляровского противопоставления «просроченных» и «санкционированных» наук, лишенных истории «эпистемологическим разрывом» с собственным прошлым, и против разведения Баш-ляром естественнонаучной и гуманитарной культур. Согласно Серру,
не существует «чистой», идеальной науки и мифом является представление о том, будто существует наука, лишенная мифа.
Размышляя над проблемами цивилизации, Серр предложил «третий, просвещающий» путь, который должен способствовать гармоничному развитию европейских обществ, установлению равноценности «поэзии и науки, литературы и разума». В этом плане философ выступает за всеобщую «гибридизацию», плодотворное соединение различных областей знания и искусства без каких бы то ни было исключений.
Однако в рассуждениях Серра есть логическая ловушка, ибо для того, чтобы равно возвысить «поэму» и «теорему», их надо сначала различить. Башляровская концепция «разрывов» (конечно, не лишенная недостатков) и ей подобные концепции различия лежат в основе возможного синтеза, а «две культуры» являются предпосылкой для того, чтобы возникла потребность в «третьей».
Рассмотрим идеи Б. Латура как критика исторической эпистемологии. После того как Латур распространил понятие «социальное конструирование» (которое вошло в оборот после публикации книги П. Бергера и Т. Лукмана «Социальное конструирование реальности») на научные факты, его концепцию стали относить к социальному конструктивизму. Философ полагает, что его программа исследования наук проходит между Сциллой проекта Нового времени, состоявшего в разделении природы и общества, естественных и социальных наук, и Харибдой постмодернизма, обращенного к многообразию, но не желающего создавать «общий мир». Вместо дихотомии факта природы, избегающего, по определению модерна, социальной интерпретации, и общественного фетиша (например, феноменов религии), редуцируемого к такой интерпретации, он предлагает неологизм «фактиша». «Фактиши» - это гибриды, природные и культурные объекты, которые в равной мере являются акторами, они связаны друг с другом сетями взаимодействий и не редуцируются ни к природным, ни к социальным основаниям. Латур называет себя «амодернистом», полагая, что образ европейского модерна с основополагающим разделением природы и общества не соответствует исторической реальности. Но с постмодернизмом его концепцию сближает, в частности, ясно выраженная позиция релятивизма.
«Не существует общего мира. И никогда не было. Плюрализм с нами всегда. Плюрализм культур, да, идеологий, мнений, чувств, религий, страстей, но и плюрализм природ, отношений с живыми, материальными мирами, но также с мирами духовными» [11, р. 39].
Латур, как и Серр, критически настроен в отношении французской эпистемологической традиции. О себе он сказал: «Я принадлежу больше к англосаксонскому миру» [17, р. 55], имея в виду устойчивость этой традиции во Франции, что, с его точки зрения, объясняет непопулярность социологии науки: «во французском языке выражение "социология наук" может быть лишь противоречием в терминах» [14, р. 12]. Латур отказывается от важнейшей для неорационалистической эпистемологии проблемы рациональности: «Я отказываюсь от занятия демаркацией рационального и иррационального, точное начертание которой было главным занятием эпистемологии» [14, р. 445].
В критике Башляра он использует «принцип симметрии» Д. Блура. Глава Эдинбургской школы представляет «сильную программу» симметричного анализа науки в рамках эмпирической социологии. Он считает, что следует использовать одинаковые, симметричные, методы и понятия при объяснении как «побед», так и «поражений» в научных спорах. Так, приводя примеры из истории математики и логики, Блур отвергает возражения против социологического анализа: пределы, поставленные социологии эпистемологией, указывают на недостатки самой эпистемологии. Если до сих пор социологи, считаясь с эпистемологическими канонами, были вынуждены ограничивать себя, то теперь они претендуют на ведущую роль. Поддерживая программу Блура, Латур пишет:
«Освобождение от ошибочных понятий, эпистемологический разрыв с прошлым, перманентная революция в сердце наук, эта "философия нет", которую так горячо отстаивал Башляр, абсолютно противоположна аргументу Блура. В "Формировании научного духа" Башляр постоянно высмеивает лжеученых XVIII века, чтобы противопоставить им правильную, или, по крайней мере, постоянно исправляющуюся науку. Блур в "Социологии логики" стремится, наоборот, установить тотальную симметрию в изучении побежденных в истории наук и победителей, этих знаменитых исправителей ошибок и революционеров, все еще бряцающих гильотиной эпистемологического отсечения» [15, р. 20]. «Во Франции большая часть исследований о науке отмечена тотальной асимметрией в объяснениях. Эта асимметрия отстаивалась Башляром и Кангийемом» [14, р. 334].
Рационализм Башляра, полагает Латур, был ключом, который отделял науки от донаучных идей, а исключительный интерес Башляра к эпистемологическим разрывам помешал ему предпринять исследование социологического порядка о науке, хотя многие из его замечаний о науке имеют большое значение, будучи перемещенными в социологический контекст [15, р. 251]. Латур критически относится также к археологической истории Фуко, равно и другим концепциям,
продолжающим мыслить с точки зрения классической дихотомии «первичных и вторичных качеств», объяснять общественные и естественные факты разного рода основаниями, будь то «экономические базисы, силовые отношения, эпистемы, бессознательное, формы принуждения» [1, с. 29].
Однако Латур использует те положения Башляра, которые касаются деятельностного характера науки, неустранимости человеческого фактора, разума, «творящего» научную реальность.
Так, антропологический анализ производства фактов в лаборатории подтверждает, утверждает Латур, что «без спектрометра нет спектра. Действительно, феномены не просто зависят от материала, они полностью сконструированы инструментами, используемыми в лаборатории. [...] Создана искусственная реальность, о которой акторы говорят как об объективной сущности. Эта реальность, которую Башляр [1953] называет "феноменотехникой", принимает вид феномена в самом процессе своего конструирования с помощью материальной техники» [15, р. 59].
Отвергая гносеологическую концепцию соответствия, Латур утверждает, что значение научного выражения зависит от контекста, поскольку это значение задается параметрами лабораторного взаимодействия с объектом: «Как говорит Башляр, наука не объективна, она проективна» [15, р. 83]. Критика созерцательности в теории познания, латуровское понимание объективности как «способности объекта достойно противостоять тому, что о нем сказано» [1, с. 30] находят во французском неорационализме поддержку. Башляровская критика априоризма, идея диалектики в познании, где определяющим полагается «вектор», направленный от разума к опыту, признание объективности материи и того, что материя «оказывает сопротивление» разуму - все это можно связать с латуровским определением научной объективности: ««Объективность» означает не особое качество сознания, не его внутреннюю правильность и чистоту, а присутствие объектов, когда они способны [...] возражать тому, что о них сказано» [1, с. 29].
В противовес эпистемологической истории Башляра и Кангиейма Латур выдвигает свою историко-научную теорию, «историю-конструкцию». Среди всех историй наук он выделяет четыре разновидности. Первая - «история-открытие», устанавливающая хронологию, полностью лишена историчности, ибо ее задача - зафиксировать во времени уже готовое знание. Вторая - «история-обусловленность», занимается факторами развития науки. Так, «рационалистическая» история обсуждает опыт в качестве «субдетерминации» выбора теории и рациональные условия в качестве «сверхдетерминации» (это
несколько упрощенная башляровская концепция). «Релятивистская» история также предлагает два вида факторов - макросоциологиче-ские, типа идеологических предрассудков (это некое подобие истории понятий Кангийема), и микросоциологические, касающиеся организации профессионального труда научных групп. Однако все эти факторы в некотором смысле можно отнести, считает Латур, к «субдетерминациям», поскольку они объясняют лишь запаздывание или ускорение в процессе принятия знания, не касаясь его собственной истории, генеалогии. В третьей истории, «истории-формировании», научные споры объясняются с помощью ссылки на те же факторы, но их относят не к принятию аргумента, а к его истоку. Например, говорят, что Ф. Пуше выдвинул идею самозарождения микроорганизмов, чтобы нанести удар по дарвинизму и атеизму. Идеи, научные факты прекращают быть «вечными сущностями» и приобретают некоторую историчность.
«Три истории [...] служат лишь для того, чтобы более или менее искусно объяснить вторжение неизбежного. Выявляемые вещи не происходят в истории. Они уже есть здесь. [...] Существует история людей, верований и обществ, которые открывают вещи, но нет истории самих вещей, непроницаемых для времени. Чтобы история соединилась с науками, а история наук - с просто историей, следует идти дальше и передать волнение, неопределенность и страсть, т. е. историчность, самим вещам» [13, р. 442].
В своей «истории-конструкции» Латур делает историчными сами научные объекты. Как верно пишет Л. В. Шиповалова, его социально-исторические исследования науки позволяют по-новому понять историчность научных объектов, позитивным образом связав ее с их объективностью [3, с. 78]. Реальная наука имеет дело не с сущностями, которые уже есть и которые раньше или позже откроют, но с вещами, которые сами суть факторы, определяющие мир и одновременно формируемые этим миром, с сетью поддержек и условий. Так, «сверхдетерминация» теории Пастера, наряду с «факторами-субдетерминациями», его союзник п+1 в споре с Пуше - это его неуверенность в ходе «самих вещей» в том, как проявит себя микроорганизм в тех или иных опытах. Эта неуверенность заставляет Пастера искать поддержку в самом маленьком аргументе, в Боге, в своем консерватизме, у своих друзей в Академии, у императора. В интриге истории Пастер не знает, что есть микроб, он его создает, но одновременно и микроб создает Пастера - его карьеру, связи, взгляды, его сосуды в форме буквы 8. В интриге участвует еще один актор - это микроорганизм. «История-конструкция» - это «просто история, но распространенная на сами вещи» [13, р. 445]. Здесь микроб - не
статичная сущность, но изменчивая форма в сложной сети отношений, которая его конструирует. Научный объект является актором, включенным в историю общего мира наряду с ученым.
Исключает ли «история-конструкция» другие виды истории? бедует ли пренебречь простой фиксацией дат научных событий (в которой, конечно, очень мало истории)? бедует ли отказаться от ин-терналистской и экстерналистской истории знания со всеми их трудностями, о которых Латур убедительно пишет? Вряд ли. Без этих историй не получить «материала», из которого строится конструктивистская история знания или еще какая-нибудь иная.
В целом взаимоотношение постмодернистских концепций знания и исторической эпистемологии является двойственным. C одной стороны, историческая эпистемология своей критикой классической философии познания и позитивизма подготовила постмодернистский релятивизм. Расшатывая метафизические абсолюты, она во многом способствовала постмодернистской радикализации представлений о многомерности реальности и релятивности знания. C другой стороны, ее сосредоточенность на критериях демаркации истины и заблуждения, отстаивание идеи прогресса науки и целый ряд других положений стали предметом критики со стороны постмодернизма.
Список литературы
1. Латур Б. Когда вещи дают сдачи: Возможный вклад «исследований науки» в общественные науки // Вестн. Моск. ун-та. - Cер. 7. Философия. - 2003. - № 3. - C. 20-39.
2. ^колова Л. Ю. Очерки французской философии XX века. - CTO.: Роза мира, 2006.
3. Шиповалова Л. В. Бруно Латур и историчность научных объектов // Мысль: Журнал Петербургского философского об-ва. - 2013. - Т. 15. - C. 78-97.
4. Bontems V. L'actualité de l'épistémologie historique // Revue d'histoire des sciences. -2006/1 (T. 59). - P. 137-147.
5. Boutot A. La recherche en épistémologie // La recherche philosophique en France. - Paris: [s. n.], 1997. - P. 69-78.
6. Brenner A. L'épistémologie historique d'Abel Rey // Revue de métaphisique et de morale. - 2016/ 2. - № 90. - P. 159-176.
7. Braunstein J.-F. La philosophie des sciences d'Auguste Comte // Les philosophes et la science / sous la dir. de P.Wagner. - Paris: Gallimard, 2002. - Р. 787-822.
8. Braunstein J.-F. Bachelard, Canguilhem, Foucault. Le «style français» en épistémologie // Les philosophes et la science / sous la dir. de P.Wagner. - Paris: Gallimard, 2002. - Р. 920-963.
9. Épistémologie française, 1830-1970 / sous la dir. M. Bitbol, J. Gayon. - Paris, Ed. Matériologiques, 2015.
10. Epistemology and History. From Bachelard and Canguilhem to Today's History of Science. - Max Planck Institute for History of Science, 2012.
