CC BY
59
УДК 343.2 DOI 10.24411/2078-5356-2018-00028
Пудовочкин Юрий Евгеньевич Yury E. Pudovochkin
доктор юридических наук, профессор, заведующий отделом уголовно-правовых исследований Российский государственный университет правосудия (117418, Москва, Новочерёмушкинская ул., 69)
doctor of sciences (law), professor, head of the department of criminal law studies
Russian state university of justice (69 Novocheremushkinskaya st., Moscow, Russian Federation, 117418)
E-mail: [email protected]
Бавсун Максим Викторович Maksim V. Bavsun
доктор юридических наук, доцент, начальник кафедры уголовного права Омская академия МВД России (644092, Омск, пр. Комарова, 7)
doctor of sciences (law), associate professor, head of criminal law department
Omsk academy of the Ministry of the interior of Russia (7 Komarova av., Omsk, Russian Federation, 644092)
E-mail: [email protected]
Постмодерн идей и уголовно-правовое воздействие: к постановке проблемы
Postmodern ideas and criminal legal effects: to the problem of the problem
В представленном исследовании поднимается насущный для современной уголовно-правовой науки вопрос об идеологическом содержании средств противодействия преступности. Отмечается, что постмодерн тех идей, которыми наполнено отечественное уголовное законодательство сегодня, нельзя признать нормальным явлением, уход от которого должен сопровождаться централизацией взглядов на уголовно-правовое воздействие и объективным подходом к формированию его системы. В этой связи особое внимание в работе авторами уделяется не только проблеме разрозненности тех идей, которые составляют основу уголовного закона, но и их несоответствию системе ценностей, культивирование которых выступает в качестве обязательного условия нормального функционирования современного общества. Критике подвергается элитарный подход к трансформации средств уголовно-правового воздействия, основу которого составляют представления отдельных лиц или их групп, относительно направления развития и сущности уголовной репрессии на современном этапе.
Ключевые слова: постмодерн, уголовно-правовое воздействие, система ценностей, идеология, имагология.
In the presented research, the question of the ideological content of means of countering crime is pressing for modern criminal-legal science. It is noted that the postmodernity of those ideas with which the domestic criminal legislation is filled today can not be considered a normal phenomenon, the departure from which must be accompanied by a centralization of views on the criminal and legal impact and an objective approach to the formation of its system. In this connection, the authors pay special attention not only to the problem of fragmentation of those ideas that form the basis of the criminal law, but also to their inconsistency with the value system, the cultivation of which serves as an indispensable condition for the normal functioning of modern society. Criticism is subjected to an elitist approach to the transformation of criminal law means, based on the ideas of individuals or their groups, regarding the direction of development and the essence of criminal repression at the present stage.
Keywords: postmodern, criminal law influence, value system, ideology, imagology.
© Пудовочкин Ю.Е., Бавсун М.В., 2018
В последние несколько десятилетий человечество вступило в качественно новый этап своего развития, в рамках которого общественное и индивидуальное сознание под воздействием многочисленных экономических, политических, социальных и иного рода изменений существенным образом трансформировалось. Неизбежность такой трансформации вполне объяснима с учетом глубины (масштабности) происходящих процессов, причем далеко не только на российском, но и в целом на мировом пространстве. Однако, оказавшись под влиянием новой реальности, отличающейся не деталями, а самой своей сутью, общественное сознание далеко не всегда сегодня демонстрирует безоговорочную готовность адекватно воспринимать эту реальность и соответствовать ей, что делает его неоднородным, разрозненным, противоречивым, нестабильным и как результат — потенциально высококриминогенным.
Следствием и спутником происходящих изменений стало отсутствие сколько-нибудь значимого единства в мировоззренческих представлениях относительно номенклатуры и содержания базовых ценностей, что во многом выступает в качестве причины заметного распада некогда существовавших социального единства и цельности. Увеличение множества ценностных и в целом идеологических систем и весьма жесткая конкуренция между ними (прежде всего, конкуренция за человека — главного носителя, последователя и воплотителя идей) составляют неотъемлемую и во многом определяющую характеристику текущего момента.
Вместе с тем, происходящие в современном обществе преобразования (любого свойства — от политики до экономики) не только генерируют идеологический плюрализм и противостояние идей. Они сами по себе могут быть представлены в качестве едва ли не прямого следствия идеологических трансформаций, изменения значимости идей и идеологий в общественной жизни.
Приоритетной причиной и движущей силой любого социального, экономического, политического начинания, которое в силу начал системности втягивает в свою орбиту все близлежащие и отдельные социальные области, становится все чаще не какой-либо материальный (осязаемый, измеряемый, наблюдаемый) фактор — будь то жажда наживы, имущественное положение, среда обитания и т. д., — а именно идея или совокупность идей, формирующая взгляд на жизнь, на мир, на общество и перспективы его развития. Соответствие социальной среды той или иной идее стало едва ли не главным
условием и показателем эффективности социально-политических, внешнеполитических, экономических, правовых и иных акций.
Связь идейных и социальных преобразований становится не просто ощутимее и рельефней, но, более того, приобретает взаимоподдер-живающие и взаимоопределяющие свойства. Именно в таких условиях на первый план выходит вопрос о содержании идей и качестве ценностей, предлагаемых нам той или иной идеологической парадигмой, и их способности обеспечить эволюционное развитие и «здоровье» общества.
Проблема конкурирующих ценностных систем и идеологий заключается еще и в том, что при разрушении монополизма в сфере идеологии на данный момент не произошло выработки механизма мирного, бесконфликтного сосуществования равнозначных по отношению друг к другу идей, преодоления коллизий и конкуренции между ними. Множество идейных платформ привело, во-первых, к неопределенности идейного поля и ценностных ориентиров, а во-вторых, к идейному расколу общества и ожесточению в противостоянии между представителями различных идейных систем, что в совокупности, по вполне естественным причинам выступает мощным фактором дезориентации общественного сознания.
Причем дезориентированными сегодня оказались не только граждане (и для них это, безусловно, криминогенный фактор), но и, что более важно, правящая элита, дезориентация которой выступает в качестве фактора, снижающего эффективность любых проявлений политики. Отсюда — апатия, слабые и, как правило, безуспешные попытки возрождения старых образов общественного устройства, включая и отдельно взятые средства противодействия преступности, одновременно с этим недоверие к ним и отчаянное стремление разработать принципиально новые механизмы и средства общественного управления и т. д.
Мультикультурализм и плюрализм, предложенные постмодерном и вступившие на смену единой идеологии, не смогли заместить социального замысла и лишь усугубили настроение апатии [1, а 27; 2, а 188]. Более того, в связи с этим оказалась потерянной ведущая институциональная основа общества — коллективные представления, которую известные феноменологи П. Бергер и Н. Лукман считают фундаментом социального конструирования реальности [3, а 122], а американский социолог А. Вендт — предпосылкой преодоления анархии [4, а 46].
Сегодня (в отличие от недавнего прошлого) мы наблюдаем столкновение нескольких моделей общественного устройства, отличающихся между собой уже не столько экономическими и политико-идеологическими стандартами, сколько «культурным наполнением», в рамках которого восприятие и оценка (в т. ч. уголовно-политическая и уголовно-правовая) одних и тех же ценностей осуществляется принципиально различным образом.
Следует при этом особо отметить, что ожесточенность идейного противостояния проявляется на самом высоком уровне — на уровне идеи о необходимости смены самой модели развития общества, которая в последние 20—25 лет внедряется в общественное сознание все агрессивнее, в том числе и на территориях, традиционно слабо подверженных идеологическому влиянию извне. Здесь речь необходимо вести о крупных геополитических регионах, куда входят не только постсоветское пространство, включая Россию, но и страны Средней Азии, Закавказья, где религиозные начала всегда выступали в роли своеобразного фильтра, не позволяющего проникать в социум идеям, способным «несанкционированно» повлиять на сознание общества. Это справедливо и для «большого» исламского мира, где конфликт светского и религиозного достаточно давно приобрел статус значимого явления, нередко выступая в качестве определяющего фактора как во внутреннем развитии, так и в сфере межгосударственных отношений.
Отсюда — наблюдающийся сегодня (быть может не всегда системно) ренессанс традиций как отражение противоречий внутри самого общества, будь то попытки возврата к началам патриархального общества или «исламское возрождение». Стремления подобного рода вполне объяснимы и в основном выступают в качестве закономерного ответа идеям постмодерна, опирающегося «...на недоверие к традиционным реалистическим концепциям, к истинности отражения реальности человеческими органами чувств» [5], а также влекущего за собой «.радикальное изменение во всех сферах человеческого существования» [6, с. 39—40], обусловленное разочарованием в прежних идеалах и ценностях [7, с. 668].
Идеологический «бум», или «революция», в силу всепроникающего характера идей пронизывает все без исключения области социальной практики, в том числе область правовых и уголовно-правовых (в частности) отношений.
Сегодня как никогда «разумное использование» уголовного права становится возмож-
ным лишь при наличии в нем центральной идеи или их совокупности, которые и наполняли бы его вполне осмысленным, целесообразным содержанием. Поскольку уголовное право есть продукт «рукотворный», оно с необходимостью реализует те идеи, которые будут в нем сознательно воплощены «автором», «создателем» права. При этом речь в данном случае идет об идеях, составляющих основу отрасли, фундирующих ее и образующих концептуальное ядро. Важно, как отмечает А.В. Наумов, не снизить уровень концептуальных начал, не растворить их в постановке более конкретизированных целей и задач [8, с. 57—58], поскольку «концепция — это не просто замысел, теоретическое построение чего-либо, но теоретическое построение, подчиненное какой-либо общей идее» [9, с. 45].
Закладывая в законодательные предписания какую-либо идею, мы закономерно ожидаем и некоторого эффекта от самого уголовного права, и прогнозируемых сдвигов в общественном восприятии уголовно-правового воздействия. Важной при этом становится правильная оценка современного состояния сложившегося в обществе психологического климата, а также учет предыдущего багажа его духовного развития, без которого невозможно получить сколько-нибудь стройную систему идей, которая бы в той или иной мере отвечала настроению большинства [10, с. 21]. Хорошо известно, что если «внешние корректирующие факторы действуют в одном направлении с внутренней регуляцией этноса, совпадают с ней, то многократно возрастает нравственно-психологический объединяющий потенциал, при котором возникает необходимая урегулированность отношений внутри этноса и за его пределами» [11, с. 24].
В противном случае уголовно-правовое воздействие оказывается в некоем социально-психологическом вакууме. Формально имея вполне легитимный статус, фактически оно не находит поддержки у большинства членов российского общества, становясь, таким образом, слабым и неэффективным в процессе своей реализации. Подобное характерно именно для случаев непонимания обществом или неприятия им тех идей, которые «навязываются» ему сверху законодателем, но не имеют поддержки на уровне общественной психологии.
В сфере уголовного права (как и в обществе в целом) идеологические потрясения коснулись самих основ отрасли, ее центральных, смыслообра-зующих, традиционных институтов.
Прежде всего, это относится к достаточно серьезным переменам в отношении к уголовному наказанию, его сути и роли в механизме правового регулирования общественных отношений. По своим масштабам и последствиям эта перемена значительно шире, чем просто реализация начала гуманизма в данном институте. Она влечет переподчинение всего уголовного права уже другим категориям, находящимся над уровнем собственно уголовно-правовых отношений, выполняя при этом роль средства обеспечения государственной политики в построении общества нового порядка.
Доминирование каждой новой идеи, безусловно, оказывается определяющим для всей сферы уголовно-правового регулирования. От того, что будет выбрано в качестве главного начала, зависит конкретное содержание уголовно-правового воздействия, которое будет приобретать соответствующий этому началу характер. «От выбора типа идеологии в сфере борьбы с преступностью зависят и перспективы борьбы с ней» [12, а 19]. При этом наибольшую сложность представляет собой ситуация отсутствия такого выбора, в том числе в силу постоянного противостояния разных концепций, что влечет за собой состояние неопределенности, противоречивости и как следствие неэффективности средств воздействия.
И в этом отношении транслирование постулатов постмодерна, широко представляющего начала толерантности и практически безграничной свободы, вполне способно заполнить образовавшуюся нишу, определяя основополагающую идею уголовно-правового воздействия как явления. В сложившейся ситуации изменения в уголовно-правовой политике оказываются не просто неизбежными, они начинают выступать в роли отражения и одновременно одного из средств формирования новой культурологической реальности, которая с необходимостью вступает в противоречие с ее предыдущей моделью. В частности, через конкретные изменения уголовного законодательства происходит фиксация уже созданного или только наметившегося нового представления о том или ином явлении. При этом наличие факта ответственности за «инакомыслие» лишь подчеркивает степень важности именно новой оценки (или, наоборот, прежней) того или иного события или явления и недопустимости их видения в ином ракурсе (так, появление в УК РФ ст. 3541 УК РФ, устанавливающей ответственность за реабилитацию нацизма, является прямым следствием
происходящих событий геополитического масштаба и возникшей потребности в усиленной охране ценности, ранее не подвергавшейся сомнению. В качестве противоположного примера, указывающего на формирование новой реальности, выступают изменения в УК РФ, направленные на ослабление репрессии за целый ряд деяний, традиционно относящихся к одним из самых социально неодобряемых. Речь идет о таких составах, как мелкое хищение, совершенное лицом, подвергнутым административному наказанию (ст. 1581 УК РФ), мелкий коммерческий подкуп (ст. 2041 УК РФ), мелкое взяточничество (ст. 2912 УК РФ). Прилагательное — «мелкое», используемое в уголовном законе и совершенно для него не свойственное, уже само по себе формирует особое отношение со стороны субъектов правоотношения). Доминирующее влияние культурологической (определяющей новую ценность) парадигмы на позицию законодателя по каждому из отдельно взятых вопросов в конечном итоге оказывается тотальным, что и предопределяет трансформацию основных направлений уголовно-правовой политики.
В современном обществе уже не столько базис определяет содержание господствующих идей, сколько различия в идеях предопределяют содержание базисных отношений. То же наблюдается и в сфере уголовной политики: в силу ее подчиненности происходящим в обществе процессам не столько реальные («материальные») потребности формируют запрет, сколько приверженность правящей элиты тем или иным ценностям и идеям. Во многом это обусловлено тем, что основные потребности самой элиты (защита жизни и собственности) в целом удовлетворены, и смена политических авторов мало отразится на существующей схеме их защиты. Вся активность переносится в область удовлетворения и охраны потребностей идеологического порядка. В свою очередь, защищая свою систему идеологии, авторы уголовной политики действительно вводят в ткань уголовного закона весьма специфические новые нормы, а равно (не менее специфическим образом) трансформируют прежние. Важно при этом иметь в виду, что указанные процессы далеко не всегда строятся на объективных потребностях общества, но зачастую находятся в рамках выстраивания собственного видения происходящего и того, что требуется получить в конечном итоге. Отсюда и кажущаяся специфичность трансформации средств воздействия. Не будучи посвященными в идейные замыслы
авторов уголовной политики, мы видим лишь объективные потребности общества и сообразно этим процессам определяем содержание ожидаемого уголовно-правового воздействия, но мы не представляем себе того самого конечного результата, к которому стремится элита. В итоге при всей, казалось бы, очевидности решения проблемы происходит несовпадение точек зрения в оценке одного и того же явления и непонимание того, почему принято именно данное, а не иное конкретное решение.
Хотя следует заметить, что во многом подобного рода процессам способствует и само общество, уровень культуры которого является определяющим как для формирования, так и для восприятия уже принятых изменений. Соответственно и появление в уголовном законодательстве тех или иных новелл становится возможным лишь в результате произошедшей в обществе трансформации его отношения к существующим ценностям. Сама по себе идея, «вброшенная» даже на самом высоком уровне, не может существовать без соответствующей поддержки со стороны хотя бы части общества. Такая поддержка объективно необходима. Она же приводит к тому, что любое предложение по изменению существующей системы средств общественного воздействия всегда найдет и сторонников, и ярых противников. Отношение различных общественных слоев и групп к принимаемым уголовно-правовым решениям нередко носит принципиально различный характер, отражая и поддерживая ценностный конфликт, который сегодня проявляется как минимум на трех уровнях: между «гражданами-массой» и правящей элитой; внутри самой элиты и внутри масс (западники и славянофилы, консерваторы и либералы, глобалисты и антиглобалисты и др.); между государственной (национальной) идеей и так называемой системой европейских ценностей. Каждый из этих уровней противостояния прямо находит отражение в уголовной политике, вектор которой меняется в зависимости от того, какие силы реально «стоят у руля» (от безоговорочного следования европейским стандартам до возможности блокирования действия решений ЕСПЧ и отказа признания верховенства международно-правовых актов). В результате состояние постоянного конфликта оказывает определяющее воздействие на общественные отношения в целом, не говоря уже о такой его составляющей, как уголовно-правовая сфера.
Возникающая при этом нестабильность правового регулирования влечет за собой нестабильность общественного сознания, которое реагирует на подобное состояние апатией, нежеланием присоединяться ни к одной из позиций, пытаясь оставаться на уровне отдельных индивидуумов в стороне от всего. Следует отметить, что подобного рода трансформация зафиксирована далеко не сегодня. На процесс все усиливающейся инертности общества указывают многие исследователи. Отмечается, что массы (т. е. общество) сегодня уже не ориентированы на высшие цели. Долгое время казалось, что апатия масс должна приветствоваться властью. У власти сложилось убеждение, что чем пассивнее массы, тем эффективнее можно ими управлять. «Исходя из него она и действовала в период, когда властные механизмы были централизованы и бюрократизированы. Однако сегодня последствия этой стратегии оборачиваются против самой власти: безразличие масс, которое она активно поддерживала, предвещает ее крах. Отсюда радикальная трансформация ее стратегических установок: вместо поощрения пассивности — подталкивание к участию в управлении, вместо одобрения молчания — призывы высказываться. Но время уже ушло. «Масса» стала «критической», эволюция социального сменилась его инволюцией в поле инертности» [13, с. 20].
В этой связи и попытки реанимировать прежние формы активности, в том числе и в деятельности по противостоянию преступности, зачастую выглядят как возврат к прошлому, а «вновь» принимаемые меры в условиях новой реальности совершенно закономерно не оказывают ожидаемого эффекта. Стремление государства, когда сознание общества строится уже на ином (в отличие от 25—30-летнего периода давности) ценностном базисе, внедрить отдельные средства предупреждения преступлений вызывают лишь внутренний конфликт, разделяя общество на тех, кто за и кто против. Отсюда и возрождение различных форм общественного контроля в виде народных дружинников, казачьих патрулей, использования присяжных заседателей в районных судах и т. д. наталкивается на ту самую апатию масс (неверие в результат, нежелание поддерживать), преодоление которой с трансформированной системой ценностей не представляется возможным. В новых условиях невозможно добиться сколько-нибудь положительного результата прежними средствами, эффективность которых напрямую зависит именно от общественно-
го сознания, от позитивного отношения к ним со стороны абсолютного большинства. При отсутствии такого отношения возможна обратная ситуация, когда при видимой активности государства в лице законодателя и отсутствии при этом должного результата будет происходить дальнейшая деградация авторитета власти, утрата веры в государство как регулятора общественных отношений и его способности сохранять контроль над преступностью.
В современной литературе такое положение вещей во многом связывается с произошедшей заменой идеологии на ее противоположность — имагологию, которая, по мнению В.Г. Федотовой, «...разрушила ясную картину мира и стала фундаментом манипуляции, основанным на некоторых трактовках явления или человека, подчас не имеющим отношения к действительному положению дел, но адекватным целям манипуляции. Имиджмейкерство стало одной из форм манипуляции, попыткой показать персону, претендующую на политическое или иное лидерство, в выгодном свете. В переносном смысле — обращение с людьми как с объектами, вещами, скрытое управление ими посредством ловко придуманных схем коммуникации, властное воздействие на поведение людей, не раскрывающее ожидаемых целей и создающее иллюзию, что манипулируемый сам пришел к навязываемым ему решениям» [14]. Солидарен с данной точкой зрения и М. Кундера, отмечающий, что «потерпели крах все идеологии: в конечном счете их догмы были разоблачены как иллюзии, и люди перестали принимать их всерьез. Реальность оказалась сильнее идеологии. И именно в этом смысле имагология превзошла ее: она сильнее реальности.» [15, с. 126—27]. Имагология выступила в авангарде постмодерна, оказавшись в роли средства разрушения прежней картины мира, реализуя начало отрицания всего.
В конечном счете это привело к тому, что внушение чувства стыда, совершенно необходимое в саморегуляции поведения индивидуума [16, с. 37], перестало быть тем инструментом, с помощью которого можно было бы убедить граждан в соблюдении норм уголовного права и вызвать у них заинтересованность в законопослушном образе жизни в целом [17, с. 49]. Для этого нет нравственных, моральных оснований, так как общественным сознанием прежняя система ценностей была отвергнута либо существенно трансформирована, а новая далеко не всегда вообще что-либо предлагает, а если и предлагает, то новые постулаты нередко прямо противоположны прежним.
Весьма характерным в этом отношении является пример с достаточно активно разворачиваемой компанией по обоснованию выгоды от легализации так называемых «легких» наркотиков. С учетом ее трансляции на уровне Организации Объединенных Наций можно сделать вывод и о масштабности того влияния, которому сегодня подвергается общественное сознание, а также уголовно-правовое воздействие как явление, «обслуживая» интересы подобного рода [18, с. 40—41] (заявление, сделанное действующей под ее эгидой комиссией по противодействию наркотикам, указывает на необходимость фактической легализации наркотиков во всем мире, так как карательные меры якобы уже доказали свою неэффективность и чрезвычайную затратность). В этом же ряду стоят и многие решения Европейского суда по правам человека. Например, акты ЕСПЧ о неправомерности отказа в проведении гей-парада в Москве; о принятии к рассмотрению (после нескольких лет раздумий) жалобы объединенной оппозиции о нелегитимности проведения выборов в Государственную Думу РФ в 2003 году. и др. Или: постановление Европейского суда по правам человека от 7 октября 2010 года, дело «Константин Маркин против России», в котором формулируется вывод о доминировании в России «тендерного предрассудка», заключающегося в восприятии женщин как главных воспитателей детей [19], на основе чего критической оценке была подвергнута позиция Конституционного Суда РФ относительной особой, связанной с материнством социальной роли женщины в обществе [20]. Это также и одно из последних решений ЕСПЧ о дискриминационном характере закона о гей-пропаганде, признавшее данный нормативный акт не соответствующим статье 10 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (свобода выражения мнения) и статье 14 (запрет дискриминации) [21].
В результате в сознании общества происходит постепенное размывание понятия нормы, стирание граней между дозволенным и недозволенным, девиантным-разрешенным и девиантным-запрещенным, что откровенно дезориентирует всех, начиная от законодателя и правоприменителя, заканчивая гражданами, не относящимися ни к тем, ни к другим. Отсюда современные оценки законодателя с позиции «взбесившегося принтера» [22]; правоприменителя и обывателя же в сложившихся условиях можно только пожалеть, так как ориентироваться в «отпринтованных законах» сегодня практически невозможно.
Фрагментизация, основанная на описанных выше процессах, делает свое дело и очевидных перспектив ухода от нее сегодня не просматривается, что, к сожалению, делает недостижимой поставленную И.М. Клейменовым цель формирования «конструктивной уголовной политики» [23, с. 12—13]. Подчиненность уголовно-правового воздействия ведущим трендам общественного развития, скорее, ставит вопрос о дальнейшем росте феномена бессилия уголовного закона. Чем больше законодатель криминализирует деяний, тем более бессильным становится уголовно-правовое воздействие [24, с. 424—425]. Изначально заложенный в его содержание конфликт, основанный на трансляции прямо противоположных друг другу идей, такое бессилие лишь усиливает, фрагментируя при этом не только систему уголовно-правового воздействия, но и, что самое главное, ее восприятие на уровне общественного сознания.
Современное положение дел в части идеологической составляющей воздействия на преступность уголовно-правовыми средствами, таким образом, характеризуется крайней нестабильностью, что свидетельствует о переходном периоде ее развития. Основная проблема этого этапа обусловлена тем, что после отказа от прежних идей и вытекающих из них ценностей государство пока не предложило чего-либо принципиально нового, что определяло бы основные направления его развития. Государственная политика, а соответственно и политика правовая, включая и ее уголовно-правовой аспект, носят довольно спонтанный, фрагментарный характер, не имея целостной основы. В результате действующий УК РФ представляет собой не систему запретов, образуя монолит внутренне взаимосвязанных норм охранительного характера, которые рождены в целях реализации основной идеи, а некий схоластический перечень разрозненных и часто противоречащих друг другу предписаний. Их отдельные группы нередко действительно являются выражением некоторых, но, как правило, совершенно не взаимосвязанных идей, которые указывают на наличие в обществе не правовой идеологии, а идеологии классов, отражающей интересы отдельных групп людей в ущерб всем остальным [25].
В такой ситуации крайне важно понять, что именно стоит за той или иной уголовно-правовой нормой, какая идея и какая социальная сила, поддерживающая эту идею. Динамика уголов-
ного закона в этом отношении есть динамика движения той или иной социальной группы и социальной идеологии по шкале силы и влияния.
К сожалению, отечественная наука не создала четких представлений о содержании уголовно-правового сопровождения той или иной общественно-политической идеологии. Некогда утвердившийся тезис о деполитизации права, о господстве права над сферой политики и идеологии сегодня играет «плохую роль», уводя исследователей от анализа идейных основ принимаемых уголовно-правовых решений, а искусное и искусственное сужение сферы идеологических и политических дискуссий, сопровождаемое активно поддерживаемым государством укреплением господствующего положения одной светской и одной религиозной системы, делает такие исследования едва ли не опасными.
Тем не менее четкое позиционирование уголовно-правового содержания различных идейных систем представляется крайне необходимым для содержательного анализа перспектив развития самого уголовного права. Какие уголовно-правовые решения стоят за «консерваторами» и «либералами», за «западниками» и «славянофилами», за «глобалистами» и «антиглобалистами», за «светскими» и «религиозными» системами и т. д.? Ответа на этот вопрос сегодня нет. Хотя было бы наивно полагать, что, различаясь в самой основе взгляда на мир, эти системы будут предлагать единые, универсальные уголовно-правовые нормы и решения.
В этой связи считаем насущной и актуальной задачей современной науки разработку проблем идеологии (а точнее — идеологий) уголовно-правового воздействия, которая со всей очевидностью предполагает тесную связь с анализом ценностных ориентиров и средств их поддержки в рамках самых разных конкурирующих в современном обществе идеологических систем.
Примечания
1. Федотова В.Г. Апатия на Западе и России // Вопросы философии. 2005. № 3.
2. Маркузе Г Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. М., 1994.
3. Бергер П., Лукман Н. Социальное конструирование реальности. М., 1996.
4. Wendt A. Anarchy is What State Make of It: The Social Construction of Power Politics // International Organization. Winter, 1992. № 2.
5. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/ (дата обращения: 17.01.2017).
6. Андерсон П. Истоки постмодерна. М., 2011.
7. Философия. Энциклопедический словарь. М., 2006.
8. Наумов А.В. Идеологические основы уголовного закона // Уголовно-правовой запрет и его эффективность в борьбе с современной преступностью: сборник научных трудов. Саратов, 2008.
9. Звечаровский И. О концепции развития уголовного законодательства России // Уголовное право. 2005. № 3.
10. О необходимости исследования предыдущих этапов духовного развития общества в ходе формирования идеологии см.: Биккенин Г.Я. Идеология, ее особенности и формы. М., 1964.
11. Козаченко И.Я. Социально-ценностные ориентиры Уголовного кодекса России 1996 г. // Российский юридический журнал. 1997. № 3.
12. Клейменов М.П. О концепции борьбы с преступностью в России // Совершенствование законодательной и правоприменительной деятельности в сфере борьбы с правонарушениями: межвузовский сборник научных трудов. Омск, 1994.
13. Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального. Екатеринбург, 2000.
14. Федотова В.Г. Манипуляция как субститут демократии. URL: http://viperson.ru/wind.php?ID=259144 &soch=1 (дата обращения: 12.01.2012).
15. Кундера М. Бессмертие. М., 1996.
16. Брейтуэйт Дж. Преступление, стыд и воссоединение / пер. с англ. М., 2002.
17. Лунеев В.В. Эпоха глобализации и преступность. М., 2007.
18. Гилинский Я.И. Уголовное законодательство в современной России: критические заметки // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: материалы XII научной практической конференции. М., 2015.
19. Konstantin Markin v. Russia (жалоба № 30078/06) (I секция) (извлечение). URL: http://base. garant.ru/12185346/#ixzz3gW6nNL9r (дата обращения: 22.02.2015).
20. Голубкова М. Конституционный Суд Российской Федерации поставил свои решения выше международных // Российская газета. 2013. 7 декабря. URL: http://www.rg.ru/2013/12/07/reg-szfo/sud.html (дата обращения: 02.05.2017).
21. Закон о гей-пропаганде нарушает свободу выражения мнений — ЕСПЧ принял решение по жалобе активистов из России. URL: https://zakon. ru/discussion/2017/6/20/zakon_o_gej-propagande_
narushaet_svobodu_vyrazheniya_mnenij__espch_
prinyal_reshenie_po_zhalobe_aktiv (дата обращения: 03.07.2017).
22. Бешенство принтера: Госдума стала принимать в три раза больше законов. URL: http:// www.mk.ru/poMtics/2015/09/28/beshenstvo-pnntera-gosduma-stala-prinimat-v-tri-raza-bolshe-zakonov.html (дата обращения: 10.06.2017).
23. Клейменов И.М. Сравнительная криминология: криминализация, преступность, уголовная политика в условиях глобализации: автореф. д-ра юрид. наук. Омск, 2015.
24. Пудовочкин Ю.Е., Бабаев М.М. Репрессивное решение социальных проблем: причины и последствия // Российский криминологический журнал. 2016. № 3.
25. Байков А.Ф. Предпосылки формирования и сущность правовой идеологии. URL: http://www. superinf.ru/view_helpstud.php?id=736 (дата обращения: 29.11.2012).
Notes
1. Fedotova V.G. Apathy in the West and Russia. Issues of philosophy, 2005, no. 3. (In Russ.)
2. Marcuse G. One-dimensional man. The study of the ideology of a developed industrial society. Moscow, 1994. (In Russ.)
3. Berger P., Lukman N. Social construction of reality. Moscow, 1996. (In Russ.)
4. Wendt A. Anarchy is What The State of the Make: It is the Social Construction of Power Politics. International Organization, Winter, 1992, no. 2.
5. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/ (accessed 17.01.2017). (In Russ.)
6. Anderson P. The origins of postmodernity. Moscow, 2011. (In Russ.)
7. Philosophy. Encyclopedic dictionary. Moscow, 2006. (In Russ.)
8. Naumov A.V. Ideological foundations of the criminal law. Criminal-legal prohibition and its effectiveness in the fight against modern crime: collection of proceedings. Saratov, 2008. (In Russ.)
9. Zvecharovsky I. On the concept of development of the criminal legislation of Russia. Criminal law, 2005, no. 3. (In Russ.)
10. On the need to study the previous stages of the spiritual development of society during the formation of ideology, see: Bikkenin G.Ya. Ideology, its features and forms. Moscow, 1964. (In Russ.)
11. Kozachenko I.Ya. Socio-value orientations of the Russian Criminal code of 1996. Russian legal journal, 1997, no. 3. (In Russ.)
12. Kleimenov M.P. On the concept of the fight against crime in Russia. Improvement of legislative and law enforcement activities in the field of combating offenses: interuniversity collection of proceedings. Omsk, 1994. (In Russ.)
13. Baudrillard J. In the shadow of the silent majority, or the End of the social. Ekaterinburg, 2000. (In Russ.)
14. Fedotova V.G. Manipulation as a substitute for democracy. URL: http://viperson.ru/wind.php?ID= 259144& soch=1 (accessed 12.01.2012). (In Russ.)
15. Kundera M. Immortality. Moscow, 1996. (In Russ.)
16. Braithwaite J. Crime, shame and reunion / trans. with English. Moscow, 2002. (In Russ.)
17. Luneev V.V. The Epoch of globalization and crime. Moscow, 2007. (In Russ.)
18. Gilinsky Ya.I. Criminal legislation in modern Russia: critical notes. Criminal law: development strategy in the XXI century: materials of the XII scientific practical conference. Moscow, 2015. (In Russ.)
19. Konstantin Markin v. Russia (complaint no. 30078/06) (Section I) (extract). URL: http://base. garant.ru/12185346/#ixzz3gW6nNL9r (accessed 22.02.2015). (In Russ.)
20. Golubkova M. The Constitutional Court of the Russian Federation placed its decisions above international ones. Rossiyskaya gazeta, 2013, December 7. URL: http: //www.rg.ru/2013/12/07/reg-szfo/sud.html (accessed 02.05.2017). (In Russ.)
21. The law on gay propaganda violates the freedom of expression — the ECHR made a decision on the complaint of activists from Russia. URL: https://zakon. ru/discussion/2017/6/20/zakon_o_gej-propagan-de_na-
rushaet_svobodu_vyrazheniya_mnenij_espch_priny-
al_reshenie_po_zhalobe_aktiv (accessed 03.07.2017). (In Russ.)
22. Rabies of the printer: the State Duma began to adopt three times as many laws. URL: http://www.mk.ru/ politics/2015/09/28/beshenstvo-printera-gosduma-sta-la-prinimat-v-tri-Raza-bolshe-zakonov.html (accessed 10.06.2017). (In Russ.)
23. Kleymenov I.M. Comparative criminology: criminalization, criminality, criminal policy in the conditions of globalization. Author's abstract... doctor of legal scienc. Omsk, 2015. (In Russ.)
24. Pudovochkin Yu.E., Babaev M.M. Repressive solution of social prob-lems: causes and consequences. Russian criminological journal, 2016, no. 3. (In Russ.)
25. Baikov A.F. Prerequisites of formation and essence of legal ideology. URL: http://www.superinf.ru/ view_helpstud.php?id=736 (accessed 29.11.2012). (In Russ.)
