CC BY
15
Вестник Томского государственного университета. 2023. № 486. С. 74-82 Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal. 2023. 486. рр. 74-82
Научная статья УДК 101.1: 316 аог 10.17223/15617793/486/8
Постправда и несоизмеримость: наука и политика в эпоху постправды
Евгений Валерьевич Масланов1
1Межрегиональная общественная организация «Русское общество истории и философии науки», Москва, Россия
evgenmas@rambler. ги
Аннотация. Рассматривается соотношение постправды и несоизмеримости. На основе использования сравнительного анализа и методов социальной эпистемологии показано, что постправда - один из феноменов современного общества постмодерна. Анализируется особая политическая субъектность науки, которая может рассматриваться как практика распространения механизмов согласования деятельности и убеждений на представителей различных нарративов.
Ключевые слова: постправда, несоизмеримость, исследования науки и технологий, П. Галисон, наука, политическая субъектность, зоны обмена
Источник финансирования: исследование выполнено при финансовой поддержке РНФ в рамках научного проекта № 21-18-00428 «Политическая субъектность современной науки: междисциплинарный анализ на перекрестье философии науки и философии политики» в Русском обществе истории и философии науки.
Для цитирования: Масланов Е.В. Постправда и несоизмеримость: наука и политика в эпоху постправды // Вестник Томского государственного университета. 2023. № 486. С. 74-82. (М: 10.17223/15617793/486/8
Original article
doi: 10.17223/15617793/486/8
Post-truth and incommensurability: Science and politics in the era of post-truth
Evgeniy V. Maslanov1
1 Russian Society for History and Philosophy of Science, Moscow, Russian Federation, evgenmas@rambler.ru
Abstract. The article deals with the correlation of post-truth and incommensurability. Based on the use of comparative analysis and methods of social epistemology, the author shows that post-truth is a phenomenon of modern society in the postmodern situation. It is often characterized as deliberate misrepresentation based on the use of false data. This understanding of post-truth connects it with modern rationality. In the postmodern context, it can be viewed as a struggle between narratives which proceed from different ideas about the world and ignore others' arguments. A similar phenomenon has been described in science and technology studies as an incommensurability of paradigms. Their agents have different ontological representations, solve different tasks/puzzles and cannot accept others' arguments. At the same time, science and technology studies have suggested and described mechanisms for overcoming incommensurability. Such mechanisms include the formation of trading zones, which involve an interaction between scientists adhering to different paradigms. However, they do not try to convince one another. While solving scientific and technical problems, they get acquainted with others' ideas merely at a fairly superficial level. This allows them to achieve coordination of actions and beliefs. A special role in this process is played by various non-human actors that become boundary objects. A similar strategy can be used to find mutual understanding between representatives of different narratives in a post-truth situation. Through the use of non-human actors, they can try not to convince one another, but to solve common problems. Such strategies may involve the emergence of a common space of expertise. The consideration results in an idea about the special political subjectivity of science. It can be considered as a special practice of spreading the mechanisms for coordinating the actions and beliefs of representatives of various narratives. Political subjectivity becomes another important dimension of the social existence of science.
Keywords: post-truth, incommensurability, science and technology studies, Peter Galison, science, political agency, trading zone
Financial support: The study was supported by the Russian Science Foundation, Project No. 21-18-00428.
For citation: Maslanov, E.V. (2023) Post-truth and incommensurability: Science and politics in the era of post-truth. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal. 486. рр. 74-82. (In Russian). doi: 10.17223/15617793/486/8
© Mac^aHOB E.B., 2023
Введение
Наука еще в XX в. стала одним из важнейших общественных институтов. Без созданных на основе научных достижений технологий сложно представить повседневность, научные идеи влияют на государственную политику. В настоящее время «новые научные знания и технологии становятся не чем-то факультативным, - отмечал Б.Г. Юдин, - а модусом современного общества, средой, в которой оно обитает» [1. С. 65]. Сложно спорить и с тем, что наука, сделав познание природы одной из важнейших целей человеческого общества, так и не стала искать ответов на вопросы о смысле жизни. Теперь наука, как настаивает А.Н. Никифоров, «не содействует интеллектуализации нашей жизни... она не расширяет горизонты нашего сознания... напротив, эта служанка техники часто служит низменным корыстным или идеологическим целям» [2. С. 28]. Под ударами научной критики модерн оказался подвергнут сомнению. Общество вступило в состояние постмодерна. В таком обществе большие нарративы уже не вызывают доверия [3]. В нем даже при описании развития науки сложно увидеть поступательное движение к истине. Подобные изменения затрагивают не только науку. Недоверие к большим нар-ративам привело к трансформациям в общественной жизни. Одним из подобных изменений, например, стало восприятие политической борьбы через столкновение различных нарративов, которые могут с равным успехом обосновывать глубоко противоположные идеи. В этом случае ни одна из идей не может быть опровергнута оппонентами. Это описание ситуации современности в какой-то момент оказалось достаточно скандальным, показав несоответствия современного общества идеалам модерна и несоответствия современной науки нормативным представлениям о ней [3], приведя в итоге к «научным войнам» [4]. Поэтому одной из особенностей эпохи постмодерна оказывается ситуация пост-правды. Для нее не обязательно, чтобы описания социальной или политической реальности соответствовали фактам, наоборот, существуют лишь те факты, которые соответствуют описанию. Получается, что нарративы строятся на «убеждении в том, что факты можно выделить, выбрать и представить в политическом контексте так, чтобы они поддерживали одну интерпретацию истины против другой» [5. Р. 6]. В этом случае состояние постправды сосуществует вместе с активным развитием научного знания. При этом в работах Т. Куна было показано, что в рамках развития науки существует определенная несоизмеримость между теориями. В этом случае затруднены дискуссии между учеными, развивающими различные теории. Это наталкивает на мысль о том, что состояние постправды может иметь определенные параллели в развитии современной науки. При этом исследования в области 8Т8, как отмечает С. Фуллер, показали, например, что «консенсус - неестественное положение в науке, он требует фабрикации и поддержки, что является работой, которую легко недооценить, поскольку большая часть ее осуществляется за кулисами,
в процессе коллегиального рецензирования» [6. С. 113], что в определенном смысле может напоминать состояние постправды в общественных дискуссиях.
Подобные состояния постправды, возможно, имеют некоторые параллели и в науке. Поэтому в статье мы попытаемся выяснить, существуют ли подобные параллели; проанализировать, какие выводы можно сделать из этого факта для состояния постправды и роли науки в современном обществе с точки зрения социальной эпистемологии. В этом случае под постправдой, вслед за С. Фуллером, мы будем понимать ситуацию, когда вопрос ставится не только о том, какие факты являются истинными, но и о том, каким образом можно определять истинность фактов [6. С. 14]. При этом постправда будет соотнесена с концепцией парадигм Т. Куна, ведь, как мы соглашаемся с С. Фуллером, «куновская концепция науки является "постистинной" потому, что "истина" более не арбитр легитимной власти, скорее, она маска легитимности, которую носит всякий, кто стремится к власти» [6. С. 17]. В том смысле, что сама категория «истины» в концепции Т. Куна оказывается соотнесена с определенной позицией парадигмы. В результате взаимодействие между учеными, придерживающимися различных парадигм, может оказаться связано с переинтерпретацией языков и дискуссиями о самой возможности получать определенные результаты.
В этом случае, казалось бы, концепция постправды может соотноситься с концепцией социальных полей П. Бурдье, в которой поле науки можно понимать как «систему объективных отношений между достигнутыми (в предшествующей борьбе) позициями», которая «является местом (т.е. игровым пространством) конкурентной борьбы, специфической ставкой в которой является монополия на научный авторитет» [7. С. 474]. Однако стоит признать и тот факт, что подобное описание предполагает обращение к дискуссиям именно в социальном поле, в котором обращение к истине может вообще не играть никакой роли, ведь, например, «престижность» факультетов и профессорских позиций в системе университетов во Франции зависит не от притязаний на истину, а может воспроизводит структуру господствующего класса. Позволим себе большую цитату из работы П. Бурдье для подтверждения этой мысли: «Как и поле институций высшего образования (все множество факультетов и высших школ), чья структура воспроизводит в собственно образовательной логике структуру поля власти (или, если угодно, оппозиции между фракциями господствующего класса), входом в которое оно является, профессора различных факультетов распределяются между полюсом экономической и политической власти и полюсом культурного престижа согласно тем же принципам, что и различные фракции господствующего класса» [8. С. 77]. В этом случае престижность, например, медицинских и юридических специальностей определяется, скорее, их историей и уже занятыми позициями, чем притязаниями на истину.
Постправда - особенности интерпретации
Постправда - термин достаточно хорошо известный. Еще в 2016 г. он был объявлен Оксфордским словарем словом года. Его понимание требует некоторой осторожности и взвешенности. «Считается, что политика постреальности и пост-правда обозначают политическую культуру, в которой дискуссии и дебаты, - пишет Ф. Фишер, - формируются эмоциональными призывами, оторванными от эмпирических деталей политических вопросов» [9. Р. 134]. В этом случае одна из социальных групп использует свой доступ к медиа или другим ресурсам для обоснования заведомо ложной точки зрения. Предполагается, что манипулирующая группа знает истину, тогда как те, на кого она воздействует, этим знанием не обладают. Успех манипуляции обеспечивается двумя причинами. С одной стороны, обладание знанием позволяет сформулировать достаточно правдоподобные высказывания, которые, конечно же, частично соответствуют действительности, но добавление в них небольшой доли лжи превращает их в искажение фактов. С другой стороны, доступ к различным ресурсам позволяет эту точку зрения тиражировать. Единственный способ противостоять постправде - стремление интеллектуалов сообщить обществу истину, после знакомства с которой люди могут понять, что они заблуждаются.
Подобное рассмотрение постправды связывает ее с эпохой модерна. Подразумевается, что существует истина, которая искажается в угоду сиюминутным интересам отдельных групп. Если бы другие группы обладали достаточным количеством информации, они бы, конечно же, поняли, что ими манипулируют. Однако постправда - порождение состояния постмодерна и противостоит модерну. Поэтому ее можно представить не только как результат манипуляции или целенаправленного обмана. Возможно, она характеризует ситуацию, когда происходит столкновение различных точек зрения. Их носители для обоснования своих взглядов используют подходы и методы, которые одними участниками воспринимаются как не дающие реальной возможности доказать защищаемые идеи, а другими - как обладающие силой убеждения. Популистские движения обращаются к аргументам, которые, с точки зрения их оппонентов, не могут рассматриваться как заслуживающие хоть какого-либо доверия. Но эти аргументы убеждают сторонников популистских движений. Одной из важных стратегий становится, например, обвинение противников в том, что они обращаются не к фактам, а к эмоциям, но эмоциональные аргументы используют все участники дискуссий [10].
В ситуации постправды формируется мир различных нарративов. Несоизмеримость - основная их особенность. Люди, согласные с одним из нарративов, не воспринимают аргументы других, а поэтому аргументы не могут являться достаточно значимым подтверждением защищаемой точки зрения. Статистиче-
ские данные подвергаются сомнению, т.к. они, по мнению сторонников противоположных нарративов, ничего не могут доказать. Рациональные аргументы воспринимаются как иррациональные, ведь они базируются на установках, которые оппонентами с самого начала подвергаются сомнению. Используемые сторонниками других нарративов термины описываются как навязанные и не отражающие суть дела. Высказывания экспертов и профессионалов, если они не совпадают с изначально поддерживаемой позицией, ничего не значат. Ведь, по мнению оппонентов, они лишь пытаются «затемнить» суть дела и навязать собственную повестку. Участники дискуссий не столько стремятся разрешить противоречия, сколько доказывают свою точку зрения, которая заведомо считается верной. Люди живут как будто в различных мира, между которыми мало общего. При этом несоизмеримость - ключевой элемент описания различий между парадигмами. Она не означает несравнимости, зачастую существуют даже языковые единицы, которые являются общими для отдельных парадигм. «Только для небольшой группы (как правило, взаимоопределяемых) терминов и для предложений, их содержащих, - отмечает Т. Кун, - возникает проблема перевода» [11. С. 49], но именно они и делают теории несоизмеримыми. Подобные различия делают несоизмеримыми и миры постправды. В них небольшие группы взаимоопределяемых терминов могут приводить к формированию кардинально различных нарративов.
Постправда и исследования науки и технологий
Подобное описание феномена постправды дает возможность отметить некоторые сходства с ситуацией взаимодействия сторонников различных парадигм. Каждый из них обладает своим собственным «видением» мира. В процессе обучения они усвоили онтологические допущения и научились решать различные задачи-головоломки, а затем они используют полученные знания и навыки в своей работе. При этом их парадигмы несоизмеримы, аргументация носителей одних взглядов не может быть в достаточной мере понята и воспринята другими, а поэтому настоящее взаимодействие между носителями различных парадигм невозможно [12]. Получается, что их сторонники оказываются в ситуации, напоминающей столкновение носителей различных форм «правды». С. Фуллер, один из исследователей феномена постправды, отмечает, что достаточно много для его концептуального описания, а возможно и для его формирования, сделали исследователи в области науки и технологий. «Постправда, -отмечает он, - отпрыск, от которого исследования науки и технологий (STS) всегда старались откреститься» [5. С. 112]. В работе «Post-Truth. Knowledge as a Power Game», специально посвященной исследованию постправды, он показывает, что каким образом ее формирование оказалось связано не только с развитием исследований в области науки и технологий, но и с распространением знаний за пределы научного сообщества: мир «постистины - это неизбежный результат
большей эпистемической демократии. Другими словами, как только инструменты производства знания становятся общедоступными - и при этом показано, что они работают, - они в конечном счете будут работать для всякого, кто может ими воспользоваться» [5. Р. 117].
Исследования в области науки и технологий показали несколько важных факторов, характерных для существования науки в социальном контексте. Во-первых, научный результат становится научным не столько в процессе исследования, сколько в процессе публикации. Исследование всегда сопряжено с огромными рисками - оно может быть успешным или нет, эксперимент может проходить удачно или быть полностью проваленным, данные, которые были получены, могут противоречить первоначальным допущениям. Все это важные элементы исследования, но они далеко не всегда попадают в опубликованные научные тексты. Во-вторых, истиной в науке становится то, что признается учеными за истину. Но она не установлена раз и на всегда. С течением времени ученые могут прийти и к иным результатам, и тогда признанные истины могут быть пересмотрены. В-третьих, отмечает С. Фуллер, научный консенсус оказывается не вполне естественным состоянием для фронтирных исследований. Требуется постоянная работа по его поддержанию. В своих работах ученые могут получать данные и результаты, которые противоречат сложившемуся на данный момент научному консенсусу. В этом случае им предстоит решить, стоит ли отказаться от публикации, ведь всегда есть вероятность, что тексты, с результатами, противоречащими научному консенсусу, будут отвергнуты рецензентами, или на свой страх и риск вступить в борьбу за его изменение. Именно поэтому, в-четвертых, «основные нормативные категории науки, такие как "компетенция" и "экспертиза", являются довольно растяжимыми, поскольку их условия определяются силовой динамикой, устанавливающейся между специфическими коалициями заинтересованных сторон» [5. Р. 113]. Передовые исследования связаны с постоянной борьбой идей.
Один из примеров подобной ситуации описан В. Гейзенбергом и имеет отношение к периоду становления квантовой механики. После того как Э. Шрёдингер сформулировал свою математическую схему квантовой механики достаточно, быстро стало понятно, что основанная на идеях Луи де Бройля модель Шрёдингера и модель, основанная на идеях Н. Бора, обладают математической эквивалентностью. Казалось бы, это должно было способствовать взаимопониманию между исследователями. Однако осенью 1926 г. в Копенгагене между Э. Шрёдингером и Н. Бором произошла достаточно напряженная дискуссия. Как пишет В. Гейзенберг, возможно, вследствие перенапряжения Э. Шрёдин-гер заболел и вынужден был «слечь в постель», когда гостил в семье Н. Бора. «Но и тут Бор почти не отходил от больного, упрямо повторяя: "Нет, Шрё-дингер, Вы обязаны все-таки согласиться, что..."
Один раз Шрёдингер почти в отчаянии воскликнул: "Если никак нельзя обойтись без этих проклятых квантовых скачков, то я жалею о том, что связался с атомной теорией"» [13. С. 27]. В результате сторонники Н. Бора, по замечанию В. Гейзенберга, оказались уверены, что они одержали верх в этой дискуссии. Все это свидетельствует о том, что в процессе формирования квантовой механики, даже в условиях понимания математической эквивалентности, шли дискуссии, целью которых была разработка «верного» взгляда на ее интерпретацию. Но видно и то, что они не обязательно связаны с полным разрушением взаимопонимания. В исследованиях науки и технологий выявлены не только особенности противостояния несоизмеримых парадигм, которое напоминает состояние постправды, но и сформулированы некоторые идеи, позволяющие преодолеть его. В этом смысле опыт нахождения взаимопонимания между различными научными подходами может рассматриваться как одна из возможных стратегий преодоления состояния постправды, которая позволит найти взаимопонимание представителям различных точек зрения. Однако для этого необходимо проанализировать, что помогает достигать взаимопонимания в «зоне обмена».
Зоны обмена, пограничные объекты и non-human акторы
Показанная в работах Т. Куна несоизмеримость парадигм стала важным вызовом для исследователей. Конечно же, ученые не обязаны стремиться к взаимопониманию. При этом ясно, что если эта несоизмеримость существует, то достаточно сложно понять, каким образом могут успешно взаимодействовать ученые, принадлежащие к различным парадигмам. Но было очевидно и то, что если и не всегда, то иногда исследователи, принадлежащие к различным парадигмам, могут совместно и вполне успешно решать исследовательские задачи. Следовательно, они могут достигать взаимопонимания. Без этого вряд ли были бы возможны проекты по решению сложных прикладных задач в области радиоэлектроники или атомной энергетики. К примеру, в известной статье П. Га-лисона «Зона обмена: координация убеждений и действий», переведенной на русский язык, он приводит исторический пример построения зоны обмена между физиками-теоретиками, экспериментаторами и инженерами в рамках работы Радиационной лаборатории, которая «была основана в конце 1940 г. для работы с изобретенным британцами прибором, генерирующим микроволны нужной частоты для эффективного радара. 16 октября Ли Дюбридж согласился возглавить проект; к концу октября ядро группы сформировалось в комнате 4-133 Массачусетского технологического института (МТИ)» [14. С. 81], и в итоге им удалось найти взаимопонимание. В лаборатории бывал Джулиан Швингер, оказывавший теоретическую поддержку работе лаборатории. П. Галисон так описывает этот процесс «впитывания культуры» инженеров-электромехаников: «Постепенно Швингер начал
впитывать инженерную культуру Радиационной лаборатории и отказываться от абстрактной теории рассеивания, принятой физиками для объяснения электромагнетизма. Он начал искать микроволновый аналог более практичных представлений, свойственных инженерам-электротехникам: простые "эквивалентные цепи", имитирующие лишь самые существенные свойства элементов. Инженеры давно использовали этот подход, рассматривая различные системы, например громкоговорители, не с точки зрения их реальных электрических, механических или электромеханических свойств, а так, будто громкоговоритель был лишь схемой из чисто электрических компонент. Иными словами, они заперли (символически) всю сложную физику шума, генерируемого громкоговорителем, в "черный ящик" и заменили ее в своих вычислениях "эквивалентными" электрическими элементами. Аналогично проводящие полые трубки и полости микроволновых схем можно было заменить (символически) обыкновенными электрическими элементами и тем самым получить возможность манипулировать ими алгебраически, не вдаваясь каждый раз в детали сложнейших проблем граничных значений уравнений Максвелла. Война заставила физиков-теоретиков типа Швингера проводить день за днем в вычислениях для различных приборов, и, работая с этими материальными объектами, они начали связывать свой собственный язык теории поля с языком и алгеброй электротехники» [14. С. 82-83]. Хотя в них принимали участие исследователи, работавшие над теоретическими и прикладными задачами, экспериментаторы и техники. Все они были носителями определенных научных парадигм-культур, которые обладали собственным «взглядом» на мир. Они осваивали хоть и близкие, но все же различные курсы в университетах, учились по разным учебникам, решали свои собственные задачи, что, конечно же, делает их культуры не столь далекими друг от друга, как культуры племен Океании, как отмечал, например, Е.В. Масла-нов [15]. Однако все равно смогли добиться взаимопонимания и преодолеть несоизмеримость.
П. Галисон описал один из подходов к ее преодолению. Он отмечает, что это происходит в процессе совместной работы над проектами в зонах обмена [16] - пространствах, в которых ученые, принадлежащие к различным парадигмам-культурам, работают над решением общей задачи. В этом случае им приходится вырабатывать язык понимания - своеобразный пиджин. Он не тождествен ни одному из языков ученых, работающих над проектом. Совершенно не обязательно, что он будет абсолютно корректно передавать носителю другой парадигмы смыслы, которые характерны для ее углубленного понимания. Но он даст возможность на приемлемом уровне объяснить необходимую информацию, которая и будет усвоена. Целью зон обмена выступает не достижение полного согласия, хотя это и возможно. Они ориентированы на налаживание взаимопонимания для решения вполне конкретных задач. Именно поэтому происходит не принятие другой парадигмы, а зна-
комство с ней, формирование пространства согласования деятельности и убеждений участников проектов. При этом группа исследователей, работавшая над развитием концепции «зон обмена» под руководством С. Фуллера и И.Т. Касавина, показала, что имеется возможность формирования «зон обмена» различного типа, которые могут ориентироваться на выстраивание взаимодействия не только между учеными, но и другими акторами. Результаты этой работы были изложены в монографии «Негумболь-дтовские зоны обмена», изданной в 2020 г. [17].
Важная особенность зон обмена - наличие «посредников» между принадлежащими к различным парадигмам учеными. Ими могут выступать люди, обладающие компетенцией интерактивной экспертизы. Но в этом случае они уже являются носителями общего языка. Поэтому основными «посредниками», до момента формирования пиджина, оказываются самые разные материальные или нематериальные объекты, так называемые пограничные объекты. Они располагаются на границах между исследовательскими группами и «населяют несколько пересекающихся социальных миров и удовлетворяют информационные потребности каждого из них... Они имеют разное значение в разных социальных мирах, но их структура достаточно общая для более чем одного мира, чтобы сделать их узнаваемыми, средством перевода» [18. P. 393]. В этой классической статье 1989 г. С. Стар и Дж. Гри-зимер показывают, как различные объекты Музея зоологии в Беркли могут выступать «пограничными объектами», позволяющими находить взаимопонимание между профессиональными исследователями, любителями и администрацией и формировать общее пространство взаимопонимания. При этом подобными объектами могут быть как различные математические методы, например метод Монте-Карло, так и конкретные материальные объекты - экспериментальные образцы разрабатываемого оборудования [19]. Важно лишь то, что все они используются в совместной работе, что и позволяет найти взаимопонимание. Они включают в себя идеи, характерные для каждой из парадигм. Обращение к ним и разъяснения других участников проекта дают возможность если и не полностью понять, то хотя бы «схватить» некоторые важные для проекта идеи.
Эти объекты сконструированы исследователями в процессе своей работы. Технические объекты созданы учеными и инженерами на основе собственных знаний. Объекты научных теорий, как и сами научные теории, сложились в результате работы ученых. Все они требуют для своего поддержания большого количества разнообразных сетей человеческих и non-human акторов: лаборантов и экспериментальных установок, ученых, способных проводить эксперименты и понимать полученные данные, и графиков с этими данными, математических теорий, компьютеров, тепла и электричества. Без всего этого многообразия ни один пограничный объект существовать не будет. Но и эти объекты конструируют исследователей. Выступая «переводчиками», они создают образы парадигм друг
для друга. Данные образы не совпадают с самоописаниями, но дают возможность успешно взаимодействовать. В этом случае пограничные объекты действительно становятся важнейшими актороми зон обмена, а non-human акторы - ключевым звеном в процессе согласования деятельности и убеждений. Не только ученые выступают «представителями» non-human акторов, но и последние начинают «представлять» их друг для друга. Все они обладают правом «голоса» или «перевода» интересов, формируется своеобразный парламент вещей и людей [20]. Они дают возможность не просто встретиться с несоизмеримостью различных взглядов ученых, но и позволяют отметить тот факт, что хоть парадигмы и обладают несоизмеримостью, все же они оказываются связаны с общими объектами, которые успешно применяются представителями различных парадигм. Следовательно, они имеют определенные общие черты, а различия могут быть понятно описаны представителям другой парадигмы.
Обращение к совместным исследовательским практикам, ориентированным не столько на стремление достигнуть полного взаимопонимания, сколько на необходимость решать совместные задачи при помощи использования пограничных объектов, становится важнейшим элементом преодоления несоизмеримости парадигм. Это может показать путь и для формирования взаимопонимания в эпоху постправды.
Non-human акторы и эпоха постправды
Проведенный анализ показывает, что взаимодействие между различными группами в ситуации постправды напоминает взаимодействие между носителями несоизмеримых парадигм. При этом именно преодоление несоизмеримости становится важнейшей задачей для выстраивания диалога между различными позициями. Конечно же, для ряда вопросов достижение этой цели затруднительно. К примеру, выход Великобритании из Европейского союза - классический пример подобного политического вопроса. Связано это еще и с тем, что одна из особенностей состояния постправды - формирование недоверия к экспертам, которые не разделяют заранее принятую точку зрения. Однако в настоящее время политический характер приобретают проблемы, которые раньше могли рассматриваться как сугубо академические, например, изменение климата или утилизация атомных отходов, не говоря уже о стратегиях поддержания здоровья населения при борьбе с различными болезнями. В результате складывается ситуация, когда различные группы ученых и экспертов, существующих в условиях постнормальной науки, которая характеризуется в том числе и неопределенностью, продвигают различные взгляды на решение проблем [21]. Собственно, именно в этом случае несоизмеримость парадигм вторгается в решение политических вопросов, несоизмеримость становится важным элементом постправды, а знания, как отмечал С. Фуллер, - элементами борьбы за власть [5].
Одним из примеров может служить вопрос о хранении атомных отходов. Он носит глубоко специальный
характер, и, казалось бы, внутри экспертного и научного сообщества должен существовать определенный консенсус по поводу его решения. В. С. Пронских показывает, что даже в этом случае можно говорить о существовании нескольких позиций, между которыми могут вестись дискуссии. К примеру, одна из проблем связана с вопросом о том, о чьей безопасности стоит задумываться - о межпоколенческой или внутрипоколенческой безопасности и справедливости? Ответ на него может приводить к различным подходам к работе с атомными отходами, которые будут в равной мере обоснованными. В результате часть стран ориентируется на стратегии, минимизирующие риски для нынешнего и ближайшего поколения. Они стремятся реализовать «открытый топливный цикл (без глубокой переработки отработанного топлива) и захоранивают отходы в долговременных хранилищах, поскольку рассчитывают, что отдаленные поколения самостоятельно найдут решение этой проблемы на другом технологическом уровне» [22. С. 15]. Но страны стремящиеся «реализовать закрытый цикл, перекладывают большую часть рисков и расходов обращения с отработанным топливом на плечи нынешнего и ближайшего поколений, минимизируя риски для потомков» [23. P. 15]. Видно, что никакого общемирового консенсуса нет, а поэтому возможны риски как для нынешнего, так и для будущих поколений. Активисты же, связанные с движениями по защите природы, очень часто выступают за запрет атомной энергетики. При этом сам вопрос об атомной энергетике и работе с отработанным атомным топливом носит глубоко политический характер, ведь от его решения зависит как стратегия развития отдельных отраслей промышленности и государств, так и всего мира в целом. Схожие проблемы возникают и при решении менее масштабных вопросов, например о реализации различных проектов в области добычи полезных ископаемых, в том числе нефти или газа. Подготовка планов по их реализации предполагает анализ потенциального влияния проектов на окружающую среду. Активисты, проживающие в местах их осуществления, не всегда согласны с научно обоснованными мнениями, которые предлагают консультанты компаний. Формируется пространство так называемой контрэкспертизы, ставящей под сомнение полученные результаты и приводящей собственные доводы.
Оба эти примера свидетельствуют о том, что в настоящее время достаточно сложно даже экспертам прийти к консенсусу по вопросам, затрагивающим интересы нескольких групп. В ситуации постправды этим группам вряд ли удастся договориться. Представляется, что в этом случае стратегии преодоления несоизмеримости научных парадигм могут играть принципиально важную роль для разрешения подобных противоречий, ведь разногласие между группами может быть описано как столкновение парадигм. Правда, их сторонники не стремятся найти общий язык, а пытаются отстоять собственную точку зрения. Отказ от нее равносилен поражению. Однако у них имеется нечто общее - non-human акторы, которых они берут к себе в союзники. Каждый из участников борьбы пытается включить их в свои сети, говорить от их имени, доказывать, что только он имеет право распоряжаться их голосом.
Исследования науки и технологий показали, что non-human акторы могут обладать собственными «интересами». Гребешки и дверные доводчики, сети распространения бензина и морские корабли оказываются включены во взаимодействие с людьми. Они влияют на их поведение, сопротивляются людям или поддерживают их. Очень часто отдельные группы стараются говорить от имени non-human акторов и выступать их представителями во взаимодействии с другими. Хрестоматийным примером является перевод интересов морских гребешков на язык, понятный рыбакам и бюрократам, описанный М. Калло-ном в своей статье [24].
Но в эпоху кризиса экспертизы, наличия нескольких обоснованных точек зрения на различные научные и технологические изменения совершенно разные группы пытаются присвоить себе возможность говорить от имени non-human акторов. И зачастую они защищают противоположные позиции. Именно поэтому подобные акторы оказываются не менее важными участниками взаимодействия. Связано это не только с их возможным сопротивлением, но еще и с тем, что они оказываются общим элементом для различных участников дискуссий - их «пограничным объектом». Конечно же, их описания у различных групп отличаются, но все же они обладают и некоторыми сходствами, хотя бы связанным просто с фактом апелляции к одним и тем же объектам. Это сходство, которое позволяло находить взаимопонимание представителям различных парадигм, может стать важным элементом для нахождения взаимопонимания при решении большого количества вопросов, связанных с применением знаний в общественной жизни.
Обращение к общим объектам позволяет надеяться на то, что возможно создание стратегий достижения согласия. Но связаны они будут не с дискуссиями и консультациями, нацеленными на разъяснение позиций друг друга, которые, казалось бы, должны будут привести к обнаружению общего знаменателя. В эпоху постправды дискуссии не могут привести к желаемому согласию - ведь каждая из сторон защищает собственные концепции и ценности, от которых она не может отказаться. Опыт описания зон обмена показывает, что выходом может стать формирование пространства не переговоров, а решения совместных задач. В этом случае одной из стратегий может быть формирование особого поля экспертизы, в котором представлены интересы различных групп людей и non-human акторов. Его формирование требует разработки особой процедуры. Один из вариантов может быть основан на выделении двух фаз экспертизы. Первая из них связана с взаимодействием между различными экспертами-профессионалами и носит технический характер. Вторая ориентируется на взаимодействие между экспертами-профессионалами и другими социальными агентами. Подобное разделение может иметь несколько преимуществ: «1) позволяет минимизировать моральное и политическое давление на экспертов; 2) дает возможность вовлечь в экспертное обсуждение все заинтересованные стороны, препятствуя тем самым "приватизации" публичной сферы; 3) позволяет агрегировать распределенное
знание; 4) дает возможность для дистрибуции ответственности среди более широкого круга участников, поддерживая тем самым демократический дух в сообществе» [25. С. 62]. Каждая из заинтересованных групп может реализовывать собственный технический этап формирования экспертного мнения. Подобная стратегия как раз и позволяет создавать пространства согласования деятельности и убеждений отдельных групп, а следовательно, находить точки взаимопонимания сторонникам конкурирующих позиций. При этом обращение к non-human акторам создаст общее поле применения технологических решений.
Политическая субъектность науки в ситуации постправды
Вопрос о политической субъектности науки в ситуации постправды ставится достаточно часто. Обычно утверждается, что ученые выступают той группой, которая способна разоблачить манипуляции со стороны сторонников «целенаправленной лжи». Они защищают истину и противостоят антиинтеллектуализму. Нам кажется, что обнаруженные параллели между феноменом постправды и несоизмеримостью научных парадигм и возможность использования стратегий преодоления несоизмеримости для решения противоречий между противоположными позициями позволяют выделить еще одну характеристику политической субъектности науки.
В науке уже сформировались определенные механизмы преодоления несоизмеримости. В этом случае она приобретает особый статус - выступает практикой, показывающей, как можно выстроить диалог и взаимопонимание. Именно поэтому ученые оказываются группой способной повлиять на изменение социального контекста. «Чтобы это изменение направлялось ценностями истинности и объективности научного знания, нужен сознательный выбор и волевые усилия научных сообществ, принимающих на себя бремя ответственности интеллектуальной элиты, - точно пишет В.Н. Порус. - И это есть, по существу, политический выбор» [25. С. 40]. Но подобный ответственный политический выбор связан и с тем, что наука должна не просто выносить суждение о том, какие идеи, высказываемые различными группами, обоснованы, а какие - нет. Возможно, политическая субъектность науки заключается еще и в ее способности распространять знания за пределы науки. Эта деятельность может включать в себя не только «просвещение» широких общественных масс, но и рассказ о механизмах познания мира, о ценностях науки, формирование критического отношения к информации. Наука для общества должна стать не только источником знаний о мире или технологических инноваций, но и практикой, демонстрирующей механизмы разрешения конфликтов.
Путь формирования подобной политической субъект-ности науки сложен. Распространение критицизма в обществе может привести и к достаточно противоречивому
отношению к самому научному знанию. В подобной ситуации каждый готов посчитать себя способным критиковать все что угодно на основании имеющейся у него «под рукой» информации, которая получена при помощи поиска в Сети. У людей может сложиться впечатление, что все обладают достаточными знаниями для того, чтобы критиковать мнения экспертов в различных областях [26]. Поэтому, как это ни странно, само распространение научного знания и представления о важности знаний может приводить к формированию ситуации постправды. В связи с этим вопрос о политической субъект-ности науки приобретает особую важность. Ведь транслируя знания и практики работы с ними в общество, необходимо осознать ответственность за эту деятельность и быть готовым не только сокрушаться росту антиинтеллектуальных настроений, но и выстраивать стратегии взаимодействия с обществом и формировать новые поля экспертизы. В этом случае ответственная интеллектуальная элита сможет реализовать свой политический выбор.
Заключение
Постправда - один из феноменов в ситуации постмодерна. Казалось бы, он обладает уникальностью. Однако при внимательном рассмотрении можно сделать вывод о том, что он похож на несоизмеримость научных парадигм. И в том и в другом случае сторонники различных позиций вряд ли мо-
гут адекватно понять друг друга. Это может приводить к долгим и бессодержательным дискуссиям и обвинениям не только в непонимании, но и в намеренном искажении фактов. Основное их отличие состоит в том, что в рамках науки были найдены пути преодоления несоизмеримости. Один из них - формирование зон обмена, в которых при помощи пограничных объектов происходит согласование деятельности и убеждений представителей различных парадигм. В этом случае можно предположить, что и в условиях ситуации постправды необходимо формирование специфических пространств взаимодействия представителей различных нарративов. Благодаря этому и может быть преодолена ситуация разобщенности и сформировано пространство взаимодействия. Оно не обязательно подразумевает полное понимание или согласие с позицией оппонентов, но дает возможность решать общие проблемы. На наш взгляд, в этой ситуации особую политическую субъектность приобретает наука. Она может рассматриваться как один из механизмов распространения в обществе практик, позволяющих сформировать взаимопонимание. И путь его формирования в ситуации постправды, и путь осознания и складывания особой политической субъектности науки труден и тернист, но, не пройдя его, вряд ли возможно преодоление как современного состояния постправды, так и недоверия к экспертизе и научному знанию.
Список источников
1. Юдин Б.Г. Человек в обществе знаний // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. 2010. № 3. С. 65-83.
2. Никифоров А. Л. Трансформация науки в XX в.: от поиска истины к совершенствованию техники // Эпистемология и философия науки.
2019. Т. 56, № 3. С. 20-29.
3. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна / пер. с фр. Н.А. Шматко. М. : Ин-т экспериментальной социологи. СПб. : Алетейя, 1998. 160 с.
4. Turner S. The Third Science War // Social Studies of Science. 2003. Vol. 33, Is. 4. P. 581-611.
5. McIntyre L. Post-Truth. Cambridge, MA : MIT Press, 2018. 240 p.
6. Фуллер С.В. Постправда: Знание как борьба за власть / пер. с англ. Д. Кралечкина; под науч. ред. А. Смирнова. М. : Изд. дом Высшей
школы экономики, 2021. 368 с.
7. Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики / пер. с фр., сост., общ. ред., пер. и послесл. Н.А. Шматко. М. : Ин-т эксперименталь-
ной социологии; СПб. : Алетейя, 2007. 576.
8. Бурдье П. Homo academicus / пер. с фр. С.М. Гавриленко, О.М. Журавлева, Д.Ж. Кондова, Е.В. Кочетыговой, О.О. Николаевой, Н.В. Саве-
льевой ; под науч. ред. Е.В. Кочетыговой и Н.В.Савельевой. М. : Изд-во Института Гайдара, 2018. 464 с.
9. Fisher F. Knowledge politics and post-truth in climate denial: on the social construction of alternative facts // Critical Policy Studies. 2019. Vol. 13,
№ 2. P. 133-152.
10. Durnova A. Unpacking emotional contexts of post-truth // Critical Policy Studies. 2019. Vol. 13, № 4. P. 447-450.
11. Кун Т. После «Структуры научных революций» / пер. с англ. А.Л. Никифорова. М. : АСТ, 2014. 443 с.
12. Кун Т. Структура научных революций. С вводной статьей и дополнения 1969 г. / пер. с англ. И.З. Налетова. М. : Прогресс, 1977. 300 с.
13. Гейзенберг В. Избранные философские работы: Шаги за горизонт. Часть и целое / пер. А.В. Ахутина, В.В. Бибихина. СПб. : Наука, 2005. 572 с.
14. Галисон П. Зона обмена: координация убеждений и действий // Вопросы истории естествознания и техники. 2004. № 1. С. 64-91.
15. Maslanov E. Universities as Social Background in "Trading Zone" Creation // Philosophy of the Social Sciences. 2019. Vol. 49, Is. 6. 493-509.
16. Galison P. Image and Logic. A material Culture of Microphysics. Chicago, Il : The University of Chicago Press, 1997. 980 p.
17. Масланов Е.В., Дорожкин А.М. (ред.) Негумбольдтовские зоны обмена. М. : РОИФН, 2020. 237 с.
18. Star S.L., Griesemer J.R. Institutional Ecology, "Translation" and Boundary Objects: Amateurs and Professionals in Berkeley's Museum of Vertebrate Zoology, 1907-39 // Social Studies of Science. 1989. Vol. 19, № 3. P. 387-420.
19. Galison P. Computer Simulations and the Trading Zone // From Science to Computational Science / ed. by G. Gramelsberger. Zürich : Diaphanes, 2011. P. 118-157.
20. Латур Б. Политики природы. Как привить наукам демократию / пер. с фр. Е.Н. Блинова. М. : Ад Маргинем, 2018. 336 с.
21. Funtowicz S., Ravetz J. R. Science for the Post-Normal Age // Futures. 1993. Vol. 25, № 7. P. 735-755.
22. Пронских В.С. Проблемы ядерных технологий и радиационной безопасности // Цифровой ученый: лаборатория философа. 2020. Т. 3, № 3. С. 6-24.
23. Callon M. Some Elements of a Sociology of Translation; Domestication of the Scallops and the Fishermen of St. Brieuc Bay // Power, Action and Belief / ed. by J. Law. London : Routledge, 1986. P. 196-223.
24. Тухватулина Л.А. Нормативная модель политически нейтральной экспертизы // Философия. Журнал Высшей школы экономики. 2021. Т. 5, № 4. С. 57-64.
25. Порус В.Н. На пути к реформе системы эпистемологических целей и ценностей // Эпистемология и философия науки. 2021. Т. 58, № 2. С. 34-42.
26. Nichols T.M. The Death of Expertise: The Campaign against Established Knowledge nad Why it Matters. New York, NY : Oxford University Press, 2017. 252 p.
References
1. Yudin, B.G. (2010) Chelovek v obshchestve znaniy [A Man in the Society of Knowledge]. VestnikMoskovskogo universiteta. Ser. 7. Filosofiya. 3.
pp. 65-83.
2. Nikiforov, A.L. (2019) The Transformation of Science in the XX Century: From the Search of Truth to the Enhancement of Technology.
Epistemologiya i filosofiya nauki. 56 (3). pp. 20-29. (In Russian). doi: 10.5840/eps201956342
3. Lyotard, J.-F. (1998) Sostoyanie postmoderna [The State of Postmodernity]. Translated from French by N.A. Shmatko. Moscow: Institut
eksperimental'noi sotsiologi; St. Petersburg: Aleteiya.
4. Turner, S. (2003) The Third Science War. Social Studies of Science. 33 (4). pp. 581-611. doi: 10.1177/0306312703334005
5. McIntyre, L. (2018) Post-Truth. Cambridge, MA: MIT Press.
6. Fuller, S.W. (2021) Postpravda: Znanie kak bor 'ba za vlast' [Post-Truth. Knowledge as a Power Game]. Translated from English by D. Kralechkin.
Moscow: HSE.
7. Bourdieu, P. (2007) Sotsial'noye prostranstvo: polya i praktiki [Social Space: Fields and Practices]. Translated from French. Moscow: Institut
eksperimental'noy sotsiologii; Saint Petersburg.: Aleteyya.
8. Bourdieu, P. (2018) Homo academicus. Translated from French by S.M. Gavrilenko, et al. Moscow: Gaidar Institute.
9. Fisher, F. (2019) Knowledge politics and post-truth in climate denial: on the social construction of alternative facts. Critical Policy Studies. 13 (2).
pp. 133-152. doi: 10.1080/19460171.2019.1602067
10. Durnova, A. (2019) Unpacking emotional contexts of post-truth, Critical Policy Studies. 13 (4). pp. 447-450. doi: 10.1080/19460171.2019.1670222
11. Kuhn, T. (2014) Posle "Struktury nauchnykh revolyutsiy" [The Road since Structure]. Translated from English by A.L. Nikiforova. Moscow: AST.
12. Kuhn, T. (1977) Struktura nauchnykh revolyutsii. S vvodnoi stat'ei i dopolneniem 1969 g. [Structure of Scientific Revolutions. With an Introductory Article and an Addition of 1969 year]. Translated from English by I.Z. Naletov. Moscow: Progress.
13. Heisenberg, W. (2005) Izbrannye filosofskie raboty: Shagi za gorizont. Chast'i tseloe [Selected Philosophical Works: Steps Beyond the Horizon. Part and Whole]. Translated from German by A.V. Akhutin and V.V. Bibikhin. St. Petersburg: Nauka. (In Russian).
14. Galison, P. (2004) Zona obmena: koordinatsiya ubezhdeniy i deystviy [Trading zone: coordination of beliefs and actions]. Voprosy istorii yestestvoznaniya i tekhniki. 1. pp. 64-91.
15. Galison, P. (1997) Image and Logic. A material Culture ofMicrophysics. Chicago, Il: The University of Chicago Press.
16. Maslanov, E. (2019) Universities as Social Background in "Trading Zone" Creation, Philosophy of the Social Sciences. 49 (6). pp. 493-509.
17. Maslanov, E.V. & Dorozhkin, A.M. (eds) (2020) Negumbol'dtovskiye zony obmena [Non-Humboldt Trading Zones]. Moscow: ROIFN.
18. Star, S.L. & Griesemer, J.R. (1989) Institutional Ecology, "Translation" and Boundary Objects: Amateurs and Professionals in Berkeley's Museum of Vertebrate Zoology, 1907-39. Social Studies of Science. 19 (3). pp. 387-420.
19. Galison, P. (2011) Computer Simulations and the Trading Zone. In: Gramelsberger, G. (ed.) From Science to Computational Science Zürich: Diaphanes. pp. 118-157.
20. Latour, B. (2018) Politikiprirody. Kakprivit'naukam demokratiyu [Politics of Nature: How to Bring the Sciences into Democracy]. Translated from French by E.N. Blinov. Moscow: Ad Marginem.
21. Funtowicz, S. & Ravetz, J.R. (1993) Science for the Post-Normal Age, Futures. 25 (7). pp. 735-755.
22. Pronskikh, V.S. (2020) Problems of Nuclear Technologies and Radiation Safety. Tsifrovoi uchenyi: laboratoriya filosofa, 3 (3). pp. 6-24. (In Russian). doi: 10.5840/dspl20203323
23. Callon, M. (1986) Some Elements of a Sociology of Translation; Domestication of the Scallops and the Fishermen of St. Brieuc Bay. In: Law, J. (ed.) Power, Action and Belief. London: Routledge. pp. 196-223.
24. Tukhvatulina, L.A (2021) A Normative Model of Politically Neutral Expertise. Filosofiya. Zhurnal Vysshei shkoly ekonomiki. 5 (4). pp. 57-64. (In Russian)
25. Porus, V.N. (2021) Towards the Reform of the System of Epistemological Goals and Values. Epistemologiya i filosofiya nauki. 58 (2). pp. 34-42. (In Russian).
26. Nichols, T.M. (2017) The Death of Expertise: The Campaign against Established Knowledge nad Why it Matters. New York, NY: Oxford University
Press.
Информация об авторе:
Масланов Е.В. - канд. филос. наук, исследователь Межрегиональной общественной организации «Русское общество истории и философии науки» (Москва, Россия). E-mail: evgenmas@rambler.ru
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
E.V. Maslanov, Cand. Sci. (Philosophy), research fellow, Russian Society for History and Philosophy of Science (Moscow, Russian Federation). E-mail: evgenmas@rambler.ru
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 09.03.2022; одобрена после рецензирования 30.01.2023; принята к публикации 31.01.2023.
The article was submitted 09.03.2022; approved after reviewing 30.01.2023; accepted for publication 31.01.2023.
