Д.Г. Евстафьев,
кандидат политических наук, профессор Института медиа факультета креативных индустрий НИУ ВШЭ; профессор кафедры теории права и государства Российского университета дружбы народов (РУДН).
Е.В. Скурко,
кандидат юридических наук, старший научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН
DOI:
D. G. Evstafiev,
Candidate of Political Sciences. Professor of the Institute of Media of the Faculty of Creative Industries of the Higher School of Economics, Professor of the Department of Theory of Law and State of the Peoples' Friendship University of Russia (RUDN) devstafiev@hse.ru; estdl212@yandex.ru
E.V. Skurko,
Candidate of Law, Senior Research Fellow at Institute of Scientific Information for Social Sciences of the Russian Academy of Sciences (INIONRAN) skourko@mail.ru
«ПОСТ-ГЛОБАЛИЗАЦИЯ», «ПОСТ-ГОСУДАРСТВО», «ПОСТ-ПРАВО»
Аннотация: современный исторический период, связанный с разрушением институциональных основ миропорядка несмотря на то, что длительность его пока не ясна, характеризуется уже на нынешнем этапе формированием принципиально иных рамок развития. В статье, носящей дискуссионный характер, анализируются вопросы пост-глобальных трансформаций в их отражении в политико-правовом контексте, который на данном этапе находится на «втором плане» по сравнению с политическими и экономическими процессами. Однако по мере упорядочивания пространства глобальных трансформаций значение правовых рамок дальнейшего мироустройства будет постоянно увеличиваться. На обсуждение вынесены тенденции и перспективы глобального и макрорегионального государственно-правового развития; явление «пост-права» в современных общественных отношениях. Авторами делается вывод о нарастании контекстности в развитии современных правовых норм и возможной регионализации права как такового. Это будет иметь значительные последствия на этапе институционализации неоглобального мира и формирования его новых правовых основ как на национальном, так и на международном уровне.
Ключевые слова: глобализация, пост-глобализм, международные отношения, теория и социология права.
187
«POST-GLOBALIZATION», «POST-STATE», «POST-LAW» g
Abstract: The contemporary period of history which involves dramatic destruction of the institutional basis of the world order, despite the fact that exact duration of it is not yet known is already characterized by the emergence of the new framework of development in different spheres. In this article that was intentionally formulated in the discussion nature, the issues of post-global transformations in terms of reflections in the political
Fib !» b С Й
m
and legal context are analyzed. This context at this point is brought to the background behind political and economic developments but with the progress in forming the new framework for the global transformations the importance of the legal aspects of the world order development for the future will be increasing. The trends and prospects of global and macro-regional state-and-legal development are discussed; the phenomenon of«post-law» in contemporary social relations is introduced. Authors make the conclusion that law becomes an increasingly contextual phenomenon that leads to the fluidity of legal approaches especially with the possibility of regionalization of the law. That will inevitably lead to the serious consequences for the process of the institutionalization of the neo-global world and development ofthe new legal systems at the national as well as international level.
Keywords: globalization, post-globalism, international relations, theory and sociology of law.
Современный этап глобальных трансформаций характеризуется наряду с прочими особенностями методологической «раз-„о мытостью»: мы постепенно как бы погружаемся в методологически го размытый мир. Все чаще звучит приставка «пост-» перед все более существенным кругом важнейших системообразующих понятий, струк-№ турными характеристиками человеческого бытия и развития. «Постой экономика», «пост-капитализм», «пост-правда», «пост-гуманизм» § агрегируют представления о современном мире. Все они отражают 2 одно важное свойство современности - не только и не столько размы-^ тость границ между сферами познания и развития, что было извест-— но и присуще постиндустриальному постмодерну как общественной § системе, но и разрушение фундаментальных основ секторальной ре-5 ферентности, в частности таких, как право в различных его проявле-§ ниях, в действительности, определяющее ключевые характеристики
С
и параметры развития человечества - от экономики до межличностного взаимодействия.
8
g Постановка вопроса
С Пост-право является ситуативным феноменом, отражающим разрушение базовых основ первоначально международного права, 188 что в настоящее время переносится в сферу национального пра-^ ва, формируя систему «изъятий» из базового для права принципа CV универсальности.
® Феномен пост-права является политически мотивированным отве-^ том на формировавшийся запрос на новые механизмы трансформации политических отношений на международной арене и в этом смысле рассматривался как краткосрочное решение в духе «политической целесообразности», которое, будучи широко применяемым в межгосударственных отношениях как часть того, что можно было бы назвать
«силовой геоэкономикой», целью которой является формирование комплексно защищенного пространства со специфическими формализованными «внутренними» регуляторными системами; внутри национальных систем могло использоваться только ограниченно, в отношении тех специфических социальных и/или политических групп, которые рассматривались как не вполне являющиеся частью соответствующих обществ («российских олигархов», не-ассимилировавшихся мигрантов, политических радикалов, лиц, не принимающих идеологию сверхтолерантности и т. п.). Иными словами, пост-право рассматривалось как инструмент глубокого, близкого переформатирования «внешнего» контура социально-политических отношений (чему способствовало отчасти то, что санкционная политика приобрела в последние 5 лет фактически неограниченные формы) и слома всей системы международного права. Но одновременно лишь точечного переформатирования пространства внутреннего суверенитета.
Развитие политических и социально-политических процессов, « однако, приобрело такую динамику, что пост-право все больше о становится инструментом для управления тенденциями внутри про- ^ странства национального поствестфальского суверенитета. §*
Целью статьи является постановка вопроса об истоках возникло- | вения фактически явочным порядком феномена пост-права, ставшего Ц в операционном плане отрицанием универсалистской модели права, обозначающим вектор движения к социально-референтной, а в пер- О спективе - и политико-референтной системе правовых отношений; 3 а также о возможных пределах развития такой системы, ее способ- Ос ности выполнять роль инструмента формирования рамок новой, нео- О глобальной, институционализации. 3
Вероятно, именно понятие «пост-право» следует считать систе- ^ мообразующим для всего методологического каркаса современного о (переходного) периода в глобальных трансформациях, структурно обостренного затянувшимся искусственно состоянием «предхаоса» § в глобальной политике и в еще большей мере - социально-экономическом развитии [1], существенно сократившем возможности некризис- 189 ных трансформаций. И одним из аспектов современных глобальных ^ ^ трансформаций стала мультипликация уровней этих трансформаций, и Н возникновение ситуации, когда на различных уровнях трансформации О идут не только несинхронно, но и в разных концептуальных направ- § ■©.
О"
лениях. Как результат мы имеем ситуацию нарастания сегментной „8 фрагментации глобального политико-экономического пространства, когда в различных сегментах формируются различные модели поведения, в дальнейшем оформляемые в различные «рамочные» со-
циокультурные модели поведения, по мере закрепления «границ» сегментов приобретающие характер норм обычного права.
Теоретическая рамка
Существует множество политико-правовых учений, идей и представлений в отношении законов и закономерностей общественного, политического, государственно-правового развития, «эволюции права» и проч. В одном из таких подходов - в конце 80-х гг. XX в. - Б. де Соуза Сантос «воскрешает» метафору Ф. Ницше о трех стадиях развития духа и, применяя ее не к личному, а к общественному (в особенности социально-правовому) развитию, утверждает, что социально-правовое развитие Нового и Новейшего времени к концу XX в. претерпело ницшеанские метаморфозы «в обратном порядке»: в метафоре «ребенок-лев-верблюд» [2, р. 279].
По мнению Б. де Соуза Сантоса, в XVII и XVIII вв. «право начинаем ется как «ребенок»: новые теории естественного права и либеральная политическая философия составили великолепное новое творение из ценностей и верований, которые засвидетельствовали возникновение и консолидацию буржуазного общества. По мере того, как шел XIX в. право становилось «львом отрицания». Это было время, когда 2 закон сопротивлялся требованиям, которые породил социальный ^ запрос и которые выдвигались в политическую повестку новыми — общественными и политическими силами. В XX в. и особенно после § Второй мировой войны право претерпевает третью метаморфозу. Оно перестает сопротивляться, покорно вбирая в себя целый ряд ценностей и верований (порой взаимодополняющих, а иногда противоречащих друг другу), которые навязывают ему различные общественные и политические силы. Так, право стало «верблюдом», а «государство о всеобщего благоденствия» является наиболее ярким свидетельством 2 «верблюдизации» закона» [2, р.279-280].
С Однако далее с мыслями о «конце света» к рубежу тысячелетий все громче начинают звучать голоса против «верблюдизации» права: 190 Ю. Хабермас говорит о том, что право «чрезмерно колонизировало ^ жизненное пространство»; Г. Тойбнер выступает за «рефлексирую-(V щий» закон, а Ф. Ноне и Ф. Селзник - за «быстрореагирующий» и т.п. ® В сущности же был озвучен призыв к «новой метаморфозе» права, которая привела бы его к некоторым своим «естественным пределам», «что бы это ни означало» [2, р. 280].
С этими взглядами можно спорить или соглашаться. В данном случае, с точки зрения нашего времени, значимым оказывается момент, когда в фокусе внимания - на гребне призывов к «новым метамор-
-о
I 8 со я
I
С
го
фозам» - вдруг вновь оказывается ницшеанский «ребенок», а точнее, является некий «субъект», который, в том числе своим поведением, требует к себе отношения как к «ребенку» в ницшеанской метафоре, навязывает себя в таком проявлении. В метафоре «ребенка», в ницшеанской метаморфозе, дух невинен и «беспамятен»; это - «новое начало», «созидание новых ценностей», проявление собственной воли в том, чтобы «подчинить себе свой собственный мир». Это в своем роде «ренессанс» идей «естественного права», однако это естественное право эпохи постмодерна, сверхсубъективизм перерастающий в постгуманизм.
Действительно, «пост-право» - в своем роде поиск «новых форм» для некоего нового воплощения, варианта «естественного права», в котором де-универсализация признается некоей «естественной», базовой предпосылкой. С социокультурной точки зрения, это возвращает нас к разделению пространства глобального взаимодействия на «цивилизацию» и «осваиваемый мир» (осваиваемые «джунгли»), в котором не- « применимы правовые нормы «цивилизации»: здесь правит «ребенок», о считающий весь мир своим «продолжением» (и «приложением»). Это ^ вполне отчетливо манифестируется представителями евроатлантиче- §* ского сообщества, более того, обозначены институциональные рамки | данного процесса: попытка формирования «Коалиции демократий» Ц под эгидой США как главного центра формирования новых стандартов « в действительности является попыткой формирования линии разде- О ления между «осваиваемой» и «не-осваиваемой» (недемократизиру- § емой) частью глобального пространства. Этот подход в целом лежит Ос в рамках современных западных подходов символизации социального О взаимодействия, что неизбежно будет получать выражение и в право- § вой сфере, «правовых формах» [3].
С правовой точки зрения, ситуация получает соответствующее О развитие: «пост-право» вкупе с форсированным формированием -|§
______ш
на его основе правоприменительной практики, пусть даже перво- § начально в сфере межгосударственных отношений, с точки зрения логики американской правовой системы, является попыткой форми- 191 рования «новой прецедентности», которая затем вполне может быть ^ ^ тиражируемой. Важнейшим аспектом этой «новой прецедентности», и Н судя по практическим проявлениям, будет проблематика отношений О между «финансово-инвестиционным ядром» «новой глобализации» § ■©. и «полупериферией» по поводу механизмов изъятия «рент» раз- 8 личных типов в пользу «ядра» в условиях неизбежной сетевизации систем управления глобальными процессами и ослабления прямого присутствия «метрополии» в зоне периферии и полупериферии.
Доминирование ядра капиталистического мира в этих отношениях уже не может осуществляться «по умолчанию», в рамках так называемой «мягкой силы». Становится критичной институционализация этого доминирования и его закрепление в правовых нормах, пусть даже кажущихся в настоящее время ситуативными. Таким образом, гипотеза сводится к тому, что под прикрытием гуманитарных и социокультурных аспектов в рамках модели «пост-права» идет интенсивное формирование базы прецедентности для нового формата экономического права.
Операционная рамка
Под понятием «пост-право», можно сказать, агрегируются следующие явления, обстоятельства и ситуации:
■ географическая деуниверсализация правовых норм. Этот аспект „о является одним из главных, во всяком случае, наиболее заметным, с кого торым человек сталкивается чаще всего. Любопытно, однако, что этот
аспект не является в чистом виду продуктом периода трансформаций а глобализации, его основы были заложены гораздо раньше. Главное, о5 что происходит сейчас, когда географическая деуниверсализация § правовых норм получает отчетливое цивилизационное измерение 2 и политическую легализацию;
■ формирование системы «исключений» из права, включая — возникновение социальных, цивилизационных и политических со-§ обществ, по отношению к которым применяется особый правовой ^ режим. Эта ситуация во многом напоминает принципы колониального § права, которые были различны по отношению к различным группам ^ населения одной и той же территории;
■ ситуативность и политизированность принимаемых юридиче-
00
о ских решений. Вероятно, именно этот аспект следует считать главным: ^ Фемида переходного периода, причем как на внутригосударственном, С так и на международном уровне, становится «зрячей»;
■ превращение «надправовых» решений в системную практи-192 ку, причем мотивированную не только политическими факторами,
^ но и социокультурными. Одним из элементов пост-права в сфере сосу циокулкгурных отношений является пресловутая «культура отмены», ® ставшая классическим политически легализованным неправовым форматом ограничения доступа к определенного рода информации, ценностям или культурным артефактам.
■ кризис «национального государства» как носителя принципа пространственного вестфальского суверенитета. Не только формирование «многоуровневой» системы акторов в системе международных
политических и экономических отношений, но и признание - хотя бы и де-факто - принципа разностатусности пространств, вовлеченных в подобные процессы. В этом смысле пост-право как концептуальный и методологический подход совершенно релевантен концепции устаревания национального государства как формата организации общества, ранее с формулированной Ф. Фукуямой [4].
Авторская гипотеза относительно генезиса феномена пост-права сводится к следующей констатации.
Пост-право представляет собой феноменизацию применительно к специфическому сегменту пространства социального взаимодействия, правовому пространству принципов метамодернизма, основанных на идее поведенческого релятивизма: переход к некоей новой стадии развития постмодерна (преимущественно здесь используется термин «метамодерн») обусловил важнейший в социальном и социокультурном смысле феномен разрыва соотносимости социальных практик и социальной институционализации («поведенческой дис- « кретности»), что напрямую повлияло на характер социально-правовых о отношений, создав, вероятно, базовые социальные предпосылки для возникновения феномена пост-права [5, с.15-20]. Сам факт возникно- §* вения предпосылок пост-права говорит о выходе постиндустриальной | модели социального поведения, а с ней и регуляторики на закрити- Ц ческие режимы развития и утрату базового принципа социальной « универсальности. О
Но «пост-право» не может рассматриваться только как политико- 3
о
пропагандистская конструкция. Его идея представляется существенно ^
глубже и опаснее. Фактически мы имеем дело с неким «ситуативным О
правом», выстраиваемым под каждую в отдельности конкретную §
задачу и формируемым сочетанием интересов коалиции, вводящей ^
подобный правовой режим. Классическим примером такого асим- о
метричного подхода являются системы «санкций». Если подняться -|§
а
от чисто операционных вопросов, механизмов реализации системы § санкций, то она стала в настоящий момент уже не неким «чрезвычайным исключением» из системы мировой экономики, политики 193 и гуманитарной сферы, а ключевым системообразующим элементом ^ ^ новой архитектуры мировой экономики, который находится на фазе и Н политической институционализации. О
Если данная гипотеза верна, и мы действительно находимся § ■©. на этапе политико-институционального закрепления пост-права в ка- Ю чества базового основания глобального развития, то это ставит вопрос не просто о гармонизации различных «версий»/зеркал правовых норм, но и о новом понимании философии права.
Например, если в контексте европейской политики мы сталкиваемся с системой пост-права, где не только доминирующей, но монопольной силой являются США, они определяют политико-правовую рамку, тогда как остальные участники имеют возможность скорректировать лишь частные аспекты (время введения в действие санкций, порядок, наличие незначительных исключений и т.п.). Но уже в контексте реализации санкционной политики в регионах, где присутствует политическое многообразие, в частности в процессе ограничения цен на российскую нефть, продаваемую на мировом рынке, США уже не обладают возможностью монопольно определять «рамку» политико-правовой системы, будучи вынужденными учитывать принципиальные возражения других стран, в частности Индии, арабских государств и т.д.
Этот пример - одна из «поверхностей» многогранных и глубинных „о процессов мировых трансформаций последних лет. С этих позиций, го подобно тому, как говоря о «пост-правде», Л. К. Макинтайр подчеркивает, что «пост-правда» есть прежде всего «выражение озабоченности № тех, кто придает значение концепции истины и полагает, что она на-§ ходится под ударом» [6, р.6], точно также в современных условиях § имеет смысл говорить о «пост-праве» в основном с той точки зрения, 2 что понятие права, а также то, к чему оно начинает относиться, в на-
^ стоящее время вызывает тревогу у тех, кто действительно осознает — его роль и значение в общественных отношениях, «в нормальных § условиях».
^ Между тем пост-право для современности становится естествен-§ ным продуктом правового развития. Более того, часть слова «пост-» ^ в данном случае может вполне восприниматься как антиномия для обозначения, с одной стороны, идеи о том, что мы «прошли», «пре-
99
о одолели» право в темпоральном смысле, «вышли из него», и, с другой ^ стороны, для указания на то, что право в сложившемся виде утрачивает С смысл в плане релевантности действительности гегельянской «Идеи». Один из парадоксов общественного развития современности со-194 стоит в том, что «пост-глобализация», «пост-государство» и «пост-^ право» не составляют в нем прочных связей и корреляций между со-СЧ бой. Так, если пост-глобализация - это «продолжение» глобализации, ® которая, с философско-методологической точки зрения, должна была представлять собой пространство, пригодное к сетевизированным индикативным формам управления - управлению через «каскадируемые нарративы», то есть через механизмы информационно-политического конструирования как на микро-, так и на макроуровне, «пост-государство» само должно было стать «элементом» глобального
мира, который подразумевал для себя наличие ряда условий и обстоятельств, а именно:
■ демонтаж государственного суверенитета в экономическом и в идеале в социальном измерении (за счет включения национальных экономик в «глобальное разделение труда», т.е. в технологические цепочки и цепочки поставок, по которым было бы невозможно осуществлять «государственный контроль и управление» в традиционном представлении);
■ глубокое разрушение социально-классовой структуры общества, т. е. в том числе его «деидеалогизация», и следовательно, фик-тивизация политической системы и репрезентации;
■ развитие «информационного общества» как элемента «общества потребления», в том числе с широким присутствием в общественном пространстве информационных технологий как части повседневной социально-потребительской сферы [7];
■ высокий уровень «атомизации» общества при доминировании « его «универсальности» как главной модели социального поведения, о основанной на унифицированности моделей потребления.
«Пост-государство», следовательно, - это одна из форм вытесне- §* ния «традиционного» государства из регулирования общественных | отношений (в том числе путем если не полного его разрушения, то Ц существенной его «деформации»), которая составляла смысл и вы- « ражение собственно глобализации - ее цели, результаты, потенциал. О
Однако, если прежде предполагалось, что глобализация как ми- 3
о
нимум в своем «ядре» «самоорганизуется» так, что затем останется 3
лишь «кодифицировать» получившийся «результат», нынешний этап О
глобальных трансформаций демонстрирует лишь появление и рост § «точек неопределенности».
Так, на современном этапе, ключевыми точками неопределенно- О сти «итогов глобализации», «неоглобальности» можно обозначить: -|§ (1) запрос на новую институциональность, которая была бы способна § адекватно отразить потребности геоэкономически регионализирующегося мира и (2) запрос на правовое обеспечение новой архитектуры 195
глобальных экономических и политических отношений в системе .
Пп д
«поствестфальского суверенитета» [8], становящихся ареной межго- и и сударственного противоборства. О
Пост-право, между тем, - это не только и не столько правовые § формы, в которые будет положен «пост-глобальный» мир, сколько Ю индикатор явлений распада прямых социальных связей, «материальных» общественных отношений, «зрелых» социально-правовых и государственно-правовых форм, их деградация.
Если взглянуть на динамику общественного развития последних лет, оказывается вполне наблюдаемым, как ницшеанский в метафоре Б. де Соуза Сантоса «верблюд» государства и права «ядра» и «полупериферии» глобализации конца XX в. - «золотого миллиарда» Запада - устремился, через «культуру отмены» последнего десятилетия к запросу о получении для себя статуса «ребенка». Глобальное же большинство сегодня должно принять решение, как «в норме» следует реагировать на «государство-ребенка», «право-ребенка», а также дееспособного по общему правилу человека, выставляющего себя за «ребенка», т. е. все то, что все более отчетливо демонстрируют страны (и представители) традиционного «Запада» по отношению ко всему остальному человечеству.
Здесь уместно напомнить, что в юридическом поле проблема
«ребенка в праве», равно как и большинство остальных вопросов
и концепций, рассматривается через представления о вине и поня-
§ тие ответственности. Действительно, в современном обществе, во
всяком случае, до последнего времени, было принято считать, что
^ «нормальный», «взрослый» человек в повседневности «убежден,
§ что он обладает «свободой воли» и что, следовательно, он «несет со
ответственность» за свои действия, одновременно отказывая в этой С «свободе» и «ответственности» детям и умалишенным» [9, р.14]. ^ Гуманизация права последних десятилетий развивает, однако, эту 2 позицию в том направлении, что «свобода» все более перестает быть связана «ответственностью», в особенности если речь идет о «ребенке», а в действительности - о целом ряде и все более расширяющемся 8 круге «позитивно дискриминируемых» лиц, обобщенно обозначаюсь щихся как «наиболее уязвимые» и т. п.
Современным «созидателям новых ценностей» и «подчиняющим себе свой собственный мир» хотелось бы напомнить о том, что даже с; «самые либеральные» и «самые демократические» правовые системы современности сохраняют и практикуют такой институт как смертная 196 казнь (в различных формах в законодательстве штатов США), а также являются «рекордсменами» по возрастной планке вынесения уголов-су ного приговора несовершеннолетним преступникам.
8 со
2
о
«V
со
Так, в Великобритании в 1993 г. за убийство двухгодовалого ребенка были осуждены дети в возрасте десяти лет, и до настоящего времени «Венейблс и Томпсон, которым [ныне] по сорок лет, остаются самыми молодыми людьми, которые предстали перед судом за убийство в Великобритании» [10], и, добавим, остаются если и не самыми, то одними из самых молодых осужденных в мире вообще.
Дж. Мейджор - премьер-министр Великобритании периода событий дела 1993 г. - заявлял, что общество должно «немного больше осуждать, немного меньше понимать», когда речь заходит о преступности малолетних. Однако и тридцать лет спустя «трудно найти кого-либо, кто был бы удовлетворен будь то юридической, будь то политической реакцией на это убийство» [10].
С другой стороны, всего через год после британского судебного процесса в Норвегии, в городе Тронхейм, два шестилетних мальчика до смерти избили и забросали камнями младенца. «Несмотря на заметное сходство с предыдущим случаем, общество отреагировало совершенно по-другому: пресса не изображала мальчиков убийцами; этого не сделали ни соседи, ни даже скорбящая мать погибшей девочки. Вместо этого уже через две недели после ее смерти детям разрешили вернуться в свою школу в сопровождении психолога. Такой реакции способствовали многие факторы: помимо крайней молодости убийц, норвежская культура в целом придерживается либеральных « взглядов на виновность детей» [11, р. 50-51]. о
Тем не менее, если анализировать природу ответственности ребенка в общественном мнении, в политико-правовой культуре и в оценках §> ученых, примечательно, что одни признают, что «многие люди «со- | вершают что-то ужасное» в возрасте от восьми до четырнадцати лет, Ц но эти действия «совершаются в детском оцепенении, впервые». Мир « детства - это «отдельное место». И, с другой стороны, в том, чтобы, О как это было представлено в деле 1993 г. в Великобритании, прово- § дить суд и выносить приговор ребенку «как взрослому», заключается ОС идея найти объяснение трагедии ситуации, которая в остальном была О невыносимо бессмысленной: «несмотря на то, что обвиняемые сами § были детьми, их осуждение придало значимость гибели другого ре- * бенка» [11, р. 50]. 8
Речь, конечно, не идет о том, что люди не в состоянии отличить -|§ взрослого от ребенка, а о том, что в определенных обстоятельствах § такое различие «ненормально», оно представляет собой вызов для общества в целом. 197
Точно также, попытка «впадать в детство», которую мы наблю даем сегодня со стороны стран Запада, начиная с уровня государств и и правительств и заканчивая «человеком повседневности», не может к О оставаться без ответа подобно тому, как этого требует подлинный трагизм ситуации, в которую втягивается все человечество сегодня в силу «детского поведения» отдельных его представителей.
Помимо порой лукавых спекуляций об «особом мире детства» или «особого отношения», которого, конечно, заслуживают дети
п
в «нормальных условиях», характерной чертой собственно «детского поведения» и «детской картины миры» в ряду иных известных особенностей, надо признать неспособность различить «действительное» и «мнимое», истину и ложь, т.е. отделять «действительность» от «несоответствующего действительности». Эта неспособность может представлять собой существенную угрозу как для самого человека, так и для окружающих, и для общества в целом, т.е. составлять «общественную опасность». И если в «нормальных условиях» для «нормального ребенка» неспособность различать «действительное» и «мнимое», вообще говоря, преодолевается в воспитании, во многом являясь его целью в современном мире, начиная с бытового уровня, уровня повседневности и вплоть до общественно-политического, государственно-правового уровня, мы все больше сталкиваемся с прямым или негласным поощрением неразличения истины и лжи. „о Опасность таких тенденций вряд ли вызывает сомнения. А если го это так, вновь встает вопрос о роли права в «пост-глобальном» обществе в качестве известного инструмента борьбы с «общественной а опасностью» и средства установления истины не менее важного, § но не так широко известного его качества.
oq В этическом плане вопрос единства добра и истины обосновывает 2 русский философ и религиозный мыслитель XIX в. В.С. Соловьев в работе «Теоретическая философия», постулируя: «Мы, во-первых, — хотим, в силу нашей нравственной природы, жить сообразно истин-§ ному добру и для этого знать его подлинную сущность и настоящие требования. Но наряду с этим мы хотим просто знать, знать истину ради нее самой. И эта наша вторая воля, безусловно, одобряется нашей совестью, которая таким образом заранее утверждает коренное единство между добром и истиною, очевидно, необходимое, так как без о этого единства самое понятие истинного добра, которым держится вся g нравственность, не имело бы смысла. Если добро как такое непременен но должно быть истинным, то ясно, что истина по существу не может быть чем-то противоречащим и чуждым добру» [12, с. 759]. И далее: 198 «Значит, то, что сближает и роднит нас с истиною, есть то же самое, ^ что сближает и роднит нас с добром» [12, с. 760], - и хотя с этими CV взглядами можно было бы поспорить на том основании, что истина ® не всегда раскрывает исключительно добро, несомненным проводни-^ ком и добру, и истине издревле служит именно право - по Юстиниану, ars boni et aequi, - в пределе стремящееся к идее «истинного добра».
С этой точки зрения, можно было бы предъявить тезис о том, что «пост-глобализация» порождает в числе прочего и «пост-право» суть проявление отступлений как от истины, так и от добра, в своем роде,
I
С
«переход» за грань этих понятий, и, как ни жаль, процессы «регресса» и «упадок» в праве, в том числе на фоне утраты его «историчности», поскольку самой частицей «пост-» привносится некоторая «необратимо сть».
«Пост-право» разворачивается как очевидная деградация современного международного права (что мы сегодня наблюдаем), оттеняясь извращением правовых форм на уровне государств и их правовых систем. «Пост-глобальное» смешение лжи и истины - центральная проблема «нормального» правового развития в условиях «постглобализации», и не может быть преодолено «гомеопатически» как ответ, так сказать, «равным за равное», в данном случае - как «ложь в ответ на ложь» и т. п. Раскрытие истины и неотвратимость наказания за антиобщественные, общественно опасные действия от кого бы и на каких бы уровнях политико-правовых отношений они не исходили, - цель государственно-правового развития в условиях «пост-глобализации». «
Перспектива «регионализации» как варианта «пост-глобальности» о не должна снимать глобальный этико-правовой запрос на ответственность известных «глобальных игроков» за тот вред, клевету, ложь §> и преступления, которые были совершены ими против человечества | в последние годы, а также, в не меньшей степени, за имевшие тяже- Ц лые последствия информационно-политические манипуляции с ис- « пользованием «надпространственных» систем. Разработка механизма О и процедуры привлечения к ответственности субъектов международ- 3 ных отношений - задача современного «глобального большинства» 0Ç и залог перспективы пост-глобального мироустройства. Современное О право в целом, как представляется, противостоя явлениям упадка 3 и деградации в общественной жизни, должно развиваться в логике ^ некоего обновленного варианта «объективного вменения», в духе о ars boni et aequi. .g
а
в »
Вместо заключения
Пост-право, безусловно, не является некоей нормативно-правовой 199 системой и вряд ли сможет ею быть, хотя бы в силу доминирующей h ^ ситуативности, которая и есть его фундаментальное основание. и h Пост-право - некий вектор развития, который обозначает, что сейчас О не существует никакой «рамки» правовых норм. 3 ■©.
Возникают, впрочем, три точки, где пост-право как система при- „8 нятия операционных решений должно уйти в историю как можно раньше, если мы рассчитываем на сохранение хотя бы отдельных основ миропорядка:
■ вопросы собственности вне пределов «титульных» национальных юрисдикций. На сегодняшний день мы имеем ситуацию начальной фазы разрушения принципа неприкосновенности собственности, сдерживаемый как минимум в части конфискации, например, российских государственных активов, также по политическим соображениям. Вероятно, это самый стратегически деструктивный аспект развития ситуации;
■ межгосударственное взаимодействие. Следует признать фактом разрушение классического международного права. Но замена его форматами взаимодействия и разрешения споров, основанными на концепте пост-права, может привести к разрушению целого ряда важнейших правовых норм, ограничивающих, например, принципы ведения военных действий. Разрушению может подвергнуться и вся система международного гуманитарного права;
„о ■ отношения по поводу (за)транссуверенных пространств, го основным из которых сегодня является пространство коридоров мировой торговли, а в перспективе - космическое (заатмосферное) пространство, которое все больше вовлекается в сферу межсистемной (не только межгосударственной, что доказывается деятельностью И. Маска) конкуренции.
Список литературы:
1. Евстафьев, Д.Г. Предхаос как среднесрочное состояние глобальной политики и экономики / Д.Г. Евстафьев // Экономические стратегии. - 2021.
- Т. 23. - № 1 (175). - С. 22-29.
2. Sousa Santos, B. de Law: A map of misreading. Toward a postmodern conception of law // Journal of law and society. - 1987. - Vol. 14. - No. 3.
- P. 279-302.
3. Блумер, Г. Символический интеракционизм. / пер. с англ. А. М. Корбута.
§ С
I
О - М.: Элементарные формы, 2017. - 346 с.
® 4. Фукуяма, Ф. Угасание государственного порядка / Ф. Фукуяма.
^ - М.: АСТ, 2017. - 704 с.
5. Родькин, П. Е. Метамодернистский аттракцион. Искусство, архитекту-200 ра, кино, политика / П.Е. Родькин. - М.: Совпадение, 2021. - 416 с.
_ 6. McIntyre, L.C. Post-truth / L.C. McIntyre. - Cambridge: MIT Press,
n 2018. - 240 p.
«V 7. Кастельс, М. Власть коммуникации / М. Кастельс / под науч. ред.
® А.И. Черных ; пер. с англ. - М.: Издательский дом НИУ ВШЭ, 2016. - 564 с.
8. Евстафьев, Д. Г Поствестфальский суверенитет в постглобальном мире / Д.Г. Евстафьев, Н.М. Межевич // Политическая наука. - 2022. - № 4. - С. 121-144.
9. Berger, P.L. The social constriction of reality: A treatise in the sociology of knowledge / P.L. Berger, T. Luckmann. - London, New York : Penguin Books, 1966. (Reprint 1991) - 234 p.
О
10. Halliday, J. 'The wounds don't ever heal': 30 years after James Bulger's murder, Bootle cannot forget / J. Halliday // The Guardian. 10 Feb. 2023. - URL: https://www.theguardian.com/uk-news/2023/feb/10/30-years-after-james-bulger-murder-strand-bootle-youth-justice (дата обращения: 18.06.2023).
11. Oldridge, D. Strange histories: the trial of the pig, the walking dead, and other matters of fact from the medieval and renaissance worlds / D. Oldridge. -London, New York: Routledge, 2005. - 194 p.
12. Соловьев, В.С. Сочинения : в 2 т. T. I / coct., общ. ред. и вступ. ст. А.Ф. Лосева, и А.В. Гулыги ; примеч. С.Л. Кравца и др. - М.: Мысль, 1988. - 892 с.
.с
I
201
в h к в