CC BY
20ПОСЛЕСЛОВИЕ К ВЕНГЕРСКОМУ ОБСУЖДЕНИЮ РУССКИХ ВОПРОСОВ (В форме диалога: Ю. С. Пивоваров - И. И. Глебова)
И.И. Глебова: Юрий Сергеевич, мне кажется, мы получили очень интересный материал от наших венгерских коллег. А поскольку разговор о новом Стандарте проходил в рамках венгерской части российско-венгерской комиссии историков, то я, как член этой комиссии с российской стороны, предлагаю Вам, как ее сопредседателю, обсудить присланный нам текст.
Ю.С. Пивоваров: Я согласен, материал интересен. Кстати, подтверждается давнее мое наблюдение: венгерская историческая русистика находится на высоком уровне и, что особенно важно, извиняюсь за штамп, держит руку на пульсе времени. Еще одно замечание - может быть, и не решающее в контексте нашего разговора, но имеющее, на мой взгляд, большое общее значение. Лучшим венгерским россиеведам (не только историкам) как мало кому за рубежом удается проникнуть во внутренние структуры и содержание российской жизни. Говоря проще, они многое из того, что делается и делалось у нас, видят примерно теми же глазами, что и мы. Можно было бы сказать, что этому помогает наш недавний общий коммунистический опыт. Но, к примеру, в Польше и Чехии крайне редки историки с пониманием, сопоставимым с венгерским. Наряду с этим наши друзья из Венгрии смотрят на Россию и с определенной дистанции, с расстояния (на что мы, по определению, не способны). И сочетание двух этих подходов делает их видение стереоскопическим. Или иначе, один и тот же предмет рассматривается с разных позиций.
Теперь непосредственно о содержании. Выступления участников дискуссии очень разные, но их объединяет доброжелательное и понимающее отношение к самой идее создания Стандарта, написания единого учебника, к тому, что «заказчиком» выступило государство. И что в результате все это может вылиться, как полагают наши коллеги, в создание столь необходимой для современной России «легитимационной идеологии». Более того, в дискуссии прозвучала и печальная мелодия: мол, жаль, что у нас, в Венгрии, ситуация складывается иным образом.
226
Мне, безусловно, лестно такое доброжелательное понимание и даже сочувствие венгерских коллег. И все же должен сказать им: всю эту историю со Стандартом и единым учебником надо поставить в контекст той политики (внешней, внутренней, культурной, идеологической), которую проводит наша власть. В таком контексте формируемый ныне исторический мейнстрим поразительным образом напоминает хорошо известные (и венгерским коллегам тоже) эпизоды советской истории - от Ленина до Черненко. Держать, не пущать, единомыслие, единогласие, все контролировать, инакомыслящим по зубам... Я, по известной своей склонности, перебарщиваю? - Увы, нет. Почитайте, какие тексты по русской истории публикуются в теоретическом органе «Единой России» - «Стратегия России», что официально заявляют первые лица государства, как проходят обсуждения Стандарта. Что же касается «легитимационной идеологии», то, обращаясь к моему близкому другу Дюле Сваку, скажу: она уже готова, и ты ужаснешься, познакомившись с ней.
И вдогонку, чтобы все-таки быть адекватно понятым. Любое общество действительно нуждается в консенсусном самопонимании. Но - не в навязанной сверху и дискриминирующей иные, строго обязательной и очень определенной (т.е. с четко определенных позиций) трактовке прошлого.
Особняком, конечно, стоит выступление профессора Тамаша Крау-са. Это один из самых серьезных в Венгрии исследователей советской эпохи, и прежде всего ее начальных этапов. Но Краус - не просто ученый. Он и политик, и политический мыслитель. Его социальное мировоззрение очень условно можно определить как неомарксистское и современно-социалистическое. Он глубоко убежден в том, что ни марксизм в его нынешнем западном изводе, ни социализм не потеряли своей исторической актуальности, и их час, не исключено, еще придет.
Сначала «по мелочи». Краус и некоторые другие участники дискуссии справедливо указали, что в Стандарте минимизирована и неадекватно оценивается роль Ленина в истории. А вот не «по мелочи». Краус утверждает, что в Стандарте практически ничего не говорится о «расизме и диктаторской основе белого движения и остальных политических сил, выступавших против большевиков».
Я знаю эту мысль Крауса. Несколько лет назад в Будапеште на одной из международных конференций, проводимых Центром русистики, Тамаш горячо отстаивал прогрессивность и демократичность «красных», противопоставляя этому диктаторство и реакционность «белых». Причем конкретных «белых» - деникинских армии и режима. На мой вопрос: а какие у него есть доказательства к этому утверждению, он приводил разные примеры, но главный его тезис заключался в том, что «деникинцы»
227
(и вообще все «белые») были антисемитами и устраивали еврейские погромы. Именно это и было сутью Белого движения.
Сначала мне показалось, что это мнение даже с точки зрения позиции, занимаемой Краусом, не вполне релевантно. И будь я на его месте, то пытался бы привести другие, более весомые аргументы. Кстати, заметил я ему тогда, антисемитизм существовал и в рядах «красных». Он вообще был характерен и актуален для той России. И армия Буденного была замечена в погромах не менее, чем войска Мамонтова и Шкуро. (Хотя, разумеется, наличие в большевистской верхушке большого числа евреев и интернационал-марксизм «красных» резко ограничивали возможности проявления антисемитизма.)
Однако по прочтении этого выступления Крауса (т.е. я сейчас говорю не только об этой теме, но вообще о содержании всего выступления) становится ясным: тогдашний его вывод не только не случаен, не только не поверхностен, но, напротив, в рамках его видения абсолютно точен. Главное зло ХХ столетия Краус видит в национал-социализме (согласен, но только вкупе с русским коммунизмом). Основа же, главный нерв национал-социализма — антисемитизм. Эту вполне правильную (хотя можно было бы и дополнить) мыслительную конструкцию он переносит на «белое» движение, тем самым загоняя его в компанию носителей абсолютного зла. Попутно в этот же круг попадают и остальные антибольшевистские силы — например, эсеры, меньшевики, анархисты.
Мне кажется, что такое видение полностью неадекватно той социальной борьбе, которая шла в России в 1917—1921 гг. Я не хочу выступить в роли защитника «белых», хотя все мои симпатии на стороне этого движения. Ведь их основной целью была не реставрация самодержавно-крепостнической России, а попытка вернуть страну на путь реформ и эмансипации. Более или менее успешно Россия шла по нему с начала 60-х годов XIX столетия. При этом, разумеется, я отдаю себе отчет, что «белые» допустили немало роковых ошибок и что в их рядах действительно находились силы черносотенной ориентации (но все-таки не они определяли движение в целом).
Но я — о другом. Главное, что сделал Краус — содержание и структуру одной идеологии перенес на другую. Тем самым расправившись с ней. А это, пожалуй, самое опасное для современного мышления...
Нельзя пройти мимо и другой мысли Т. Крауса. Он пишет: «Необходима открытая полемика с фальшивыми теориями, возникшими по политическим мотивам». В качестве примера приводит теорию тоталитаризма. Ему кажется нелепым, что она популярна в России. По мнению Тамаша, абсолютная неадекватность тоталитаристского подхода особенно ярко обнаруживает себя при сопоставлении Гитлера и Сталина. Если гитлеровский и сталинский режимы по своей сути одинаковы, как это утвер-
228
ждают сторонники теории тоталитаризма, то исчезает разница между палачами и жертвами, «хорошей» и «плохой» сторонами Великой войны. Прочтя это, я поразился удивлению замечательного историка. Можно соглашаться или не соглашаться с теорией тоталитаризма, но ведь она и создавалась в ходе анализа того, что происходило в Германии и России. То есть и на русском материале тоже. Да хотя бы поэтому всегда найдутся люди, которые будут ее применять к нашей истории. Она же во многом нам и посвящена.
Хотел того или нет Т. Краус, но, по его логике, гитлеровский режим был «плохой» стороной, а сталинский - «хорошей», Гитлер - палачом, а Сталин - жертвой. Однако ведь теория тоталитаризма утверждала, что Гитлер и Сталин и их режимы были палаческими. А жертвами считала тех, против кого они были направлены. В Германии это прежде всего евреи, а в СССР, как это выяснилось со временем, - весь народ. Но поразительно другое. Выступив против теории тоталитаризма и одновременно защитив от нее советскую историю, Краус неожиданно заявляет: «В методологическом плане эта "теория" является вывернутой наизнанку мыслью сталинского происхождения». Этим выводом он полностью разваливает свою позицию и в интенции оправдывает теорию тоталитаризма. В методологическом плане.
А вот теперь то главное, что я хочу адресовать Т. Краусу. Напомню: он призывает бороться с фальшивыми теориями, возникшими по политическим мотивам. То есть различает, так сказать, научные теории, рожденные в рамках исследовательской деятельности, и, скажем осторожно, не вполне научные, даже фальшивые. Далее - внимание: «инспирированные политическими мотивами». Зная (а Т. Краус тоже знает) политическую реальность современной России: подъем реваншистско-черносотенного настроения, воинствующего антизападничества и проч., а также то, что власть все больше и больше склоняется к подобного рода идеологиям, мы можем сразу же сказать, против каких теорий будет направлена идеологическая репрессия. И в этом смысле позиция моего друга Т. Крауса кажется мне и ошибочной, и опасной.
В заключение скажу: публикация всего этого материала, этой дискуссии крайне полезна для российской науки. Наши венгерские друзья очень точно указали на определенные изъяны, недостатки Стандарта, что позволяет, раз уж операция по его созданию удалась, минимизировать некоторые его негативные потенциалы. Более того, анализ Стандарта, проведенный коллегами из Венгрии, весьма полезен при подготовке единого учебника, поскольку обращает наше внимание на те темы, которые необходимо обдумать заново.
И.И. Глебова: Да, венгерский взгляд на наши дебаты по поводу истории дает повод еще раз задуматься, оценить собственную позицию.
229
Возьмем вопрос учебника, который продолжает у нас активно обсуждаться. Он действительно важнейший, если не первоочередной для нашей страны. Современные общества регулируются в том числе и через «политику памяти»; историческое образование - один из важнейших таких регуляторов. От того, какими будут учебники истории, во многом зависят общественные взгляды на прошлое, а значит, позиции по отношению к настоящему и будущему. То есть учебник истории - не просто книжка, это национальные перспективы.
Имея в виду именно эти перспективы, я бы хотела сказать несколько слов. Назначение учебника, в известном смысле, - охранительное. Учебник «работает» на то, чтобы история стала внутренним опытом, внутренним переживанием молодого (и маленького) человека. Школьная история, конечно, не должна его травмировать, отвращать. Ее назначение - помочь углубиться в свое прошлое, ощутить свои корни, свою связь с этим пространством, ландшафтом, социальной средой, культурой. Чем младше школьник, тем осторожнее следует быть с его сознанием, памятью, тем деликатнее должны быть исторические трактовки. Когда я говорю о деликатности, то имею в виду склонности и к героизации, и к драматизации прошлого.
Но охранительством в этой (повторю, чрезвычайно чувствительной) сфере нельзя ограничиться. Историческое образование действительно формирует и соответствующую личность, и соответствующие общественные ориентации. Оно либо приучает думать, сомневаться, задавать вопросы, видеть альтернативы, сочувствовать жертвам, различать победы и трагедии, либо отучает от всего этого. Ученик должен получить от школьной истории опыт нормальной социализации: не только основание гордиться прошлым страны, но и прививку (в доступных и щадящих формах) против веры в спасительность общих для всех высоких целей, ради которых в топке истории можно спалить миллионы жизней.
Задача школьной истории - дать адекватный взгляд на прошлое: адекватный его сложности, неоднозначности, трагичности. Ощущение сложности прошлого и своей к нему принадлежности и формирует современного человека, в сознании которого национальное не конфликтует с интернациональным, «свой» мир не отгорожен от мира других людей. Это «содержание» важнее тех «форм», которые школьная история, школьное преподавание могут принять в разные эпохи.
История не должна расслаблять, давать ощущение избранности, в ней не может быть запретных зон. Причем это касается именно школьной истории. В период взросления человеку необходимо узнавать, обсуждать, гордиться, сопереживать, испытывать потрясения, вырабатывать иммунитет против ненависти, насилия, произвола. Из этого вырастает патриотизм как сознание позитивной связи со своей страной. На ограничениях, запре-
230
тах, толковании всего «своего» как героического, допустимого, приемлемого не сформировать современную идентичность, «склоняющую» к развитию.
Нынешний российский учебник, концептуально уже выстроенный в Стандарте, всего этого дать не способен. Он рассчитан на то, чтобы уберечь (предохранить) человека от его истории, не дать им столкнуться, проникнуть друг в друга. Концепция учебника строится в соответствии со знакомым с застойно-советских времен «дистиллированным» взглядом на прошлое, как будто нарочно запутывающим человека в понимании того, «что такое хорошо» и «что такое плохо». Это не способно «зацепить». Охранительная в этом смысле школьная история будет формировать вовсе не патриота, а равнодушного, конформного потребителя, зацикленного только на себе, готового согласиться (дать санкцию) с любым общественным проектом. Мне кажется, эта внутренняя установка Стандарта и есть его главный минус, главный изъян. Именно это будет иметь нежелательные социальные последствия.
И, конечно, нельзя уйти от той темы, о которой говорили Вы, Юрий Сергеевич: какой оборот приняла дискуссия об учебнике истории, об отечественном прошлом в последнее время.
231
