CC BY
42
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2012. № 5
Е.М. Криволапова
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА А. БЛОКА И З. ГИППИУС: ВЕРСИИ И ИНТЕРПРЕТАЦИИ
(По материалам дневников и воспоминаний)
В статье рассматриваются три версии последней встречи А. Блока и З. Гиппиус, зафиксированные в дневниках С. Каблукова, З. Гиппиус и А. Блока, а также в воспоминаниях З. Гиппиус. Сопоставление различных версий одних и тех же событий, отраженных в разных жанровых источниках, предоставляет возможность объективной оценки общественно-политической и духовной ситуации, сложившейся в России, а также позволяет наиболее полно представить психологический облик деятелей рубежа XIX-XX вв.
Ключевые слова: дневник, воспоминания, версия, интерпретация, сопоставление.
The article considers three text versions describing A. Block and Z. Gippius's last meeting, recorded in S. ^blukov's, Z. Gippius's and A. Block's diaries and also in Z. Gippius's memories. Comparison of different versions of the same events, reflected in sources of different genres, gives the researcher an opportunity to objectively assess the social-political and spiritual situation in Russia, and also enables them to present a most comprehensive picture of the psychological status of public figures at the turn of the XX century.
Key words: diary, memoirs, version, interpretation, comparison.
Секретарь петербургского религиозно-философского общества Сергей Платонович Каблуков, учитель математики, не был профессиональным писателем, но его рукописный дневник, который он вел с 1909 г. вплоть до самой смерти в 1919 г.1, представляет исключительный интерес для литературоведов, историков, религиоведов, культурологов. Не будучи ни литератором, ни государственным деятелем, Каблуков многие годы находился в эпицентре «идеологической» жизни предреволюционной, а затем и революционной России. Причины, побудившие его вести дневник на протяжении столь длительного времени — одиннадцати лет, были обусловлены бескорыстной интенцией летописца, стремившегося оставить после себя подробные свидетельства жизни петербургской интеллигенции в переломный и судьбоносный для России период. Поэтому в днев-
1 К настоящему времени издан дневник С.П. Каблукова за 1917 г. См.: Литературоведческий журнал. 2009. № 24. С. 138-234.
никах С. Каблукова сильна прежде всего информативная сторона. Они впечатляют «самоценностью» факта, отобранного из множества других и зафиксированного вследствие его значимости для автора, а в отдельных случаях им же и оцененного. Интересно, что некоторые «факты» из дневника Каблукова получили отражение в произведениях других писателей, реализовались в «большой литературе» и таким образом предстали перед читателями в иной «некаблуковской» интерпретации. И это обстоятельство актуализирует понятие «творческой лаборатории», обычно применяемое в отношении дневников профессиональных писателей, причем актуализирует в довольно неожиданном его преломлении: пределы «лаборатории» раздвигаются с тем, чтобы здесь хватило места не одному автору (в данном случае Сергею Каблукову), но и другим, тем, кто одновременно с ним пытался осмыслить происходящее.
Несмотря на стремление автора «летописать» события своей жизни безотносительно к собственной персоне, дневник Каблукова, как и любой другой, — это документ, заключающий свидетельства о личности его автора, о его вкусах и пристрастиях, его жизненной позиции, о сильных и слабых сторонах его характера. Именно личностью автора центрируется все множество записей в дневнике — различных по своему содержанию, стилю, способу изложения. Авторской позицией обусловлен и выбор материала для записи. Сергея Каблукова, как правило, привлекали знаковые события, тем или иным образом соотносимые с его личной жизнью. Например, заседания Религиозно-философского общества, посещение художественных выставок, концертов церковной музыки. Особое место в дневнике отведено его знаменитым современникам, выдающимся личностям, особенно тем, с кем Каблукова связывали дружеские отношения. В первую очередь З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковскому, В.В. Розанову, О.Э. Мандельштаму, Вяч. Иванову, А.В. Карташёву, А.Н. Римскому-Корсакову, И.Е. Репину.
С З.Н. Гиппиус Каблуков познакомился в 1909 г., когда стал посещать заседания петербургского Религиозно-философского общества. На протяжении нескольких лет их связывали теплые дружеские отношения. Каблуков очень ценил внимание со стороны Гиппиус, и дневниковые записи подтверждают это. Основные свидетельства приходятся на 1909-1910 гг., когда отношения Гиппиус и Каблукова развивались по восходящей линии. Далее происходит их взаимный отход друг от друга, который продлился вплоть до октябрьского переворота2. Но в 1919 г. имена Мережковских вновь появляются на страницах дневника Каблукова, причем довольно часто.
2 Дневник С. Каблукова за 1918 г. не уцелел.
Особый интерес представляет запись, сделанная Каблуковым 24 апреля 1919 г., когда его, уже тяжело болевшего, пришла навестить З.Н. Гиппиус. В числе последних новостей, происшедших в «большевистской России», она упомянула о своей последней встрече с А.А. Блоком в трамвае осенью 1918 г. Рассказ поэтессы показался Каблукову весьма знаменательным, поэтому он, стараясь не упустить ни одной подробности, записал его в дневник.
Этот эпизод зафиксирован и в дневнике самой Гиппиус, и отмечен в «Записной книжке» Блока. А несколько лет спустя Зинаида Николаевна воспроизведет его в своих воспоминаниях о Блоке «Мой лунный друг». К тому времени «встреча в трамвае» двух бывших друзей, ставших в годы революции кровными врагами, обретет всеобщую известность и возымеет широкий резонанс в литературной среде.
Сначала обратимся к «первоисточнику» — дневнику З. Гиппиус. 5 января 1919 г. она, «оглядываясь на прошлое», вспоминает случайную «сентябрьскую встречу в трамвае» с Блоком — так этот эпизод обозначен и в дневнике Зинаиды Николаевны, и в ее воспоминаниях: «Я сидела, когда он вошел. Мест больше не было, он минут 10 стоял, поневоле, около меня. Войдя, сказал сразу: "Здравствуйте". Я подняла глаза при знакомом замогильном звуке голоса, ставшем, кажется, еще замогильнее.
Бледный, желтый, убитый. "Подадите ли вы мне руку? — Лично — да. Но только лично. Вы знаете, что мосты между нами взорваны..."
Кончилось тем, что к нашему диалогу стал прислушиваться весь трамвай. Мы признавались друг другу в любви, но я тут же подчеркивала, что "не прощу никогда". Все, очевидно, думали, что встретились старые любовники. Было тяжело. Наконец я встала, чтобы выйти. Он сказал: "спасибо за то, что вы мне подали руку." и поцеловал эту руку, протянутую "только лично, не забывайте!".
Да, он весь стал глуше, суше, мрачнее. Весь пришибленный, весь — "без права", и вот уж без счастья-то!
В октябрьские торжества внесли полотнища с хамской рожей и с хамскими словами внизу.. .<...>:
"Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем!"
Это его — нежного Блока — слова!!
Довольно. Я уже замолчала о настоящем. Что тревожить прошлое?» [Гиппиус, 1999: 162-163].
В своих «Записных книжках» Блок также зафиксировал встречу с Гиппиус, как обычно, скупо, без комментариев: «3 октября (20 сентября по старому стилю. — Е.К.). Встреча в трамвае с З.Н. Гиппиус» [Блок, 1965: 430]. О том, что эта встреча для Блока была значимой,
свидетельствуют лишь сделанные им графические пометы в дневнике — прочие события этого дня, занесенные в дневник, выделены не были.
Более подробно встреча Блока с Гиппиус передана в дневнике С. Каблукова, который записал ее со слов самой Гиппиус. «Четверг 24 апреля. Из вчерашних рассказов З.Н. Гиппиус. <...> Ее встреча в вагоне трамвая с А.А. Блоком. Происшедший диалог:
Он: — Здравствуйте! Вы могли бы подать мне руку? (передался на сторону большевиков).
Она: Лично я могу подавать вам руку.
Он: Как же вы поживаете?
Она: Что же, ждем смерти. Вот в Вашем положении не умрешь, а мы...
Он: Ну, умирают-то во всяком положении. — Длинная пауза. — Он вновь: — А я Вас люблю и всегда буду любить.
Она: И я Вас люблю.
Публика с огромным любопытством относится теперь к этому диалогу, толкуя его как встречу двух бывших любовников и удивляясь их откровенным речам при посторонних.
Она замечает это и диалог ее тяготит.
Он: А в будущем есть надежда, что наши прежние отношения восстановятся?
Она: Нет. Это — навсегда. Между нами друг к другу все пути уничтожены.
Выходя из вагона, она подала ему руку и он эту руку поцеловал.
Больше встреч не было.
Она призналась мне, что из всех "измен" ей всего горше отступничество Андрея Белого и Ал. Блока, бывших ее друзьями 2 десятилетия» [ОР РНБ: 174-176].
В дневниковой записи Гиппиус опущена основная часть диалога с Блоком, налицо только констатация фактов («Мы признавались друг другу в любви.», ей где-то импонирует, что их с Блоком принимают за «старых любовников»), акцентирование своей непримиримой позиции («не прощу никогда»), некоторое снисхождение к Блоку-«перебежчику», которому она «дозволяет поцеловать руку как бы из милости («только лично, не забывайте!»). Внутреннее ее состояние также передано довольно скупо: «Было тяжело». В отношении к Блоку по-прежнему чувствуется обида, хотя и немного «охлажденная» его удрученным состоянием, поскольку для нее это показатель того, что Блок сделал неверный выбор («Весь пришибленный, весь — "без права", и вот уж без счастья-то!»).
С. Каблуков постарался как можно подробнее воспроизвести в дневнике диалог Гиппиус и Блока. В нем также чувствуется непримиримость Гиппиус к занятой поэтом позиции, которая, по язвительному
замечанию Гиппиус, позволит ему выжить в это страшное время, в то время как ей и ее единомышленникам остается только «ждать смерти». В передаче Каблукова основу диалога составляет «личное»: Зинаида Николаевна сразу соглашается подать поэту руку («Лично я могу подавать вам руку»), отвечает на «личный» вопрос («Как же вы поживаете?»), после этого возможны и «личные» признания, которые позволяют публике «толковать» диалог «как встречу двух бывших любовников» и «удивляться» «их откровенным речам при посторонних». О категоричном отказе Гиппиус от возобновления дальнейших отношений в ее дневнике речь не идет, но тем выразительней звучит этот фрагмент диалога у Каблукова («Нет. Это — навсегда. Между нами друг к другу все пути уничтожены»). Ничего не говорится и о подавленном состоянии Блока: возможно, Гиппиус не хотелось чрезмерно «откровенничать» с Каблуковым, а возможно, автор дневника не счел нужным описывать это. Скорее, первое, поскольку в конце записи звучит признание Гиппиус о том, насколько тяжело («всего горше») было для нее «отступничество» Андрея Белого и Александра Блока, которые на протяжении двух десятилетий были ее друзьями. Именно их Гиппиус назовет «потерянными детьми», выражая в этом определении всю горечь своего чувства.
Третья версия встречи Блока с Гиппиус представлена в воспоминаниях самой Гиппиус «Мой лунный друг», написанных спустя почти четыре года (1922). Описание встречи во многом напоминает каблуковское, но дополнено и художественно переработано. Стоит заметить, что в первых двух случаях — и в дневнике Гиппиус, и у Каблукова — имеет место асинхрония, несвойственная дневниковому жанру, поскольку нарушается принцип alla prima. Записи в дневниках произведены со смещением во времени: с момента «встречи» прошло чуть более трех месяцев у Гиппиус и более полугода у Каблукова. Кроме того, следует учитывать, что его запись носит «опосредованный» характер — это в значительной степени еще один вариант рассказа самой Гиппиус, что предполагает неизбежность интерпретации.
Воспоминания Гиппиус о Блоке, содержащие эпизод их последней встречи, во многом отличаются от дневниковых записей — не столько содержанием, сколько общей интонацией повествования. Это художественно переосмысленный текст. Четырехлетняя временная дистанция позволила Гиппиус по-другому взглянуть на историю ее взаимоотношений с Блоком. Трагическая смерть ее бывшего друга изменила отношение Гиппиус не только к самому Блоку — ей всегда было его жаль («Больше всех мне жаль Блока», — записала она в дневнике 11 января 1918 г., завершая свой список «интеллигентов-перебежчиков» [Гиппиус, 1999: 61]), но и выбранной поэтом позиции. В приведенном эпизоде встречи уже не чувствуется былой резкости Гиппиус, ее всегдашней язвительности, высокомерно-
снисходительного отношения к поэту. Прежде всего передается ощущение трагичности происходящего. Художественно значимой становится каждая деталь: голос, который «ни с чьим не смешаешь», фуражка, а не шляпа на голове Блока, его «желтое, больное лицо», темно-синяя рубашка, пыльная мостовая, на которой оказывается Гиппиус и проплывающий мимо вагон, увозящий Блока.
«... Первый, кто вошел и стал в проходе, как раз около меня, вдруг говорит:
— Здравствуйте.
Этот голос ни с чьим не смешаешь. Подымаю глаза. Блок.
Лицо под фуражкой какой-то (именно фуражка была — не шляпа), длинное, сохлое, желтое, темное.
— Подадите ли вы мне руку?
Медленные слова, так же с усилием произносимы, такие же тяжелые.
Я протягиваю ему руку и говорю:
— Лично — да. Только лично. Не общественно.
Он целует руку. И, помолчав:
-- Благодарю вас.
Еще помолчав:
-- Вы, говорят, уезжаете?
— Что ж. Тут или умирать — или уезжать. Если, конечно, не быть в вашем положении.
Он молчит долго, потом произносит особенно мрачно и отчетливо:
— Умереть во всяком положении можно.
Прибавляет вдруг:
— Я ведь вас очень люблю.
— Вы знаете, что и я вас люблю» [Гиппиус, 2001: 42-43].
Здесь уже нет «предположений», что пассажиры трамвая принимают их за любовников (для нее теперь это неважно), хотя говорят они «громко, при общем молчании». «Не знаю, что думают слушающие, — пишет Гиппиус, но лицо Блока так несомненно трагично <...>, — что и сцена им кажется трагичной».
«Я встаю, мне нужно выходить.
— Прощайте, — говорит Блок. — Благодарю вас, что вы подали мне руку.
— Общественно — между нами взорваны мосты. Вы знаете. Никогда. Но лично. как мы были прежде.» [Гиппиус, 2001: 43].
Знаменательно и завершение этой сцены, говорящее о том, насколько Гиппиус был дорог «бывший друг». За этим стоят и долгие размышления писательницы, и окончательный вывод о том, что для нее судьба Блока была и остается одной из самых трагических в русской культуре: «Я опять протягиваю ему руку, стоя перед ним,
опять он наклоняет желтое, больное лицо свое, медленно целует руку, "благодарю вас". — и я на пыльной мостовой, а вагон проплывает мимо, и еще вижу на площадку вышедшего за мной Блока, различаю темную на нем. да, темно-синюю рубашку.
И все. Это был конец. Наша последняя встреча на земле» [Гиппиус, 2001: 43].
Прерывистость интонаций только усиливает трагизм рассказа Гиппиус. Разумеется, и З. Гиппиус, и А. Блок понимали, что выбор каждого из них был выбором «по совести» — в соответствии с личными моральными и нравственными принципами, особенностями душевно-психологического склада (Гиппиус не раз подчеркивала, что Блок был очень правдив, никогда не лгал). Именно по этой причине стало возможным их «человеческое» примирение, которое и состоялось накануне окончательной разлуки в сентябре 1918 г.
В литературных кругах «последняя встреча» двух известных писателей, ставших в силу идеологических причин непримиримыми врагами, получила известность благодаря самой Гиппиус. И расценивалась отнюдь не в ее пользу. Так, например, в интерпретации Петра Пильского, Блок вызывает сочувствие и жалость, причем настолько, что за него «больно и страшно». Подвергнутый всеобщему остракизму за свои революционные произведения, он держится в высшей степени достойно. По мнению Пильского, в рассказе Гиппиус чувствуется ее снисходительное торжество, перемешанное с неуместным кокетством, которое в отношении Блока совершенно недопустимо: «Вскоре после этого З.Н. Гиппиус, мягко улыбаясь, рассказывала мне о встрече с Блоком. — Встретила вчера в трамвае. Места не было, и он стоял против меня, — совсем в позе cavalier gallant. Поздоровались. И он печально так говорит мне: "И Вы разлюбили меня, З.Н.!" А я ему отвечаю: "Нет, я Вас люблю, но Вы мне изменили". Сидевшие в трамвае рядом со мной, должно быть, решили, что мы — двое влюбленных, а я брошена и не делаю громкой сцены покинувшему меня возлюбленному только потому, что, на его счастье, мы, всё-таки, в трамвае.» [Пильский, 1922: 3-4].
К.В. Мочульский солидарен с П. Пильским в своем отношении к Блоку. В правдивости рассказа З. Гиппиус, описанного ею в очерке «Мой лунный друг», он не сомневается: «Очень характерен для отношения "интеллигенции" к "изменнику" рассказ З.Н. Гиппиус о встрече с Блоком в трамвае (17 сентября 1918 года). <.> Какая трагическая встреча. Нельзя о ней читать без боли. и стыда» [Мочульский, 1948: 410]. В «подлинности этого диалога, зафиксированного Гиппиус в очерке "Мой лунный друг"», не сомневаются и современные исследователи. В.И. Новиков считает, что «любовь двух поэтов — реальность их судеб, их творческих путей. В эмоциональной жизни художника не все сводится к эротической стороне,
духовный обмен между двумя мастерами бывает не менее страстным» [Новиков, 2010: 320].
История «последней встречи на земле» А. Блока и З. Гиппиус, зафиксированная в трех различных источниках, представляет интерес не только в плане личностных взаимоотношений выдающихся деятелей начала XX в. В ней нашли отражение все те сложности и проблемы, с которыми столкнулась русская интеллигенция после октября 1917 г. Сопоставление различных версий одних и тех же событий, отраженных в разных жанровых источниках, предоставляет возможность объективной оценки общественно-политической и духовной ситуации, сложившейся в России, а также позволяет наиболее полно представить психологический облик упомянутых деятелей рубежа веков, прояснить идеологическую подоплеку их поступков. Иными словами, приблизиться к разгадке «того культурно-психологического шифра», который содержится в любом документальном источнике [Морозов, 1991: 77].
Список литературы
Блок А.А. Записные книжки. 1901-1920. М., 1965.
Гиппиус З.Н. Дневники: В 2 кн. / Под общ. ред. А.Н. Николюкина. М., 1999. Кн. 2.
Гиппиус З.Н. Блок. Мой лунный друг // Гиппиус З.Н. Воспоминания. М., 2001.
Морозов А.А. Мандельштам в записях дневника С.П. Каблукова // Литературное обозрение. 1991. № 1. Мочульский К.В. Александр Блок. Париж, 1948. Новиков В.И. Александр Блок. М., 2010 (ЖЗЛ).
ПильскийП. Александр Блок. 6 августа 1921 г. // Сегодня. 1922. № 173 (6 августа). URL: http://www. Trediakovsky.ru/con-tent/view/201/30/1/1/ ОР РНБ. Ф. 322. Ед. хр. 63.
Сведения об авторе: Криволапова Елена Михайловна, канд. филол. наук, доцент кафедры литературы Курского государственного университета; докторант ИНИОН РАН. E-mail: elena_vroblevska@mail.ru
