CC BY
182
РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА В ДИСКУРСЕ ОНТОЛОГИЧЕСКОЙ ПРОБЛЕМАТИКИ
ПОСЛЕДНИЙ РОМАН Л.Н. АНДРЕЕВА В КОНТЕКСТЕ ТВОРЧЕСТВА ПИСАТЕЛЯ О.В. Толкачева
Tolkacheva, O.V. L.N.Andreyev’s last novel in the context of his creative work. The article reveals the genetic connection between ‘Satan’s Diary’ by L.N.Andreyev and his previous works. The issue is looked at through the succession of the main characters created by the writer.
Роман «Дневник Сатаны» (1919) - последнее произведение писателя. Благодаря наличию такой черты, как преемственность между героями и постоянству в выборе определенного спектра вопросов и проблем, интересующих автора, появляется возможность исследования романа в контексте всего творчества Л. Андреева.
В рабочих дневниках (1918-1919) Л. Андреев указывал на то, что самой интересной для него в романе «Дневник Сатаны» стала фигура Магнуса. Его привлекало создание личности, которая прошла путь от крушения идеалов до человеконенавистничества.
Этот образ вызвал огромное количество разнообразных и, порой, противоречивых трактовок среди исследователей творчества писателя.
Некоторые из них называли Магнуса провозвестником сверхчеловека. О.Н. Осмоловский в статье «Концепция сверхчеловека у Ф.М. Достоевского и Л.Н. Андреева (Став-рогин и Фома Магнус)» указывает: «Ни у кого из русских писателей проблема сверхчеловека не занимала столь существенного места, как у Достоевского и Андреева. Они воплотили в своем творчестве основные модификации этого типа личности, ее идеологию и психологию» [1]. И далее автор статьи проводит параллель между образами Фомы Магнуса и Ставрогина.
Другие исследователи характеризовали роман «Дневник Сатаны» как сатирический памфлет и видели в образе Магнуса черты
В.И. Ленина.
Т.Н. Боева в работе «.. .Я видел человека, я жил!»: о творчестве Леонида Андреева» обнаруживает явление двойничества. И двойником Магнуса она называет Вандергуда.
Для того чтобы разобраться в таком разнообразии гипотез и суждений, за отправную точку следует принять мнение автора романа, который в письме М. Горькому говорил, что его интересует исследование пути человека, идущего от крушения идеалов до ненависти ко всему людскому роду. Постараемся проследовать за героем по его пути и выяснить, какова его природа, и какие причины привели к ее изменению.
Начнем с главного - с имени. Фома Магнус или Фома Эрго, как называет себя сам герой. Фамилия персонажа Магнус является точной калькой с латинского слова «magnus», что означает великий. В русской культуре с именем Фомы неразрывно связана характеристика - «неверующий». Соединив эти два значения, мы получим тождество Фома Магнус = Великий Неверующий. Эрго также является калькой с латинского слова «ergo», что означает «итак, следовательно».
Герой выбирает себе два разных имени. Но их объединяет одна общая черта - оба
они вымышленные. «Мое имя вымышлено .. .но оно единственное, которое я могу предложить своим друзьям» [2]. Это сознательный выбор героя. Это его программа действий, его новое состояние. Каково же содержание новой жизненной установки Фомы Магнуса? Чего хочет добиться герой? Изменившаяся суть героя, его искаженная натура требует изменений в окружающем мире. Магнус объявляет высшей правдой свою волю. И чтобы проверить это новое положение, готовит опыт: «Надо сделать опыт. Я еще не могу посвятить вас в деловую сторону, но предупреждаю: опыт должен быть в очень широких размерах» (с. 426). Под «опытом в широких размерах» Магнус понимает войну или революцию. Его совершенно не интересуют жертвы, которые будут многочисленными. Ведь его цель - его воля, которой подчиняется мир: «Кровь! - пробормотал он. -Кровь! Это глупости» (с. 427). «- Что вы так смотрите на меня, Вандергуд? Глупо! Вы думаете о моем честолюбии? Глупо, Вандер-гуд! Разве вам, господин из Иллинойса, также не хотелось бы стать... ну хотя бы императором России, где воля пока еще выше закона? - А на какой престол метите вы, Магнус? - отозвался я, уже не скрывая иронии. -Если вам угодно так лестно думать обо мне, мистер Вандергуд, то я мечу выше. Глупости, товарищ! Лишь бескровные моралисты никогда не мечтали о короне, как одни евнухи никогда не соблазнялись мыслью о насилии над женщиной. Вздор! Но я не хочу престола, даже русского: он слишком тесен.
Но есть еще один престол, сеньор Магнус: господа Бога.
Почему же только господа Бога? А про Сатану вы изволили забыть, мистер Вандер-гуд?» (с. 434).
Вот конечная цель героя. Получение подобного престола означает для Магнуса возведение собственной воли в абсолют. Разумеется, более всеобъемлющей является воля Бога, но эта воля несет в себе положительный заряд, она созидательна. Магнус не может желать созидания, он отказался от главного, от сути божественной воли. Он отказался от любви. Магнус отнесен Л. Андреевым к так называемому типу разрушителей. Герой данного типа, чувствуя разрушение в собственной душе, стремится к разрушению окружающего мира.
Причиной душевного кризиса героя стало разочарование в идеале Прекрасного, но-
сителем и воплощением которого является женщина: «Разве ты не понимаешь, что я сам был обманут ею, - обманут как и ты? Кто не обманется, встретив Мадонну? О, дьявол!.. Разве ты не видишь: это не женщина, это орел, который ежедневно клюет мою печень!» (с. 463). Для Л. Андреева эта проблема имела большое значение. Ей отводится множество страниц в творчестве писателя.
Крушение идеалов и зарождение в душе героев нового представления о женщине как об источнике зла для большинства из них становится началом неминуемой гибели, для Фомы Магнуса - его духовной смерти. Он выходит из испытания опустошенным, с разбитой душой. Как замечает Н.Н. Арсентьева в работе «Многими скорбями надлежит нам войти в царствие божие»: «Полная бездуховность Марии убила веру героя в доброе и разумное начало жизни, наполнив его сердце такой слепой и безграничной ненавистью к миру, перед которой померкла даже сатанинская злоба» [3].
Фома Магнус жестоко страдает. Он натура очень сильная, страстная, способная совершить нечто, какой-либо поступок. Чтобы освободиться от мук, чтобы хоть как-то заглушить свою боль, герой решает отказаться от чувств вообще, от того, что он ранее ценил: «Да. Это и есть то испытание, которое я хотел предложить вам, Вандергуд. Боюсь, что я несколько поддался чувству бесполезной и бесплодной мести и в присутствии Марии говорил горячее, нежели следует. Дело в том, что все это, о чем я так живописно повествовал, страсть и отчаяние и все муки. Прометея, остались в прошлом. Теперь я смотрю на Марию без боли и даже с некоторым удовольствием, как на красивого и полезного зверька. Полезного в душевном хозяйстве - вы понимаете? Что такое Прометеева печень? Все это вздор! В сущности, я должен быть только благодарен Марии. Своими зубками она выгрызла всю мою бессмысленную веру и дала мне этот ясный, твердый и непогрешимый взгляд на жизнь, при котором невозможны никакие обманы и. сентиментальности» (с. 454). Задача, поставленная героем перед самим собой, не может быть выполнена. Разум, каким бы развитым он не был, и воля, самая прочная и закаленная, не способны лишить страстную человеческую натуру ее главной составляющей - страсти. Фома Магнус обманывает самого себя, говоря, что он отказался от «сен-
тиментальностей». И хотя все его переживания действительно происходили в прошлом, они никуда не исчезли в настоящем. Они только приняли иную форму. Из внешней, событийной категории перешли во внутреннюю, в события жизни души. Герой инстинктивно пытается найти новый объект, в который можно было бы верить. И это стремление настолько сильно и выразительно, что заметно даже для постороннего взгляда: «Магнус задумался. Я встал от потухшего камина и внимательно посмотрел на взрывчатую голову моего отвратительного друга. что-то наивное, какие-то две морщинки, почти детские по своему выражению, сложились на его каменном лбу. Я засмеялся и вскрикнул:
- Фома Магнус! Магнус Эрго! Ты веришь?» (с. 366).
В этот маленький промежуток времени, когда разум и воля ослабили свой контроль над подсознанием, герой лишается маски, которую он себе придумал, и за которой он прячется. И Вандергуд получает возможность увидеть истину. Магнус не добился всего того, о чем говорил. Опираясь только на разум и волю, он продвинулся по пути разрушения самого себя. Он разрушил, но не изменил свою природу.
Фома Магнус в творчестве Л. Андреева не особый и не обособленный герой. Исследование людей данного склада вызвало к жизни в художественной действительности целый ряд предшественников. В последнем периоде творчества Л. Андреева (1908-1919) генетически родственными Магнусу можно назвать Вернера («Рассказ о семи повешенных», 1908), Яшку-разбойника («Каинова печать», 1913), доктора Керженцева («Мысль», 1914), Генриха Тиле («Собачий вальс», 1916).
Вернер один из пяти террористов, приговоренных к казни через повешение. С его характеристикой мы встречаемся в десятой главе повести «Стены падают»: «Неизвестный, по прозвищу Вернер, был человек, уставший от жизни и от борьбы. Было время, когда он очень сильно любил жизнь, наслаждался театром, литературой, общением с людьми; одаренный прекрасной памятью и твердой волей, изучил в совершенстве несколько европейских языков, мог свободно выдавать себя за немца, француза или англичанина. Любил хорошо одеваться, имел прекрасные манеры...» [4].
Вернер не открыл свое имя суду. Но и своим товарищам, с которыми он шел на
верную смерть, он тоже не открыл имени. Вернер как и Магнус живут под маской выбранного ими имени. Давая характеристику герою, Л.Н. Андреев подчеркивает его вне-национальность. Вернер мог быть немцем, французом, англичанином, русским. С Фомой Магнусом Вандергуд встречается в Италии, но не воспринимает его как итальянца. Он так же не имеет отечества.
«- А какой вы национальности, дорогой. синьор Магнус? Мне почему-то кажется, что вы не итальянец.
Он равнодушно ответил:
- Да, я не итальянец.
- Но ваше отечество.
- Мое отечество?.. om ne solum liberum libero patria. - Вы, вероятно, не знаете латыни? Это значит, мистер Вандергуд: всякая свобода - отечество для свободного человека» (с. 438).
Лишая героев национальности, Л. Андреев, с одной стороны, наделяет данный тип людей обобщенной, общечеловеческой значимостью, а с другой, подчеркивает их слабость и уязвленность. Они лишены своих корней, опоры в духовной жизни, которую могла бы им дать любовь к родине.
Не имея прочного внутреннего стержня, той божественной искры, которую мы называем любовью, Вернер начинает терять чувство жизни. Свет в его душе меркнет. И вместо него является холодное презрение и горькое отчаяние: «Но уже давно, невидимо для товарищей, в душе его зрело темное презрение к людям; и отчаяние там было, и тяжелая, почти смертельная усталость. По природе своей скорее математик, чем поэт, он не знал до сих пор вдохновения и экстаза и минутами чувствовал себя как безумец, который ищет квадратуру круга в лужах человеческой крови» (с. 285).
Фома Магнус в разговоре с Вандергудом сравнивает себя с выгоревшей и потухшей лампадкой. Оба героя чувствуют, как жизнь и свет уходят от них. И оба начинают презирать и ненавидеть людей. Магнус говорит о человеке: «По-видимому, здесь сказывается самое существо человека, животного, в массе своей злого и ограниченного, склонного к безумию, легко заражаемого всеми болезнями и самую широкую дорогу кончающего неизбежным тупиком» (с. 463).
Последним пределом, за которым уже невозможно было бы возрождение, для Вернера становится убийство провокатора. Ге-
рой убивает врага своей организации, врага своих идей и мечтаний. Но убитый враг становится для Вернера убитым человеком. Просто человеком, его собратом, его плотью. Познав это, Вернер теряет ощущение ценности собственной жизни. Лишив жизни другого, он обесценил самого себя. «Последнее, что навсегда, казалось, уничтожило в нем желание жить, - было убийство провокатора, совершенное им по поручению организации. Убил спокойно, а когда увидел это мертвое, лживое, но теперь спокойное и все же жалкое человеческое лицо - вдруг перестал уважать себя и свое дело. Не то чтобы почувствовал раскаяние, а просто вдруг перестал ценить себя, стал для себя самого неинтересным, неважным, скучно-посторонним» (с. 287).
Как отмечает автор, Вернер обладал редким свойством - он не знал, что такое страх. Когда боялись другие, он относился к этому без осуждения. Даже с некоторой жалостью. Правда, это чувство было холодным и «официальным». Казни Вернер не боялся, и, чтобы выразить свое презрение к ней и к судьям, он во время процесса мысленно разыгрывал партию в шахматы.
В свое последнее утро он встал с мыслью о какой-то совершенной им ошибке. Он вспоминал свою игру с начала. Но ошибки не мог найти. И вдруг он подумал, что стал играть в шахматы, потому что хотел отвлечь себя от мыслей о казни. Чтобы проверить себя: боится он или нет, Вернер постарался представить казнь и свою гибель. Страха не было. Но в нем появилось новое, смутное чувство какой-то огромной и смелой радости: «И ошибка, все еще не найденная, уже не вызывала ни досады, ни раздражения, а так же говорила громко о чем-то хорошем и неожиданном, словно счел он умершим близкого дорогого друга, а друг этот оказался жив и невредим и смеется» (с. 288). Вернер всю жизнь жил разумом и волей, и теперь он пытается анализировать свое состояние. «От чего мне так легко, радостно и свободно? Именно свободно. Подумаю о завтрашней казни - и как будто ее нет. Посмотрю на стены - как будто нет и стен. И так свободно, словно я не в тюрьме, а только что вышел из какой-то тюрьмы, в которой сидел всю жизнь. Что это?» (с. 288).
Вернер чувствует, как начинают дрожать его руки, как яростнее бьется его мысль, как что-то пытается «выйти» из него наружу: «Словно огненные языки вспыхивали в голо-
ве - наружу хотел пробиться огонь и осветить еще ночную, темную даль» (с. 288). Это был огонь его души. Живой, страстной, гордой человеческой души, в которой горела божественная искра. И вот - перед лицом смерти - она пробилась сквозь эти стены. «И вот пробился он (огонь) наружу и засияла широко озаренная даль» (с. 288).
Озаренный огнем собственной души, Вернер получает очищение. Исчезает усталость, которая мучила его со дня убийства человека. Вернер получает возможность взглянуть на жизнь и смерть одновременно: «Словно шел по узкому, как лезвие ножа, высочайшему горному хребту и по одну сторону видел жизнь, а по другую видел смерть, как два сверкающих, глубоких, прекрасных моря, сливающихся на горизонте в один безграничный широкий простор» (с. 288). Вернер впервые видит не разумом, а сердцем. Он ощущает всеобщую гармонию мира. Чувствует значимость и ценность человека, как части всеобщего мироустройства.
Просветленный, с открытым сердцем, он начинает видеть жизнь по-новому: «И новою предстала жизнь. .То маленькое, грязное и злое, что будило в нем презрение к людям и порой вызывало даже отвращение к виду человеческого лица, исчезло совершенно.» (с. 289).
Новое понимание жизни через сердце приводит Вернера к новому взгляду на человека: «И новыми предстали люди, по-новому милыми и прелестными показались они его просветленному взору. Паря над временем, он увидел ясно, как молодо человечество, еще вчера только зверем завывавшее в лесах; и то, что казалось ужасным в людях, непростительным и гадким вдруг стало милым -как мило в ребенке его неумение ходить походкой взрослого, его бессвязный лепет, блистающий искрами гениальности, его смешные промахи, ошибки и жестокие ушибы» (с. 289).
Новое понимание жизни и человека изменяет самого Вернера. Вернее, возвращает ему самого себя, свою сущность. Весь образ, созданный волей и разумом, разбивается, рассыпается перед лицом смерти. «Просто он поудобнее, без обычной сухости в положении тела, и с чужой не вернеровской, слабой и нежной улыбкой оглядел стены и решетки. Произошло еще новое, чего никогда не бывало с Вернером: вдруг заплакал» (с. 290). «В этом горько плачущем и сквозь слезы улы-
бающемся человеке никто не признал бы холодного и надменного, усталого и дерзкого Вернера - ни судьи, ни товарищи, ни он сам» (с. 290).
Образ Вернера был создан Л. Андреевым в 1908 году. Он один из первых в ряду подобных героев. На протяжении всего творчества писатель будет проводить данный тип героя через испытания, пробуя его на прочность, вновь и вновь обращаться к нему, исследуя и анализируя. Вернер находит выход, он возвращается с того гибельного пути, который начинается разочарованием и ведет к убийству и саморазрушению. Он, перед лицом смерти, смог открыть свое сердце внешнему миру, ощутить всеобщую гармонию жизни и, тем самым, очистить и воскресить
свою душу. И хотя его казнят, то есть физически он умирает, но в жизни духовной он получает бессмертие.
1. Осмоловский О.Н. Концепция сверхчеловека у Ф.М. Достоевского и Л.Н. Андреева (Став-рогин и Фома Магнус). Орел, 2001. С. 38.
2. Андреев Л.Н. Избранное. Л., 1984. С. 356. Далее «Дневник Сатаны» цитируется по этому изданию с указанием страниц в тексте.
3. Арсентьева Н.Н. Многими скорбями надлежит нам войти в царствие божие. Орел, 2001.
С. 46.
4. Андреев Л.Н. Иуда Искариот. Повести и рассказы. М., 2000. С. 285. Далее «Рассказ о семи повешенных» цитируется по этому изданию с указанием страниц в тексте.
ИСТОРИЗМ В ТВОРЧЕСТВЕ Е. ЗАМЯТИНА И А. БЛОКА 1 И.А. Сайганова
Saiganova.I.A. Period motifs in E.Zamiatin and A.Blok’s works. The article analyses the role of period motifs in works by Zamiatin and Blok. It also discusses their reasons for resorting to the genre of period drama.
С блоковскими «Скифами», как с одним из ярчайших примеров историзма в творчестве поэта, перекликаются замятинская пьеса «Атилла», неоконченный роман Замятина «Бич Божий», скифство, нашедшее отражение в творчестве Замятина вообще. Замятин пишет: «Запад - и Восток. Западная культура, поднявшаяся до таких вершин, где она уже попадает в безвоздушное пространство цивилизации, - и новая, буйная, дикая сила, идущая с Востока, через наши, скифские степи. Вот тема, которая меня сейчас занимает, тема наша, сегодняшняя - и тема, которую я слышу в очень как будто далекой от нас эпохе. Эта тема - один из обертонов моей новой пьесы - трагедии «Атилла».
Из пьесы эту же тему я развертываю в роман.» [1]. Тема действительно «сегодняшняя» (Замятин отмечает это уже в 1928 году), и в теме этой ясно прочитывается основное положение евразийской теории о том, что Россия есть особая сущность между Ев-
ропой и Азией, между культурами Запада и Востока. Сравним высказывание Замятина с тем, как Блок объясняет свои параллели между античным миром и современностью: «.мы все находимся в тех же условиях, в каких были римляне, то есть все запылены
1 Исследование проведено в рамках научной федеральной программы «Университеты России». Грант УР.10.01042 «Е.И. Замятин в контексте оценок истории русской литературы ХХ века как литературной эпохи».
