CC BY
78
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2011. № 4
Д.А. Андреев
(кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России XIX — начала
XX в. исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова)*
ПОСЛЕ В.К. ПЛЕВЕ: ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ II В ПОИСКАХ МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ ЛЕТОМ 1904 г.
Статья посвящена затянувшемуся почти на полтора месяца поиску Николаем II преемника убитому 15 июля 1904 г. министру внутренних дел В.К. Плеве. Проблема рассматривается в новом ключе, в комплексе с другими вопросами — персональными симпатиями и антипатиями политической элиты, ситуацией внутри императорской семьи накануне рождения цесаревича Алексея и др. Исследование выполнено с использованием источников личного происхождения, прежде не привлекавшихся к анализу данной темы. Выводы статьи позволяют уточнить сложившееся в исторической науке представление об обстановке кануна наметившегося осенью 1904 г. либерального поворота во внутриполитическом курсе самодержавия.
Ключевые слова: император Николай II, вдовствующая императрица Мария Федоровна, В.К. Плеве, П.Д. Святополк-Мирский, С.Ю. Витте, В.П. Мещерский, цесаревич, министр внутренних дел, председатель Комитета министров.
The article deals with the search by Nicholas II for the successor to the Interior Minister V.K. Plehve, who was assassinated on July 15, 1904. This issue is covered in the new light, together with other issues: personal favours of political elites, the situation in the imperial family before the birth of crown prince Alexis ets. The research uses some personal sources, which have not been studied before. The conclusions of the article specify the liberal trend in domestic imperial policy in autumn 1904, which was noticed by the historical science.
Keywords: Emperor Nicholas II, Dowager Empress Maria Feodorovna, V.K. Plehve, P.D. Svyatopolk-Mirskiy, S.Yu. Witte, VP. Meshcherskiy, crown prince of Russia (tsesarevich), Minister of Interior, Chairman of the Committee of Ministers.
* * *
События полутора летних месяцев 1904 г. — со дня гибели министра внутренних дел В.К. Плеве 15 июля и до назначения его преемника, П.Д. Святополка-Мирского, 26 августа — не раз подробно рассматривались в историографии. В результате предыстория санкционированной верховной властью перемены внутриполитического курса — осенней «весны Святополка-Мирского» — в целом
* Андреев Дмитрий Александрович, тел.: (495) 725-94-91; e-mail: carpenter2005@ yandex.ru
реконструирована, по крайней мере, с точки зрения последовательности наиболее заметных событий, произошедших в эти полтора месяца. Вместе с тем некоторые нюансы необычно затянувшейся паузы с назначением нового министра внутренних дел остаются неосвещенными, в том числе и главный вопрос — обстоятельства выбора кандидатуры преемника Плеве. Не вполне выявлен и круг потенциальных кандидатов на освободившееся место в здании на Фонтанке.
В изложении Р.Ш. Ганелина началом кампании по формулированию нового внутриполитического курса выглядит воспроизведенный в дневнике А.С. Суворина разговор министра юстиции Н.В. Муравьева с императором. Вслед за автором дневника исследователь указывает, что этот разговор состоялся «на второй или третий день после убийства Плеве». Министр тогда подверг сокрушительной критике систему индивидуальных министерских докладов и фактически напрямую заявил о необходимости объединенного правительства во главе с премьером. Хотя Муравьев оговорился, что имеет в виду всего лишь «Совет министров, который совсем не собирается», его намек был прозрачным. В ответ на замечание Николая II о недопустимости «председательствовать по всяким пустякам» министр тут же отреагировал: «Ваше величество могли бы назначить особое лицо от себя». То есть подтекст того, что именно имел в виду глава Министерства юстиции под Советом министров, очевиден. Тем более сама мысль о возобновлении работы Совета министров была высказана Муравьевым как поспешное уточнение его инициативы после прямого вопроса императора: «Что же вы хотите, чтоб я кабинет учредил с г. Витте?» После пересказа беседы издатель «Нового времени» отметил, что «в следующий очередной доклад» министра юстиции «все было ординарно», будто изложенного им разговора и вовсе не было. А ниже в записи за этот же день Суворин передавал слова самого председателя Комитета министров (правда, в пересказе И.И. Колышко, да еще через третье лицо) об усилении его шансов «быть первым министром» и о заготовленной им на такой случай программе1.
Процитировав дневник Суворина, Р.Ш. Ганелин сразу переходит к рассмотрению шагов Витте, сделанных им после убийства Плеве. Между тем анализ слухов, курсировавших в обществе в первые дни после гибели Плеве, убеждает, что предпринятый Муравьевым демарш нуждается в более обстоятельном осмыслении. Самые разные лица передавали мнение о том, что именно министр юстиции может оказаться наиболее вероятным новым руководите-
1 См.: Ганелин Р.Ш. Российское самодержавие в 1905 году. Реформы и революция. СПб., 1991. С. 6. См. также: Суворин А.С. Дневник Алексея Сергеевича Суворина. М., 2000. С. 466—467.
лем МВД. Так, уже 15 июля, в самый день убийства Плеве, А.А. Ки-реев отмечал в дневнике: «Называют больше всех министра юстиции Муравьева, он действительно искал этого места»2. А три дня спустя великий князь Константин Константинович в своем дневнике писал о переводе Муравьева на место Плеве как о решенном и уже чуть ли не свершившемся факте: «Министром вн[утренних] дел назначается министр юстиции Муравьев»3. 20 июля Киреев вновь заметил: «По-видимо[му], большие шансы имеет Муравьев»4. 22 июля фразу «говорят о Муравьеве» занес в дневник московский городской голова В.М. Голицын, а спустя еще пять дней он записал более определенно: «Утверждают, что назначение Муравьева состоялось»5.
На протяжении всего — на тот момент почти десятилетнего — царствования Николая II при каждой очередной перемене министра внутренних дел Муравьев рассчитывал занять этот пост, но всякий раз безуспешно6. Поэтому молва о том, что теперь министру юстиции улыбнется удача, основывалась, по крайней мере, на долгом стаже подобных его притязаний. Что же касается попыток Витте занять кресло Плеве как до, так и после смерти последнего, то они также хорошо известны и разобраны Р.Ш. Ганелиным7. Вопрос здесь следует ставить иначе, а именно: насколько в действительности реальными были шансы министра юстиции и председателя Комитета министров летом 1904 г.? Приблизиться к ответу на этот вопрос помогают следующие факты.
В письме от 6 августа к своему давнему знакомому Шереметеву архитектор (и, судя по своей близости ко двору, весьма осведомленный человек) Н.В. Султанов приводил любопытный факт. Заявив, что он не питает иллюзий «относительно скорого открытия "икса"» (под «иксом» Султанов подразумевал лицо, которое в конце концов займет кресло министра внутренних дел), корреспондент Шереметева аргументировал свою точку зрения. Он отметил, что император намеревался назначить нового руководителя МВД «20-го или 21-го июля», и объяснил, откуда он узнал о желании Николая II выбрать преемника Плеве уже через неделю после ги-
2 ОР РГБ. Ф. 126. Д. 13. Л. 334.
3 ГА РФ. Ф. 660. Оп. 1. Д. 53. Л. 161 об.
4 ОР РГБ. Ф. 126. Д. 13. Л. 335.
5 Там же. Ф. 75. Д. 25. Л. 98 об., 102 об.
6 В дневнике С.Д. Шереметева имеется запись его разговора с императором, который состоялся 5 апреля 1902 г., после убийства Д.С. Сипягина и назначения на его место Плеве. Тогда, отвечая на реплику Шереметева об интригах Муравьева, рвавшегося на должность главы МВД, император сказал: «А не будет он им никогда!» (см.: Шохин Л.И. Дневник графа С.Д. Шереметева (1894—1917 гг.) // Памяти Лу-кичева. Сборник статей по истории и источниковедению. М., 2006. С. 486).
7 См.: Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 6—9.
бели последнего. «Знаю я это от следующего достоверного источника, — писал архитектор, — мне нужно было повидаться по служебному делу с ген[ерал]-губернатором] Вост[очной] Сибири гр[афом] Кутайсовым (Султанов неточно указал должность П.И. Ку-тайсова, являвшегося на тот момент иркутским военным генерал-губернатором. — Д.А.). Я послал узнать, когда он может меня принять. В ответ на это он прислал мне своего делопроизводителя, которого уполномочил решить со мной вопросы, чтобы не пускать меня к себе. Это было 19-го июля, в понедельник. На мой вопрос, когда уезжает граф Кутайсов, он отвечал: граф был у государя в субботу (17-го) и хотел откланяться. Но государь ему сказал: "Подождите уезжать, — Вам нужно же переговорить с новым министром". Когда же Кутайсов сослался на неотложные дела в Иркутске, государь возразил: "Этот вопрос должен решиться во вторник или в среду" (20—21-го). Так как ни Кутайсову, ни его правителю канцелярии не было никакого смысла выдумывать этот разговор, то я отсюда заключаю, что у государя заранее намеченного и определенного кандидата нет и что, следовательно, борьба вокруг кипит вовсю»8.
Ниже будет показано, что Султанов совершенно верно объяснял затянувшуюся паузу с назначением нового министра предельно обострившейся борьбой за портфель главы МВД. Однако обозначенные Николаем II даты — 20 или 21 июля — могут быть интерпретированы именно с точки зрения того, какие виды на преемника Плеве были на тот момент у самого императора. В дневнике Николая II действительно имеется запись о приеме 17 июля Кутайсо-ва9. Что касается претендентов на пост министра внутренних дел, то по императорскому дневнику выясняются даты и их аудиенций. Дважды в эти дни Николай II принимал Муравьева — 19 и 21 июля (не считая экстренного доклада министра юстиции 15 июля — сразу после убийства Плеве). А 21 июля встречался с Витте, вернувшимся из Германии, где он находился с торгово-дипломатической миссией10.
Не исключено, что в ситуации убийства второго подряд министра внутренних дел император мог, переступив через себя, по крайней мере, еще раз взглянуть на министра юстиции как на потенциального нового руководителя МВД (хотя бы для того, чтобы вновь утвердиться — наперекор усиливавшимся слухам — в своем негативном решении по его кандидатуре).
Что же касается Витте, то председатель Комитета министров был для Николая II категорически неприемлем в новом качестве.
8 РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5063. Л. 76 об.—77.
9 Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 220.
10 Там же.
Причина такой неприязни нуждается в отдельном рассмотрении. Здесь можно лишь указать на то, что о столь однозначном отношении императора к Витте если и не знала, то уж точно догадывалась вдовствующая императрица. Ее фактотум Шереметев в дневниковой записи за 24 июля сообщил, что в тот же день Мария Федоровна в беседе с ним «говорила о Витте». По мнению вдовствующей императрицы, «по способностям и энергии» председатель Комитета министров «мог бы быть пригоден (для поста министра внутренних дел. — Д.А.), несмотря на некоторые трудности и неудобства». Шереметев высказал опасение, указав на «страстность и необузданность» Витте. На это Мария Федоровна заметила, что глава МВД должен быть человеком темперамента Шереметева, причем «самостоятельный по духу», а также «выдержанный»11. Слова, подобранные вдовствующей императрицей в адрес Витте, недвусмысленно свидетельствуют о том, что она не воспринимала его кандидатуру как реально проходную. И вероятно, именно из-за того, что была осведомлена о позиции сына в этом вопросе или интуитивно понимала невозможность изменить ее.
Можно предположить, что Николай II запланировал на 20— 21 июля аудиенции Муравьева и Витте именно как «фаворитов» слухов и пересудов. Скорее всего, ради поддержания интриги — вызывает очень большое сомнение, чтобы император мог просто так, без всякого умысла «поделиться» с чиновником генерал-губернаторского ранга, оказавшимся рядом, планами о сроках назначения нового министра внутренних дел. Или — что еще менее вероятно — случайно «проговориться» об этом. Не исключено, что названные Кутайсову числа подверстывались под возвращение Витте из Берлина. Интрига сработала: 31 июля Суворин писал в дневнике, что по возвращении Витте из Германии «все министры поехали к нему на поклон»12.
Хотя нельзя исключать и того, что Николай II запланировал принять в один день обоих «фаворитов», дабы все-таки сделать одного из них — Муравьева — главой МВД.
В итоге 20 июля прием не состоялся — император ездил в Красное Село, где устроил смотр отправлявшимся на Дальний Восток Каспийскому и Самарскому полкам13, — и аудиенции министров имели место на следующий день. Сложилось так, что еще до этого — намеченного заранее — приема Николай II провел разговор с Муравьевым, возможно, внеплановый, касавшийся хода расследования убийства Плеве. Тогда-то министр юстиции и позволил себе описанную выше выходку в адрес монарха (Суворин слегка ошиб-
11 РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5049. Л. 75.
12 Суворин А.С. Указ. соч. С. 464.
13 Дневники императора Николая II. С. 220.
ся — это было не «на второй или третий», а на четвертый день после 15 июля). После этого Муравьев, разумеется, уже навсегда был вычеркнут из императорского списка лиц, достойных перевода на ключевую министерскую должность в империи. 21 июля император его принял, но только лишь потому, что аудиенция была уже запланирована. Кстати, в этот же день Шереметев лично напрямую задал вопрос о шансах Муравьева обер-прокурору Синода К.П. Победоносцеву, но «ясного ответа не получил»14. Подобная невнятность Победоносцева косвенным образом свидетельствует о том, что до допущенной министром юстиции 19 июля вольности шансы — пускай, мизерные — занять место Плеве у Муравьева, по-видимому, все-таки были. По каким-то соображениям, положим, император и был готов отказаться от высказанного им 5 апреля 1902 г. категоричного мнения о том, что Муравьеву никогда не возглавлять МВД. Министр юстиции тонко почувствовал благоприятную для себя конъюнктуру момента, но фатально ошибся в тактике.
Р.Ш. Ганелин цитирует записку Николая II В.П. Мещерскому, в которой император, правда, «еще не окончательно», но все же склонялся к кандидатуре директора Департамента общих дел МВД Б.В. Штюрмера. Записка была составлена спустя четыре дня после аудиенций 21 июля15. Есть все основания полагать, что как раз в эти дни Мещерский исполнил, выражаясь словами Витте (в передаче Колышко), «двойную роль»: «хлопотал» перед императором за Штюрмера, говоря при этом Витте, что отстаивает именно его интересы16.
Помимо Муравьева, Витте и Штюрмера вероятными преемниками Плеве назывались и другие лица. В первые дни после убийства Плеве говорили о бывшем столичном градоначальнике Н.В. Клей-гельсе, члене Государственного совета С.Ф. Платонове. Упоминался также и виленский, ковенский и гродненский генерал-губернатор Святополк-Мирский17. Любопытно, что раньше других (по имеющимся у автора данным) будущего министра внутренних дел «угадала» А.П. Сипягина — вдова Д.С. Сипягина. 18 июля в письме к Е.П. Шереметевой она отметила, что «говорят про Мирского очень много»18.
Ходили слухи и о члене Государственного совета А.П. Игнатьеве. Причем если для Киреева это была оптимальная, но, похоже, маловероятная фигура19, то Голицын называл Игнатьева (по якобы
14 РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5049. Л. 68.
15 См.: Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 52.
16 См.: Колышко И.И. Великий распад: Воспоминания. СПб., 2009. С. 145.
17 См. соответствующие записи в дневнике Киреева: ОР РГБ. Ф. 126. Д. 13. Л. 334, 334 об., 335, 337.
18 РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 2725. Л. 20 об.
19 ОР РГБ. Ф. 126. Д. 13. Л. 334.
имевшимся у того шансам) в одном ряду с Муравьевым (которого, как было показано выше, общественное мнение уже фактически «назначило» министром)20.
Наиболее полный список муссировавшихся кандидатур — 16 человек — представил 23 июля в письме к Святополку-Мирскому близкий к нему В.В. Мусин-Пушкин, правитель Канцелярии министра внутренних дел при Сипягине, а в рассматриваемое время — банковский деятель. Кроме упомянутых выше Витте, Муравьева, Клейгельса, Святополка-Мирского и Штюрмера, в список Мусина-Пушкина попали находившийся на театре войны с Японией в качестве представителя Красного Креста Б.А. Васильчиков, товарищи министра внутренних дел П.Н. Дурново и Н.А. Зиновьев, министр финансов В.Н. Коковцов. Назывались также начальник Главного управления уделов Министерства императорского двора В.С. Кочубей, финляндский генерал-губернатор И.М. Оболенский, член Государственного совета Александр Д. Оболенский, товарищ министра финансов Алексей Д. Оболенский. Наконец, в списке Мусина-Пушкина были член Государственного совета В.В. фон Валь, помощник московского генерал-губернатора А.Г. Булыгин и московский гражданский губернатор Г.И. Кристи21.
Разумеется, не все названные кандидаты обладали одинаковыми шансами. Поэтому, воспроизведя наиболее полный их список, сосредоточимся далее на ключевых лицах и на том, как развивалась сама интрига с выбором окончательной фигуры.
В тот же самый день, которым датировано письмо Мусина-Пушкина к Святополку-Мирскому, сестра императора великая княгиня Ксения Александровна сделала в своем дневнике следующую запись: «Были у Мама — она говорила с Ники насчет будущего министра внутр[енних] дел — Ники, наконец, говорил натурально и откровенно... вообще говорили о многом — но видно, что Ники, так мне показалось, имеет своего кандидата, которого он не называл! Только бы не Муравьев!..»22
Во-первых, последнее восклицание великой княгини наглядно свидетельствует если не о шансах Муравьева у императора, то, во всяком случае, о силе сложившегося в те дни мнения о возможности перевода министра юстиции на освободившееся место. Во-вторых, переданное Ксенией впечатление (а скорее всего, не только ее собственное, но и вдовствующей императрицы Марии Федоровны, напряженно и внимательно отслеживавшей все действия сына по назначению нового министра внутренних дел) вряд ли оказалось заблуждением, иллюзией. Слишком разительной выгля-
20 Там же. Ф. 75. Д. 25. Л. 98 об.
21 ГА РФ. Ф. 1729. Оп. 1. Д. 651. Л. 1 об., 2 об.
22 Там же. Ф. 662. Оп. 1. Д. 21. Л. 198 об.—199.
дела перемена в поведении императора («наконец, говорил натурально и откровенно»). Эта беседа вдовствующей императрицы с сыном имела место за два дня до того, как император отправил упомянутое выше письмо к Мещерскому, в котором, хотя и с оговоркой, но все же назвал фамилию Штюрмера. Очевидно, что этим неназванным — и главное, неизвестным ни матери, ни тем более сестре императора — кандидатом и был Штюрмер.
Теперь следует найти ответ на другой вопрос — когда Николай II отказался от кандидатуры Штюрмера? В дневнике Е.А. Святополк-Мирской в записи за 4 ноября приводится рассказ о беседе Свя-тополка-Мирского (на тот момент уже два с лишним месяца как министра) с Марией Федоровной. Среди прочего вдовствующая императрица поведала тогда своему собеседнику историю, имевшую место еще до его назначения: с ее слов, «указ о назначении Штюрмера министром внутренних дел был уже подписан», и «она совершенно случайно узнала об этом и настояла на том, чтобы государь отменил»23. Дневник Ксении позволяет определить и эту дату. В записи за 5 августа великая княгиня сообщала: «Заехала к Мама — она имела разговор с Ники по поводу министра, он ей вдруг объявил утром, что хочет назначить Штюрмера! Мама так и подскочила и всеми силами старалась ему указать, что это назначение просто невозможно и всех приведет в ужас. Недавно кто-то его называл в виде насмешки! Мама предложила Мирского»24.
Прежде всего обратим внимание на это неназванное лицо, указывавшее «недавно» на кандидатуру Штюрмера «в виде насмешки». С высокой степенью достоверности можно предположить, что этим лицом был Шереметев. 24 июля, т.е. накануне написания той самой записки Мещерскому, в которой назывался Штюрмер, Шереметев имел продолжительный разговор с Марией Федоровной, который затем подробно изложил в дневнике. (Фрагмент этого разговора, в котором собеседники обсуждали кандидатуру Витте, приведен выше.) Вдовствующая императрица высказала собственное мнение о нескольких (помимо Витте) муссировавшихся на тот момент в обществе кандидатурах — Муравьеве, Васильчикове, Святополке-Мирском, Кристи. «Я все ждал, — сообщал далее Шереметев, — что [Мария Федоровна] назовет одно имя — но она его не называла. Думая подойти к нему — я назвал иронически Штюрмера — как называемого иными кандидата. Она засмеяла[сь], удивляясь возможности подобных слухов»25.
23 Дневник кн. Екатерины Алексеевны Святополк-Мирской за 1904—1905 гг. // Исторические записки. Т. 77. М., 1965. С. 252.
24 ГА РФ. Ф. 662. Оп. 1. Д. 21. Л. 231 об.—232.
25 РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5049. Л. 75.
Теперь остановимся на содержательной стороне разговора, произошедшего между Николаем II и Марией Федоровной 5 августа. Возникает закономерный вопрос: почему император так долго не объявлял матери своего решения, которое, как было показано выше, сложилось уже к 23 июля? Думается, у этой заминки есть вполне очевидная причина: ожидавшиеся со дня на день роды у императрицы Александры Федоровны. До этого события, произошедшего 30 июля, император вряд ли собирался принимать значимое кадровое решение. После же, причем не слишком оттягивая, еще даже не дождавшись крестин, Николай II если и не задумал осуществить свой замысел, то уж, во всяком случае, счел возможным открыть свой выбор матери.
Конечно, скорее всего, Мария Федоровна в приведенном выше разговоре со Святополком-Мирским несколько гиперболизировала (неважно, преднамеренно или просто по причине аберрации памяти) ситуацию: вряд ли император не только назвал матери выбранную им кандидатуру, но и показал ей уже готовый указ о назначении Штюрмера. (Если бы это было действительно так, то сомнительно, чтобы Николай II с такой легкостью отказался от формализованного в форме указа собственного выбора!) Скорее всего, 5 августа император просто высказал Марии Федоровне собственное намерение, а увидев такую бурную реакцию, поинтересовался у матери, кого бы она предложила. Тогда и прозвучала фамилия Святополка-Мирского. Кстати, на этом фоне совсем иначе воспринимается оборот Николая II в письме к Мещерскому («еще не окончательно»): выбор Штюрмера не был для императора выношенным и глубоко личным решением (как, скажем, в свое время выбор Сипягина в 1899 г.). Не исключался и какой-то иной — компромиссный — вариант.
По-видимому, существовала и еще одна причина, по которой император счел для себя приемлемым не отвергать сходу предложение матери. Дело в том, что в то же самое время, когда шли поиски кандидатуры на место погибшего Плеве, Мария Федоровна активно готовила брак своего младшего сына — Михаила — с герцогиней Мекленбург-Шверинской Цецилией, дочерью великой княгини Анастасии Михайловны (и соответственно внучкой императора Николая I). Об этом 21 июля Шереметеву поведала в Петергофе другая внучка Николая I (и одновременно еще один фактотум вдовствующей императрицы) — Е.Г. Милашевич (дочь великой княгини Марии Николаевны от ее второго морганатического брака с Г.А. Строгановым). В дневниковой записи за этот день Шереметев сообщил, что Милашевич «говорила о Цецилии Мекленбургской, кот[орая] здесь с матерью — хвалила ее и сказала, что, по-видимому, Михаил Александрович не избегнет теперь с нею встреч —
и что пламенное желание М[арии] Ф[едоровны] теперь, чтобы это состоялось». И далее, уже от себя, Шереметев заметил: «Странно, что это сходится со временем ожидаемого появления нового наследника. А последнего все еще нет»26. Зафиксированное Шереметевым собственное недоумение по поводу ситуации, в которой готовился этот династический брак, собственно, и является объяснением «пламенного желания» вдовствующей императрицы женить Михаила. В отличие от автора дневника, который за девять дней до появления на свет именно наследника — цесаревича Алексея, а не очередной великой княжны написал о ребенке мужского пола, никто не мог знать, кем со дня на день разрешится императрица. Более того, весьма распространенным было мнение, что и на этот раз родится дочь, т.е. продолжение династии по линии Николая II по-прежнему останется под вопросом. Можно предположить, что именно по этой причине Мария Федоровна и стала организовывать безупречный с династической точки зрения брак Михаила — законного наследника престола в ситуации, если у Николая II так и не будет сына, — именно как следующего государя.
Рождение 30 июля цесаревича Алексея разрушило этот намечавшийся династический брак. В конце августа Шереметев опять со слов Милашевич записал в дневнике: «Свадьба Цецилии с наследником германским (кронпринцем Вильгельмом. — Д.А.) объявлена. Она тотчас после крестин (цесаревича Алексея 11 августа. — Д.А. ) уехала». После этих сведений, полученных от Милашевич, Шереметев снова дал собственный комментарий: «Ловко обработали — а мы с носом! Впрочем, М[ихаил] Александрович] упорно отверг[ал] эту комбинацию. Проявление характера, конечно, радует, но что же дальше — и будущее не обеспечено: а эта свадьба (М[ихаила] Александровича]) — необходима, успокоительное добавление к рождению наследника»27.
Таким образом, продемонстрированное Николаем II внимание к предложенной Марией Федоровной кандидатуре стало своеобразной извинительной компенсацией императора матери за свою причастность (появление собственного наследника) к краху усердно готовившегося матерью брака Михаила. Понятно, что подобный внутрисемейный «размен» не был расчетливо-откровенным. Вдовствующая императрица испытывала искреннее счастье по поводу рождения цесаревича Алексея. Уже через три четверти часа после его появления на свет она была в александрийской резиденции императора и, как в тот же день записал в дневнике Николай II, «долго просидела со мною до первого свидания с новым внуком»28.
26 Там же. Л. 70.
27 Там же. Л. 89.
28 Дневники императора Николая II. С. 222.
Имеет смысл говорить лишь о едва уловимых оттенках взаимоотношений. Радость за старшего сына и «нового внука» (и одновременно нового наследника) затмила досаду по поводу младшего сына. Ведь не исключено, что вдовствующая императрица успела уже привыкнуть к мысли о царском предназначении Михаила и была задета крахом этого проекта. Затмила, но, по-видимому, не заместила полностью. Николай II, как известно, предельно чутко воспринимал такого рода нюансы взаимоотношений и решил пойти навстречу уязвленной — пускай и в самой глубине души — Марии Федоровне и уж тем более не дразнить мать одиозной для нее кандидатурой Штюрмера.
Похоже, что после того, как государь внутренне согласился рассматривать кандидатуру, предложенную матерью, как допустимую, он так и стал расценивать Святополка-Мирского — как уступку матери, фигуру, целиком и полностью ассоциировавшуюся со вдовствующей императрицей. Несколько забегая вперед, следует отметить, что в конце аудиенции 25 августа, на которой император прямо предложил виленскому, ковенскому и гродненскому генерал-губернатору возглавить МВД и получил согласие последнего, Николай II поцеловал собеседника и сказал ему: «Поезжайте к матушке, обрадуйте ее»29. Причем эти слова были сказаны с тонким расчетом. Император точно знал: Святополк-Мирский первым сообщит вдовствующей императрице о своем назначении. 24 августа, т.е. накануне аудиенции, Милашевич в разговоре с Шереметевым (том самом, в котором она поведала об отъезде Цецилии из России и ее объявленном браке с кронпринцем Вильгельмом) «намекнула», что ей известен «давно искомый икс». Шереметев догадался, кто имеется в виду, и заметил, что новый министр, наверное, будет временным по причине «совершенно расстроенного здоровья»30. После беседы с Милашевич Шереметев обедал с Марией Федоровной, которая не проронила ни слова о Святополке-Мирском31. Остается только гадать, почему. То ли вдовствующая императрица действительно до последней минуты не знала, что Николай II остановил свой выбор на ее кандидате. То ли просто не рискнула
29 Информация об этом в дневнике жены Святополка-Мирского (Дневник кн. Екатерины Алексеевны Святополк-Мирской за 1904—1905 гг. С. 242) слово в слово подтверждается записью, сделанной в дневнике Шереметева со слов самого Свя-тополка-Мирского на следующий после аудиенции день (РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5049. Л. 93).
30 О слабом здоровье Святополка-Мирского говорится и в воспоминаниях М.М. Осоргина, являвшегося на момент описываемых событий гродненским губернатором: «Он (Святополк-Мирский. — Д.А.) постоянно страдал астмой, т[о] е[сть] должен был ежедневно отдыхать, сидя в кресле, в полной тишине часа два; кроме того, у него бывали приступы подагры, приковывавшей его надолго к постели» (ОР РГБ. Ф. 215. Карт. 2. Д. 2. Л.176 об.).
31 РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5049. Л. 89, 88 об.
поделиться этим со своим фактотумом накануне намеченной аудиенции. То ли сам Шереметев не отважился занести в дневник кулуарные сведения.
Но скорее всего 25 августа Святополк-Мирский действительно преподнес Марии Федоровне сюрприз. В дневнике великой княгини Ксении, которая виделась с матерью 24 августа, в записи за этот день нет никаких намеков на уже сделанный братом выбор. Это подтверждается тональностью заметки, сделанной на следующий день: «Завтракали с детьми у Мама... П[етр] Мирский назначен министром внутр[енних] дел — хорошая личность, и Бог ему в помощь! Мама страшно довольна!»32 Маловероятно, чтобы вдовствующая императрица утаила от дочери, с которой у нее были доверительные отношения, столь важную новость, если хотя бы что-то знала накануне. Да и поведение Марии Федоровны через некоторое время после аудиенции Святополка-Мирского 25 августа и выполненного им предписания императора доложить обо всем «матушке» — экзальтированное и даже в чем-то неадекватное — симптоматично. Оно свидетельствует о том, что она на самом деле вплоть до этого момента оставалась в неведении, может быть, о чем-то догадываясь, но не более того. Шереметев оставил в дневнике подробное описание, как выглядела вдовствующая императрица вскоре после полученного известия. Шереметев прибыл к ней около часа, после представления императору. Причем когда он стоял в очереди в кабинет государя, то видел вышедшего оттуда Святополка-Мирского. К часу, когда Шереметев прибыл ко вдовствующей императрице, Святополк-Мирский уже, разумеется, успел ей представиться в новом качестве. Этот отрывок из дневника фактотума Марии Федоровны имеет смысл привести целиком: «Около часу она (вдовствующая императрица. — Д.А.) вышла и, видя меня в мундире, — как-то возбужденно-странно сказала: "Pourqoui si beau?" ["Почему такая красота?", фр.] Я сказал: "Je me suis présenté" ["Я представлялся", фр.]. Она перебивает: "Enfin c'est fait — le ministre est nommé — enfin" ["Наконец, дело сделано — министр назначен — наконец", фр.]. На лице странная улыбка и волнение. Я вопросительно на нее взглянул. "Vous devinez?" ["Вы догадываетесь?", фр.] "Peut-être un peu, Madame" ["Возможно, отчасти, мадам", фр.], — решился я сказать, также в волнении. Она перебивает. Как-то нервно, как мне показалось, объявила: "Sturmer!.." ["Штюрмер!..", фр.] Я остолбенел — и не сразу нашелся, что сказать. "Comment, Madame?.." ["Как, мадам?..", фр.] "Oui, Sturmer" ["Да, Штюрмер", фр.], — говорит она все громче и потом от улыбки переходит в хохот. — "Ah! Vous avez cru — non pas lui, pas lui, mais
32 ГА РФ. Ф. 662. Оп. 1. Д. 22. Л. 29 об.
Mirsky. — Vous êtes content? Comme je suis contente" ["A! Вы поверили — да нет, не он, не он, а Мирский — Вы довольны? Как же я довольна", фр. ], — гов[орит] она. "Un homme si bien" ["Oram^m человек", фр.]. Я сказал, что, конечно, за ним всё хорошее — кроме здоровья, и что ему необходимо подобрать себе настоящих помощников. "Il les trouvera!" ['Юн их найдет!", фр.] Конечно, прежде всего нужен порядочный человек — и в этом отношении успокоительно, — сказал я ей, и она именно на это напирала — потом смеялась о моем испуге при имени Штюрмера и вдруг сделалась серьезна и сказала — проходя в столовую: "Et vous savez, cela n'a tenu qu' à un fil!" ["A знаете, всё это висело на волоске!", фр.] — "Comment — est-ce possible?" ["Как? Возможно ли такое?", фр.] "A un fil ["На волоске", фр.], — повторила она, — il m'a dit: 'Mais il est très bien — on me le dit'. — Pensez!" ["он (Николай II. — Д.А.) мне сказал: 'Но он (Штюрмер. — Д.А.) очень хорош — так мне говорят'. — Подумайте!", фр.] — воскликнула она. Я не ожидал такого хода — т[о] е[сть] не мог думать, что оно возможно, так близко! Это, конечно, дело Гессе (дворцовый комендант П.П. Гессе. — Д.А.). Я сказал и[мператрице] М[арии] Ф[едоровне]: "Mais c'est Гессе — ils sont parents" ["Но это Гессе — они родственники", фр.]. Orn: "Vrament je ne le savais pas" ["Вот как... Я не знала", фр.]. Я объяснил: свояки. Oднако я не мог прийти в себя от возможности подобного назначения: ведь оно обличает полное. не хочу договаривать слова»33.
Назначение министром внутренних дел креатуры Марии Федоровны (а также, вероятно, и оформление этого кадрового решения в виде своеобразного сюрприза матери) действительно — во всяком случае, на первое время — притупило уязвление вдовствующей императрицы тем, что Михаил перестал быть наследником. A досаду по поводу краха планов устроить семейную жизнь младшего сына Мария Федоровна, похоже, и вовсе не испытывала. В тот же день, когда Святополк-Мирский, выполняя волю императора, рассказал Марии Федоровне о своем назначении, вдовствующая императрица оказалась вместе с Шереметевым возле размещенных в ее гостиной рисунков. Среди этих рисунков были и портреты Цецилии. «И[мператрица] М[ария] Ф[едоровна], — записал в тот же день Шереметев, — подошла со мною к этим портретам и стала разбирать сходство. Когда назвала принцессу Цецилию, то быстро и без всякой тени огорчения проговорила: "C'est celle que nous avons perdue" ["Это та, которую мы потеряли", фр.]»34.
Привыканию государя к мысли о возможности назначения Святополка-Мирского министром внутренних дел содействовала
33 PГAДA. Ф. 1287. Orn 1. Д. 5049. Л. 91—92.
34 Там же. Л. 91 об.
и Милашевич. В.И. Гурко в воспоминаниях привел любопытный факт. По его словам, «государь знал с детства» Милашевич, «был с нею дружен и, ценя ее ум, охотно вел с нею беседы на политические темы». Зная это, Мария Федоровна «позвала к себе завтракать» Милашевич, «пригласив одновременно и государя». «В городе потом рассказывали, — отметил далее Гурко, — что Е.Г. Милаше-вич при этом свидании с государем нарисовала ему настроение, вызванное даже в умеренных, преданных существующему строю кругах политикой постоянных репрессий всякого гласного проявления общественных мыслей и чаяний». На этом фоне императору «были выставлены результаты иной, мягкой политики», проводившейся Святополком-Мирским «по отношению к полякам управляемого им края»35. Причастность Милашевич к проведению кандидатуры Святополка-Мирского подтверждается и записью в дневнике Шереметева, который вечером 25 августа (когда о том, что произошло на аудиенции, стало уже всем известно) «поехал к Елене Григорьевне (Милашевич. — Д.А.), у которой обедал». По его словам, хозяйка «всем дает чувствовать, что в деле назначения Мирского и "ее тут меду капля есть"». При этом автор дневника подчеркнул, что Милашевич «этого желала и сему сочувствовала по личным, семейным причинам», а также сделал общий вывод о ее лоббистских способностях: «Е[лена] Г[ригорьевна] желает импонировать своим каким-то положением в полной силе; добавить надо, что и ловко все это проделывает»36.
Похоже, что после разговора с матерью 5 августа император не то чтобы остановил свой выбор на Святополке-Мирском, но стал воспринимать его в том же качестве, в каком воспринимал до этого Штюрмера. То есть как лицо, на котором максимально резко на данный момент сфокусирована оптика предстоящего выбора — но не более того. Жена Святополка-Мирского именно этим днем датировала прием ее мужа и Николаем II, и Марией Федоровной (по дневнику трудно определить последовательность аудиенций). Император тогда высказал Святополку-Мирскому намерение повидаться с ним «по делу до крестин» (т.е. до 11 августа), а вдовствующая императрица произнесла известную фразу: «Если государь вас будет о чем-нибудь просить, я умоляю вас не отказываться»37. Императору не удалось принять Святополка-Мирского до 11 августа, и аудиенция состоялась на следующий день после крестин цесаревича Алексея38. Николай II не сказал своему собеседнику ни слова
35 Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000. С. 350.
36 РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5049. Л. 93.
37 Дневник кн. Екатерины Алексеевны Святополк-Мирской за 1904—1905 гг. С. 240.
38 См. об этом соответствующую запись в камер-фурьерском журнале: РГИА. Ф. 516. Оп. 1 (219/2728). Д. 19. Л. 150 об.
о его назначении в МВД. Однако, похоже, что на тот момент Свя-тополк-Мирский уже воспринимался императором как потенциально проходной — и даже, не исключено, как наиболее вероятный — кандидат. Скорее всего, именно своеобразной проверкой генерал-губернатора явилась и провокационная откровенность Николая II, который «по секрету» поделился со Святополком-Мирским, что «ждет смерти Победоносцева, чтобы решить вопрос о раскольниках»39. Трудно представить, чтобы император мог позволить себе подобную «доверительность» в отношении лица, к которому не испытывал бы какого-то исключительного интереса!
После приведенных фактов в несколько ином ракурсе, нежели это освещается в историографии, видятся действия другого лица, приковывавшего к себе внимание общества и заставлявшего строить самые разные догадки насчет его дальнейшей политической судьбы, — Витте. Р.Ш. Ганелин отмечает, что председатель Комитета министров покинул столицу и уехал в Сочи, «лишь поняв, что ничего не добьется»40. Безусловно, в какой-то момент Витте понял, что в складывавшейся комбинации ему не видать поста главы МВД. Но одно дело — осознать это, а совсем другое — счесть для себя возможным покинуть Петербург, так как при любом раскладе чего-то неблагоприятного уже не случится.
В этом смысле обращают на себя внимание две даты. 2 августа Витте телеграфировал (из Петербурга в Москву) Шереметеву: «Сердечный привет, ничего не знаю, думаю с Вами»41. То есть за три дня до поставившего крест на перспективах Штюрмера разговора Николая II с Марией Федоровной Витте пребывал в неведении. И находился в столице, рассчитывая употребить все свои возможности, чтобы не допустить неблагоприятную для него кандидатуру на пост министра. А уже 8 августа Сипягина в письме к жене Шереметева сообщила о полученном от М.И. Витте послании, в котором та сообщила о предстоящем после 15 августа отъезде в Сочи и при этом употребила фразу: «Муж покоен, и я счастлива»42. Если учесть, что Сипягина писала об этой, как она выразилась, «депеше» жены Витте 8 августа, то последняя отослала свое письмо раньше 8 августа. То есть точка перемены настроения председателя Комитета министров (от «думаю с Вами» до «муж покоен») приближается все к тому же дню 5 августа. Правомерно допустить, что близкий к Марии Федоровне Витте узнал от нее (или от кого-то из окружения вдовствующей императрицы) о разговоре 5 августа и, хорошо зная натуру императора, сделал абсолютно правильный вывод
39 Дневник кн. Екатерины Алексеевны Святополк-Мирской за 1904—1905 гг. С. 241.
40 Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 8.
41 РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5063. Л. 54.
42 Там же. Д. 2725. Л. 29 об., 30 об.
о закате министерских перспектив Штюрмера. Любая другая из возможных на тот момент кандидатур его не беспокоила.
Остается вопрос — почему Святополка-Мирского после аудиенции 12 августа «выдерживали» еще десять дней (известно, что телеграмма с приглашением на аудиенцию, на которой ему предстояло узнать о своем назначении в МВД, была получена им — а значит, и послана императором — 22 августа43)? Означала ли такая затяжка ситуацию, когда вопрос о назначении был принципиально решен и император по каким-то соображениям лишь оттягивал его формализацию? Или же вплоть до начала двадцатых чисел августа продолжался перебор кандидатур, и прав был Султанов, метко охарактеризовавший ситуацию в письме к Шереметеву от 14 августа: «"Аксиос" (букв. "достоин", др.-греч. — восклицание, произносимое при рукоположении диакона, пресвитера и епископа. — Д.А.) между многими "иксами" до сих пор не найден»44? Или, как считает Р.Ш. Ганелин вслед за С.С. Ольденбургом, император ждал развития событий в войне с Японией и потому затягивал знаковое кадровое назначение45? Поставленные вопросы представляются принципиально важными для рассматриваемой темы.
Безусловно, Николай II тянул с назначением Святополка-Мир-ского, потому что прекрасно понимал, что за его спиной маячила фигура Витте, и в случае назначения генерал-губернатора министром не мытьем, так катаньем председатель Комитета министров, хотя бы и чужими руками, но все-таки будет влиять на политику, проводимую МВД. На сегодняшний день нет сколько-либо убедительных свидетельств причастности Витте к проведению Святопол-ка-Мирского на должность главы МВД. Правда, имеются косвенные данные. Например, приведенный выше факт, что председатель Комитета министров стал «покоен» как раз тогда, когда император согласился учитывать кандидатуру Святополка-Мирского как вероятную. (Хотя нелишне повторить, что изменение состояния Витте могло быть и просто результатом политического поражения Штюр-мера.) Можно привести и еще одно свидетельство, косвенно указывающее на некоторую близость председателя Комитета министров и Святополка-Мирского. Во время упомянутой выше беседы с Ко-лышко (когда были сказаны слова о «двойной роли» Мещерского), состоявшейся уже по возвращении из Сочи, Витте сказал: «Я рад назначению Мирского. Мы — приятели»46. Здесь хочется обратить внимание не столько на признание председателя Комитета министров — признание, которое вполне могло быть сугубо конъюнктур-
43 Дневник кн. Екатерины Алексеевны Святополк-Мирской за 1904—1905 гг. С. 241.
44 РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5063. Л. 87.
45 См.: Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 9, 53.
46 Колышко И.И. Указ. соч. С. 145.
ным, сколько на другой факт. Осенью же министр внутренних дел решил прекратить отношения с Мещерским и послал ему письмо, выдержанное в соответствующем духе47. Такая синхронность в разрыве с издателем «Гражданина» выглядит симптоматичной. Наконец, не стоит забывать и о том, что еще 21 июля — в день приема Николаем II Муравьева и Витте — Святополк-Мирский отправил Шереметеву письмо, в котором прямо указал на Витте как на оптимального кандидата в министры внутренних дел: «По моему мнению, есть только один подходящий кандидат — это Сер[гей] Юл[ьевич]. — У него масса недостатков, но только он один достаточно властен, чтобы распутаться в этом ужасающем положении»48.
Другая причина затянувшейся паузы с назначением министра внутренних дел — ожидание того, как будет развиваться ход военных действий. Личность «аксиоса» действительно напрямую зависела от обстановки на фронте. В случае благоприятного для России перелома на Дальнем Востоке можно было бы думать о продолжении — пускай и с некоторыми коррективами — курса Плеве, для чего потребовалась бы совершенно иная фигура, нежели Святополк-Мирский. В противном случае не оставалось альтернативы либерализации внутриполитической обстановки. 21 августа император узнал об оставлении русскими войсками Ляояна и записал по этому поводу в дневнике: «Тяжело и непредвиденно!» А на следующий день, т.е. в день отправления телеграммы Святополку-Мирскому (когда, вероятно, и было принято окончательное решение по этой кандидатуре), Николай II сделал в дневнике другую отметку: «Душевное настроение было весьма невеселое под влиянием вчерашних известий»49. То есть в целом картина, представленная С.С. Ольден-бургом и Р.Ш. Ганелиным, верна. Однако для ее лучшего понимания важны и детали, на которые исследователи не обратили внимания. Детали, представляющие не меньший интерес, чем вся картина.
Список литературы
1. Ганелин Р.Ш. Российское самодержавие в 1905 году. Реформы и революция. СПб., 1991.
2. Леонов М.М. Салон В.П. Мещерского: Патронат и посредничество в России рубежа ХК—ХХ вв. Самара, 2009.
3. Шохин Л.И. Дневник графа С.Д. Шереметева (1894—1917 гг.) // Памяти Лукичева. Сборник статей по истории и источниковедению. М., 2006.
Поступила в редакцию 8 декабря 2010 г.
47 См.: Леонов М.М. Салон В.П. Мещерского: Патронат и посредничество в России рубежа ХГХ—ХХ вв. Самара, 2009. С. 144.
48 РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5063. Л. 23.
49 Дневники императора Николая II. С. 225.
