CC BY
15
ЕГЭ - ГИФО должно дать экономию бюджетных расходов примерно на 10 млрд р.
Все составные части образовательной деятельности университетов - образовательную, научную, культурно-воспитательную - автор рецензируемой книги рассматривает, опираясь на работу ПГЛУ.
Университет в текущем году отметит свое 64-летие. Это один из всего лишь четырех государственных лингвистических вузов страны. В 2001 г. он был отмечен как один из 50, а в 2002 г. - один из 60 вузов, которые определены благотворительным фондом, учрежденным В О. Потаниным, как «Лучшие вузы России».
В ПГЛУ обучаются студенты из 32 республик, краев и областей России, в том числе из таких отдаленных регионов, как Приморский, Хабаровский и Красноярский края, Сахалинская, Читинская, Тюменская области, Республика Коми, Ямало-Ненецкий автономный округ. Учатся здесь и студенты из Москвы и Санкт-Петербурга. Каждый второй студент - обладатель золотой или серебряной медали, полученной при окончании школы.
Следовательно, обобщение опыта работы со студентами, выходцами из такого большого числа регионов России, делает его весьма представительным.
Автором прежде всего рассмотрена образовательная деятельность университета с позиций освоения государственных образовательных стандартов, качества образования, кадрового и учебнометодического обеспечения профессиональной подготовки студентов. Представлено в книге слово деканам и заведующим кафедр университета.
В решении коллегии Министерства образования РФ «Об итогах работы в 2002 году и очередных задачах системы образования России по реализации Концепции модернизации российского образования на период до 2010 года» указывается на необходимость «ввести в действие многоуровневую систему подготовки кадров». В рецензируемой работе анализируется 10-летний опыт такой работы, ибо ПГЛУ одним из первых в стране перешел на нее.
В университете в настоящее время больше половины преподавателей имеют ученые степени кандидатов и докторов наук. Ныне унифицированным аккредитационным показателем для всех университетов является наличие ученых степеней у 60 % всего профессорско-преподавательского состава, в том числе не менее 10 % профессоров. В 1999 г. эти показатели были ниже, соответственно 52 и 8,6 %. Чем вызвано повышение показателя? Как считает автор, мнение, конечно, не бесспорное, объективных доказательств нет. По его мнению, эти и многие другие показатели аккредитации вузов не могут быть одинаковыми для всех вузов. Они должны быть дифференцированными в зависимости от профиля вуза.
В лингвистических вузах, по его расчетам, только 15 % учебной нагрузки должно выполняться профессорами и доцентами (лекции, руководство дипломными проектами и курсовыми работами, аспирантами, соискателями, докторантами, проведение консультаций). Помимо прочих, такой подход имеет и экономическое значение.
Большое внимание в работе уделяется научно-исследова-тельской работе университета, ибо только в сочетании ее с образовательной деятельностью могут бьггь достигнуты наибольшие резуль-
таты в качестве подготовки специалистов. Автор цитирует французского философа-гуманиста М. де Монтеня, который еще в XVI в. писал: «В процессе обучения нужно прежде всего «привить» вкус и любовь к науке; иначе мы воспитаем просто ослов, нагруженных книжной премудростью».
Практическое значение для читателей, работников вузов будет иметь знакомство с опытом ПГЛУ в области конкретных форм по-ликультурного, нравственного, физического воспитания, психологической помощи студентам, работы студенческого клуба и студенческого совета. Это тем более интересно, что на Всероссийском конкурсе «Организация воспитательной деятельности в высших учебных заведениях», проведенном Министерством образования РФ, научно-исследовательским институтом высшего образования и межвузовским центром проблем развития личности, воспитательная система ПГЛУ была удостоена диплома I степени.
Особое внимание в книге уделено вопросу информатизации образования как необходимому условию качественной подготовки специалистов и работе института дополнительных образовательных программ, обеспечивающего возможность выбора студентом индивидуальной траектории своего образования.
Не оставит без внимания читатель и проблемы вхождения в мировое образовательное пространство. Отмечая необходимость и показывая конкретные формы сотрудничества с зарубежными вузами, рассматривая возможности участия в Болонском процессе, автор вместе с тем считает, что в настоящее время недопустимо мало внимания уделяется развитию сотрудничества вузов самой России. Весьма плодотворным, по его мнению, может быть сотрудничество между субъектами Южного федерального округа, например в области гуманитарного образования. Оно может проявляться в организации включенного и дистанционного обучения по всему спектру изучаемых в университетах гуманитарных дисциплин на основе двусторонних и многосторонних договоренностей. Такое обучение может также включать обмен преподавателями - для чтения спецкурсов по гуманитарному, и особенно для ПГЛУ, лингвистическому циклу, обмен стажерами и аспирантами, обучение аспирантов и докторантов по языковым дисциплинам, включая языки народов Северного Кавказа; разработку и проведение сравнительно-сопоставительных межкультурных исследований менталитета, психического склада, нравов, традиций и обычаев народов Северного Кавказа с другими многонациональными регионами России и другими многонациональными странами.
Не оставит читателя равнодушным и рассмотрение автором сложных экономических проблем, с которыми приходится сталкиваться вузам в настоящее время, сопровождаемое конкретными предложениями их разрешения на путях выполнения требований законов об образовании.
Монография - одно из редких изданий подобной направленности. Несмотря на спорность отдельных из содержащихся в ней положений, она с интересом будет воспринята широким кругом читателей как работа, проникнутая заботой о высшей школе России и повышении ее роли в развитии нашего общества.
А. А. Греков, Б. Я. Гершкович
Попов В.П., Крайнгоченко И.В. Информация, эволюция и управление. Ессентуки,2001.
Проблемы научного построения на теоретическом уровне фило- стояли в центре внимания исследователей в дисциплинах как естсст-
софского обоснования изучаемых процессов и методологии всегда венного, так и гуманитарного цикла. Это не случайно. От выбора
философской позиции, от методологии зависел характер и особенности выводов ученого, по существу научная значимость его труда. Особенно ясно это стало за последние несколько десятилетий в мировой науке, а в отечественной — за последние полтора десятка лет. Эго было время кризиса старых философских, теоретических и методологических основ науки, вызванного переходом от индустриального к постиндустриальному информационному обществу, формированием представления о самостоятельной ценности информации, дальнейшим развитием сформулированного еще на рубеже XIX - XX вв. положения об относительном характере научной истины и связанной с ней научной толерантностью, столь широко распространившейся в условиях постмодернизма. В такой обстановке сложилось положение, нередко характеризуемое в качестве философского и методологического нигилизма и анархии, распространившихся в науке [1], которое в условиях возрастания интереса к вопросам теории вело к распространению новых концепций, не всегда построенных с должной степенью научной корректности, нередко излишне умозрительных, без достаточного внимания к их эмпирическому обоснованию. Отсюда - усиление за последние годы внимания к вопросам философского, теоретического и методологического обоснования научных исследований. В этом отношении монография
В.П. Попова и И.В. Крайшоченко, в которой ставятся указанные проблемы, соответствует потребностям нынешнего развития научных исследований.
Современный уровень монографии наглядно проявляется в том, что все проблемы исследовательского процесса авторы ставят и разрешают в свете информационной теории и с учетом достижений синергетики, обеспечивают междисциплинарный подход при том, что в целом она построена на материале естествознания. Это стало возможным в связи с тем, что за последнее время синергетика находит все больше последователей не только а естественнонаучных, но и в гуманитарных дисциплинах, в том числе в значительной мере в истории [2]. Также современный характер монографии проявился в толерантности и плюрализме авторского научного мышления, при котором нашли известное совмещение позиции постмодернизма с характерным для них воззрением на уникальность и самодостаточность явления, с позициями неоклассики, критически воспринимающей постмодернизм и ставящей в основу своего изучения не явление как таковое, а явление в рамках целостности, системы, хо-листское видение мира, об отказе от которого заявлял в свою очередь постмодернизм [3].
Представляется правомерным авторское заявление о глубоких философских предпосылках современных воззрений на информацию и на синергетику как на принцип теоретического построения и как метод тучного восприятия мира. Среди этих предпосылок были справедливо, на наш взгляд, выделены такие основные этапы развития философской мысли, как гегельянство и немецкая классическая философия вообще с характерной для нее диалектикой, как академическая философия жизни с ее стремлением освоить неклассические, нелогические формы мышления, основанные на способности человека к чувственному восприятию явлений и их интуитивному познанию, как неокантианство с его идеей особенности познавательного процесса в естественнонаучном и в гуманитарном познании. Синергетика, таким образом, выделена авторами как итог развития европейской научной мысли нового и новейшего времени, как способ мышления, сочетающий в себе единство представлений о системе, обладающей определенной степенью стабильности со способностью всякой системы к нарушению внутреннего равновесия, к кризису и в конечном счете к саморегулированию на новом, более высоком уровне.
Еще одним объектом исследования стал в монографии антропный принцип познания мира и роль информации, имеющей значение в процессе познания как его основа, как тот материал, на котором строится концепция, или модель познаваемой части мира. В этой связи обращает на себя внимание, что само зарождение синергетики и функционирование ее в современной науке определялись теми общими началами человеческого мышления, с которыми связан генезис и развитие многих иных познавательных систем. Весьма убедительно авторы проследили генезис антропного принципа, связь его с исторически более ранними формами отражения и восприятия внешней информации и его особенности по сравнению с этими более низшими формами. Это позволяет представить характер научного познания и соотношение в нем эмпирической и теоретической составляющей. Авторы широко используют такую категорию для обозначения научной теории, как модель. Она хорошо отражает различие между познаваемым объектом и процессом его функционирования, обозначаемым как предмет познания, и огрубленным, упрощенным его образом в сознании ученого, который неизбежно использует метод абстракции, позволяющий выделить ему определяющие, сущностные с его точки зрения начала объекта. Думается, что для читателя была бы интересна авторская точка зрения на соотношение таких категорий методологии науки, как, с одной стороны, модель, а с другой - более традиционных, таких, как концепция и теория, под каждой из которых принято понимать итог теоретической стадии исследования [4].
Немалое методологическое значение в свете поисков, которые развертываются, в частности, в современной историографии, имеет характеристика авторами процессов изменения информации и возникновения новой информации, данная ими на основе синергетических представлений. Для построения концепций, или моделей исторического процесса принципиально важным можно считать указание на разнообразие механизмов выведения информационной системы из равновесия, предпосылок возникновения хаоса в системе, находившейся до определенного времени в спокойном, взвешенном состоянии, на значение восприятия изменений в состоянии системы человеческим сознанием. Представление о таком разнообразии должно способствовать усилению внимания историка к такого рода факторам исторического процесса, которым в рамках классической историографии XVIII - XIX вв., а также в советской историографии не уделялось серьезного внимания, которые признавались второстепенными, в частности, такому фактору, который последние примерно полтора десятка лет именуется у нас человеческим, или таким явлениям, которые признавались за историческую случайность. Также это будет способствовать дальнейшему развитию толерантности научного мышления и утверждению плюралистических начал в построении концепций исторического процесса, которые ранее у нас нередко получали негативную оценку в качестве эклектики, когда с подобных позиций оценивалось, к примеру, творчество В.О. Ключевского.
Вместе с тем связанный с синергетикой принцип системности и выражающие его методы структурного и функционального анализа не исключают, как справедливо отмечают авторы, понимания разности в уровнях факторов, действовавших в изучаемой системе, их иерархии и того обстоятельства, что без учета общего состояния исследуемой системы действия и значение отдельных факторов едва ли может быть правильно понято. Этот вывод, по-видимому, должен иметь немалое значение при наличии некоторых тенденций в развитии современной историографии, когда на фоне вполне понятного и оправданного роста интереса историков к человеческому измерению прошлого, к микропроцессам, к историческому казусу не всегда
придается значение причинно-следственным связям в истории, представлению об обществе как о сложной системе с ее многофакторностью и иерархией факторов, когда яркое и интересное, но по большому счету случайное событие может быть поставлено в качестве определяющего, получить неоправданно большое значение. При этом факторы системообразующего значения могут игнорироваться или недооцениваться Такое понимание создает почву для мифологического восприятия прошлого, которое, как справедливо отмечено авторами, также представляет собой модель мира, но только фантастическую.
Вообще, поставив вопрос о соотношении мифологии и научного знания, авторы, несомненно, затронули одну из наиболее существенных проблем исторического познания, которое имеет множество измерений. Это, в частности, проблема природы массового исторического сознания, влияния массового сознания с его мифологическими основами на научную историографию, и, наоборот, способы воздействия научной историографии на массовое историческое сознание, на исключительно трудный процесс изживания исторических мифов. С этим связана также такая проблема историософского уровня, как общественная значимость научных исторических знаний, поскольку историческая мифология, которой должна противостоять научная историография, имеет в своей основе устойчивые и глубоко консервативные представления, разного рода предрассудки, уходящие зачастую в глубокое средневековье, а то и в родоплеменную традицию. Они в значительной мере определяли, к примеру, такой характер массового сознания позднего советского общества, в котором причудливо уживались черты крайне поверхностно понятого марксизма, имперско-державной спеси, мессианства, общинных иллюзий и т.д. Все эти черты усвоило современное российское общество. Между тем такое историческое сознание трудно совместимо
с современными тенденциями исторического развития, с распространением свободы как основы общественного устройства постиндустриального общества, демократических начал, толерантности В этой связи роль научной историографии, способной распространять научные представления о прошлом и способствовать преодолению мифологии, немаловажна.
Обращает на себя внимание четкость и определенность выводов, сделанных авторами в конце каждого раздела. Большую пользу читателю принесет понятийный словарь, раскрывающий значение понятий, целый ряд которых связан с синергетикой и не всегда привычен российскому исследователю. В целом книга В.П. Попова и И.В. Крайнюченко рассчитана на исследователей самых различных направлений, поможет им ориентироваться в сложных философских и методологических проблемах современного исследовательского процесса.
Литература
1. Могильницкий Б Г. Место курса методологии истории в системе университетского образования // Материалы Всерос. науч,-мегод сов. «Проблемы методологии исследований, инновационные подходы и координация научно-образовательной деятельности в преподавании истории в высшей школе». М, 2003.
2. Бородкин ЛИ. История и хаос: модели синергетики в дискуссиях историков // Проблемы исторического познания. М, 2002.
3. Лубский А В. От монизма к плюрализму: постнеоклассическая модель исторического исследования // Esse Homo (Памяти Э.Г. Алавердова). 1947-1996. Ростов н/Д, 2002.
4. Соколов А Н. Источниковедение и путь к современной лаборатории изучения новейшей истории России И Мир историка. XX век / Под ред. А.Н. Сахарова. М, 2002.
)
Н. А. Мининков
Дзидзоев В.Д. Осетия в системе взаимоотношений народов Кавказа в XVII - нач. XX в. (историко-этнологическое исследование). Владикавказ, 2001.
Рецензируемое исследование посвящено этнокультурным контактам и родственным отношениям между осетинами, кабардинцами, балкарцами, карачаевцами, грузинами и другими народами Кавказа в ХУП - нач. XX в. Состоит из введения, четырех глав и заключения. Представляет большой интерес в силу целою ряда объективных причин. Среди них следует выделить необходимость научного изучения истории взаимоотношений народов Кавказа в XVII -XX вв., взаимовлияния и взаимообогащения этнокультур. Таким образом легче проследить этнокультурные и родственные связи народов, отдельные из которых до сих пор продолжают предъявлять друг другу серьезные претензии, накаляя общественно-политическую, межнациональную обстановку не только в регионе, но и в стране.
Автору удалось показать корни единства многих обычаев и традиций кавказских народов. Всесторонне анализируя архивные документы, полевой этнографический материал, он выявляет много общих элементов («признаков родства и близости») в хозяйственной и культурной жизни народов Кавказа. «Осетины довольно тесно сблизились с кабардинцами, балкарцами, грузинами, ингушами и другими народами, - пишет автор. - Этнокультурные контакты и родственные отношения между ними представляют особый интерес для кавказоведения» (с. 8). Этот тезис стал своеобразной программой научного поиска «этнокультурных контактов и родственных отно-
шений» народов Кавказа. Внимание заостряется в первую очередь на взаимоотношениях в хозяйственно-экономической и культурной сферах с характеристикой родственных отношений аристократии Кавказа, которые до сих пор остаются недостаточно изученными. Исследование Дзидзоева существенно восполняет этот пробел в отечественном кавказоведении.
В первой главе «Межэтнические связи осетин с кабардинцами, балкарцами и карачаевцами» автор анализирует тесные этнокультурные связи народов Северного Кавказа и заметно расширяет наши представления по отдельным аспектам межэтнического взаимодействия высших сословий, служившим своеобразным барометром в межнациональных контактов в XVII - нач. XX в. Особое внимание уделяется многовековым добрососедским взаимоотношениям Западной Осетии (Дигории) с Кабардой и Балкарией. Отталкиваясь от работ известного грузинского историка XVIII в. В. Багратиони и видного кавказоведа второй половины XX в. Л И. Лаврова, указавших на тесные этнокультурные и родственные контакты между Дигорией и Балкарией, автор внимательно анализирует известное на Северном Кавказе предание о братьях Бадели (одни из основателей аристократии в Западной Осетии) и Басиате (родоначальник высшего сословия в Балкарии - басиатов, или таубиев). Аристократы Дигории и Балкарии имели тесные этнокультурные связи и кровнородственные отношения. Автору удалось выявить семьи с одинаковыми
