CC BY
68СОЦИОЛОГИЯ
Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского
Серия «Философия. Культурология. Политология. Социология». Том 22 (61). 2009. №»2. С. 95-104.
УДК 303.01
ПОНЯТИЕ СУБЪЕКТИВНОГО СМЫСЛА СОЦИАЛЬНОГО ДЕЙСТВИЯ
В ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ АЛЬФРЕДА ШЮЦА
Кебуладзе В.И.
Статья реконструирует решение вопроса о специфике и смысле социального действия в контексте феноменологической социологии А. Шюца. Первичные смыслы социальной реальности раскрываются в момент реального «действования». Обнаруживается связь смысла с внутренним опытом времени сознания.
Ключевые слова: социальное действие, феноменологическая социология, А. Щюц.
Исходным различением, которое А. Шюц положил в основание своего проекта феноменологической социологии, является демаркация естественной и социальной реальностей. Это различение должно, по-видимому, рассматриваться в более широком контексте, который задается вопросом об отличии методологии гуманитарного познания от методологии естественных наук. Дискуссии по этому поводу инициированы в современной европейской философии неокантианцами. В этой связи, в первую очередь, следует назвать книгу Генриха Риккерта «Науки о природе и науки о культуре» [1]. Эта проблема, как известно, также была одной из отправных точек для Вильгельма Дильтея в его разработке герменевтического метода, как универсального метода гуманитарного познания. Основоположник феноменологической философии Эдмунд Гуссерль тоже обращается к проблеме методологии научного познания. Хотя он отстаивает скорее позиции методологического монизма, но при этом выступает против экспансии естественнонаучных методов в сферу гуманитарного знания и видит в феноменологии новый вариант универсальной методологии познания вообще. В данной статье будет рассмотрено предложенное А. Шюцем феноменологическое решение вопроса о смысле социального действия в рамках социальной реальности.
В социологической науке вопрос об отличии социальной реальности как предметной сферы социологического исследования от естественной реальности, которая изучается в естествознании, ставится еще одним из основоположников современной теоретической социологии Максом Вебером. В соответствии с этим различением он говорит и о принципиальном различии методов исследования социореальности и естественной реальности. Именно Вебер впервые вводит в социологический методологический инструментарий термин «понимающая социология», настаивая на том, что в отличие от естественных наук, задачей которых является объяснение изучаемой в них реальности, социологическое
исследование должно в актах понимания открывать смыслы, которые связываются самими социальными агентами с действиями, совершаемыми ими в социальном пространстве.
Шюц подхватывает эту идею Вебера. Он пишет о том, что социореальность отличается от естественной реальности, прежде всего, тем, что с самого начала, еще до какого бы то ни было научного исследования, содержит в себе смыслы, которые конституируются социальными актерами в социальных интеракциях. Точнее говоря, эти смыслы и создают эту реальность. В соответствии с этим Шюц вслед за Вебером признает центральной проблемой любого социального исследования проблему субъективного смысла социального действия: «Только лишь действие отдельного индивида (des Einzelnen) и его подразумеваемое смысловое наполнение (Sinngehalt) может быть понято, и только лишь в толковании индивидуального действия социальная наука обретает доступ к толкованию тех социальных связей и формообразований (Gebilde), которые конституируются в действиях отдельных социальных актеров» [2, S. 3].
И все же Вебер, по мнению Шюца, не достаточно радикален в своем различении социальной и естественной реальности. Дело в том, что он не учитывает в полной мере еще одну принципиальную характеристику социореальности, а именно, ее интерсубъективность. Именно в этом отношении он остается заложником позитивистской установки. Это приводит к тому, что методологические приемы естественных наук все же просачиваются в методологию социологического исследования. Действительно, для экспериментального метода естествознания характерно вычленение некоторого фрагмента исследуемой реальности, изучение его, а затем экспликация результатов такого исследования на всю реальность в целом. Так химик, пронаблюдав за взаимодействием в реакции нейтрализации определенного количества щелочи и кислоты, может сделать вывод, что при соблюдении определенной пропорции вступающих в реакцию веществ мы всегда будем получать соответствующее количество соли и воды.
Такой метод исследования неприменим в социальных науках, ибо он предполагает возможность вычленение из социореальности отдельного фрагмента, например некой интеракции. Но понять смысл этой интеракции без общего интерсубъективного контекста ее протекания чаще всего не представляется возможным. Конституирование смыслов каждого социального взаимодействия агентами, участвующими в данной социальной ситуации, обусловлено не только самой этой ситуацией, но и темпоральной (исторической, биографической и т. д.) и социальной перспективой возникновения и разворачивания этой ситуации.
Таким образом, метод наблюдения (прямого или же усиленного техническими средствами), который является базовым для естествознания, оказывается недостаточным для гуманитарных наук вообще и для социального исследования в частности. Позитивистское требование точности научного познания, которая должна достигаться в гуманитарных науках заимствованием точных методов естественных наук, оказывается несостоятельным.
Шюц вскрывает эту несостоятельность позитивистски ориентированной методологической парадигмы в социальных науках в своей критике бихевиоризма.
В работе «Формирование понятия и теории в общественных науках» он выделяет несколько фундаментальных моментов социореальности, недоступных исследователю-бихевиористу :
«Отождествление опыта и опыта явных действий в частности, с чувственным наблюдением вообще... исключает из возможного исследования целый ряд областей социальной реальности.
а) Даже идеально чистый бихевиоризм может объяснить лишь поведение наблюдаемого, но не ведущего наблюдение бихевиориста.
б) Одно и то же явное поведение. может иметь совершенно различное значение для исполнителей.
в) понятие человеческого действия. включает в себя то, что может быть названо «негативным действием», т.е. намеренное воздержание от действия, которое, конечно же, не поддается чувственному наблюдению.
г) социальная реальность содержит в себе элементы веры и убеждения, которые реальны, поскольку так их определяют участники, и которые ускользают от чувственного наблюдения.
д) требование чувственного наблюдения явного человеческого поведения берет в качестве модели отдельный и сравнительно небольшой сектор социального взаимодействия, т. е. те ситуации, в которых индивидуальное действие предстает перед наблюдателем, что называется, «лицом к лицу». Но существует множество других областей социального мира, в которых ситуации подобного рода не превалируют» [3, с. 486-487].
Рассмотрим по порядку все эти критические замечания. Первое из них разворачивается на фоне более общей философской проблемы, а именно проблемы универсального наблюдателя. Может ли ученый занять такую позицию, которая делала бы возможным абсолютно объективный взгляд на исследуемую действительность? Или, говоря феноменологическим языком, возможна ли вообще позиция «незаинтересованного наблюдателя»? Феноменология дает на этот вопрос положительный ответ. Но для достижения такой позиции требуется реализация феноменологической методологической стратегии, а именно, исполнение всего комплекса феноменологических редукций. В результате феноменологического эпохе, или выключения суждений о независимом существовании содержаний опыта сознания, феноменолог оказывается у трансцендентальных источников конституирования любой объективности и тем самым обретает истинно объективный взгляд на вещи.
Однако первое критическое замечание Шюца по поводу бихевиористской установки в социальных исследованиях имеет и иной, более прикладной аспект. Речь идет о том, что исследователь-бихевиорист, от которого всегда ускользает собственное поведение, вследствие этого не может учесть своего влияния на изучаемую социальную ситуацию. Здесь опять сказывается позитивистское отождествление социальной и естественной реальности, которое приводит к тому, что социореальность рассматривается как независимая от возможной интерпретации изучающего ее социолога данность, а не как конституируемый в интерсубъективных интеракциях жизненный мир, который является универсальным
горизонтом как повседневной жизни социальных агентов, так и реализации любого научного исследования этой жизни.
Второе замечание Шюца опять-таки вскрывает две упомянутые фундаментальные характеристики социореальности: осмысленность и интерсубъективность. Задачей социолога, таким образом, является не фиксация и объяснение внешнего поведенческого проявления социальной активности исследуемых агентов, а вскрытие внутренних смыслов, конституируемых в интерсубъективном контексте. И здесь мы действительно сталкиваемся с той проблемой, что одно и то же поведение может иметь различные смыслы для участников социальной ситуации, которые ведут себя в ней тем или иным образом. При этом социальные агенты наделяют свои действия определенными смыслами не в одиночестве, а в определенном интерсубъективном контексте, где смыслопорождающая деятельность других участников ситуации, и в том числе социального исследователя, является необходимой компонентой конституирования смыслов своих действий каждым отдельным социальным актером. Без учета всего этого мы никогда не сможем адекватно проинтерпретировать такие формы социальной активности, как притворство, игра, ритуал. Также от нас ускользает уже упомянутое в анализе первого замечания влияние самого социолога на разворачивание социальной ситуации и конституирование в ней субъективных смыслов. Агенты социореальности могут притворяться и перед социальным исследователем, причем именно его вмешательство в ситуацию может обусловливать намеренное или неосознанное искажение участниками ситуации поведенческого проявление конституирующей смыслы деятельности.
Понятие негативного действия важно для нас в аспекте его недостижимости для позитивистски ориентированного исследователя. «Парализован страхом», «подавлен горем», «остолбенел от удивления» - все эти идиоматические выражения описывают состояния, наполненные чрезвычайно важным экзистенциальным содержанием, но при этом никак или очень незначительно проявляющиеся в поведении. Не говоря уже о процессе мышления, принятия чрезвычайно важных интеллектуальных и морально-этических решений, что вообще может не проявляться в поведении. В этом отношении вспоминаются иронические замечания Альберто Савиньо по поводу статуи «Мыслитель» Родена. И действительно, процесс мышления чаще всего сопровождается абсолютно отсутствующим выражением лица, а не напряжением надбровных дуг и лба.
Анализ понятия «негативное действие» выводит нас также к такой фундаментальной проблеме большинства гуманитарных наук, как проблема вменяемости. Шюца интересует, в первую очередь, морально-этический и юридический аспект этой проблемы. Виновен ли человек в этическом и юридическом отношении, если его воздержание от действия привело к негативным последствиям для других агентов социореальности? Само собой разумеется, что вопрос о вменяемости является фундаментальным и для других гуманитарных наук, например для психологии и психиатрии.
Следующее замечание касается важности для социологического исследования таких моментов психического и социального опыта отдельных субъектов, как вера и
убеждение. На их примере ярко проступает отличие того, что мы называем социальной реальностью, от того, что рассматривается в качестве реального в естествознании. Реальным для социального исследователя является не столько физическая данность, сколько сложные интерсубъектиные процессы конституирования общего контекста жизнедеятельности социальных агентов. Кроме того, вера и убеждение выводят нас за рамки конкретной наблюдаемой ситуации и отсылают к более широкой сфере исследования. То, во что верят и в чем убеждены участники социальных взаимодействий, чаще всего не совпадает полностью с содержанием самой интеракции. Уже в этом проявляется тот недостаток бихевиористской установки в социальном исследовании, который Шюц отмечает в своем последнем замечании.
Теоретической предпосылкой такой установки является сведение социальной реальности к ситуации непосредственного взаимодействия, или, как ее называет сам Шюц «face to face situation». При этом из сферы внимания исследователя ускользают другие области социальной реальности или интерсубъективные миры протекания повседневного опыта со сложными структурами достижимости и релевантности. Феноменологический анализ этих миров Шюц пытался провести в своем последнем незаконченном исследовании «Структуры жизненного мира». Как известна эта книга была дописана и отредактирована его учеником и последователем Томасом Лукманом и вышла в свет после смерти Шюца под двойным авторством. Здесь я оставляю в стороне учение об интерсубъективности социального мира и останавливаюсь более подробно на шюцевском анализе проблемы конституирования смыслов социореальности, представленным в книге «Смысловое строение социального мира». Именно здесь Шюц развернуто анализирует первую из выделенных мной характеристик социальной реальности, а именно ее осмысленность. Ключевым понятием здесь выступает понятие субъективного смысла социального действия.
Шюц задается вопросом о том, благодаря чему действие вообще может быть осмысленно. Дело в том, что осмысленность предполагает некую рефлексивную дистанцию. Мы должны отличать некое переживание от иного переживания, в котором первому придается определенный смысл. Второе переживание и является рефлексией по поводу первого. Итак, действие обретает смысл лишь в позднейшей рефлексивной обработке. Но тогда получается, что в момент протекания действия смысл не конституируется. И все же мы должны признать, что человеческие действия имеют смысл сами по себе, независимо от того, осмысливаются ли они в дальнейших актах рефлексии или нет. В противном случае большая часть человеческих действий была бы бессмысленна. По мнению Шюца именно своей изначальной осмысленностью действие отличается от поведения2. Поведение может не иметь никакого смысла. Это может быть просто набор рефлекторных или случайных движений, жестов, которые не только не осмысливаются, но даже и не фиксируются самим субъектом поведения, который просто ведет себя тем или иным образом.
Еще один аргумент в полемике с бихевиоризмом. Поведение, доступное наблюдению не обязательно может иметь смысл. Лишь действия являются осмысленными. Но с позиции наблюдателя-бихевиориста отличить поведение от действия представляется невозможным.
Итак, наш вопрос будет звучать так: благодаря чему социальное действие в своем протекании имеет субъективный смысл? Для того чтобы ответить на него нам следует обратиться к понятийному различению, предложенному Шюцем. Он разводит такие два понятия, как «Handeln» и «Handlung». При переводе их на русский язык возникают некоторые сложности. Дело в том, что специфические особенности грамматики немецкого языка дает возможность развести понятия действия в его протекании и законченного, уже протекшего действия. Так субстантивированная форма глагола «handeln» - «Handeln», благодаря окончанию глагольного инфинитива «-n» подчеркивает процессуальность и может быть переведена, как «действие в его протекании» или «действование». Окончание «ung» также часто используется для субстантивации глаголов. Однако результатом такой субстантивации являются чаще всего абстрактные понятия, лишенные глагольной окраски протекания. Поэтому понятие «Handlung» может быть переведено как «законченное действие». В дальнейшем я, имея в виду действие в его протекании, буду употреблять термин «действование», а вместо словосочетания «законченное действие» - просто понятие «действие». Осмысленность действия в вышеуказанном смысле не является проблематичной, ибо по окончании действия оно всегда может быть подвергнуто рефлексивной обработке, в которой оно и наделяется смыслом. Таким образом, проблемой, которую пытается решить Шюц, является возможность осмысленности социального действования. Благодаря каким механизмам сознания смысл конституирется в процессе совершения действования? Отвечая на этот вопрос Шюц прибегает к феноменологической концепции внутреннего времени сознания.3
Не вдаваясь в подробный анализ этой концепции, остановимся на ее основных моментах. Как известно, Гуссерль отталкивается в своем исследовании темпоральности сознания от классической проблематики, тематическое разворачивание которой было очерчено еще Августином «Анализ (о)сознания времени - давний крест дескриптивной психологии и теории познания. Первым, кто глубоко ощутил огромные трудности, которые заключены здесь и кто бился над ними, доходя почти до отчаяния, был Августин» [4, с. 5]. Именно Августин четко сформулировал банальную, но от этого не менее насущную в своей проблематичности парадоксальность времени - прошлого уже нет, будущего еще нет, а настоящее это всего лишь грань между двумя сферами небытия, следовательно, и его тоже нет. Но ощущение течения времени является одной из фундаментальных особенностей человеческого опыта. Где же протекает это ускользающее в небытие время? Ответ Августина на этот вопрос закладывает фундамент теории внутреннего, имманентного времени сознания, ибо для него время - это «растяжение души». Как таковых, самих по себе трех модусов времени
Следует отметить, что здесь Шюц черпает не только из феноменологического источника. Он обращается не только к лекциям Гуссерля по феноменологии внутреннего сознания времени, но и к концепции длительности сознания Анри Бергсона. Вопрос о том, кто в этом отношении больше повлиял на Шюца, Бергсон или Гуссерль, представляет собой отдельный интерес и может рассматриваться в качестве особой темы историко-философского исследования. Я оставляю эту проблему за рамками данной работы, в надежде на то, что указанием на нее, по крайней мере, инициирую интерес к ней других исследователей. Впрочем, и за собой я оставляю право обратиться к ней в дальнейшем. В настоящий момент я рассматриваю творчество Шюца именно в феноменологической перспективе. Поэтому буду исходить из того, что методологической парадигмой разрешения проблемы субъективного смысла социального действия для Шюца послужила феноменологическая концепция внутреннего времени сознания.
не существует. Нет самих по себе прошлого настоящего и будущего. Они рождаются благодаря специфическим актам сознания в самом сознании для самого сознания: «Совершенно ясно теперь одно: ни будущего, ни прошлого нет, и неправильно говорить о существовании трех времен: прошедшего, настоящего и будущего. Правильнее было бы, пожалуй, говорить так: есть три времени -настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего. Некие три времени эти существуют в нашей душе, и нигде в другом месте я их не вижу: настоящее прошедшего это память; настоящее настоящего - его непосредственное созерцание, настоящее будущего - его ожидание» [5, с. 297]. Таким образом, благодаря Августину в европейской философии и психологии возникает понятие психологического времени, в отличие от объективного времени мира, которым оперирует, например, физика.
Такое видение темпоральности сознания просуществует вплоть до начала XX века. Учитель Гуссерля Франц Брентано, столкнувшись с этой проблемой в своей интенциональной психологии, практически полностью переформулирует в современной ему терминологии концепцию Августина. Во всяком случае, и для Брентано, как и для Августина, именно воспоминание является основным актом, конституирующим переживание прошлого. Однако при такой интерпретации конституирования темпорального потока сознания мы сталкиваемся с серьезными проблемами.
Во-первых, темпоральность протекания опыта сознания является его неотъемлемой характеристикой, а воспоминание - это всего лишь один из многих возможных актов сознания, который сознание переживает не постоянно, но лишь время от времени. Проще говоря, течение времени я ощущаю всегда, но не всегда при этом что-либо вспоминаю. Во-вторых, сам акт воспоминания, как и любой другой акт сознания, имеет темпоральную структуру, то есть протекает во времени. Если прошлое конституируется в сознании благодаря воспоминаниям, то для конституирования протекшего момента актуального воспоминания требуется еще одно воспоминание, как бы встроенное в него. В свою очередь, это новое воспоминание требует следующее и т. д. Таким образом, говоря языком Аристотеля, мы уходим в дурную бесконечность. Кроме того, мое интуитивное схватывание темпоральной природы опыта моего сознания никогда не фиксирует в актуально протекающих актах некие встроенные структуры памяти, которые конституирует для меня актуальное прошлое протекающего акта. Все это относится также к ожиданию как предполагаемому акту конституирования будущего. Как воспоминание не конституирует актуальное прошлое сознания, так и ожидание не конституирует актуальное будущее. Благодаря чему тогда конституируется временной поток, в котором живет сознание? Отвечая на этот вопрос, Гуссерль вводит два новых понятия, которые выражают специфическую конститутивную деятельность сознания. Это понятия ретенции и протенции. В ретенции удерживается актуально прошлое как уже протекшее, но протекшее только что. Аналогичным образом в протенции предсхватывается будущее как такое, которое должно вот-вот произойти.
Я не буду воспроизводить феноменологические описания ретенциально-протенциальной модификации сознания, но остановлюсь лишь на двух фундаментальных отличиях ретенции от воспоминания:
1. Воспоминание дискретно по отношению к любому другому акту сознания, ибо представляет собой самостоятельный акт. Ретенция не является самостоятельным актом сознания и немыслима в отрыве от другого акта, в котором она и конституирует актуальное прошлое протекания этого акта.
2. Воспоминание произвольно, ретенция непроизвольна. То есть, как невозможно помыслить ретенцию в отрыве от другого акта сознания, так невозможно представить себе и акт сознания без ретенциальной модификации.
Следует отметить, что аналогичные различия наблюдаются между протенцией и ожиданием. Таким образом, первичное переживание времени конституируется не в воспоминаниях и ожиданиях, а в ретенциально-протенциальной модификации сознания, в оттенении сознания в прошлое и будущее, в удержании в ретенции только что протекшего момента и предсхватывании в протенции наступающего момента опыта сознания. Эта феноменологическая концепция внутреннего сознания времени была использована Шюцем для разрешения затруднений, возникающих при попытке проинтерпретировать осмысленность социального действования.
Действие может иметь смысл лишь как законченное действие, ибо цель действия и придает ему определенный смысл. Одно и то же действие в зависимости от того, чем оно должно закончиться, может иметь различные смыслы. Например, смысл того, что я протягиваю руку с мелком к доске может заключаться в том, что это действие позволит мне что-то написать на доске. Однако это же самое действие может не закончиться написанием чего-либо на доске, если оно призвано проиллюстрировать студентам, что в зависимости от конечного момента действия изменяется и его смысл. И тогда смысл этого действия будет заключаться в демонстрации ключевого момента феноменологической концепции субъективного смысла социального действия. Итак, пока действие не закончено мы не можем говорить о его осмысленности. Но это, как уже было замечено, противоречит интуитивному схватыванию сущности социального действования и редуцирует его просто к поведению, которое необязательно должно быть осмысленно.
Разрешая эту проблему, Шюц и апеллирует к концепции внутреннего сознания времени Гуссерля, вернее, к идее о предсхватывании в протенциальной модификации актуального будущего. Дело в том, что действование как раз тем и отличается от поведения, что любому действованию предшествует предсхватывание или, как называет его Шюц, предвоспоминание (Vorerinnerung) конечного момента действования. Начиная действовать, я всегда в наброске (Entwurf) действования предвосхищаю его возможное завершение и тем самым придаю ему смысл. Поэтому, с точки зрения Шюца, смысл социального действования может быть известен лишь действующему субъекту, который планирует это действие, придавая ему тем самым определенный смысл.
Задачей социолога, таким образом, является раскрытие этого субъективного смысла, конституируемого социальным агентом в процессе действования, а не объяснение социального действия, исходя из того, к чему оно привело или из
позднейших интерпретаций данного действия самим агентом дейстования или же другими участниками социальной ситуации. И в том и в другом случае возможны искажения изначального смысла социального действования, который и является основным элементом социореальности. Во-первых, действование зачастую приводит не к тому результату, который от него ожидался и единственно придавал ему смысл. Изначальная цель действования трансформируется под влиянием интерсубъективного контекста своей реализации, который никогда нельзя упускать из виду. Во-вторых, как сам агент действования, так и другие субъекты могут приписывать совершенному действию смысл отличный от того, который конституировал в нем сам агент в процессе совершения действования. Такое искажение к тому же часто может быть обусловлено влиянием социолога на социальную ситуацию. Смысл, который приписывает своим или чужим действиям, социальный агент в момент опроса и анкетирования может кардинально отличаться от того смысла, который он сам приписывал своим действиям и действиям своих партнеров в социальной ситуации во время протекания самой интеракции. Но именно из этих первичных смыслов и состоит социальная реальность.
Итак, внутренне время опыта сознания является фундаментальным условием возможности конституирования субъективного смысла социального действия в его протекании. Эта связь темпоральности сознания с конституированием смыслов представляет собой тему более развернутых феноменологических исследований. Я не буду здесь углубляться в эту философскую проблематику, достаточным представляется уже само открытие этой перспективы феноменологического анализа жизни сознания. Вместо этого мне бы хотелось в нескольких словах коснуться вопроса о трансформации отношения к смысловой природе социореальности в феноменологическо-герменевтической социологической традиции.
Представление о такой трансформации дает нам уже сравнение названий первого фундаментального труда Шюца «Смысловое строение социального мира» и важнейшей книги его последователей Питера Бергера и Томаса Лукмана «Социальное конструирование реальности». Если в первом случае речь идет о смысловой структуре социореальности, которая отличает ее от лишенной смыслов естественной реальности, то во втором случае уже достигается понимание того, что любая возможная реальность протекания опыта социально конструируется. Шюцевское различение социальной и естественной реальности снимается. Мы не просто не вправе применять в изучении социореальности естественнонаучные методы, но и сама естественная реальность или природа должна быть переосмыслено в виду ее изначальной конституируемости в интерсубъективном опыте.
Следующий шаг в этой трансформации делает современный социолог Ульрих Оэверман. В отличие от Шюца он признает основным предметом исследования социологии не субъективный смысл социального действия, а объективные и при этом зачастую скрытые от самих социальных агентов смысловые структуры: «Латентные смысловые структуры и объективные структуры значения являются теми абстрактными, т. е. чувственно не воспринимаемыми образованиями, которые все мы более или менее хорошо «понимаем» (verstehen) когда мы понимаем
(verständigen) друг друга» [6, S. 1]. В соответствии с этим он формулирует сущность предлагаемого им метода объективной герменевтики: «Объективная герменевтика является методом интерсубъективно проверяемой расшифровки этих объективно значимых смысловых структур на основании читабельных, слышимых и видимых образов выражения» [6, S. 1].
Итак, открытие Вебером и феноменологический анализ Шюцем изначальной наделенности смыслами социореальности приводит к представлению о том, что понятия реальность и смысл вообще не могут быть адекватно проинтерпретированы в отрыве друг от друга. Реальность настолько реальна для меня, насколько она конструируется из интерсубъективно конституируемых смыслов. Говоря проще, реальность настолько реальна, насколько она имеет смысл. В свою очередь смысл может быть понят лишь в контексте интерсубъективно конституируемой смысловой структуры реальности, одним из смыслов которой он является.
Список литературы
1. Риккерт. Г. Науки о природе и науки о культуре. - М: Республика - 1998.
2. Schütz A. Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt. - Wien: Springer Verlag - 1960, с. 3 (здесь и далее перевод автора).
3. Шюц А. Формирование понятия и теории в общественных науках// Американская социологическая мысль. - Москва: Издательство Московского университета - 1994, с. 486-487.
4. Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени. - Москва: Гнозис. - 1994, с. 5.
5. Августин. Исповедь. - Москва: Renaissance. - 1991, с. 297.
6. Oevermann U. Konzeptualisierung von Anwendungsmöglichkeiten und praktischen Arbeitsfeldern der objektiven Hermeneutik. (Manifest der objektiv hermeneutischen Sozialforschung). - 1996 - S. 1. (неизданный манускрипт)
Кебуладзе В.1. Поняття суб'ективного змсту сощальноИ ди у феноменологЬчнш социологи А. Шюца // Вчеш записки Тавршського нацюнального ушверситету iм. В. I. Вернадського. Сер1я: Фшософ1я, Культуролога, Политолопя, Соцюлопя . - 2009. - Т. 22 (61). - № 2. - С. 95-104.
Стаття реконструюе ршення питання про специфжу й змют сощально! дп в контекст! феноменолопчнш соцюлоги А. Шюца. Первинш змюти сощально! реальности розкриваються в момент реального "д1яння". Виявлясться зв'язок змгсту сощально! дп iз внутршшм досвщом часу свщомост!
Ключов1 слова: сощальна дiя, феноменологчна соцюлог1я, А. Щюц.
Kebuladze V.S. The concept of the social action' subjective meaning in A. Schuetz' phenomenological sociology // Scientific Notes of Taurida National V.I. Vernadsky University. Series: Philosophy. Culturology. Political sciences. Sociology. - 2009. - Vol. 22 (61). - №2. -P. 95-104.
This article gives the A. Shuetz' phenomenological sociology' answer a question concerning characteristics and meaning of a social action. Primary meanings of social reality come out at the very moment of real "making action". The connection between the meaning and intrinsic temporal experience of consciousness is discovered.
Keywords: social action, phenomenological sociology, A. Schuetz.
Поступило в редакцию 18.11.2009
