CC BY
214
Общество: философия, история, культура. 2021. № 6. С. 17-23. Society: Philosophy, History, Culture. 2021. No. 6. P. 17-23.
Научная статья УДК 167.7
https://doi.org/10.24158/fik.2021.6.2
Понятие системы и основные парадигмальные основания системного подхода Елена Владимировна Малахова1,2
Национальный исследовательский ядерный университет «МИФИ», Москва, Россия, [email protected], https://orcid.org/0000-0002-1829-8234 2Институт философии Российской академии наук, Москва, Россия
Аннотация. В статье изучается понятие системы как основополагающее для рационального философского и научного дискурса. Возрастание значения системных построений в философской мысли и позднее - в научной продемонстрировано через исторические этапы становления системности знания, которая, в свою очередь, в разные периоды могла рассматриваться с онтологических, гносеологических или методологических позиций. На примере работ А.А. Богданова и Л. фон Берталанфи показаны попытки использования эвристического потенциала системного мышления для построения междисциплинарных методологий и метатеорий. Анализируются сильные и слабые стороны подобных подходов; вопросы, которые были подняты системным движением XX в., и проблемы, с которыми оно столкнулось. Обозначено также влияние, оказанное системными подходами XX столетия на дальнейшее развитие междисциплинарных направлений современной науки.
Ключевые слова: система, системный подход, общая теория систем, структура, метатеория
Для цитирования: Малахова Е.В. Понятие системы и основные парадигмальные основания системного подхода // Общество: философия, история, культура. 2021. № 6. С. 17-23. https://doi.org/10.24158/fik.2021.6.2
Original article
The concept of the system and main paradigmatic foundations of the system approach Elena V. Malakhova1,2
1 National Research Nuclear University "MEPHI", Moscow, Russia, [email protected], https://orcid.org/0000-0002-1829-8234 institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia
Abstract. The article studies the concept of the system as a fundamental for rational philosophical and scientific discourse. The increasing importance of systematic constructions in philosophical thought and later in scientific thought is demonstrated through the historical stages of the formation of systematic knowledge, which, in turn, in different periods could be considered from ontological, epistemological or methodological positions. Attempts to use the heuristic potential of a system thinking for construction of interdisciplinary methodologies and metatheories are shown on the example of the works of A. A. Bogdanov and L. Von Bertalanfi. The strengths and weaknesses of such approaches; the issues that were raised by the system movement of the XX century, and the problems that it faced, are analyzed. The influence of the system approaches of the XX century on the further development of interdisciplinary areas of modern science is also indicated.
Keywords: system, system approach, general theory of systems, structure, metatheory
For citation: Malakhova E.V. The concept of the system and main paradigmatic foundations of the system approach // Society: Philosophy, History, Culture. 2021. No. 6. P. 17-23. (In Russ.). https://doi.org/10.24158/fik.2021.6.2
Термин «система» в научном и философском дискурсах употребляется настолько часто, что многие другие понятия определяются через него, в то время как сам он кажется настолько ясным и само собой разумеющимся, что редко удостаивается специального пояснения. Между тем масштабное системное движение, охватившее ряд научных дисциплин и объединившее множество ярких авторов в XX в., заставило еще раз задуматься, насколько вообще возможна всеобщая генерализированная теория систем (или скорее метатеория), которая посредством единых методологических оснований объединила бы отдельные научные дисциплины и закрыла бы до сих пор существующие разрывы между ними - особенно это касается разделения естественных и гуманитарных наук.
Отношение самих ученых к системности собственных научных дисциплин может существенно варьировать с позиций не только методологии, но и онтологии. Методологические различия могут нести в себе еще более глубокую проблему, на что обращали внимание многие авторы, например Р. Акофф [1], - проблему различия реальности и знания о ней.
Через призму толкования мыслителями тождества или различения знания и реальности можно рассматривать этапы становления самой по себе системности как неотъемлемой части не только научного, но и философского и вообще, возможно, любого рационального познания мира. Различение по данному критерию - пониманию знания как тождественного реальности или как чего-то от нее принципиально отличного - уже в системном движении XX в. выделяет представителей системной теории, в духе Л. фон Берталанфи, и системного подхода, как мыслил его Р. Акофф. Также можно упомянуть и о попытках преодолеть эти противоречия в основном с точки зрения методологии и метатеоретического подхода, как делал это, например, В.Н. Садовский [2].
Тем не менее, прежде чем говорить об особенностях системного движения XX столетия, необходимо хотя бы кратко упомянуть главных его предшественников, сформировавших основы системного мышления. Отечественный исследователь А.П. Огурцов в чрезвычайно подробной работе указывает, что термин «система» в философии мог вначале употребляться как метафора, и возводит подобное словоупотребление к Демокриту. Понятие аиате^а (sйstema), появившись еще в Древней Греции, имело много значений: «сочетание, организм, устройство, организация, союз, строй, руководящий орган» [3, с. 155], т. е. несло социально-практический и даже бытовой смысл, а уже потом стало использоваться философами.
Далее начинается обобщение и универсализация понятия, что с полным основанием связывается с работами Платона и Аристотеля, хотя систематичность их, конечно, различного рода, что подробно рассматривает в многотомном труде А.Ф. Лосев. Платон видит как систему в первую очередь сам Универсум, в то время как его изложение само по себе зачастую скорее поэтизировано, если даже не мифологизировано, и поэтому нередко внесистемно [4]. Аристотель, в свою очередь, строит одну из масштабнейших систем древности - и это система уже не только бытия в понимании философа, но также стройная система знания об этом бытии [5].
В то же время античные мыслители подходят к проблеме, как полагает А.П. Огурцов, в основном онтологически - не разделяя знания и бытия. Этот подход, который мог бы показаться давно исчезнувшим, тем не менее продолжает в разных вариантах вновь и вновь воспроизводиться не только в философии, но и в науке вплоть до наших дней. На данном этапе главной сложностью становится его обычная неэксплицированность, скрытость зачастую даже (и в первую очередь) от самих его авторов.
Почему он вновь возникает, а вплоть до Нового времени вовсе доминировал? Почему от него так сложно не только отказаться, но даже сознательно его отследить? Конечно, можно сказать, что дело в культуре мышления, которая воспроизводит его как наиболее естественный даже в научном дискурсе. Однако будучи знакомыми с философскими подходами к мышлению и познанию, в частности с кантианским, мы с большим трудом можем провести демаркацию между «феноменами» и «вещами-в-себе», содержанием своего сознания и действительностью.
Тем не менее подобный подход стремится избавить нас от неминуемого скептицизма и релятивизма и соблазняет возможностью построения истинной (в смысле соотношения с действительностью), целостной, непротиворечивой (возможно, даже научной, но это не обязательно) картины мира, что, вероятно, всегда останется заманчивым даже для самых добросовестных исследователей.
В то же время А.П. Огурцов отмечает ведущую начало от Аристотеля линию различения знания о бытии и самого бытия, которое исследователь связывает с критикой Аристотелем теории идей Платона. Тем не менее Античности, а в особенности таким мыслителям, как Платон и Аристотель, присуще глубоко телеологичное понимание реальности, которая если не всегда мыслится как прямо тождественная знанию о ней, то все же неким образом системно организованная. В конце концов целевую причину как имманентно присущую любой вещи Аристотель в «Метафизике» выделяет и подчеркивает специально, несмотря на все связанные с этим трудности.
В Средние века термин «система» употребляется наряду с понятиями «сумма», «дисциплина», «доктрина», а также с более ранней античной категорией «синтагма» [6, с. 164]. Ясно, что телеологическая направленность в эту эпоху сохраняется и даже усиливается, но принимает трансцендентную природу, восходящую к божественному началу. С одной стороны, в данный период развитие заложенных Античностью систематических начал изучения природы приостанавливается или замедляется. С другой - эпоха патристики, возможно, впервые ставит вопрос телеологичности и связности самой человеческой истории - начиная с сочинения Августина «О граде Божьем». Этот труд рассматривает человеческую историю как имеющую смысл и цель,
а не просто как неизбежную деградацию от золотого века к железному (Гесиод) или часть общемирового циклического бесконечного движения и повторения (Гераклит, Эмпедокл).
Конечно, не только и не столько количественный, но прежде всего качественный скачок в системном представлении как Универсума, так и человеческого знания произошел уже в течение перехода к Новому времени и появления того, что А.П. Огурцов называет «выдвижением на первый план каузального, а не телеологического способа объяснения» [7, c. 166]. В эту эпоху господствует то, что данный автор именует «онтолого-натуралистическим» способом построения системного знания о реальности, которое мыслилось как приближающееся к истине в классическом ее понимании - как соответствия мысли и действительности.
Переход от так понятой системности намечается уже у Дж. Беркли и Д. Юма, а в полной мере проявляется, конечно, прежде всего в «Критике чистого разума» И. Канта. Именно он наиболее последовательно разделяет бытие и мышление, рассматривая отдельно «феномены» и «вещи-в-себе» [8], а также подробно анализирует основы и возможность построения научного знания.
Одной из самых масштабных в истории философии систем и одновременно попыткой вновь объединить знания и реальность стала система Г. Гегеля. Не имея здесь возможности рассматривать ее детально, предположим лишь, что в новой истории философии эта попытка стала наиболее показательным примером того, к чему подобный подход может привести - ни в коей мере не к тождественности бытия и знания, а лишь к редуцированию бытия к знанию, находящемуся на конкретной ступени.
Теперь становится яснее позиция А.П. Огурцова, согласно которой «стремление натуралистически укоренить системность знания в самой природе... влечет за собой отказ от поиска специфических, присущих только научному знанию форм системной организации» [9, c. 169]. Более того, можно было бы продолжить, что такой подход, даже предпринятый с благими целями создания новых теорий или метатеорий, может заключать в себе возможные приложения, вредящие развитию науки.
Если рассматривать теорию как некую модель изучаемого сегмента реальности, то понятно, что такая модель в любом случае не будет тожественна самой реальности. Модель может и скорее всего будет постоянно видоизменяться, дорабатываться или даже полностью заменяться именно из-за этой фундаментальной нетождественности и относительности научной истины.
Кроме того, мы также различаем объект и предмет научного анализа, последний формируется именно методом, который выбирается и используется исследователем. Особенно актуально это в гуманитарных дисциплинах, где тщательный и взвешенный подход к поиску методологии и методического аппарата нередко может включать в себя обоснование существования самого предмета изучения и возможности его оценки выбранными средствами.
XIX век дает множество примеров системности не столько в смысле общефилософского подхода и всеобъемлющих (как у Г. Гегеля) концепций, сколько в аспекте применения систематизации к конкретным дисциплинам, как естественно-научным, так и формирующимся гуманитарным. В частности, можно выделить первый позитивизм и стадиальный подход О. Конта. Следует упомянуть и первые попытки поиска различий во внутренних закономерностях построения научного знания, приведшие неокантианцев к различению наук о природе и культуре - различию, которое не удалось до конца преодолеть и по сей день.
Наконец, уже в XX в. появляются работы А.А. Богданова, В.М. Бехтерева и несколько позднее - Л. фон Берталанфи, Н. Винера, Р. Акоффа и других мыслителей и исследователей, развивавших системные подходы или стремившихся обосновать возможность создания общей теории систем.
А.А. Богданов по праву считается одним из основоположников теории систем и современных форм системного подхода в целом. Далее подробнее рассмотрен ход его рассуждений, поскольку именно к его выкладкам в дальнейшем добавляются новые дополнения и уточнения теоретиков системного движения.
Так, на многих десятках страниц «Тектологии» А.А. Богданов выделяет ряд свойств и особенностей, присущих, как он полагает, всем без исключения системам. Основой и первым механизмом, без которого, по А.А. Богданову, невозможно все остальное, является «соединение комплексов», или конъюгация [10, с. 144]. Интересно, что мыслитель, будто предвосхищая те критические замечания, с которыми позднее встретится теория систем, многократно сравнивает свою тек-тологию именно с логикой и математикой. Он называет тектологию новой наукой, но при этом подчеркивает формальный характер ее принципов и механизмов [11, c. 144-145], что в перспективе, как представляется, могло бы сближать ее скорее с методологией, чем с содержательной теорией.
Стоит отметить, что при рассмотрении своих «тектологических механизмов» А.А. Богданов не делит их на созидательные и разрушительные, что также предполагало бы некие содержа-
тельные характеристики. В частности, анализируя конъюгацию, он выделяет три возможных сценария, которые, в свою очередь, будут зависеть именно от содержания соединившихся комплексов. Эти комплексы могут, например, взаимно усилить друг друга, усилить лишь частично, ослабить или вовсе уничтожить вследствие противоположно направленной активности. Данные особенности А.А. Богданов, следуя декларируемому им духу всеобщности тектологии, стремится распространить на абсолютно все известные ему примеры из естественных и гуманитарных наук и даже житейской практики.
Затем рассматривается ряд других методов, в числе которых ингрессия, или «вхождение», с чьей помощью в качестве «посредника» связываются системы, которые не могли бы соединиться сами по себе или даже взаимно разрушили бы друг друга. Именно посредством ингрессии, согласно А.А. Богданову, возможно устанавливать в том числе связи между социальными комплексами - личностями и группами, формируя сколь угодно сложные формы организации их деятельности. В то же время мыслитель видит ингрессию как гораздо более широкое понятие, применимое, как он полагает, для обозначения находимой (и, вероятно, неочевидной изначально) связи между любыми элементами, в том числе в построении научных теорий, логических и математических доказательств [12, с. 158-160].
Явление, противоположное ингрессии, А.А. Богданов называет, соответственно, дезин-грессией. Однако он отмечает, что это не просто разрушение и разрыв организационных взаимосвязей. Стремясь обнаружить механизм такого разрушения, он, возможно, вплотную подходит к тем открытиям, которые позднее будут сделаны уже в рамках синергетики. Так, он пишет, что «полная дезингрессия» - это полная взаимная нейтрализация активности сил, действующих внутри системы, однако при этом остаются воздействия внешней среды, способные сместить неустойчивое равновесие в ту или другую сторону [13, с. 161-164].
Еще два важных типа организационной активности А.А. Богданов называет эгрессией и дегрессией. Их действием определяются формирование и сохранение любой системы. Здесь мыслитель вновь стремится не столько выяснить причины возникновения систем для каждого отдельного случая, сколько выявить общесистемные принципы.
Автор «Тектологии» полагает, что в любой системе должны действовать как минимум две силы - одна из них направлена на формирование некоего системного центра, а другая - на сохранение периферических границ системы, не дающих ей распадаться.
Эгрессия, по А.А. Богданову, - это воздействие центрирующей, собирающей систему воедино силы. Элемент, обладающий способностью к эгрессии, таким образом влияет на окружающие его элементы, что они стягиваются вокруг него, т. е. именно он способен задавать структурообразующие принципы - в каждом частном случае разные, в зависимости от того, о какой системе идет речь.
Рассматривая эгрессию, в особенности в социумах, А.А. Богданов делает интересный вывод, что при равных условиях для центра и периферии системы различия в их «эгрессивных потенциалах» будут постепенно нарастать, что в человеческих коллективах ведет сначала к централизации власти, а потом к ее все большей дифференциации. Здесь же он видит и естественные пределы эгрессии, приводя снова не столько физические и биологические примеры, сколько главным образом социальные. Увеличение количества звеньев в централизованной управленческой пирамиде обусловливает, по мысли А.А. Богданова, накопление ошибок, ослабление связей между высшими и низшими звеньями и в конце концов уменьшение эффективности. Автор иллюстрирует это в основном примерами из истории феодальных обществ. А.А. Богданов обращает внимание и на то, что при чрезмерном переусложнении системы каждое ее звено, став максимально специализированным и усилив свою ключевую функцию в системе, может ослабить или даже утратить остальные функции, которые изначально были ему присущи и могли обеспечить его автономное существование. Таким образом, любой такой компонент сложной системы оказывается предельно зависим от остальных, что хорошо только в условиях стабильности, но при резких и значительных изменениях (например, кризисах) излишне дифференцированные элементы не смогут модифицировать свои функции и положение в системе, которая вся целиком из-за этого лишится пластичности и приспособляемости.
Подобные идеи, в особенности касающиеся управленческих структур и их сильных и слабых сторон, в дальнейшем можно встретить у ряда теоретиков менеджмента XX в., в частности в работах П. Друкера [14] и его последователей, а также в концепциях постиндустриального и информационного общества, например у М. Кастельса [15]. Многие описанные А.А. Богдановым принципы функционирования систем, особенно социальных, по сути, сильно опередили свое время, так как весь XX век на практике показывал процесс и последствия совершения тех ошибок, от которых автор вполне явно предостерегал.
Еще одним фактором дезорганизации системы, в перспективе способным привести к ее кризису, А.А. Богданов полагает наличие в ней не одного эгрессивного центра, а двух или нескольких, чьи функции могут пересекаться или совпадать, тем самым вызывая соперничество и конфликты. В то же время А.А. Богданов настаивает на том, что центрирующий системообразующий принцип эгрессии сам по себе недостаточен для долговечного существования системы. Нужны также силы, которые предохраняли бы ее как от агрессивных воздействий внешней среды, так и от разрыва собственных внутренних взаимосвязей. Эти «сохраняющие» процессы А.А. Богданов называет дегрессией. С одной стороны, последняя, с его точки зрения, сохраняет систему целостной, не давая ей рассыпаться и расползаться. С другой - эти же процессы и ограничивают систему в росте и развитии. Причины этого А.А. Богданов видит в том, что, если эгрес-сивный центр обладает наибольшей пластичностью как способностью к росту и развитию, то периферические дегрессивные части не так высоко организованы, менее пластичны и за счет этого начинают «отставать» в развитии, а вместе с ними постепенно прекращает развиваться вся ограничиваемая ими система.
Интересными и опять отчасти опередившими свое время стали рассуждения А.А. Богданова о дегрессивных процессах торможения в культуре социума, высказанные им еще до появления известной концепции культурного лага У. Огборна. А.А. Богданов выступает с критикой идеологического догматизма во всех возможных областях как тормозящего их развитие за счет использования идей, уже потерявших связь с практикой, но (что особенно важно) укоренившихся в структурах языка, а через него - культуры в целом.
Дегрессивный потенциал любой системы, по А.А. Богданову, обеспечивает сначала ее укрепление и выживание, но затем - инерционность и сопротивление изменениям, даже когда те необходимы. Подобные свойства ряда социальных систем, таких, например, как организации, многократно описывались в более поздних работах XX в. в самых разных формах. Равно как были показаны и сложности, с которыми в таких случаях сталкиваются все те, кто находится внутри данной системы и надеется что-то в ней изменить.
Мы не планируем рассматривать здесь все труды, написанные в рамках системного подхода или даже общей теории систем, поскольку эта тема настолько обширна, что могла бы стать предметом отдельного исследования или даже серии таковых. Тем не менее еще одним автором, к работам которого обратиться более чем целесообразно, говоря о системном движении, является, конечно, Людвиг фон Берталанфи с его «Общей теорией систем».
С одной стороны, Л. фон Берталанфи развивает ряд идей, сформулированных ранее другими исследователями. С другой - в его работах ставятся некоторые фундаментальные вопросы, которые позднее послужили стимулами как к развитию теории систем, так и к ее критике.
Системы, по мнению Л. фон Берталанфи, можно найти практически везде - в живой и неживой природе на всех уровнях ее существования, а также, конечно, в человеческих социумах, истории и даже в таких масштабных пространственно-временных конгломератах, как цивилизации. В этом подход Л. фон Берталанфи имеет много схожего с работами А.А. Богданова. Как и последний, он использует скорее «эмпирический» (или даже индуктивный) способ обоснования своих взглядов - через приведение обширнейшего ряда примеров из разных научных дисциплин, чтобы показать, что между ними есть искомый им изоморфизм, который, по нашему мнению, является подлинным центром и камнем преткновения его теории, отражая как ее сильные стороны, так одновременно и слабые.
Итак, система для Л. фон Берталанфи в первом приближении - это, конечно, конструкция, состоящая из частей, находящихся во взаимодействии, результат которого несводим к простой сумме этих частей [16, p. 19]. Во многом продолжение работы автора посвящено объяснению того, почему системное целое не тождественно своим компонентам и какими свойствами в отличие от их суммы обладает.
В том, что касается всеобщности системных принципов, Л. фон Берталанфи, как и А.А. Богданов несколькими десятилетиями ранее, исходит из того, что наблюдется «параллелизм общих когнитивных принципов в различных областях» [17, p. 31], достигнутый этими сферами независимо друг от друга. Из этого ученый делает вывод, что должны существовать некие общие для различных научных областей принципы построения систем (не разделяя пока строго системы как теории и саму реальность) [18, p. 32]. Пока же Л. фон Берталанфи лишь указывает на то, что можно попытаться создать общую теорию систем, которая сформулировала бы принципы, сходные для всех систем независимо от сферы знания. Здесь уже видна та же фундаментальная с точки зрения философа проблема, которую Л. фон Берталанфи в дальнейшем наметит, но до конца так и не решит, а именно проблема возможности отождествления бытия и знания в отдельно взятой концепции. Ведь даже предполагать создание общей теории систем (верной для любых из них) можно, только искренне поверив в то, что все «частные» системные теории со
своей стороны адекватно и достаточно полно и точно описывают наличную реальность, поскольку любая система - это прежде всего модель, рожденная в сознании исследователя. Проще говоря, чтобы согласиться с точкой зрения Л. фон Берталанфи, нужно быть убежденными, что реальность действительно такова, какой мы ее представляем в научных теориях или чисто философских концепциях, которые также могут демонстрировать все указанные далее Л. фон Берталанфи черты «системности».
Ряд трудностей, с которыми неизбежно должна столкнуться данная теория, видел и сам ее автор. Например, он показывает, что могут возникнуть вопросы по поводу того, какие принципы способны работать на всех организационных уровнях, а какие специфичны для отдельных уровней, и перенос последних принципов на иные уровни приведет к ошибкам [19, р. 34]. Также он задается интересным вопросом, могут ли общества и цивилизации считаться системами, хотя далее в работе отвечает на него скорее положительно.
Л. фон Берталанфи нередко прибегает к использованию математических формул для описания ряда выявленных им системных эффектов, однако неоднократно возражает против того, чтобы его системную теорию считали просто переводом проблем на язык математики. Более того, он стремится показать, что если для относительно простых детерминированных систем математика может дать желаемый результат, то чем сложнее система, тем больше риск того, что при составлении математической модели произойдут непреднамеренное упрощение и отсекание частей изучаемой реальности, которые важны для понимания целого.
Л. фон Берталанфи преследует заманчивую цель - объединение частных научных дисциплин в целое под эгидой его общей теории систем, чьи принципы будут пронизывать все знание, как естественно-научное, так и гуманитарное, преодолевая разрыв между ними и вновь воссоздавая целостную картину мира уже не на философских основаниях, а на научных. Однако эта, безусловно, благая цель, к сожалению, достигнута не была. Так же, например, не могло быть достигнуто искомое единство наук под эгидой формальной логики (которую так или иначе применяют они все) или математики (которой пользуется большинство из них).
Работы Л. фон Берталанфи и его последователей, как и сама активно «пропагандируемая» им общая теория систем, породили масштабную дискуссию как об этой теории, системном подходе, их сходстве, различиях и возможностях применения, так и о том, что и в каких случаях необходимо понимать под термином «система».
По сути, те проблемы, которые описал Л. фон Берталанфи в связи с математизацией систем, можно увидеть и в попытке приложить его теорию систем (как построения моделей, пусть и не всегда математических) к сегментам реальности без учета их специфических качественных характеристик.
Никто не будет отрицать мощного эвристического потенциала систем, но принципы их построения, обнаруживая на самом высоком уровне абстракции схожие черты (часть из которых обозначил А.А. Богданов), могут заметно варьировать исходя из того, что П.К. Анохин назвал системообразующим принципом [20]. Проблема в том, что любая система связей строится на базе качественных характеристик воздействия среды, самих элементов, ядра, дающего ей системообразующий принцип, поэтому каждая такая система будет иметь как сходные черты, так и уникальные, более того, можно выделить отдельные типы систем. Однако последними уже занимаются частные научные дисциплины, что возвращает нас к исходной (по крайней мере для Л. фон Берталанфи) позиции.
Хотя поставленные «сверхзадачи» теории систем решены не были, тем не менее она дала толчок к дальнейшему развитию ряда прикладных областей: от кибернетики и теории игр до отдельных направлений в психологии и социологии. Кроме того, не менее важным результатом системного движения стала глубокая и серьезная методологическая рефлексия на междисциплинарном уровне, которая, несмотря ни на что, позволила наметить пути сближения частных научных дисциплин [21] на пути к целостной научной картине мира.
Список источников:
1. Акофф Р.Л., Эмери Ф.И. О целеустремленных системах / пер. с англ. Г.Б. Рубальского. М., 1974. 269 с.
2. Садовский В.Н. Основания общей теории систем. Логико-методологический анализ. М., 1974. 279 с.
3. Огурцов А.П. Этапы интерпретации системности научного знания (Античность и Новое время) // Системные исследования. Ежегодник-1974. М., 1974. С. 154-186.
4. Лосев А.Ф. История античной эстетики. В 8 т. М., 2000. Т. 3. Высокая классика. 624 с.
5. Лосев А.Ф. Там же. Т. 4. Аристотель и поздняя классика. 880 с.
6. Огурцов А.П. Указ. соч. С. 164.
7. Там же. С. 166.
8. Кант И. Сочинения. В 8 т. Т. 3. М., 1994. 741 с.
9. Огурцов А.П. Указ. соч. С. 169.
10. Богданов А.А. Тектология: всеобщая организационная наука. В 2 кн. М., 1989. Кн. 1. 304 с.
11. Там же. С. 144-145.
12. Там же. С. 158-160.
13. Там же. С. 161-164.
14. Drucker P.F. The Age of Discontinuity: Guidelines to Our Changing Society. New Brunswick; L., 2011. 420 p.
15. Castells M. The Rise of the Network Society. The Information Age: Economy, Society and Culture. Malden, 2000. 580 p.
16. Bertalanffy L. von. General System Theory: Foundations, Development, Applications. N. Y., 1969. 289 p.
17. Ibid. P. 31.
18. Ibid. P. 32.
19. Ibid. P. 34.
20. Анохин П.К. Очерки по физиологии функциональных систем. М., 1975. 448 с.
21. Mancilla R.G. Introduction to Sociocybernetics (Pt 3): Fourth Order Cybernetics // Journal of Sociocybernetics. 2013. Vol. 11, no. 1/2. P. 47-73. https://doi.org/10.26754/ojs_jos/jos.20131/2626.
Информация об авторе Е.В. Малахова - кандидат философских наук, доцент кафедры международных отношений Национального исследовательского ядерного университета «МИФИ», Москва, Россия; докторант Института философии Российской академии наук, Москва, Россия.
Information about the author E.V. Malakhova - PhD in Philosophy, Associate Professor of National Research Nuclear University "MEPHI", Moscow, Russia; Doctoral candidate of the Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia.
Статья поступила в редакцию / The article was submitted 14.05.2021; Одобрена после рецензирования / Approved after reviewing 26.05.2021; Принята к публикации / Accepted for publication 10.06.2021.
