CC BY
123
6. Струсь К. А. Методы осуществления правовой политики в сфере формирования гражданского общества // Современное право. 2009. N° 8.
7. Струсь К. А. Принципы правовой политики в сфере формирования гражданского общества // Российская юстиция. 2009. № 6.
8. Струсь К. А. Развитие идеи гражданского общества в истории социально-философской и политической мысли // История государства и права. 2010. № 12.
9. Струсь К. А. Специфика правовой политики в сфере формирования гражданского общества // Право и государство: теория и практика. 2009. № 7.
10. Струсь К. А. Функции правовой политики в сфере формирования гражданского общества // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Общественные науки. 2009. № 4.
11. Струсь К. А. Государство и гражданское общество: проблемы правового взаимодействия в современной России. СПб., 2005.
© 2014 г. И. В. Бухарова
ПОНЯТИЕ ПРАВОВОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ В ИСТОРИИ УЧЕНИЙ О ПРАВЕ И ГОСУДАРСТВЕ
В статье речь идет о проблеме понятия правового воздействия в истории учений о праве и государстве. Автор приходит к выводу о том, что регулятивная природа права делает вопрос о механизмах правового воздействия основным не только в интерпретации его социальной природы, но и в механизмах правового регулирования общественных отношений.
Ключевые слова: правовое воздействие, государство, право, правопонимание, классическое правоведение.
Очевидно, возвращение к истокам российской правовой мысли, столь характерное в современной юридической науке, обусловлено не столько любознательностью ученых-юристов, сколько совокупность проблем в сфере юридической теории и практики, требующих незамедлительного решения. Оказывается, что современная правовая доктрина в силу ее исторических особенностей не всегда готова дать адекватную оценку тем правовым явлениям, с которыми сталкивается юридическая практика. С одной стороны, это обусловлено бурным развитием общественных отношений, за которыми не успевает правовая теория в их научной интерпретации, с другой - особенностями норма-тивистского правопонимания, сложившегося в годы советской власти и ставшего традиционным для отечественной юриспруденции.
В такой ситуации обращение к правовым учениям классиков правовой мысли выглядит не только эвристически значимым, но закономерным, часто весьма плодотворным, поскольку множественные проблемы, рассматриваемые в современной юридической науке, уже нашли свое разрешение в данных учениях в контексте разных, часто альтернативных подходов и типов право-понимания. Учитывая историческую обусловленность творчества и, соответственно, не переоценивая значение правовых учений теоретиков права конца XIX - начала XX вв., необходимо, тем не менее, сказать, что современная правовая док-
трина не может игнорировать этот опыт, а обращение к его изучению имеет конкретное практическое значение.
По мнению автора, речь должна идти не столько о той наивной установке, согласно которой в учениях классиков можно найти ответы на актуальные для современной правовой теории и практики вопросы, сколько о доктринальных подходах, особенностях юридического мышления той или иной эпохи, той или иной школы правопонимания, обусловленных как совокупностью теоретико-методологических оснований своего времени, так и суммой социокультурных факторов. Поэтому данные историко-правовые исследования, несомненно, должны обогащать теоретико-правовое знание, выясняя закономерности его эволюции, объясняющие возникновение тех или иных концепций и теоретических подходов к праву в контексте решения традиционных для фундаментальной правовой теории вопросов. Среди них проблема правового воздействия, актуализирующаяся сегодня, с одной стороны, в связи с необходимостью повышения эффективности действия норм права, с другой - в связи с наличием множественных теоретических пробелов в современной теории механизма правового регулирования и правового воздействия.
Многими отечественными и зарубежными теоретиками современное кризисное состояние правовой теории рассматривается в качестве эта-
па ее исторической эволюции, аналогичного времени конца XIX - начала XX вв. В это время происходит переход к новому постклассическому типу рациональности, захватившему и правоведение, что выразилось, с одной стороны, в кризисе классического правопонимания, представленного юридическим натурализмом и позитивизмом, и в формировании новых постклассических его типов, таких как юридический социологизм, юридический психологизм, в дальнейшем - юридическая феноменология. Так, большинство философов и теоретиков права того времени создавали свои правовые концепции, решая проблему критики классических или постклассических теорий правопонимания, которая была направлена на решение насущных проблем права, формируя современную правовую доктрину. В ходе этих дискуссий складывался концептуальный аппарат современной юриспруденции и совокупность подходов к таким фундаментальным проблемам, как нормы права, правовой субъект, правомочие, права и свободы человека, соотношение морали и права, права и государства и многие другие.
В философии науки такой переход от классического к постклассическому (неклассическому) правопониманию интерпретируется как переход от классического к неклассическому типу рациональности. По некоторым оценкам, такой переход «.. .был подготовлен изменением структур духовного производства в европейской культуре второй половины XIX - начала XX вв., кризисом мировоззренческих установок классического рационализма, формированием в различных сферах духовной культуры нового понимания рациональности, когда сознание, постигающее действительность, постоянно наталкивается на ситуации своей погруженности в саму эту действительность, ощущая свою зависимость от социальных обстоятельств, которые во многом определяют установки познания, его ценностные и целевые ориентации» [1, с. 349].
Согласно М. Веберу, которого невозможно проигнорировать в контексте данной проблемы, существует четыре типа научной рациональности: рациональность как средство прогрессирующего научного логического мышления; рациональность как целесообразность человеческой деятельности; рациональность как соотнесенность деятельности с некоторой системой ценностей; рациональность как нормативно-методологическая модель научного исследования [2]. Последний тип научной рациональности характеризует классическую науку вообще и правовую науку в частности. Согласно этому типу регуляторы науки «.трактуются как нормы, следование которым делает познание рациональным. При этом если сам исследователь неправильно выбирает нор-
му, то его деятельность оказывается нерациональной, если же он вообще отказывается от подобных действий, такая деятельность квалифицируется как иррациональная» [3, с. 76].
Но нормы рациональности сами по себе не сводимы к правилам логического мышления, они определяются широким спектром проблемного поля науки, который историчен. А значит, историчны и нормы, которые изменчивы во времени. Так возникает ситуация, когда, следуя нормам того или иного типа рациональности, исследователь не может охватить весь спектр проблем, стоящих перед наукой. Именно в такой ситуации возникает борьба с научной догматикой, переосмыслением ее предмета и метода, что означает формирование иных нормативных установок рациональности и выход за пределы старого типа.
Данная ситуация характерна для формирующейся теории права конца XIX - начала XX вв. Как вид научной рациональности правовая теория представляет собой систему знаний о праве, дающую целостное представление о закономерностях его возникновения, функционирования и развития как социальной системы, регулирующей общественные отношения. Таким образом, вопрос о правопонимании, о том, что такое право, является центральным вопросом правовой теории, не только ее результатом, но и ее началом. Так, если мы говорим об изменении научной рациональности, то речь идет об изменении типа правопони-мания. В нашем случае перехода от классической к постклассической рациональности речь идет о переходе от классического к постклассическому правопониманию.
Необходимо отметить, что вопрос о соотношении классического и постклассического типов пра-вопонимания нельзя свести к вопросу об исторической хронологии, поскольку он связан не столько с проблемой периодизации истории правовой мысли, сколько с ее концептуальным рассмотрением. По этой причине классическое и постклассическое правовонимание нельзя рассматривать в качестве исторических периодов, но в качестве типов правопонимания, которые хотя и доминировали в соответствующем историческом периоде, воспроизводимы и в рамках других эпох в качестве типов правопонимания, обусловленных соответствующим типом юридического мышления.
По нашему мнению, актуальность этой проблемы не исчерпана и сегодня, определяясь целым рядом факторов, имеющих как теоретическое, так и практически-прикладное значение. В их ряду в первую очередь следует назвать изучение закономерностей развития правового знания, которое, как показывает исследование правовых доктрин, не имеет раз навсегда данного концептуаль-
ного содержания, определяемого, как это имеет место в естествознании, неизменной природой объектов познания. Напротив, поскольку само право имеет ценностную социокультурную природу, являющуюся предпосылкой его исторической изменчивости, данные закономерности могут быть интерпретированы по-разному в разные исторические эпохи, испытывая на себе воздействие мировоззренческой парадигмы, содержание которой выражает ценностные установки и идеалы, являющиеся основой нормативности, культивируемой эпохой.
Другим важным фактором является необходимость санкционируемого государством воздействия на общественные отношения, которое не может быть эффективным без четкой доктрины правопонимания, отражающего природу правовых явлений, особенности правосознания, правовых ценностей и идеалов, которые в правовой политике должны не столько предписываться, сколько учитываться в конкретных актах правового воздействия на общество.
Так, вопрос о соотношении классического и постклассического типов правопонимания обретает теоретическую и практическую формы. В первом случае речь идет об остающейся актуальной и по сей день проблеме сущности права, во втором -о его эффективности. Не стоит особо разъяснять то, насколько важно решение этих проблем для современной России, не завершившей процесс модернизации правовой системы, стоящей на пути укрепления правового государства и гражданского общества.
В этой связи эвристически значимым представляется обращение к изучению классического правоведения, многие представители которого на рубеже эпох занимались поиском новых форм отражения правовой реальности, чтобы сделать правовую науку более эффективной.
Соглашаясь с Е. В. Тимошиной, под классическим и постклассическим правопониманием мы рассматриваем такие стили правового мышления, которые определяются типом научной рациональности [4]. При этом для классического правопонимания, отождествляемого с юснатурализмом и позитивизмом, характерна объективистская интерпретация права, выражающаяся в объективации его идеального бытия, доступности эмпирическому наблюдению в виде эмпирического факта, использовании естественнонаучной методологии в процессе его познания, корреспондентной теории истины, предполагающей ее объективность и независимость содержания от познающего субъекта и др.
Для постклассического правопонимания характерна включенность субъекта в право и акт его
познания. Здесь право не рассматривается как внешний субъекту объект и вопрос о сущности права, являющийся краеугольным для классических теорий, заменяется вопросом о его смысле в контексте социокультурных детерминант, определяющих его изменение и функционирование в обществе. Соответственно, в рамках постклассического правопонимания и соответствующих правовых теорий кореспондентная теория истины не действует, поскольку не предполагает признание права в качестве объекта, а знания о нем -как неизменное объективное знание, имеющее универсальную природу. На смену ей приходит когерентная теория истины, основанная на идее согласованности знаний о праве.
В отличие от классического правопонимания, таким образом, постклассическое культивирует идею незавершенности, процессуальности права, что выражается в апелляции к его социокультурным детерминантам, определяющим содержательные и формальные свойства. Теория же права нужна не в качестве средства познания его объективного содержания, а как средство разрешения проблемных ситуаций, возникающих в правовой жизни общества.
Очевидно, что в контексте данных типов пра-вопонимания решение тех или иных проблем, связанных с правом, имеет не только разную форму, но и разную интерпретацию. Сказанное относится к проблеме правового воздействия как доминирующей проблеме в любом типе правопонима-ния, поскольку именно влияние права на общественные отношения, его механизм и юридическая природа определяют основные задачи правовой теории и ее предмет.
Следует отметить, что данная проблема не просто актуальна сегодня, но необходимо признать, что она пока не нашла общепризнанного решения. Так, в современной российской теории государства и права правовое воздействие и правовое регулирование часто отождествляются как правовые явления, рассматриваемые в контексте институционной сферы[5]. Например, Н. И. Матузов, рассматривая механизм правового регулирования в узком и широком смыслах, в первом случае определяет его как жесткое нормирование общественных отношений, а во втором - как всю совокупность правовых явлений, включающую и правосознание, и правовую культуру и другие явления, фактически подразумевая механизм правовой надстройки [6]. С ним солидарен В. В. Диаконов, полагающий, что «правовое регулирование - это осуществляемое государством при помощи специальных юридических средств целенаправленное воздействие на общественные отношения с целью их организации,
упорядочивания, стабилизации» [7], по сути дела, не различая механизм правового регулирования и правового воздействия.
Между тем, обращает на себя внимание существенная разница между юридическим явлением правового регулирования, подразумевающим воздействие на общественные отношения посредством правовых норм, и явлением правового воздействия, подразумевающим воздействие на общественные отношения не только при помощи правовых норм, но и посредством элементов правосознания, правовой культуры, психологических установок и др. В этом смысле правовой механизм может рассматриваться в качестве компонента правового воздействия, входя в него как частный случай правового воздействия.
С таким подходом согласны М. И. Абдулаев и С. А. Комаров, полагающие, что «сам термин "регулирование" можно с полным основанием отнести лишь к праву как системе норм и некоторым другим специфическим правовым средствам (правоотношениям, актам реализации норм права), а термин "воздействие" - как к перечисленным выше, так и ко всем другим правовым явлениям и категориям» [5, с. 224].
Однако, отмечая плодотворность такого подхода, состоящего в различении механизма правового регулирования и правового воздействия, следует, тем не менее, отметить, что он не вполне решает проблему, поскольку остается ряд неясностей, требующих дальнейшего прояснения. Указанные авторы рассматривают правовое воздействие как «результативное, нормативно-организационное влияние на общественные отношения как специальной системы собственно правовых средств (норм права, правоотношений, актов реализации и применения), так и иных правовых явлений (правосознания, правовой культуры, правовых принципов, правотворческого процесса)» [5, с. 224]. Тем не менее, правовое воздействие фактически рассматривается как идеологическое воздействие, а его механизм отождествляется со всей правовой надстройкой. При этом понятно, что позитивное право остается и началом, и итогом правового воздействия. В этом смысле не имеет значения то обстоятельство, является ли оно нормативно закрепленным и сформулированным в виде нормативно-правового акта или оно существует в виде знания об этом акте. Тогда индивид, который ничего не знает о законодательстве, не испытывает правового воздействия? Или испытывает его лишь со стороны государства, которое посредством штрафа и иных репрессивных мер разъясняет ему положения законодательства? Данные вопросы, на которые в рамках этих точек зрения трудно найти ответы,
могут рассматриваться в качестве итога дискуссии о механизме правового воздействия.
В традиционном понимании правовое воздействие представляет собой совокупность способов влияния на субъект правоотношений с целью реализации должного поведения, заложенного в правовой норме. Само понятие воздействия означает не что иное, как целенаправленное влияние с целью добиться необходимого результата [8]. В праве же такое влияние имеет институциональный характер в контексте его понимания как совокупности санкционируемых государством норм поведения. То есть право - это выраженная в нормативно-правовых актах воля государства, и правовое воздействие в данном контексте представляет собой не что иное, как факт принуждения государственной властью к соответствующему поведению. Поэтому правовое воздействие часто отождествляется с механизмом правового регулирования [5] либо включается в него, является его частным случаем [7]. Иногда же правовое воздействие рассматривается в качестве более широкой категории, включающей механизм правового регулирования [6].
В юридической литературе давно ведется дискуссия о том, какова природа механизма воздействия права на общественные отношения, которая фактически обозначает пробелы правовой теории в этом вопросе. Ведь сторонники институциональных форм воздействия, культивирующие доминанту принуждения в праве, не могут объяснить достаточно широкий спектр не правовых поступков, начиная с самого феномена правонарушения и заканчивая правовым нигилизмом. При этом признается, что правовой механизм как институциональная форма воздействия на правоотношения не выражает сущность правового воздействия, которое с необходимостью включает и такие не институционные образования, как правосознание, правовые ценности, правовая культура и др.
Сказанное можно проиллюстрировать примером механизма охраны прав и свобод, который включает не только нормативно-правовые элементы. Согласно Е. А. Лукашевой, «.установление системы гарантий не обеспечивает автоматического осуществления прав и свобод, их реализации. В этом процессе важная роль принадлежит психологическому механизму, выступающему в качестве регулятора поведения субъекта его деятельности» [9, с. 29]. Данный принцип иногда распространяется и на такую сферу, как коррупция. Например, В. Танзи справедливо полагает, что психологический фактор играет важнейшую роль в механизме борьбы с коррупцией[10].
В то же время, значительная часть исследователей придерживается мнения о безальтерна-
тивности принуждения в качестве главного фактора правового воздействия. Так, А. А. Василь-ченко, рассматривая феномен коррупции, полагает, что именно репрессивные меры должны доминировать в антикоррупционной политике, что борьбу с коррупцией «...можно осуществлять только лишь уголовно-правовыми средствами» [11, с. 163]. На репрессивном характере борьбы с преступностью делает акцент П. С. Яни, который считает, что нерепрессивная модель борьбы с преступностью в нашей стране не может действовать, и эффективными могут быть признаны лишь методы уголовной юстиции [12].
Очевидно, что правовое воздействие не может иметь лишь институционный характер. Так, например, традиционно приводимый перечень функций права, имеющих институционный характер (регулятивно-статическая, регулятивно-дина-мическая, регулятивно-охранительная) с необходимостью дополняется и неинституционной функцией - воспитательной [13]. Данная функция представляет собой тот способ правового воздействия, который реализуется не юридическими, а общесоциальными средствами, свойственными большинству надстроечных элементов. Речь идет о правовом воспитании, правосознании, правовой культуре, правовых ценностях, нравственных принципах, которые не получили закрепления в позитивном праве и др.
Бесспорно, регулятивная природа права делает вопрос о механизмах правового воздействия основным не только в интерпретации его социальной природы, но и в механизмах правового регулирования общественных отношений. По сути дела, данная проблема коренится в правопонимании, определяющем решение многих проблем правового регулирования. Поэтому изучаемый вопрос носит характер не только практический, но и теоретический, т. к. от теоретического ее разреше-
ния во многом зависит практическая имплемен-тация тех или иных моделей регулирования в соответствующем механизме.
Литература
1. Степин В. С. Теоретическое знание. М., 2000.
2. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.
3. Попов В. В., Щеглов Б. С. Теория рациональности: неклассический и постнеклассический подходы. Ростов н/Д, 2006.
4. Тимошина Е. В. Теория и социология права Л. И. Петражицкого в контексте классического и постклассического правопонимания: дис. ... д-ра юрид. наук. СПб., 2013.
5. Абдулаев М. И., Комаров С. А. Проблемы теории государства и права. СПб., 2003.
6. Матузов Н. И., Малько А. В. Теория государства и права. М., 2003.
7. Диаконов В. В. Теория государства и права. М., 2004.
8. Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1990.
9. Социальное государство и защита прав личности / под ред. Е. А. Лукашева. М., 1994.
10. Tanzi V. Corruption. Governmental Activities and Markets // IMF Working Paper. 1994. August.
11. Васильченко А. А. Совершенствование механизма реализации уголовной ответственности за преступления коррупционного характера // Коррупция и борьба с ней. М., 2000.
12. Яни П. С. В борьбе с коррупцией эффективны только репрессии // Российская юстиция. 2001. №> 7.
13. Байтин М. И. Право и правовая система: вопросы соотношения // Право и политика. 2000. № 4.
© 2014 г. А. С. Верхогляд
ИНСТИТУТЫ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА И ВЫБОРОВ В РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ XVI-XVII ВЕКОВ
В статье освещаются вопросы деятельности Земских соборов как высших представительных органов государственной власти, определяется их роль в становлении народного представительства, анализируется процедура и принципы формирования их выборного корпуса.
Ключевые слова: Земский собор, выборное представительство, государственная власть призывные грамоты.
Становление и развитие высших представительных органов власти в российском государстве следует рассматривать в контексте государ-
ственной политики, реализуемой со второй половины XVI в. Возникновение в середине XVI в. Земских соборов было обусловлено стремлени-
