CC BY
89
Понятие и проблемы практического применения института преддоговорной
ответственности
The concept of precontractual liability and problems which occur during practical application
of this institution
Няшина С.В.
Студент 4 курса Факультет Юридический Санкт-Петербургский государственный университет
РФ, г. Санкт-Петербург e-mail: sofianyashina@gmail. com
Niashina S.
Student 4th year student Faculty of Faculty of Law St Petersburg University Russian Federation, Saint Petersburg e-mail: sofianyashina@gmail. com
Аннотация.
В данной статье будет проанализированы институт преддоговорной ответственности, а также преддоговорные отношения, возникающие между сторонами, вступившими или планирующими вступить в переговоры для заключения договора. На международном уровне признается, что, по общему правилу, сторона свободна проводить переговоры и не несет ответственности за недостижение согласия. Поэтому исторически возникали споры о том, справедливо ли вообще налагать такую ответственность, и если справедливо, то в каком объеме сторона, прервавшая переговоры, должна возмещать убытки, понесенные другой стороной до или во время переговоров, не увенчавшихся успехом. В настоящее время же большинство стран допускают ответственность за нарушения на преддоговорной стадии в том или ином виде и вменяют сторонам переговоров на уровне нормативных правовых актов или решений судов обязанности вести переговоры с соблюдением принципа добросовестности и относиться к правам и интересам партнера с осторожностью и вниманием. Однако подходы к изучаемому институту и его модели в странах разных правовых систем (в странах общего права и в континентальных правопорядках) различаются. В своей статье я опишу, в чем именно заключаются эти отличия, иллюстрируя их с помощью примеров из права Германии (со ссылками на зародившуюся там доктрину «culpa in contrahendo» (лат. неосторожности в переговорах), права Франции - континентальных правопорядков и права Соединенного Королевства - страны общего права. Также я проанализирую институт преддоговорной ответственности в том виде, в котором он существует в России, опираясь на нормы законодательства и их интерпретацию в судебной практике, постараюсь описать его характерные признаки, природу основания ответственности и ее объем. В конце работы будут сформулированы проблемы, выявленные на основе изучения практики применения данного института.
Annotation.
This article discusses the concept of precontractual liability and of pre-contractual legal relations which appears between parties who have entered into contractual negotiations (or who may enter into contractual negotiations). It is widely accepted, that a party is free to negotiate a contract and is not liable for failure to reach agreement with the other side. This is why historically, there has been uncertainty regarding the extent one party can be held liable for costs incurred by the other party preliminary to, or during negotiations, when said negotiations fail. But in present times national laws and regulations as well as courts impose a duty to bargain in good faith and with care, although common law and civil law systems differ a lot on this issue and on the liabilities that may occur and the extent of the damages to be paid. In this article I will talk about these approaches from different legal systems using Germany (a civil law state) and its doctrine of liability for «culpa in contrahendo» (or breach of duty prior to contract), France (also a civil law state) and the United Kingdom (a common law state) as examples to illustrate my points. Also, I will analyze the current institution of precontractual liability in Russian civil law and in its judicial interpretation about the characteristics of the pre-contract stage, responsibility for breach of precontractual obligations. In the end I will discuss some problems which may occur during practical application of this institution.
Ключевые слова: преддоговорная ответственность, договор, принцип добросовестности, договорная ответственность, деликтная ответственность.
Key words: pre-contractual liability, contact, principle of good faith, сontractual liability, tortious liability.
Для начала считаю необходимым кратко описать путь развития доктрины о преддоговорной ответственности за рубежом и в России, обращая особое внимание на различия между континентальной правовой системой и англо-американской, так как это может помочь разрешить некоторые теоретические вопросы и заполнить пробелы, существующие в законодательстве.
Сам этот термин можно раскрыть как разновидность гражданско-правовой ответственности, основанная на факте нарушения обязанности добросовестно вести себя в ходе переговоров о заключении сделки. Эта ответственность выражается в возмещении убытков, которые возникли на стадии ведения переговоров вследствие нарушения преддоговорных обязанностей и указаны в статье 434.1 ГК РФ. Однако в доктрине понятие преддоговорной ответственности включает в себя множество институтов, в числе которых, например, есть ранее закрепленная в статье 179 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее - ГК РФ) ответственность за обман. Характер этой ответственности по сей день остается спорным, некоторые юрисдикции считают ее договорной или квазидоговорной (Германия, Эстония, Португалия, Нидерданды), некоторые - деликтной (Франция, Бельгия, Италия).
Большую роль в развитии института ответственности за допущенные нарушения на стадии преддоговорных отношений сыграл немецкий правовед Рудольф фон Иеринг (нем. Rudolf von Jhering). Важной работой для понимания его учения о culpa in contrahendo (лат. неосторожности в переговорах) является статья «Culpa in contrahendo или возмещение убытков по недействительным или по не достигшим окончательного оформления договорам» от 1861 года (1). В ней идет речь о договорах, которые не успели стать заключенными до момента, в который проявилось препятствующее заключению обстоятельство. Однако стоит обратить внимание на то, что, так как пандектная литература не оперировала понятием «незаключенный договор», автор не проводил привычного современному правопорядку разграничения между незаключенным и недействительным договорами. Р. Фон Иеринг считал, что последствием недействительности ничтожного договора является договорное требование о возмещении убытков контрагента к виновной в недействительности сделки стороне. То есть он определял характер ответственности как договорный несмотря на то, что по вине одной из сторон (к примеру, из-за введения ею другой стороны в заблуждение) договор так и не состоялся. Следовательно, защита пострадавшей стороны должна была происходить договорным иском по модели негативного договорного интереса. В Германии его идеи были закреплены еще в Германском гражданском уложении 1896 года, но впоследствии эта ответственность на стала применяться к более широкому кругу отношений, и к 1930 году институт culpa in contrahendo мог быть применим и тогда, когда договор действителен и тогда, когда нет. Другой страной, имплементировавшей учение Иеринга являются Нидерланды, где преддоговорная ответственность включена в раздел, посвященный обязательствам, «подобным договорным», что напоминает идею теоретика о "договороподобном иске" (нем. contractsartige klage) (2).
В теории Р. Фон Иеринга на стадии переговоров для заключения договора как бы появлялся «подразумеваемый» договор, суть которого состояла в том, что стороны гарантировали друг другу добросовестность и отсутствие в сделке пороков, возможность совершить предоставление, обязывались учитывать права, интересы друг друга. Таким образом, договорное отношение, в его понимании, состоит из двух этапов - заключения и исполнения, на каждом из которых существуют права и обязанности, основанные на договоре, и возможны нарушения. Договорная ответственность возникает не только на этапе существующего, но и на этапе возникающего договорного отношения, поэтому в общих чертах «немецкую» модель можно охарактеризовать как основанную на идее, что лицо, вступившее в переговоры, имплицитно связывает себя обязательственными отношениями (3).
Теория преддоговорной ответственности, базирующаяся на общем принципе добросовестности и развившаяся из доктрины culpa in contrahendo, признана в законодательстве большинства европейских стран.
Что касается понимания характера преддоговорной ответственности как деликтной, в пример можно привести французское законодательство (статья 1240 Гражданского кодекса Франции (далее - ФГК)) и работы Р. Салейля, обосновавшего такой характер ответственности во французском праве. Деликтной в нем ответственность признается тогда, когда она локализована на преддоговорной стадии. Если же существует какой-либо предварительный договор до или во время переговоров, ответственность за нарушение его положений будет договорной (4). Во Франции закреплен принцип генерального деликта, поэтому такой внедоговорной характер ответственности возможен. Этот принцип позволяет избежать проблемы, наличествующей, к примеру, в английском праве - необходимости подведения ситуации под фабулу конкретного специального деликта. Стоит отметить, что страны общего права вообще более осторожно подходят к идее преддоговорной ответственности (5), то есть её там нет в том смысле, который она имеет в континентальных странах. Сторонам не вменяется обязанность вести переговоры в соответствии с принципом добросовестности, так как в понимании доктрины и практики (см. например дело Walford v Miles 1992 г. (6)) стран общего права сама суть переговоров состоит в том, чтобы каждая из сторон имела возможность преследовать свои интересы любыми законными средствами, в том числе путем выхода из переговоров в любое время и по любой причине (что называют "алеаторной" теорией переговоров(7)). Однако там есть отдельные деликты - введение в заблуждение на этапе переговоров и фиктивное ведение переговоров (англ. deceit), неосторожное сообщение недостоверных сведений (англ. negligent misstatement), разглашение конфиденциальной информации (покрывается доктриной права справедливости (англ. equity) как «нарушение доверия» (англ. breach of confidence)), установление ответственности за которые помогает наказывать за наиболее вопиющие проявления недобросовестности (в ее понимании континентальными юрисдикциями). Если же ситуация не подпадает под описание конкретного деликта, ответственности, по правилам английского права, не будет. Так не предполагается, по общему правилу, ответственность за умолчание - непредоставление какой-либо информации и за выход из переговоров. Другими признаваемыми институтами защиты являются: во-первых, доктрина эстоппеля на основании обещания (англ. «promissory estoppel»), согласно которой суд, при определенных условиях, вправе учитывать данные стороной в процессе переговоров обещания даже если они не приобрели силу договора и отказывать в удовлетворении противоречащих данному обещанию требований этой стороны (8); и, во-вторых - ответственность по правилам об утверждениях о фактах (заверениях (англ. representations) и гарантиях (англ. Warranties
Суды большинства континентальных стран могут дедуктивно выводить решения по конкретным делам из общего принципа добросовестности, который «накрывает» весь процесс ведения переговоров, они используют свои дискреционные полномочия для наделения сторон обязанностями, не вытекающими из буквального текста договора, но следующими из чувства справедливости судьи, сложившейся судебной практики, обычаев оборота, законодательства.
Так, например абзц. 1 ст. 1112 Гражданского кодекса Франции определяет, что, хотя инициатива, продолжение и разрыв ведения переговоров являются свободными, они должны в обязательном порядке отвечать требованиям добросовестности (9). Индикаторами для определения поведения как недобросовестного могут служить следующие обстоятельства: продолжительность и поздняя стадия переговоров (фр. avances); отсутствие какой-либо причины для выхода из переговоров (фр. sans raison, motifs legitimes); неожиданный и резкий для среднего разумного участника оборота характер прекращения (фр. brutalement); вступление нарушителя в переговоры с заранее сформировавшимся пониманием того, что он не собирается заключать договор; сообщение недостоверной информации или несообщение значимой для заключения договора информации ; действия
нарушителя, направленные на создание у контрагента уверенности в том, что соглашение будет достигнуто; раскрытие нарушителем конфиденциальной информации, полученной в ходе переговоров (ст. 1112-2 ФГК); нарушение стороной информационной обязанности (ст. 1112-1 ФГК, фр. obligation de s'informer pour informer). Строже, по более высоким стандартам осмотрительности оценивается поведение профессионального субъекта в отношениях с непрофессионалом (10).
Что касается объема возмещения, то во французском праве оно происходит по модели негативного договорного интереса (абзц. 2 ст. 1112 ФГК), то есть сторона должна быть поставлена в такое положение, в котором она находилась бы, если бы ее права не были нарушены. В упомянутой статье указано, что возмещение не может быть направлено ни на компенсацию потери ожидаемых выгод от незаключенного договора, ни на потерю шанса получить эти выгоды (исключено взыскание любого позитивного интереса, иначе достигаемый результат был бы таким же, как и в ситуации, когда договор был заключен). Некоторые авторы придерживаются мнения, что должна возмещаться потеря шанса заключить такой же договор с третьими лицами, считая ее частью негативного интереса, и полагая, что закон запрещает компенсацию шанса на заключение договора только с тем же самым контрагентом (11). Возмещению подлежат такие разумные (с учетом присущего переговорам риска) расходы, как, например, проведение исследований, затраты на материальное обеспечение процесса переговоров, на транспорт, судебные издержки.
Как я уже указывала выше, Франция и другие страны, воспринявшие конструкцию генерального деликта, признали тем самым внедоговорной характер преддоговорной ответственности.
Из континентальных стран по другому пути пошла Германия. Там преддоговорная ответственность имеет характер договорной (§ 311 Германского гражданского уложения (далее - ГГУ)). Деликтные же требования могут предъявляться наряду с требованиями из преддоговорной ответственности. Это демонстрирует то, что в ходе формулировки нормы были переняты идеи Р. фон Иеринга (с элементами другой теории преддоговорной ответственности Г. Фаджеллы - «culpa in tractando»), хотя есть и отличие, состоящее в том, что ответственность может наступать и за недобросовестное прекращение переговоров (это было бы недопустимо с точки зрения учения фон Иеринга, так как из его статьи следует вывод, что действие может быть оценено как culpa на стадии ведения переговоров только с обратной силой, то есть после того, как оферта будет акцептована(12)). То есть предполагается, что перед заключением договора между сторонами существуют отношения, из которых вытекает право полагаться на добросовестное поведение своего контрагента и коррелирующая обязанность внимательно относиться к интересам контрагента и предпринимать меры по недопущению их нарушения. Помимо существования преддоговорного обязательства основаниями ответственности являются: нарушение указанной выше обязанности, убытки, причинно-следственная связь и вина. В пунктах 1-3 § 311 ГГУ перечислены составы, в которых возникает преддоговорная ответственность (в силу ведения переговоров; вовлечения в договор (классическим примером которого является вход потенциального клиента в помещение продавца); в силу иных деловых контактов), но перечень не закрыт, абстрактные формулировки позволяют расширять его на практике. Как пример такого расширения можно привести включение необходимости защиты интересов третьих лиц, не являющихся сторонами договора, но связанных с истцом, в сферу преддоговорной ответственности (если, допустим, в помещение продавца войдет не только потенциальный покупатель, но и его родственники, которые таким образом «соприкасаются» с будущим договором). Возможность же преддоговорной ответственности третьего лица прямо закреплена в законе (§ 311 III ГГУ). К ней могут привлечь, например, представителя стороны или иное привлеченное лицо, которое вело переговоры, которые, однако, должны обладать собственным экономическим интересом и влиять на принятие решения о заключении сделки (13). Тем не менее, такая
ответственность формально противоречит принципу относительности обязательственной связи и, как исключение, нормы о ней не могут толковаться расширительно.
В § 241 II ГГУ перечислены некоторые возможные нарушения, перечень которых, однако, не является закрытым. К их числу отнесены: прекращение переговоров, если в результате переговоров и действий прекратившей их стороны у другой стороны появились объективные и обоснованные ожидания, что он будет заключен, на основании которых она совершает какие-либо вложения в будущее исполнение (расходы на такие вложения можно требовать от контрагента, отказавшегося от договора без причины), противодействие нарушителя действительности договора (в случаях, когда обстоятельство, ставшее причиной недействительности сделки, находится в сфере влияния стороны договора; когда оно проявилось результате того, что сторона не проинформировала другую о его существовании), нарушение обязанности о предоставлении необходимой информации. Речь идет об обязанности, закрепленной в § 242 ГГУ, в соответствии с которым объем необходимой для предоставления информации зависит от обстоятельств конкретного дела и должен определяться с учетом принципа «добрых нравов». К такой информации, как правило, относится информация о важных ввиду заключения договора обстоятельствах, о свойствах предмета договора, имеющихся препятствиях для исполнения сделки и т.п. (14).
Можно также обратить внимание на сложности, которые возникают в отношении сделок, требующих соблюдения определенной формы, которая, исходя из её политико-правового смысла, призвана уберечь участников оборота от необдуманных действий. Считается, что выход из переговоров о заключении такой сделки, по общему правилу, не может быть основанием для возникновения преддоговорной ответственности даже при наличии у другой стороны обоснованных ожиданий. Исключением, однако, будет ситуация, когда в поведении стороны, отказывающейся от договора, наличествует очевидное, умышленное и грубое нарушение требования добросовестного поведения (15).
У кредитора, требующего возмещение убытков, должны возникнуть негативные последствия в результате неправомерного поведения должника, между последствиями и поведением должна существовать причинно-следственная связь (16). Поведение должника должно быть виновным (что определяется по § 276 ГГУ - по общему правилу, вина может быть в формах умысла, грубой или простой небрежности; исключения предусмотрены отдельными нормами ГГУ), в случае отсутствия вины ответственность невозможна. При наличии данных предпосылок в соответствии с § 249 ГГУ сторона имеет право требовать возмещение негативного договорного интереса (то есть требовать поставить ее в такое положение, в котором она находился бы, если бы не произошло нарушение ее прав, если бы лицо не вступало в переговоры; возместить расходы, которые были понесены для приготовления к совершению сделки или в ходе ее исполнения). При этом объем негативного интереса не ограничивается объемом позитивного интереса (таким размером убытков, который предполагает необходимость поставить лицо в положение, в котором оно бы находилось, если бы сделка была надлежащим образом исполнена), поэтому не исключается возмещение упущенной выгоды.
До реформы 2015 года российское законодательство содержало регламентацию лишь некоторых специальных случаев преддоговорной ответственности (ст. 574 т. X ч. 1 Свода законов Российской империи, абзц. 2 и 3 ст. 151; ст. 157 и 195 ГК РСФСР 1922 г.; ст. 246, абзц. 3 ст. 281, ст. 403, 431, 444 ГК РСФСР 1964 г.), которые в совокупности с принципом генерального деликта (ст. 574 т. Х, ч. 1 Свода законов Российской империи) удовлетворяли базовые потребности гражданского оборота. В то же время нельзя сказать, что в доктрине эта тема совсем не обсуждалась. Она поднималась в работах и дореволюционных (к примеру, Г.Ф. Шершеневича, Л.И. Петражицкого), и советских (И.Б. Новицкого, М.М. Агаркова, Н.В. Рабинович), и современных (В.В. Витрянского, А.П. Сергееева, К.В. Гницевича) ученых.
В процессе развития изучаемого института в отечественной доктрине на него оказывали влияние одновременно и французская (особенно в XIX в.) модель и немецкая (в XX в.), что приводило к невозможности достижения консенсуса между теоретиками, так как указанные модели содержат разное регулирование.
Такой акцент на регулировании исследуемого института именно в немецком праве в данной работе был сделан потому, что изначально, после внесения изменений в 2015 году, которые закрепили институт преддоговорной ответственности в ГК РФ, считалось, что законодатель ориентировался именно на немецкую модель. С точки зрения системного подхода тоже можно сделать такой вывод, так как ст. 434.1 ГК РФ включена в подраздел "Общие положения о договоре" раздела "Общая часть обязательственного права". Однако впоследствии практика ВС РФ (в частности отраженная в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 24.03.2016 N 7 "О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств") стала склоняться к тому, что понимание этого института российским законодателем более похоже на то, которое существует в праве Франции (то есть характер ответственности деликтный). В ст. 1064 ГК РФ закреплен принцип генерального деликта, что означает защиту от любого вида виновного причинения вреда, однако на суды часто отказывали во взыскании убытков, возникших из-за недобросовестного ведения переговоров, только на этом основании. Такая практика сделала очевидной необходимость создания специальной нормы о преддоговорной ответственности. В пункте 19 упомянутого Постановления сказано, что к «отношениям, связанным с причинением вреда недобросовестным поведением при проведении переговоров, применяются нормы главы 59 ГК РФ» (17) во всем, что прямо не урегулировано ст. 434.1 ГК РФ. В таком случае, основанием ответственности должно быть не выражение воли на возможное несение ответственности в будущем (волевая теория), а причинение ущерба другому лицу виновными действиями. Теоретически, можно сказать, что наряду со ст. 434.1 ГК РФ должны применяться нормы деликтного права. Об этом также (с использованием телеологического толкования) свидетельствует текст раздела VIII Концепции развития гражданского законодательства Российской Федерации (18), посвященной нормам обязательственного права, где преддоговорная ответственность включена в группу внедоговорных обязательств (п. 2.11). Следствием определения ответственности как деликтной является ограничение убытков реальным ущербом (абзц. 2 п. 3 ст. 434.1 ГК РФ), то есть упущенная выгода в них не входит, хотя в доктрине и практике встречаются мысли о том, что целесообразно позволить и взыскание упущенной выгоды. Тем не менее, буквальный текст положений Гражданского кодекса РФ не содержит однозначного ответа на вопрос о правовой природе преддоговорной ответственности, поэтому споры о ней продолжаются.
Исследуя данный институт исключительно в контексте современного российского правопорядка в первую очередь стоит обратиться к статье 434.1 Гражданского Кодекса РФ (далее - ГК РФ), которая вступила в силу 1 июня 2015 года (она была частью реформы обязательственного права, осуществленной Федеральным законом от 8 марта 2015 г. N 42-ФЗ "О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации") и закрепила общие принципы ведения переговоров о заключении договора. В пункте 1 этой статьи сказано, что невозможно привлечение к ответственности исключительно за то, что в результате переговоров соглашение так и не было достигнуто (19). Это в полной мере соответствует общему принципу свободы и добровольности вступления в договорные отношения, вытекающего из принципа свободы договора (ст. 421 ГК РФ).
Однако большего внимания в контексте моей работы заслуживает пункт 2 указанной выше статьи. Он устанавливает запрет злоупотребления свободой при ведении переговоров, при выборе используемых в процессе тактик, а также неприемлемость недобросовестности при ведении переговоров, вступлении или выходе из них. Несмотря на то, что в нашем правопорядке формально эти правила возникли лишь в 2015 году, институт
ответственности за недобросовестное ведение переговоров не является чем-то новым. К примеру, регулирование недобросовестных переговоров есть в "Принципах международных коммерческих договоров (Принципах УНИДРУА)" 1994 года, разработанных Международным институтом унификации частного права (УНИДРУА (UNIDROIT)) - межправительственной организацией, членом которой является Российская Федерация. Статья 2.15. Принципов гласит, что «сторона, которая ведет или прерывает переговоры недобросовестно, является ответственной за потери, причиненные другой стороне» (20).
Указанные выше Принципы в качестве примера недобросовестного поведения указывают вступление стороной в переговоры или их продолжение при отсутствии намерения достичь соглашения с другой стороной. Пункт 2 статьи 434.1 ГК РФ также указывает лишь примеры злоупотреблений, то есть перечень критериев недобросовестности открыт, в конкретных обстоятельствах возможно признание недобросовестными иных вариантов поведения в ходе переговоров. В частности, предполагаются недобросовестными следующие действия: вступление в переговоры о заключении договора или их продолжение при заведомом отсутствии намерения достичь соглашения с другой стороной (к примеру, лишь для получения какой-то информации или для того, чтобы предотвратить заключение сделки между стороной переговоров и третьими лицами); предоставление стороне неполной или недостоверной информации, в том числе умолчание об обстоятельствах, которые в силу характера договора должны быть доведены до сведения другой стороны (при этом сообщение ложной информации или умолчание должно быть совершено с умыслом или грубой неосторожностью); внезапное и неоправданное прекращение переговоров о заключении договора при таких обстоятельствах, при которых другая сторона переговоров не могла разумно этого ожидать.
Большее внимание следует уделить последним двум критериям. Что касается первого из них -предоставления неполной или недостоверной информации и умолчания об обстоятельствах, которые должны были быть доведены до сведения другой стороны - то проблема возникает в связи с необходимостью разграничения статей 434.1 и 431.2 ГК РФ. Проблема возникла из-за кумулятивного внесения в ГК РФ и английского института заверений и гарантий (англ. representations (statements) и warranties), и заимствованного из континентального права института преддоговорной ответственности, результатом чего становится то, что ответственность за недостоверность заверений в российском праве становится разновидностью преддоговорной ответственности (21). Статья 431.2 также вступила в силу 1 июня 2015 года и посвящена ответственности за предоставление ложных заверений об обстоятельствах, которые могут предоставляться также на этапе до заключения договора, который был впоследствии заключен. В такой ситуации специальной нормой будет 431.2 ГК РФ. Если же договор не был заключен в результате переговоров, применяются правила 434.1 ГК РФ, то есть убытки взыскиваются по модели негативного интереса, на что указывает пункт 20 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24.03.2016 N 7 "О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств". Там сказано, что в результате возмещения убытков, причиненных недобросовестным поведением при ведении переговоров, потерпевший должен быть поставлен в положение, в котором он находился бы, если бы не вступал в переговоры с недобросовестным контрагентом. Такое понимание норм кажется наиболее рациональным, так как учитывает то, что стороны, которые уже заключили договор, несут потери в размере большем, чем возможное возмещение негативного интереса, включая все убытки, возникшие в связи с тем, что сторона положилась на полученную от контрагента информацию. Применение модели негативного интереса как ориентира для исчисления убытков не согласуется с ситуацией, когда договор был заключен (22). Однако буквальный текст п. 7 ст. 434.1 ГК входит в противоречие с предложенным толкованием, так как там сказано, что по данной статье преддоговорная ответственность наступает независимо от того, был заключен договор или нет. Важно отметить, что такое же
толкование можно найти в судебной практике ВС РФ, в частности пункт 21 упомянутого выше Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24.03.2016 N 7 указывает, что правила 434.1 действуют когда договор не был заключен, а в случае, когда он был заключен, следует обращаться к специальным нормам.
Следующий критерий - внезапное и неоправданное прекращение переговоров о заключении договора при таких обстоятельствах, при которых другая сторона переговоров не могла разумно этого ожидать - на практике является наиболее сложным. В законе прямо указано, что для того, чтобы признать прекращение недобросовестным, нужны следующие аспекты: его неожиданность, безосновательность, а также то, что такое поведение подрывает разумные ожидания другой стороны, защищаемые правом. Однако по общему правилу любая из сторон свободна прервать переговоры на любой их стадии, не предоставляя этому объяснений. Это подтверждается в п. 19 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 24.03.2016 N 7, где сказано, что действует презумпция добросовестности каждой из сторон «и само по себе прекращение переговоров без указания мотивов отказа не свидетельствует о недобросовестности соответствующей стороны». Следовательно, необходимо опровержение презумпции добросовестности в судебном процессе. Требуется предоставление доказательств того, что были некие реальные обстоятельства, прямо выраженные или конклюдентные уверения, которые убедили сторону в том, что переговоры не будут прерваны, которые сформировали эти разумные ожидания того, что соглашение будет достигнуто и побудили, к примеру, начать подготавливать исполнение.
На практике возможны и иные критерии для оценки поведения как недобросовестного, в определении которых суды обладают относительной свободой усмотрения, так как норма закона написана образом, допускающим её. Предлагаю рассмотреть несколько примеров из судебной практики.
В деле № А40-98757/2018 истец (П.С. Плетнев) требовал взыскать убытки в размере 520 000 руб. (его затраты на юридические услуги) за то, что продавцы внезапно, по его мнению, прекратили переговоры ради заключения сделки с другим лицом на более выгодных условиях (за большую цену), которые не предлагали для рассмотрения истцу. Сторонами уже были согласовали все условия сделки и была назначена дата подписания договора (то есть переговоры были в завершающей стадии), за неделю до которой ответчики и вышли из переговоров. Три инстанции отказали истцу в удовлетворении его требований, так как посчитали, что истцом не была доказана недобросовестность ответчика (23). Судебная коллегия по экономическим спорам Верховного Суда Российской Федерации определила (24), что акты нижестоящих судов подлежат отмене, а дело следует направить на новое рассмотрение и сформировала следующие позиции: «не является безусловным основанием ответственности тот факт, что лицо прервало переговоры на их поздней стадии, так и не является необходимым условием такой ответственности, чтобы стороны уже достигли согласия по всем условиями будущего договора»; «сами по себе переговоры лица с несколькими контрагентами и выбор одного из них не могут служить основанием для возмещения им убытков контрагента, с которым договор заключен не был»; не является недобросовестным умолчание о параллельных переговорах, а также отсутствие предложения заключить сделку на условиях, предложенных другим контрагентом. В контексте этого дела следует обратить внимание на возможность заключения между сторонами соглашения о порядке ведения переговоров, в котором предусмотрено условие об эксклюзивности переговоров только с одним контрагентом. Если бы оно было заключено решение суда было бы противоположным - лицо, обманувшее контрагента (дезинформировав об отсутствии параллельных переговоров) или нарушившее условие об эксклюзивности, было бы обязано возместить причиненные убытки. Также недобросовестность в этом деле наличествовала бы, если бы истец доказал, что ответчик продолжал переговоры, хотя знал или должен был знать, что не будет заключать договор с истцом, но не сообщил об этом контрагенту своевременно, поддерживая у того ложные представления и создавая видимость сохранения желания достичь соглашения. В схожем примере - деле № А40-42494/2018 суды
решили, что истец, претендовавший на заключение договора в ходе конкурса, не мог рассчитывать на совершение сделки именно с ним, но в этой ситуации речь шла не о выходе из переговоров, а об отказе от предложения истца (25).
Также резонансным было дело № А41-90214/2016 (26), в котором истец (ООО «Декорт») требовал взыскания убытков за недобросовестное ведение переговоров с ООО «Ашан» в размере 15 665 814 руб. 84 коп.. Стороны вели переговоры о заключении договора аренды помещения склада, однако после получения подписанных со стороны истца договоров аренды для их подписания со своей стороны ответчик прекратил деловой контакт с истцом, хотя ранее линия его поведения свидетельствовала о твердых намерениях заключить договор. Ответчик обосновал выход из переговоров тем, что сделка не была одобрена наблюдательным советом. Суд не принял этот аргумент, указав, что не доказано, что «при проведении переговоров обсуждался вопрос наличия неопределенности в получении ответчиком корпоративного одобрения сделки, как препятствия для ее заключения» и поэтому у истца не могло быть разумных ожиданий по вопросу неполучения ответчиком корпоративного одобрения. Арбитражный суд Московской области решил исковые требования удовлетворить в полном объеме. Последующие инстанции оставили решение без изменения. Убытки были взысканы в размере 15 665 814,84 руб., которые являлись суммой доходов, которую истец мог бы получить, если бы он не вступал в переговоры с недобросовестным контрагентом, от сдачи этих помещений в аренду (в ходе приготовления к заключению договора с ответчиком истец расторг договоры с прежними арендаторами).
В дополнение можно рассмотреть дело № А32-41814/2016, по которому было вынесено Определение ВС РФ от 17.05.2018 г. № 308-ЭС18-4814 (27). Истец (ООО "Орион") обратился в суд с требованиями к АО "Тандер" (далее - ответчик) о взыскании убытков, вызванных недобросовестным прерыванием переговоров по заключению договора аренды недвижимого имущества, в форме реального ущерба понесенного в связи с приготовлением к заключению договора, в размере 789 495 рублей (расходы по возведению и демонтажу перегородки, проведенные якобы ради подготовки помещения для ответчика), а также расходов, вызванных утратой истцом возможности заключить договор аренды с третьим лицом в период переговоров, в размере 4 645 161, 20 руб. Ответчик же ссылался на отсутствие у менеджера (который вел переписку с истцом около года) полномочий на проведение переговоров по заключению договора аренды, из чего следует, что переговоров не было, происходила лишь переписка о возможности вступления в такие переговоры. Также суд обратил внимание на то, что право собственности на предмет договора возникло у истца позднее начала переговоров, что означает, что ведением переписки о заключении договора до указанной даты истцу не могли быть причинены убытки ввиду отсутствия у него права передавать спорные помещения в аренду, а монтаж и демонтаж до момента регистрации не может находиться в причинно-следственной связи с переговорами, а также на то, что истец не предоставил необходимую информацию о цене аренды и документацию об объекте договора аренды, не направил проект договора. Таким образом, истец до отказа от договора не дал ответчику возможность согласовать все вопросы экономической эффективности будущего договора и соразмерность цены (с получения предложений ответчиком до отказа истцом прошло 8 дней). Суд признал, что именно поведение истца сделало достижение соглашения невозможным. Все судебные инстанции, рассматривавшие дело, справедливо, по мнению ВС, отказали в иске. В этом деле истцу не удалось доказать, что понесенные им убытки на преобразование помещений были связаны именно с нуждами его контрагента, другие решения можно найти в делах № А60-3964/2019 (где ответчик напрямую в переписке попросил истца приобрести оборудование, траты на которое удалось взыскать) и № А63 -3768/2015 (были взысканы затраты на разработку проекта для ответчика).
Мною были приведены два примера, где суды встали на сторону истца, однако около половины дел о возмещении убытков за срыв переговоров заканчиваются тем, что истцам отказывают в удовлетворении их исков.
К тому же, даже в ситуациях, когда требования удовлетворяют, их чаще удовлетворяют в части (в среднем около 20 процентов от требуемой суммы). Такую статистику объясняют сложностью доказывания недобросовестности ответчика, убытков, причинно-следственной связи и иных обстоятельств, зависящих от ситуации, а также трудностями в нахождении баланса между принципами свободы договора (и пользой, которую он дает обороту, когда стороны свободны в выборе из альтернативных вариантов и в выходе из переговоров при потере интереса к договору) и необходимостью привлекать лиц к ответственности за недобросовестность. Критерии для оценки поведения как недобросовестного, как было сказано выше, во многих случаях оценочные. Возможно, их конкретизация в законе, основанная на наработках практики (которая расширила толкование принципа), помогла бы внести определенность. Также стоит установить критерии для разграничения между переговорами и подготовкой к их началу (что было бы полезно в деле № А32-41814/2016), а также между предварительным договором и соглашением о ведении переговоров. Сторонам переговоров, в свою очередь, желательно вести их письменно для упрощения доказывания, а также заключать соглашения о ведении переговоров, в которых можно прописать условия для выхода из переговоров и несения расходов.
Список используемой литературы:
1. Иеринг Р. Culpa in contrahendo, или Возмещение убытков при недействительности или незаключенности договоров // Вестник гражданского права. 2013. N 3. С. 190 - 266.
2. Жужжалов М. Б. Учение Р. фон Иеринга о преддоговорной ответственности: влияние на современность и возможности по применению в будущем (комментарий к русскому переводу работы «Culpa in contrahendo, или возмещение убытков при недействительности или незаключенности договоров») [электронный ресурс] // СПС «КонсультантПлюс».
3. Там же.
4. Величко В. Преддоговорная ответственность во Франции [электронный ресурс] // URL: https://m-logos.ru/img/Tezis M-Logos 23052018 V Velichko.pdf (дата обращения 02.06.2021).
5. Будылин С.Л. Существует ли обязанность вести переговоры добросовестно, или Дело о незапертой двери [электронный ресурс] // URL:
https://zakon.ru/blog/2018/6/14/suschestvuet li obyazannost vesti peregovory dobrosovestno ili delo o nezapertoj dveri (дата обращения 11.06.2021 г.).
6. House of Lords. Judgement 23 January 1992. Case of Walford and Others V Miles and Another [электронный ресурс] // URL: https://www.ius.uzh.ch/dam/icr:0ad63435-bcb7-490f-ab7b-154d9acc497f/Walford%20v.%20Miles.pdf (дата обращения 11.06.2021 г.).
7. Cartwright, J., Hesselink, M.W. Precontractual liability in European Private law. Part of the Common Core of European Private law [электронный ресурс] // URL:
https://www.researchgate.net/publication/254917007 Precontractual liability in European private law (дата обращения 11.06.2021 г.).
8. Будылин С. Преддоговорная ответственность в странах общего права [электронный ресурс] // URL: https://m-logos.ru/img/Tezis M-Logos 23052018 S Budilin2.pdf (дата обращения 11.06.2021 г.).
9. "Гражданский кодекс Франции (Кодекс Наполеона)" от 21.03.1804 [электронный ресурс] // СПС «КонсультантПлюс».
10. Величко В. Преддоговорная ответственность во Франции [электронный ресурс] // URL: https://m-logos.ru/img/Tezis M-Logos 23052018 V Velichko.pdf (дата обращения 02.06.2021).
11. Там же.
12. Entscheidungen des Bundesgerichtshofs in Zivilsachen (BGHZ) том 14, стр. 313,318
13. Фогель В. Преддоговорная ответственность в Германии [электронный ресурс] // URL: https://m-logos.ru/img/Tezis M-Logos 23052018 V Fogel.pdf (дата обращения 02.06.2021).
14. Там же.
15. Там же.
16. Там же.
17. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 24.03.2016 N 7 (ред. от 07.02.2017) "О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств" [электронный ресурс] // СПС «КонсультантПлюс».
18. "Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации (одобрена Советом при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства 7 октября 2009 г.) [электронный ресурс] // СПС «ГАРАНТ».
19. "Гражданский кодекс Российской Федерации (часть первая)" от 30.11.1994 N 51-ФЗ (ред. от 11.06.2021) [электронный ресурс] // СПС «КонсультантПлюс».
20. "Принципы международных коммерческих договоров (Принципы УНИДРУА)" (1994 год) [электронный ресурс] // СПС «КонсультантПлюс».
21. Рудоквас А. Д., Некоторые проблемы применения ст. 431.2 ГК РФ в связи с принципом добросовестности [электронный ресурс] // СПС «КонсультантПлюс».
22. Договорное и обязательственное право (общая часть): постатейный комментарий к статьям 307-453 Гражданского кодекса Российской Федерации / Отв. ред. А.Г. Карапетов. - М.: М-Логос, 2017. С. 961.Там же. 23. Определение от 29 января 2020 г. по делу № А40-98757/2018 [электронный ресурс] // URL: https://sudact.ru/vsrf/doc/hxABD0Pz2BOi/ (дата обращения 19.06.2021).
24. Там же.
25. Постановление от 28 августа 2018 г. по делу № А40-42494/2018 [электронный ресурс] // URL: https://sudact.ru/arbitral/doc/mMe2dwLDK0Wd/ (дата обращения 19.06.2021).
26. Определение Верховного Суда РФ от 22 мая 2018 г. № 305-ЭС18-1723 по делу № А41- 90214/2016 [электронный ресурс] // URL: https://kad.arbitr.ru/Document/Pdf/5f2fefe4-8078-4cfa-b7affe5c96c6ee5d/0b5d9f58-34b4-4bb3-ba29-610e309a9309/A41-90214-2016 20180522 Opredelenie.pdf?isAddStamp=True (дата обращения 19.06.2021).
27. Определение Верховного Суда РФ от 17.05.2018 N 308-ЭС18-4814 по делу N А32-41814/2016 [электронный ресурс] // URL: https://legalacts.ru/sud/opredelenie-verkhovnogo-suda-rf-ot-17052018-n-308-es18-4814-po-delu-n-a32-418142016/ (дата обращения 19.06.2021).
