Понятие «Действие» и общее определение глагола у стоиков и их последователей Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Понятие «действие» и общее определение глагола

У СТОИКОВ И ИХ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ

Резюме. В статье утвереждается, что понятие лрауца, столь важное для лингвистической теории стоиков, никогда не теряло своего исходного значения действия или положения вещей как предмета высказывания. Но в грамматической теории школы Диогена Вавилонского значение этого понятия было сближено со значением инфинитива, а сам инфинитив объявлен исходной глагольной формой. Антипатр Тарсийский выдвинул вперед значение индикатива, включив последний в традиционный для стоиков ряд речевых актов. Наилучшим образом его нововведение отразилось в схолиях Гелиодора на Грамматику Дионисия Фракийца, которые донесли до нас существенные элементы утраченных сочинений о глаголе Аполлония Дискола (вторая треть II в. н. э.) и его предшественника Трюфона (I в. до н. э.).

Ключевые слова: Verb, infinitive, indicative, pragma, paremphasis, deixis, definition, diathesis, stoics, Byzantine scholia.

Нерв философского учения стоиков составляла гносеология и связанные с ней непосредственно области логики. Разочарованные в опытах раскрытия основ бытия, исходя из присущих человеческому сознанию врожденных идей, они рассматривали в качестве сущего (то ov) лишь конкретные вещи, буквально «тела» (та ою^ата), особо подчеркивая своеобразие (лоют^) каждой вещи. В теории языка это их представление получило выражение в особом внимании к местоимениям, часть которых служила прямому указанию (ScT^ic;) на вещь. Вместе с тем они утверждали всеобщую взаимосвязь вещей, каждую из них считали необходимым определять непременно в отношении другой вещи (npoq т1 nwq 8%ov). Важнейший гносеологический вопрос состоял для них в том, как оценивать высказывания о состоянии или движении вещи (cktov)1, в котором ее суть открывалась внешнему взгляду. Они настаивали на том, что выражаемое словами (то A-cktov) обычно составляет лишь идею события или вещи, как верную, так и ложную (Sextus, Adv. math. VIII, 12).

1. Понятие то лрауца как представление о действии или положении дел

Действие или положение дел, составлявшее содержание высказываний, которыми занимались стоики, обычно обозначалось

1 Simpl. In Arist. Categ. 209.10-29 = FDS III Fr. 860.1-25.

Л ^ ГТЧ /-*■ v> v>

словом то прау^а. Термин прау^а получал неизбежно двойственный смысл: наряду с реальным действием он мог обозначать и представление о некоем действии, как и вообще о роде действия. Говоря о понятии прау^а как некоем представлении, необходимо различать, с одной стороны, его трактовку в рамках теории познания, в которой лингвистические наблюдения играли подчиненную роль, и, с другой стороны, его трактовку в специальных философских трудах о языке, где речь шла о семантических аспектах морфологии и синтаксиса. Есть немало работ, затрагивающих понятие прау^а исключительно, или преимущественно, в плане гносеологии, и в то же время трудно назвать какое-либо исследование, где бы систематически было рассмотрено применение этого понятия в собственно лингвистической теории. Осмелимся, однако, утверждать, что и в исследованиях с преимущественно гносеологическим уклоном названное понятие истолковывается часто превратно. Это обстоятельство побуждает нас рассмотрение учения стоиков о словесном определении действия или состояния начать критическим обзором современной литературы о понятии прау^а в стоической теории познания.

Общим для современных исследователей является решительное выдвижение абстрактного значения понятия прау^а как некоего мыслительного образа, так что исходное значение конкретного действия или факта чаще всего даже не упоминается. В ряду шести основных значений понятия прау^а, которые выделил в специальном исследовании Пьер Адо (Hadot 1980: 309-319), этому простейшему значению соответствует, пожалуй, только первое из названных им: «предмет, о котором говорят» (ce dont on parle, le sujet en question). В одном случае, Адо прямо отождествил это понятие с упомянутым выше понятием A,8ktov, т. е. с выражаемым словесно мыслительным образом (Hadot 1980: 313-316). Примерно так же понимает значение термина прау^а у стоиков Инеке Слуйтер (Sluiter 1990: 22).

Хотя и со своими уточнениями, в таком же ключе истолковали интересующее нас понятие Пьер Свиггерс и Альфонс Ваутерс, указав, впрочем, что стоики могли обозначать словом прау^а и некий процесс или положение дел в отличие от материальных объектов (та ою^ата) (Swiggers-Wouters 1996: 131-134). Однако собственное толкование понятия прау^а как мыслительного образа (concept, object of thought) Свиггерс и Ваутерс основывают лишь на двух известных примерах. Первый из этих примеров, казалось бы, самым непосредственным образом свидетельствует о том, что стоики порою отождествляли понятия прау^а и A-cktov:

Лшффег Ss каг то Asysiv той профёреаОаг: профёроутаг p,sv уар а!

фюуш, Аёуетаг Ss та прауцата, а S^ каг Аекта тиу%ат (Diog. Laert.

Vit. Phil. VII, 57)

Высказывать и произносить - тоже вещи разные: произносятся звуки, а высказываются предметы, которые и являются высказываемыми (Диог. Лаэрт. О жизни.., 286).

В приведенном здесь переводе М. Л. Гаспарова сообщение Диогена Лаэртского (первая половина III в. н. э.) передано слово за слово и на долю искушенного читателя оставлен дальнейший разбор

т л л т

специальных терминов прау^ата, Аскта, а равно и тиу%аую, которые использовал Диоген. Между тем общий смысл приведенного высказывания, как и весь спектр значений глагола тиухаую у авторов, отразивших воззрения стоиков, позволяют особым образом истолковать заключительную часть высказывания Диогена. В свете целого ряда свидетельств об учении стоиков представляется очевидным, что Диоген постарался здесь придать предельно контрастное выражение различию между двумя видами речевой деятельности, то Асусгу и то профёрсаВаг. Несомненно, он давал понять, что оба вида речевой деятельности затрагивали нечто материальное, но, если первый заключался в словесном определении наблюдаемых явлений, то второй - лишь в произнесении звуков, пусть и значащих. В конечном же счете, согласно учению, излагаемому Диогеном, подлинные явления (прау^ата) получали словесное выражение, когда в сознании говорящего они становились подобными другим отвлеченным понятиям, выражаемым в слове (Аскта). Греческое каг в приведенном тексте надо понимать не как обычный соединительный союз, но как союз, вводящий сравнение и уподобление. Свиггерс и Ваутерс, кажется, упустили из виду возможность такого понимания приведенного текста.

Различные значения глагола тиухаую словарь ЬБ1 объединяет в две основные семантические группы. Для группы А наиболее характерным являются значения «иметь место», «приключаться», а для группы В характерно выражение более активного действия «обретать что-либо», «достигать цели», причем глагол здесь нередко получает косвенное дополнение в родительном падеже. Именно значения второй группы выступают как основные в текстах, засвидетельствовавших воззрения стоиков на отношение между действительностью и речью. В ряде примеров, уже ранее отмеченных исследователями, говорится о том, как получают словесное обозначение реальные предметы и мыслительные образы. Так у Климента Александрийского (ок. 150-215 г. н. э.), до своего обращения в христианство долгое время преподававшего философию стоиков, сказано: то, что мы произносим, не является домом как неким телом, но лишь бестелесным склоняемым словом, который дом «обретает» [в качестве своего обозначения]2. Выска-

2 Clemens Alex. Stromat. VIII 9, § 26.5, p. 97.6-7 = FDS III Fr. 763.23-25: otiSs yap x^v oraav Asyopsv a®p,a ouaav, aAAa x^v nxroaiv aaropaxov ouaav, ^ oraa xuyxavsi. Cf. Simpl. In Arist Cat., 209.10-14 (Arist. p. 8b25) = FDSIII

зывание Климента, как мы видим, весьма сходно по мысли с приведенным выше высказыванием Диогена Лаэртского.

В других случаях речь идет об общих представлениях, которые получают выражение - и это передано именно глаголом xuyxavw - в именах нарицательных (npoanyopiai)3. Порою речь идет и просто об обретении или получении имен, которые можно понять, как вообще словесные обозначения. Так, в изложении учения Хрисиппа у того же Диогена Лаэртского мы читаем, что чуждые словесной формы представления (9avxaoiai) неразумных существ не получили словесного обозначения: ai 8’ aloyoi ой xcxux^Kaoiv ovo^axoq (Diog. Laert. Vit. Phil. VII, 51 = Long, Sedley 1987: 39a 6). Более сложный случай приводит Секст Эмпирик (кон. II- нач. III в. н. э.): если мыслится одно по отношению к другому, из которых - одно действующее, а другое - страдательное, то понятие [о взаимодействии]

г* Г* 5Л Т Л 5Л С»

будет одно, но будут получены два имени: coxai ^ia ^cv evvoia, ouciv 8’ ovo^axwv xc'u^cxai (Sext. Emp. Adv. Math. IX 240.1-3)4.

В целом все же надо иметь в виду, что мысль стоиков развивалась в русле общих философских споров о соотношении действительности и слова, причем, как можно заключить из некоторых высказываний Секста Эмпирика, характерное для стоиков употребление глагола xuyxavw и образованного от него субстантивированного причастия myxavov было тем общим достоянием, которое стоики делили с Эпикуром (342/41-271/270 г. до н. э.), Стратоном (ок. 350-270 г. до н. э.), придавшим философии Аристотеля особый материалистический крен, и далее и с приверженцами «скепсиса» (Sext. Emp. Adv. math. VIII, 13; 75). Во всех этих учениях действительность представлялась ищущей словесного обозначения, именно к ней как таковой и применялись в первую очередь названные термины.

1.1. О содержании понятия тд прду/ла в отношении к понятию тд wyxavov

Некоторые видные исследователи расценивают как устойчивый элемент воззрений стоиков то обстоятельство, что в ряде примеров глагол xuyxavw и однокоренные с ним слова указывают на связь

Fr. 860.1-5. Лонг и Седли предложили несколько иное толкование выражения nzaasag rvyxavei (Long, Sedley 1987: II 197); ср. толкование понятия nrrnaig в работе Андреаса Шуберта (Schubert 1994: 87, 90).

3 Cf.: Sext. Adv. math. VIII, 80.1-2: nav xs Askxov AsysaOai Ssi, oOsv каг xauxn<; std%£ x^ лpoanyop^a^; Stobaeus, Ecl. I, p. 136, 21 sqq. W (= Long, Sedley 1987: II 181, 30A; SVF I Nr. 65, 19.19-26); Simpl. In Arist. Cat., 32.9.

4 В своем толковании этого места мы следовали почти дословно переводу А. Ф. Лосева (Лосев 1975: 284), но предложенное им в переводе завершение фразы («а составлено оно будет из двух слов») в свете рассмотренных здесь примеров представляется неприемлемым. К двум последним примерам можно прибавить еще один: Simpl. In Arist. Cat. 386, 28-30.

вещи как сущего со склоняемыми частями речи (Frede 1978: 32; Graeser 1978: 84; Long, Sedley 1987: I 201; Sluiter 1990: 22), а Андреас Шуберт высказал при этом мнение, что греческое слово птюоск;, которым в рассматриваемых примерах обозначались склоняемые части речи, следует понимать в первую очередь, как словесно оформленное представление о вещи (cvvon^a) (Schubert 1994: 87, 90)5. В этом контексте слово ruyxavov толкуется исследователями обычно как обозначение самой вещи. Слово это в свою очередь порою выступает в определенной перекличке и даже в тесном сочетании с понятием прау^а, в чем исследователи находят лишнее основание для того, чтобы истолковывать и понятие прау^а как представление, прежде всего, об отдельной вещи, а не о некоем действии или факте. Следует, однако, заметить, что в своей языковой теории стоики не ограничивали применение терминов xuyxavw и ruyxavov склоняемыми частями речи и отнюдь не сводили дело к мыслительному образу некой вещи. Ниже мы приведем примеры, которые это подтверждают. Заслуживает внимания и замечание Карла Барвика относительно того, что само понятие nxwaiq более характерно более характерно для Аристотеля, чем для стоиков, а у Аристотеля оно обозначало, как падежные формы имени, так и модальные и временные формы глагола (Barwick 1957: 46).

Во втором примере Свиггерса и Ваутерса, приведенном ими в подтверждение основного толкования понятия прау^а как мыслительного образа, понятие прау^а выступает в определенном соответствии с понятием xuyxavov. Речь идет о весьма известном месте в сочинении Секта Эмпирика «Против ученых», где автор затрагивает идеи стоиков о преломлении действительности в особой сфере словесных образов. Цитируя Секста, приведем перевод А. Ф. Лосева, где, как представляется, точнее передан буквальный смысл слов Секста, чем в интерпретации Свиггерса и Ваутерса:

(...) О! ало тл<; 2тоа<;, тр^a фацеуог auZuysiv аАА^Аоц, то те an^aivo^evov каг то anpaivov каг то (12.1) Tuy%avov, ®v anpaivov p,ev eivai ^v фю^у, oiov ^v ,,Atov", an^aivo^evov Ss awo то лрауца то йя’ aw^ SnAo'up.evov Kai oS 'лрец p,sv dvтlAapвav6p,£9a тр бретёра лaрuфlaтaц£vou Slavo^а, (...) ruyxavov Ss то £кто<; unoKrip,evov, юалер a'Dт6<; о Atov. (Sext. Adv. math. VIII 11.5-12.7)

(...) Стоики, говорящие, что три (элемента) соединяются вместе: обозначаемое, обозначающее и предмет (то ruyxavov), причем обозначающее есть слово, как, например, слово «Дион». Обозначаемое есть сама вещь, выявляемая словом; и мы ее воспринимаем как установившуюся в нашем разуме... Предмет же есть находящееся вне, как (...) сам Дион (Секст Эмп. Сочинения... I, 153).

Перевод Лосева все же не лишен некоторой двусмысленности. Можно было бы подумать, что переводчик впал в противополож-

5 Этот взгляд находит определенное основание в приведенном выше примере из «Стромат» Климента Александрийского (см. прим. 2).

ную крайность по отношению к позиции Свиггерса и Ваутерса и не усмотрел за понятием то прау^а в тексте Секста ничего иного, кроме явления объективного мира, пусть и воспринятого нашим сознанием. Разумеется, речь идет о восприятии явления в том претворенном виде, в каком оно становится причастным нашему сознанию6. Как бы то ни было, важно отметить, что, обозначая словесно оформленную мысль о явлении, Секст и в этом пассаже, и в ряде других сопровождает понятие прау^а дополнительными определениями. Само по себе это понятие без сопутствующих определений, очевидно, означало именно явление объективного мира. К этой теме мы еще вернемся ниже.

Разбор дальнейшей части параграфа из труда Секста Эмпирика убеждает в том, что, несмотря на сопоставление с понятием ruy%avov, понятие прау^а указывает на содержание целого высказывания о некотором положении дел или о событии. Приравняв сложное понятие an^aivo^cvov прау^а (означаемое дело) к выражаемому словесно представлению (Acktov), Секст говорит, что, по учению стоиков, именно последнее бывает истинным или ложным. И продолжает: и не все выражаемые словом представления одинаковы, но одно недостаточно, а другое - самодовлеюще; и [среди высказываний] от самодовлеющего [типа] так называемое «утверждение», то самое, о котором они же говорят: «утверждение есть то, что истинно или ложно»7. В переводе параграфа, Лонг и Седли дважды передали понятие прау^а словами state of affairs, а выражение an^alv6^cvov прау^а в рассматриваемом месте - the state of affairs signified (Long, Sedley 1987: I 195-196, 33B).

Именно как некое выражаемое звуком «дело» истолковал И. М. Тронский понятие прау^а в этом примере. Отстаивая свое толкование свидетельства Секста, Тронский, между прочим, замечает: «На основании примера с Дионом можно было бы предположить, что под «обозначаемым» разумеется значение отдельного слова, и, несомненно, так это впоследствии и понималось. Однако дважды повторенное слово прау^а и весь конец рассуждения наводят на мысль, что в источнике Секста речь шла не об отдельном слове, а о предложении» (Тронский 1957: 304).

6 Довольно удачно смысл слов Секста передал Эвен Ховдхауген в своем английском переводе этого места: and the thing signified is the specific state of affairs [pragma] indicated thereby and which we apprehend as existing in dependance on our intellect (Hovdhaugen 1982: 43).

7 (...) юапер то an^aivo^evov прауца, каг Asktov, опер dAnOs? ts ywsTai ц yeuSo?. Каг toUto oti koiv®? nav, dAAd то p,ev sAAins?, то Ss айтотеАг?. Каг той айтотеАой? то raAo'Dp.evov d%top,a, опер каг йлоурафо^е? фаагу «d%top,a saTiv о saTiv dAnOs? ц yeUSo?» (Sext. Adv. math. VIII, 12.8-13). В русском переложении этого места мы опирались главным образом на перевод А. Ф. Лосева (1975: 153). Ср. перевод А. А. Столярова: ФРС II.1, 82-83.

Филон Александрийский (20 г. до н. э. - 50 г. н. э.), виднейший представитель иудейской экзегезы и одновременно греческой философской мысли, следовал во многом идеям стоиков, но - не в последнюю очередь в силу своих религиозных воззрений - нередко склонялся к платоновской гносеологии. Понятие прау^а у Филона порою предстает как принадлежащее миру умопостигаемых вещей, и, так или иначе, отделено от материальных вещей (аю^ата), воспринимаемых чувствами. Важно, однако, отметить, что и здесь речь идет о познании сложных явлений, о некотором положении дел, но отнюдь не о единичных вещах. В сочинении «О сновидениях» он говорит: «Мы воспринимаем как солнце человека, практикующего здравый смысл, так как оно освещает тела, а он - дела, отраженные в душе, знание же, которым такой человек обладает, [воспринимаем] как луну.»8. В «Аллегориях » понятие прау^ата применено в этом смысле и самостоятельно, без дополнительных определений (Legum Alleg. III, 50 = I 116.21 Cohn; III,108 = I 131.15 Cohn).

Следует, однако, заметить, что отдельные примеры такого своеобразного употребления понятия прау^а у Филона не дают нам основания считать, что в рамках теории языка и познания этот эллинистический автор мыслил понятие прау^а принадлежащим исключительно сфере абстрактного языкового мышления. В тех же «Аллегориях священных законов» мы находим яркий пример характерного для стоиков двоякого применения этого понятия к предметам и явлениям материального мира, с одной стороны, и к образам языкового сознания - с другой.

Филон приводит мнение философов, что «были мудрые мужи, впервые установившие имена для [всякого рода] предметов»: сгуаг аофойд тойд прютоид хоТд прау^ааг ха оуо^аха Всутад (Philo, Legum alleg. 2, 15 = I 81.21-22 Cohn). Но, замечает Филон, при наличии многих установителей имен возникли бы разные имена для одних и тех же вещей. Полагая вслед за Моисеем, что первого человека следует считать и началом человеческой речи (ар%Л той 81а-АсусаВаг), Филон заявляет: «Установление от одного человека помогает соответствию [слов] «предмету» (прау^ахг) и тому, чтобы для всякого здесь был один и то же знак сущей вещи или означаемого образа» (той xuy%avovxog ц той ап^агуо^суои)9.

Как и Филон, Плутарх (ок. 46-119/127 гг. н. э.) развивает нередко идеи стоиков, сохраняя общий план платоновской философии. В его сочинении «Против Колота», an^alv6^8v0v прау^а стоиков превращается в средоточие познавательной деятельности и

8 Tov p,sv yap 9pov^as®<; аак^х^у unoAap,pavop,sv ^Aiov, snsiS^nsp o xoi^ aropaaiv, o Ss тоц ката yux^v npaypaaiv s^naps%si фю<;, x^v Ss лalSs^av, ^ Ksxp^xai, asA^vnv... (Philo, De somniis II 134.1-4 = iIi 262.25-28 Wendl.)

9 svo<; Ss ^siAsv ^ 9sai<; ^app-oxxsiv тф npay^axi, Kai тойт’ sivai aup-PoAov anaai xo awo той xuyxavovxo^ ^ той an^aivo^svou (Philo, Legum alleg. 2, 15-

16 = I 82.2-4 Cohn).

внутренней жизни человека, как разумного общественного существа. Подобно скептикам, позицию которых выразил Секст Эмпирик, Колот, ученик Эпикура, отрицал самостоятельное значение особой сферы языкового сознания. Плутарх так оценил эту позицию:

та<; фюуа^ каг та Tuy^avovTa p,ovov anoAinovTS^, та Ss p,STa^5 an^aivo^sva лрауцата, Si’ ®v ywovTai p,aO^asi<; SiSaaKaAiai npoA^ysi<; vo^asi^ opp,ai auyKaTaOsasi^, to napanav ouS’ sivai AeyovTS^ (Plut. Adv. Colotem lll9F-1120A)

(Вы), оставляющие лишь (артикулируемые) звуки и материальные предметы и полностью отрицающие существование находящихся между ними предметов в словесной форме, посредством которых осуществляются все формы познания, обучения, постижения, мысли, внутреннего побуждения, согласия.

Хотя в последнем примере понятие прау^а и сопоставляется некоторым образом с понятием ruyxavov, оно явно указывает на некоторое действие или состояние, хотя и в виде мыслительных образов. Заметим, что в своем переводе приведенного здесь места из сочинения Плутарха А. А. Лонг и Д. Н. Седли передают выражение та... ^ста^и an^aivo^cva прау^ата, как the intermediate states of affairs signified (буквально: промежуточное означаемое положение дел) (Long, Sedley 1987: I 100-101, 19K).

1.2. О двояком смысле понятия жрау/ла в учении стоиков

Последовательные приверженцы стоического учения, видевшие в материальных вещах подлинно сущее, не были склонны решительно разделять чувственное восприятие явлений материального мира, с одной стороны, и работу языкового сознания с отвлеченными образами, с другой стороны. Понятие прау^а в исходном значении положения дел или события, т. е. явления материального мира, для них было столь же важно, как и обозначаемый тем же словом, но обычно с дополнительными определениями, отвлеченный образ языкового сознания. Причем в обоих случаях, как можно заключить на основе приведенных выше примеров, речь шла не столько об отдельной вещи или ее идее, сколько о реальном или отраженном в человеческом сознании событии либо положении вещей, которые выражались фразой.

Обратимся еще раз к рассмотренному выше примеру из 8-й

книги «Против ученых» Секста Эмпирика. Применяя сложное поняЛ Т л л т

тие то on^alvo^8vov прау^а и приравнивая его к то Acktov, как мыслительному образу, получающему словесное оформление, Секст отмечает, что содержание понятия тО an^alv0^8vov прау^а по учению стоиков следует отнести к «бестелесному», тогда как сам по себе звук, несущий определенное значение, и реальный предмет

суть «тела»10. Можно сказать, что понятием то прау^а в сочетании с определением an^aivo^cvov был означен переход реального действия или события в сферу языкового сознания, где действие или событие утрачивало свою материальную природу.

Уже приведенный пример употребления выражения та an^aivo^cva прау^ата в сходном значении у Плутарха убеждает в том, что выражение то an^aivo^cvov прау^а составляло принадлежность устойчивого понятийного словаря стоиков. Но дополнительные определения к понятию прау^а, придававшие ему такое же значение, могли разнообразиться. Как истинный скептик, Секст решительно отрицает в другом параграфе значение особой сферы языкового мышления, знаком которой у стоиков служило, прежде всего, понятие AcKrov, а вместе с тем отвергает и всякие критерии истинности и ложности высказываний. Хотя и отбросив понятие Acraov в качестве предмета высказывания, Секст вместе с тем внимательно разбирает значение глагола Асую, как выражающего сам акт высказывания. Здесь он вновь приводит определение стоиков, где применено понятие прау^а, но на этот раз дополняет последнее прилагательным voov/usvov, которое указывает на новое качество некоего действия или положения дел, а именно, как воспринятого или претворенного нашим сознанием:

Лёуегу yap sgti, ка9ю<; a'Dтo^ фаагу o^ ало тл<; 2тоа<;, то t^v той voou^evou лрауцато^ anpavTiK^v лрофёреаОаг фюу^у (Sext. Emp. Adv. math. VIII, 80.4-7)

Как заявляют сами стоики, говорить значит произнести звук, обозначающий мыслимую вещь.

Как было отмечено выше, у Филона Александрийского понятие прау^а служит, как обозначению реальных предметов и дел, так и обозначению деятельности самого нашего сознания, но во втором случае оно может дополняться специальным указанием на человеческое сознание: ката yu%^v прау^ата11. Следует, однако, отметить, что в примерах более строгой передачи собственно

V> Л т

стоических воззрений, где приводится понятие Acktov в качестве элемента исключительно языкового мышления, понятие прау^а никогда ему не уподобляется, если не снабжено дополнительными определениями, придающими ему особый смысл.

10 TOwrov Ss 8ш p,sv sivai alpaca, raOansp ^v фю^у rai то ruyxavov, sv Ss aa®p,aTOv, ©ansp то an^aivo^svov лрауря, rai Asкт6v... (Sext. Adv. math. VIII, 12). См. перевод А. Ф. Лосева (1975: 153): «Из этих элементов два телесны, именно звуковое обозначение и предмет, одно же бестелесно, именно обозначаемая вещь и словесно выраженное (Asraov)...»

11 См. прим. 8.

2. Понятие прау^а как выражение общей идеи о действии или состоянии в зрелой лингвистической теории стоиков

Между тем в ходе эволюции собственно лингвистической теории у стоиков понятие прау^а получило совершенно особое значение, а именно, значение общей идеи о некотором действии безотносительно к субъекту действия и каким бы то ни было сопутствующим обстоятельствам. Такой общей идее, по мысли стоиков, соответствовала форма инфинитива. Однако сама отвлеченная идея действия лишь с течением времени заняла важное место в учении стоиков, и, насколько позволяют судить дошедшие до нас свидетельства, первоначально ее связывали лишь с формой инфинитива и лишь позднее стали выражать понятием прау^а без дополнительных определений. В конечном счете, прау^а и обозначение инфинитива аларффатоу превратились во взаимодополняющие понятия, так что оказывалось возможным в известном смысле замещать одно другим. Исследователи уже отмечали результаты этого процесса, но, насколько можно судить, никто до сих пор не проследил ни эволюцию понятия прау^а в грамматической теории стоиков, ни историю рождения своеобразного термина апарс^фатоу, в паре с которым оказалось интересующее нас понятие.

Похоже, что у ранних стоиков понятие прау^а применялось преимущественно в значении реального действия. Как следует из сообщения Диогена Лаэртского, именно в таком значении применил его Хрисипп (ок. 280- ок. 207 г. до н. э.) в суждении о том, что есть «описание» в отличие от строгого определения, которым должна была передаваться непосредственно сущность той или иной вещи. По словам Хрисиппа, описание есть высказывание, лишь в общем смысле вводящее в предмет того или иного дела (сц та прау^ата), либо оно есть определение, упрощенно представляющее значение настоящего определения12. Как свидетельствует тот же Диоген Лаэртский, в учении Хрисиппа о речевых актах, где высказывание и действие составляли единое целое, понятием прау^а определялась принадлежность каждого рассматриваемого высказывания к категории именно таких речевых актов (Б^. ЬаеЛ. Уи. рНИ. VII, 66-67).

2.1. О происхождении греческого обозначения инфинитива апарё/лфатоу

Хрисипп положил основу в то же время и для анализа различных способов словесной передачи действия, который побудил его последователей особо выделить общее представление о действии того или иного рода, теснейшим образом связав с ним, в конце

12 Б^. ЬаеП. УН. рНИ VII 60: Оро<; 8е еотгу.., Хриошло^ £У тф Перг

орюу, 18юи алоЗооц. йлоураф^ 8ё еатг Лоуо<; тш;ю8ю<; егоауюу ец та

» ?л ег с л т »

лрауцата, ^ оро<; аллоиотероу т^у тои орои Зшарау лроаеупуеур,еуо<;.

концов, понятие прау^а. Особенно интересен для нас следующий пример семантического анализа высказываний у Хрисиппа. В развитие дискуссии со Стесагором по разным вопросам языка и теории суждений, Хрисипп написал трактат в двух книгах о дополнительном смысле высказываний: «Псрг парс^фаосюд прод Sxnoayopav В» (Diog. Laert, Vit. phil. VII 192.4; cf. l94.2; 197.15). О значении понятия парс^фаагд в творчестве Хрисиппа можно судить, как полагает Жан Лалло, по параграфу в комментарии Симпликия на «Категории» Аристотеля, где речь идет о высказываниях об отсутвии чего либо у кого-либо, буквально о лишенности в отношении чего-либо (ахсрпогд), в которых неявно указывается на некоторый обычай, нарушенный отсутствием чего-либо (Lallot 2003: 27: ср.: Simpl. In Arist. Cat. 395.8-22 Kalbf. = SVF II Nr. 177, 51.15-30)13. В отрывке, связанном с именем Хрисиппа, такое указание обозначено в одном случае существительным парс^фаагд, а в другом - глаголом парс^-фагую. Сам род лишенности, представленной в рассматриваемых высказываниях, Хрисипп называл относящимся к обыкновению: (ахсрпогд) ^v Хрйошпод 80iK^v ка^сг) (Simpl. In Arist. Cat. 395.10).

Дальнейшее развитие идей Хрисиппа в русле стоической философии можно усмотреть в известном сочинении Дионисия Галикарнасского (жил в Риме с 29 по 7 г. до н. э.) «О соединении слов». Этот написанный в оригинальной манере трактат по риторике содержит важные сведения о грамматических учениях, извлеченные из разнообразных источников. Для нас представляет особый интерес содержащийся в нем раздел о стилистике применения различных частей речи, где, по собственным его словам, Дионисий учел главным образом труды стоиков, и в первую очередь, две книги под заглавием «О сочетании частей речи», которые оставил Хрисипп (Dion. Hal. Comp. 22.3-23.1). Дионисий использует причастие действительного залога парс^фагуоу, говоря о выборе, который должен сделать оратор: глагольные формы, указывающие на какие различия времени, следует ему применить (каг погад парс^фагуоута бшфорад %povwv) (Ibid. 29.10-11). Только у Дионисия встречаем мы общее обозначение спрягаемых форм глагола паре/лфатжа, в то время как формы самого инфинитива у Диогена названы апарс^фаха (Ibid. 26.15). Последний пример не оставляет сомнений в том, что ставшее привычным для нас греческое обозначение инфинитива апа-р8^фаxоv (буквально: непоказательное, т. е. лишенное обычных акциденций) некогда возникло как плод размышлений над семантикой личных форм глагола14. Ниже мы, однако, увидим (§ 3.1.1), что это слово лишь с течением времени утвердилось в качестве специального термина именно для форм глагола.

13 Cf. Ibid. 581.8-22 Kalbf. (=SVF II Nr. 177, 51.15-30).

14 Ср. сходную мысль у Франсуазы Кожоль-Заславски (Caujolle-Zaslawsky 1978: 439).

Причастие парффаТуоу и субстантивированное прилагалатель-ное та парффатгка, применные Дионисием Галикарнасским для указания на обычные грамматические акциденции, наводят на мысль, что и у Хрисиппа они не ограничивались значением неявного указания. Мы знаем, что в своей теории языка Хрисипп не обходил вниманием морфологию15, но, несомненно, разнообразные семантические дефиниции у него преобладали. Анализ словесного обозначения конкретных действий, состояний и фактов побуждал принимать в расчет множество привходящих обстоятельств; думается, именно по этой причине уже у Хрисиппа такое значение получило понятие парс^фаоц. Но, чем тщательнее проводился анализ словесного обозначения многообразных привходящих обстоятельств, в том числе и таких, которые могли быть переданы в грамматических формах, тем отчетливее выступала возможность словесного выражения отвлеченного представления о вещи или действии того или иного рода. Так, очевидно, и возникло обозначение инфинитива апарс^фатоу.

К этому добавим, что со временем, подобно специализации термина апарс^фатоу, применение существительного парс^фаогд и однокоренных с ним слов в грамматической теории стало более дифференцированным. Таково мнение Лалло, который особо остановился на случаях употребления глагола парффагую, существительного парс^фаогд и прилагательного парс^фатгкод в грамматических трудах Аполлония Дискола. По наблюдениям Лалло, эти термины выражали непрямое указание на грамматические акциденции, такие как число, род, лицо, время, лексическое значения наречия, модальность и т. д. (Ьа11о1 2003: 28-29). Опыт воссоздания собственно стоических представлений, связанных с терминами парс^фаогд и парффагусгу, предложила Кожоль-Заславски. Однако она использовала лишь единичные конкретные примеры из того же Аполлония Дискола. Отправляясь от них, она повторила ходячее определение понятия парс^фаогд, как указания на некоторое подразумеваемое содержание высказывания (Caujo11e-Zas1awsky 1978: 437). Отметила она и особый случай двойственного указания, затемняющего прямой смыл слов (ср.: Аро11. Dysc. Бум. 94.7-95.1)16. Но едва ли оправдано у нее дальнейшее расширительное толкование понятия парс^фаогд как указания на исконную многозначность слов.

15 Cm. Varro De ling. lat. VI l, p. 57.6-11; X 59, p. 186.15-20 Goetz-Shoell; p. 82 Taylor.

6 См. там же (Caujolle-Zaslawsky 1978: 438) и сходное наблюдение Лалло (Lallot 2003: 27).

2.2. Инфинитив как исходная форма глагола в учении Диогена Вавилонского и его последователей. Наделение понятия прду/ла значением инфинитива

Для философа, писавшего по-гречески, было естественным, говоря о действиях и фактах в общем смысле, представлять таковые с помощью инфинитива с артиклем, что не мешало применять к ним и понятие прау^а. Так поступил Аристотель в своем рассуждении о соответствии действительных фактов утвердительным или отрицательным высказываниям17. Но применение понятия прау^а в связи с таким указанием на род действия или факт было не столь уж частым и, например, у того же Аристотеля больше нигде не встречается. В отношении же стоиков II в. до н. э. можно утверждать, что, выдвинув инфинитив в качестве простейшей в семантическом плане и в этом смысле исходной формы глагола, они начали сознательно отождествлять содержание понятия прау^а со значением глагола в форме инфинитива.

Первым в этом ряду, очевидно, следует назвать Диогена Вавилонского (ок. 230-150 г. до н. э.), ученика Хрисиппа. В своем сочинении о речи Псрг наряду с темами значащего звука и

артикуляции он затронул, как свидетельствует Диоген Лаэртский, и тему частей речи (Б^. Ьаей. Уи. рНИ. VII, 57; ср. 55)18. Из Диоге-нова определения понятия «глагол» (р^а) следует, что глагол, взятый сам по себе в качестве инструмента речевой деятельности, мыслился Диогеном Вавилонским в форме инфинитива, а глагол в любой форме спряжения воспринимался им уже в логическом плане, т. е. в функции предиката. У Диогена Лаэртского выражено это так:

глагол же есть часть речи, обозначающая несвязанный предикат, как (утверждает) Диоген (Diog. ЬаеП. УН. ркй. VII, 58.4: р^ца 8ё £ат1 цёро<; Аоуои апцагуоу аа^Оетоу катщбрпца, о Аюуеуп?).

Во II в. н. э. грамматик Аполлоний Дискол в свою очередь указывал на то, что стоики называют инфинитив словом «глагол», глаголы же в личной форме, требующие в предложении подлежащего в номинативе, какие он приводит в качестве примера, называют «предикатом» или «согласованным сказуемым».

17 Arist. Cat. I2bl2-l6 : (...) yap лохе ^ кахафаоц лро<; x^v алофаагу

avxfcsixai, oiov то ка6цта1 хф об ка6цта1, ошю каг то йф’ SKaxepov лрауца avxtesixai, то каО^аОаг хф каО^аОаг (Ср. перевод А. В. Кубицкого в ред.

З. Н. Микеладзе (Арист. Категории, 82): «как утверждение противолежит отрицанию (например, «он сидит» - «он не сидит»), так и действие, подпадающее под утверждение, противолежит действию, подпадающему под отрицание: сидение - несидению»). Ср. толкование этого места у Свиггерса и Ваутерса (Swiggers, Wouters 1996: 134).

18 См. Hagius (1979: ll7).

81 уе каг о! ало тл<; 2тоа<; айто (/. е. аларецфатоу) цеу каАойаг р^ца, то 8е жертагеI ^ урафЕ1 катпуорпца ^ айц^аца19. (Аро11. Dysc. Буш. 43.11-12)

Коль скоро общая идея некоторого действия стала отправной в семантическом анализе форм глагола, то не только инфинитив стал рассматриваться в качестве основополагающей глагольной формы, так сказать, глагола самого по себе, но постепенно и понятие прау^а стало восприниматься преимущественно как выражение общей идеи некоторого действия или состояния. Если Диоген Вавилонский определял смысл понятия «глагол» как предикат, не привязанный к конкретному субъекту, то в кругу его ученика и земляка Аполлодора из Селевкии20 было принято определять уже сам предикат как идею действия или состояния, сообразованную с одним лицом или предметом, либо с несколькими лицами или предметами; и эта идея выражалась понятием прау^а:

£отг о£ то катщорпца то ката тгуо<; ауореиоцеуо^ ^ лрауца ашхакхоу л£p^ хгуо<; ^ хгуюу, юд о! лерг АлоИоЗюроу фаагу, ^ Аектоу

19 Смысл термина оь^ва^а принято в кратком выражении передавать словами «полный предикат», «событийный предикат» либо «акциденция» (LSJ, FDS III Fr. 860.5 (1069), Тронский 1957: 306). Но эти выражения и термины слабо согласуются с характерным для словаря стоиков значением однокоренного глагола оицваыт. У Секста Эмпирика мы находим хорошее объяснение того, какой смысл стоики вкладывали в этот глагол, а с ним и в существительное ойрваца: каг 8s то ©piapevov тойто а^юца, то “ошо? ка9пта1” ц „ото? л£ршат£г”, тот£ фао^ ainQs? unap%£iv 6таv тф ш;б T^v 8£t^iv лштоvтl ou^PeP^k^ тб катпуорпца, oiov тб ка9^о9а1 ц то л£ршат£™ (Sext. Adv math. VllI, 100). Наиболее верно, как представляется, передал смысл высказывания Секста Эмпирика А. Ф. Лосев (1975: 169): «Итак, они говорят, что определенное утверждение, например “Такой-то сидит” или “такой-то гуляет”, бывает, очевидно, тогда истинным, когда с фактом, попадающим под указание, согласуется сказуемое, например “сидеть” или “гулять”». Как и Секст, автор русского перевода смело соединил понятие «предикат» и форму инфинитива, возможно, помня выражение, содержащееся у Диогена Лаэртского: aauv0£TOV катпуорпца. Однако слово «факт» следовало бы исключить из перевода или заменить словами «действующее лицо», «субъект». На приведенный здесь пассаж особо пристальное внимание обратил Урс Эгли и предложил свой довольно удачный перевод (Egli 1987: ll9): «(...) if the predicate applies to the individual, which is assigned to the definite article». Ср. перевод Лонга и Седли (Long, Sedley 1987: I 204, 34 I) и толкование понятия ойцваца в работах Брейе (Brehier 1962: 21), Нухельманса (Nuchelmans 1973: 58) и Аннели Лухтала (Luhtala 1990: 25).

20 Относительно принадлежности этого определения именно школе Аполлодора из Севлевкии последней высказалась М.-О. Гуле-Г азе (Goulet-Gaze 2003: 140).

ёХктёс, аиухакхоу орО^ лхюаег прос а^гюцахос уёуеагу. (Б^. ЬаеП. УН. рНИ VII, 64 = SvF II Кг. 183, 59.12-15)21.

3. Древнейшее и новое толкование понятия прау^а в источниках Аполлония Дискола

Из обширного творческого наследия Аполлония Дискола до нас дошли, как известно, четыре грамматических трактата: «О местоимении», «О союзах», «О наречиях» и «Синтаксис»22. Если в последнем своем сочинении, наиболее зрелом и известном, Аполлоний дал полный простор своей творческой мысли, то в трех более ранних специальных трудах нетрудно заметить сильную зависимость Аполлония от трудов предшественников. Исследователи, как представляется, не обращали до сих пор достаточного внимания на это обстоятельство. Аполлоний сам называет свои непосредственные источники. Из их числа следует упомянуть александрийского грамматика I в. до н. э. Трифона23 и самого основоположника грамматической науки в Александрии Аристарха (ок. 216- ок. 144 г. до н. э.); интересны для нас, кроме того, жившие уже в эпоху империи Хаброн ('АРрюу) и Дракон (Аракюу). Но непосредственные предшественники Аполлония в свою очередь опирались на подчас весьма солидную традицию, что проявилось у самого Аполлония не только в определенных формулировках, но и в особом наборе лексических средств. Так оказывается возможным очертить круг исходных источников отдельных идей и положений, содержащихся в его сочинениях.

21 В своем переводе сообщения Диогена Лаэртского, включенного в свод фрагментов стоиков Ханса фон Арнима, А. А. Столяров предпочел отказаться от непосредственной передачи греческого лрауца: «Предикат - то, что высказывается о чем-то, или то, что синтаксически связывается с одной или многими вещами (по определению сторонников Аполлодора), или неполный «лектон», в синтаксическом соединении с субъектом образующий высказывание» (ФРС II. 1, 183, с. 97). Очевидно, его осторожность была вызвана примером неудачного опыта М. Л. Гаспарова: «Сказуемое - это то, что говорится о чем-то, или же (по определению школы Аполлодора) вещь, связанная с какой-то или какими-то другими.» (Диог. Лаэр. О жизни... с. 288). Не более удачным представляется здесь и перевод Лонга и Седли: «A predicate is what is asserted of something, or a state of affairs attachable to something or some things, as Apollodorus says, or an incomplete sayable attachable to a nominative case for generating a proposition» (Long, Sedley 1987: I 197, 33G).

22 См. несколько устаревший, но подробный комментарий А. В. Добиаша (1882) на русском языке к этому сочинению. Лучший обзор всего творчества Аполлония до сих пор представляет работа Эгжера (Egger 1854); весьма ценен краткий обзор Дэвида Бланка (Blank 1993).

23 См. цитаты из сочинений Трифона у Аполлония, собранные де Вель-зеном (de Velsen 1853) и наблюдения Ди Бенедетто (Di Benedetto 1990: 3l).

3.1. Косвенные свидетельства Аполлония Дискола о понятии прду/ла в учении стоиков ранее середины II в. до н. э.

В довольно раннем сочинении Аполлония «О местоимении», как и в более позднем «О союзах»24, понятие прау^а оказывается всюду неизменно связанным с представлением о глаголе в личной форме. Более того, в двух случаях, где влияние древнейшей стоической традиции особенно заметно, понятие прау^а выражает представление о некотором конкретном положении дел. Так, в начальной части «О местоимении» сказано, что, соединяя в одном понятии «артикль» собственно артикли и местоимения, «приверженцы Стои лишь используют одно и то же имя, но не имеют в виду настоящее положение дел»:

(...) о! ало тп<; 2тоа<; айто p,ovov хф айтф ovo^axi npoaKsxpn^svoi slaiv, ouksxi Ss каг тф npay^axi (Apoll. Dysc. Pron. 9.1-2).

Похоже, что Аполлонию было известно, как именно стоики изображали это реальное положение дел, и не исключено, что понятие прау^а в названом значении было применено им под влиянием словоупотребления ранних стоиков. Немного ниже в том же параграфе (Ibid. 9.9) употреблено сравнительно редкое (оно отсутствует, к примеру, в сочинениях Аристотеля), но прочно укорененное в стоической традиции слово акоАои01а, обозначавшее некую последовательность, а вместе с тем и следствие или соответствие25. Диоген Лаэртский вполне определенно свидетельствует, что Хрисипп широко применял, по крайней мере, глагол акоАоиВсю и наречие акоАоиВюд26, а возможно, и субстантивированное причастие то

24 Исследование, перевод и комментарий этих сочинений выполнены Ф. Бранденбургом (Brandenburg 2005) и К. Далимье (Dalimier 2001); ср. новейшую работу А. Шмидхаузера (Schmidhauser 2009: 167-180).

25 См., например: Alex. Aphr. De fato , 206.2 (= Long, Sedley 1987: II 387388, 62 I; SVF II Nr. 1002, 295.24); Sext. Adv. Math. VIII 276.3 (= Long, Sedley 1987: II 319, 53 T; SVF II Nr. 223, 74.7).

26 Diog. Laert. Vit. Phil. VII, 71.1-5: T®v S’ ой% anArov a^iropdxrov auvn^^evov

p,sv saxiv, o Хриашло^ ev тац АшАекикац 9nai каг Aioysvn? ev xp

AiaAeKxiKn т£%уп, то auvsaxo<; Sia той si а^аяткой auvSsapou. ’EnayysAAsxai S’ o auvSsa^o^ оито^ aKoAouOsiv то Ss'Dxspov тф лрютю, oiov Ei щера son, (p&gson (=Long, Sedley 1987: II 209, 35 A l; sVfII Nr. 207, 68.12-17). Ср. перевод М. Л. Гаспарова: Среди непростых суждений условное суждение образуется союзом «если», который означает, что второе суждение следует из первого, например: «Если стоит день, то светло». (Так пишут Хрисипп в «Диалектике» и Диоген в «Учебнике диалектики».) (Диог. Лаэрт. О жизни.., с. 290). Diog. Laert. Vit. Phil. VII, 89.1-4: Ouaiv Ss Хрйашло^ p,sv ё^акойа, ^ акоАойОю^ Ssi Znv, x^v те ^iv^v каг x^v avOpronvnv: o Ss KAsavOn? x^v ^iv^v p,ovnv SKSs%sxai 9^aiv, ^ aKoAouOsiv Ssi, o'DкSxl Ss каг x^v ёлг цЁрои^. Ср. перевод: Природу, в согласии с которой следует жить, Хрисипп имеет в виду как общую, так и

aKoAouBov, которым обозначалось логическое следствие27. Диоген приписывает Хрисиппу и сочинение, главная тема которого выражена словом aKoAouBov: Прод то ncpi aKoAouBwv (К вопросу о следствиях) (Diog. Laert. Vit. Phil. VII, 191)

Не лишено значения и то обстоятельство, что Дионисий Галикарнасский неоднократно употребил слово aKoAouBia в своем сочинении «О соединении слов». Правда, сделал это он, характеризуя прозу строгого, простого стиля на примере языка Фукидида, с одной стороны, и прозу, включавшую повторяющиеся ритмы, какую применял Демосфен, с другой стороны (Dion. Hal. Comp. 98.23; lll.l3; 125.17). Можно было бы предположить здесь влияние теоретиков риторики. Но оно, по сути дела, не обнаруживается. Первый пример употребления этого слова у теоретиков риторики дает учебник Элия Теона, написанный много позднее сочинения Дионисия (Ael. Th. Prog. 74.29). В то же время благодаря свидетельству, оставленному самим Дионисием, мы знаем, что он основательно познакомился с сочинением Хрисиппа о соединении частей речи ncpi трд ouvrn^cwg twv tou Aoyou ^cpwv, где части речи были рассмотрены в плане философской логики (Dion. Hal. De comp. 22.ll-l7). Заслуживает внимания и то, что у Филона Александрийского, испытавшего глубокое влияние учения стоиков и применявшего лексику, порою поразительно близкую лексике Дионисия Галикарнасского, младшим современником которого он был, мы встречаем около полусотни примеров применения слова aKoAouBia в разных контекстах28.

3.1.1. Применение определения апарё^фагод и производных от него слов как критерий для датировки источников Аполлония. Еще один след древней стоической традиции в рассматриваемом месте у Аполлония представляет определение аларффатод, примененное к совсем иной грамматической категории, нежели инфинитив, а именно, в отношении морфологического выражения рода у местоимений. Случай этот тем более достоин внимания, что прилагательное аларффатод включено в общее определение местоимения:

'Opiaxsov ow x^v dvxrovupiav As^iv dvx’ ovop,axo<; npoaronrov

©piapivrov napaaxaxiK^v, Sid9opov каха x^v nxroaiv каг dpiO^ov, oxs каг yevou^ saxi Kaxa x^v 9®v^v dnap£p,9axo<; (Apoll. Dysc. Pron. 9.ll-l3)

собственную человеческую, Клеанф — только общую, не добавляя к ней никакой частной (Диог. Лаэрт. О жизни.., с. 296).

27 Diog. Laert. Vit. Phil. VII, 74 passim. (= Long, Sedley 1987: II 210, 35 A7)

28 См. один из этих примеров: SVF III Nr. 7, 4.17 (Philo, Deplantatione 49.5 = II 134.20-21 Wendl.): то ydp droAo^g фйаєю^ ia%uaai Z'nv s'uSaip^a^ тєАо<; sinov oi np®TOi. («ведь быть способным жить в соответствии с природой есть предел счастья, говорили первейшие <из мужей>»).

Следует так определять местоимение: слово, вместо имени указывающее на определяемые лица, различным (т. е. нерегулярным) образом склоняемое по падежам и числам, причем нередко по своей форме ничего не говорящее о роде.

В своем дальнейшем обосновании тезиса о том, что греческие местоимения не имеют строгого склонения, Аполлоний почти дословно приводит последнюю часть определения, которая нас особенно интересует: Прооксгтаг 8с (к этому добавляется): «отс каг ката усуоид сгогу апарс^фатог» (Аро11. Dysc. Ргоп. 11.23). То, как он включает часть общего тезиса в свое изложение, а затем ее комментирует, несомненно, свидетельствует о том, что формулировка была заимствована из весьма авторитетного источника. Ее содержание Аполлоний истолковывает таким образом, что о собственно морфологическом выражении рода можно говорить лишь применительно к той категории производных (парауюуог), по его определению, форм греческих местоимений, которые имели характер притяжательных.

Вернувшись к той же теме ниже (17.12-14), Аполлоний уточняет, что не только притяжательные местоимения (а! той кт^атод), но и широкоупотребительные (ои^Всгд) простые исходные формы (а! прютотипог) в третьем лице, такие как айтод (сам) и сксгуод (тот), получают морфологическое выражение рода, но в первом и втором лице простые формы не указывают на род: а! 8с прютотипог

Л.** > С* * т 9 Т т~\ ^ V-»

ката прютоу каг оситсроу усуоид апарффатог. В дальнейшей части трактата Аполлоний еще более расширяет конкретное содержание рассматриваемого определения. Развивая свои наблюдения об отличии определительного местоимения айтод (сам) от указательных местоимений ойтод (этот), сксТуод (тот), он уже отмечает, что первое отличается от прочих не только формой третьего лица, поскольку другие - определенно, о! (себе) и в (себя) - не указывают на род своей формой, а это местоимение показывает род, но и в силу того, что сочетается с (простыми формами местоимений) в первом и втором лице29.

В известных нам греческих грамматических текстах пример подобного употребления прилагательного апарс^фатод мы встречаем лишь один раз в схолиях Гелиодора к Грамматике Дионисия Фракийца. Речь идет о варианте положения, которое приведено в двух первых из рассмотренных нами примеров: оно начинается тем же союзом отс, и его содержание составляет факультативное выражение рода в формах местоимений. По своему содержанию параграф схолий очень близок последнему из рассмотренных нами

29 Ой цоуоу 8е Згаффег тюу ката то тргтоу фюур, ^ а! цеу аларецфатог у£Уои<; 8га тл<; фюу^, (ог уар каг ё), л 8е каг 8га тл<; фюул<; у£Уои<; еатг лараататгк^, аМ/ ^ каг лрютю каг 8еит£рю аиутаааетаг, а! 8е ой (Аро11. Dysc. Ргоп. 61.912). ^

примеров. Здесь приведены те же возвратные местоимения, которые рассматривались как указывающие на лицо путем анафоры: i (сам), oi (себе), в (себя). Последние два местоимения, однако, предварены родственной формой в генитиве ой (= лат. sui) 0. Затем разбираются простые начальные формы (а! прютотипог) и производные (парауюуог). Можно было бы подумать о заимствовании из трактата Аполлония, но, скорее, речь должна идти об общем источнике, возможно, трактате Трифона о местоимении, в котором был приведен материал еще более древнего текста.

У самого Аполлония, в том же трактате «О местоимении», мы находим пример применения определения апарффатос; к еще одной категории стоической грамматики, а именно, к свойству местоимений указывать непосредственно на сущее (SeT^ic;). Аполлоний следующим образом выражает отсутствие этого свойства у имен в противоположность местоимениям: та ovo^arn 8otiv

аларффата, а! §8 avTWVu^iai eiai параотатш (Apoll. Dysc.

De pron. 32.10-12). В трех других сочинениях Аполлония термин апарффатос; применен уже исключительно к инфинитиву или к тем синтаксическим отношениям, которыми было обусловлено его употребление. Напрашивается вывод, что в трактате «О местоимении» оставили след грамматические теории того раннего периода, когда применение термина апарффатос; еще не было ограничено сферой глагола. Вероятно, что к тому же времени относится и употребление понятия прау^а в качестве обозначения некоего положения дел в первом из параграфов, где слово апаре^фатод применено в отношении обозначения рода у местоимений.

Не лишено значения и то обстоятельство, что в трактате «О союзах», где мы находим другой пример понятия прау^а в качестве обозначения конкретного положения дел, применение определения апаре^фатод в отношении инфинитива еще не так четко очерчено. В одном случае это определение отнесено в целом к высказыванию (фраокд) с инфинитивом в основе, которое по нормам языка Гомера, как говорит Аполлоний, могло быть понято в качестве выражающего приказание: юс; 81 каг 8пг трс; 'О^пр^д аи^вегад апаре^фатод параАя^Р^оио §п^ойаа проота^ (Apoll. Dysc. Con.

235.24-26). В другом случае оно выступает как определение одной из форм глагола (р^а) (Ibid. 253.1-5). И только в третьем случае, которым и заканчивается весь ряд примеров из названного сочинения, определение апаре^фата применено совершенно

30 Ешоу 8е «боаг уёуои<; йог лараататгкш», а! той трйои лрооюлои,

«бте уёуои^ dлар£Цфато^ егог», цоуоу ауафоргкаг тиухауоиаг, ^ Г об о1 ё (Бек. 86.13-15) (Говорят же, «сколь многие указывают на род», когда это местоимения третьего лица; «когда не указывают на род», то перед нами лишь анафорические <местоимения> г ой о1 ё).

самостоятельно, как указывающее на глаголы в соответствующем наклонении (Ibid. 2l4.25).

Решительный контраст с этим скромным набором примеров составляют многочисленные случаи употребления субстантивированных форм то аларффатоу и та апарффата в сочинении О наречиях, где в иных формах интересующее нас понятие и не встречается \ Об одном важном источнике, к которому восходит материал этого сочинения Аполлония, мы скажем ниже. В самом важном и зрелом своем труде «Синтаксис» наряду с названными субстантивированными формами Аполлоний применяет и прилагательное апарс^фатод .

3.1.2. Понятие прду/ла как представление о конкретном положении дел в сочинении Аполлония Дискола « О союзах». Учение Хрисиппа как его источник. Обратимся теперь к следующему примеру применения понятия прау^а в значении конкретного положения дел. Здесь, как мы увидим, связь с творческим наследием Хрисиппа выступает со всей определенностью. В сочинении «О союзах» понятие прау^а как обозначение положения дел трижды применено в параграфе о разделительных союзах, причем содержание этого понятия выступает здесь сначала лишь в плане словесного выражения и мыслимых образов, а затем, и в тесной привязке к реальному положению дел. В параграфе обосновывается правомерность парадоксального сочетания представлений о соединении и разделении в самом термине разделительный союз (о бга^еиктгкос; ouvSco^oc;). Аполлоний говорит, что такие союзы, соединяют фразу в целом: оАпс уар трс; фраосюс; оутсд ошбстгког (Dysc. Con. 216.20); без альтернативы начальному сообщению, которую они вводят, фраза остается незаконченной, подобно незаконченному высказыванию с сочинительным союзом стоит день и... (стг 8с ойк айтотсАсс; то «л^сра сот! каг»).

Вместе с тем разделительные союзы в той же фразе разделяют предметы сообщения: та cv айтп прау^ата бга^еиуу'боиогу (216.21). Из примера высказывания или ночь (^ vu^ сотгу) явствует, продолжает Аполлоний, что предмет высказывания <в целом> воспринимается благодаря союзу, но он разделяется в силу того смыслового указания, которое союз содержит:

Ss то елгфербцеуоу лрауца лареА^фОп p-sv йло тп<; auvSsas®^, SiaZsuyvuTai Ss йло той S^Aou^svou той ало той auvSsa^ou, ааф£<; yev^asTai sk той ц vb'6, taxi (Apoll. Dysc. Con. 216.25-27).

31 См.: Apoll. Dysc. De adv. 124.1; 128.19; 129.17,19,23; 130.10,17; 131.5,23; 132.9;133.11;205.17.

32 См.: л dnapsp^aTO<; єукАшц (Apoll. Dysc. Synt. 290.11, 320.1, 328.5, 329.2, 348.5, 390.5), та dлapєцфaтa p^paca (335.5).

Аполлоний считает необходимым пояснить, что речь идет собственно о событиях или обстоятельствах, ставших предметом нашего сознания (voou^sva npay^axa). Как бы то ни было, согласно содержащемуся в союзе указанию, лишь сообщение об одном событии или определенном положении дел могло быть принято (^ovov yap cv coil xwv voou^cvwv npay^axwv ката то айто napaAa^Pav8a0ai), а другие, одно или несколько, отвергнуты.

Во вступлении к сочинению «О союзах» Аполлоний говорит, что, высказывая собственные мысли, он не будет отклоняться от

V* 5 5 Л Л Л Л Л Л

общей линии учения стоиков: ойк ектод yivo^8voi ката то navT8Acq трд rav Етю1к^ бо^пд (Apoll. Dysc. Con. 214.2-3). Тут же он называет сочинение «О союзах» стоика Посидония (ок. 135-51 г. до н. э.), но лишь для того, чтобы оспорить одно из его положений. Представляется, тем не менее, очевидным, что именно у Посидония Аполлоний нашел изложение темы разделительных союзов. Свой основной источник, сочинение Трифона «О союзах», Аполлоний начинает цитировать лишь в дальнейшей части своего труда, где он 19 раз ссылается на высказывания Трифона33. Термины и примеры, примененные в рассмотренном здесь отрывке, несомненно, восходят к Хрисиппу. Понятия разделительные суждения и соответствующее ему понятие разделяемое послужили темой специальных сочинений философа, от которых до нас дошли, к сожалению, лишь названия: «По поводу Аминиевых разделительных суждений» (Прод тойд A^8iviou бш^иктжю'ид) и «О разделяемом истинном, к Горгиппиду» (Шрг аАп0ойд S^^uy^cvou прод ropyinniS^v) (Diog. Laert. Vit. phil. VII, 196.2; 190.16).

Идеи, термины и конкретные примеры, содержащиеся в рассмотренном отрывке из трактата Аполлония «О союзах» и в приведенных названиях трудов Хрисиппа, повторяются почти в том же самом виде, а некоторые и без изменений, в разделе Биографий Диогена Лаэртского, посвященном изложению учения стоиков о непростых суждениях (ойх апАД d^lю^ата). Мы уже ссылались на параграфы этого раздела в доказательство того, что понятие dra^o^a в интересующем нас месте у Аполлония связано с идеями Хрисиппа34. У Диогена, как было отмечено, в самом начале названного раздела содержится ссылка на «Диалектику» Хрисиппа и «Учебник диалектики» Диогена Вавилонского. Отдельный небольшой параграф посвящен разделяемому суждению (6i8Z8uy^cvov d^iw^a):

AisZsuypivov Ss sgtiv о йло той ’'Hzoi SiaZsuKTiKou auvSsap,ou SisZsuKTai, oiov Hzoi щера saziv vv£ saziv. ’EnayysAAsTai S’ o auvSsa^o^ оито^ то £Tspov T®v d^i®p,aT®v ysuSot; sivai (Diog. Laert. Vit. phil. VII, 72).

33 Cp: de Velsen (1853: 34-44).

34 См. прим. 26 и 27.

Разделяемое есть то, что разделяется разделительным союзом либо, например: «Либо день стоит, или же ночь». Союз этот возвещает, что одно или другое из утверждений ложно.

Эти мысли и определения вписываются и в общую тематику упомянутого выше сочинения Хрисиппа «О соединении частей речи», где, по свидетельству Дионисия Галикарнасского, речь шла о составлении суждений правильных и ложных, возможных и невозможных, принятых в определенной форме и неустойчивых

/ е Л 9 г г 9" 9 С* ' > г \

(uncp aqiw^axwv auvrnqcwg ... 8vo8%o^evwv тс кш ^cxaninxovxrav), как и сомнительных и прочих (Dion. Hal. De comp. 22.14-17)

3.1.3. Понятие прду/ла как представление о действии, выраженное в предложении с прямым порядком слов. Нет ничего удивительного в том, что в сочинении «О местоимении» вместе с понятием лица оказывались выдвинутым на первый план и личные формы глагола, так что инфинитиву, по сути дела, не оставалось здесь места. Но в этом сочинении проводится и общая мысль о том, что в теории высказываний основополагающее значение имеет именно личная форма глагола, которой передается отношение одного лица к другому или воздействие одного лица на другое. Примеры с неодушевленными предметами здесь не рассматриваются. Очевидно, без них было удобнее связывать анализ высказываний непосредственно с рассмотрением живого речевого взаимодействия, которое составляло важнейшую область наблюдений теоретиков языка из школы стоиков.

Аполлоний указывает, что в области имен образование форм склонения от исходной формы обозначалось общим понятием разновидность: 'Н ^cv cv тоТд ovO^aai napaywy^ ciSog KaAcTrni (Apoll. Dysc. Pron. l8.l4). Ведь они получают, поясняет он, нечто в этом роде соответственно изменению окончания, в силу которого

5ГС* Л ЛТТ Г* * >■'

они распознаются: cioci yap napanA^aiov ti napaoc%crni ката rqv CTcpoiwaiv той тСАоид, Si’ ой yvwpiZcrni. У глаголов же и местоимений образование форм спряжения или склонения мыслилось, прежде всего, как выражение перехода от одного лица к другому, и этот переход назывался просто словом лицо: ц oc cv тотд p^aai Kai avTwvu^iaig ^crnPaaig npoawnov (Ibid. 18.16).

В названном сочинении исходной формой слова, обозначающего лицо, рассматривается неизменно номинатив, равным образом и исходная форма глагола, указывает автор, должна была предполагать обозначение действующего лица в номинативе, так что Аполлоний охотно оправдывает нередкое отсутствие в обыденной речи местоимения в функции подлежащего. Именно в связи с такой формой глагола говорит Аполлоний и о его содержании, определяемом понятием npay^a. По поводу высказываний, в которых отсутствует местоимение в именительном падеже, Аполлоний замечает: «... И почти обыденная речь, полная такого рода

конструкции, кажется как бы незаконченной» (кш oxcoov оАп ц ХР^гд той ptou, пА'Прпд ойоа трд тошйтпд auvxa^cwg, So^cicv av cAActnciv) (Apoll. Dysc. Pron. 23.l8-l9). Затем продолжает:

л£фик£ yap ^ psv x®v pnpaxrov екфора цеха лроаюлои хой каха x^v s'uOsiav каг npaypa SnAouv (Ibid. 23.19-20).

Произнесение глаголов x®v pnpaxrov екфора) по природе таково, что вместе с действующим лицом, представленным в номинативе, оно показывает и действие.

Наряду с самой темой незаконченного высказывания, столь важной для стоиков, на стоические корни этих представлений и даже непосредственно на творчество Хрисиппа указывает употребленное здесь слово скфора в значении формы высказывания. Именно в таком значении это понятие употреблено у Диогена Лаэртского там, где представлено стоическое разделение словесно выражаемых представлений о событии или положении ^дел (та Аскта) на законченные (айтотсА'л) либо неполные (cAAin^) . Понятие скфора в значении формы высказывания применено Диогеном и в изложении стоического учениях о речевых актах, причем в характерном сочетании с причастием, образованным от глагола 8%ю - глагола, который употреблен и в предыдущем примере36. В русле сходной традиции, где, однако, ощутимо и прямое влияние идей Аристотеля, следует рассматривать высказывание Дионисия Галикарнасского, что не существует единого способа выражения для всех мыслей: ойк

1>Г Тт <"w Т Г~\

сотгу cig тропод трд скфорад aпаvтюv тwv von^атwv. За этим утверждением следует перечисление типов высказываний, подобное описанию речевых актов, которым у Диогена дополнены суждения Хрисиппа об аксиоме, причем особое внимание обращено на соответствие форм высказываний мыслимому предмету37. Именно

35 Diog. Laert. Vit. phil. VII, 63: ’ЕААгл^ psv ouv saxi xa dvanapxiaxov s%ovxa x^v екфорау, oiov ypaqev sniZnxoupsv yap, Чц’; auxoxsA^ S’saxi та annpxiapsvnv s%ovxa x^v екфорау, oiov ypacpei Хюкратщ (Неполными являются имеющие неполную форму выражения, как, например, пишет, ведь мы желаем узнать: кто? Полными же являются имеющие упорядоченную форму выражения, например: пишет Сократ.). Ср. перевод А. А. Столярова: ФРС II.l, 181 и перевод А. А. Лонга и Д. Н. Седли (Long, Sedley 1987: I 196).

36 Diog. Laert. Vit. phil. VII, 67: Opoiov S' saxiv d^iropaxi o x^v s^opav s%ov а^юрятте^у napa xivo<; popiou nAsovaapov ^ naOo<; s^ro ninxsi xou yevou^ x®v d^iropaxrov (Есть подобное аксиоме, что имеет форму аксиомы, но выпадает из рода аксиом по причине излишества какого-либо элемента или (выраженной в нем) страсти).

37 Dion. Hal. De comp. 32.7-13: ow saxiv si<; xp6no<; x^ s^opa<; anavxrov x®v vonpaxrov,aAAa xa psv ю<; dn^aiv6psvoi Asyopsv, xa S' ю<; nuvOavopsvoi, xa S' ю<; £'D%6psvoi, xa S' ю<; snixaxxovxs^, xa S' ю<; Sianopowxs^, xa S' ю<; unoxiOspsvoi, xa Ss aAAro^ nro<; axnpax^Zovxs<;, oi<; d^Ao'DOro^ rai x^v As^iv

последняя идея, похоже, послужила темой специального сочинения Хрисиппа, о котором упоминает Диоген Лаэртский: Пері twv ката

л е Г t Г D ~ / 1 V>

то ^no^^^ov wpiopcvwv c^opwv (о форме высказываний, определяемой в соответствии с предметом высказывания) (Diog. Laert. Vit. phil. VII, 192)

В сочинении Аполлония «О местоимении» большое внимание уделено анализу падежных форм простых и сложных местоимений. Рассматриваются, в частности, сходные в плане морфологии, но различные по семантической функции формы родительного падежа, одни из которых определялись глагольным управлением, а другие идеей владения или собственности (ктрра). Функция первых связывается с действием, которая выражена понятием праура: елі праура фєретаї, ката прdypатog (Apoll. Dysc. Pron. 67.32; 68.1-2; 109.1). Но форма местоимения в косвенном падеже объясняется особым соотношением лиц, или переходом от одного лица к другому, тогда как относительно глагола неизменно утверждается, что сам по себе он указывает на действующее лицо в форме именительного падежа. Коснувшись некоторых своеобразных форм местоимений, применяемых вместо строгих форм местоимений с предлогами, и отвергнув их уподобление наречиям, Аполлоний говорит:

Td<; psv ow aAAa<; x®v nAaytov aupPSPnKsv Sv psxapdasi sxspou лроаюлои vosiaOai, ejue Enaidsvaag, Aiovvmrn EXdXnaag did ydp t&v pmidirnv ai єбвєїаі•(Apoll. Dysc. Pron. 67.23-25)

Вышло, что прочие формы (местоимений) в косвенных падежах распознаются по переходу от одного лица к другому: ты меня воспитал, ты поговорил с Дионисием, — ведь формы в

именительном падеже определяются по глаголам.

Все те же представления о семантике глагола выражены и в дальнейшем рассуждении о невозможности соединения в сложном местоимении двух форм номинатива38. Вместе с тем здесь

л£1рюр£0а а%прат1^£1У (не существует единого способа выражения всех мыслей, но говорим мы либо как те, кто объявляет что-либо, либо как желающие что-то узнать, либо как выражающие желание чего-то, либо как приказывающие что-то, либо как выражающие затруднение в решении какой-то проблемы, либо как предполагающие что-то, либо как те, кто каким-то иным способом придает форму своим мыслям, в соответствии с каковыми (мыслями) мы пытаемся придать форму и речи (в широком смысле)). Ср. перевод М. Л. Гаспарова (Дионисий Галикарнасский 1978: 179). Особого внимание заслуживает сопоставление приведенного места из сочинения Дионисия с соответствующими параграфами у Диогена Лаэртского (VII, 65-68), которое провел Дирк Схенкефельд (БсИепкеуеИ 1984: 302-305).

38 Аро11. Бу8с. Ргоп. 114.27-28: ...'Н ошта^ц той р'лрато^ Зшарег еахгу ор0^ лтюоц рета лраурато^ (Действующее лицо в форме номинатива

решительно отрицается и мысль, содержащая нечто похожее на привычную для нас идею глагольного управления в формальном

Л«Л «Л 5 /Л ' У D г Л '

плане: ^ста р^атод ц awxaqig x'n; сшсгас; оиоа ovocnoxc nAayiov avaScxsxai (свойство формы номинатива сочетаться с другими элементами речи состоит в связи с глаголом и никогда не допускает косвенный падеж) (Ibid. ll5.l0-ll). При этом делается оговорка: %®рк; si ^ eni xwv oson^siw^svwv napaau^Pa^axwv пара xoT; SxwiKoT;, Asyw 8c той jieXei... (если только не касаться безличных предложений, отмеченных у стоиков в качестве исключения, а именно, «(у него) составляет предмет заботы».)39. Оговорка в отношении безличного предложения, получившего у стоиков специальное обозначение параоб/лва/ла, позволяет подвести тип предложения с понятиями р^а и прау^а, о котором идет речь в «О местоимении» Аполлония Дискола, непосредственно под характерное для стоиков понятие об/лва/ла, которым обозначалось предложение с прямым порядком слов. Не случайно позднейший переписчик, возможно, неверно понявший краткую надстрочную глоссу к приведенному здесь месту, вставил это понятие и сочинительный союз (au^Pa^axюv rai) непосредственно перед словом параau^Pа^axюv40.

3.2. Учение об инфинитиве и понятие прду/ла в сочинениях Аполлония «О наречиях» и «Синтаксис».

В более позднем сочинении Аполлония Дискола «О наречиях» и его зрелом капитальном труде «Синтаксис» получило выражение уже совершенно иное понимание семантики глагольных форм. Хотя понятие прау^а по-прежнему нередко применяется в обыденном

v> 41

значении конкретного действия , в важнейших теоретических построениях оно теперь, так или иначе, ассоциируется с инфинитивом. Правда, в трактате о «Наречиях» мы встречаем один тезис, который никоим образом не допускает прямого отождествления понятия прау^а со значением инфинитива. Более того, не исключено, что в исходном его источнике, о котором скажем ниже, инфинитив вообще не был представлен в качестве полноценной глагольной формы. Однако уже в сочинении о наречиях и, особенно, в труде Аполлония «Синтаксис», где мы видим этот тезис в существенно измененном виде, он дополнен ремарками, говорящими о полном отождествлении самим Аполлонием понятия прау^а с содержанием инфинитива.

вместе с указанием на действие - это то, сочетание с чем присуще глаголу в силу его значения ).

39 См: Ammonius, in Arist. de interpr. 44.23-45.5 (= SVF II Nr. 184, 59.3060.6); Long, Sedley 1987: II 203, 33 sq.

40 Мы опустили эту интерполяцию вслед за современным исследователем текста Аполлония Филиппом Бранденбургом (Brandenburg 2005: 564-565).

41 Ср., например: Apoll. Dysc. Adv. 121.26, 122.26, 130.6-7, 182.16.

3.2.1. Инфинитив и понятие прду/ла в сочинении Аполлония Дискола «О наречиях». Сравнивая «Синтаксис» Аполлония с более ранним его трудом «О наречии», нетрудно заметить, что в более раннем сочинении Аполлоний обнаруживает большую зависимость от своих источников и ближе следует их букве. Здесь мы встречаем такое сочетание своеобразных понятий, какого мы не видим в других сочинениях Аполлония, причем каждое из этих понятий, как можно думать, укоренено в определенной традиции. Будет уместным принять во внимание и то, что в этом не самом пространном его сочинении Аполлоний девять раз приводит мнение Трифона, причем один раз называет и сочинение последнего на ту же тему (Apoll. Dysc. Adv. 146.15)42. Но для нас важнее указать на элементы более древней традиции, присутствующие в сочинении Аполлония.

Интересующий нас тезис содержится в разделе, посвященном безличным глаголам %РЛ и 8сТ со сходным значением необходимости или долженствования (I28.l0-l33.l3). Аполлоний опровергает господствующее превратное представление об этих глаголах как наречиях. Указывалось на то, что оба эти слова применялись всегда с глаголом (в форме инфинитива), как это свойственно наречиям. Одновременно утверждалось, что не принято употреблять одновременно глаголы в разных наклонениях, которые бы выражали действие одного лица: Eti сукАдоск; бг&форог ката то ашо ой napaAa^pdvovrni (Apoll. Dysc. Adv. 129.9). Исключение делалось только для глаголов, выражавших волю.

Аполлоний не отрицает справедливость последнего положения, но в доказательство того, что названные слова можно считать глаголами, он приводит другое положение, которое позволяет ему утверждать, что в сочетании с названными словами инфинитив уподоблялся имени. Это положение представлено у него как аксиома, не им придуманная: nav anapc^aTov ovo^d coti npdy^aTOc; (всякий инфинитив есть имя действия). Сугубо семантический подход к определению соответствующей глагольной формы вызывает мысль о философском происхождении этого тезиса, дальнейшие высказывания Аполлония подтверждают правомерность такого предположения.

Выражение с помощью понятия имя собирательного представления о действии, событии или положении дел определенного рода в известной мере перекликается с определением имени в одном из утраченных сочинений Аполлония:

42

См. примеры у Вельзена (УеЬеп 1853: 47-54). Новейший взгляд на структуру труда Аполлония и его место в греческой грамматической традиции представлен в статьях Сильвена Броке (Brocquet 2005), Стефаноса Маттайоса (МаИИаіо8 2005: 107-109) и Сильвии Консонни (Сошоппі 2011: 87-104); наблюдения относительно времени появления этого труда см. в ст. Андреаса Шмидхаузера (БсИті^атег 2005: 141-142, 148-149).

Ovopa saxi pspo<; Aoyou nxroxiKov, екаатф x®v unoKsipevrov aropaxrov ц npaypaxrov Koiv^v ц ^S^av noioxnxa anovspov (имя есть склоняемая часть речи, наделяющая каждое из подлежащих (определению) тел или дел общим или ему только присущим качеством) (Sch. 524, 9-10).

О принадлежности этого определения имени Аполлонию свидетельствует ссылка на Аполлония в латинском переводе у Присциана (Prisc. Inst. II 481.2-4; d\ I 56. 29-57.1). Философские идеи, положенные в основу приведенного определения восходят, скорее всего, к Антипатру Тарсскому, преемнику Диогена Вавилонского (по мнению Ивора Лудлама (Ludlam 1997: 137-150), он умер в период между 137/6 и 129/8 гг. до н. э.). Весьма вероятно, что и определение инфинитива как имени действия принадлежало традиции, идущей от Антипатра.

Но влияние иной традиции можно усмотреть уже в следующей фразе, где Аполлоний развивает приведенное определение. Это влияние отмечено самой оговоркой, с которой начинается эта фраза, но еще более - определением инфинитива как ycviKwrnxov р^а, на котором остановимся немного ниже. И если можно так сказать, -говорит Аполлоний - он (инфинитив) есть глагол с наиболее общим

/ Л 9 9Л 9 ^ 9 Л Л Г « ^ \ Ч ^

значением (каг ci cotiv cinciv, ашо то ycviKWTaTOV р^а), придающий личным формам глаголов недостающий им смысл (тО ^p^^^ov

Л 9 9 Г 9 Г \ \

то ovK cyyivo^cvov cv npoawnoiq) - то самое содержание, которое выражает инфинитив (toutcotiv о §n^oi тО dпаpC^фатov).

Далее, однако, Аполлоний вновь подхватывает основную идею приведенного суждения об инфинитиве как имени действия, где содержание понятия прау^а отнюдь не сводилось к значению инфинитива: В силу чего формы инфинитива способны получать артикль в соответствии с требованиями словесного выражения, когда необходимо добавить к предикату именную составляющую

/tr Г\ Л л ''(?'■ Л ' /Л 9 л С» Г D Л tr

(o0cv каг ката тоид ocovrng лоуоид apOpou сотг прооосктжа, спсг апа<д паpuф^oтатаl ovo^tik^ катруорга той прау^атод). В последнем высказывании следует обратить внимание на слово катруорга, обозначающее предикат, которое нигде больше у Аполлония Дискола не встречается, а равно и на его сочетание с понятием прау^а в форме genetivus obiecti. Не вызывает сомнений философский характер источника, из которого Аполлоний мог заимствовать выражение катпуорга той прау^атод.

Заканчивает свою мысль Аполлоний в этом отрывке так: В обеих своих частях справедливо утверждение, что глаголы требуют сочетания со склоняемыми частями речи, либо с подобием таковых (каксг^о 8С Cotiv aAn0Cg, юд та р^ата 0CAc ouvтаooco0аl тогд птютжоГд ц юд птютшд). Вышеназванные же части речи, утвержденные в качестве глаголов (каг 8^ та прока^^а twv ^op^юv, р^ата ка0coтюта), включаются в сочетание с

инфинитивами, как со склоняемыми частями речи (owrn^iv noicTrni ^v cig та апаp8^фата юд лтютіга)

Заключительная часть раздела о глаголах ХРЛ и 8cT, где Аполлоний так настойчиво возражает против включения их в разряд наречий, довольно ясно свидетельствует, что определение инфинитива как имени действия появилось в рамках учения о системе наклонений. Аполлоний говорит: Но, с другой стороны, показано и то, что формы инфинитива не являются указующими на психическую установку (говорящего) и не суть глаголы, причастные наклонению, но имена действий (AAAd rai тоїїто anc8clx0n, Юд у^к^д

Г 9 Т 9 Л Л 9 Г 9 С» Л « Л 9 Л Л

napc^docwg о^к ^v c^am:d тd aпap8^фaтa, ovSc p'п^aтa суклюсюд ^c^oipa^cva, ovo^axa 8c xwv npay^dxwv) (Apoll. Dysc. Ad. 131.2224). Любопытно, что в словах napc^docwg ойк ^v c^anra Аполлоний незаметно для себя применяет рядом слова одного и того же корня и близкого значения, так что все выражение трудно перевести дословно43. Заслуживает особого внимания существительное парє/и-pamg, характерное, как мы видели, для терминологии стоиков (см. выше § 2.1), у самого Аполлония кроме этого места оно употреблено только один раз (Apoll. Dysc. Synt. 482.2-3); в сочетании же с определением уих^ оно вообще больше нигде не встречается.

Аполлоний продолжает: С именами же сочетаются, скорее, глаголы, как наречия (сочетаются) с глаголами в формах накло-

^ / л* Г» д 9 Л ~ л л л«л Г Г 9 «9 л*

нений (то^д oc ovo^aoi ^aAAov тd p^arn o'uvoloтd 8aтlv, юд cv m^g СукА^оі rav pn^drav тd cnipp^arn). Совершенно очевидно, что, следуя своему источнику, Аполлоний здесь не включал сам

1 v> rp 9 Л f

инфинитив в систему наклонений. То, что под понятием сукАюад подразумевались глаголы в личной форме, явствует из дальнейшего высказывания Аполлония, где он противопоставляет слова ci0c (если бы!) и dyc (ну! скорей!) глаголам 8cT и xp^: (Глаголы) же Acyoi (да сказал бы он) и Acyc (говори) суть формы глагольных наклонений (то 8^ ‘Acyoi’ кai ‘Acyc’ СукАюад pn^drav cial), и потому слова, представляющиеся нам родом наречий (т. е. ci0c и dyc), входят в сочетание с этими формами (rai 8id тоїїто a! co^mai ^^p^amm owm^d^ o'u^фcpovтal). О самих же словах ScT и xp^ он говорит в заключение: В соответствии с этими правилами сочетания частей речи доказано в отношении названных слов, что они являются, скорее, глаголами, сочетающимися с подобием имен (rai кaтd ^v

Г 9 Г Г С* ' С* А С Г Г 9

dpa 0'uvтa<glv 888clктal, оті ^aAAov p^arn соті, auvтaaaO^cva юд OvO^aai).

43 Но едва ли есть здесь необходимость в конъектуре. Предложение Бутт-манна заменить слово ерфахгка на алофаухгка (БиИшапп 1877: 297, 4) оказывается в противоречии с принятым у греческих грамматиков словоупотреблением, ведь слово алофаутгко^ у них обычно служило определением индикатива, а здесь речь идет о семантике модальности в широком смысле.

Попутно Аполлоний отмечает, что таким же образом следует толковать и характерное сочетание инфинитивов с глаголами, выражающими волю говорящего, так как последние лишены указания на действие как таковое: гаВо npoalpcaiv Sn^oftvrn ЄААсАоіпє тф прау^аті (Apoll. Dysc. Adv. 132.3). Поэтому - говорит далее Апол-

V> / \ \

лоний - (глагол,) лишенный значения действия и сочетающийся с другими частями речи в соответствии с характерным именно для него способом словесного выражения (oBcv то AcTnov той прау^атод кaтa ^v iSlav Ovo^aalav ouvrnooO^cvov), сочетается в свою очередь с формой инфинитива: «хочу писать», «имею целью читать» (dлaрє^фdтф ndAiv профора a'uvтdaaєтal: ‘0cAw ypdф8lv’, ‘npoaipov^ai dvaylvюaк8lv,). И опять-таки ясно, что, в соответствии со сказанным, инфинитивы, подпадающие под правило сочетания, характерное для имен, выступают как добавляющие необходимое значение (глаголу,) лишенному значения действия (rai

Г 9 Г Л ІГ Л Л л* С» Л Л 9 Г

aaф8g єaтl ndAiv, on кai кaтa тошо oєlкv'uтal та dnape^arn,

9 ~ D Г Г Л Г Г Л 9 Г

ovo^aтlK'пg c%o^cva a'uvтd<gєwg, тф Aєlлovтl прау^аті ^v ovo^aalav прoa8l8Ovтa) (...); даже если они и с артиклем (rav ^єта арВрои).

Итак, приведенные суждения Аполлония позволяют сделать вывод, что определение инфинитива в качестве имени действия родилось некогда из размышлений об отношении инфинитива к наклонениям в личной форме, притом что сам инфинитив не рассматривался в качестве одного из наклонений.

3.2.2. Аполлоний Дискол об инфинитиве в начальной части «Синтаксиса». Те же идеи, но теперь в споре с Трифоном, развивает Аполлоний Дискол в разделе «Синтаксиса», посвященном теме артикля. В специальном сочинении об артиклях (Velsen 1853: 2426) Трифон, возможно, сознательно ограничил сферу применения тезиса, в котором инфинитив представлялся именем действия, и ввел свою довольно жесткую формальную классификацию форм инфинитива, которая мешала построениям Аполлония, в частности, в отношении сочетания инфинитива с глаголами ScT и %рл, а равно и с глаголами, выражающими волю говорящего. В зависимости от наличия артикля или его отсутствия Трифон, по словам Аполлония, предлагал разделить формы греческого инфинитива на два класса, заявляя, что глаголы, лишенные значения конкретного высказывания, являются в определенных случаях, скорее, именами глаголов, когда они подобно именам принимают и артикли (юд та dлaрффaтa

С Г ~ Л D Г Г 9 ."*« Г І.Г Л « 9 Л /Л

p'П^aтa п'п ^sv ovo^aтd can тwv pn^dтwv, отє кai юд ovo^aтa ap0pa прoaAa^pdvєl); произносимые же без артикля, пожалуй, являются глаголами (%wpig ^cvtoi арВрои Acyo^cva p'п^aтa dv єїп): ‘пєрlпaтєTv 0cAw ^пєр 8aтdval’ (‘более желаю ходить, чем оставаться на месте' - Apoll. Dysc. Synt. 43.6-10).

Сам Трифон, однако, был более осторожен в выборе своих определений, как можно заключить из дальнейшего сообщения

Аполлония, уточняющего мысль Трифона: ввиду таких сочетаний он полагал необходимым разделить (инфинитив) на подобный имени и подобный глаголу (Toiatimig yap тюі ouvTa^coiv є8Окєі

Г </> Л Л « 9 Г Л Ґ* > « « Г \ т Г

^cpizciv то ^cv юд ovo^am:ov, то ос юд p^^a^ov). Как, вероятно, и некоторые его предшественники, Трифон, очевидно, не разделял представления об инфинитиве как о подлинной глагольной форме и потому лишь уподоблял его то имени, то глаголу.

В споре с Трифоном Аполлоний нашел лишнее побуждение к тому, чтобы представить инфинитив как вид глагола, передающий общее представление о роде действия. Он возвращается к принятому положению, что всякий инфинитив является именем действия. Однако инфинитив на этот раз предстает как имя - здесь выражение общего содержания - непосредственно глагольных форм, а такое звено стоической теории языка и мышления, как понятие npay^a, в его высказывании выпадает. Аполлоний заявляет: Следует понять раз и навсегда, что всякий инфинитив есть имя глагола, раз и представители Стои называют его (просто) «глагол»... (ana^ yap

9 л* ИГ С• Л Г» ^ < л* 9 Г Dr Г D С Г 9 Г

8K8lVo соті ciaAapciv, юд nav anape^arov ovo^a соті p'п^aтoд, єіує кai о! апо т^д £тoaд a^TO ^cv гаЛойої p^a...). В силу этого и всякое наклонение сводится к инфинитиву, как общему имени (Aid тоїїто

Л « 9 Л Л Dr Л 9 Г Л* Dr Л Є Г \

кai юд спі ycvirav ovo^a то anapsp^arov naoa єукліоїд 'uпoGтpєфЄl) (Apoll. Dysc. Synt. 43.14-44.2).

Ссылка на учение стоиков заставляет вспомнить в первую очередь имя Диогена Вавилонского (см. выше § 2.2). Возможно, и определение ycvirav восходит к его труду «О речи». Будет нелишним заметить, что тем же прилагательным в превосходной степени (уткюштод) Диоген Вавилонский в другом своем сочинении, согласно атрибуции Иоганна фон Амира, характеризовал философскую категорию сущее: Tєvlкютaтov’ 8с сотгу о усуод ov усуод ойк Cxci, oiov то Ov (высшее родовое начало есть то, что, будучи родом, не имеет рода (над собой), как ‘сущее ’ - Diog. Laert. Vit. Phil. VII, 61; SVF III, Diog. Babyl. Nr. 25, 214.31)44.

В сочинении «О наречиях» определение в превосходной степени yєvlкютатov было применено, как было показано выше, непосредственно к понятию глагол (p^a) и выражало лишь самое общее представление о некотором действии (Apoll. Dysc. Adv. 129.16-18; см. выше § 3.2.1), то в приведенном высказывании Аполлония однокоренное определение yєvlк6v применено в сочетании со словом Ovo^a, и вместе они выражают представление об общем значении инфинитива, к которому может быть сведено многообразие значений модальных форм и индикатива, толкуемом в том же плане, что и модальные формы. Общее значение инфинитива, по словам

44 См.: Long, Sedley (1987: II 182, 30 C). Ср. отражение той же мысли в более поздних памятниках: Alex. Aphr. Top. 301.19-28 (= Long, Sedley: 1987 l-2, 27 B; SVFII Nr. 329, 117.3-8), Ioh. Damasc. Cap. Phil. 569A.3-5.

Аполлония, можно выделить и в индикативе, если рассматривать его как часть живого высказывания, состоящего в указании на действие известного рода, и в формах глагола, выражающих определенное внутреннее отношение говорящего к действию, о котором идет речь, иными словами, в модальных формах глагола (Apoll. Dysc. Synt. 44.2-8).

Аполлоний продолжает (ibid. 44.9-11): Оттого мне кажется, что неумно себя показывают те, кто допытывается, по какой причине (инфинитив) лишен (характеристик) лица, числа, как и внутренней установки (''Ev0cv ^oi бокоїїогу dvаатр8фєlv о!

JO* Л* Л. Г ) Г Г Л : f\ -s, Л Dr

єпlцnтovvтєg oia ті єллєілєі npoawnoic; каг dpi0^oig каг 8тl yux^ 5ia08aci), раз уж он не множится, так как едино всякое действие (єїує ov пAn0vvєтаl, on nav npay^a cv Єaтlv), ведь не имеет он и (значения) психической установки, так как не переходит (его значение) в представление о лицах, каковые, будучи одушевленными, выражают расположение души в самих себе (єїує ойк cxci v^i^v

С* ' /Л І.Г Г»ЛЭ Г 9 Л ' /Л ^ ^ \ D

ош0єагу, оті єгд проаюпа dVєкuкЛ'п0n, апєр фуиха ovrn rqv cv

айтогс; 8ш0єагу трс; yux^g Єлаyy8AAєтаl).

В том же разделе «Синтаксиса», посвященном артиклю, несколькими параграфами ниже, мы находим новое, пусть и косвенное, свидетельство того, что само понятие имя в отношении инфинитива было некогда применено в рамках учения о глагольных наклонениях (ibid. 47.15-48.6). Отвергая предложение толковать в качестве наречий артикли, применяемые с формами инфинитива, Аполлоний раскрывает здесь по-новому основополагающее значение инфинитива: ... Артикли в качестве наречий не утвердились (в нашем сознании) как более (правдоподобное), нежели (формы) инфинитива в качестве имен того общего, к чему причастны (формы) наклонений (ov ^aAAov парсатпає та ар0ра Слфр^ата ^пєр та dпар8^фата ovo^axa xwv cyKAiocwv ^cxaA'nycwg); как мы показали, те самые (формы) инфинитива суть ‘имена’ (глаголов в формах) наклонений (ка0юд парєбєі^а^у оті rav ЄyкAiаєwv та 6vO^ата айта та dпар8^фатd Соті).

Обнаруживая значение инфинитива в личных глагольных формах различных наклонений, Аполлоний, несомненно, дал лишь крайнее выражение идее, которая была заложена уже в первоначальной доктрине глагольных наклонений. Как будет показано ниже (§ 4), уже в ней личные формы наклонений были истолкованы, как содержащие указание, с одной стороны, на внутреннюю установку говорящего, а с другой стороны - на сам род действия, в отношении которого получали выражение воля и сознание говорящего. Только едва ли указание на род действия мыслилось создателем этой доктрины в виде простого инфинитива. Скорее всего, оно было представлено или инфинитивом с артиклем, или отглагольным существительным.

3.2.3. Раздел об инфинитиве в «Синтаксисе» Аполлония (Apoll. Dysc. Synt. 320.1-346.2) и определения yeviK(bxaxoq и ysviKog. Специальный раздел об инфинитиве открывается изложением мнения тех, у кого поставлено под сомнение, является ли инфинитив наклонением и вообще глаголом: почему бы не быть ему, скорее, отглагольным наречием: 'Н d^apc^a^ сукАлок; 8lотaZєтal лрОс;

9 5Л Л Л 9 «Л Л С Г Л 9 Г Г Л

тlvюv d сукАюк; гаг ci oAwc; p'п^aтa та dпap8^фaтa• ті yap ^aAAov 8ПlppЛ^aтa єк pn^aтюv ycvO^cva (Apoll. Dysc. Synt. 320.1-3). Обращает, однако, на себя внимание та свобода, с которой в этой части своего сочинения сам Аполлоний применяет понятие наклне-ние (сукАюк;) к инфинитиву: d^apc^a^; еукАюг;. С другой стороны, стоит отметить перекличку этой начальной части раздела об инфинитиве с разделом сочинения «О наречиях», где речь идет об употреблявшихся с инфинитивом глаголах ScT и хр^.

Возражая против попыток представить наречием инфинитив, применяемый в сочетании с глаголом в ином наклонении, Аполлоний вновь обращается к тому твердо установленному правилу, что недопустимо одновременное применение глаголов в разных наклонениях к одному лицу. Он целиком его принял в трактате о наречиях, предложив рассматривать как имя инфинитив в сочетании с глаголами ScT и хрл, а равно и с глаголами, выражавшими волю говорящего (3.2.1; Apoll. Dysc. Adv. 129.9 sqq.). Теперь он пробует ограничить действие названного правила и делает это в стиле формальных и довольно искусственных построений, которые применялись теми авторами, с которыми он спорил. Едва ли можно признать удачным предложенный им пример сочетания двух глаголов в разных наклонениях (конъюнктиве и императиве), которыми

V> 9 Л 9 Г Г Ґ

выражались действия одного лица: єav dvaylVюок^q проосхс (когда ты читаешь, будь внимателен), Єav SiaAcy^ єпіотрсфс ocawOv (когда рассуждаешь, обрати внимание на самого себя). В обоих примерах мы имеем дело со сложноподчиненным предложением.

Здесь же мы вновь встречаем и определение y8Vlкютaтoq, примененное к непосредственно к инфинитиву. Об инфинитиве, который в сочетании с глаголами, выражавшими волю говорящего, заключал в себе основное содержание высказывания, Аполлоний говорит: ycviKWTaTOV ^080^; rav aAAwv pn^dтюv (утвержденный в качестве глагола с самым общим значением по отношению к другим глагольным формам) (Apoll. Dysc. Synt. 324.4).

Отметив далее, что глаголы, содержащие в самих себе указание на какое-либо действие, не нуждаются в дополнении в виде инфинитива, Аполлоний переходит к характеристике инфинитива в рамках общего учения о глаголе. Доказывая, что инфинитив представляет собой не какую-нибудь отличную от глагола часть речи, но глагол в самом чистом виде, он рассматривает категорию лица и сопутствующее ей выражение числа не как нечто присущее глаголу в его функции обозначения действия, но как то, что

привносилось в обозначение действия со стороны участвующих в нем лиц (Apoll. Dysc. Synt. 324.12-325.1: ларакоАобВп^а 8с ylvcrni npoawnwv xwv ^cxciA^oxwv той лрау^атод). Иначе говоря, представление о действующих лицах он без лишних слов отделил от представления о действии как таковом, оставив в качестве его непременных атрибутов лишь категории времени и залога (Ibid. 325.12-14).

Такое обособление категории лица имело давнюю стойкую традицию. Нечто подобное мы наблюдали уже в сочинении Аполлония о местоимении, коснувшись понятия лрау^а в доктрине о предложении с прямым порядком слов (§ 3.1.3). Там, где косвенный падеж дополнения мы естественным образом связываем с глагольным управлением, Аполлоний говорил о переходе от одного лица к другому, а в личной форме глагола усматривал лишь указание на субъект действия (Apoll. Dysc. Pron. 67.23-25; ll5.l0-ll). Как мы помним, вообще спряжение глагола в личной форме представлено в названном сочинении как выражение перехода от одного лица к другому, причем этот переход обозначен простым понятием лицо (Ibid. 18.16).

В начале же рассуждений об инфинитиве как глаголе в чистом виде Аполлоний вновь прибегает к представлению о самом общем значении инфинитива, которое выражалось определением ysvrnrn-татод: Наклонение, которое представляют глаголы в неопределенной форме с самым общим значением, по необходимости лишено (свойств) лиц и сопутствующего им числа (caxiv ycviKwxaxn Л T®v

9 Г 5Л Л 9 Г !\ Г Г

anapc^axwv cyKAiaiq, avayKaiwq Acinouaa ... ток; npoawnoiq каг хф ларсло^Уф арШ^ф) (Ibid. 324.l0-l2). А в конце отрывка указывается, что выражение различий во времени, а также и залоги,

V> V> U \ W v>

действительный, страдательный и средний, суть свойства глагола, каковые целиком разделяет глагол с самым общим значением, т. е. инфинитив: wv navxwv ^cxcAaPcv то ycviKwxaxov p^a, Асую то dnapc^9axov (Ibid. 325.l4-326.l).

Как мы видим, в основной теоретической части раздела об инфинитиве в «Синтаксисе» Аполлония Дискола определения усмкютатод и ycviKoq, примененные в сочетании со словами р^а

/ \ 5Г Л / \ v>v>v> v>

(глагол) и сукАюц (наклонение), служат важной идейной опорой построений Аполлония. Выше мы уже отметили, что названные определения в трудах Аполлония могли иметь своим источником сочинение Диогена Вавилонского «О речи» (см. § 3.2.2)

Развивая далее идею универсального значения инфинитива, Аполлоний вновь показывает, как личные формы в системе наклонений можно разложить в семантическом плане на инфинитив, заключающий, по его словам, самое существенное в сказуемых (та ouvcKTiKwrnrn twv anavTwv pn^aTwv), и дополнительное слово, обозначающее то, что отличает то или иное наклонение (^ста тпд an^wo'Donc; rnwdv тп cyK^laci) (Apoll. Dysc. Synt. 327.7-12).

Любопытно отметить, как он дистанцируется здесь от того конкретного определения семантики модальных форм глаголов, а с ними и индикатива, которое в первом опыте такого анализа характеризовалось понятием yvxi^ 5ш0єоц (3.2.2; Apoll. Dysc. Synt. 44.1-45.3).

Мы уже отмечали выше, как в самом начале раздела об инфинитиве Аполлоний применил без лишних слов понятие наклонение к инфинитиву. Теперь свое рассуждение о возможности выделить значение инфинитива в любой личной форме глагола в том или ином наклонении он прямо начинает с утверждения, что глаголы в индикативе, оптативе и прочих (наклонениях) (то орют^ р^а каі єйкт^ каі сті та vnoAoina) суть модификации глагола с всеобщим значением (єїбп то^ ycviKov р^атод), т. е. инфинитива (Ibid. 326.7-8).

3.2.4. Отождествление понятия прду/ла с содержанием инфинитива в «Синтаксисе» Аполлония Дискола. В своем сочинении «Синтаксис» Аполлоний не менее 15 раз применяет понятие лроу^а в обыденном значении конкретного действия. Но там, где это понятие становится частью важного теоретического построения, его содержание, как было уже сказано, отождествляется со значением инфинитива. Уже в начальной части названного сочинения, где Аполлоний пытается представить содержание личных форм глагола, как включающее значение инфинитива, он говорит о самом инфинитиве, что он потому не образует числа, что действие всегда одно: єїує ov лАпО^єта^ on nav npay^a cv єотгу (Apoll. Dysc. Synt.

44.10-11). Совершенно очевидно, что он имел здесь в виду не всякое реальное действие, но то, которое выражалось глаголом в самой общей форме, каким был инфинитив.

В полной мере это его представление выражено в том месте раздела об инфинитиве, где он приходит к выводу, что наклонение, которое представляют глаголы в неопределенной форме с самым общим значением, по необходимости лишено (свойств) лиц и соответствующего им числа (Ibid. 324.10-12). Он особо указывает на этот раз, что число не является свойством глагола по природе, но тем, что привносится лицами, участвующими в действии (ov фVoєl

Т Л ' /Л С* > * ▼ ^

пapєпєтal тф р^ап, паpакoАov0n^а ос ylvєтаl npoawnwv тwv ^єтєlАnф6тюv tov л^у^атод). Ведь действие одно: ‘писать', ‘ходить' (Айто yap то npay^a cv Єaтlv, то ypdфєlv, то лєршатє™ -Ibid. 324.12-325.2).

Весьма вероятно, что устойчивую традицию составляла и идея единого в применении к представлению о действии (npay^a), якобы заключенному в любой глагольной форме, но получавшем чистое выражение в инфинитиве. Скорее всего, она была элементом Диогенова учения об инфинитиве, где инфинитив был определен, как yєvlкютaтov р^а. Неслучайно, в первом из затронутых нами

случаев идея единого действия следует за утверждением, что всякое наклонение сводится к инфинитиву, как общему имени (юд спг ycviKov ovo^a то anapc^axov naoa сукАюк; ^поатрсфсг) (Apoll. Dysc. Synt. 44.1-2). Во втором случае выражению названной идеи предшествуют такие определения инфинитива: ycviKrornTOV (...) twv aAAwv pn^dTwv (Ibid. 324.4), ycviKWTaTn Ц twv anape^dTwv сукАюц (Ibid. 324.10).

Как бы то ни было, именно в разделе об инфинитиве мы находим примеры самого решительного отождествления понятия npay^a с инфинитивом. Наряду с уже приведенным примером весьма показательно предложенное Аполлонием объяснение того, как с помощью инфинитива получают свой настоящий смысл глаголы, выражающие волю. Для полноты картины он начинает с глаголов, которые не требуют дополнения в виде инфинитива, но заключают в себе указание на действие. Среди глаголов есть включающие (значение основного) действия (twv pn^dTwv a ^cv cotiv c^ncpiSKxiKd npay^axwv), на них зиждется и индикатив, и прочие (наклонения) (сф’ a каг ц opioTiK^ сукАюц cnepelSerni каг ai vnoAoinoi), например, ‘пишу’, ‘гребу’, ‘ударяю’ (юд то ‘ypdфw’, ‘срсоою’, ‘типтю’), и (такие,) которые сами по себе определяют лишь установку души (говорящего), будучи лишенными (значения) действия (а 8с айто ^ovov npoalpeoiv oplZeTai, cAAcinovrn тф npay^axi), например,

‘я склонен’, ‘замышляю’, ‘домогаюсь’ (юд то ‘0сАю’, ‘PotiAo^ai’, ‘npo0u^ov^ai’ - Ibid. 323.9-324.2).

Примечательна дальнейшая часть рассуждения о глаголах, выражающих волю: каковые, будучи как бы пустыми, наполняются

Ч w л Л Dr 9 л ^ ^

приложением действия (а wonepei ^va ovTa avanAnpowrni т^

той прау^атод лара08оа), которое является ничем иным, как вышеназванным инфинитивом, утвержденным в качестве глагола с

/tr 9 ИГЛ Л Г D 9\ Л Г

самым общим значением (опер o^ aAAo тг cotiv ц то ^o^i^^ov

anapc^aTov, y^^^m^v кa0еoтwg twv aAAwv pn^dTwv) (324.2-4)

Можно было бы дополнить ряд примеров, где Аполлоний отождествляет содержание понятия npay^a со значением инфинитива. Но для нас будет достаточно отметить особое выдвижение форм инфинитива в позднем творчестве Аполлония Дискола, что в определенной мере сказалось и на трактовке понятия npay^a. Кроме того, важно было отметить признаки древней традиции, восходящей к Диогену Вавилонскому, на которую опирался Аполлоний в своей трактовке инфинитива.

4. Учение Антипатра и его последователей об индикативе как

о главной форме глагола.

Его отражение у Аполлония Дискола и других авторов

При повышенном внимании к миру чувственно воспринимаемых явлений для основателей философской школы стоиков было естественным в сфере гносеологии подходить к анализу философ-

ского познания через рассмотрение характерных для живой речи форм высказываний, где глагол, так или иначе, представал в связи с другими частями речи, т. е., прежде всего, в личной форме. Толкуя инфинитив как глагол в чистом виде, к которому может быть возведено многообразие личных форм, Диоген Вавилонский и его последователи в какой-то мере отступили от основополагающей установки стоиков отправляться в своих суждениях от того подлинно сущего, которое они усматривали в конкретном и индивидуальном. Кроме того, Диоген и его последователи отошли вообще от коренного значения слова р^а, обозначавшего глагол. Ведь в отличие от ovo^a, которое служило обозначением предметов во всем их многообразии, а в грамматике означало имя, словом р^а в широком употреблении обозначались либо вообще речь, либо фраза. Это исконное различие двух понятий отчетливо выражено у Платона (cf. Plato, Cratyl. 399a9-b3).

Определение ycviKwrnxov р^а, примененное в отношении инфинитива, правда, формально вводило толкование инфинитива как формы глагола с самым широким значением в систему принятых у стоиков понятий, но все же не давало достаточных оснований для того, чтобы считать инфинитив основной в семантическом плане формой глагола. Как бы то ни было, своими мыслями об инфинитиве Диоген и его последователи дали повод к поиску иной глагольной формы в качестве основной. Несомненно, следуя греческому образцу, Варрон (116-27 гг. до н. э.), к примеру, рассматривал в качестве основной форму индикатива первого лица, единственного числа настоящего времени45. Но у стоиков II в. до н. э. признанию этой формы в качестве основной в семантическом плане препятствовало то обстоятельство, что формы индикатива были включены основателями школы в общее учение об утвердительном высказывании (a^iw^a), которое могло быть истинным или ложным (см. выше l.l; Diog. Laert. Vit. phil. VII, 65; Sext. Adv. math. VIII,

l2.ll-l3).

Еще предстоит показать, сколь существенный вклад в учение о частях речи внес ученик и преемник Диогена Вавилонского в качестве схоларха афинской Стои Антипатр Тарсский. Весьма вероятно, что именно он первым предложил рассматривать высказывания с глаголами в индикативе как один из видов речевого акта в характерном для стоиков понимании, т. е. когда высказывание и действие мыслились нераздельными, так что вопрос об истинности или ложности высказывания оказывался неуместным (Diog. Laert. Vit. phil. VII, 66-67; см. выше § l.l).

45 Устанавливая определенное соответствие этой формы номинативу имен, Варрон говорит: Nam ut illic t externi caput rectus casus, sic hic in forma est eius persona qui loquitur et tempus praesens, ut «scribo», «lego» (Varro, De ling. lat. IX 102, p. 170.18-19).

Хотя и не имея возможности рассмотреть здесь эту тему подробнее, осмелимся, тем не менее, утверждать, что именно Анти-патр усмотрел в формах индикатива особую внутреннюю установку (yu%iK:^ 8id0coig) говорящего на точнейшее словесное определение некоторого события или положения дела. От него же, несомненно, идет представленный у Аполлония Дискола опыт разделения значения индикатива, с одной стороны, на выражение установки говорящего на точнейшее определение предмета высказывания, а с другой - на указание рода действия или состояния, о котором идет речь (ср.: Apoll. Dysc. Synt. 44.2-5). Нельзя быть, однако, уверенным, что представление о действии он передавал простым инфинитивом, как это сделал Аполлоний. Мы уже предположили выше, что первоначально это представление выражалось, скорее всего, инфинитивом с артиклем или отглагольным существительным (см. § 3.2.2). Наряду с термином yu%iK^ 8id0coig, более употребительным в позднейшей традиции, общим обозначением внутреннего отношения говорящего к действию мог служить, по-видимому, и термин yu%iK^ ларффаок;, который мы встретили в трактате Аполлония о наречиях (3.2.1; Apoll. Dysc. Adv. 131.23).

Едва ли кто иной, кроме Антипатра, мог ввести обозначение индикатива как определительной формы глагола (орюпка р^ата); не исключено, что уже он применял к индикативу и выражение определительное наклонение (орюпк^ сукАлок;). Хорошо известно, что понятие определение (брод) заняло совершенно особое место в учении Антипатра, который не только посвятил теме словесного определения специальное сочинение в двух книгах, но и превратил ее рассмотрение в специальный раздел диалектики и вообще теории познания (см.: Ludlam 1997: 267, 3l6-3l9; Cohn 1905: ll, 28)46. Он же написал и весьма оригинальное сочинение о «Слове и выска-

46 В контексте более широкого высказывания Диогена Лаэртского (ср. выше прим. 13) Ивор Лудлам сделал попытку детального истолкования приписываемой Антипатру основной формулировки определения, исследовав ее возможные источники и вероятное отражение идей Антипатра в позднейших памятниках (Ludlam l997: 265-369). У Диогена Лаэртского (Diog. Laert. Vit. phil. VII, 60) она представлена так: Оро<; Ss saxiv, ф^агу Аутшатрод sv тф лрютю Шрг oprov, Аоуо<; кат’ avaAuaiv anapxiZovx®^ £^spopsvo<; (‘Определение’ же, как говорит Антипатр в первой книге ‘Об определениях’, есть (подлинный) смысл, точно выражаемый в соответствии с требованиями анализа. Исследователи дают весьма различные переводы этого места, ср.: FDS II Fr. 62l.l-2 (715), Long, Sedley (1987:

I 190-191, 32 C); ср. суждения последних о приведенном положении (Long, Sedley 1987: II 194). Наиболее точный, хотя и неполный, перевод, думается, дал Лудлам: a logos being completely/matchingly brought out {^expressed} according to analysis (Ludlam 1997: 280, cf. 336-337). О понятии оиукахавеогд, как выражении согласия ума с тем, что воспринято чувствами, см. работу Кона (Cohn 1905: 31).

зываемом» (Пері Ac^ewG; каі twv Aeyo^cvwv) (Diog. Laert. Vit. phil. VII, 57), в самом названии которого обнаруживается его интерес к сравнительному анализу форм речи и ее семантики.

Весьма вероятно, что не простая неудовлетворенность некоторыми положениями учения Диогена Вавилонского о языке, но хорошо известный его острейший спор с выдающимся руководителем афинской Академии Карнеадом (ум. в 129 г. до н. э.) (ср.: Cohn 1905: 22-23) послужили Антипатру главным стимулом как к более четкому осознанию коренных основ стоической теории языка, так и к решительному расширению сферы словесных высказываний, в которых можно было усмотреть выражение подлинного положения вещей. Правда, придав большее, чем это прежде было у стоиков, значение определению как способу познания, а вместе с тем и как способу словесного выражения знания, он несколько снизил значение принципа прямого указания, столь характерного для гносеологического и лингвистического учения ранних стоиков. При обращении к наследнию классиков стоического учения это обстоятельство вызовет у позднейших авторов определенную коллизию в толковании семантики индикатива и в применении определения Орютжод и соответствующего ему латинского термина finitivus (Mazhuga 2011a).

Предшественник Аполлония Дискола Трифон, творивший в период Ранней империи, несомненно, находился под большим влиянием традиции, восходившей к Антипатру, чем Аполлоний, расцвет деятельности которого пришелся на вторую треть II в. н. э. Но и Аполлоний в начале своей деятельности, хотя бы и через посредство Трифона, испытал на себе ощутимое влияние той же традиции. Он сам сообщает нам, что первоначально следовал одному из важнейших положений учения о глаголе, некогда разработанного, как мы полагаем, Антипатром.

Я не забыл - говорит Аполлоний в разделе об инфинитиве,-что, соглашаясь с некоторыми авторами, в других местах принимал ‘определительное' наклонение (т. е. индикатив) как первое перед прочими (Ov AЄAno^аl wg cv CTspoig ou^epO^evOq tioi t^v OpioTi^v сукАю™ ларе8е%0^^ wq лpwте'6o'uoаv twv aAAwv). Однако, в конце концов, тщательное рассмотрение темы вынудило меня изменить свое отношение к предмету (аАА’ ovv уе ^ акрф^д Є^Єшоіс; той AOyou raTnvdyraoe тО ^еm0Єo0аl), одновременно соглашаясь с тем, что мы законно начинаем с ‘определительного'

/ Г D Г 9Л^« ^

наклонения (ouyxwpou^cvou CraWO'D, wq OeOvTWq апо T^q оріотік^с ЄyкAloеwс; аpxO^е0а), не потому что оно первое (ov% wq npwT^q ovo^q), а потому что самое ясное и многообразное и (тем самым) позволяющее учить имеющимся совпадениям форм и изменениям, и производным формам (wq 8є Єкфаvеoтdтnс; ovonq каі noAA^q каі б^ац^^ 6^^і каі Tdq Єyyеvo^Єvас; ouve^nTWoeiq каі Td Єyyеv0^еvа nd0n каі лаpаywydс;). И нет противоречия этому (представлению

об инфинитиве) в том, что в отношении перечисленных свойств неопределенное наклонение беднее (ойбс той тоюйтои ^a%o^8Vou, ка0о cv тоТд тоюйток; сААапсотсра ц апарффатод сукАюц), ведь вообще исконные формы по своему составу уступают от них происходящим (сгус каг та прютотипа rav Ac^cwv cv ^A^tovi катаугуста1 йА^ rav парауюу^) (Apoll. Dysc. Synt. 327.13-328.6).

4.1. Определение глагола и система наклонений в утраченном сочинении Аполлония Дискола «О глаголах»

Классификацию форм наклонения, которая была представлена в более раннем сочинении Аполлония «О глаголах», ныне утраченном (Schmidhauser 2005: 145-146), донесла до нас рукопись из Бодлеанской библиотеки в Оксфорде Barocci 116 (кон. XIII- нач. XIV в.). Интересующий нас материал содержится в комментарии на учебник Дионисия Фракийца, занимающий листы 10-21 (Sch. XIV, 67.l4-l06.l4). Извлечения из этого комментария в рукописи Национальной библиотеки в Неаполе Gr. II D 64 (XIII в.?) снабжены указаниями на автора текста, откуда они были заимствованы: 'НАшбюрои47. Это обстоятельство позволило Гильгарду признать грамматика Гелиодора автором комментария, содержащегося в оксфордской рукописи, где, к сожалению, утрачена начальная часть комментария вместе с заглавием. Указания на авторство Гелиодора, заметим, древнее самой неаполитанской рукописи. Так, в одном случае обычное указание на полях, содержавшееся в прототипе неаполитанской рукописи, по недосмотру переписчика оказалось включенным в основной текст: а! 5ш08ос1д [цАюбюрои] ^аААоv... (Sch. 399.12).

Установленное Гильгардом авторство Гелиодора в отношении названного комментария не вызывает сомнений. К сожалению, о грамматике Гелиодоре ничего неизвестно. Сам же Г ильгард, авторитетный издатель византийских комментариев к грамматике Дионисия Фракийца, допустил поверхностную оценку традиции текстов, связанных с именем Гелиодора, что привело его к ложному предположению об использовании Гелиодором комментариев константинопольского грамматика Хировоска на «Каноны» позднеантичного грамматика Феодосия Александрийского (Sch. XVII-XVIII)48. По этой причине в последующей ученой традиции Гелио-дора представляли довольно поздним автором: твердо установлено, что расцвет деятельности Хировоска пришелся примерно на вторую четверть IX в.49 Однако при более тщательном разборе материала, представленного тем же Гильгардом, обнаруживается, что нет настоящих причин для признания какой-либо зависимости Гелио-

47 Sch. XIV-XV; cf.: 418.14, 423.8, 425.14.22, 426.9.23.26, 427.4.

48 О Феодосии Александрийском и его «Канонах» см. очерк Р. Г. Робинса «The Canones and their commentators (Robins 1993: lll-l23).

49 См. статью Франко Монтанари о Хировоске и его творчестве: NP 2 1139.

дора от Хировоска. Более того, по сравнению с изложением сходных тем у Хировоска комментарий Гелиодора, несомненно, точнее отражает древнейшие грамматические доктрины. Во всяком случае, это можно с уверенностью утверждать в отношении той части комментария Гелиодора, где речь идет о глаголе и системе наклонений.

Текст грамматической компиляция, содержащей ссылки на Гелиодора в Неаполитанской рукописи, в основном совпадает с текстом комментария на грамматику Дионисия Фракийца, дошедшим до нас в рукописи венецианской Национальной библиотеки «Марчьяна» Ог. 884 (оНш 489) (XIV в.), лл. 1-115. В издании этого комментария, названного им БсНоИогит соЫвсйо Ыагс1аиа (БсН. 292-441; с£ XXXI), Гильгард учел чтения обеих рукописей, но в ряде случаев отдал предпочтение более полному и лучше сохранившемуся тексту венецианской рукописи (БсН. XXVIII-XXXII). В издании он отметил все девять содержавшихся только в неаполитанской рукописи указаний на авторство Гелиодора (см.: БсН. XIV-XV, XXI). Судьбе было угодно, чтобы оксфордский кодекс БагосЫ 116 сохранил полный текст всех параграфов, начало которых отмечено именем Гелиодора в неаполитанской рукописи. Это позволяет нам точно определить нижние пределы отрывков, которые были заимствованы составителем названной компиляции из комментария Гелиодора. Воодушевленный удачной атрибуцией Гелиодору оксфордского комментария, Гильгард стал искать отражение еще более полной версии того же комментария и в тех местах, условно говоря, венецианских схолий, где в продолжение текста, извлеченного из комментария Гелиодора, приведен материал, отличный от него по содержанию, лексике и общему стилю изложения. Примеры допущенных им на этом пути явных промахов мы приведем ниже (§ 4.2).

Обратимся к тексту Гелиодора. Переходя от темы имени к теме глагола, Гелиодор указывает на то, что имя и глагол являются главными среди частей речи (киргютата тюу ^срюу той Аоуои), и, давая этому положению семантическое обоснование, он вводит попутно тему одушевленных существ: ибо в самом деле, будучи тем же самым, что тело и душа, они могут производить из себя иное и являться чувствам (слсгб^ тайта юапср ою^а каг бута логсТ та

аААа с£, айтюу прогсуаг тс каг фагусо0аг). Устанавливая далее градацию между именем и глаголом, он прибегает уже к философским категориям: Равным образом имя является старшим, так как получает свое место соответственно категории сущности, глагол же является вторым, так как [получает свое место] соответственно категории явлений (Каг то буо^а лрсоРсисг, отг

ката ойогад т10стаг, то 8с р^а бситсрсйсг, отг ката лрау^атюу). (БсН. 71.2-6).

Понятия душа (^ уи%л) и явление или действие (лрау^а) мы встретим далее в тех частях текста текста Гелиодора, которые,

несомненно, восходят к сочинению Аполлония Дискола «О глаголах» или с большой долей вероятности могут рассматриваться в качестве его отражения. Вслед за приведенным здесь кратким введением Гелиодор проводит сравнение между определением глагола у Дионисия Фракийца и Аполлония Дискола. Комментируя учебник грамматики Дионисия, он все-таки не может признать авторитет этого автора в данном пункте и с самого начала дает понять, что определение Аполлония ему нравится больше: Его (глагола) определение у Дионисия стоит непрочно, а у Аполлония оно удачно (О ород айтой пара ^cv Дюуиогф сптаютаг, пара 8с ЛпоААюугф ей 8%£i) (Sch. 71.9-10). Разбирая далее определение глагола у Дионисия он указывает на один его немаловажный, как полагает Гелиодор, изъян. Ввиду дальнейшего сопоставления других определений с определением Дионисия стоит его выделить особо:

'Р'Пра saxi Аё^ц алхюхо^, stciSskxik^ %pov®v ts каг лроаюлюу каг apiOprov, svspysiav ц ла9о<; napiaTaaa (Dion. Thr. Ars gram. 46.4-5)

Глагол есть «беспадежное» слово, способное принимать как [значение] времени, так и лица и числа, выражающее состояние действия либо состояние под действием.

Заметим, что в этом определении глагола категории лица и числа стоят в одном ряду с категориями времени и залога. Гелиодор ставит Дионисию в упрек то, что в своем определении он не оставляет места формам инфинитива (ой пергсАяРе та апарс^фата): ведь они, конечно, имеют значение времени, состояния действия и претерпевания действия, но не принимают значение лица и числа

/ Г> г* Л Л Т Dr Л 5 Т 9 Л Л > Т

(какег^а ^cv уар xрovо'ug 8%ег каг 8v8рyеlаv каг па0од, аААа проowпwv каг арШ^ ойк егаг 8ект1ка). Гелиодор заключает: Итак, в том несостоятельно определение, что не охватывает еще формы инфинитива (Каг cv тойтф вптаюта1 о ород, cv тф ^ пер^хег^ каг та апарс^фата).

Как мы уже видели, есть основания считать отличительной особенностью грамматического учения стоиков особое внимание к инфинитиву, рассматриваемому в качестве формы глагола, а вместе с тем и стремление точнее определить отношение инфинитива к личным формам глагола. Напротив, для эмпирического в своей основе учения александрийских грамматиков, которое представляла первоначальная версия учебника Дионисия Фракийца, насколько о ней можно судить, а отчасти и та позднейшая версия, в которой он до нас дошел, важно было дать определение глаголу в его наиболее употребительных формах, так или иначе соответствующих исходному для слова р^а значению конкретного высказывания. Такой подход к определению глагола засвидетельствован в древнейшем грамматическом папирусе, происходящим, возможно, из Фаюма и датируемом I в. н. э. P. Yale 1.25 (Wouters 1979: 47-60): <р^ц,а

S’caxiv A>c^ic; npa^iv ц ла0ос; | <ow хро^ф Kai> проаюпф Sn^ovaajv} (глагол же есть слово, обозначающее действие или претерпевание действия <вместе со временем и> лицом) (Ibid. 50.28-29).

Альфонс Ваутерс указывает на явное родство текста этого папируса с грамматикой Дионисия Фракийца (ibid. 59-60). В приведенном отрывке бросается в глаза понятие Ac^ig, столь характерное для определений различных частей речи в грамматике Дионисия. Но особенно важно отметить, что здесь категория лица представлена неотъемлемым атрибутом глагола, таким же, как и категории залога и времени. Несомненно, автор определения глагола в названном папирусе мыслил глагол исключительно в личной форме.

Разобрав определение глагола, содержавшееся в комментируемой им грамматике Дионисия Фракийца, Гелиодор обращается к определению, предложенному Аполлонием Дисколом, ссылаясь, однако, не на какое-либо известное сочинение Аполлония, но, как можно понять, на его позднейшее переложение, казавшееся ему наиболее полным и надежным: Теперь, когда мы это приняли к сведению, познакомимся и (со свидетельствами), полно представляющими определение Аполлония (Kai cnciS^ тойто ^e^a0^Ka^ev, napaAaPw^ev та vftv Kai tov AnoAAwvlou opov cvtcAwc; c%ovrn) (Sch. 71.23-24). Далее он приводит само определение:

р'Лра saxi pspo<; Aoyou <anx®xov> sv гбюц цехаахпм-ахшроц 8гафорюу %pov®v sniSsKxiKov цех’ £vspyda<; ц лаОои^, npoaronrov xs каг apiO^rov napaaxaxiKov, oxs каг xa<; x^ yuxn<; SiaOsasi^ S^Aoi (Sch.

71.24-27).

Глагол есть <беспадежная> часть речи, способная благодаря изменениям своей формы принимать значение различных времен вместе со значением действия или претерпевания действия, [а кроме того] показывающая лицо и число, когда она выражает и внутренние установки души.

Это определение Гелиодор считает безупречным: здраво это определение, ведь оно ни в чем не переходит меру достаточного и ни в чем не обнаруживает недостатка (Yyiwc; c%£i ойтос; о брод’ кат’ o^Scv уар оше nepiooevei ойте cvSeT) (Sch. 71.27-28). Самостоятельно отметив, что определение глагола у Аполлония охватывает и формы инфинитива, так как, по этому определению, глагол показывает лица и числа не всегда, но тогда, когда выражает установки души, то есть ее волю или устремления (ойк act, aAA’ бте Kai тас; тлд yu%^c; 8ia0coeic; б^Аот, б coti тас; трс; уихл? РоиА^овц) (72.10-14), он в подтверждение своего толкования приводит и совпадающее с его собственным мнение комментаторов (о!

йпо^п^атгатаг), у которых, скор ^ всего, Гелиодор и нашел определение Аполлония (72.14-19) .

По словам комментаторов, он (Аполлоний) для того говорит, что глагол показывает лица и числа тогда, когда выражает и установки души, чтобы мы ввели и формы инфинитива (тойтои

ТЛТ Т Л ? (Л ^ лТ тле**

Xapiv Асусг npoawnwv тс каг apiO^wv параататгкоу civai тотс то р^а,

«.Г лл^ м О Л ’ С?» >

отс каг тад трд уих^д ога0сасгд опАог, гуа каг Л^сгд avтсlаoоlaаw^сv та апарс^фата). Дальнейшее пояснение комментаторов, которое

1—' v> v>

приводит 1елиодор, не содержит никакой оригинальной мысли, но довольно интересен один из примененных ими терминов: Ac/ov^ «Отс уар тад т^д уи%лд 5га0сасгд ой б^Аог, ойтс npoawnwv <ойтс api0^wv> сатг 8laатaAтlк0v, юд спг тwv aпapс^фaтwv» (при этом они говорят: «Ведь когда глагол не выражает установки души, он не служит различению ни лиц, <ни чисел>, как (это наблюдается) в отношении форм инфинитива»). Употребленное здесь прилагательное 8гаатаАтгк0д восходит к форме глагола (бга)атсААю (ставить в строй, приводить в порядок), и применялось оно у грамматиков в значении служащий различению, но встречается редко. К примеру, оно ни разу не встречается ни у Дионисия Фракийца, ни в других глоссах к его грамматике, ни у Хировоска.

В сохранившихся сочинениях Аполлония мы находим это прилагательное в таком же, как здесь, сочетании с существительными в генетиве лишь один раз, а именно, в его «О наречиях». Как мы видели выше (§ 3.2.1), затронув в этом сочинении тему инфинитива, Аполлоний обратился к источнику, содержавшему элементы философского учения о предикате и глаголе, которое можно связать с именем Антипатра. Как и в суждении комментаторов Аполлония, в собственном его сочинении о наречиях дополнением к прилагательному ёшотаХттод выступает существительное npoornnov (лицо), правда в связи не с темой глагола, а с темой местоимения: та

D Г D ИГ Г Г» Л Г Dr Г» Л Г 5 ' /Л >

спгрр^ата ойк сатг npoownwv огаатаАтгка, сатг ос то тс c^cOcv каг oc0cv пpoаwпwv параатат^ (наречия не служат различению лиц, между тем C^CBcv (генетив к я) и aCBcv (генетив к ты) указывают на лица) (Apoll. Dysc. Adv. 185.9-11). Весьма вероятно, что Аполлоний, следуя своему источнику, в своем сочинении о глаголе неоднократно применил прилагательное 8гаатаАтгк0д, что отразилось и на лексике его комментаторов.

Нет сомнений в том, что, пусть и через посредство комментариев, Гелиодор дословно воспроизвел определение, которое некогда дал глаголу Аполлоний в сочинении «О глаголах». В этом убеждает, в частности, то, как Присциан, опиравшийся во многом непосредственно на труды Аполлония, передал важнейшую часть

50 См. выше § 3.1.1 и прим. 30 о предположительно широком круге источников, использованных этими комментаторами, куда, вероятно, входили и более древние тексты, чем сочинения самого Аполлония Дискола.

этого определения в своих «Установлениях грамматики»: Verbo accidunt octo: ... etpersona cum numero, quando affectus animi definit (scil. verbum - V. M.) (У глагола есть восемь непостоянных свойств: ... и лицо с числом, когда он определяет состояния души) (Prisc. Inst. II 369.15-16)51. В Оксиринхском папирусе P.S.I. 7.761, датируемом V-VI вв., определение глагола, приведенное Гелиодо-ром, передано почти дословно, но, к сожалению, с пропуском, допущенным, явно, по невниманию, который делает бессмысленной заключительную часть определения, где сохранились, тем не менее, особенно интересные для нас элементы:

<р^ца £>axi p,spo<; Aoyou <sv i>Svn<;52 р.£хаахпМ-ахшр,<оТ<;> 8гафорюу Xpovrov snireKxiKov p-sx’svspyda^ ц ла9ои<;,| ore ^£%<sxai ^u%ik^v> (?) SiaOsaiv (Wouters 1979: 206.3-5)

Установив, что определение глагола, приведенное Гелиодором, передает подлинный текст Аполлония Дискола, укажем на признаки особой зависимости самого Аполлония в этом определении от предшественников, что было характерно для раннего периода творчества Аполлония. Так, употребленное Аполлонием прилагательное спгбсктгкод, в сохранившемся его наследии встречается лишь дважды в сочинении «О местоимении» (Apoll. Dysc. Pron. l5.l; 63.19), и прилагательное napaoxaxiKog достаточно часто встречается опять-таки только в двух сочинениях, предшествовавших написанию его труда «Синтаксис»: «О местоимении» и «О наречиях».

Но можно сказать и больше: вся посвященная глаголу часть комментария Гелиодора на грамматику Дионисия Фракийца содержит изложение важнейших положений сочинения Аполлония Дискола «О глаголах», а вместе с тем дает и наиболее полную картину более ранних представлений о глаголе, от которых отправлялся сам Аполлоний.

4.1.1. Первоначальное учение о глагольных наклонениях в передаче Аполлония Дискола и позднейших комментаторов. В рассматриваемом определении глагола личные глагольные формы непосредственно связываются с присутствием в значении глагола некой внутренней установки говорящего. Как выше было отмечено, понятие душа в качестве важной для грамматической теории категории выступает уже в самом начале главы о глаголе в комментарии Гелиодора. Из дальнейшего изложения темы глагола у Гелиодора явствует, что идея внутренней установки воли и ума говорящего определяла первую в греческой грамматике систему глагольных

51 Первым на сходство этой части определения глагола у Присциана с Аполлониевым определением у Гелиодора указал Густав Улиг: Dion. Thr. Ars gram. 46.

52 = <sv 1>5юц: при произношении обе формы совпадали /enidiis/.

наклонений, в рамках которой и рассматривались личные формы глаголов.

Дав свою оценку определения глагола у Аполлония в отношении общего учета важнейших глагольных форм, Гелиодор особо останавливается на понятии расположение души (yuxiK^ 8ia0caig) и на системе наклонений, которую из этого понятия принято было выводить. Можно предположить, что таков был порядок изложения предмета не только в сочинении Аполлония «О глаголах», но и в труде на ту же тему главного предшественника Аполлония - Трифона (Velsen 1853: 54-56).

Понятие расположение души относилось не просто к внутреннему состоянию некоего лица, но к его выражению в речевом действии. Общие рамки его характеристики составляли понятия, близкие современным грамматическим категориям залога или диатезы, хотя и не тождественные им. Выражение воли говорящего в отношении другого лица или какой-либо вещи Гелиодор обозначает словом Spaaig, которым могло обозначаться и само направленное определенным образом действие. Речевая деятельность рассматривалась при этом с позиции лишь одного лица, хотя бы и подразумевалось ответное, преимущественно физического свойства, действие со стороны другого лица. Претерпевание говорящим некоторого состояния он выражает довольно редким понятием ncTaig, которым, например, теоретики медицины обозначали общее состояние больного (см. примеры в LSJ). Гелиодор говорит о двойной природе

V> А С* > 9 С* * «

внутренней установки говорящего: Act ос ciocvai, oxi oiaa^ caxiv ц yu%iK:^ 8ia0caig: vocTxai yap 8ia0caig ц Spaaig Kai ц ncTaig (Нужно знать, что расположение души (буквально: душевное расположение говорящего) двояко: ведь (такое)расположение считается установкой на действие и страданием) (Sch. 72.21-22).

Судя хотя бы по примерам употребления понятия Spaaig в сочинении Аполлония «О местоимении» и по сходным примерам в его «О наречиях» и «Синтаксис» (Apoll. Dysc. Pron. 44.1-3; 70.1-3; Adv. 129.29-130.1; Synt. 405.7-9), применение этого понятия в качестве грамматической категории составляло устойчивую традицию и имело стоические корни (Mazhuga 20ll). Здесь лишь отметим, что современник Трифона Дионисий Галикарнасский, основательно изучивший, в частности, труд Хрисиппа «О сочетании частей речи» (см. выше § 2.1), для обозначения действительного залога глаголов применял прилагательное, производное от слова Spaaig - Spaax^piog. Определяемые таким образом глагольные формы в действительном залоге (p^axa Spaax^pia) он противопоставлял формам в страдательном залоге, обозначая их словами na0nxiKa p^axa (Dion. Hal. Thuc. 24, 1.361.20-362.3; AdAmmaeum ep. sec. 2, 1.423.5-9).

Нет сомнений в том, что, как понятие Spaaig, так и понятие ncTaig были применены уже в соответствующем параграфе сочи-

нения Аполлония о глаголах. Относительно более редкого понятия лсТок; заметим, что в том же особом значении ‘претерпевания некоторого состояния’ без внешнего воздействия применено оно в его «О наречиях», непосредственно перед разделом о безличных глаголах %РЛ и ScT, который мы рассмотрели выше (§ 3.2.1). В противоположность тем своим предшественникам, кто причислял к местоимениям сочетание междометия <Ъ! и личного местоимения в дательном падеже лoi (=фо1, мне), служившее выражению чувств изумления, горя или негодования, Аполлоний уподобляет это сочетание наречиям. Переживание соответствующего состояния, выраженное в названном междометии, Аполлоний ставит в связь с выражением подобного переживания в глаголе со страдательным значением: nav ла0ос; yivcxai ск xivoc; SiaBcacwg, i8iov 8c xwv pn^axwv 8ia0coic; (всякое (выражение) страдания происходит от какого-то состояния, (характеристика) же состояния свойственна глаголам) (Apoll. Dysc. Adv. 127.15-16). Устанавливая жесткую связь рассматриваемого им восклицания с семантикой глагола, Аполлоний считает возможным сблизить в свою очередь это восклицание с наречием, имея в виду применение последнего в устойчивой связи с глаголом.

Нельзя не заметить некоторой натянутости собственных рассуждений Аполлония, тем не менее, это не отменяет, как четкого определения в этом месте особого рода состояния говорящего, так и характерного значения слова ncToig, выражающего соответствующее состояние. О названном восклицании и ему подобных Аполлоний говорит: В целом такие междометия, произносимые в силу переживания, непосредственная причина которого в самом говорящем (Ka0oAou xa xoiaftxa xwv cn^cy^axwv, с£, avxona0c(ag avanc^-no^cva), выражают переживание, относящееся только к говорящему (x^v ncpi xov Acyovxa ^ovov ncTaiv a9nycTxai), и потому не имеют чего-либо общего со вторыми и третьими (лицами) (Kai cv0cv ойк CniKoivwvcT Scuxcpoic; Kai xp(xoig) (Apoll. Dysc. Adv. 127.12-14).

О том, что понятие 8id0caig, обозначая внутреннюю установку говорящего, служило объяснению форм глагольных наклонений задолго до Аполлония Дискола, со всей определенностью свидетельствует Квинтилиан (ок. 35- ок. 96 г. н. э.). Указывая на то, что солецизм как ошибочная подмена одних речевых форм другими особенно заметен в глагольной семантике, в частности, в сфере наклонений, он приводит различные латинские обозначения системы наклонений, так как в его время грамматическая терминология еще не устоялась: modos, sive cui ‘status’ eos dici seu ‘qualitates’ placet (Quint. Inst. or. I 5.4l). Термины modus и qualitas передавали одно и то же греческое понятие noioxng. Оно служило выражением философской категории качество, составившей сердцевину учения стоиков, но могло применяться и в значении некой разновидности вещей или явлений одного ряда, а в определенном контексте

служило указанием на образ действия, в том числе и на внешнюю форму высказывания. Именно это последнее его значение передано у Квинтилиана латинским modus, тогда как термин qualitas, представляя собой по форме латинскую кальку греческого слова, выражал лишь идею некой разновидности. Среди трех приведенных Квинтилианом терминов, служивших общим обозначением глагольных наклонений, наиболее своеобразен термин status. Как и греческое 8id0caig, это слово обозначало некоторое внутреннее состояние (в приведенной цитате оно употреблено в аккузативе множественного числа)53. Приводя этот термин, Квинтилиан, несомненно, отдавал дань определенной ученой традиции греческих грамматиков, которая, однако, так и не получила настоящего признания у латинских грамматиков.

Свидетельство Квинтилиана позволяет нам утверждать, что выраженное понятием 8id0caig представление о внутреннем состоянии говорящего, послужившее основой целого учения о глагольных наклонениях, восходило, по меньшей мере, к тому времени, на которое пришлось творчество Трифона, главного предшественника Аполлония. Можно думать, что впервые понятие 8id0caig в таком значении было применено самим Антипатром Тарсским, разработавшим первую классификацию глагольных наклонений. Это относится и к тем его характеристикам, которые ныне можно было бы отнести к области глагольного залога. Известно, что со времени Поздней античности слово 8id0caig применялось как собирательное понятие для всей системы глагольных залогов, и даже русский грамматический термин залог есть не что иное, как славянская калька этого греческого слова. Однако ранее времени Аполлония Диско-ла и его сына Геродиана, развившего идеи отца и оставившего будущим поколениям собственное обширное наследие, оно не было известно в качестве такого специального и вместе с тем емкого термина. Можно полагать, что именно Аполлоний и, еще более, Геродиан способствовали превращению понятия 8id0caig в общее обозначение системы залогов. Ранее их времени в понятии 8id0caig соединялись лишь представление о воле, выражаемой говорящим, и переживании им некоторого состояния.

В дополнение к сказанному Гелиодор поясняет понятие расположение души еще и понятием PovAnaig, которым могли выражаться, как осознанная воля, так и просто желание: кш ndAiv ^ Аоуф 'Hp0pw^8vn Po'uAnaig x'qg ((ведь ‘расположение души’

считается) опять-таки и четко словесно выраженной волей) (Sch. 72.22-23). Определив таким образом некоторые общие семантические рамки понятия расположение души, Гелиодор далее показывает, какие именно состояния ума и души говорящего выражались в

53 Г. Штейнталь допустил очевидный промах, когда счел и латинский термин дыаШал переводом греческого ЗгаОеок; ^етШа! 1891: 276).

каждом из глагольных наклонений. Начинает он с особой характеристики индикатива, ради которой, можно думать, его далекий предшественник, Антипатр, и ввел общую категорию действенной воли (Spaaig) в определение понятия расположение души: в каковом она (т. е. душа в слове) либо определяет, как что-нибудь совершающая (cv ф ц opti^si wg Spwoa ti), либо распоряжается, как (чему) быть, либо возносит мольбу, чтобы что-либо было совершено для нее со стороны более сильного, либо сомневается (ц npoarnTTSi

tr Т f\ 9Л Т tr D tst Т Т 5 9 f\

юатс ysvcaOai, ц npoasvxsTai iva ск tov Kpsmovog ti аш^ avuaOfl, ц SiamZsi) (Ibid., 23-24)

Несомненно, к тому же источнику, будь это «О глаголах» Аполлония или одноименное сочинение Трифона, восходит сходное описание глагольных наклонений, небезосновательно приписываемое Гильгардом Стефанию, одному из комментаторов Грамматики Дионисия Фракийца (Sch. 245.3-9; см. ссылки на Стефания: Sch. 239.14, 246.19). Содержится оно в так называемом Ватиканском сборнике схолий (Sch. XIX-XXVI, 106.15-295.8). Творчество Стефания принято датировать началом VII в. (Lallot 1998: 35). Описание системы глагольных наклонений у Гелиодора - это очень важно подчеркнуть - служит лишь необходимым пояснением к предшествующего общему определению глагола, так что в этом описании отсутствует и столь характерное для позднейшей грамматической традиции общее обозначение глагольных наклонений словом cyKAiaig. Напротив, названное описание Стефания служит непосредственно толкованию параграфа о глагольных наклонениях в учебнике Дионисия Фракийца, который начинается именно этим словом в форме множественного числа - ’EyKAiasig. Попытка подчинить понятию cyKAiaig более древнее описание глагольных наклонений, основанное на понятии расположение души, оказалась настолько неудачной, что позднейший переписчик потерял здесь нить мысли комментатора.

В начальной фразе рукописного текста мы видим слово ava-nauaig, означающее остановку, отдых, которое никак не вяжется с

г* 1 evi—l Л С» Т 9 ^ 9 Т 5 Т

общим содержанием фраз: EyKAiaig ос caTi yu%^g avanavocwg cni ti Tpsno^cv^g (Sch. 245.3-4). Георг Ф. Шеманн предложил самую щадящую и, думается, наиболее удачную поправку испорченного

елтп Л С*Т9 ** )Г Т 5 Т Т

текста: EyKAiaig ос caTi yux^g avcu nsioswg влг ti Tpsno^cv^g (Schomann 1859: 23). Если пытаться перевести рукописный текст с этой поправкой, необходимо допустить, что Стефан не воспринимал более слово nsTaig в его исходном особом значении переживания некоторого состояния без внешнего воздействия, но включил его в ряд понятий с ходячим значением претерпевания некоторого состояния главным образом под внешним воздействием: (Понятие) ‘наклонение’ относится к душе, действующей в отношении чего-либо без переживания [внешнего воздействия]. Как бы то ни было, высказывание именно такого содержания хорошо предваряет

дальнейшую часть фразы, где речь идет уже об индикативе и где мы находим глагол того же корня, что и существительное 8paaig, которое в соответствующем месте применил Г елиодор: лpoакАлv8ml

Г»Л« Л 9\ « « O' Т Л 5^С»Т ««Л 9 Г

ос ц yux^ А ®g opiQo^cvn та nap avrng opw^cva, rag ornv cin^ ‘тилтю’... (‘склоняется’ же душа, либо будучи в состоянии определяющей (словесно) дела, по ее воле совершающиеся, когда, например, говорится: ‘бью’.).

Вслед за Петером Эгенольффом издатель схолии Гильгард решился, однако, существенно дополнить и исправить текст рукописи, взяв за образец краткое определение понятия сукАлокд, содержащееся в византийском грамматическом своде, известном как Anonymi grammaticae epitoma, и, если верить Гильгарду, в упомянутых выше венецианской и неаполитанской рукописях в составе Scholiorum collectio Marciana: "ЕукАлокд ow axA^a фюv^g noiav rqg yux^g w^iv c^aivouaa (Epit. 319.21; Sch. 400.29-30; см.: Egenolff 1886: 127). Уже знакомое нам начало описания глагольных наклонений из комментария Стефана предстает в издании Гильгарда в совершенно ином виде, нежели у Шеманна: ЕукАлац 8с caTi <о%Л^а фwv'пg noidv Kiv^oiv т^д> yux^g dvaфaTvov елі Ti Tpcno^cvng. У Гильгарда получилось, однако, нечто столь неловкое, что и перевести введенную им формулировку затруднительно. Исправляя нескладное построение фразы, использованной в качестве образца, где малоговорящая именная часть сказуемого, ax^a фюv^g (форма слова), вклинивалась между подлежащим букАшк; и распространненным определением в виде причастного оборота, издатель согласовал причастный оборот с именной частью сказуемого, заменив c^aivouaa на dvaфaTvov, но тем самым он придал слову ax^a (форма) несвойственное ему экспрессивное значение раскрытия или объявления чего-либо.

Еще более неуместность примененной Гильгардом конъектуры обнаруживается в образе движения души ravnaig rqg yux^g, так как в отличие от представления о состоянии души ни у античных, ни у византийских грамматиков, за одним указанным здесь исключением, оно не встречается. То же можно сказать и о выражении ax^^a фwv'пg. Правда, мы встречаем его один раз в тексте сочинения Аполлония Дискола «О местоимении», изданном Шнейдером (Apoll. Dysc. Pron. 17.25). Но там оно применено лишь в связи с отражением идеи числа в форме слов и отнюдь не в общем положении дидактического характера, как у Гильгарда, к тому же новейший исследователь творчества Аполлония Дискола Филипп Бранденбург уверенно определил весь параграф, где оно употреблено, как позднейшую интерполяцию (Brandenburg 2005: 262). Очевидно, определение, которое издатель так неудачно взял за образец для исправления ранневизантийского текста, следует считать порождением поздневизантийской культуры. Мы будем и далее исходить из текста самой рукописи с небольшой поправкой Шеманна.

В описании повелительного наклонения, оптатива и коньюнк-тива Гелиодор и Стефан расходятся лишь в том, что первый значение форм оптатива выразил редким для грамматического текста приставочным глаголом npoacvxo^ai (возносить мольбу и т. п.), а второй причастием от простого глагола того же корня сихоцш. Не лишено, однако, значения, что и Стефан применил выше глагол с

v> V> Л Т V>1 Л т

той же приставкой лрооклгуо^ вместо простой формы кАГУО^ (склоняюсь, наклоняюсь и т. п.), которой в известных нам грамматических текстах обычно обозначали склонение или наклонение. Очевидно, хотя и различным образом, у обоих грамматиков проявилось здесь влияние одного и того же образца. Итак, Стефан продолжает: (склоняется же душа..,) либо будучи в состоянии приказывающей (что-либо), когда, например, говорится: ‘бей’,- или же умоляющей (кого-либо о чем-либо), когда, например, говорится: ‘если бы я мог ударить!’ - или же пребывающей в сомнении, когда, например, говорится: ‘если я ударю’ (A wg npoaTdTTOuaa, wg OTav

9 Г Т 9\ « 9 Т « «Л 9 Г Т 9\ « С» Т O'

cin^ «типтс», A wg cuxo^cvn, wg OTav cin^ «типто^», A wg оюшцоиоа, wg OTav cin^ «cdv типтю») (Sch. 245.5-7).

В описании форм наклонения в зависимости от расположения души было естественным представить формы конъюнктива на примере самостоятельного предложения, выражающего сомнение (у Гелиодора значение сомнения передано глаголом SioTdZw, а у Стефана - причастием от того же глагола SiaTdZouaa). Примечательно, однако, что только у Гелиодора и Стефана мы встречаем характеристику этой формы конъюнктива без всякого упоминания каких-либо иных его форм. Несомненно, здесь мы имеем дело

v> v> 1 v> 1 v>

именно с древнейшей классификацией форм наклонений, которая лишь частично затрагивала формы конъюнктива. Влияние этой первоначальной классификации не переставало сказываться на грамматической терминологии и тогда, когда расширилось представление о формах конъюнктива. Аполлоний Дискол посвятил специальный параграф в «Синтаксисе» неправомерному, как он доказывает, применению термина бюшктжА сукАлац (т. е. наклонение, выражающее сомнение) в отношении конъюнктива в целом (Apoll. Dysc. Synt. 374.8-377.7). В начале своих рассуждений он соглашается с тем, что в предложениях с частицей cdv, один из примеров которых мы видели в классификации Стефана, формы конъюнктива получают значение сомнения в отношении задумываемого дела: Ведь ясно, что, например, cdv ypdфw (‘еслия напишу’) и тому подобные (оборотыречи) обозначают сомнение относитель-

Ч Ч /ЛЛ«Л«Л9ЛЛ

но дела, мыслимого как предстоящее (oaфcg ydp OTi wg то cav урафю rai Td Towoig O^oia Siarny^Ov той wg coo^cvou npdy^aTog an^aivci) (Apoll. Dysc. Synt. 374.10-375.2). Далее, однако, он связывает

v> 9 Л 1 v>

значение сомнения исключительно с частицей cdv, а не с формой глагола (Ibid. 376.9-10).

Следуя все тому же общему для них источнику, Гелиодор и Стефан заканчивают обзор наклонений характеристикой инфинитива, как глагольной формы, в которой никак не проявляется расположение души говорящего. Гелиодор так говорит о душе приме-

1 9\ 9 С» Л Т 9 Т 9ЛЛЛТ 9 Л Л

нительно к инфинитиву: ц owcv xovxwv s^aivci, алла ^ovov ашо то

Л* 9 Т O' «Л 5 Г» Т Л 9 ,«* « т о» 9Л т 9\ 9 Г Г\

прау^а ovo^azci, о co^Aou cv тф opizciv ц npoornTTciv ц cvxcaOai (либо (она) ничего из этого не выражает, a только дает имя самому действию, которое показывала либо в определении, либо в приказании, либо в мольбе), каг noicT тО anapc^aTov, Sia yap toi тойто ci тг an^aivci cipnTai (и представляла его инфинитивом, если имела желание сказать с помощью последнего, что значит (действие, ставшее предметом высказывания)) (Sch. 72.24-27)54. Вероятнее всего, специальное обозначение инфинитива anapc^aTov в этом месте тоже восходит к древнейшей классификации глагольных залогов. Здесь этот термин прекрасно сочетается с понятием yuxiK^ napc^aoig, который, следуя своему источнику, Аполлоний Дискол применил в своем сочинении о наречиях к проявлению расположения души в формах наклонений (Apoll. Dysc. Adv. 131.23; см. выше § 3.2.1).

Стефан высказывается об инфинитиве более кратко и в несколько ином стиле, но с использованием все того же харак-

9 С» Л Т

терного выражения ovocv toutwv, а кроме того, существительного ovo^a и причастия SnAovoa, однокоренных с примененными Гелиодором глаголом ovo^aZ® и имперфектом третьего лица ед. ч. глагола §пЛ0ю (cS^ou). Как и Гелиодор, Стефан противопоставляет значение инфинитива глагольным формам, выражающим различное расположение души, но вместе с тем пытается подвести его и под общее понятие наклонение, чего мы не видели у Гелиодора: ц юд

9 С* Л Т С* Л » С* > > 9^ ^ т

ovocv xovxwv onAo'uoa, ^ovov oc то ovo^a xov npay^axog npoPaAAo^cvn, юд OTav cin^ «tutctciv» (либо будучи в состоянии, ничего из этого не показывающей, но лишь представляющей имя действия, когда, например, говорится «бить») (Sch. 245.7-9).

Итак, в классификации, построенной на понятии расположение души, первое место принадлежало индикативу. Можно сказать, что классификация, представленная у Гелиодора и Стефана, построена так, чтобы выдвинуть индикатив на самое видное место: об этом определенно свидетельствует выраженная в начале описания наклонений идея действенной воли и переживания некоторого состояния, которая непосредственно прилагается именно к индикативу. Место инфинитива определялось опять-таки в зависимости от его отноше-

54 Мы последовали здесь тексту вышеназванного оксфордского кодекса, Гильгард же ввел смелую конъектуру, основанную, главным образом, на беглом замечании Рудольфа Скржечки (Skrzeczka). Исправленный Гиль-гардом текст, однако, труднее поддается толкованию, чем текст рукописи: Kai <тойто> лоїєг то dnaps^aTOv, Sid yap то TOwrov ouSsv anM-awsiv єїpnтal.

ния к идее расположения души. При таком подходе инфинитив неизбежно должен был занять последнее место в ряду наклонений. Подобный порядок в рассмотрении наклонений уже в конце I в. до н. э. отразил Дионисий Галикарнасский в своем сочинении «О соединении слов», говоря, что глагольные формы, несущие более конкретный или дополнительный смысл (ларффапга), должны предшествовать формам инфинитива: ^y^Tai каі Td ларффапга twv dnapc^dTwv (Dion. Hal. Comp. 26.16). Свидетельство Дионисия для нас тем более важно, что этот автор прямо указывал на стоические источники своих грамматических представлений (см. выше § 2.1) Рассмотрению форм инфинитива в связи с темой расположения души Гелиодор отводит целый раздел главы о глаголе - непосредственно вслед за рассмотренным нами общим описанием форм

V> 1—г v> v> v>

наклонений. Помимо новой, чрезвычайно для нас интересной аргументации в пользу рассмотрения форм глагола, исходя преимущественно из состояния разумной души говорящего, в этом разделе мы сталкиваемся с высказываниями, которые невозможно расценить иначе, как след прямых заимствований Аполлония у Трифона. Знакомый нам тезис о том, что инфинитив есть имя действия, теряет здесь свой универсальный характер, в частности, ввиду отсутствия знакомого нам по другим примерам определения nav (всякий) перед подлежащим dnapc^aTov (ср.: Apoll. Dysc. Adv. 29.16-17, Synt. 43.14; см. выше § 3.2.1-2.): то dnapc^aTov ovo^d cqti Toft npdy^aTog (Sch. 72.29). В примерах, которые Гелиодор приводит в подтверждение этого тезиса, инфинитив всюду представлен с

ЛТ ЛТ Л T 5 Л 9 T

артиклем: Acyo^cv «то ypdф8lv raA-ov cqti», «то dvaylvюaк8lv ^cAi^ov vndpxci» (мы говорим ‘занятие письмом похвально’, ‘чтение есть дело полезное’), - и тут же дается красноречивое пояснение к форме артикля: (мы говорим так,) представляя его вместе с артиклем как имя, относящееся к действию (^8Td той

Л 5 Л 1 і Dr Т IV f П Т

apOpou ашо л;рoф8рovт8c; юс; ovo^a ruyxdvov той npdy^aTog - Sch. 72.32-73.1; о Трифоне см.: Apoll. Dysc. Synt. 43.5-12, ср. выше § 3.2.2).

Выраженное инфинитивом с артиклем общее представление о деле или состоянии определенного рода не исчерпывает у Гелидора содержания понятия npay^a, но выступает в качестве самого показательного примера действия, не ставшего предметом переживания и высказывания некоторого лица. Возникает впечатление, что в

V> 1—' v>

традиции, переданной Гелиодором, высказывания действующих мыслящих существ, касающиеся их самих, представлялись только в личной форме. Всякое действие,- говорит Гелиодор,- не входящее в (категорию) действующей разумной души, является тем самым, (что передает инфинитив с артиклем) (nav 8с npay^a CA^v cic; yux^v T^v npdTTouaav awO); так, лишенное разумной души

Ч / tr С» Л Dr Dr Л

существо не выражает волю души (атс ayuxov ov ^^i^v PovA^aiv o^ c^aivci) (Sch. 73.2-3).

4.2. Определение глагола и классификация глагольных наклонений у Хировоска

Важнейшим источником развернутого комментария Хировоска на «Каноны» Феодосия послужили труды Геродиана, преемника Аполлония Дискола в грамматическом учении и родного его сына. К сожалению, заметные следы наиболее интересного для нас труда Геродиана о глаголе, 'Pn^axiKov, теряются уже в византийское время (Dyck 1993: 795). Но, его реплику можно усмотреть в изложении учения о глаголе у Хировоска. Определение глагола у этого автора сходно с тем, которое сохранил для нас Гелиодор (см. выше § 4.1). Но редкое для словаря Аполлония прилагательное cniScKxiKov заменено на причастие SnAoftv, а прилагательное napaaxaxiKov, тоже не столь частое у Аполлония, заменено на an^avxiKov:

t rv 5 Л » Л ’ 5' 5?с*’

р'Пца ... saxi церо<; Лоуои anxroxov sv iSioig цетаахпцатшцоц 8гафорои^ %pOvou<; Sn^ouv цех’ svspysia^ ц лаОои^ ц o'uSsxspo'D TO'Dirov, npoaronrov anpavxiKOv, oxs ка1 xa<; x^ yuxn<; SiaOsasi^ Sn^oi (Choer. II 3.22-25)

Глагол есть беспадежная часть речи, благодаря изменениям своей формы выражающая значение различных времен вместе со значением действия или претерпевания действия, или отсутствия того и другого, обозначающая лица, когда она выражает и внутренние установки души.

Еще одно - и наиболее существенное - отличие определения Хировоска состоит в том, что у него введено дополнительное указание на возможное отсутствие выражения залога. Если иметь в виду то, в каких узких пределах развивал далее Гелиодор тему залога применительно к понятию расположение души, то не трудно понять, что произведенная вставка рвала всякую связь дальнейших рассуждений о формах наклонений - а они присутствуют и у Хиро-воска - с темой залога, выраженной в общем определении глагола. Несомненно, это нововведение, как и замену редких, во всяком случае, для Аполлония, терминов на широкоупотребительные, следует отнести на счет предшественника Хировоска - Геродиана. Очевидно, наблюдая довольно вольное, порою ставящее в тупик современных исследователей, применение понятия SiaBcaig в отношении глагола в трудах отца, он сознательно расширил его первоначальное содержание, в том что касается глагольных залогов, и при этом оторвал его от описания глагольных наклонений, как это мы видим в дальнейшем изложении темы глагола у Хировоска. Одновременно вместо сложного, весьма детализированного описания промежуточных вариантов залога под общим определением SiaBcaig ^can, которое применял Аполлоний Дискол в своем капитальном сочинении «Синтаксис» (см.: Apoll. Dysc. Synt. 319.78, 325.13-14), Геродиан взял за образец простую классификацию

имен по категории рода, возможно, руководствуясь одним из замечаний Аполлония, которое шло в том же направлении (Ibid. 395.210). Так и появилась категория залога под общим определением oftScTcpov.

Как эпигон Геродиана, не обнаруживающий подлинного знакомства с материалом утраченного для нас сочинения Аполлония о глаголах, Хировоск, пожалуй, не заслуживает в нашем исследовании того внимания, которое мы уделили комментарию Г елиодора. Но все же обратим внимание еще на одно обстоятельство, связанное с его описанием форм наклонений (Choer. II 4.29-5.5). В этом описании получил частичное отражение и тот материал, который мы отнесли к сочинению Аполлония о глаголах и к еще более древней традиции, которой он в этом сочинении последовал. Но в отличие от Гелиодора, Хировоск, пусть и с оговорками, подводит под понятие наклонение (сукАлоц) сам инфинитив и отбрасывает старое определение конъюнктива, выражавшее значение сомнения. Но особенно интересен порядок, в котором перечисляются наклонения. Под несомненным влиянием рассуждений Аполлония, на которые мы обратили внимание выше, инфинитив помещается непосредственно после индикатива, который идет первым (ср.: Apoll. Dysc. Synt. 327.13-328.6, см. § 4), и впереди других наклонений -оптатива, императива и субъюнктива: ЕукАлосц ^cv oftv doi ncvxc, орютгкА апарффатод сйкик^ проотакпк^ ^потакик^ (Наклонений же пять: определительное и т. д.) (Choer. II 4.29-30). Именно такое перечисление наклонений воспроизведено в одной из тех частей Венецианских схолий, где Гильгард безосновательно предположил заимствования из Гелиодора: Sch. 400.1-26.

В тексте названных схолий этому отрывку предшествует описание наклонений, в точности совпадающее с тем, которое выше сам Гильгард связал с именем Стефания и где мы отметили все существенные его отличия от сходного текста Гелиодора (§ 4.1.1.). Этот отрывок Гильгард тоже приписал Гелиодору, очевидно, по той простой причине, что немного выше в Венецианских схолиях было помещено настоящее извлечение из комментария Гелиодора. Но поразительнее всего то, что в обоих ошибочно приписанных Гелио-дору отрывках Венецианских схолий Гильгард усмотрел заимствования Гелиодора у Хировоска! (см.: Sch. XVII-XVIII). Заимствование у Хировоска в первом из них, в отличие от второго, очевидно, но имя Гелиодора пристегнуто к нему, как и ко второму, совершенно напрасно.

Самый ценный материал для воссоздания учения о глаголе, впервые учитывающего классификацию глагольных наклонений, мы нашли в византийских схолиях. Но критика текста схолий самим издателем оказалась в ряде случаев совершенно несостоятельной, причем неверная оценка Гильгардом изданных им текстов породила новые ошибки у исследователей, работавших после него. Для даль-

нейшего изучения греческой грамматической традиции необходимо предпринять, если не новое, то существенно исправленное издание византийских схолий к грамматике Дионисия Фракийца.

5. Общее заключение относительно идеи действия и

определения глагола в учении стоиков 111-11 вв. до н. э.

Понятие прау^а, как предмет высказывания, никогда не теряло в философском учении стоиков своего исходного значения действия или положения вещей. Но в грамматической теории школы Диогена Вавилонского инфинитив получил значение формы глагола с самым общим значением, усугкютатоу р^а, т. е. с него было удобно начинать рассмотрение многообразных глагольных форм, каждая из которых несла свое, в некотором смысле дополнительное, значение (парффаогд). Это обстоятельство повлияло и на восприятие понятия прау^а, которое нередко стали осмыслять как выражение общего представления о некотором роде действия или положения вещей.

В этой части стоики невольно отошли от основного для них принципа философского познания: сосредотачивать внимание на сущем. К тому же Антипатр Тарсский, преемник Диогена в качестве руководителя афинской школы стоиков, должен был ответить на новые сомнения относительно достоверности эмпирического познания, которые выражал беспощадный критик стоиков Карнеад, глава возобновленной в Афинах школы платоников. В гносеологии и лингвистической теории Антипатр оставил в стороне прежде непременное для стоиков требование прямого указания на реально сущее (бсТ^гс;), как способа обретения достоверного знания, но поднял значение стоического же учения об определении (ород), как способа получения, пусть не столь полноценного, но достаточно надежного знания путем точнейшего словесного определения некоторого конкретного события или общего явления. Таким образом, была значительно расширена сфера достоверных суждений.

В теории языка формы индикатива, прежде подпадавшие под общее понятие утверждения (а^1ю^а), которое могло быть, как верным, так и ложным, были представлены как способ высказывания действующего лица о том, что оно собственно делало. Иными словами, высказывания, включавшие формы индикатива, были в некотором смысле уподоблены высказываниям о воле, реальных устремлениях или сомнениях действующих лиц. В ряду традиционных для стоиков речевых актов высказывания в форме индикатива обрели почетное первое место. Как общее начало этих речевых актов выдвигалось представление о некотором расположении ума и души говорящего (уи%1кА ЗшВсогд).

Предложенное, очевидно, еще Антипатром определение этого общего начала содержало обоснование особого места индикатива в ряду глагольных наклонений. Утверждалось, что расположение души двояко. С одной стороны, оно включает активную внутрен-

нюю установку (Spaoig) действующего и одновременно говорящего лица, а с другой стороны - переживание некоторого состояния без видимого внешнего воздействия (ncTaig). Индикатив же истолко-

Л « то*

вывался как установка на определение, то opizeiv, того, что совершается самим действующим лицом (Spw^cva).

Дошедшие до нас труды Аполлония Дискола отразили и характер источников, которые он использовал, и развитие грамматических идей стоиков, хотя в силу увлечения Аполлония собственными построениями настоящее развитие идей предшественников у него в известной мере смято. Особый интерес для нас представляет отражение содержания утраченного его сочинения о глаголах в схолиях Гелиодора и Стефания. В этом довольно раннем сочинении Аполлоний был еще весьма связан образцом, который представляло сочинение на ту же тему главного его предшественника - Трифона, творившего еще в I в. до н. э.

Сокращения цитируемых изданий

ФРС - Фрагменты ранних стоиков. Т. l - 3.1. Перевод и комментарии А.

А. Столярова. Москва: «Греко-латинский кабинет» Ю.А.Шичалина, 1998-2007.

CAG - ^гашетала in Aristotelem Graeca edita consilio et auctoritate Academiae Litterarum Regiae Borussicae. Berolini: Reimer, 1882-1907. Epit. - Anonymi Grammaticae Epitoma / Ed. Petrus Egenolff // Commentationes in honorem Guilelmi Studemund: quinque abhinc lustra summos in philosophia honores adepti conscripserunt discipuli Gryphisvaldenses, Herbopolitani, Argentinenses, Vratislavienses. Argentorati: J.H.E. Heitz, 1889. 291-331 FDS - Hulser K. Die Fragmente zur Dialektik der Stoiker, Neue Sammlung der Texte mit deutschen Ubersetzung und Kommentar, I-IV. Stuttgart, Bad Cannstatt: Frommann-Holzboog, 1987-1988.

GG - Grammatici Graeci / Recens. A. Hilgard, R. Schneider, G. Uhlig. Lipsiae: Teubner, 1878-1910.

LSJ - Liddell H. G., R. Scott R. A Greek-English Lexicon. Revised by H. S. Jones, with the assistance of R. McKenzie. Oxford: Clarendon Press, 1996.

NP - Der neue Pauly. Enzyklopadie der Antike / Hrsg. von Hubert Cancik und Helmuth Schneider. Stuttgart, Weimar: Verlag J. B. Metzler, 1996-2003 Sch. - Scholia in Dionysii Thracis Artem Grammaticam / Rec. A. Hilgard. GG Pars I, vol. 3, l90l.

SVF - Stoicorum veterum fragmenta / Coll. Ioannes ab Arnim. Vol. I-IV. Leipzig: Teubner, 1903-1924.

Издания греческих и латинских текстов и их переводов на русский язык

Аристотель. Категории // Аристотель. Сочинения в четырех томах / Под ред. З. Н. Микеладзе. T. 2. М.: «Мысль», 1978. 51-90.

Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Перевод М. Л. Гаспарова, общ. редакция А. Ф. Лосева. М.: «Мысль», 1979.

Дионисий Галикарнасский. О соединении слов / Перевод М. Л. Гаспа-рова // Античные риторики / Собрание текстов, статьи, комментарий и общая редакция А. А. Тахо-Годи. М.: Издательство Московского университета, 1978.

Секст Эмпирик. Сочинения в двух томах / Общая редакция, вст. статья и перевод А. Ф. Лосева, т. 1. Москва: «Мысль», 1975.

Aelius Theon. Progymnasmata / Texte etabli et traduit par Michel Patillon. Paris: Les Belles lettres, 1997.

Alexander Aphrodisiensis. In Aristotelis topicorum libros octo commentaria / Ed. Maximilianus Wallies. CAG vol. II, pars 2, l89l.

Praeter commentaria scripta minora: Quaestiones, De fato, De mixtione / Ed. Ivo Bruns. CAG vol. II, pars 2, Suppl., 1892

Ammonius in Aristotelis de interpretatione commentarium / Ed. Adolfus Busse. CAG vol. IV, pars V, 1897

Apollonius Dyscolus. Scripta minora / Ed. Richardus Schneiderus. GG Pars II, vol. l.l, 1878:

De pronomine (3-ll6)

De coniunctionibus (213-258)

De adverbiis (117-210)

Apollonius Dyscolus. De constructione libri quattuor / Rec. Gustavus Uhlig. GG. Pars II, vol. 2, 1910.

Clemens Alexandrinus. Stromata, VII-VIII / Hrsg. von Otto Stahlin und Ludwig Fruchtel, zum Druck besorgt von Ursula Treu. Berlin: Akademie-Verlag, 1970.

Georgius Choeroboscus. Prolegomena et scholia in Theodosii Alexandrini canones isagogicos de flexione verborum / Rec. Alfredus Hilgard. GG Pars IV, vol. 2, 1894 (Repr. Hildesheim: Olms, 1965).

Diogenes Laertius. Vitae philosophorum / Recognovit brevique adnotatione crit. instruxit Herbert Strainge. Long. Oxonii: e Typographeo Clarendoniano, 1969.

Dionysii Halicarnasei Opuscula / Ediderunt Hermannus Usener et Ludovicus Radermacher, vol. l-2. Stuttgardiae: in aedibus B. G. Teubneri, 1965 (Dionysii Halicarnasei quae exstant, vol. 5-6) (Editio stereotypa editionis prioris MDCCCXCIX et MCVIV-MCMXXIX).

Dionysius Thrax. Ars grammatica / Edidit Gustavus Uhlig. Lipsiae: in aedibus

B. G. Teubneri, 1883.

Iohannes Damascenus. Capita philosophica (recensio brevior) // Patrologiae cursus completus, Series Graeca / Accurante J.-P. Migne. Vol. 94. Parisiis: Apud J.-P. Migne editorem, 1864. 567B-572A

Philo Alexandrinus. Opera quae supersunt. Vol. I. / Rec. Leopoldus Cohn, 1896. Vol. II-III. Rec. Paulus Wendland, 1897-1898. Berolini: Typis et impensis Georgii Reimeri.

Priscianus. Institutionum grammaticarum libri XVIII. Vol. I-II / Ex recogn. Martini Hertzii // Grammatici latini ex recogn. Henrici Keilii, Martini Hertzii et al. Vol. II-III. Lipsiae: in aedibus B. G. Teubneri, 1855-1859

M. Fabius Quintilianus. Institutionis oratoriae libri XII / Rec. Michael Winterbottom. Oxonii: e typographeo Clarendoniano, 1970.

Sextus Empiricus. Opera, vol. 2 Adversus dogmaticos libros quinque (VII-XI) continens / Ed. Hermannus Mutschmann. Lipsiae: Bibliotheca Teubneriana, 1914 (Repr. 1984).

Simplicius. In Aristotelis Categorias commentarium / Ed. C. Kalbfleisch. СAG, vol. VIII, 1907.

Ioannes Stobaeus. Anthologii libri duo priores qui inscribi solent Eclogae physicae et ethicae, I-II / Recens. Curt Wachsmuth et Otto Hense. Berlin: Weidmann, 1974.

M. Terentius Varro. De lingua latina quae supersunt / Rec. G. Goetz et Fr. Schoell. Lipsiae: in aedibus B. G. Teubneri, 1910.

Idem. De lingua latina X. A new critical text and English translation with prolegomena and commentary / Daniel J. Taylor. Amsterdam, Philaderphia: John Benjamins publ. com., 1996.

Tryphonis grammatici Alexandrini Fragmenta / Colleg. Arthurus de Velsen. Berolini: Libraria Friderici Nicolai, 1853 (repr. 1965. Amsterdam: Adolf M. Hakkert).

Литература

Добиаш 1882 - Добиаш А. В. Синтаксис Аполлония Дискола. Киев: Типография К. Н. Милевского.

Тронский 1957 - Тронский И. М. Основы стоической грамматики // Сб. в честь академика В. Ф. Шишмарева. 299-310. Л.: Изд-во ЛГУ.

Barwick 1957 - Barwick K. Probleme der stoischen Sprachlehre und Rhetorik. Berlin: Akademie-Verlag (Abhandlungen der Sachsischen Akademie der Wissenschaften zu Leipzig, Philologisch-historische Klasse, Bd. 43, H. 3).

Blank 1993 - Blank D. L. Apollonius Dyscolus // Aufstieg und Niedergang der Romischen Welt. Teil II: Principat. Bd. 34.l: Sprache und Literatur (Einzeilne Autoren seit der Hadrianischen Zeit und Allgemeines zur Literatur des 2. Und 3. Jahrhunderts) / Hrsg. von Wolfgang Haase. Berlin, New York: Walter De Gruyter. 708-730.

Brandenburg 2005 - Brandenburg Ph. Apollonios Dyskolos. Uber das

Pronomen: Einfuhrung, Text, Ubersetzung und Erlauterungen. Munchen, Leipzig: K. G. Saur.

Brehier 1962 - Brehier E. La theorie des incorporels dans l’ancien stoicisme, 3me ed. Paris: J. Vrin.

Brocquet 2005 - Brocquet S. Apollonius Dyscole et l’adverbe // Histoire Epistemologie Language, t. XXVII, fasc. 2. 121-140.

Buttmann 1877 - Buttmann A. Des Apollonios Dyskolos vier Bucher uber die Syntax. Ubersetzt und erlautert von A. Buttmann. Berlin: F. Dummlers Verlagsbuchhandlung, Harrwitz und Gossmann.

Caujolle-Zaslawsky 1978 - Caujolle-Zaslawsky F. Le style stoicien et la paremphasis » // Les stoiciens et leur logique, Actes du colloque de Chantilly, 18-22 sept. 1976. Avant-propos par Jacques Brunschwig. 425448. Paris: Vrin.

Cohn 1905 - Cohn H. Antipater von Tarsos. Ein Beitrag zur Geschichte der Stoa. Diss., Universitat Giessen. Berlin: Carl Fromholz Buchdruckerei.

Consonni 20ll - Consonni S. Observations on nspi snippnpaxrov by Apollonius Dyscolus // From Scholars to Scholia: Chapters in the History of Ancient Greek Scholarship / Ed. by Franco Montanari, Lara Pagani. Berlin: De Gruyter. 87-104.

Dalimier 2001 - Dalimier C. Apollonius Dyscole. Traite des conjonctions. Introduction, texte, traduction et commentaire. Paris: Librairie phil. J. Vrin.

Di Benedetto 1990 - Di Benedetto V. At the origins of Greek Grammar II Glotta, Bd. 58. 19-39.

Dyck 1993 - Dyck A. Aelius Herodian: Recent studies and prospects for future research II Aufstieg und Niedergang der Romischen Welt. Teil II: Principat. Bd. 34.1: Sprache und Literatur (Einzeilne Autoren seit der Hadrianischen Zeit und Allgemeines zur Literatur des 2. Und 3. Jahrhunderts) I Hrsg. von Wolfgang Haase. Berlin, New York: Walter De Gruyter. 772-894.

Egenolff 1886 - Egenolff P. Bericht uber die griechischen Grammatiker II Jahresbericht uber die Fortschritte in der classischen Alterthumswissenschaft. Bd. 46. 109-177.

Egger 1854 - Egger E. Apollonius Dyscole, essai sur l’histoire des theories grammaticales dans l’antiquite. Paris: Auguste Durand.

Egli 1987 - Egli U. Stoic Syntax and semantics II The History of linguistics in the classical period, ed. by Daniel J. Taylor. 107-132. Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins p. c. (=Historiographia linguistica, vol. XIII, 1986, 281-306).

Frede 1978 - Frede M. Principles of Stoic Grammar II The Stoics, ed. by John M. Rist. 27-75. Berkeley, Los Angeles, London: Univ. of California Press.

Goulet-Gaze 2003 -Goulet-Gaze, M.-O. Les kynica du stoicisme. Stuttgart : Franz Steiner Verlag.

Graeser 1978 - Graeser A. The Stoic Theory of Meaning II The Stoics, ed. by John M. Rist. 75-100.

Hagius 1979 - Hagius H. The Stoic Theory of the Parts of Speech. Ph. D. Dissertation. Columbia University.

Hadot 1980 - Hadot P. Sur divers sens du mot «pragma» dans la tradition philosophique grecque II Concepts et categories dans la pensee antique I Sous la dir. de Pierre Aubenque. 309-319. Paris: Vrin.

Hovdhaugen 1982 - Hovdhaugen E. Foundations of Western linguistics. Oslo: Universitetsforlaget.

Lallot 1997 - Lallot J. Apollonius Dyscole. De la construction (Syntaxe). Vol. I-II. Paris: Vrin.

Lallot 1998 - Lallot J. La grammaire de Denys le Thrace. Paris: CNRS editions.

Lallot 2003 - Lallot J. А propos des syncategoremes: consignification et signification adjacente dans la tradition logico-grammaticale grecque II Histoire Epistemologie Langage. T. 25, fasc. 2. 9-32.

Long, Sedley 1987 - Long A. A., Sedley D. N. The Hellenistic philosophers, vol. I-II. Cambridge: CUP.

Ludlam 1997 - Ludlam I. Antipater of Tarsus I A critical edition, with commentary, on the testimonia for his life, writings, and logic. Ph. D. Thesis, Tel Aviv University. [Tel Aviv] : [s.n.]

Luhtala 1990 - Luhtala A. On the concept of transitivity in Greek and Latin Grammars II Papers on Grammar, ed. by Gualtiero Calboli, III. Bologna: Editrice Clueb. 19-56.

Matthaios 2005 - Matthaios S. Aristarch, die Tekhnai grammatikai und Apollonios Dyskolos zum Adverb. Zur Geschichte einer Wortkategorie in der griechischen Grammatik II Histoire Epistemologie Language, t. XXVII, fasc. 2. 93-120.

Mazhuga 2011 - Mazhuga V. I. Les voix verbales avant Apollonius: idees peripateticiennes et stoiciennes II Grammar and language in Ancient books:

Papers presented to Alfons Wouters on the occasion of his retirement / Ed. by Marc Huys and Pierre Swiggers. Leuven: Peeters. (в печати)

Mazhuga 20lla - Mazhuga V. I. Uber die Bezeichnung des Indikativs bei den romischen Grammatikern des l. und 2. Jh. // History of Linguistics 2008. Selected papers from the eleventh International Conference on the History of the Language Sciences (ICHoLS XI), 28 August - 2 September 2008, Potsdam / Ed. by Gerda Hassler. Amsterdam: John Benjamins. 93-108 Nuchelmans 1973 - Nuchelmans G. Theories of the proposition. Ancient and medieval conceptions of the bearers of truth and falsity. Amsterdam; London: North-Holland Publishing Company.

Robins 1993 - Robins R. H. The Byzantine grammarians, Their place in history. Berlin, New York: Mouton de Gruyter.

Schenkeveld 1984 - Schenkeveld D. M. Stoic and peripatetic kinds of speech act and the distinction of grammatical moods // Mnemosyne, vol. 37. 291-353.

Schmidhauser 2005 - Schmidhauser A. U. Selbstverweise bei Apollonios Dyskolos // Antike Fachtexte / Ancient Technical Texts. Hrsg. v. Thorsten Fogen. 137-153. Berlin, New York.

Schmidhauser 2009 - Schmidhauser A. U. Le De pronomine de Priscien et son modele grec // Priscien. Transmission et refondation de la grammaire, de l’antiquite aux modernes / Marc Baratin, Bernad Colombat, Louis Holtz editeurs. Turnhout: Brepols. 167-180.

Schomann 1859 - Schomann G. F. Zur Lehre des Apollonios uber die Modi / Jahrbucher fur Classische Philologie, 50. Jhg. Leipzig: Druck und Verlag von B. G. Teubner.

Schubert 1994 - Schubert A. Untersuchungen zur stoischen Bedeutungslehre.

Gottingen: Vandenhoeck & Ruprecht.

Sluiter 1990 - Sluiter I. Ancient Grammar in Context. Contributions to the study of ancient linguistic thought. Amsterdam: VU University Press. Steinthal 1891 - Steinthal H. Geschichte der Sprachwissenschaft bei den Griechen und Romern. 2. Teil. Berlin: Ferd. Dummlers Verlagsbuch-handlung.

Swiggers, Wouters 1996 - Swiggers P., Wouters A. Content and Context in (Translating) Ancient Grammar // Orbis: Supplementa. T. 7: Ancient Grammar: Content and Context / Ed. by Pierre Swiggers and Alfons Wouters. 123-161. Leuven, Paris: Peeters.

Wouters 1979 - Wouters A. The Grammatical Papyri from Graeco-Roman Egypt. Brussel: Paleis der Academien.

Summary. V. I. Mazhuga. The idea of “action” and the general definition of the verb in the doctrine of Stoics and their succesors.

At least since the Aristotle’s time, the idea of an action as an object of judgement was usually expressed by the Greek word лрауца. The correct interpretation of this notion is very important for understanding of the ancient theories of the verb. Modern scholars usually conceive лрауца as identical to the stoic Askxov, i. e. the mental concept of an action that can be expressed in speech. Moreover, some of them think of лрауца as an abstract idea in general. But one can see that the philosophers constantly employ the substantive лрауца with an adjective or participle indicating a special abstract use of the notion in

question. The original simple meaning of an action has always remained inherent to the word npay^a.

However, in the stoics’ grammatical theory, this word began to signify a general idea of a kind of action. It was a result of the reflection on an implicit sense of phrases - napep^aoK;. When developing a large idea of an additional sense, Diogenes of Babylon and his followers considered the infinitive as verbal form without specific connotations - anapepmov. They called it yeviKroxaxov p'Hp.a as well. When used with an article, it was also qualified as a name of action: ovo^a xou npay^axo^.

An immediate indication (Sei^i^) of a concrete being or a state of affairs was formerly viewed by stoics as the only possible way to a true knowledge of what was essential for a philosopher. Such attitude was reflected in their linguistic theory by an early developed doctrine of demonstrative and other pronouns. A usual procedure of philosophic definition (opo^, 6p^Gp,o<;) was not considered a sure way to a true knowledge. Antipater tried to present the ‘definition’ as more reliable. Among other things, he introduced it into a series of the speech acts that stoics treated as an utterance and an action (npay^a) at the same time, so that such utterances were regarded as bringing a true knowledge. The indicative mode was connected to modal forms and proclaimed the principal form of the verb.

The extant treatises of Apollonius Dyscolus reflect different stages of the stoic thinking. This is also the case of the Scholia of Heliodoros (after 4th century A.D.) and of Stephanos (probably 7th century A.D.) on the Grammar of Dionysius Thrax. These Scholia provide us with a lot of important elements of the now lost treatise of Apollonius Dyscolus on the verbs.

It is very interesting to observe the first appearance of the notion SiaOeoK;, initially as yu%iK^ SiaOeoK;, in the theory of the Verb. This complex notion is explained as combining an active disposition (Spaai^) of the spirit of a speaker and a kind of passion without any external action (neiai^). This general definition of the spirit of the speaker served mostly to the following description of a kind of speech, xo 6p^£iv (i. e. definition), that we recognize as our indicative.