CC BY
38
Osteuropas» об «удачной трансформации количественного анализа и многочисленных первоисточников в качественные выводы».9
Автор затронул тему, которая продолжает оставаться весьма болезненной для немецкого общества. Если к таким организациям, как СС, СД и гестапо, признанными преступными на Нюрнбергском процессе, имело отношение сравнительно небольшая часть немцев, то через вермахт в 40-х гг. прошло практически все мужское население призывного возраста. История вермахта, его путь и его преступления - это составная часть истории миллионов немецких семей. Это история традиционного замалчивания того, что отец, дед, брат или дядя «делали на Востоке». В этой связи необходимо еще раз подчеркнуть весомое научное и просветительское значение труда Феликса Рёмера. Общеизвестный «диагноз» о преступном содержании «Приказа о комиссарах» получил в данной работе эмпирический фундамент.
Дмитрий Стратиевский
1 Вторая, визирующая подпись на оригинале документа принадлежит начальнику Генерального штаба в ОКВ Альфреду Йодлю.
2 В п. 1 документа прямо говориться о «неуместности» соблюдения международного гуманитарного права в будущей войне с «большевизмом».
3 Uhlig, H., Der verbrecherische Befehl. In: Vollmacht des Gewissens. Band 2. Hrsg. Europäische Publikation. Rinn, München 1965, S. 287-510; Krausnick, H., Kommissarbefehl und „Gerichtsbarkeitserlass Barbarossa" in neuer Sicht, In: VfZ, 25, 1977, S. 682-738; Ueberschär, G., Wette, W., (Hrsg.), Der deutsche Überfall auf die Sowjetunion. „Unternehmen Barbarossa" 1941. Frankfurt am Main 1991.
4 Специальные подразделения, контролировавшие применение идеологически мотивированных распоряжений, включая «Приказ о комиссарах», борьбу с нерегулярным и гражданским сопротивлением в соответствии с Указом «О применении военной подсудности в районе Барбаросса», а также выполнявшие роль связующего звена между армией и командованием «айнзатцгрупп» СД.
5 Wette, W., Reibungslos umgesetzt, in: Die Zeit, Nr. 4 vom 15.01.2009.
6 Otto, R., Rezension, in: Bulletin des Fritz Bauer Instituts, Frühjahr 2009, S. 2.
7 Kühne, T., Rezension, in: Historische Zeitschrift, Band 290 (2010), S. 559-560.
8 Thoss, B., Wehrmacht und Weltanschauung. Der Kommissarbefehl und die nachweisbaren Exekutionen an der Ostfront 1941/42, in: Frankfurter Allgemeine Zeitung, Nr. 32 vom 08.02.2010.
9 Andreas Hilger über: Felix Römer Der Kommissarbefehl. Wehrmacht und NS-Verbrechen an der Ostfront 1941/42. Ferdinand Schöningh Verlag Paderborn [usw.] 2008. ISBN: 978-3-506-76595-6, in: http://www.oei-do-kumente.de/JGO/Rez/Hilger_Roemer_Kommissarbe-fehl.html.
Пономарева Г.М., Шор Т.К. Русская печать и культура в Эстонии в годы Второй мировой войны (1939-1945) = Vene truisona ja kultuur Eestis II Maailmasoja ajal (1939-1945). Tallinn, 2009. 236 c.
Положение русского населения Эстонии, биение пульса культурной жизни в условиях авторитарного националистического режима Константина Пятса (1934-1940) и дальнейшие драматические события военно-политического характера, повлекшие за собой, среди прочего, деформацию и свертывание самобытных проявлений межвоенного осколка русского мира в Эстонии, требуют всестороннего осмысления на основе взвешенных научных подходов, кро-^ потливого поиска и корректного введения в £ научный оборот фактологического матери-
ала. Эта тематика по-прежнему относится к разряду малоизученных, привлекающих серьезное внимание лишь отдельных ученых, среди которых следует выделить профессора С.Г. Исакова (Эстония).1
Несомненный интерес в этой связи представляет новая работа таллинских исследователей историка Галины Пономаревой и историка-архивиста Татьяны Шор, предпринявших попытку «проследить влияние политических явлений на смену культурных кодов в Эстонии на примере русской печати и культуры во время Второй мировой войны»
(С. 4). Читатель сможет найти в этой книге множество подробностей литературно-издательской, научно-преподавательской и музыкальной жизни русской общины (диаспоры) в Эстонии, эволюции политических пристрастий и пропагандистского использования русскоязычной печати, а также краткие характеристики социально-экономического и политико-правового положения различных групп русского населения в описываемый период. Однако если внимательно взглянуть на концептуально-хронологический каркас работы и обоснованность некоторых оценок, то возникает немало вопросов и, как представляется, уместных критических замечаний.
При рассмотрении хронологических рамок (август 1939 года - 2 сентября 1945 года), в которые втиснуты четыре периода «уничтожения русской культуры в Эстонии» (С. 4), мы сталкиваемся с причудливым переплетением идеологизированного и формального подходов. Так, отсчет ведется от «пакта Мо-лотова-Риббентропа», с которого якобы началась Вторая мировая война, и завершается капитуляцией Японии, «формальную» дату которой можно соотнести с эстонским ло-кусом лишь условно. И все же некоторые основания для определения ранней временной границы исследования (но с более точной формулировкой самой темы) имеются: после притворного оставления Эстонии фюрером III рейха за пределами германской «сферы интересов» была организована, при деятельном участии официального Таллина, принудительная «репатриация» граждан Эстонии немецкого происхождения (1939-1941 гг.). Г.М. Пономарева и Т.К. Шор отмечают, что возможностью эмигрировать по «немецкой линии» воспользовались многие деятели русской культуры, опасавшиеся советских репрессий: «В эту волну попали писатели П. Иртель, М. Роос, К. Гершельман, И. Бази-левский, Е. Роос-Базилевская, Н. Рудникова. А. Чернявский-Черниговский, М. Сидоров, уехавшие из страны, как до провозглашения советского режима, так и после него. Литературный круг русских сузился, но по-прежнему продолжали выходить газеты, журналы и книги, хотя спад, несомненно, ощущался» (С. 9). Стоит отметить, что среди бежавших в Германию были установленные чекистами разведчики и агенты-«двойники» - например, Н.П. Рудникова, сотрудничавшая с белогвардейской, а затем (с подачи второго мужа барона А.В. Икскуля) - с немецкой, британс-
кой разведками и эстонской военной контрразведкой.2
При этом нет никаких оснований рисовать идиллическую картину жизни русской общины и ее культурных очагов в Эстонии накануне «репатриации» русских интеллигентов и буржуа с немецкими корнями и связями, воспоследовавшей за «пактом Молотова-Риббен-тропа». Еще до установления в марте 1934 года эстонской националистической диктатуры русские жили в весьма стесненных условиях; в дальнейшем негативные тенденции преднамеренно и целенаправленно усиливались властями, вызывавшими у населения встречную реакцию в виде просоветских настроений, во многом наивных. Вот что об этом сюжете пишут сами авторы: «К концу 1930-х гг. в русской диаспоре Эстонии в связи со сложной экономической ситуацией в Европе и фашизацией Германии усиливается влияние коммунистических идей на беднейшие слои русского населения и на молодежь. Этому способствовали низкие доходы и уровень образования основной массы русского населения по сравнению со средними показателями по Эстонской Республике. [...] Несмотря на определенные успехи в попытке объединиться на культурно-национальной платформе, наблюдалось дробление и дифференциация диаспоры не только по социальному положению, но и по идеологическим мотивам. Активный курс правительства К. Пятса на полную ассимиляцию русских, а также мощный поток советской пропаганды, шедшей с Востока, играли роль катализатора в этом процессе. Ставка на культуру, как объединяющее начало всех русских сил, без необходимого экономического базиса и влиятельной элиты, оказалась эфемерной, несмотря на то, что общественная активность русской диаспоры Эстонии доказанный факт» (С. 7).
Авторы упоминают об элементах «полевения» (С. 9) в культурной политике Эстонии в 1939-1940 гг., не выделяя при этом хронологических границ предшествовавшего всплеска антисоветской активности властей и их заигрывания с гитлеровской Германией в 19381939 гг. (кульминацией стал берлинский «пакт Сельтера-Риббентропа» от 7 июня 1939 года).3 В качестве инструментов культурно-идеологического влияния СССР, кроме радиопередач с приграничных территорий и кинофильмов, в книге представлены эстонско-советское общество сближения, проводившее различные выставки и литературно-музыкальные вечера ^ в Таллине и Тарту, а также Всесоюзное обще- £
ство культурных связей с заграницей (ВОКС), занимавшееся, среди прочего, популяризацией в Эстонии достижений советской культуры. В книге на основе единичного примера включения московским издательством «Академия» в свои планы публикации эстонского эпоса «Калевипоэг» на русском языке (март 1940 г.) допускается конспирологическое обобщение: «Усиление интереса к переводу эстонской литературы на русской язык означало, что эстонская литература была уже тайно включена советским правительством в состав «братской» литературы народов СССР» (С. 13). Думается, что читатель сам сможет ответить на вопрос об адекватности подобных выводов применительно к событиям начала 1940 года.
Интересные зарисовки представлены в главе «Зимняя война глазами русской интеллигенции Эстонии». Предваряя разбор публикаций и писем образованной части общества, Г.М. Пономарева и Т.К. Шор дают характеристику настроений разных социально-возрастных категорий русских жителей: «Учитывая экономические и политические трудности, выпавшие на долю простого населения Эстонии, к началу войны с Финляндией (ноябрь 1939 г. - прим. В. С.) наблюдался крен в сторону большего сочувствия к изменению социального уклада. Социализм представлялся одним из реальных выходов к улучшению своего экономического и социального статуса. «Зимняя война» наглядно обнаружила резкое социальное расслоение русского населения. Необразованная беднота выступала в поддержку Красной Армии, другая часть, в основном интеллигенты, переживали за Финляндию. Сложнее было с юношами из интеллигентных семей, которые отождествляли советскую армию с русской. [...] Можно сказать, что русские подростки, напичканные советской пропагандой, в отношении «Зимней войны» занимали промежуточную позицию между необразованным старшим поколением и русской интеллигентной элитой. [...] Если для эстонцев «своими» в советско-финском конфликте был родственный им народ финно-угорской группы финны, с которыми их связывали прочные культурные и экономические контакты, то для русских Эстонии (имеются в виду культурные, научно-образовательные и религиозные круги - В. С.) «нашими» представлялись русские Финляндии» (С. 29, 30).
Таллинские исследовательницы дают очень резкую оценку присоединения Эстонии к ^ СССР: «С июня 1940 по июнь 1941 г. произошел ли кардинальные преобразования в духовной
сфере жизни русского населения в связи с процессами, направленными на уничтожение русского национального меньшинства в Эстонии и превращения оставшихся в живых русских в «советский народ». Все прежние общественные организации были закрыты, перестали выходить привычные для местного русского населения газеты и журналы» (С. 16). Такие суждения, при всей эмоциональности, имеют под собой определенные исторические основания: сталинские массовые репрессии охватили белоэмигрантов, общественно-политических и религиозных деятелей, а также их семьи. Были арестованы, расстреляны или погибли в лагерях писатели В.А. Никифоров-Волгин, В.Е. Гу-щик, видные педагоги Л.А. Андрушкевич, П.В. Нестеров, А.С. Пешков, крупные общественные и культурные деятели А.А. Булатов, П.А. Богданов, С.А. Горбачева, С.Д. Кленский, И.А. Лаговский и многие другие. Однако следует отметить, что при всем свертывании старого уклада жизни и ужасающем характере репрессий, в период разрастания Второй мировой войны и угрозы прямого столкновения с Германией каких-либо внятных планов по «этнической перекодировке» русских Эстонии в Москве не существовало.
Также обращает на себя внимание некритическое использование авторами «оккупационной» риторики в адрес СССР, ставшей одним из ключевых догматов современных эстонских властей (С 5, 6). Здесь уместно напомнить, что обильно цитируемый в книге профессор С.Г. Исаков более корректен в формулировках, говоря об «аннексии» Эстонии и подчеркивая, что с формально-юридической точки зрения никакой «советской оккупации» не было.4 Следует отметить, что процесс передачи власти диктатором К. Пят-сом и его окружением просоветскому правительству, проходивший под давлением и присмотром представителей СССР, но не только без активного сопротивления, а даже с отчетливыми элементами сотрудничества со стороны старых эстонских структур, до сих пор содержит в себе исторические загадки. Так, в книге лапидарно и без всяких комментариев упоминается об аресте 21 июня (!) 1940 года в Печорах эстонской политической полицией инструктора Союза русских просветительных и благотворительных обществ по Печер-скому краю писателя Б.К. Семенова. Профессор С.Г. Исаков в этой связи пошел дальше, предложив свою версию событий: «Как это ни странно, первые аресты были произведе-
ны еще эстонской политической полицией до 21 июня 1940 г., т. е. до утверждения советской власти. До сих пор не найдены документы, их объясняющие. Можно предполагать, что эстонские власти, очень боявшиеся каких-либо «провокаций» в отношении вступающих на территорию ЭР частей Красной Армии, решили в превентивных целях арестовать наиболее активных эмигрантов, допуская, что они могут оказать сопротивление красным. Вслед за тем арестованные из тюремных камер эстонской полиции перекочевали в застенки НКВД, где их судьба была решена оперативно и кардинально».5
С приходом гитлеровских войск, как отмечают авторы, возникла опасность тотального уничтожения русской общины Эстонии: «В 1941 г. любое упоминание о русской культуре было под полным запретом. Нельзя было играть музыку Чайковского или вспоминать имя Пушкина, одно время снова возродилась идея сноса Александро-Невского собора в Таллинне. Глава эстонской директории Х. Мяэ предложил всех русских Эстонии выселить за Чудское озеро, а эстонцев и финнов-ингер-манландцев перевезти из России в Эстонию (см.: Angelus 1995: 222-224). Но поскольку оставшиеся в Эстонии русские выказали себя лояльными гражданами, их оставили в покое. К весне 1942 г. в высшем эшелоне идеологов Германии во главе с А. Розенбергом утвердилось мнение о необходимости перехода к сотрудничеству с недовольными прежней властью гражданами» (С. 173).
При этом в работе все же присутствует ссылка на то, что русское население Эстонии раскололось на «пораженцев», «оборонцев» и «приспособленцев» (С. 19), хотя и не даются развернутые характеристики каждой группы. В тексте указываются потребности нацистов в низовом пропагандистском аппарате и переводческих кадрах: «Немцы же остро нуждались в услугах местной русской интеллигенции, которая знала немецкий язык и в отличие от советских гуманитариев, не только читала, но и говорила по-немецки. Гуманитариев, знавших немецкий язык, определяли в переводчики» (С. 18).
Пассажи о том, что «из-за идеологических соображений в русских газетах того периода представлено значительно больше материалов, направленных против сталинизма, чем в русской печати Эстонии во второй половине 1930-х гг.», «в русской журналистике времен немецкой оккупации отчетливо прослежи-
вается антисоветская струя с антисемитским акцентом», можно признать довольно точными, хотя и банальными. А вот определение антисемитских печатных материалов всего лишь в качестве «идеологической уступки фашистскому режиму» со стороны прессы (С. 20), а не ударного инструмента тотальной пропаганды, представляется явной натяжкой, создающей впечатление некоторой «снисходительности» авторов к пронацист-ским коллаборационистам.
Авторы отмечают, что «в советскую эпоху культура в зоне немецкой оккупации была та-буированной темой» (С. 110), однако сами признают беспредметность обсуждения важных аспектов заявленной темы: «Книги русских писателей Эстонии в этот период не выходили, не было и русских литературных журналов. Сразу же возникли сложности с газетами на русском языке» (С. 111). В этой связи на страницах книги более подробно рассмотрены вопросы пропаганды и литературного «гарнира» в периодике и календарях за 1942-1944 гг., а также отдельные всплески музыкальной жизни. С отступлением немецких войск территорию Эстонии покинули и некоторые русские писатели, переводчики и журналисты; другие были репрессированы советской властью за пропагандистское обслуживание нацистов (например, Б. Тагго-Новосадов) или не нашли своего места в русской советской литературе. Авторы констатируют, что «к концу 1944 г. советская культура полностью вытеснила местную русскую субкультуру» (С. 21).
К существенным изъянам книги (скорее сборника очерков, чем монографии) следует отнести отсутствие какого-либо заключения - все выводы «заданы» заранее, во введении. Тем не менее, работа Г.М. Пономаревой и Т.К. Шор демонстрирует и ряд несомненных достоинств, среди которых выделяется широкая источниковая база исследования, детальная изученность многих микросюжетов, раскрытие личностных качеств и творческих свершений отдельных представителей русской культуры в Эстонии.
Владимир Симиндей
1 См., например: Исаков С.Г. Русские в Эстонии, 19181940. Историко-культурные очерки. Тарту, 1996; Исаков С. К проблеме культурной интеграции русских в Эстонии (1918-1940) // Русские Прибалтики. Меха-
низм интеграции (до 1940 г.). Вильнюс, 1997; Русское национальное меньшинство в Эстонской Республике (1918-1940) / Под ред. проф. С.Г. Исакова. Тарту; СПб: Крипта, 2001; Русская эмиграция и русские писатели Эстонии 1918-1940 гг.: Антология / Сост., вступ. ст., биогр. справки и коммент. проф. С. Г. Исакова. Таллинн: «КПД», 2002; Исаков С. Г. Очерки истории русской культуры в Эстонии. Таллинн: А1ек8агаЗга, 2005.
2 Иконников А. Своя среди чужих // Вести Неделя плюс. 2000. 6 окт. № 40; 20 окт. № 42; 27 окт. № 43.
Подробности тайной биографии Н.П. Рудниковой хранятся в Филиале Государственного архива Эстонии в Таллине: Ф. 138. Оп. 1. Ед. хр. 17.
3 См.: Ilmjarv M. Haaletu alistumine. Eesti, Lati ja Leedu valispoliitilise orientatsioni kujunemine ja iseseisvuse kaotus 1920. Aastate keskpaigast anneksioonini. Tallinn: Argo, 2004. - lk. 558.
4 Исаков С. Г. Очерки истории русской культуры в Эстонии. Таллинн: Aleksandra, 2005. С. 403, 408, 417.
5 Там же, с. 409.
Васильченко А. 100 дней в кровавом аду. Будапешт - "дунайский Сталинград". М.: Яуза-пресс, 2008. 448 с.
В 1998 году автор этих строк опубликовал в Венгрии свою диссертацию (PhD) о битве за Будапешт во время Второй мировой войны. Эта работа имела успех, о чем свидетельствует ее неоднократное переиздание в нескольких странах: в Венгрии книга переиздавалась 6 раз, в Германии (Herbig Verlag) четыре, в Великобритании (IB Tauris) и в США (Yale University Press) соответственно по два раза. Уже в ходе работы над темой выяснилось, что существует относительно мало доступных в Венгрии публикаций о битве за Будапешт из перспективы российской стороны. Поэтому я с интересом ожидал выхода русскоязычной работы.
Вместо этого книга Васильченко является ничем иным, как воровством моей собственной работы. Издание не имеет ни сносок, ни каких-либо иных указаний на источники. Текст не просто полностью опирается на мою работу, а является дословным ее переводом. Не только заглавия глав идентичны моим. Главы с I по V русского издания соответствуют введению, первой, второй, третей и четвертой главам моей книги. Это дословный перевод с немецкого языка. Не была переведена и опубликована лишь пятая глава (осада и население) немецкого издания. В главе I русского издания добавлена небольшая главка, автором которой я не являюсь. Текст на страницах с 44 по 77 «Операция "Панцерфауст"» взят из неизвестного мне источника, либо это собственное творчество русского «авто-Hj ра». Также я обнаружил еще одну вставку на £ с. 267-272, посвященную истории лейтенанта
Ермолаева (в моей книге была опубликована лишь его фотография).
Все карты, опубликованные в русском издании, перепечатаны из немецкого издания. (с. 26, 34, 82, 98, 148 168, 256, 264-265, 282, 302303, 384, 416). Нет ни одной карты, которая не была бы взята из моей работы!
Иллюстрации на страницах 16, 17, 20, 21, 27. 33, 74, 79, 108, 115, 131, 160, 176, 187, 191, 192, 193, 199, 201, 202, 203, 215, 217, 236, 245, 246, 263, 274, 275, 277, 280, 284, 285, 287, 289, 291, 294, 296, 306, 320, 324, 326, 336 (только верхнее фото), 389, 401, 422 взяты из моей книги.
Тем самым не только я оказался жертвой воровства. Иллюстрации на с. 29, 140, 162, 179 однозначно принадлежат Федеральному архиву Германии (г. Кобленц). Мнимый автор не позаботился о приобретении прав на их публикацию.
Все таблицы на страницах 22-23, 37-38, 88, 93-94, 117, 151, 152, 153, 164-165, 172-173, 183185, 356-357, 364, 372, 434, 435, 438, 439, 440, 441, 442 без исключения взяты из моей книги. Нет ни одной таблицы, которая не была бы взята из моей книги.
Можно, конечно, сказать, что последствия этой кражи касаются только правообладателя, который, в свою очередь, уже предпринял соответствующие шаги. Однако этот случай имеет и другое измерение, поэтому я считаю важным обсудить его на страницах научного журнала.
С научной точки зрения этот плагиат опасен не только потому, что создает прецедент -издательство «Яуза-пресс», опубликовавшее книгу, не отвечает на запросы. А издательство
