CC BY
108ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ
Противодействие
правонарушающему поведению
Counteracting Delinquent Behaviour
УДК 343.7 © В. В. Хилюта, 2022 DOI: 10.24412/1999-625X-2022-184-5-11
Понимание имущества как предмета хищения в уголовном праве: постановка проблемы
В. В. Хилюта, Гродненский государственный университет имени Я. Купалы (Республика Беларусь)
И tajna@tut.by
Рассматриваются проблемы определения имущества в уголовном праве в контексте интерпретации предмета хищения. Обращается внимание на кризис существующей концепции преступлений против собственности и несистемное интегрирование конструкций цивилистики в уголовное право. Раскрываются основные проблемы понимания предмета хищения в доктрине уголовного права и судебного толкования терминов «имущество» и «право на имущество» в уголовном законодательстве. Подробно проанализированы противоречивые позиции правоприменительной практики в вопросах отнесения понятия бестелесных вещей (безналичных денежных средств, цифровых прав) к «имуществу», расширения границ хищения за счет доминирования стоимостного признака предмета хищения, нивелирования понятия «право на имущество» и сведения имущества исключительно к имущественным правам. Предмет хищения рассмотрен с позиций модификации способа действия имущественного преступления. Намечены пути выхода из создавшейся ситуации и определены приоритеты развития законодательства в области уголовно-правовой охраны отношений собственности.
Ключевые слова: собственность; имущество; право на имущество; имущественные права; хищение.
Considering Property as an Object of Theft in Criminal Law: Setting the Problem
V. V. Khilyuta, Yanka Kupala State University of Grodno (Republic of Belarus)
И tajna@tut.by
The problems of defining property in criminal law are considered in the context of interpreting the object of theft. The focus is made on the crisis of the existing concept of crimes against property and non-systematic integration of civil law structures into criminal law. The main problems of considering the object of theft in the doctrine of criminal law and judicial interpretation of the terms "property" and "right to property" in criminal law are revealed. The contradictory positions of law enforcement practice are analyzed in detail with regard to attributing incorporeal things (non-cash funds, digital rights) to the concept of property, expanding the boundaries of theft due to the dominance of the value characteristic of the object of theft, leveling the concept of "right to property" and reducing property exclusively to property rights. The object of theft is considered from the view of modifying the modus operandi of a property crime. The solutions of this situation are outlined and priorities for the development of legislation in the field of protecting property relations by means of criminal law are determined.
Keywords: ownership; property; the right to property; property rights; theft.
В настоящее время, в век тотальной цифро- традиций и догм в праве, но и переформатирование визации и глобализации права, можно наблюдать его основных институтов. Научно-технический про-не только попытку коренного слома устоявшихся гресс диктует необходимость модернизации обще-
ственных отношений и все большее их приспособление к реалиям повседневной действительности. В связи с этим многие фундаментальные положения и базовые принципы, в том числе и правовые, подвергаются не только сомнению, но и радикальному пересмотру [1, с. 72-73]. Уголовное право в этом отношении не является исключением, в частности, институт преступлений против собственности, а равно понятие «хищение чужого имущества».
В последние годы не только в доктрине уголовного права, но и в правоприменительной практике все отчетливее проявляется тенденция к расширению границ общего понятия хищения и включению в данную нормативную дефиницию новых явлений, которые до этого не были известны, но с момента появления которых возникает насущная потребность не только в их адекватном позитивном регулировании, но и в публичной охране. Это касается не только проблемы дематериализации хищения и ухода от вещественной основы предмета преступного посягательства (за счет включения в его предмет имущественных, обязательственных, информационных прав, а также нетелесных благ), но и расширения границ самого способа действия при хищении, смещения акцента уголовно-правовой охраны с вещных на обязательственные правоотношения. Иначе говоря, в точечном преломлении изменение признаков предмета преступления влечет и сущностное изменение способа действия при хищении с конечным выходом на субъективную составляющую. Отсюда и возникает вопрос следующего порядка: действительно ли сегодня уголовное право охраняет только отношения собственности в систематике имущественных правоотношений и гражданского оборота материальных и нематериальных благ?
Понятно, что эти проблемы были актуальны всегда для уголовного права, ввиду того что охрана отношений собственности требовала адекватных мер реагирования и постоянно ставила вопрос о выборе надлежащих средств правового обоснования применения разработанных ранее конструкций. Для отечественной правовой системы это было характерно как в дореволюционный период, так и в советское время. Однако в постсоветскую эпоху данная проблема обрела новое очертание, поскольку в институт преступлений против собственности постарались привнести экономические конструкции рыночной экономики с делением правоотношений на вещные и обязательственные, необходимостью дифференциации обманных способов имущественных посягательств, а также уголовно-правовой охраны гражданского оборота в целом средствами преступлений против собственности.
В связи с этим появляются обоснованные сомнения в оптимальности избранного пути и необ-
ходимости трансформации института преступлений против собственности под новые нужды правоприменительной практики. По этой причине возникает потребность разобраться в сложившейся ситуации в уголовном праве, когда в своей основе сама базовая модель института преступлений против собственности не подвергается сомнению, и наметить некоторые пути развития данной отрасли применительно к охране имущественных отношений.
Вместе с тем институционализация концепции имущественных преступлений ставит вопрос об отказе от устаревшего советского теоретического наследия о преступлениях против собственности и создании новой, современной уголовно-правовой доктрины охраны вещных и обязательственных прав. Это связывается с тем, что советская концепция «хищения чужого имущества» была рассчитана на решение совсем иных институциональных и социальных задач, чем современная. Поэтому старые доктринальные конструкции не могут быть универсальны и должны быть подвергнуты ревизии.
Здесь следует особо подчеркнуть, что действующее гражданское законодательство о праве собственности было принято в начальный период перехода страны к рыночной экономике, что потребовало в определенной степени отказа от устаревшего советского наследия, и с тех пор по основным своим параметрам оно практически не изменилось, хотя в настоящее время в рамках цивилистики широко обсуждается вопрос о новой концепции вещных прав. Уголовное же законодательство о преступлениях против собственности, напротив, фактически не меняется с 60-х гг. ХХ в. С одной стороны, для многих это является убедительным доказательством того, что его основные положения соответствуют потребностям развития экономики и юридической практики. С другой стороны, в самой уголовно-правовой защите отношений собственности выявились фундаментальные положения и пробелы, требующие доктринального обоснования и законодательного закрепления. Естественно, что в этой плоскости напрашиваются вопросы, каким образом и на основании каких базисных положений (конструкций) уголовное право в настоящее время охраняет вещные и обязательственные отношения (а не только право собственности). Есть ли какая-нибудь типовая конструкция понимания объекта и системы противоправных посягательств на имущественные отношения?
Попытки применить оторванно теорию вещных прав к современной уголовно-правовой действительности охраны отношений собственности терпят неудачу, так как подобные обоснования выстроены несистемно, сами по себе, без учета положений цивилистики. Поэтому если уголовное право и даль-
ше продолжит рассматривать право собственности не как вещное, а как абсолютное, то это не даст никакого результата для теории уголовного права и защиты имущественных отношений от преступных посягательств [2, с. 29]. В этом и состоит парадокс уголовно-правовой охраны имущественных отношений, так как применяя изжившую себя конструкцию «преступления против собственности», мы невольно ее расширяем и переносим на защиту имущественных отношений в целом, однако при такой постановке вопроса это уже никакие не преступления против собственности. Можно говорить об имущественных преступлениях, иных и т. д., однако в любом случае необходимо решать вопрос о фундаментальных основах уголовно-правовой защиты существующих имущественных отношений и принципах построения данной главы уголовного закона.
Понимание имущества как предмета хищения при совершении преступлений против собственности неоднородно и весьма противоречиво, что прямым образом сказывается на правоприменении положений главы 21 УК РФ. Если ранее, начиная с советских времен, к имуществу относили исключительно предметы материального мира, то сегодня произошла «дематериализация» этого физического (материального) признака предмета хищения, и к нему стали относить не только вещи, деньги и ценные бумаги, но и иное имущество, лишенное своей вещной основы (примером здесь может служить п. «б» ч. 3 ст. 158 УК РФ, где предусмотрена ответственность за кражу из нефтепровода, нефтепродуктовода, газопровода), имущественные права и т. д. Однако в этой части остались вопросы, касающиеся, главным образом, того момента, который предопределяет механизм отнесения тех или иных благ к числу предмета хищения, причем именно тех, которые относятся к имуществу.
Почему, например, в одних ситуациях иное имущество (а к нему относится энергия) не относится к предмету хищения, а представляет собой предмет такого преступного посягательства, как причинение имущественного ущерба без признаков хищения (ст. 165 УК РФ), а в других является предметом хищения (тот же газ)? В разрезе сказанного можно поставить и иным образом вопрос. К предмету какого преступления будут относиться тогда радиочастоты, эфирное время, интернет-трафик и т. д.? Данными объектами гражданских прав также можно «завладеть» (изъять, обратить в свою собственность), но все ли они могут составлять предмет хищения?
Подобного рода вопрос можно разобрать и на примере имущественных прав, которые до недавнего времени относились не к имуществу как предмету хищения, а к праву на имущество. Однако в связи с принятием ряда постановлений высшей судебной
инстанцией (постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 декабря 2007 г. № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате»; от 30 ноября 2017 г. № 48 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате»), мы фактически приравняли имущественные права к понятию «имущество», которое включает в себя теперь уже самый большой спектр имущественных прав.
Это стало возможным благодаря тому, что, как указано в п. 5 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 30 ноября 2017 г. № 48 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате», безналичные, электронные денежные средства, бездокументарные ценные бумаги являются имуществом и составляют именно этот предметный признак хищения. Поэтому можно сделать вывод о том, что поскольку безналичные денежные средства, бездокументарные ценные бумаги, будучи разновидностями имущественных прав, как это прямо указано в ст. 128 ГК РФ, являются имуществом в уголовно-правовом смысле, следовательно, и иные имущественные права, а равно цифровые права, должны также быть отнесены к предмету хищения и рассматриваться именно в контексте имущества как предмета преступного посягательства.
Причем речь в данном случае, наверное, должна идти о любых имущественных правах (вещных, обязательственных, корпоративных, исключительных, цифровых). Безусловно, могут быть и исключения в этой части. Если мы признаем одни имущественные права предметом хищения, то почему тогда не должны признавать другие? Каков критерий этого действия? Вопрос вполне правомерен и обоснован. Но пока механизмы соответствующих правоприменительных и законодательных решений не просматриваются, что и порождает определенные сложности, так как имущественные права в своей основе неоднородны.
Например, за незаконные действия с корпоративными правами сегодня уголовный закон предусматривает самостоятельную уголовную ответственность (ст. ст. 1852, 1855 УК РФ), т. е. речь не идет в этом случае о хищении чужого имущества. То же самое можно сказать о преступлениях, связанных с криминальным банкротством (ст. ст. 195-197 УК РФ), где фактически ущерб причиняется не отношениям в сфере экономической деятельности (экономической несостоятельности), а имущественным интересам кредиторов, и фактически от них скрывается имущество, совершаются незаконные сделки с имущественной массой должника, неправомерным образом удовлетворяются требования одних кредиторов перед другими и т. д. Здесь в большинстве случаев предмет преступления составляют те же имуще-
ственные права, однако в иной вариации, поскольку должник совершает изначально незаконные действия пока еще со своим имуществом, но права требования на которые имеют иные лица. То есть имущество должника потенциально, в будущем должно принадлежать совсем иным лицам 1 . Только лишь по этой причине такие действия не признаются хищением, хотя порой грань между мошенничеством и преднамеренным банкротством, фиктивным банкротством и иными действиями, связанными с неправомерным банкротством, весьма условна.
В продолжение темы можно приводить примеры с преступным посягательством на цифровые права, виртуальную собственность, криптовалюту и т. д. Практика квалификации подобных случаев как хищения указывает на то, что физический (материальный) признак предмета хищения канул в лету, телесность больше не является обязательной компонентой признака имущества. Однако здесь и возникает один из самых принципиальных вопросов: все ли нетелесные блага сегодня следует признавать предметом хищения, даже если они обладают стоимостью и являются чужими по отношению к иным лицам?
Когда мы говорим о цифровых правах, то по сути своей они являются закрепителями уже существующих прав, отражают не содержание, а форму. Иначе говоря, цифровые права (будь то обязательственные или иные) не представляют собой новый объект права, а являются всего лишь еще одним способом фиксации или удостоверения имущественных прав. Буквально это означает, что признавая цифровые права предметом хищения, мы тем самым признаем предметом преступления (и именно имущества) закрепители прав, но не само право, по идее, на которое и должно происходить посягательство, а не на его формальный удостоверитель. Ситуация эта весьма странная и имеет далеко идущие последствия. Для наглядности в логике своих рассуждений приведем простой пример. Если сегодня с помощью цифровых прав можно закрепить особым образом любые права, то именно этот факт будет удостоверять цифровое право. Получается, что с помощью такого цифрового права можно будет удостоверить и право аренды, и право на возмещение вреда, и даже личное неимущественное право, которое никак
нельзя признать предметом хищения. Выходит, что неимущественные права не являются предметом хищения, а «оцифрованные» такие права могут составлять предмет хищения. Ситуация выглядит весьма абсурдной.
В контексте изложенного много неопределенностей возникает и в отношении игрового (виртуального) имущества, криптовалюты и иных подобных объектов (бонусные баллы различных торговых заведений, «голоса» социальных сетей). Неурегулированность правового положения данных объектов в цивилистике порождает различные подходы к квалификации противоправных действий, связанных с посягательством на данные нетелесные блага. Тем не менее, на наш взгляд, сегодня нельзя безоговорочно идти по пути признания предметом хищения любого платежного инструмента, даже если этот инструмент удостоверяет какие-либо права или ценности. Возможность нахождения объекта в электронно-цифровом виде вовсе не означает, что такой объект априори может являться предметом хищения. Поэтому, даже когда и ведется речь о признании прав предметом хищения, очевидно, что именно права должны признаваться таковыми, а не их носители.
Дематериализация вещей и нивелирование физического (материального) признака предмета хищения вполне понятно влечет его замену, выдвижение на передний план иного признака — стоимости. Именно со стоимостью сегодня многие отождествляют предмет хищения и само понятие имущества, ибо все то, что имеет стоимостный характер, должно являться предметом хищения. Вот, например, как обосновывает данный вывод А. В. Архипов: «Имущественная масса современного человека может состоять из различных объектов гражданских прав, но каждый из них и все они в совокупности обладают стоимостью. В лишении человека этой стоимости полностью или в части и заключается суть имущественных преступлений в современном их понимании» [4, с. 54].
Безусловно, это так, но с той оговоркой, что речь идет об имущественных преступлениях, а не о хищении. Ведь сегодня стоимостью обладают работы, услуги, информация, интеллектуальная собственность и даже некоторые разновидности нематери-
1 Признание имущественных прав предметом хищения ставит на новый уровень вопрос не только о том, что же сегодня охраняет уголовный закон (очевидно, что не собственность, а скорее, имущественные отношения в целом), но и возможность признания предметом хищения своего имущества. Речь идет о ситуациях, когда имущество передается его учредителями в собственность юридическому лицу, например, при его создании. Очевидно, что участники утрачивают право собственности на переданное имущество, но сохраняют право требования [3, с. 133-149]. Может иметь место и иная ситуация, когда владелец имущества передает его в пользование другому лицу, а затем его тайно, без ведома пользователя изымает. Понятно, что это не «чужое», а «свое» имущество и по логике вещей свое собственное имущество похитить нельзя (в определенных ситуациях речь может идти лишь о покушении на совершение преступления). Но в данном случае причиняется вред имущественным отношениям иного владельца, поскольку это имущество находится у него на законных основаниях. Посягательство здесь направлено не на право собственности, а на правомочия владения и пользования имуществом, т. е. в некотором роде похищаются субъективные гражданские права. Этот вопрос требует по-иному соотносить признаки хищения и самоуправства.
альных благ. Означает ли, что все эти объекты должны являться предметом хищения? Как и животные, находящиеся в естественном состоянии, полезные ископаемые и т. д.? Данный ряд можно продолжать. Несомненно лишь то, что должна проводиться дифференциация различных объектов гражданских прав и нельзя безоговорочно включать их в понятие «имущество», которое и выступает предметом хищения.
Вопрос о понимании права на имущества в качестве предмета хищения (или некоторых его форм) всегда вызывал определенные сложности в правоприменении. И главным образом потому, что в доктрине уголовного права он не был проработан должным образом. Ситуация не изменилась и, более того, в наши дни она стала еще запутанней, потому как если имущественное право является предметом хищения (т. е. оно полностью охватывается термином «имущество»), то что же следует понимать тогда под правом на имущество? Ответа на данный вопрос нет, и право на имущество как предмет мошенничества, вымогательства уходит в небытие ввиду того, что теперь это понятие фактически поглощено термином «имущество», и такой дефиниции уже нет места в систематике имущественных преступлений.
Связано это с тем, что изначально право на имущество противопоставлялось имуществу и обычно рассматривалось как имущественное право в различных его интерпретациях (вещное или обязательственное право, право требования в отношении вещей, ограниченное вещное право и т. д.). В любом случае право на имущество определялось через какое-либо право, а не как телесный объект.
Однако сегодня, как мы уже отмечали, имущественное право по своей сути является предметом хищения в таком признаке, как «имущество». Раз это так, то возникает резонный вопрос, а что же тогда следует вкладывать в объем понятия «право на имущество». Ответ напрашивается сам собой: все те же права. Но вот о каких правах в таком случае должна идти речь? Какой механизм дифференциации применяется между категориями «имущество» и «право на имущество», какие права входят в ту или иную группу и по какому признаку? Вот именно при такой постановке вопроса «право на имущество» оказывается банальной фикцией, и за этим понятием, как оказывается, ничего уже не стоит.
Хотя следует отметить, что правоприменитель делает попытки реанимировать понятие «право на имущество» и наполнить его неким содержанием. Например, за основу здесь можно взять п. 6 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 30 ноября 2017 г. № 48 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате». Тем не менее из указанного разъяснения
высшей судебной инстанции определение того, что представляет собой право на имущество, нельзя точно зафиксировать, поскольку упор делается только на моменте окончания преступления, который переносится фактически на более раннюю стадию. С одной стороны, указание на владение говорит о том, что таким предметом преступления может быть телесная вещь, но с другой стороны, когда речь заходит о правах и заключении договора, таким предметом может быть не только телесное благо. Ведь предмет договора могут составлять не только телесная вещь, но и те же имущественные права, выполнение работ, оказание услуг и т. д. Получается, что если лицо заключает договор, предметом которого выступают обязательства, то при наличии всех иных признаков мы вынуждены констатировать оконченный состав мошенничества, независимо от того, какой имел место конечный результат: исполнено обязательство, или нет. Подобная ситуация порождает больше условностей и вопросов, чем содержит четкое правило квалификации имущественных преступлений.
В постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 17 декабря 2015 г. № 56 «О судебной практике по делам о вымогательстве (статья 163 Уголовного кодекса Российской Федерации)» указано, что «под правом на имущество, с передачей которого могут быть связаны требования при вымогательстве, в статье 163 УК РФ понимается удостоверенная в документах возможность осуществлять правомочия собственника или законного владельца в отношении определенного имущества». Из этого следует, что право на имущество в составе вымогательства представляет собой имущественное право в неком урезанном виде. Парадокс заключается в том, что те же вещные имущественные права в контексте предложенных разъяснений Пленума относятся и к имуществу, и к праву на имущество [5, с. 75-81]. При установлении признаков предмета имущественного преступления (хищения) и их идентификации мы можем наблюдать весьма парадоксальную ситуацию. Этот парадокс состоит в том, что тенденции квалификации имущественных преступлений демонстрируют пока очевидный факт — расширение границ предмета хищения и включение в понятие имущества не только вещей, денег, ценных бумаг, но и имущественных прав, иного имущества, лишенного телесной составляющей, и т. д. Тенденция эта, как мы видели, весьма характерна для современного уголовного права и отчетливо проявляется в ряде постановлений высшей судебной инстанции и отражается в конкретных правоприменительных актах. Но делается это весьма непоследовательно и порой противоречиво, поскольку разные термины, используемые при описании предмета хищения и иных преступлений против собственности, часто носят один
и тот же смысл и в их объем вкладываются одни и те же сущностные характеристики, но выраженные особым образом.
С другой стороны, уголовное право в настоящее время не относит к предмету хищения информацию, объекты интеллектуальной собственности, результаты работ, услуг, энергию и т. д. Тем не менее такая ситуация выглядит довольно странно, так как правоприменитель в этих случаях прибегает к приемам отрицания факта нахождения имущества (имущественных благ) в фондах лица и при этом смещает акцент в сторону непередачи (непоступления) должного. В любом случае в подобной ситуации лицо как бы завладевает объектом гражданского права (или приобретает его). Здесь также имеет место преступное действие, направленное на обращение таких объектов в свое противоправное владение (собственность). Казалось бы, вот это самое противоправное действие, направленное на приобретение таких объектов, и должно наказываться, поскольку именно оно составляет суть такого имущественного преступления. Потерпевшему причинен ущерб, а виновный извлек для себя имущественную выгоду.
Однако на самом деле уголовное право (наверное, в большей степени это адресовано правоприменителю) не прибегает к такой квалификации и сегодня предпочитает классифицировать рассматриваемые деяния в зависимости от того, что именно виновный для себя приобрел (завладел, изъял, обратил в свою собственность или владение): материальное благо или что-то другое. При этом, когда речь заходит о противоправном приобретении некоторых нетелесных объектов (в частности, работ, услуг и т. д.), применяется совсем иная формула — уклонение от передачи должного (а не завладения имуществом) или делается акцент на том, что имущество еще не поступило в фонды лица 2.
Эта ситуация характерна для причинения имущественного ущерба без признаков хищения (ст. 165 УК РФ). В настоящий момент, согласно п. 22 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 30 ноября 2017 г. № 48 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» основной упор в решении вопроса о наличии признаков ст. 165 УК РФ сделан на том, что изымается имущество, которое еще не поступило в фонды собственника, и по этой причине ему (собственнику)
не причиняется прямой положительный ущерб, поскольку лицо не передает должное. Формально такой подход связан с многолетней практикой существования нормы о причинении имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием параллельно со статьей о мошенничестве, где предметом последнего выступало имущество как телесная вещь либо право на имущество, а все остальное, что не подпадало под уголовно-правовую норму о мошенничестве (именно по предметному признаку), должно было расцениваться как причинение имущественного ущерба без признаков хищения.
Это обстоятельство позволяет утверждать о подвижности границ между актом завладения (что свойственно хищению) и непередачей должного (что характерно для причинения имущественного ущерба без признаков хищения). Такая условность вызвана тем, что необходимо отвечать на ряд вопросов: поступило ли имущество в фонды или нет, источник изъятия характеризует владение или собственность конкретного лица, более того, изымаются материальное благо или нетелесные объекты (и порой разницу между ними весьма трудно очертить).
Таким образом, выходит, что когда похищаются имущественные блага в виде информации, объектов интеллектуальной собственности, работ услуг, энергии и т. д., мы предпочитаем в таких случаях вести речь о непередаче должного. В других же подобных ситуациях, где предметом преступного посягательства выступает товар, мы уже говорим о противоправном завладении чужим имуществом, и вопрос о непередаче должного, т. е. эквивалентном обмене (или уплате денежных средств за полученный товар), никто не ставит. Тем не менее во всех этих ситуациях механизм совершения преступления один и тот же. Потерпевшему причиняется ущерб, а виновный извлекает для себя выгоду посредством обретения вещей, имущественных прав, иного имущества, результатов оказания работ, услуг и т. д.
Выходит, что вся разница состоит только в том, какой имеет место предмет преступного посягательства (ведь само посягательство направлено именно на предмет — объект гражданских прав, а не на действие с этим объектом) — в виде овеществленного имущественного блага или же нет. Получается тогда, что мы применяем в подобных случаях некие двойные стандарты. Если речь идет о материаль-
2 Можно предположить, что часто используемые конструкции «нетелесные объекты» или «иное имущество, лишенное телесной составляющей» и др., фактически подменяют существующие гражданско-правовые понятия — «оказание услуги», «выполнение работ» и т. д., либо уголовно-правовые — «причинение имущественного ущерба» и некорректно сопоставляются с имуществом или предметом хищения в физическом смысле. Однако такая ситуация обусловлена тем, что в настоящее время в уголовном праве не решен глобальный вопрос относительно того, обладает ли само уголовное право известной автономностью в плане толкования иноотраслевых терминов или же оно должно слепо заимствовать существующие категории и конструкции других отраслей права. Представляется, что сегодня эта проблема решается половинчато, в зависимости от принципа целесообразности и конъюнктурной ситуации.
ных объектах и некоторых правах, то применяется теория завладения (изъятия) чужим имуществом, а если, например, о работах или услугах, — то теория непередачи должного за результат оказанных услуг или выполненных работ. Хотя, по большому счету, в последней ситуации, как и в первом случае, лицо приобретает для себя данные объекты гражданских прав и фактически пользуется ими или их результатом. Можно даже сказать, что виновное лицо в подобных случаях их потребляет (поглощает), но не в физическом аспекте.
Констатируя изложенные противоречия и рассуждая о возможных перспективах построения модели уголовного законодательства об имущественных преступлениях, можно предположить, что в существующей парадигме необходимо решить один принципиальный вопрос: будет ли хищение ассоциироваться только с посягательством на материальные (телесные) объекты, или же его предмет должен быть расширен и включать в себя посягательства как на телесные, так и на нетелесные
объекты гражданских прав. При первом подходе, означающем консервацию хищения, необходимо будет конструировать самостоятельные составы преступлений, которые устанавливали бы уголовную ответственность за посягательства на нетелесные объекты и всевозможные права (имущественные, цифровые, обязательственные и т. д.). При втором подходе следует модернизировать признаки хищения и расширить не только его предмет, но и способ деятельности, так как существующий термин объективной стороны хищения — «завладение» («изъятие», «обращение») отвечает концепции посягательства на вещь. Соответственно, вести речь необходимо о двух самостоятельных элементах хищения:
1) хищение — это завладение чужим имуществом;
2) хищение — это извлечение имущественной выгоды. В такой ситуации целесообразно в самом уголовном законе дать определение того, что является имуществом, а на уровне доктрины предложить концептуальную модель построения имущественных преступлений.
Список литературы
1. Хилюта В. В. Хищение как причинение ущерба и как противоправное изъятие: доктринальные и правоприменительные проблемы // Российский журнал правовых исследований. 2020. № 3.
2. Хилюта В. В. Преступления против оборота объектов гражданских прав. М., 2017.
3. Есаков Г. А. Экономическое уголовное право. Общая часть. М., 2019.
4. Архипов А. В. Некоторые проблемы правовой защиты имущественных отношений в Российской Федерации // Имущественные отношения в Российской Федерации. 2020. № 12.
5. Хилюта В. В. Предмет преступления в судебной практике по делам о вымогательстве // Библиотека уголовного права и криминологии. 2017. № 5.
