CC BY
45
УДК 821.161.1-1-84(470.1/2X045)
ПОЛЯКОВА Галина Вениаминовна, кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова. Автор более 20 научных публикаций
ПОМОРЬЕ И ПОМОРЫ
В ТВОРЧЕСКОМ ВОСПРИЯТИИ К.К. СЛУЧЕВСКОГО (стихотворный цикл «Мурманские отголоски», очерки «По северу России»)
Статья посвящена лирико-философскому циклу и очерковой прозе поэта и прозаика К.К. Случевского, особенностям его творческого мировосприятия, очень близкого к народной модели вселенского и человеческого мироустройства, увековеченной в поморских речениях.
Поморские народные речения, очерковое слово, мифопоэтика
Константин Константинович Случевский (1837-1904) первые свои стихотворения опубликовал на рубеже 50-60-х годов XIX века, но известность к нему пришла в 80-х годах, когда были изданы четыре сборника его стихотворений. Он принадлежал ко второму поколению русских поэтов школы «чистого искусства» и называл себя и своих эстетических единомышленников «внуками пушкинской весны»1.
С 1884 по 1888 год, в летние месяцы, К.К. Случевский, чиновник министерства государственных имуществ, вместе с Великим князем Владимиром Александровичем и его свитой путешествовал по северо-западным и среднерусским губерниям России. Человек художественно одаренный, поэт и прозаик, он подарил своим современникам и потомкам две книги путевых очерков: «По северу России»
(1886) и «Балтийская сторона» (1888). Дополненное и уточненное издание обрело название «По северо-западу России» (1897).
В мае-июне 1885 года экспедиция, побывав на Валдае и в Вологодской губернии, по Северной Двине прошла путь от Котласа до Холмо-гор и Архангельска, а дальше состоялось путешествие по водам Белого моря: от Архангельска (от Мудьюгского маяка) на Соловки, Кемь, затем через Белое море с юга на север мимо Мурманского берега до Колы и обратно вдоль «жилистых и суровых скал»2 Мурмана в Мезенский залив, от Мезени до Онеги. В четвертой книге стихотворений Случевского (1890) был напечатан лирико-философский цикл «Мурманские отголоски», его составили 12 ранее опубликованных произведений, которые в контексте цикла обрели смысловую и сюжетную завершенность.
К пониманию заглавия цикла «Мурманские отголоски» ведет поморское речение, завершающее одну из глав очерков «По северу России»: «Судно входило в Териберскую губу... Здесь почти конец нашего Поморья, т.е. той окраины, возвращаясь от которой поморы “идут в Русь”»3. В «Словаре поморских речений», составленном К.П. Гемп, эти слова объясняются так: «“В Русь идучи” - возвращаться из Океана, с Новой Земли, из Норвегии домой -на Мурман, в Белое море»4. Случевский в путевых очерках писал: «Название Мурман, без сомнения, не русское, но какое? Если придерживаться лопарских слов, то будет так: мюр -море, манн - луна, минн - наше, следовательно, - Лунное или Наше море; если придерживаться норвежских, то выйдет немножко иначе: мур - мать, манн - человек, т.е. мать - кормилица человека.. .»5 Разноязычная народная этимология слова «Мурман» во многом объясняет одушевление моря в стихотворном цикле Случевского. Это согласуется и с мировосприятием поморов, увековеченным в поморских речениях: «Разлюбезное море наше!.. Ему, батюшке, песни поем... Живут поморы с ним в согласии, по-семейному.. .»б.
В стихотворениях цикла возникает особый образ «неоглядного» пространства и времени: в объятиях вселенского вечного совершается жизнь природы и человека, определяемая поэтом как «летопись страданья» и счастья. К страданию и счастью приобщены люди, волны морские, камни:
Неподвижны очертанья Здешних скал и островов:
Это летопись страданья Исковерканных пластов;
Эпопея или драма Жизни каменных пород!
Небеса и море - рама Та же все, из года в год7.
Незыблемы и вечны небеса и море как вселенская рама, в пространственных границах которой совершается «эпопея» или «драма» жизни. Временные пределы этой величавой летописи - вечность: «из года в год», «из века в век». В путевых очерках Случевский также
отмечал страдальческую причудливость очертаний скал на островах Сальном и Медвежьем: «Какие-то странные силы наворочали утесы и образовали щели, совершенно невозможные с точки зрения статики; гранитные массы налегли одна на другую в каком-то безумном страдании, в каком-то чудовищном хаотическом беспорядке»8. Страдание, открытое поэтом в живой и неживой природе, одушевляет пейзажные картины, придает им особый пантеистический смысл.
Панорамное эпопейное по духу описание вод и камня сменяется лирическими зарисовками, приближенными к жанру притчи, притчи о северных сосенках-пигмеях, «растительных лилипутах»9 , о драме жизни и ее преодолении. Временная мера драмы - два века, 200 и более лет.
В притче о растительном мире полуночных северных широт таится вековечная мудрость и вера в Божий промысел, в высокий смысл жизни: «Но счастье есть и в них»10. Это трепетное счастье, соединившее «робкий плач, испуг»11 с сокровенностью радости жизни, не ведомо соснам, что растут южнее. Поэт и его собеседник по законам притчи становятся субъектами этического выбора. И поэт утверждает превосходство творений природы северного края, их подлинную свободу и духовное восхождение к радости через страдание.
Случевский создает притчи и мифы о жизни природы, одушевляя, персонифицируя природные явления. Его пантеизм сродни фольклорному пантеизму поморов, изучивших «повадки и сноровки» моря, ветров, рыб и птиц: «Море играет и теплом, и холодом, и волной, и зати-шинкой»12, «Воды в дружбе с ветром заодно играют, большеводье - дело этих дружков»13. В поморских речениях и в стихотворном цикле угадывается общность эстетического мышления: движение от простых олицетворений к мифопоэтике. И очерковое, и поэтическое слово Случевского на образно-изобразительном уровне часто соприкасается с народным поморским словом, порой повторяет его: «У Святого носа, как всегда, море было неспокойно. “Закипела в море пена - будет ветру перемена”, - говорится на Поморье»14.
Воды морские и Ветер - главные герои поэтических мифов Случевского. Стихотворный цикл обрамляют стихотворения, в которых море показано «в затишье и в ярости»15. Открывает цикл стихотворение-миф, передающее музыку вод и ветров. «Будто в люльке»16, как мать младенца, море качает на своих волнах судно и сочиняет песни, в которых соединилась тайна двух начал, женского и мужского. Неожиданно совершается звуковая метаморфоза: материнская колыбельная песня - только зачин хора мужских голосов:
Сколько чудных голосов!
Дискантов немножко мало,
Но зато не счесть басов17.
Поэта увлекают хоровые песни моря, но его голос вербален и потому не может слиться с музыкой звуков, рожденных в морской стихии. Человеческое теряется, тонет в гармонической или дисгармонической полифонии природного хора, но он мистически влечет человеческую душу, обнимает ее, ласкает и тревожит.
Поморы утверждали: «От затишья благостного, до стона страшенного и горестного сколь быстрехонько пробежит море-то, сколь ветровых ступеней воды-то пройдут»18. В предпоследнем стихотворении цикла поэт передает то состояние морской стихии, о котором поморы говаривали: «Воды морские сдичают: взводни один за другим, а той впереплет, накат до угору, свисту, реву, грому водного. Чисто светопреставление... Ветры все вина морскому сдичанью, они правят...»19 Речения-мифы поморские словно повторяются на языке образов поэтического мифа:
...Тьма над морем, тьма!
Вихорь, будто зрячий, мчится -Он сошел с ума...
Он выводит над волнами,
Из бессчетных струн,
Гаммы с резкими скачками...
А поет бурун.
Что за свадьба? Что за пляска? Если б увидать!..20
В разбушевавшемся, «сдичавшем» море таятся и вступают в поединок с человеком темные силы. Мировое зло показано в дикой
«свадебной» пляске-бесновании. Вихорь и Бурун - расходившиеся бесы, их плач и хохот сродни неистовой сатанинской музыке снежной бури на степных просторах России, «аккорды» которой повторил A.C. Пушкин в стихотворении «Бесы». Случевский обнажает вечную диалектику света и тьмы, добра и зла, красоты и безобразия, радости и страдания. Его притчи и мифы подтверждают известный тезис Вл. Соловьева: «Жизнь и красота в природе - это борьба и торжество света над тьмою, но этим необходимо предполагается, что тьма есть действительная сила»21.
Вселенское и земное - таковы два аспекта в изображении древнего Мурмана в цикле Случевского и в авторской философии бытия. Белое море показано как колыбель жизни, дом: среда обитания для птиц и рыбы; обитель человеческая, вотчина трудов и молитвы. На скалах и островах гнездятся птицы: «...уток, Чаек и гагар притон!»22, в ожидании бури «повеселели стаи грустных птиц морских»23. В путевых очерках даны развернутые описания знаменитых птичьих базаров, рассказано о том, как на границе Белого моря и вод Ледовитого океана путешественники встретили стаи китов и стали свидетелями боя морских гигантов. Бой китов как предвестие бури, готовой объять небеса и воды, воссоздан в одном из стихотворений цикла:
Перед бурей в непогоду Разыгралися киты.
Сколько их! Кругом мелькают Будто темные щиты Неких витязей подводных.
Бой незрим, но слышен гром...24
Через былинные, сказочные аллюзии, реминисценции и образы поэт созидает особое художественное время, соединяя абсолютное прошлое, древнее с настоящим в потоке вечного времени. Сказочные мотивы объединяют несколько стихотворений. «В этой сказке, полной лиц!»25рождается лицо природы, лицо человеческое, одушевленный и величественный лик Мурмана.
Как песенный речетатив, сказ, сказка написано стихотворение о поморских женах, храни-
тельницах не только домашнего очага, но и родных селений, традиций духовной и бытовой культуры. Прообраз сказочного града - поморский городок Кемь, дивные «сказки» его традиций
Но уж сказка здесь вполне Наступает по весне,
Чуть из них мужской народ В море на лето уйдет.
Бабье царство здесь тогда!
Бабы правят города,
И чтоб бабам тем помочь,
Солнце светит день и ночь26!
В путевых очерках Случевский писал об удивительной встрече с кемлянками, укладе их жизни, поморском характере: «...к катеру подъехало множество быстроходных лодочек с гребцами женского пола. С лентами на лбах, в злототканых повойниках, с цветными платками на шее и груди, быстро и ловко подгребли кем-лянки... Все мужское население города, способное работать, отправляется в марте или апреле на Мурман и возвращается не ранее сентября или октября. В это время в Кеми все женское население, матери, жены, дочери, остаются на местах, что нисколько не мешает им отваживаться пускаться в открытое море, когда и на чем угодно, и прибрежное дитя еще в люльке готовится быть моряком, не знающим страха и вскормленным неприветливым морем, так как матери-кормилицы берут с собою детей в лодки и укладывают спать на носу или в корме»27. В стихотворном сказе о кемлянках поэт открывает в жизни древнего города «след пяти веков!»28. Многовековые традиции, «старый склад» новгородский не только в красоте внешней, в нарядах и украшениях, ной в красоте нравственной, духовной. Бабы ведут дружбу с самим солнцем, и оно дарит им свет и тепло, играя красками златотканой одежды и озаряя их души, согретые древней православной верой, любовью, умилением и силой молитвы, способной укрощать ветры морские и житейские.
В центральной части цикла как его кульминация воспринимаются два стихотворения о поморском характере и судьбе: сказ о бабьем
царстве трудов и души и контекстуально связанная с ним эпопея рыбного промысла, страдного дела поморов. Море дарует мужьям и женам разлуки и встречи, оно соединяет их судьбы в единый нравственный узел: «Морем живем - все сказано этими словами»29. Стихотворение о лове трески начинается со слов, достойных стать эпиграфом ко всему циклу: «Какие здесь всему великие размеры!»30. Морская путина - созидание жизни, борьба за хлеб насущный, поединок человека со стихией и страдание как общий удел всего живого, рыбы и человека. Слово «страдание» становится лейтмотивным в цикле. Поэт сравнивает человека и рыбу, ловца и жертву: им уготован общий путь - «Пять верст страданий!», «в верст пять иль больше меры»31. Страдание, субстанция человеческой души, переживаемое артельно, соборно, формирует поморский характер, выносливость и мужественное смирение «с терпеньем без границ»32. Поражает эпопейная масштабность характеров, пространства и времени, сродство великих сил природы и человеческой сущности.
За стихотворением о промысле трески следует стихотворение о море, увлекающем человека, его душу за грань земного бытия. Стихотворения о трудах и кончине помора образуют бытийную дилогию, тема которой таинство жизни и смерти. Морские приливы и отливы как маятник вселенских часов отсчитывают последние мгновения жизни в земном настоящем, предвосхищая безвременье вечности. Земля не отпускает человека, ноги вязнут в песке, но, подчиняясь вселенским законам, он ритуально уходит в Вечность, к той заветной черте, соединяющей в линии горизонта море и небо, недостижимой при жизни и преодолеваемой бессмертной душой:
А тяжкий гул морского хора,
Чтоб крик его покрыть полней,
С великой мощностью напора Стучит мильонами камней.. .33
Его крик, крик страданья и радости, наконец сливается с материнской песней моря и со вселенским хором ветров, камней, вод, той торжественной и всепобеждающей музыкой,
партитура которой не давалась ему при жизни. Смерть - это братание человека с морем и небом, возвращение души на круги своя. Пути земные, пути морские, пути небесные соединяются по Высшему промыслу, и в этом тайна бытия.
Море не только подчиняет себе берега, острова, растительные ландшафты, человеческие судьбы, но и озарено Светом небесным, отражая в своих водах храмовый купол неба, повторяя его краски. Цветовая палитра в цикле скупа и неброска:
Цветом стальным отливают холодные, Грузные волны полярных зыбей...34
Пасмурное небо глядится в холодную сталь волн как в зеркало. В путевых очерках краски неба и моря намного разнообразнее: «День выдался теплый и светлый, и глазам было больно смотреть на яркое серебро моря, едва колеблемое ветром»35, «небо и воды были совершенно лазурны»36. Подобной документальности, сиюминутности нет в деталях и цветообра-зах цикла, где слагается поэтически обобщенный символико-философский образ
Мурмана. Из астральных образов лишь Солнце царит над морской стихией, летнее солнце, «Вечного солнца полуночный лик»37.
Образ Вечности рождается в цикле «Мурманские отголоски» как вечное жизнетворение, соединяющее эпопею, драму, миф, сказку, былину, жанры природного и человеческого бытия. Поэт живет не только в потоке вечного, вселенского созидания, но и видит его следы, результаты, открывает в них притчевый смысл. В хронотопе вечного времени и пространства, в их необъятности отдыхает душа в согласии с отдыхающей вечностью:
Здесь вечность, в веяньи суровой красоты, Легла для отдыха и дышит на просторе38! Таковы заключительные стихотворные строки в финале цикла. Микрокосмос души человеческой принимает в свои объятия макрокосмос, беспредельность мироздания. Подобный духовный катарсис переживает и автор очерков: «Молитва и только молитва, исходя от сердца, - под рост колоссальным пространствам неба, темени неизведанной глубины и еще более темному сознанию неизвестности»39.
Примечания
1 Случевский К.К. «Быть ли песне?»//Его же. Стихотворения. Поэмы. М.; Л., 1962. С. 294. 2Егоже. По северо-западу России. Т. I. «По северу России». СПб., 1897. С. 348.
3 Там же. С. 291.
4ГемпК.П. Сказ оБеломорье. Словарь поморских речений. М.; Архангельск, 2004. С. 285. 5 Случевский К.К. По северо-западу России. С. 349.
6Гемп К.П. Указ. соч. С. 280.
1 Случевский К.К. Стихотворения. Поэмы. С. 119.
8 Его же. По северо-западу России. С. 358.
9 Там же. С. 330.
10 Случевский К.К. Стихотворения. Поэмы. С. 123. пЕгоже. По северо-западу России. С. 123.
12Гемп К.П. Указ. соч. С. 297.
13 Там же. С. 307.
14 Случевский К.К. По северо-западу России. С. 360.
15ГемпК.П. Указ. соч. С. 306.
16 Случевский К.К. Стихотворения. Поэмы. С. 116.
17 Там же.
18Гемп К.П. Указ. соч. С. 297.
19 Там же. С. 322.
20 Случевский К.К. Стихотворения. Поэмы. С. 123-124.
21 Соловьев B.C. Литературная критика. М., 1990. С. 114.
22 Случевский К.К. Стихотворения. Поэмы. С. 119.
23 Там же. С. 118.
24 Там же. С. 117.
25 Там же. С. 118.
26 Там же. С. 120.
27 Случевский К.К. По северо-западу России. С. 277.
28 Его же. Стихотворения. Поэмы. С. 120.
29 Случевский К.К. По северо-западу России. С. 280.
30 Его же. Стихотворения. Поэмы. С. 121.
31 Там же.
32 Там же.
33 Там же. С. 122-123.
34 Там же. С. 116.
35 Случевский К.К. По северо-западу России. С. 276.
36 Там же. С. 289.
37 Случевский К.К. Стихотворения. Поэмы. С. 117.
38 Там же. С. 124.
39 Там же. С. 285.
Polyakova Galina
POMORYE AND POMORS IN K.K. SLUCHEVSKY’S CREATIVE PERRCEPTION (a Cycle of Verse «Murmanskiye Otgoloski», Essays «Across the North of Russia»)
The article is devoted to the lyrical philosophical cycle of poems and the essay prose of the poet and prosaist K.K. Sluchevsky, the peculiarities of his creative outlook being very close to the folk model of the cosmic and human world structure perpetuated in the Pomor sayings.
Контактная информация: e-mail\ [email protected]
Рецензент-Николаев Н.И., доктор филологических наук, профессор, проректор по учебной работе Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова
