CC BY
9нием они заслуживали бы включения в тему «Пушкин и история Французской революции».4
Сейчас нет достоверных данных о том, в какой именно момент и при каких обстоятельствах знаменитый фригийский колпак со свисающим заостренным верхом стал эмблемой революционной свободы. В этом качестве он утвердился еще до провозглашения Республики — 20 июня 1792 г., когда по требованию демонстрантов вышедший к народу король Людовик XVI вынужден был надеть на себя колпак и дать обещание, что он «сделает то, что предписывает Конституция».5 В романском мире были исторические причины для выбора такой эмблемы — еще в Древнем Риме аналогичный головной убор pilleus был символом свободного гражданина, в карнавальные празднества сатурналий его надевали все, в память о мифическом золотом веке, когда люди были свободны и равны. Знаменательно, что в латыни само слово pilleus могло употребляться метафорически как синоним свободы, точно так же как и во французском языке красный колпак, bonnet rouge, стал символом революционного духа. Отметим при этом красный цвет как французское новшество, — пресса эпохи революции подчеркивала, что античный pilleus был из неокрашенной шерсти, «а французы обагрили свои колпаки кровью».6
Таким образом, мысленному взору поэта виделась персонификация Равенства в красном колпаке Свободы как полноправного члена «Зеленой лампы», олицетворяющзго высшие принципы законности, какими они были представлены в «Общественном договоре» Руссо — источнике лозунга: свобода> равенство и братство Л
М. Ф, Муръянов
ПОМЕТКИ ПУШКИНА НА ПИСЬМЕ К НЕМУ А. П. ПЛЕЩЕЕВА (Еще о реальном значении мотива трех карт в «Пиковой даме»)
Настоящая заметка является продолжением нашей статьи о «Пиковой даме» 1 и имеет целью показать, как проверял и воспроизвел Пушкин реальность основного мотива повести.
В первых числах октября 1836 г. Пушкин получил небольшое письмо от своего знакомого — А. П. Плещеева. Содержание его мало значительно и едва ли заслуживает подробного изучения (Плещеев просит вернуть денеж-
4 Ср. главу под этим {названием в кн.: Б. В. Т о м а ш е в с к и й.
Пушкин и Франция. «Советский писатель». Д., 1960, стр. 175—216.
Об интересе поэта к истории Французской революции в последующий период см.: М. П. Алексеев. Пушкин. Сравнительно-исторические исследования. Изд. «Наука», JL, 1972, стр. 231—237.
6 Французская революция 1789—1794. Под редакцией В. П. Волгина и Е. В. Тарле^Изд. АН СССР, М.—Л., 1941, стр. 198—199, 678. 6 The English Registry for 1794. Dublin, 1794, pp. 396—397. * A. Greive. Die Entstehung der französischen Revolutionsparole Liberté, Egalité, Fraternité. Deutsche Vier tel jahrsschrift für Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte. Bd. 43. Stuttgart, 1969, SS. 726—751.
1 Л. В. Чхаидзе. О реальном значении мотива трех карт в «Пиковой даме». В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Т. III. Изд. АН СССР, Л., 1960, стр. 455—460.
ный долг брата поэта — Льва, за которого ручался Пушкин),2 но на этом письме, воспользовавшись его чистой оборотной стороной, Пушкин сделал ряд собственных пометок, представляющих гораздо больший интерес.3
Впервые эти пометки были опубликованы И. А. Шляпкиным,4 который сразу расшифровал одну из них (полистный расчет IV тома «Современника»); другая (чей-то адрес) до сих пор ждет расшифровки, а третья раскрыта в основном предположительно. Поскольку эта последняя оказывается связанной с «Пиковой дамой», мы в данном сообщении делаем попытку вскрыть ее содержание и представить себе ее значение для творческой истории данной повести.
Первые комментарии к этим пометкам были сделаны М. А. Цявловским, который пишет, что расшифрованная еще Шляпкиным пометка представляет собой «. . .расчет по листам т. IV „Современника", разрешенного цензурой 11 ноября и вышедшего в свет во второй половине ноября—в декабре 1836 года». Таким образом, запись датируется второй половиной октября— первой половиной ноября этого года.1? Пометка содержит перечисление статей, помещенных в четвертом томе журнала «Современник», с указанием занимаемого ими типографского объема. С какой целью делал эти расчеты Пушкин, сказать трудно. Во всяком случае комментатор этого вопроса не поднимает.
Вторая пометка, до сих пор не расшифрованная: «В хлебном переулке», — является, как замечает Цявловский, «чьим-то адресом», и о ее значении пока судить нельзя. От расшифровки третьей пометки М. А. Цявловский отказался. («Что означает колонка цифр слева, объяснить не можем», — пишет он там же).
Как показывает прилагаемая к нашей заметке иллюстрация (см. стр. 84), на которой мы воспроизводим интересующую нас помету, она представляет собой две, написанные карандашом, колонки цифр; при этом вторая колонка начата под первой, а продолжение ее перенесено влево. Каждая колонка является самостоятельной суммой геометрической прогрессии, состоящей из трех членов. Основанием первой прогрессии является 47, а второй — 67.
Впервые эта пометка в предположительной форме была расшифрована Н. В. Измайловым,6 который, разбирая приведенные выше комментарии Цявловского, пишет: «. . .колонка цифр слева . . . представляет, как к а-жется (разрядка наша, — Л. ¥.), расчет игры Германна в „Пиковой даме": его первая ставка — весь его капитал — равнялся 47 тыс. руб., всместе с выигрышем — 94 тыс., — 1-й вечер игры; выигрыш второго вечера — 94+94=188 тыс.; высчитана и третья ставка, которая могла дать Германну 376 тыс. Далее начато повторение вычисления, с другой исходной цифрой капитала — 67 тыс.: 67—134—268 за два вечера. Возможно, — заключает Измайлов, — что осенью 1836 г. Пушкин, думая о переиздании „Пиковой дамы", проверял, с обычной своей точностью, игорные расчеты повести и предполагал внести в них изменения, чтобы сделать Германна несколько богаче, чем в первых изданиях».
Разъяснение пометы вполне убедительно. Хотя Пушкин и отбрасывает нули, но нигде, кроме «Пиковой дамы», аналогичных цифр нет. Следовательно,
а Текст письма А. П. Плещеева к Пушкину см.: Акад., XVI, 163;" об А. П. Плещееве и его знакомстве с Пушкиным см.: Пушкин. Письма последних лет. 1834—1837. Изд. «Наука», Л., 1969, стр. 447.
3 Это письмо находится ныне среди рукописей Пушкина, хранящихся в Пушкинском Доме (ф. 244, оп. 1, № 346).
4 См.: И. А. Ш л я п к и н. Из неизданных бумаг А. С. Пушкина. СПб., 1903, стр. 284—285.
5 См. сб.: «Рукою Пушкина», Несобранные и неопубликованные материалы, «Academia», М.—Л., 1935, стр. 270.
6 См.: Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, 2. М.—Л., 1936, стр. 426.
I
ч
JíÉJU
расчет относится к «Пиковой даме». Поэтому в академическом издании сочинений Пушкина этот расчет воспроизводится как один из вариантов повести.7
Нисколько не опровергая этого предположения Н. В. Измайлова и, тем более, не умаляя его заслуг в расшифровке пометки, ускользнувшей от внимания М. А. Цявловского, мы считаем, однако, что она имеет несколько большее значение, чем простой расчет возможного выигрыша Германна (напомним, что в повести никаких цифр, кроме начального капитала и выигрыша первого вечера, нет и проверять-то, с этой точки зрения, нечего). По нашему мнению, помета связана не столько с проверкой самого выигрыша, сколько с другой стороной повести, до сих пор оставшейся незамеченной многими исследователями.
Эта сторона «Пиковой дамы» частично вскрыта нами в упомянутой в начале статьи работе и, как оказывается, находится в самой тесной связи с той карточной игрой, в которую играл герой.
Прежде чем подробно рассмотреть этот вопрос, обратимся к одному важному моменту. Некоторых советских исследователей вводят в заблуждение три обстоятельства — суеверие Германна, «появление» призрака старой графини и, наконец, кабалистическое значение карт, на которые ставит свой капитал герой повести. Но если первое обстоятельство легко объяснить той специфической атмосферой, в которой,находился Германн, а второе — его галлюцинациями, то с третьим положение сложнее.
Пушкин, естественно, мог выбрать любые карты и строить вокруг них сюжет повести. Но внимательное изучение ее показывает, что это не так просто. Мысли Германна после услышанного им рассказа о трех картах («Нет! расчёт, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот, что утроит, усемерит мой капитал») содержат как раз те цифры, которыми обозначены две из них; причем одна цифра — семь — кабалистическая.
В нашей предыдущей работе мы изложили сделанные до нас попытки объяснить совпадение этих цифр с их кабалистическим значением как из-
Ь Ь
Пометы Пушкина на обороте письма А. П. Плещеева.
7 См.: «Пиковая дама». Черновые наброски. Акад., VIII, 836.
вестный элемент мистики (А. Л. Слонимский) 8 или как перенос из библейских стихов Ф. Глинки, не имеющих ничего общего с содержанием «Пиковой дамы» (Н. П. Кашин),9 и показали, что обоснование выбора карт следует искать иным путем — путем анализа карточной игры. Этот путь приводит к выводу о полной реальности основного мотива ее сюжета.
Напомним наши доказательства, дополнив их рядом новых соображений. Это необходимо хотя бы потому, что карточная игра достаточно часто упоминается не только в произведениях и письмах Пушкина, но и в произведениях других поэтов и писателей его времени. Только знание всех тонкостей правил столь известных тогда карточных игр позволяет расшифровать многие детали творчества и высказываний этих писателей.
Герой повести играл в очень распространенную в пушкинскую эпоху азартную карточную игру, называвшуюся «штосс» (другие названия — «банк», «фараон»); за скрытые преимущества для профессиональных игроков, которые мы покажем ниже, она впоследствии была запрещена и ныне почти забыта. Один из игроков (банкомет) раскладывает колоду карт поочередно на две стороны. Если карта, назначенная его противником (понтером), выходила направо, то проигравшимся считался понтер, а если налево — то банкомет. Обычно мастыо пренебрегали, называлась лишь карта.
Но профессиональные игроки усложнили игру и сделали ее выгодной для себя. Эти усложнения заключались в непрерывном увеличении ставок. Дело происходило следующим образом. Понтер после первой ставки мог тут же удвоить ее, объявив так называемые «пароли», а после проигрыша и этой — учетверить («пароли-пе»). Этим, однако, дело не кончалось. Можно было продолжать удвоения и увеличивать ставки в восемь и шестнадцать раз (такие увеличения назывались соответственно «плие» и «кенз-элыва»). Чтобы между игроками не возникало недоразумений, понтер имел свою колоду карт, из которой доставал желаемую, и в знак того или иного увеличения ставки загибал на ней нужное количество углов. Например, для «пароли» — один угол, для «пароли-пе» — два и т. д. (напомним, что столкновение между героями пушкинской повести «Выстрел» как раз и происходит из-за того, что один из них загибает липший угол и не хочет признать свою ошибку, а в «Пиковой даме» Чекалинский «. . . еще учтивее отгибал липший угол, загибаемый рассеянной рукой. . .»). Результат промета колоды, находившейся в руках у банкомета, определялся по выходу карты, аналогичной той, на которую ставил понтер. Казалось бы, что шансы игроков равны..Повезло — карта вышла в нужную сторону — выиграл, не повезло — проиграл. На самом деле это не так. Если понтер, стремясь отыграть проигранные ставки, увлекался и начинал удваивать их, доводя игру в геометрической прогрессии до «кенз-ель-ва», а затем проигрывал и эту последнюю ставку, то банкомет, поставивший первоначально, допустим, 1000 рублей, брал со стола 16 ООО рублей, причем его чистый выигрыш составлял 15 ООО. Следует к тому же учесть, что он имел определенные шансы выиграть эту последнюю ставку. Но ведь банкомет рисковал только одной тысячью рублей, а понтер всеми пятнадцатью! Отсюда и пошло знаменитое выражение «Играй, да не отыгрывайся», взятое Лермонтовым эпиграфом к «Тамбовской казначейше». Это же и явилось причиной последовавшего в середине XIX в. запрещения штосса. Но что он доставлял игрокам немало треволнений, видно хотя бы из письма Пушкина П. В. Нащокину, датированного серединой марта 1834 г.: «. . .тебе уже не нужно потрясений кенз-эль-ва и плие, для рассеяния своего домашнего горя. . — пишет поэт своему другу,10 и, конечно, не случайно. Пушкин,
8 См.: Пушкинский сборник памяти С. А. Венгерова. «Пушкинист», IV, М.—Пгр., 1922, стр. 176; А. Слонимский. Мастерство Пушкина. Гослитиздат, М., 1959, стр. 521—522.
9 Пушкин и его современники, вып. XXXI—XXXII. Л., 1927, стр. 25, 33, 34.
10 См. Акад., XV, VI, 281-282, 563-569.
6 Временник 85
lib.pushkinskijdom.ru
хорошо зная карточные игры, Смотрел на них, по примеру многих людей эпохи,' как на своего рода спорт, и, владея всеми тонкостями штосса, мог написать вполне реальную повесть о человеке, до безумия увлечением возможностью выигрыша. Это облегчалось еще и тем, что психология игроков, их суеверия тоже были прекрасно анакомы Пушкину — он, по примеру многих людей его эпохи, играл в карты, хотя и не придавал им такого значения, как это иногда считается.
Пушкина в карточной игре интересовало то, что могло бы послужить его творческим замыслам.
Действительно, чем объяснить, что один раз карта выходит направо и приносит выигрыш банкомету, а другой раз — налево, к неменьшей радости понтера. Нет ли здесь каких-нибудь закономерностей? В настоящее время они хорошо извеспр&-и называются «теорией вероятностей». Заметим попутно, что основы этой дисциплины, без которой немыслимы достижения современной науки, были разработаны Блезом Паскалем по просьбе... профессионального игрока. Следовательно, кто-то задумывался над этим вопросом. Нашелся человек, который понял, что выход карт не случаен, и обратился как раз к тому, к кому следовало, — к ученому.11 Но во времена Пушкина законы, установленные Паскалем, еще не были известны игрокам. Поэтому легче и проще было объяснить все перипетии игры вмешательством потусторонних сил или выдумывать анекдоты вроде того, на котором построен сюжет «Пиковой дамы», т. е. идти по тому пути, по которому шло человечество, когда встречало непонятное явление, пока его не объясняла наука.
Вот это суеверие игроков, их желание видеть во всем результат темных сил и послужило материалом для построения сюжета «Пиковой дамы». Но разрабатывая его, Пушкин строит повесть так, что для внимательного и знающего штосс человека ее реальность очевидна. Это было бы невозможно, если бы автор не знал всех тонкостей и особенностей игры.
Как убедился читатель, тактика игры в штосс сводилась к тому, чтобы вынудить противника все время удваивать ставки с тем, чтобы самому выиграть последнюю.
Эту тактику как раз и применил один из героев «Пиковой дамы» — Чап-лицкий, который (опытнейший игрок, «умерший нищим, промотавши миллионы»), по рассказу Томского, проиграв Зоричу «около трехсот тысяч» и получив от старухи три карты, ставит пятьдесят тысяч, выигрывает соника (все, что было в банке у Зорича), удваивает выигрыш («загнул пароли», как красочно выразился Томский), затем играет «пароли-пе» (т. е. снова удваивает и этот выигрыш) и, приобретя таким образом четыреста тысяч (сумма в повести не наввана, но читатель сможет теперь рассчитать ее сам, как это сделал бы во времена Пушкина любой игрок), — не только «отыгрался, но и остался еще в выигрыше», — заключает свой рассказ Томский.
Как мы знаем, на Германна этот рассказ произвел потрясающее впечатление. Он уловил в нем не только саму по себе возможность играть без проигрыша, но и нечто более важное — всю тактику скорейшего обогащения. Как раз это и становится его навязчивой идеей. Хорошо зная игру (напомним, что он, «. . . будучи в душе игрок, никогда не брал. . . карты в руки. . .», но «.. . целые ночи просиживал за карточным столом и следовал с лихорадочным трепетом за различными оборотами игры. . .»), он рассчитал сразу, что только такое прогрессивное увеличение ставок в восемь раз, — за вычетом капитала, которым он рисковал, — усемерило бы его состояние.
Интересно отметить, что игроки хорошо знали, что первоначальную ставку нужно учитывать, и всегда делали это. «Кенз-ель-ва» происходит от французского слова «пятнадцать» (quinze). Но ведь ставка увеличилась
11 См.: Г. Г. Ц е й т е н. История математики в XVI и XVII веках. Пер. с нем. Объединенное издательство научно-технической литературы, М,—Л., 1938, стр. 53. Интересные подробности этого факта см. также в «Рассказе о рыцаре де Мере» в журн. «Знание — сила» (1960, № 2, стр. 46).
в шестнадцать раз. Это уменьшение на единицу и есть учет первоначальной ставки. Теперь становится достаточно ясным, откуда пришли к Германну три роковые карты: он все время неотвязно думал о них («вот, что утроит, усемерит мой капитал и принесет мне покой и независимость»).
В финале повести Пушкин обыгрывает очень редкое, но все же возможное сочетание карт, оказавшихся на руках у Германна и Чекалинского.
В последний вечер Германн, желая ставить на туза, «обдернулся», т. е. вытянул из колоды не его, а пиковую даму, «покрыв ее кипой банковых билетов», но своей ошибки не заметил. Чекалинский, делая промет колоды, выбросил налево туза, а направо пиковую даму. Развязка пришла лишь тогда, когда Германн открыл свою карту, — она принесла ему крушение всех надежд, поскольку он предполагал ставить на туза (вышедшего в его пользу), а вовсе не на пиковую даму (выигрывавшую для Чекалинского). Таким образом, в двух колодах карт две одинаковые карты лежали рядом (иначе Германн не вытянул бы дамы вместо туза, а Чекалинский не выбросил бы их в одном и том же промете). Сочетание очень редкое, но возможное, придающее реальность финалу.
Обратим внимание еще на одну небольшую, но весьма существенную деталь. Вытянуть из колоды не ту карту, которую желаешь, — значит ошибиться в технике игры. Технические ошибки обычно допускают новички. Германн играет первый раз в жизни, следовательно, его ошибка не удивительна.
Вернемся, однако, к надписи на письме Плещеева. Зачем понадобилось Пушкину воспроизводить, да еще дважды, весь ход возможного выигрыша Германна? Ответ может быть только один. Пушкин писал эту повесть как широкое полотно, на котором изобразил современное ему общество. Стремление к обогащению любой ценой, алчность, поиски призрачного счастья — вот, что характеризует изображенного им героя. Если внимательно изучить его поступки, то силы, которым он приписывал власть, основаны на его же собственном поведении. Но для того чтобы показать это, Пушкин должен был создать вполне реальную канву повести. И он добился этого. Но поскольку сюжет был основан на вполне реальных расчетах возможного выигрыша главного героя, то, относясь очень щепетильно к любым подобным расчетам (в этом мы полностью соглашаемся с Измайловым), он дважды проверял одно из интересных (но наиболее глубоко запрятанных) условий сюжета — возможность утроения, а затем усемерения начального капитала Германна.
Следует отметить, что описываемая пометка Пушкина на письме Плещеева не является единственным расчетом возможного выигрыша Германна. Напомним читателю, что она сделана при подготовке «Пиковой дамы» к переиаДанию, осенью 1836 г. Однако аналогичные расчеты Пушкин делал еще тогда, когда писал самый первый вариант повести, от которого сохранилось очень мало подлинных рукописных листов. На одном из них находятся еще два зачеркнутых Пушкиным расчета.12 К счастью, Пушкин зачеркнул их, не применяя густых чернил и сильного нажима пером. Это позволило без особого труда расшифровать перечеркнутые [цифры. Вот эти расчеты:
40 60
80 120 160 240
280 420
Нетрудно увидеть, что эти расчеты представляют собой суммы возможных выигрышей Германна за три дня игры. Но только чистых выигрышей, которые в семь раз больше первоначальных (ставок в обоих вариантах.
12 См.: Рукописи Пушкина в Пушкинском Доме(ф. 244, оп. 1, № 842, д. 18 об.,—Акад., УШ, 836).
Из сказанного вытекает, что Пушкин неоднократно проверял основу галлюцинации героя в самой острой части сюжета: реальна ли повесть с точки зрения карточного игрока. Более того, проверив один раз, Пушкин меняет начальную ставку на целых двадцать тысяч и делает расчет вторично. Все сходится! Игроки поверят его повести. Недаром в своем дневнике 7 апреля 1834 г. Пушкин записал: «. . .моя „Пиковая дама" в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семерку и туза» (Акад., XII, 324).
Таким образом, для осуществления основного замысла Пушкин выбирает следующий сюжет: сильный, но впечатлительный человек (в душе игрок), зная, как и сколько можно выиграть, внушает себе, на какие карты для этого следует ставить. Процесс внушения связывается с суеверием игрока и усиливается галлюцинацией. Причины внушения остаются открытыми, но их реальность, точно проверенная, скрывается глубоко на заднем плане повести и может остаться незамеченной. На передний план выносится характер главного героя и второстепенные персонажи. Вводится любовная интрига, связанная с основной идеей. Все это обрамляется фантастическим рассказом о «могуществе» трех карт. В результате повесть приобретает многоплановость и ту высокохудожественную простоту и красоту, которая характеризует творчество великого поэта.
Л. В. Чхаидзе
ЗАБЫТЫЙ ЗНАКОМЫЙ ПУШКИНА
(По архивным данным)
В бытность Пушкина в Кишиневе офицеры Генерального штаба, или Квартирмейстерской части, как его тогда называли, занимались военно-топографической съемкой Бессарабии. И. П. Липранди в своих «заметках» на статью П. И. Бартенева «Пушкин в Южной России» назвал девятнадцать участников съемки, и среди них А. Ф. Вельтмана, В. П. Горчакова, В. Т. Кека, Ф. Н. Лугинина, А. П. и М. А. Полторацких.1 Тринадцать из них были питомцами известного Муравьевского училища для колонновожатых. Пушкин, по словам А. Ф. Вельтмана, «почти каждый вечер проводил в кругу офицеров Генерального штаба».2 О других встречах с ними писали Ф. Ф. Вигель 3 и Ф. Н. Лугинин.4
Это было 14 февраля 1822 г. Прапорщик Валерий Тимофеевич Кек покидал Кишинев в связи с откомандированием его на съемку «Литовско-Вилен-ской губернии»,& и друзья-сослуживцы, а также Пушкин устроили ему «прощальную пирушку» у Полторацких. «Пили из складных походных стака-
1 Из дневника и воспоминаний И. П. Липранди. «Русский архив», 1866, стлб. 1442.
2 ГБЛ, Отдел рукописей, ф. 94 (Н. А. Дубровского), картон 2, ед. хр. 24.
3 Ф. Ф. Вигель. Записки, т. И. Редакция С. Я. Штрайха. М., 1928, ртр. 211—212.
4 Из дневника прапорщика Ф. Н. Лугинина. «Литературное наследство», № 16—18, 1934, стр. 667-674.
§ Гос. архив Пензенской области (ГАПО), ф. 196, оп. 2Т д. 114С),
л. 24, ""' ; 11
