CC BY
74
inclusion them into local museums collections. The author characterizes the role that a traditional ritual plays in context of the modern culture, clarifies the significance of its transfer into space of museum communication. Also, the author names several ways of museumification a ritual, stages of its conversion into a museum object state. Several rituals of vital rhythm, seasonal and occasional rituals that are included in today's Russian museums collections are showed up. The strategy of a ritual presentation in a contemporary museum space is chosen.
Keywords: a ritual, a tradition, a museum, museumification, ethnic communities from the surroundings of Tom ' river.
УДК 82-94:343.26(571)(=162.1)
Б. А. Голембёвский, профессор Высшая школа безопасности (Познань, Польша)
ПОЛЯКИ КАК ИССЛЕДОВАТЕЛИ И СООСНОВАТЕЛИ КУЛЬТУРЫ
В СИБИРИ И СТРАНАХ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ (НА ОСНОВЕ АНАЛИЗА ОБРАЗЦОВ МЕМУАРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ)
Аннотация. Автор рассматривает проблематику мемуарной литературы поляков, принудительно депортированных в Сибирь за активное участие в восстаниях против царской России в XIX в. и борьбу за политическую независимость польской территории в начале XX в. За всю историю императорской России около полумиллиона этнических поляков были высланы в сибирские земли. Находясь в местах поселения, поляки вели индивидуальные записи, в итоге составившие обширный корпус разножанровой мемуарной и автобиографической литературы: мемуары, воспоминания, дневники, заметки, письма и пр.
Автор, основываясь на анализ некоторых мемуарных произведений, обзорно характеризует вклад последних в развитие разноотраслевых научных исследований и культуру Сибири и отдельных стран Центральной Азии. Всю совокупность мемуаристов автор дифференцирует на лиц, отправленных в ссылку за участие в Барской конфедерации против первого раздела Польши (1768 г.), ссыльных-участников восстания Тадеуша Костюшко (1794 г.), затем Ноябрьского восстания (1830 г.; в русской историографии - Польское восстание или Русско-польская война 1830-1831 гг.), Январского восстания (1863 г.; в русской историографии - Польское восстание 1863-1864 гг.), а также на антимонархически настроенных социалистов рубежа XIX и XX вв., особенно в Первой русской революции (1905-1907 гг.).
Ключевые слова: памятник, мемуар, депортация, ссылка, принудительный труд, каторга, развитие культуры, миграция, польские восстания.
Мемуарная и автобиографическая литература польских ссыльных и вынужденных беженцев весьма разнообразна. Изучая её мы понимаем, что начиная с XVIII в. многочисленные аннексии соседей, раздел страны, восстания и т. п. всё это привело к депортации поляков в Сибирь. Некоторые поляки сами бежали из Польши в другие страны: Францию, Италию, США, Канаду, Бразилию, Аргентину и даже Австралию. Они часто писали мемуары, воспоминания, вели дневники, и делали это по многим причинам. Во-первых, тоска по покинутой родине, ушедшим временам. Во-вторых, чтобы в стране оставшиеся родственники узнали, что с ними происходило в изгнании. В-третьих, написав о наблюдениях, лучше понять своё новое окружение: людей, новую культуру и обычаи, особенности природы.
Согласно мемуарной лексике, дневником называем описание своего жизненного опыта и разных событий из прошлого, в которых мы участвовали или которые оказали сильное влияние на нашу жизнь. Основной лексической особенностью автобиографии является воспоминания человека о знаковых событиях его жизни, в которых он участвовал. Интересен эпистолярный жанр: это письма-обращения автора к какому-либо адресату, содержащие описание событий и переживаний своей жизни и окружении. Социологи видят в автобиографическом произведении необходимость создать индивидуальную личность в массовом обществе [3] и отмечают культурное
значение «генератора биографии» [1, с. 36]. Французский автобиографист Филипп Лежен пишет, что автобиография - это ретроспективная проза, где настоящий человек представляет свою жизнь, подчеркивая его индивидуальную судьбу, особенно историю его личности. Таким образом, мемуарист, заключая пакт с читателем, передает правду согласно своему пониманию и усмотрению. Ф. Лежен называет это «автобиографическим пактом» [6, с. 22].
Некоторые теоретики автобиографической литературы подчеркивают специфику воспоминаний ссыльных и мигрантов-беженцев: они писали, чтобы не только создать «генератор биографии» или личности, но также, чтобы защитить национальную личность и биографию, которая не поддается поражению. Польский исследователь исторических мемуаров Анджей Ченьский пишет о таких документах: «В такой модели дневника больше затрагивается интерес к истории. Факты и события преобладают над интересом и индивидуальным опытом. История в таких мемуарах носит особый характер: внимание уделяется не армии, вождям, сражениям, дипломатии. Самой важной является судьба человека, сформированного историей. Автор этого типа дневника может участвовать в исторически событиях довольно периферийно, может не знать выдающихся людей, не давать значительных дат и фактов, а его судьба, определяемая историей, придает особый характер документа, является свидетельством» [2, с. 109-110]. Эта точка зрения вышеуказанного историка подтверждается вполне в мемуарной литературе сибирских ссыльных, которую автор настоящей статьи попытался представить в качестве документального вклада в развитие сибирской культуры. Уже в конце XVI в., а затем в XVII и XVIII веках, в период, когда было много польско-русских войн, царская власть отправляла на земли Сибири военнопленных-поляков. Нужны были там квалифицированные люди с европейским уровнем образования. Вацлав Серошевский писал, что Москва увидела в поляках хороших поселенцев. Он писал, что «характер польского изгнания как принудительного, так и добровольного имел с самого начала интеллектуальные и профессиональные черты» [8, с. 9], поэтому они описали то, что они видели и испытывали.
Из XVII века внимания заслуживает «Диариуш» польского дворянина Адама Каменского-Длужика, который вместе с другими военнопленными попал в Якутию. Он описывает культуру разных племен, на которых еще не оказала влияния русская церковь. Он также встречает в Сибири на своем пути поляков. Некоторые из них занимали высокие посты, такие как губернатор Вин-домский в Илимске.
Другой поляк, Леопольд Сенницкий, в начале XVII века в результате изгнания прошел через города: Пермь, Соликамск, Верхотурье, Тобольск, Сургут, Нарым, Енисейск, Канск вплоть до Якутска. Свои наблюдения за обычаями местных жителей, их культурой, он описывает в «Документе особового божьего милосердия»: «Эта якутская нация отличается и языком и нарядом от других коренных народов, у них даже своеобразная речь». Это было для него чем-то новым.
Российский исследователь Сибири Б. Полевой утверждает, что уже в середине XVII века число поляков насчитывало несколько тысяч, а несколько сотен из них занимали различные государственные должности. Также многие в то время участвовали в исследованиях и разного типа открытиях. Они были известны и уважаемы: Стефан Поляков, Ницефор Черниховский, Кжижанов-ский, Козырёвский и Чернишевский.
Первая перед восстанием принудительная депортация в Сибирь повлияла на барских конфедератов. Подавление Барской конфедерации и первого раздела Польши вызвало депортацию около 10 000 человек, в основном молодых дворян, отправленных в сибирские военные гарнизоны -Тобольск, Кецк или на шахты. Один из них, Кароль Любич-Хоецкий в своем дневнике, опубликованном в 1789 году, пишет, что этот документ «несчастья нашей нации», написанный для того, чтобы «дать живым точное сообщение об этом послании и будущем воспоминании».
Самым известным конфедератом, сосланным на Камчатку, был Маурици Август Беневский, автор опубликованного в 1797 году на французском языке дневника «История путешествий и необычные события знаменитого Мауриция Августина Беневского дворянина польского и венгерского». В 1771 году Беневский и другие ссыльные инициировали восстание и сбежали с Камчатки на захваченном корабле. Описания годового пребывания польских конфедератов в Сибири и заговора распространили на Западе.
Сибирские депортации участников Костюшковского восстания имели массовый и жестокий характер. После смерти Екатерины II её преемник освободил «повстанцев» от режима заключенных,
но не от депортации. Это позволило использовать освобожденных поляков для работ по профессии. Они записывали свои замечания и накопившийся опыт.
В XIX веке и в первой половине XX века было создано множество автобиографий этого типа. Их можно разделить по принадлежности их авторов к последующим депортациям участников восстаний и других форм сопротивления.
Мемуары участников ноябрьского восстания (1830) и послевосстанческого периода связаны с заговором священника Сцегенны либо Шимона Конарского. Эти же мемуары вдохновляют выдающихся писателей романтизма. Изучением и описанием сибирской культуры занимались Адольф Янушкевич, Ева Фелиньска, Шимон Токажевский и Кжиштоф Шверницкий.
Многочисленны также мемуары участников Январского восстания (1863). Это было очень важное восстание поляков в этом столетии за свою независимость. Сибирские депортации повстанцев привели к отчаянию. Но ссыльные не сломились, о чем свидетельствуют их дневники: Леонард Жилинский, Станислав Полкозиц-Плихта, Агатон Гиллер, Бенедикт Дыбовский, Константин Ринальдо Боровский, Юзеф Калиновский, Петр Дереговский, Вацлав Ласоцкий, Феликс Зенкевич, Зигмунт Венгловский, Миколай Кулашиньский.
Историки подсчитали, что в царскую эпоху в Сибирь было сослано около 500 тыс. поляков. После поражения Январского восстания вооруженная борьба за освобождение страны считалась бессмысленной. Политическое сопротивление переместилось в города, где рабочие, интеллектуалы и бюргеры организовались в незаконные политические партии и таким образом боролись с царской империей. Особо активными являлись социалисты, которых полиция арестовывала и отправляла в Сибирь. К таким представителям принадлежат: братья Бронислав и Юзеф Пилсуд-ские, Юлиян Талько-Хринцевич, Станислав Мартиновский. Революционные годы 1905-1907 были периодом многих арестов рабочих деятелей и вывоза их в Сибирь, например, Станислава Мар-тиновского.
После советско-польской войны 1920 года, поляков, попавших в плен, вывозили за Урал. Сентябрь 1939 г. считается началом Второй мировой войны. Разгром польских войск, и ввод войск Советского Союза на территорию Польской республики. В 1940-1941 гг. НКВД совершил три депортации около 1 200 000 человек [5, с. 55 и след.], в том числе 115 тыс. эвакуировались вместе с армией Андерса на Ближний Восток. Большинство депортированных попали в разные районы Сибири и республики СССР в Центральной Азии. Многие из них вернулись в Польшу во время репатриации после 1956 года. Об этом сохранились многотомные мемуары, такие как: «Судьба поляков на Востоке» (Ломжа, 1991-1994). Они значительно отличались от мемуаров польских сибиряков XIX века, так как они были наполнены историческими и политическими фактами.
Вернемся к характеристике избранных мемуаров. Нередко авторами их были священники, которые активно поддерживали повстанцев и вместе с ними были сосланы в Сибирь. С такой судьбой встретился настоятель базилианского монастыря Ян Дыклан-Охоцкий, сосланный в Туринск. Там этот монах подружился с жителями. С большим энтузиазмом и любопытством он описывал их жизнь, обычаи, убеждения, легенды в дневнике, который в дальнейшем попал в руки выдающегося писателя XIX века Юзефа Игнатия Крашевского. Тот дал ему заглавие - «Дневники Яна Дыклана-Охоцкого переписаны из оставшихся рукописей» и напечатал его в 1857 году. Писателя увлекла не только народная культура, но и уважение, и искреннее восхищение к местным жителям: «У нас было неправильное представление о местных жителях, которых мы воспринимали как диких и бесполезных. Это возможно было характерно для первых поселенцев этой земли, но в настоящее время выглядит это совсем по-другому».
Мемуарист описывает жизнь поляков, которых хорошо здесь приняли. Они добились общественного и профессионального успеха: «Я встретил здесь нескольких таких, которые поженились и навсегда остались в этой стране, такие как: Малиновский, поженившийся здесь в молодом возрасте, Лукашевич, имевший несколько тысяч рублей из торговли, Юхновский, Бродовский, Петровский и много других. Имеют они хорошие дома в Тобольске и занимаются торговлей...».
Длинное название дал депортированный, после Костюшковского восстания, Юзеф Копец своему автобиографическому произведению, которое было издано после возвращения во Вроцлав в 1837 году: «Описание путешествия Иосифа Копця вдоль всей Азии, напролет от Охотского порта по океану, через Курильские острова, до Нижней Камчатки, а оттуда обратно до того же самого
порта на собаках и оленях». Копэц был бригадира (что являлось тогда чином между полковником и генерал-майором) и был награжден за мужество самим Костюшко. Его дневник - это не только приключения в этом трудном путешествии, но, прежде всего, наблюдения за культурой разных народов. Это также множество описаний этнографических обычаев, убеждений, художественных творений, танцев, песен, мелодий и пословиц. Рукопись, находящаяся в архиве Оссолинума во Вроцлаве, не издана полностью до сегодняшнего дня.
Адам Мицкевич с большим интересом относился к запискам Копця и отметил их в двух докладах по славянской литературе в College de France.
Костюшковское восстание, которое закончилось поражением и третьим разделом Польши, несмотря на ужасные ссылки в Сибирь, не поменяло мятежного характера поляков. Определение «сослан в Сибирь» было однозначно с понятиием «патриот-герой». Так в Вильнюсе царская охранка обнаружила заговор (готовились к будущему восстанию) и вывезла в Сибирь друзей Мицкевича: Яна Чечота, Томаша Зана. В группе вывезенных был священник Фаустин Цецерский, который вернувшись после нескольких лет пребывания в Сибири, издал мемуары «Воспоминания священника Цецерского, предшественника вильнюсских доминикан, содержавший приключения его и его друзей в Сибири». В дополнение к описаниям тяжелой работы, в этих записках есть также описание жизни и культуры местных жителей.
После Ноябрьского восстания его участники, наученные предыдущими депортациями, пытались сбежать на Запад, где принимались в качестве диссидентов, привлеченных к ответственности за борьбу за свободу своей страны, с нескрываемой радостью. Те польские повстанцы, которые остались в стране, создавали тайные общества. К таким повстанцам принадлежат, например: Шимон Конарский, священник Петр Сцегенны, либо радикал Краковской республики Ян Дембов-ский, не говоря уже о Великом Польском Восстании Мерославского или об особенном восстании Шели в Галиции.
В киргизские степи за участие в Варшавском восстании Адольф Янушкевич был сослан царским правительством. Он написал свои мемуары в виде писем и опубликовал их под заглавием «Жизнь Адольфа Янушкевича и его письма из киргизской степи». Затем его депортировали в Тобольск, далее в Омск, где он работал в офисе Пограничного совета сибирских киргизов. Его задача состояла в том, чтобы посетить различные киргизские центры, что дало ему возможность узнать больше о жизни и культуре кочевых племен. Их описание является основной темой дневника. В качестве дополнения уделил большое внимание деятельности Виктора Ивашкевича, который помогал ему познавать киргизскую культуру.
После Ноябрьского восстания в заговоре Шимона Конарского принимала участие Ева Фалин-ская, которая была отправлена в Березов в 1839 году, затем переселена в Саратов. Вернувшись в Польшу в 1852 году, она в Вильнюсе опубликовала дневник «Воспоминания из поездки в Сибирь, пребывания в Березове и Саратове». Рассказ Фалинской был посвящен описанию людей, их обычаям, культуре, языку, их характеру, убеждениям, юмору и т.п. Это антропологическое исследование, написанное с большим талантом, переведено на английский и датский языки и опубликовано не один раз.
Священника Кшиштофа Шверницкого - католического капеллана - за доставку и распространение книг, запрещенных царской властью, сослали в военный гарнизон в Забайкалье. До этого, в течение семи лет, Щверницкий был заключенным в Варшавской цитадели (крепости). Депортация в Забайкалье была смягчением наказания для него, освобождением его от тюремного заключения. Недавно назначенный капеллан продолжал выполнять свои священнические обязанности, и приступил к изучению религиозных традиций и обрядовой практики бурят. Опубликованные в «Религиозно-нравственном дневнике» 1861 года «Исключения из путешествия священника Кшиштофа Шверницкого в амурских странах, в иркутской провинции и иркутской губернии для выполнения духовных услуг католикам с 25 марта 1859 года по 15 января 1860 года» показывают, как буряты принимают православие, а на самом деле продолжают исповедовать буддизм и шаманизм. Показывает также поляков, которые после депортаций селятся и работают по профессии, исполняют цивилизаторскую миссию.
Шимон Токажевский дважды был выслан в Сибирь. Он описал это в четырех мемуарах и серии статей в «Иллюстрированном Еженедельнике» («Tygodnik Ilustrowany»). Впервые он был
осужден за участие в заговоре священника Сцегенны, а в 1849-1857 годах он был принужден работать на кирпичном заводе в Омске. Вернувшись в страну, он участвовал в подготовке и боевых действиях Январского восстания, а после был депортирован и работал более 20 лет в Алексан-дровске-на-Амуре. Последние годы этой депортации прожил уже свободным в Иркутске.
Во время своего пребывания в Омске, вместе с другим осужденным за участие в восстании Юзефом Богуславским, встретились с Федором Достоевским. Встречи были частыми, практически ежедневными и разговоры велись на разные темы. Одна из них, по словам Токажевского, касалась дискриминационных прав обыкновенных людей по сравнению с правами дворянства. Поляки критиковали это неравенство, в то время как Достоевский поддерживал законность этого подхода. Токажевский пишет также о навязчивых идеях Достоевского о поляках и масштабности России: «Достоевский ненавидел поляков, поскольку по чертам лица и по фамилии, к сожалению!, видно было польское происхождение. Утверждал, что если бы знал, что в венах его течет хотя бы одна капля польской крови, велел бы немедленно выпустить ее. Как больно было слушать, когда этот заговорщик, ссыльной во имя свободы и прогресса, сознавался в том, что лишь тогда почувствует себя счастливым, когда все народы окажутся под властью России...».
Вернувшись в Варшаву, Токажевский описал в мемуарах свое долговременное двойное изгнание: «Семь лет рабства 1846-1857» (ред. 1907), «Тернистым путем, мемуары из тюрем, тяжелый труд и изгнание» (ред. 1909), «В изгнании» (ред. 1911), «Каторжники, сибирская картина» (ред. 1912). В 1911 году он опубликовал в «Иллюстрированном Еженедельнике» серию статей «Через степи в Монголию». Названия работ отражают смысл текстов. Стоит добавить, что эти книги, в том числе период второй половины девятнадцатого века, являются ценным документом для историка и антрополога о принудительной миграции поляков в Сибирь. Благодаря этим документам ученые узнают местоположение и жизнь осужденных как, достоверного свидетеля, подвергшегося наказанию, их социальную среду.
Особенно много известных поляков - исследователей (из) Сибири приходится на последние десятилетия XIX и начало XX вв. Напимер: Леон Барщевский (1849-1910), Кароль Бохданович (1864-1947), Александр Чекановский (1833-1876), Ян Черский (1845-1892), Бенедикт Дыбовский (1833-1930), Бронислав Гробчевский (1855-1926), Леон Гриневецкий (1839-1891), Леонард Феликс Язевский (1858-1916), Владислав Масальский (1859-1932), Юзеф Морозович (1865-1941), Юлиан Талько-Хринцевич (1850-1936), Иероним Стебницкий (1832-1897), Томаш Зан (1796-1855)и др.
Так же можно упомянуть и других ученых и исследователей, таких как: Виктор Годлевский, Юзеф Шчепан Ковалевский, Эдвард Пекарский, Бронислав Пилсудский и вышеупомянутый Владислав Таченовский. Не все они писали воспоминания. Одним из них был Бенедикт Дыбовский, осужденный на 12 лет принудительного труда в Иркутской губернии, где работал в 18641868 годах. После освобождения, он проводил исследования флоры и фауны Байкала и Надбай-кальского региона с другими «январскими» изгнанниками - Александром Чекановским, Виктором Годлевским, Яном Черским, Михалом Янковским. Эта группа исследователей получила большое признание и добилась успеха в научных исследованиях и открытиях. Дыбовский, врач по профессии, стал страстным экспертом в исследованиях Сибири. Вернувшись в Польшу в 1877 году, он по собственной инициативе поехал на Камчатку, чтобы исследовать флору и фауну этого знаменитого полуострова. Во время добровольной исследовательской эмиграции он фокусировался не только на фауне и флоре, но и знакомился с культурой и жизнью местных жителей: бурятов, ительменов и коряков. Он описал это в своих мемуарах «Дневник доктора Бенедикта Дыбовского с 1862 по 1878 год» (изд. 1930). Дыбовский описывал свою деятельность среди бурятов не только в медицинской области: «Подходя к бурятскому народу в качестве врача, я узнавал его и заставил поверить, что это племя, способное к прогрессу и заслуживает внимания и братской любви». Подобные шаги делал и атаман Дитмар.
Дыбовский сотрудничал с сосланным за участие в Январском восстании Юзефом Калинов-ским. Юзеф Калиновский, дворянин, повстанец, монах ордена босых кармелитов, был приговорён к смертельной казни, но после изменения приговора депортирован в Сибирь на остров реки Ангара для принудительных работ. Освобождённый по амнистии, он поселился в Иркутске, где помогал депортированным полякам и местным жителям. В результате самоотверженного служения он
получил в народе звание "Святой". В его биографии, написанной людьми, которые его хорошо знали, читаем: «Он зарабатывал, давая уроки, помогая Бенедикту Дыбовскому в исследованиях озера Байкал, занимался воспитанием детей и повышал свою квалификацию. В то время он жил с друзьями, но долгое время в приходском доме, где он преподавал в школе и поддерживал священника в административной деятельности. Скромность и открытость к нуждам других являются важными качествами, характерными для иркутской деятельности Калиновского. Помогал всем, кто нуждался в помощи. Учил детей, ухаживал за больными, был там, где нужна была забота и помощь, также служил в костёле». Дыбовский, которому он помогал в его исследованиях, написал после его смерти: «Если кого-то можно считать святым, это, прежде всего, должен быть отец Рафал. Его ангельская терпимость, его любовь к людям, его понимание, уважение к другим взглядам и т. п. делали из него человека того уровня, которых мы сегодня не встречаем среди людей этого поколения». Спустя столетие после этих слов Дыбовского, возможно, даже под их влиянием, Калиновский был каконизирован на краковских Блонях.
Необычным помощником в исследованиях Дыбовского стал молодой, учившийся в Париже поляк - Феликс Зенкович. Зенкович, узнав о начале Январского восстания, на корабле с оружием для боевиков добрался до Швеции, откуда - в Вильнюс, где служил заместителем военного комиссара. Был арестован и приговорен к смертной казни, после изменения приговора депортирован в Усол, а затем в Иркутск, где после службы в принудительной системе после 1880 года работал, в частности, помогал Дыбовскому в исследованиях фауны и флоры. Он был активным членом тюремных комитетов, и после освобождения учил детей поселенцев, а также россиян и местных жителей. Феликс Зенкович, как художник-любитель, был исполнителем ценных рисунков, изображающих результаты открытий Дыбовского и Черского. Он сохранил свои впечатления и наблюдения в виде писем своей племяннице из Тельминьского Села, опубликованных фрагментами в книге Антония Кучиньского «Сибирь», которая была использована в качестве важного источника информации [7]. В своих письмах он описал множество деталей, ценных наблюдений жизненных ситуаций жителей Иркутска и его окрестностей. В письме от 10 июля 1879 года он описал пожар города и поведение жителей: «Порыв был невыразимым. Случившуюся неразбериху сложно описать: люди и животные погибали в огне, загружены возы, вместе с лошадьми, бочками, в один момент некоторые люди теряли плоды долгосрочного труда. Немногие выжили в борьбе с неопродолимой силой. По мере того как распространялся огонь, паника росла, но благодаря жертвенным усилиям немногих горожан Иркутск удалось защитить. Но и до этого он был уже полностью безлюден, жители неповрежденных районов с невыразимым ужасом скрывались по всей территории: повсюду на берегах реки, на островах, на прилегающих землях и холмах, окружающих город, на пригородах толпа в 20 000 человек сидела, плакала в отчаянии, страхе и голоде, так как в первые дни после стихии, до того, как сообщение было восстановлено и были приняты соответствующие меры, хлеба так не хватало в городе, что даже за 15 копеек за фунт хлеб сложно было получить».
Семнадцатилетний студент Киевского университета Зигмунт Венгловский присоединился к Январскому восстанию и был так же отправлен на принудительные работы на рудники в Сибирь. После жил в Иркутске, помогал Дыбовскому в исследованиях Байкала. Александр Чеканов-ский, подготовив экспедицию в Якутию, убедил Венгловского принять участие в экспедиции, которая в 1875 году прошла 11 000 километров, получив отличные результаты исследований. Венгловский в своей книге «Воспоминания о поездке Александра Чекановского на реке Оленек в 1875 году», писал: «Экспедиция принесла много интересных новостей об этой части Якутии: богатую коллекцию её минералов, ботаническую коллекцию, картографические зарисовки и этнографические заметки».
Очень интересные этнографические исследования были проведены и описаны в трех книгах Миколая Кулашинского, приходского священника из деревни Лащув в Хрубешевском повяте, приговоренного к принудительным работам в сибирской деревне Тунка. Как приходской священник он принимал присягу от повстанцев, вел религиозную службу, заботился о раненых, доставлял униформу и т. д.
Сто пятьдесят польских священников-повстанцев были отправлены в лагеря Сибири. Размещали их по разным селам. Тунка была местом, в котором принудительный режим не был таким
жестоким. Допустимо было путешествовать по окрестностям, узнавать жизнь и культуру бурятов, чем Миколай Кулашинский часто пользовался. Наблюдал жизнь бурятов, как их вынуждали принимать православие, русские обычаи и традиции. В одном из воспоминаний Кулашинский пишет: «Бурят, чем дальше в горах живет, не знает русского языка, а честь имеет только своим бурханам, тем он более благородный, гостеприимный. По-иному с тем, который знает русский язык. Он старается быть культурообменщиком».
Вернувшись в Галицию, Кулашинский впервые опубликовал этнографические и личные воспоминания под названием «Буряты тункинской степи. Деревня Тунка и побывание там польских священников в 1866-1875 гг.» (изд. 1878). В 1887 году была опубликована работа «Тунка и её окружение Саянских гор». Несколько лет спустя он опубликовал во Львове «Три письма из ссылки».
Член Центрального комитета Январского восстания Агатон Гиллер не был сибирским заключенным. Ему удалось избежать ареста, он уехал в Дрезден, а оттуда во Францию. Незадолго до восстания он был сослан за проведение патриотической агитации за восстановление независимости Польши. Во время своего пребывания западных странах, он написал и опубликовал в Липске первые два тома воспоминаний о сибирской ссылке, о своих испытаниях и переживаниях под названием «Поэтапное путешествие военнопленного в Сибирь в 1854 году» (ред. 1866), а затем более этнографическую трехтомную работу «Описание забайкальских краев в Сибири» (ред. 1867). Гиллер, в этой последней работе, показал не только принудительную работу польских ссыльных, но главное, - их вклад в развитие этого великого региона и признание эффективностии методов, практиковавшихся в императорской России. Он обратился к полякам: «Порабощенная нация должна хорошо знать характер нации подчиняющей, знать её институты, секреты силы, власти и способы ослабления и борьбы с ними». Он показывал примеры благоприятного отношения сибирских жителей к полякам-изгнанникам, в которых были сострадание и уважение. В «Описании забайкальской земли» читаем: «Я слышал мнения крестьян и горожан, торговцев и чиновников о поляках, и пришел к выводу, что, если это не сочувствие к нам ими управляет, они чувствуют целостность дела, жертвование изгнанников и признание нашего морального превосходства. В Восточной Сибири имя поляка идентифицировалось в сознании сибиряка с честностью и достоинством. Это мнение вознико в процессе благородного поведения поляков в ссылке -самые активные польские патриоты представляли Польшу здесь, такой, какой она была на самом деле. Здесь они воспитывали детей, занимались домашним хозяйством, торговлей и промышленностью, и сегодня, когда они массово возвращаются на родину, оставляют после себя большую группу образованных людей и много полезной экономической и промышленной новизны».
Константин Ринальдо Боровский, боевик-повстанец в отделении капитана царской армии Владислава Брандта, присоединившийся к польскому восстанию и впоследствии отправлен на тяжелый труд в сибирские леса. После многих лет ссылки, вернувшись в страну, он написал и опубликовал мемуары в «Варшавской Библиотеке»: «В конце Варшавского восстания» и «После осуждения». Боровский ценил доброту и помощь местных жителей-сибиряков. Видел, как польские ссыльные пытаются отблагодарить их работой, улучшениями на ферме и в повседневной жизни. В мемуарах «После осуждения» он пишет: «Положение, особенно нас, новичков, было ужасное, и если бы не добрые и честные люди в Сибири, которые помогали не по приказу, а из доброго сердца, понимая наше положение, давая нам одежду и еду, я не знаю, что было бы с нами, особенно в первую зиму нашей жизни там. За их доброту мы обязаны отблагодарить нашей работой, насколько это возможно».
Молодой врач Вацлав Ласкоцкий со своей женой, отправляясь в отряд восстания, был схвачен украинцами и передан царским жандармам. Вместе они были приговорены к 10 годам принудительных работ и отправлены в соляную шахту в Усол. 25 месяцев продолжался поэтапный путь в место назначения. Однако от тяжелой работы его освободили, но ему пришлось лечить людей, страдающих от брюшного тифа и других заболеваний в Тобольске и Иркутске. В 1873 году Вацлав Ласкоцкий со своей женой вернулся в ветшающий польский курорт Наленчув и описал во втором томе мемуаров «Сибирь» свою сибирскую практику, впечатления об условиях жизни. В дневнике представлен не только методы лечения и условия жизни пациентов, но также отношения между депортированными поляками, в частности, между женщинами: «Четырех женщин приговорили к тяжелой работе
в Усоле, а именно госпожу Хелену из Маевских Киркорову, госпожу Грудзиньску и двух немолодых уже дев Гузовских». Госпожа Киркорова, которую в юности вильнюсская публика обожала, театральная актриса, выступавшая под фамилией Маевская, потом жена известного писателя и журналиста Адама Киркора, а еще позже объект горячих чувств Сирокомли, наконец, преданная патриотка, в чьей квартире постоянно бывал во время своей диктатуры Траугут. Госпожа Грудзиньска была осуждена за укрывание одного из участников, совершивших политический переворот. Девы Гузов-ские были обвинены и осуждены за работу в почтовом отделении Национального правительства. Все эти дамы избегали отношений с нашими женами и были окружены молодыми людьми, которые оставались под большим впечатлением, учитывая патриотическое достоинство наших героинь».
Многие байкальские депортированные в 1866 году создали повстанческое движение под руководством Густава Сарамовича. Свидетелем этого движения был инженер Петр Деренговский (сосланный на Байкал за участие в восстании), назначенный на строительство различных устройств вокруг озера. В дневнике «Путешествие в Сибирь и Кругобайкальское восстание» представлена хроника, фактический отчёт об этом событии, о котором уже заранее было известно, что оно закончится поражением.
Конец XIX и начало XX века - это время, когда после поражений восстаний XIX века, наступил отказ от вооруженных, секретных решений. Происходила борьба с царизмом массовыми мятежами в городах. Такой характер имела революция 1905-1907 гг. Борьба велась также путем организации заговоров, попыток убийства царя и его самых жестоких помощников. Таких заговорщиков и организаторов городских мятежей, особенно рабочих и социалистов, ловили и отправляли их в Сибирь.
Среди них были братья Пилсудские - Бронислав и Юзеф. Пилсудский в молодости в Вильнюсе был членом незаконной ассоциации «Спуйня». Во время учебы под влиянием идеи «Народной Воли» был арестован и обвинен в заговоре. Его отправили в Керенск на Лене, за тысячу километров от Иркутска, где он был в течение пяти лет (1887-1892 гг.). Во время депортации он принимал участие в бунте арестованных, где был жестоко избит, о чем пишет в своём дневнике: «Этот бунт в Иркутске, который я теперь воспринимаю как подробность, запомнился мной на долгое время. Некоторое время я не мог смотреть на солдат, на униформу - я чувствовал, что мои кулаки сжимаются, и иногда, когда я закрывал глаза, я видел перед собой полную картину дикого нападения вооруженной толпы солдат на беззащитную горстку людей, собравшихся в углу».
Старшего брата, Бронислава, приговорили к смертной казни, обвинив его в причастности к покушению на царскую жизнь. Приговор был изменен на 15 лет принудительных работ на Сахалине, в деревне Риковское. Физически он работал там всего один год, потому что его отправили выполнять канцелярскую работу. Это дало ему свободу. Он свободно перемещался по району и изучал культуру, язык и жизнь айнов и гиляков (нивхов) при поощрении и поддержке знакомого русского этнолога. После амнистии он покинул Сахалин и стал хранителем музея во Владивостоке, туда его рекомендовало Русское географическое общество. Он участвовал в экспедиции Вацлава Серошевского на Хоккайдо, чтобы продолжить его ханойские исследования. Русско-японская война прервала экспедицию Серошевского, и он вернулся в страну. Бронислав Пилсуд-ский, который был женат на девушке Айне, дочери главы селения Айкотан, вернулся к жене и сыну Сукэзо на Сахалин. В 1905 году Бронислав уехал в Европу без семьи. А 1915 году он утонул в Сене. Он оставил 40 статей и несколько книг, в которых автобиографические эпизоды переплетаются с этнологическими исследованиями сибирских племен и народов.
Можно привести много имен, связанных с борьбой за независимость, активистов, приговоренных к сибирской ссылке, которые писали дневники. Эти мемуары в основном имеют политический характер. Представляют напряженную борьбу с самодержавием и его террористическим аппаратом, борьбу за улучшение условий труда и условий жизни рабочих.
В 1906 году арестованный 19-летний житель Лодзи Станислав Мартиновский написал мемуары «Путь к свободе. Воспоминания тобольской каторги». За агитацию против царя на лодзинских заводах и среди солдат гарнизона он был приговорен к казни, которую заменили 10-летними принудительными работами. Благодаря революции был освобожден от этих работ в 1917 г. Тогда же имел возможность поговорить с царем Николаем. В своем дневнике передает содержание этого разговора и, в конце концов, признает: «Я шел к царю с порочностью и предубеждением,
характерными для победителей, которые своего ненавистного врага видят униженным. Мы никогда не думали о нем в качестве индивидуума. Вы меня понимаете. Он и его помощники были для нас неразрывным целым, как будто одним телом ...и теперь вот я возвращаюсь от бедного, безнадежного человека, чье бессилие почти поражает. Я почувствовал то, что чувствует ребенок, когда внезапно осознает, что страшный дьявол, которым его пугали, это всего лишь бумажный рисунок».
Кроме политических эмигрантов, была также волна добровольной эмиграции в Сибирь, вызванная многими факторами. Некоторые искали в Сибири районы для начала бизнеса и достижения успеха в этой области, чего было нелегко добиться в польской части российского раздела. Другие искали области для исследований и открытий, и шансы у них были огромные. Некоторые искали работу в разных профессиях, например, врачи, инженеры и т. д.
В 1891 году добровольно отправился в Сибирь с антропологическим интересом врач Юлиан Талько-Хринцевич и занял должность местного врача в Троицковске. Получил он признание не только как врач, но и как проницательный этнограф и антрополог, исследователь тунгусского, бурятского и монгольского народов. Он также организовал культурную жизнь и научные учреждения, в том числе музей и публичную библиотеку, а также Амурское отделение Императорского российского географического общества. В своих мемуарах он пишет: «Я приехал в Сибирь шестнадцать лет назад, не столько для хлеба, сколько для работы. Будучи незнакомцем, я не знал, как меня будут принимать, будет ли моя работа понятна. Всегда помню, что я здесь только гость и принадлежу к другому обществу. Меня поняли ...».
Геолог Кароль Богданович не писал никаких воспоминаний, но он заслужил название отца геологии Сибири. В 1892 году он проводил исследования от Каспийского моря до Берингова пролива. Был активным деятелем на Транссибирской магистрали, исследователем месторождений полезных ископаемых на Дальнем Востоке, соучредителем геологической и топографической карты Камчатки, награжденной на Всемирной выставке в Париже в 1900 году. Его большая трехтомная научная работа «Минеральные ресурсы мира» сыграла первопроходческую роль в мировой геологии как науке.
На рубеже XIX и XX веков, в Иркутской губернии поляки играли важную роль. Иркутск даже называли «Новой Польшей», а в газетах жаловались, что польский вытесняет родной язык. Главами Иркутска в разное время были поляки Миколай Францишек Саладзкий и Болеслав Шостакович. В то время Альфонс Козелл-Поклевский был одним из самых богатых людей и предпринимателей в Сибири. Семья Здановских разработала крупные коммерческие предприятия. Игнатий Собещинский был первопроходцем в добыче угля. Подсчитано, что количество добровольцев-поляков, выехавших в Сибирь, составляло около 70 тыс. человек - в основном это были высокообразованные люди, причем с нужными там профессиями. Была даже придумана поговорка: Сибирь получили казаки, заселили поляки.
Поляки в различных странах Центральной Азии, таких как Казахстан, Узбекистан, Туркменистан, Таджикистан, Кыргызстан оказались по многим причинам: как изгнанники после депортации НКВД во время Второй мировой войны, когда эти страны были республиками СССР; как беженцы из межвоенной Польши, преследуемые за обычные преступления или антигосударственную деятельность. Были также исследователи, ученые, авантюристы, которые рисковали остаться на этих малоизвестных землях. В их немночисленных мемуарах много описаний приключений и поразительных обычаев местных народов. Появляются немногие примеры исследовательских работ в этой области.
Первоначальное изучение воспоминаний поляков автор настоящего исследования провел в серии статей и коллективных монографиях, под редакцией профессора Тадеуша Бодио: «Казахстан» (Варшава, 2000) в эскизе «Дорога вела через Казахстан»; в томе «Узбекистан» в эскизе «Воспоминания поляков из Узбекистана»; в томе «Туркменистан» в эскизе «Туркменистский путь к свободе»; в томе «Таджикистан» (2002) в эскизе «Таджикская Вавилонская башня», в томе «Кыргыстан» (2004) в эскизе «Киргизские маршруты Одиссеи» [4].
Список литературы
1. Bohn, C. Selbstbeschreibung und Selbstthematisierung: Facetten der Identitat in der modernen Gesellschaft / C. Bohn, A. Hahn, H. Wlhelms. - Frankfurt am Main : Suhrkamp, 1999. - [No Inf.].
2. Cienski, A. Pamiçtnikarstwo polskie XVIII wieku. - Wroclaw : [s. n.], 1981. - [No Inf.].
3. Giddens, A. Nowoczesnosc i tozsamosc. - Warszawa : [s. n.], 2001. - [No Inf.].
4. Golçbiowski, B. Azjatyckie odyseje Polakow w swietle ich pamiçtnikow. - Katowice : [s. n.], 2010. -[No Inf.].
5. Gross, J. T. Okupacja sowiecka i deportacja do Rosji w oczach dzieci. - Warszawa : Signum, 1979. -[No Inf.].
6. Lejeune, Ph. Wariacje na temat pewnego faktu. O autobiografii. - Krakow : [s. n.], 2001. - [No Inf.].
7. Kuczynski, A. Syberia. Czterysta lat polskiej diaspory. - Wroclaw : [s. n.], 1993. - [No Inf.].
8. Sieroszewski, W. Od pierwszych sladow polskosci do wojny swiatowej. - Warszawa : [s. n.]. 1928. -[No Inf.].
9. Saryusz-Wolska, M. Modi memorandi. Leksykon kultury pamiçci. - Warszawa : [s. n.]. 2014. - [No Inf.].
Bronislaw А. Golembiewski, Professor University of Security (Poznan, Poland)
POLES AS RESEARCHERS AND CO-FOUNDERS OF CULTURE
IN SIBERIA AND COUNTRIES OF CENTRAL ASIA (BASED ON SELECTED MEMOIR LITERATURE EXAMPLES)
Abstract. The author considers issues arisen in memoire literature written by Poles who were involuntary deported in Siberia for an active participation in rebels against Russian autocracy in the 19 th and the 20th centuries. During the Russian Empire history, near a half of a million Poles were exiled in Siberian territories. Many of deportees continued to pursue their professions and being good-educated persons with advances scientific interests they contributed in development of cultural life of these huge, lowly populated and backward in civilizational aspect lands. Deported Poles were writing personal notes that can be combined in corpus of memoir and autobiographical literature of various genres: memoires, diaries, notes, letters, etc.
The author using some of these materials gives a review of Poles' contribution to development of research in various scientific disciplines, cultural activity in Siberia and counties of Central Asia. The author separates all of these memoirists on persons who were deported in Siberia for participation in the Bar Confederation (1768-1772), for participation in Tadeusz Kosciuszko Uprising, (1794), for participation in the November Uprising (also known as the Polish-Russian War, 1830-1831), for participation in the January Uprising (1863) and on radical antimonarchic socialists at the turn of the 19th and 20th centuries, especially for participation in the Russian revolution (190-1907).
Keywords: a monument, memoir, deportation, exile, forced labour, forced labour camp, cultural sphere development, migration, Polish uprisings.
УДК 094.5:069-35(571.52)
А. О. Дыртык-оол, кандидат исторических наук, доцент Национальный музей имени Алдан-Маадыр Республики Тыва (Кызыл, Россия)
ПОПУЛЯРИЗАЦИЯ ПАМЯТНИКОВ КНИЖНОЙ КУЛЬТУРЫ В НАЦИОНАЛЬНОМ МУЗЕЕ РЕСПУБЛИКИ ТЫВА
Аннотация. Проанализирован опыт работы Национального музея Республики Тыва (г. Кызыл, Россия) в области популяризации памятников книжной культуры, в частности, отдельных экземпляров на тибетском и старомонгольском языках из собственного фонда редких книг. Автором установлен ряд ранее неизвестных источников комплектования музейных коллекций; приводится описание форм экспонирования книжных памятников, наиболее активно практиковавшихся в советский и постсоветский периоды отечественной истории. Автор обзорно характеризует содержание серии экспозиций редких книг, организованных сотрудниками современного
