CC BY
472
Половцы в ранних летописях: оценки и интерпретации летописцев*
Елена Леонидовна Конявская
Институт российской истории РАН (Москва)
Polovtsians in the Early Chronicles: Assessments and Interpretations by the Chroniclers
Elena L. Konyavskaya
Institute of Russian History of the Russian Academy of Sciences (Moscow)
Резюме
Цель статьи — исследовать летописный образ половцев с точки зрения их непосредственного восприятия русью — как врагов и соседей, союзников и родственников. Нарративы и сообщения ранней летописной традиции дают возможность проследить формирование такого образа половцев и динамику его трансформации.
Ключевые слова
половцы, Повесть временных лет, Лаврентьевская летопись, Ипатьевская летопись, язычники, Владимир Мономах
Abstract
The purpose of this article is to investigate images of Polovtsians (Cumans) in the chronicles in terms of their direct perceptions by Russians—as enemies and neighbors, allies and relatives. Narratives and messages in the early chronicle tradition enable us to trace the formation of such images and the dynamics of their transformation.
The study was conducted on the basis of reports and narratives in the Laurentian and Hypatian Chronicles that transmit events of the pre-Mongol period. The
Работа выполнена в рамках поддержанного РГНФ проекта № 13-04-00010.
This is an open access article distributed under the Creative Commons Attribution-NoDerivatives 4.0 International
Slovene 2015 №1
Elena L. Konyavskay
I 181
chroniclers describe the Polovtsians in terms of ethnic, religious, and, sometimes, geopolitical features. In some cases, they appear as a single entity and in others, as individuals. The latter includes contexts in which the Cuman act as allies of the Russian princes.
Analysis of the chronicle material shows that the image of the Polovtsian is a complex and evolving phenomenon. As a general trend, it can be noted that there is a transformation from general references, which are not personalized, to images of Polovtsians either as individuals or as engaging in some kind of community-driven actions with understandable motives and goals. In the assessments of the chroniclers, negative or neutral impressions dominated, with special emphasis on confessional aspects of the Polovtsians they were describing.
Keywords
Polovtsians (Cumans), Tale of Bygone Years, Laurentian Chronicle, Hypatian Chronicle, pagans, Vladimir Monomakh
Половцам, сыгравшим столь значительную роль в истории Древней Руси, посвящена обширная литература, разбор которой (от В. Н. Татищева — до работ 60-х гг. прошлого столетия В. Т. Пашуто, П. П. Толочко,
С. А. Плетневой и др.) был проведен в книге Р. М. МАвродиной [1983]. В 90-е гг. XX столетия серьезный вклад в изучение истории взаимодействий половцев и Руси внесла книга С. А. Плетневой [1990], а также работа
В. Л. Егорова [1994]. Важные выводы о происхождения этнонима половцы и географической локализации половецких территорий были сделаны Е. Ч. Скржинской [1986]. В 2001 г. А. А. Инковым была защищена кандидатская диссертация “Древняя Русь и половцы во второй половине XI -первой трети XIII века”, где были сделаны попытки представить картину экономического, духовного и политического развития половцев [Инков 2001]. П. П. Толочко в соответствующей главе своей книги “Кочевые народы степей и Киевская Русь” [Толочко 2003] на обширном материале археологических данных и свидетельств русских и зарубежных письменных источников проследил историю этого этноса и его передвижений начиная с X в. Активно и плодотворно исследуется сегодня трактовка ранними летописцами половцев как некоего языческого этноса (по словам А. Ф. Литвиной и Ф. Б. Успенского, “образцовых язычников” [Литвина, Успенский 2013, 34-35]) с историософских позиций, в контексте библейских аналогий (см. также [Чекин 2000; Лаушкин 2008; 2013а; 2013б]).
Меньше внимания в научной литературе было уделено летописному образу половцев с точки зрения их непосредственного, можно сказать, “обиходного” восприятия нашими предками — как врагов и соседей, союзников и родственников и т. д. Какую же картину можно наблюдать, избрав такой аспект летописных упоминаний и нарративов, связанных с половцами?
2015 №1 Slovene
182 I
Половцы в ранних летописях: оценки и интерпретации летописцев
Очевидно, что в Повести временных лет (далее — ПВЛ) в изображении этого степного народа преобладают негативные краски. Правда, первое известие о половцах (1055 г.) выглядит совершенно нейтральным: “Приходи Болушь с Половьци. и створи Всеволодъ миръ с ними. и воз-вратишасА [Половци] вспать Шнюду же пришли” [ПСРЛ 1: 162], — что закономерно при сообщении не о конфликте, а о мирном соглашении. Но уже следующее известие говорит о военном столкновении, где Всеволод Ярославич терпит поражение, а летописец, с высоты своих знаний о половцах, говорит, что это “первое зло” от этих кочевников, причем называет их погаными и безбожными. Хотя в известии нет сколь-нибудь развернутого повествования о сражении, в нем имеются фактические детали: указана дата битвы (2 февраля 6569 г.) и так же, как и в первом известии, названо имя половецкого “князя” — Искал. Подобным же образом строится сообщение о поражении княжеского “триумвирата” на Альте (1068 г.).
Рассказ о победе над половцами Святослава Ярославича выглядит иначе, но подробности — о численности войск, мужественной речи князя перед воинами, первоначальном ударе по конному войску, о том, что половцы тонули в Снови, а их князя взяли в плен (Шарукана — согласно Новгородской I летописи младшего извода), — призваны, что естественно, в первую очередь характеризовать победу Святослава, а не создавать портрет его врагов.
Половцы весьма часто называются погаными, т. е. подчеркивается принадлежность их к язычеству, и таким образом акцентируется конфессиональный аспект. Однако информация относительно характера верований половцев, имеющаяся на сегодняшний день, по большей части почерпнута из археологических данных и иностранных свидетельств. Русские же летописи такого материала не содержат, кроме, пожалуй, описания “волчьего” гадания (или волхвования?) хана Боняка перед битвой с венграми в 1097 г., к которой он готовится в союзе с Давыдом Игоревичем: “ако бъ1 полунощи. и вставъ Бонакъ Ш^ха w вои. и поча въ1ти волчьскъ и волкъ Швъ1са кму. и начаша волци въ1ти. мнози. Бонакъ же при'Ьхавъ повода Двдви. ако победа нъ1 є на Оугръ1 заВтра” [ПСРЛ 1: 270-271]. Еще один эпизод, дающий некоторую информацию об этом народе, но не о верованиях, а скорее об образе жизни и системе ценно-стейполовцев, — это рассказ Галицко-Волынской летописи, восходящий, видимо, к устным преданиям и половецкому эпосу, где в связи с прославлением Романа Мстиславича вспоминаются победы над половцами Владимира Мономаха, как подчеркивает летописец, деда Романа. Из этого нарратива становится известно, что выгнанный с исконных земель Сырчан питался рыбой, а запах травы евшан (полыни) способен
Slovene 2015 №1
Elena L. Konyavskay
I 183
побудить его оставить благополучное пребывание в Обезских землях и возвратиться в родную степь. Здесь фигурирует также “гудец” Орев, который исполняет половецкие песни.
Само по себе именование половцев не только погаными, но и “безбожными” может иметь разные толкования. С одной стороны, это может означать, что, по мнению летописца, половцы не знают не только христианского Бога, но и бога вообще. Однако в особо драматических ситуациях в “безбожность” половцев летописцы вкладывают явно другой смысл. Так, монахи Киево-Печерского монастыря, описывая нападение Боняка на обитель, называют его безбожным шелудивым хищником, половцев — безбожными сыновьями Измаиловыми. Рассказ о богохульных действиях иноплеменников подтверждает справедливость таких поношений со стороны печерских книжников: половцы “емлюще иконы, зажигаху двери, и оукарАху Ба и законъ нашь [. . .] ина словеса хулнаа глаху на стыа иконы, насмихающесА” [ПСРЛ 1: 232]. По-видимому, здесь под “безбожностью” половцев подразумевается антагонистичность их по отношению христианской вере, христианским святыням.
Очевидное же конфессиональное противопоставление христианской Руси нехристианам-половцам обнаруживает себя в рассказе о победоносном походе в степь 1111 г. Ипатьевская летопись сообщает, что
“кназь Володимеръ пристави полкъ1 своа. ідучи предъ полкомъ піти тропари. и коньдакы. хреста чтнаго и канунъ сТои Бци”. Неоднократно подчеркивается, что русские воины возложили “надежю на Ба. и на Пречистую Матерь Его. и на стьш англы” и т. п. [ПСРЛ 2: 266], а повествуя о битве, летописец рассказывает об ангельской помощи русским войскам, приводя затем библейские аналогии.
Менее акцентированно это проявлено в повествовании о походе 1103 г. Как ответ на самонадеянные заявления молодых половецких воевод: “мы са не боимъ сихъ бо избивше и поидемь в землю ихъ. и при-имемъ вса грады ихъ. и кто избавить ны w насъ?” — говорится, что “Рус-тии же кнази и вои молАху Ба и Причистии Его Мтри. шво кутьею. швъ же млтнею. къ оубогымъ. шви же манастыремъ трібованьа. и сице мола-Щимъса” [ПСРЛ 2: 253-254].
Еще один характерный отрицательный эпитет, применяемый летописцами к половцам — “беззаконные”. Е. Н. Борюшкиной на материале Толковой Палеи было показано, что, хотя слова грех и беззаконие часто выступали как синонимы, они все же различаются как ассоциированные с Ветхозаветным Законом и Христианским Спасением [Бо-РЮШКИНА 2013]. Грех допускает раскаянье, которое будет принято Господом, беззаконие же предполагает грядущее возмездие. Разумеется,
2015 №1 Slovene
184 I
Половцы в ранних летописях: оценки и интерпретации летописцев
Толковая Палея в этом смысле — памятник особый в смысле обращенности против иудеев. В ПВЛ же, например, беззаконие связано с любым грубым нарушением нравственных норм. При этом, надо сказать, по отношению к христианам это слово используется только в связи с тяжкими преступлениями — убийствами христиан же, совершенными с откровенным вероломством. Тем не менее, основная тенденция та же: христиане могут вести себя греховно и могут быть беззаконными или совершать беззакония, но нехристиане не могут впадать в грех.
Вместе с тем, как слово закон, так и его производное беззаконие, ассоциировалось не только с Законом Ветхого Завета, но и обозначало некие конфессионально обусловленные нормы поведения. Это касается вступительной части ПВЛ. Здесь толкование этого понятия оказывается противоречивым, поскольку друг за другом следуют тексты, созданные русским летописцем и заимствованные из Хроники Георгия Амартола. Так, вначале говорится о законе полян, и здесь в одном ряду идут “обычаи”, “закон отець” и “предания”. В следующем далее отрывке из Георгия Амартола “закон” оказывается письменно закрепленным феноменом, а “обычаи” соблюдают “беззаконники”. После вставки из Амартола, характеризующего различные народы, составитель ПВЛ добавляет пассаж о половцах и говорит, что те “законъ держать шць свои ” (а не “обычаи”). Смысл их верований при этом никак не раскрывается, а лишь приводятся внешние проявления: кровь проливают и “хвалАще w сихъ”, едят мертвечину и нечистую пищу (хомяков и сусликов) и др. [ПСРЛ 1: 16].
Возможно, восприятие половцев как народа, которому чужды христианские воззрения на мир и морально-этические нормы, усвоенные Русью, и в этом смысле народа “беззаконного”, позволяло совершать в отношении поганых жестокие и коварные поступки. Хотя нельзя сказать, что в летописных повествованиях русские идут на них без всяких колебаний. Владимир Мономах не сразу решается на убийство Кытана с воинами и Итларя с дружиной, которые приходят к нему “на мир” [ПСРЛ 1: 227-229; ПСРЛ 2: 217-219]. Он напоминает советникам, что пребывает с этими половцами “в роте”. Его убеждают, напоминая, что сами половцы нарушали роту неоднократно. Такие советы дают князю бояре — пришедший от Святополка Славята и Ратибор с его окруже-нием1, и можно было бы увидеть в этом обычное для летописей оправдание сомнительных (или откровенно дурных), с точки зрения христианской этики, поступков правителей тем, что последние поддались убеждениям советников. Однако, похоже, здесь случай иной: и поступки Владимира Всеволодовича, и его литературное наследие представляют его как человека совестливого, для которого нравственная сторона
1 См. об этом: [Стефанович 2012: 249-251].
Slovene 2015 №1
Elena L. Konyavskay
I 185
жизни была весьма значимой. Кроме того, сомнения его могли быть связаны и с тем, что его малолетний сын Святослав находился в тали у Кытана. И тем не менее, пришедшие по поводу мира половцы были перебиты в результате детально продуманной двойной операции.
Известно, что для русских князей это было не единственно возможным вариантом поведения. Олег Святославич, дав согласие идти с Владимиром и Святополком на оставшихся без правителей и военной элиты половцев, не пошел с ними “в путь единъ”, а на требование выдать либо убить находившегося у него сына Итларя ответил отказом.
В своих “Путях и ловах” Владимир Мономах бесстрастно перечисляет иссеченных и брошенных в реку половецких “князей” и “кметей молодых”, которые были взяты в плен. Однако до этого он говорит о лепших князьях половецких, освобожденных им от оков. Очевидно, для этого времени убийство пленных половцев не было правилом или неким принципом, участь их решалась в зависимости от различных обстоятельств. Характерен в этом смысле рассказ ПВЛ об убийстве хана Белдюзя, захваченного в плен после битвы 1103 г. Половецкий вождь просит сохранить ему жизнь и сулит богатый выкуп: золото, серебро, коней и скот. Святополк же посылает его к Владимиру Мономаху, последний произносит гневную речь, обвиняя хана в нарушении роты, причем не только им самим, но и его сыновьями и всем “родом его”. Лишь после этого князь велит его убить, и Белдюзя рассекли “на оуды” [ПСРЛ 2: 255]. По-видимому, за обвинительными словами Мономаха стояли реальные факты. Возможно, имелись в виду какие-то конкретные нарушения со стороны половцев Саковского мира [Рлсовский 2012: 212-213], либо Владимир Мономах был какое-то время в союзе с кем-то из рода этого хана и столкнулся с вероломством союзника2.
Есть закономерная неоднозначность и в трактовке летописцем ситуации при описании столкновения у Переяславля с половцами Свято-полка Изяславича и Владимира Всеволодовича (1096 г.). Уже с самого начала летописец подчеркивает, что Тугоркан, пришедший к Переяславлю, — тесть Святополку, а в конце рассказывает о том, что Святополк разыскал тело Тугоркана “и взАша и Стополкъ. акъ тьстА свокго и врага. [и] привезше и г Къшву. погребоша и на Берестов'Ъмь. межю пу-темъ идущимъ на Берестово. и другъ1мь в манастъфь идуще” [ПСРЛ 1: 232], видимо, по половецкому обычаю.
В рассказах о борьбе с половцами Михалки Юрьевича, сына Юрия Долгорукого, говорится о некоторой рефлексии “наших” относительно
2 Тактическую политику, направленную на заключение сепаратных союзов с представителями отдельных половецких кланов, к которой прибегал Владимир Всеволодович, отмечал П. П. Толочко [2003: 108].
2015 №1 Slovene
186 I
Половцы в ранних летописях: оценки и интерпретации летописцев
участи захваченных в плен половецких “сторожей”, которые дали ценные сведения о размере и передвижении основных войск. Прежде чем сообщить, что русские воины решаются на убийство всех пленных, летописец счел необходимым привести их размышления и аргументы:
“шже дамъ1 симъ животъ а Половець много есть назади. а на есть мало. шже са с ними начне бити то се на будуть первии ворози. и избіша а всі. не оупустивше ни мужа. и поидоша по дорозі ихъ” [ПСРЛ 1:359]. Впрочем, такого рода рефлексии русская военная элита была подвержена далеко не всегда. Изяслав Мстиславич в 1149 г., захватив “дикого половца” из числа союзников Юрия Долгорукого и узнав от него нужные сведения, тут же велит его убить.
Со временем менялись взаимоотношения с половцами (что связано с целым рядом победоносных походов русских князей в нач. XII в., установлением родственных связей, устойчивых союзнических взаимодействий с тем или иным княжеским родом и т. д.), и менялись некоторые принципы изображения этих кочевников. Так, в ПВЛ до 80-х гг. XI в. можно отметить отсутствие какой-либо персонификации, даже когда называются имена ханов или воевод: их образы остаются не индивидуализированными, например: “Воеваша Половци оу РастовьцА. и оу Ити-на” (6579 г.) [ПСРЛ 1: 174]; “Приде Романъ с Половци къ Воину. Всеволодъ же ста оу ПереаславлА. и створи миръ с Половци. и възвратисА Романъ с Половци въспАть. [и] бъ1вшю кму. оубиша и Половци. мца. августа .в. днь” (6587 г.) [ПСРЛ 1: 204], — в данном случае не объясняется даже, почему ими убит их союзник Роман.
Однако уже под 6590 г. читается известие: “Шсень. оумре Половечь-скъ1и кназь” [ПСРЛ 1: 205], — которое свидетельствует об осведомленности летописца в отношении событий в Степи, при этом оно никак не увязано с русско-половецкими контактами. Не обнаруживается в нем и каких-либо негативных оценок и характеристик. Затем периодически, начиная с краткой ремарки под 6601 г., где сообщается, что половцы идут на Русь, “слъ1шавше ако оумерлъ ксть Всеволодъ” [ПСРЛ 1: 218], летописцы указывают мотивы поступков половцев.
В рассказе 1103 г. о походе коалиции русских князей в степь дается даже высокая оценка воеводе Алтунопе, возглавлявшему половецких “сторожей”: “иже словАше в ни мужство ” [ПСРЛ 1: 278]. При этом характерно, что после рассказа о съезде русских князей, где обсуждались сроки похода на степняков, повествуется о подобном же “съезде” у половцев. Причем сюжет сходствует с изображением таких советов русской элиты: некий старейшина Урособа призывает к осмотрительности и заключению мира, “уніишии” заносчиво стремятся к войне, не сомневаясь в победе.
Slovene 2015 №1
Elena L. Konyavskay
I 187
Особого внимания заслуживают половцы — союзники русских князей (Ольговичей, Юрия Долгорукого, Андрея Боголюбского и др.) середины XII в. Ярким примером стиля их взаимоотношений с русскими князьями является эпизод Ипатьевской летописи под 6655 г., когда к Святославу Ольговичу, стоявшему у Неринска, пришли “сли ис Половець. w оуевъ его. съ Василемъ Половциномъ. | чади прислалисА бдхоуть тако рекоуче прашаемъ здоровий твоего. а коли нъ1 велишь к собі со силою прити” [ПСРЛ 2: 341]. Позже при переходе Святослава к Дедо-славлю к нему приходят другие половцы, также предлагая в помощь свои военные силы.
Андрея Боголюбского, в пылу боя оторвавшегося от союзных половецких полков, останавливает “кдїн же Половчинъ”, который “щтъ конь под ни за поводъ. и възврати и лаа дружині своєи. зане бАхуть шстали кго вси Половци” [ПСРЛ 2: 333]. А в отношении Ольговичей можно даже увидеть признаки включения союзных половцев в состав военной элиты. Так, в статье 1146 г. половцы называются после князей, но до бояр: Святослав Ольгович советуется “с браею. и с Половци. с моужи своими” [ПСРЛ 2: 334].
И наконец, неожиданно крайне отрицательный образ половцев представлен в повествовании о событиях 1222-1223 г., хотя половцы сначала выступают как пострадавшие от татар, а затем — против последних как союзники Руси. Уже с первых строк половцы аттестуются безбожными, окаянными и беззаконными, об уничтожении большей их части татарами говорится без всякого сожаления и сочувствия: “По-ловьчь безбожьныхъ множьство избиша, а иніхъ загнаша, и тако измро-ша убиваеми гнівомь Божиемь и Пречистыя Его Матере; много бо зла створиша ти оканьнии Половчи Русьскои земли, того ради Всемилости-выи Богъ хотя погубити безбожныя сыны Измаиловы Куманы, яко да отмьстять кръвь крестьяньску, еже и бысть над ними безаконьными” [НПЛ: 62].
Согласно летописным рассказам3, “избыток” половцев приходит к русским князьям с дарами и просит не оставлять их один на один с татарами. Мстислав Удатный, женатый на дочери Котяна, обращается к русским князьям с просьбой внять мольбам половцев, но не из человеколюбия, а лишь с прагматической аргументацией: “оже мы, братье, симъ не поможемъ, тъ си имуть придатися к нимъ (т. е. татарам. — Е. К.), тъ онімъ больши будеть сила”. Но далее, правда, говорится, что русские войска двинулись в путь против татар “поклона діля и молбы князь Половьчьскыхъ” [НПЛ: 62]. Такую тональность повествования можно
3 Как известно, наиболее ранний и полный текст Повести о битве на Калке сохранился в Новгородской I летописи.
2015 №1 Slovene
188 I
Половцы в ранних летописях: оценки и интерпретации летописцев
объяснить тем, что с посл. четв. XII в. отношения с половцами стали более напряженными, чем, скажем, в сер. XII столетия. Особенно страдал от их агрессии близкий к ним Переяславль. Однако можно предложить и другое объяснение этому. В Повести о битве на Калке показано, как именно эти половцы, которые побудили русских князей выступить против татар, в решительный момент битвы побежали, смяв в этом бегстве русские войска: “и потъпташа бежаще станы русскыхъ князь, не усп^ша бо исполчитися противу имъ; и съмятошася вся, и бысть сЬця зла и люта” [НПЛ: 63]. Такое поведение половцев не могло не вызвать отрицательного отношения к ним летописца, что и сказалось уже в начале повествования об этих событиях.
Из приведенного материала можно понять, что образ половцев представлял собой сложный развивающийся феномен. В качестве общей тенденции можно отметить его трансформацию от общих неперсонифицированных упоминаний к изображению их как индивидуумов или некоей общности, движимой в своих действиях понятными мотивами и целями. При этом в оценках летописцев преобладают краски либо негативные, либо нейтральные, и в первом случае неизменно акцентируется конфессиональный аспект.
Библиография
Источники
НПЛ
Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, Москва, Ленинград, 1950. ПСРЛ 1
Полное собрание русских летописей, 1, Ленинград, 1926 -1928.
ПСРЛ 2
Полное собрание русских летописей, 2, С.-Петербург, 1908.
Литература Борюшкинл 2013
БорюшкинА Е. Н., “«Грехъ» и «безаконие» в Толковой Палее”, Древняя Русь. Вопросы медиевистики, 4(54), 2013, 49-54.
Егоров 1994
Егоров В. Л., “Русь и ее южные соседи в X-XIII веках”, Отечественная история, 6, 1994, 184-200.
Инков 2001
Инков А. А., “Древняя Русь и половцы во второй половине XI - первой трети XIII века” (дисс. [. . .] кандидата исторических наук, Саранск, 2001).
Лаушкин 2008
Лаушкин А. В., “Русско-половецкие контакты в свете летописной лексики этноконфессионального размежевания”, в: Восточная Европа в древности и средневековье: XX чтения памяти чл.-корр. АН СССР В. Т. Пашуто, Москва, 2008, 128-132.
Slovene 2015 №1
Elena L. Konyavskay
I 189
-----2013a
Ллушкин А. В., “«Провиденциальные круги» народов в русском летописании XI-XIII в.”, Древняя Русь. Вопросы медиевистики, 3(53), 2013, 78-79.
-----2013б
Ллушкин А. В., “Наследники праотца Измаила и библейская мозаика в летописных известиях о половцах”, Древняя Русь. Вопросы медиевистики, 4(54), 2013, 76-86. Литвинл, Успенский 2013
Литвинл А. Ф., Успенский Ф.Б., Русские имена половецких князей: Междинастические контакты сквозь призму антропонимики, Москва, 2013.
Млвродинл 1983
Млвродинл Р. М., Киевская Русь и кочевники (печенеги, торки, половцы). Историографический очерк, Ленинград, 1983.
Плетнёва 1990
Плетнёва С. А., Половцы, Москва, 1990.
Рлсовский 2012
Рлсовский Д. А., Половцы. Черные Клобуки: Печенеги, Торки и Берендеи на Руси и в Венгрии (= Материалы и исследования, 1), Москва, 2012.
Скржинскля 1986
Скржинскля Е. Ч., “Половцы. Опыт исторического исследования этникона”, Византийский временник, 46, 1986, 255-269.
Стефанович 2012
Стефанович П. С., Бояре, отроки, дружины: военно-политическая элита Руси в X-XI веках, Москва, 2012.
Толочко 2003
Толочко П. П., Кочевые народы степей и Киевская Русь, С.-Петербург, 2003.
Чекин 2000
Чекин Л. С., “Безбожные сыны Измаиловы. Половцы и другие народы степи в древнерусской книжной культуре”, в: Из истории русской культуры, 1, Москва, 2000, 691-716.
References
Boriushkina E. N., “«Grekh» i «bezakonie» v Tolkovoi Palee,” Drevniaia Rus'. Voprosy medievistiki, 4(54), 2013, 49-54.
Chekin L. S., “Bezbozhnye syny Izmailovy. Po-lovtsy i drugie narody stepi v drevnerusskoi knizh-noi kul'ture,” in: Iz istorii russkoi kul'tury, 1, Moscow, 2000, 691-716.
Egorov V. L., “Rus' i ee iuzhnye sosedi v X-XIII vekakh,” Otechestvennaia istoriia, 6, 1994, 184-200.
Laushkin A. V., “Russko-polovetskie kontakty v svete letopisnoi leksiki etnokonfessional’nogo raz-mezhevaniia,” in: Vostochnaia Evropa v drevnosti i srednevekov'e: XX chteniia pamiati chl.-korr. AN SSSR V. T. Pashuto, Moscow, 2008, 128-132.
Laushkin A. V., “«Providentsial'nye krugi» naro-dov v russkom letopisanii XI-XIII v.,” Drevniaia Rus'. Voprosy medievistiki, 3(53), 2013, 78-79.
Laushkin A. V., “Nasledniki praottsa Izmaila i bibleiskaia mozaika v letopisnykh izvestiiakh o
polovtsakh,” Drevniaia Rus'. Voprosy medievistiki, 4(54), 2013, 76-86.
Litvina A. F., Uspenskij F. B., Russkie imena po-lovetskikh kniazei: Mezhdinasticheskie kontakty skvoz' prizmu antroponimiki, Moscow, 2013.
Mavrodina R. M., Kievskaia Rus' i kochevniki (pe-chenegi, torki, polovtsy). Istoriograficheskii ocherk, Leningrad, 1983.
Pletneva S. A., Polovtsy, Moscow, 1990.
Rasovskiy D. A., Polovtsy. Chernye Klobuki: Pe-chenegi, Torki i Berendei na Rusi i v Vengrii, Moscow, 2012.
Skrzhinskaya E. Ch., “Polovtsy. Opyt istoriche-skogo issledovaniia etnikona,” Vizantiiskii vremen-nik, 46, 1986, 255-269.
Stefanovich P. S., Boiare, otroki, druzhiny: voenno-politicheskaia elita Rusi v X-XI vekakh, Moscow, 2012.
Tolochko P. P., Kochevye narody stepei i Kievskaia Rus', St. Petersburg, 2003.
2015 №1 Slovene
Половцы в ранних летописях:
190 І оценки и интерпретации летописцев
Елена Леонидовна Конявская, доктор филол. наук Институт российской истории РАН,
ведущий научный сотрудник Центра по истории древней Руси
117036 Москва, ул. Дмитрия Ульянова, 19
Россия/Russia
ekonyavskaya@gmail.com
Slovene 2015 №1
