CC BY
27
Г.С.Батыгин, Л.А.Козлова
ПОЛИТИКА В ОБЛАСТИ НАУКИ И ФОРМИРОВАНИЕ СОВЕТСКОГО ФИЛОСОФСКОГО СООБЩЕСТВА В 1930-Е И 1940-Е ГОДЫ
Батыгин Геннадий Семенович - доктор философских наук, профессор, завсектором Института социологии РАН,
Козлова Лариса Алексеевна - кандидат философских наук, доцент, старший научный сотрудник Института социологии РАН
Завершенная система воспроизводства знания, которую принято назвать "советским марксизмом”, сложилась в 30-е годы. Эта система представляет собой идейную химеру, пронизанную стремлением к уничтожению и одновременно конструированию призрачной реальности. “Идея” не знает покоя, постоянно стремясь к какой-то непонятной “практике” и одновременно отвращаясь от нее. Создается впечатление, что советский марксизм не философско-политическая доктрина, не мировоззрение, а своеобычный настрой ума, возникающий от безысходности идейного существования. Этот настрой невозможно объяснить репрессиями власти против науки, ибо особенность советской философии заключается как раз в том, что она была изначально инкорпорирована в систему воспроизводства власти и создавала ее сакрализованные тексты-постулаты. Удивительно, что преобразования текста (его канонических форм, стилей, толкований, подтекстов) приводили к радикальным изменениям в политическом порядке. В этом отношении справедливо суждение, что Советский Союз был страной слов.
Советская версия марксизма лишь кажется материалистической, непроницаемой и монолитной. Может возникнуть впечатление, что теоретическая мысль здесь застыла в оцепенении. Однако даже в самые мрачные времена в общественных науках не прекращалось то, что в рассказах об ученых называют “творческим горением”. (Чего стоит, например, судьба З.Я. Белецкого — одной из самых неординарных, но забытых фигур в марксизме сталинского периода, авторе экзотической леворадикальной версии социологии знания)’. За идеологическими штампами, переполнявшими публикации по общественным наукам, довольно трудно угадать проблеск мысли. Поэтому лучше писать историю социальных и политических идей как историю людей. Тогда можно увидеть, что советская общественная мысль соединяет в себе величайшую изощренность в построении риторичес-
ких и мыслительных фигур, эзотерический лексикон, уникальное умение распознавать невидимые движения идейной атмосферы. Догматизм и ортодоксия создавали своеобычный стиль теоретизирования, внутри которого хватало места и для свободомыслия, и для школьного прилежания, и для плюрализма мнений. Унаследованная от немецкого интеллектуализма приверженность категориям диалектики, дух отчаянного философствования, тесная связь с идеологией и политической пропагандой придавали идее-монстру неповторимое очарование. Кроме идей исключительное значение для понимания советского марксизма имеет история профессионального сообщества и научных учреждений, составляющих важный элемент системы “институционального плюрализма”, включающей неформальное распределение власти, взаимодействие и борьбу интересов2, которая оказала серьезное влияние на реформирование политического режима. В политическом тексте советского марксизма заметно влияние различных философских доктрин, далеко не материалистических (например, Ф. Нетеркотт показала исключительное значение платоновской утопии для формирования советской философской культуры3). Многообразие школ, направлений, группировок сочеталось с неофициальной наукой, не отраженной в публикациях, но создававшей нормы профессиональной коммуникации и производства знания, которые играли важную роль в реформировании режима.
Наша задача заключается в том, чтобы прояснить достаточно частный вопрос о формировании института научной аттестации и, следовательно, возникновении статусной иерархии в советском марксизме. Казалось бы, что вытекает из того обстоятельства, что в марксизме 20-х годов не было профессуры, а в марксизме 30-х годов присуждение ученых степеней и званий по философии происходило при последовательном противодействии со стороны органов управления наукой? Этот частный вопрос может стать основой предположения о трансформации коммунистического дискурса в принципиально иной -технократический - тип идеологии'1.
Коммунистическая атака на систему преподавания общественных наук началась в 1918 г. Дело заключалось не столько в намерении оказавшихся у власти людей распространить марксизм и “перевоспитать буржуазную профессуру”, сколько в установлении равного доступа к образованию и уничтожении каких-либо сословных привилегий, к числу которых, несомненно, относилась и привилегия быть образованным. Никакой программы преобразований в этой сфере у большевиков не было, однако была уверенность в необходимости установления коммуны и ликвидации всех привилегий. Замнаркома просвещения М.Н. Покровский составил тезисы, определявшие в течение более десяти лет политику в сфере высшего образования. Суть программы Покровского заключалась в бесплатности обучения; уничтожении дипломов как документального свидетельства привилегии (отныне дипломы не требовались для поступления в университет,
іеномешогія советского ©іщестій
равным образом, не выдавались при окончании университета), уничтожении ученых степеней, открытом конкурсе для замещения должностей на кафедре, выборности профессуры на срок не более пяти лет, коллегиальности управления как университетом, так и всеми его учреждениями, обязательном участии учащихся в управлении университетом, обязательном участии университетов в распространении “научного образования” среди широких масс, создании факультетов общественных наук для разработки и распространения идей научного социализма и ознакомления широких масс с переменами в общественно-политическом строе России, автономии университетов “в деле дальнейшей организации учебной части”. Последний пункт тезисов, по свидетельству М.Н. Покровского, был “изничтожен” В.И. Лениным, который “не выносил и мысли о каких бы то ни было буржуазных автономиях”5. Цели были ясны: расформировать буржуазный профессорско-преподавательский корпус, введя принцип всероссийской конкурсной выборности преподавателей, а вместе с этим ликвидировать буржуазные программы и лекционные курсы по общественным наукам, заменив их марксистскими. Это можно было бы сделать при наличии подготовленных преподавате-лей-марксистов, но таких преподавателей практически не было. Популярные версии марксизма, распространяемые через газеты и брошюры, приобретали форму паремий и пересказов, так сформировался причудливый “народный” стиль всего советского марксизма и системы политической грамотности.
Постановлением 1918 г. устанавливался срок пребывания профессоров и преподавателей на своих должностях: те из них, у которых к 1 октября 1918 г. истекал 10-летний стаж работы в данном вузе, а также те, у кого общий педагогический стаж составлял 15 лет, освобождались от занимаемой должности с 1 января 1919 г. Восстановиться в должности они могли лишь на основе всероссийского конкурса. Штатные профессора переизбирались через десять лет работы, преподаватели — через семь, сверхштатные профессора и преподаватели — через пять лет. Научные сотрудники утверждались только на три года и могли быть переизбраны лишь в особых случаях и всего на один год. Первые всероссийские конкурсы показали, что эксперимент по скорейшему расформированию профессорско-преподавательского корпуса не удался: заведующими кафедрами преимущественно были избраны уволенные профессора. Более того, решающего обновления профессуры кафедр не произошло и в ходе перевыборной кампании 1929 г.
К концу 30-х годов каждый более или менее образованный марксист должен был знать наизусть основные формулы учения. Основные черты диалектического метода заключались в следующем: “1) все находится в связи и взаимодействии;
2) все находится в движении и изменении; 3) количество переходит в качество; 4) противоречие ведет вперед”6. Требовалось усвоить и три основные черты марксистского философского материализма: “1) признание материальности мира, признание того, что мир развивается по законам движения материи; 2) признание
первичности и объективной реальности материи и вторичности сознания;
3) признание познаваемости материального мира и его закономерностей, признание объективной истинности научного знания”7. Изучение исторического материализма предполагало уяснение трех особенностей производства: 1) производство является базисом, определяющим характер всего общественного и политического уклада общества; 2) определяющую роль играют производительные силы; 3) новые производительные силы и соответствующие им производственные отношения возникают в недрах старого строя не в результате сознательной деятельности людей, а стихийно, независимо от их воли"8. С ноября 1938 г., когда было принято постановление ЦК ВКП(б) “О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском “Краткого курса истории ВКП(б)”, формирование единой системы философско-политического образования в СССР завершилось. В постановлении энергично осуждалось “как дикость и варварство” пренебрежительное отношение к советской интеллигенции и предписывалось изучать основы марксизма-ленинизма во всех учебных заведениях, а также в многоступенчатой системе политического образования.
Состояние философии и политической науки принципиально менялось. Это был уже не самодеятельный (“рабфаковский”) порыв к знаниям, а народное философствование, основанное на системе образовательно-политических институтов и несводимое к идеологическому диктату. “Овладение марксистско-ленинской теорией — дело наживное” — эта общеизвестная формула трактовалась как установка на преодоление заумных философских рассуждений, “жонглирование гегелевской терминологией” и на “создание там, где надо, новой философской терминологии, понятной и доходчивой для каждого советского интеллигента”'1. Философия, таким образом, совмещалась с общенародной склонностью к философствованию и политической грамотностью, и профессиональное сообщество, занимая достаточно высокие этажи социальной иерархии, непосредственно соприкасалось с “профанным низом”. Лексикон философии и политической теории сводился к прецедентным текстам, аллюзиям и иносказаниям, обозначавших определенные фрагменты из сакрализованного корпуса первоисточников марксизма. “Единство мира — в его материальности, движение — способ существования материи, ощущение — субъективный образ объективного мира, мышление — свойство высокоорганизованной материи и продукт общественного развития, от живого созерцания — к абстрактному мышлению и от него к практике, практика — критерий истины и узловой пункт познания, Иван — человек, Жучка — собака” — эти формулы составляли содержание курса философии, преподававшегося в течение 50 лет без существенных изменений.
В 30-е — 40-е годы сложился многочисленный корпус обществоведов. По данным Минвуза СССР в конце 40-х годов насчитывалось около 4800 преподавателей общественных наук, из них по философским наукам 963 человека, семь док-
торов наук и 154 кандидата10. В вузах СССР действовало около 40 кафедр философии, диалектического и исторического материализма. Обществоведы составляли политическую элиту советского общества и наряду с другими научными сотрудниками и преподавателями занимали достаточно высокое положение в статусной иерархии. Должностной оклад старшего научного сотрудника академического института или доцента в вузе составлял 3 тыс. руб., оклад доктора наук и профессора — 4-5 тыс. руб. Доходы особенно активных профессоров исчислялись десятками тысяч рублей (с учетом совместительства и гонораров за публикации и лекции). Средний советский служащий зарабатывал тогда (до реформы 1947 г.) примерно 800 руб. в месяц, и даже “партноменклатура” не могла соперничать с философами по уровню зарплаты. Поэтому сведения о “подавлении философии” в СССР, скорее всего, несколько преувеличены.
В определенном отношении 30-е годы представляют собой преодоление романтической экзальтации 20-х годов и восстановление иерархических социальных институтов. Первым законодательным актом, направленным на радикальную перестройку науки, был декрет Совнаркома от 1 октября 1918 г. “О некоторых изменениях в составе и устройстве государственных ученых и высших учебных заведений Российской Республики”. Этим декретом упразднялись ученые степени доктора и магистра, ученые звания адъюнкта и приват-доцента, отменялась иерархия профессорских званий - заслуженный, ординарный, экстраординарный, адъюнкт-профессор и доцент. Всем лицам, самостоятельно ведущим занятия в вузах, автоматически присваивалось звание профессоров, остальным - преподавателей. Приват-доценты, проработавшие в этой должности не менее трех лет, также получали статус профессоров. Можно предположить, что многократный рост количества профессоров сдерживался отсутствием пайка первой категории для университетских преподавателей (чтобы стать высокооплачиваемым “бурс-пецом”, было необходимо работать в промышленности), а работа в университетах (особенно комвузах) считалась скорее видом духовного творчества, чем профессией. В результате система высшего образования была разрушена — в значительной мере целенаправленно, — а изучение философии ограничивалось чтением брошюр Ленина, Бухарина, Троцкого и Преображенского. Постоянные оклады преподаватели стали получать только в 1937 г., до этого действовал принцип почасовой оплаты. Поворот советского режима к интеграции профессионалов в систему власти, наметившийся в отношении к “бурспецам” в 20-е годы, приобрел завершенные формы в конце 30-х годов, когда была реформирована система научных и учебных учреждений. Восприятие специалистов как “попутчиков”, типичное для троцкизма, сменилось идеей “народной интеллигенции”. С 1926 по
1937 г. количество научных работников возросло на 570%, инженеров и техников — на 470%, работников культуры - на 500%. В конце 40-х годов значительно увеличилась доля секретарей региональных парторганизаций с высшим образо-
ванием (в 1949 г. этот показатель составлял 65,7%). При этом сохранить рабочую квоту в контингенте выпускников вузов практически не удавалось, поскольку рабфаковцы, еще вчера умевшие только читать и писать, не могли освоить учебный материал. Это было характерно не только для неидеологических специальностей (техники, медицины, языкознания), но и для Институтов красной профессуры.
В конце 30-х годов и в 40-е годы положение интеллигенции приобрело форму позиционного конфликта между специалистами и революционными демагогами. Власть была на стороне профессионалов, боровшихся с недобитыми троцкистами. Л. Данхем связывает это с формированием “среднего класса” и буржуазным перерождением коммунизма1’. Действительно, сталинизм — это прежде всего вера в иерархию, контроль и отчетность, своего рода респектабельность. По Г. Федотову, опора Сталина - профессионалы, “знатные люди”. “Сталин создает новый служилый класс, он находит социалистические стимулы конкуренции в чудовищно дифференцированной шкале вознаграждения, в личном честолюбии, в орденах и знаках отличия, в элементах новой сословности. Образуется новая аристократия: ученые, писатели, инженеры. Интеллигенция - с властью, как в XVIII веке”12.
Вплоть до 1934 г. в СССР отсутствовала определенная система оценки научной квалификации преподавателя. Предполагалось, что преподаватель, особенно высокого ранга, обладает некоторыми “научными успехами”, но критерии их оценки были весьма расплывчаты. Ученая степень не являлась обязательной даже для профессорской должности. Чтобы поднять научный уровень преподавателей, с 1925 г. в стране была введена подготовка кандидатов наук через аспирантуру, где предполагалась публичная защита научной работы на совете факультета. До защиты диссертаций дело пока не дошло, однако установление “сословных” различий в науке стало осознаваться как необходимость.
Ученые степени и ученые звания были введены постановлением Совнаркома СССР “Об ученых степенях и званиях” 13 января 1934 г. В постановлении и прилагаемой инструкции допускалось присвоение ученого звания доцента и профессора без предварительного получения соответствующей ученой степени, но на основании заслуг перед наукой (наличие научных работ) или народным хозяйством. Такое допущение предоставляло широкие возможности занимать должности профессоров, доцентов и заведующих кафедрами лицам, не имеющим ученых степеней и даже высшего образования. Только в постановлении Совнаркома СССР от 20 марта 1937 г. “Об ученых степенях и званиях”, в основных пунктах, повторявших предыдущее, указывалось, что звание профессора присваивается лицам, имеющим ученую степень доктора и ведущим основную преподавательскую или руководящую исследовательскую работу в вузах или научно-исследова-тельских учреждениях1!.
Конституирование аттестационной системы в философии, как и в других социальных науках, осложнялось странностью соединения идеологического, про-
пагандистского текста философии и профессиональной научной экспертизы. Разделение коммунистических вузов и вузов обычных (технических, медицинских, сельскохозяйственных) было оправдано как раз несовместимостью философии и науки. В начале 20-х годов социально-философские дисциплины в том виде, в каком они были представлены в дореволюционных вузах, казались наиболее неприемлемыми. Так в 1919 г. возникли факультеты общественных наук (ФОНы), заменившие университетские и вузовские факультеты социально-гуманитарного профиля. Преподавание в ФОНах осуществлялось по специальным общеобразовательным программам, одинаковым для вузов любого профиля, но несколько расширенным для ФОНов и включавшим разделы по основам марксистского знания (“политминимум”). Программа минимума по общественным наукам была направлена на изучение развития общественных форм, исторического материализма, истории пролетарской революции, политического строя РСФСР, организации производства и распределения в РСФСР. Позже по указанию В.И. Ленина в программы ФОНов был включен раздел о плане ГОЭЛРО, который, кажется, играл почти мистическую роль в представлениях революционеров о будущем. Фактически на этих факультетах преподавались основы политической грамоты, ставшей доминирующей дисциплиной в 30-е годы. Положение усугублялось тем, что для специфических фоновских программ не нашлось профессиональных лекторов. К чтению лекционных курсов по разнарядке партийных организаций привлекались “подготовленные марксисты” из числа партработников. В Управлении пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) работала специальная комиссия, ведавшая учетом и распределением лекторов по вузам.
Образовательной деятельностью в сфере общественных дисциплин функции ФОНов не ограничивались. В 1924 г. при ФОНе МГУ была создана Российская ассоциация научно-исследовательских институтов по общественным наукам (РАНИОН), поначалу включавшая шесть институтов - экономики, советского права, языковедения и истории литературы, археологии и искусствознания, философии, экспериментальной психологии, институт сравнительной истории литературы и языков Запада и Востока. Позже в состав РАНИОН вошли институты этнических и национальных культур народов Востока, землеустройства и переселения, сельскохозяйственной экономики. Создание ассоциации институтов во многом было обусловлено нехваткой марксистских'кадров и необходимостью контролировать и координировать деятельность общественнонаучных подразделений. В функции РАНИОН входили организация и проведение научных исследований, связанных с потребностями хозяйственной и государственной жизни страны, подготовка научно-преподавательских кадров, пропаганда марксистских знаний в области обществоведения, координационно-методическая работа. Работу ФОНов предполагалось завершить в 1924-1925 гг., но они. не имея замены, просуществовали до 1929 г.
В 1929-1931 гг. произошли радикальные изменения и в политической системе общества, и в статусной организации философии и общественных наук. В этот период проводится отраслевая реорганизация вузов. Согласно постановлению ЦИК и СНК СССР от 13 января 1930 г. “О подготовке технических кадров народного хозяйства” и постановлению ЦИК и СНК СССР от 23 июля 1930 г. “О реорганизации высших учебных заведений, техникумов и рабочих факультетов”, началась “коренная перестройка системы учебных заведений, подготовляющих кадры пролетарских специалистов”14. Предполагалось поднять подготовку кадров на высокий уровень, отвечающий требованиям социалистической реконструкции народного хозяйства. В первую очередь это должны были быть специалисты инженерно-технического, строительного, меха-нико-машиностроительного, технологического, сельскохозяйственного и других промышленно-хозяйственных профилей. Вузы и втузы страны приписывались к соответствующим наркоматам и ведомствам.
Факультеты многопрофильных высших учебных заведений университетского типа реорганизовывались в самостоятельные отраслевые учебные заведения и переходили в систему соответствующих наркоматов. Выделение из университетов технических, точных и естественно-научных факультетов привело к тому, что к концу кампании 10 из 18 университетов страны распались. С1930 г. многие факультеты гуманитарного профиля были выведены из состава университетов и реорганизованы в самостоятельные институты. Так, например, образовались Московский институт истории, философии и литературы (МИФЛИ), Ленинградский институт истории, философии и литературы (ЛИФЛИ), сыгравшие важную роль в подготовке нового поколения интеллектуальной элиты15.
Однако судьбу окончательного выведения общественных наук из университетов решило постановление Совнаркома СССР, принятое 13 июля 1931 г. Согласно этому постановлению, университеты приобретали сугубо технический профиль и становились средоточием подготовки научно-исследовательских и преподавательских кадров по естественным и физико-математическим специальностям. Социально-гуманитарные дисциплины были выведены из университетов и возвращены туда только в конце 30-х годов.
В середине 30-х годов специалисты по философии и социально-гуманитарным дисциплинам обучались в Институтах красной профессуры - экономики, истории, философии, литературы и языка, советского строительства и советского права, мирового хозяйства и мировой политики, а также аграрном и институте подготовки кадров; в Коммунистической академии, в институтах Академии наук СССР.
В период отраслевой реконструкции высшего образования главную роль играли технические науки, привязанные к соответствующим наркоматам и отраслям народного хозяйства. Видимо, этим определяется тот факт, что ведущая роль в создании гратификационной системы в период 1933-1934 гг. перешла в
руки Всесоюзного комитета по высшему техническому образованию (ВК ВТО) под председательством Г.М. Кржижановского. Так создавалась статусная организация науки, соответствующая административно-политической системе модернизируемого общества. В целом реорганизация науки в 30-е годы и, в частности, введение ученых степеней и званий непосредственно связывались с народнохозяйственными планами. Процедура научной гратификации контролировалась Высшей аттестационной комиссией при Всесоюзном комитете по высшему техническому образованию, в ведении которого находились в первую очередь прикладные, технические отрасли знания. Организация науки и образования, основанная на централизованном управлении и возможности мобилизации ресурсов на определенном направлении, показала высокую эффективность в сфере научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ, но в философии и в общественных науках такая политика не могла не привести к формированию “философского фронта". При этом персоны, считавшиеся в тот или иной период “главными философами” СССР, до прихода в Политбюро A.A. Жданова находились в беспомощном положении.
Советская философия 30-х годов представляет собой контаминированное образование. С одной стороны, сохранялась тенденция к эзотерическому философствованию. Роль “куратора” интеллигенции и ученых в партии до начала 30-х годов выполнял Бухарин. В частности, ему удалось решить исключительно сложную проблему налаживания диалога с академическим сообществом и создать видимость приобщения И.П. Павлова к коммунистическим идеям. Павлов был сначала категорически против приема в Академию наук Бухарина, Фри-че, Покровского и Деборина, но Бухарин ему понравился, в частности тем, что знал наизусть латинские наименования 300 бабочек и держал дома, в Кремле, хорошую орнитологическую коллекцию. Так или иначе, “академическое дело” завершилось созданием партийной фракции в Академии наук и превращением ее в народнохозяйственную отрасль1**.
С другой стороны, философия превращалась в планомерно организованное бюрократическое предприятие, где доминирующую роль играл аппарат. Система аттестации научных кадров была необходимым звеном рационализации науки и модернизации общества. Партия как центральный штаб этого процесса относилась к философии двойственно, не имея возможности определить ее по ведомству пропаганды или по ведомству науки. Этот позиционный конфликт нашел косвенное отражение в одновременном подчинении философии двум управлениям (отделам). Таким образом, философия осталась как бы на обочине статусной организации науки. Знаки ученого отличия в философии и общественных науках преимущественно присваивались на основании заслуг на идеологическом фронте или за народнохозяйственную деятельность, т.е. отличались выраженным номенклатурным характером. Такому положению способствовала и некоторая
неполноценность общественных наук с позиций политического руководства, отдававшему приоритет естественным и техническим наукам.
Философии какое-то время пришлось доказывать свою равноправность с техническими и другими прикладными науками в сфере научно-педагогической аттестации. В частности, процессуально это выразилось в противостоянии Комитета по заведованию учеными и учебными учреждениями ЦИК СССР (Ученого комитета), в ведении которого находились главные учебные заведения социально-гуманитарного профиля, и ВК по ВТО. Результат противостояния ВК ВТО и Ученого комитета при ВЦИК, несомненно, сказался на социально-статусном положении философии и социальных наук в целом и профессиональном сообществе обществоведов в частности. В ведомстве Ученого комитета в 30-е годы находились все основные научно-учебные заведения социально-гуманитарного профиля - Коммунистическая академия с входящими в нее Институтами красной профессуры и Академия наук СССР17.
8 апреля 1933 г. состоялось совещание комиссии Ученого комитета по рассмотрению проекта постановления Совнаркома СССР “Об ученых степенях и ученых званиях”. Им руководил заместитель председателя Ученого комитета Ю.М. Стеклов, присутствовали председатель Ученого комитета нарком А.В. Луначарский, а также его члены Коркмасов, Воробьев, Тер-Оганезов, Островитянов; от Академии наук СССР - Фрумкин и член Научного совещания Бессонов. Проект постановления разработал ВК по ВТО. Собрание признало проект “недостаточно разработанным, неполным, исходящим из неверных установок” и просило Совнарком создать специальную комиссию или специальное совещание по доработке постановления, включающие все заинтересованные ведомства, в частности. Ученый комитет ЦИК СССР, Академию наук СССР, Комакадемию. Проект рассматривался дважды и, несмотря на сопротивление представителей Ученого комитета, был окончательно утвержден 13 января 1934 г. в редакции, исключавшей участие в аттестационной деятельности Ученого комитета и дававшей широкие полномочия В К по ВТО и наркоматам соответствующих ведомств.
В общих положениях постановления ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР “Об ученых степенях и званиях” устанавливались две единые для науки и образования ученые степени - кандидата и доктора наук, а также следующие ученые звания: ассистент (для научно-исследовательских учреждений - младший научный сотрудник), доцент (для научно-исследовательских учреждений - старший научный сотрудник), профессор (для научно-исследовательских учреждений - действительный член). Ученые степени определяли научную квалификацию данного лица с точки зрения его специальности, объема знаний, степени самостоятельности его научной работы и научного значения последней. Ученые звания определяли должностную научную функцию (педагогическую или научно-исследовательскую), причем звание ассистента, не предполагавшее обязательной
ученой степени, являлось предварительной ступенью для получения ученой степени и научного звания18. Для получения ученой степени кандидата наук требовалось следующее: успешное окончание аспирантуры или “сдача соответствующего испытания”, публичная защита кандидатской диссертации, которая должна была показать общие и специальные знания в области данной дисциплины, а также способность диссертанта к самостоятельному научному мышлению. К получению ученой степени доктора наук предъявлялись следующие требования: иметь ученую степень кандидата наук, защитить докторскую диссертацию, показывающую способность самостоятельно решать исследовательские проблемы либо теоретически обобщать крупные проблемы, представляющие значительный научный интерес.
К пункту об ученых степенях имелось два примечания: к публичной защите докторской диссертации допускались лица, не имеющие ученой степени кандидата наук, но известные учеными трудами, открытиями или изобретениями; ученую степень доктора наук можно было получить и вовсе без защиты диссертации лицам, известным в мировой науке выдающимися достижениями. Фактически отменялась защита диссертации в качестве обязательного условия для присвоения ученой степени. Этим примечанием широко пользовались для обоснования присуждения ученой степени без защиты диссертации. Требования к присвоению ученых званий были следующими: звание ассистента (младшего научного сотрудника) присваивалось лицам, успешно окончившим аспирантуру и ведущим научную или образовательную работу; звание доцента (старшего научного сотрудника) могло быть присвоено лицам, имеющим ученую степень кандидата или доктора наук и ведущим педагогическую или научную работу под руководством профессора (действительного члена); звание профессора (действительного члена) присваивалось лицам, имеющим ученую степень доктора наук, ведущим руководящую научную или педагогическую работу с доцентами или старшими научными сотрудниками. Здесь же оговаривалось, что предъявляемые требования вступят в силу только с 1 января 1936 г.: “Установить, что с 1 января 1936 года на должность профессора (действительного члена) и доцента (старшего научного сотрудника) вузов, втузов и научно-исследовательских учреждений могут зачисляться только лица, имеющие соответствующую степень: доктора или кандидата наук”19. Этот двухгодовой “тайм-аут” был широко использован для присуждения ученых званий без защиты диссертаций научным и педагогическим деятелям, проявившим себя за годы советской власти.
Звание ассистента (младшего научного сотрудника) присуждается на основе решения совета вуза или научно-исследовательского института; звание доцента (старшего научного сотрудника) и ученую степень кандидата наук присуждались научными советами вузов или институтов и утверждались квалификационными комиссиями наркоматов (решение наркомата в месячный срок
ШМШШР советского ШІСШ,
можно было опротестовать в ВАКе ВК по ВТО ЦИК СССР); звание профессора (действительного члена) присуждалось на основе решений советов вузов и научно-исследовательских институтов и квалификационных комиссий наркоматов и утверждалось ВАКами Наркомпросов и Наркомздравов союзных республик.
Что касается главного вопроса об институциях, уполномоченных вести защиты диссертаций на соискание ученых степеней, а также организациях, утверждающих “особый список” таких институций, то в постановлении отмечается: “Публичная защита диссертаций на ученую степень производится в Академии наук СССР, Коммунистической Академии СССР, Академиях наук Союзных Республик, Академии сельскохозяйственных наук им. Ленина, а также в отдельных вузах и научно-исследовательских институтах по особому списку, утвержденному ВК по ВТО при ЦИК СССР совместно с Наркомпросами и Наркомздравами Союзных Республик”20. В постановлении “Об ученых степенях и званиях” нет ни слова о ведомстве Ученого комитета, кроме Коммунистической академии, в которое входили основные институты социально-гуманитарного профиля. Постановление на следующий день было опубликовано в “Известиях" и вступило в силу. Однако Ученый комитет продолжал бороться за права своего ведомства. 14 января 1934 г. и.о. председателя Ученого комитета Ю.М. Стеклов рассылает ряд писем с требованием восстановить справедливость. Обращаясь в консультационный подотдел ЦИК СССР, Стеклов пишет: “В этом постановлении совершенно позабыт Ученый комитет и подведомственные ему научные и учебные учреждения, за исключением одной Комакадемии, которой предоставлено право самостоятельного присуждения ученых степеней и званий. Авторы постановления совершенно упустили из вида существование огромного числа научных и учебных учреждений, подведомственных Ученому комитету, но не подведомственных ни Комакадемии, ни какому-либо народному комиссариату просвещения союзной республики. Стоит назвать такие учреждения, как восемь институтов Красной Профессуры, 12 институтов марксизма-ленинизма и их подготовительные отделения, два востоковедных института и т.д. и т.п. и ряд научных учреждений, входящих в систему Ученого комитета. Совершенно очевидно, что ни компетенция Комитета по высшей технической школе при ЦИКС, ни компетенция отдельных Наркомпросов Союзных Республик не распространяется на эти учреждения Всесоюзного и преимущественно гуманитарного характера, которые входят в систему Ученого комитета”21. Стеклов просил предоставить УК в отношении подведомственных ему учреждений те же права, которыми располагали ВК по ВТО и Наркомпросы республик по отношению к техническим учреждениям. Письма аналогичного содержания Стеклов выслал в адрес Совнаркома, Юридического подотдела ЦИК СССР, заместителю председателя Совнаркома СССР В.М. Куйбышеву22.
Требования Ученого комитета получили частичную поддержку в следующем документе, утвержденном Совнаркомом СССР 10 июня 1934 г. - “Инструкции
Комитета по высшему техническому образованию ЦИК СССР о порядке применения постановления СНК СССР от 13 января 1934 г.”23. В инструкции, в частности, зафиксировано разделение полномочий между организациями и ведомствами, ответственными за присуждение ученых степеней и званий.
Так, ученые степени в области социально-гуманитарных наук могли присуждать Квалификационные комиссии Наркомпросов союзных республик, Президиум Академии наук СССР (и Академий наук Союзных республик), Президиум Комакадемии. Присуждать ученые степени по философии имели право только две последние инстанции. В отношении ученых званий в инструкции указывается: “Ходатайства о присвоении ученых званий подаются учебным заведениям или НИИ, где работает соискатель”. Параграф содержит примечание, определяющее роль Ученого комитета в присуждении ученых званий в области социально-гуманитарных дисциплин: “Комитет по заведованию учеными и учебными заведениями ЦИК СССР утверждает в ученых званиях по подведомственным ему научно-исследовательским институтам и высшим учебным заведениям”24.
В документе имеется параграф, свидетельствующий о временной необязательности защиты диссертации, чтобы при достаточном стаже работы или наличии трудов, “соответствующих диссертации”, получить ученое звание. Таким образом, устанавливался неопределенный период “межвременья”, когда можно было занимать высокий должностной статус, не имея соответствующей научной квалификации: “Впредь лица, утверждаемые в ученом звании, имеющие достаточный стаж научно-исследовательской или педагогической работы, но не имеющие научных трудов, соответствующих диссертации, утверждаются временно исполняющими обязанности с указанием определенного срока для защиты диссертации. До истечения этого срока они пользуются всеми правами, связанными с ученым званием”25.
Таким образом, в 1933-1935 гг. была создана гратификационная система в сфере философских дисциплин. Ученые степени по философии могли присваивать Президиумы АН СССР и Комакадемии, а утверждать - Квалификационные комиссии наркоматов; ходатайства о присвоении ученых званий специалистам-философам рассматривались в вузах и научно-исследовательских институтах, утверждались Ученым комитетом. Но последнее обстоятельство имело отношение лишь к подведомственным УК подразделениям философского профиля, все же остальные по-прежнему находились в ведении ВК по ВТО и наркоматов, в которых, как известно, специалистов по философии не было. В Государственном архиве РФ имеются выписки из протоколов заседаний ВАКа ВК по ВТО за 1934 г., подписанные Г.М. Кржижановским, в которых отклоняются ходатайства об утверждении ученых званий профессоров и доцентов по диалектическому материализму (истории СССР, истории ленинизма, политэкономии, всеобщей истории и т.д.) из неподведомственных УК учреждений215. Мотив один и тот же - “за отсутствием научных работ, соответствующих диссертации на уче-
ную степень”. Научных работ и диссертаций по философии тогда действительно было мало.
Несмотря на непроработанность гратификационной системы, а может быть, и благодаря этому, в первые годы после ее легитимации в философских подразделениях наблюдался бурный должностной рост при фактическом отсутствии кандидатских и докторских защит. Э.Б. Генкина, выпускница Института красной профессуры, вспоминала: “Многие икаписты первых выпусков, когда диссертация еще не была обязательна, публиковали большие и серьезные исследования... но никаких диссертаций - ни кандидатских, ни докторских - не защищали, а стали крупными учеными, сначала действительными членами Комакадемии, с одновременным присуждением докторской степени, а потом членами-коррес-пондентами и академиками”27.
До конца 1934 г. высшими аттестационными органами не было утверждено ни одного профессорского звания по социальным и гуманитарным наукам даже несмотря на широко использовавшуюся (с 1933 г.) оговорку: “Допустить к исполнению обязанностей профессора с обязательством защиты (в 1934 г. стали писать “представления”. - Л.К.) до 1 января 1936 г. специальной диссертации на ученую степень доктора”28. Тем не менее на май 1933 г. и на апрель 1934 г. в Институте красной профессуры философии с общей численностью административного и преподавательского состава 61 человек работали 31 профессор и 23 доцента и ассистента29. На 1 января 1947 г. большинство профессоров по общественно-политическим и философским дисциплинам (53%) были в возрасте от 40 до 49 лет; известно также, что на этот момент 89,2% кадров указанного профиля закончили вузы после 1924 г.:ю. Присвоенные решением вуза звания профессора или доцента философии отражали выполняемую производственную функцию (и обеспечивались соответствующей повышенной оплатой), но чаще всего не отвечали уровню научной компетентности работника, не имевшего ученой степени кандидата или доктора наук, а порой и законченного высшего образования. Сложилась парадоксальная ситуация: в системе вертикальной мобильности в науке предложение значительно превысило спрос.
В 1935 г. среди преподавателей Институтов красной профессуры появились профессора и доценты по кафедрам философии, чьи ученые звания были утверждены Ученым комитетом: доценты О.С. Войтинская, Я.Н. Секерская,
A.A. Цимбалист, Б.Ю. Сливкер"; профессора М.Н. Корнеев, М.Д. Каммари,
B.Ф. Берестнев, Е.П. Ситковский, Ф.В. Константинов (все “с обязательством представить диссертацию на ученую степень доктора к 1/1-1937 г.”), А.М. Де-борин, В.Ф. Асмус, Н.И. Челяпов (по кафедре истории социальных учений), П.Ф. Юдин, И.К. Луппол, М.Б. Митин32.
Ученые степени кандидата или доктора философии в рассматриваемый период чаще всего присваивались без защиты диссертации (или с обязательством
ее представить); в случае, когда звание профессора (или даже должность) уже присвоено, ученая степень доктора, а иногда кандидата и доктора, присуждалась как бы “вдогонку”, поскольку этого требовали нормативы и статус ответственного должностного лица1*. Главным образом последнее относится к высокопоставленным чиновникам, работавшим в науке, образовании или партийно-идеологических органах, служебное положение которых “притягивало” к себе и другие регалии.
По данным выборочного обследования 51 профессора и преподавателя философии, которые в исследуемый период работали в Институтах красной профессуры и Институте философии Ленинградского отделения Комакаде-мии, в 1933-1935 гг. 32 человека занимали должности профессора или заведующего кафедрой, один работал в должности доцента, восемь - в должности преподавателя и десять человек были лекторами или руководителями семинаров. Из архивных материалов следует, что лекторами и руководителями семинаров тогда чаще всего работали по совместительству лица, которые по основной должности были профессорами или преподавателями. 48 преподавателей имели высшее образование, три - незаконченное высшее и один вообще не учился в каком-либо учебном заведении: в анкетной графе написано “самообразование”. Три профессора с незаконченным высшим образованием совмещали преподавание в ИКП с ответственными постами: заместителя директора ИКП философии, заведующего отделом журнала “Под знаменем марксизма”, преподавателя Военной академии им. Фрунзе; преподаватель с самообразованием занимал должность доцента. Большинство преподавателей с высшим образованием получили его в Институтах красной профессуры, причем, как правило, завершили учебу в 1928-1932 гг. 13 человек закончили другие высшие учебные заведения: комвузы, Томский, Белорусский, Киевский, Свердловский университеты, Педагогический университет им. Герцена; трое учились за границей - в Парижском, Софийском и Колумбийском университетах.
Из 32 человек, работавших в должности профессора или заведующего кафедрой, только девять имели ученое звание профессора, утвержденное Ученым комитетом. Семь человек имели официально утвержденное звание доцента, 35 -не имели ученого звания. Среди профессоров и доцентов, преподававших в ИКП и Институте философии ЛОКА, в 1933-1935 гг. не было ни одного кандидата иди доктора наук. Только в 1940 г. в Институте философии АН СССР состоялись “нормальные” защиты докторских диссертаций В.Ф. Асмуса п затем Б.Э. Быховского по истории философии. Таким образом, формирование научной иерархии в философии 30-х годов происходило на фоне выраженного противостояния Наркомпроса и ведомства Кржижановского. Можно предположить, что сложившееся к тому времени философское сообщество было невозможно адаптировать к системе научной аттестации, принятой в промышленных наркоматах, и “комвузы”, а также Институт красной профессуры философии, остава-
И ФОРМИРОВАНИЕ СОВЕТСКОГО ^«»«и. =
философского сообщества 11Н0!й 1НОЯОГЙЯ СОВЕТСКОГО ОБЩЕСТВА
лись “бесхозными” вплоть до реформирования Академии наук в 1936 г., когда руководство философией было передано Управлению пропаганды ЦК ВКП(б) и система приобрела законченный вид.
Примечания
1. Батыгин Г., Девятко И. Дело профессора З.Я. Белецкого: Эпизод из истории советской философии // Свободная мысль. - М., 1993. № 11. - С. 87-102.
2. Hough J., Fainsod М. How the Soviet Union is governed. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1980. - P. 520.
3. Нетеркотт Ф. На исходе ранней советской философской культуры: “Государство» Платона в большевистской утопии / Пер. с англ. Н.Я. Мазлумяновой // Социологический журнал. 1999. № 3/4.
4. Чалидзе В. Победитель коммунизма: Мысли о Сталине, социализме и России. New York: Chalidze Publishers, 1981.
5. Чанбарисов Ш.Х. Формирование советской университетской системы (1917—
1938 гг.). Уфа: Башкирское книжное издательство, 1973. - С. 98.
6. Краткий философский словарь / Под ред. М. Розенталя, П. Юдина. М.: Госполит-издат, 1939. - С. 147-148.
7. Краткий философский словарь / Под ред. М. Розенталя, П. Юдина. М.: Госполит-издаг, 1939. - С. 153.
8. О диалектическом и историческом материализме (из IV главы “Истории Всесоюзной коммунистической партии (болыиевиков)”)//Под знаменем марксизма. 1938. № 11. С. 13—19.
9. По-большевистски овладеть марксизмом-ленинизмом // Под знаменем марксизма. 1938. № 11. - С. 39.
10. ГАРФ. Ф. 9396. Оп. 13. Д. 23. Л. 67.
11. Dunham V. In Stalin’s time: Middle class values in Soviet fiction. Cambridge: Cambridge University Press, 1979. - P. 4.
12. Федотов Г.П. Сталинократия // Федотов Г.П. О святости, интеллигенции и большевизме: Избр. статьи. Спб.: Изд-во Санкт-Петербургского унниверситета, 1994. - С. 131-132.
13. Об установлении общего научного минимума, обязательного для преподавания во всех вузах РСФСР // Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства РСФСР. М.: Изд-во народного комиссариата юстиции. 1921. № 19.
14. Материалы по реорганизации вузов, втузов, техникумов и рабфаков СССР. М.: Госполитиздат, 1930.
15. Шарапов ЮЛ. Лицей в Сокольниках: Очерк истории МИФЛИ. М., 1995.
16. Академическое дело: 1929-1931 годы / Институт российской истории РАН; Под
ред. В. Леонова. Т. 2. М.: РОССПЭН, 1997.
17. ГАРФ. Ф. 7668. On. 1. Д. 742. Л. 3.
политика в области науки и формирование советского философского сообщества
18. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 854. Л. 4.
19. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 854. Л. 5.
20. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 854. Л. 5.
21. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 854. Л. 41.
22. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 854. Л. 65-67.
23. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 854. Л. 65-67.
24. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 854. Л. 65-67.
25. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 854. Л. 65-67.
26. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 2446.
27. Генкина Э.Б. Воспоминания об ИКП // История и историки. Историографический ежегодник. 1981. М., 1985. С. 262.
28. ГАРФ. Ф. 9506. Оп. 1. Д. 1. Л. 1-126.
29. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 727. Л. 6,11.
30. Синецкий А.Я. Профессорско-преподавательские кадры высшей школы СССР. М.' Гос. изд-во “Советская наука”, 1950. С. 119.
31. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 17. Л. 30,37,55, 56.
32. ГАРФ. Ф. 7668. Оп. 1. Д. 2446. Л. 41, 56.
33. По данным А.Я. Синецкого, за год начиная с 1934 г., ученая степень доктора наук присуждена 112 человекам, из них 91 - без защиты диссертации; за 1934-1936 гг. эту ученую степень получили 345 человек, из них после защиты всего 67 человек; в 1937 г. она присвоена 460 человекам, из них 277 после защиты докторской диссертации [32, с. 88].
