CC BY
190
А.И. МИЛЛЕР ПОЛИТИКА СТРОИТЕЛЬСТВА
*
НАЦИИ-ГОСУДАРСТВА НА УКРАИНЕ
С самого начала своего существования как отдельного государства Украина в вопросе гражданства придерживалась двух принципов. Во-первых, все жители Украины, желающие получить гражданство, могли это сделать без каких-либо языковых требований или ценза оседлости. Во-вторых, Украина последовательно отказывалась от настойчивых предложений Москвы по введению двойного гражданства [Зевелев, 2008]. Эта позиция означала, что Украина стремилась к созданию «политической», гражданской нации, все члены которой, вне зависимости от этнической идентификации и языковых предпочтений, были бы лояльны новому государству.
Политика национализации до 2004 г.
В то же время в концепции нации-государства был существенный этнический элемент. И первый президент (Л. Кравчук), и второй (Л. Кучма) проводили политику постепенной, достаточно осторожной языковой украинизации не только государственного аппарата, но также системы образования и медийного пространства. Несмотря на неоднократно провозглашавшиеся во время избирательных кампаний обещания придать русскому языку, который был привычным языком общения для примерно половины граждан страны, статус второго официального, победители выборов нико-
* Статья написана при поддержке гранта РГНФ №08-03-00405а.
гда не пытались воплотить эти обещания в жизнь. Статус русского языка был определен как статус языка национального меньшинства. Поскольку значительная часть жителей Украины, имеющих украинскую идентичность, пользовалась русским языком как основным языком общения, такой его статус отражал не столько реальную картину, сколько ту «норму», к которой стремилось национализирующее государство.
Проблема статуса русской культуры и языка на Украине затрагивала целый спектр вопросов, связанных с формированием идентичности, строительством государства, и неизменно занимала важное место в политической повестке дня, особенно в ходе избирательных кампаний. По сути дела, все правительства Украины придерживались политики осторожной, постепенной украинизации, т.е. строительства нации-государства с одной доминирующей культурой и одним языком.
Наряду с языковой политикой важная роль в стратегии строительства нации отводилась политике памяти. Дело в том, что в стране существовали и существуют до сих пор две украинские идентичности, которые отличаются не только по языковым предпочтениям, но и по тому образу прошлого, который лежит в их основании. Современная оппозиция «западноукраинской» и «восточ-ноукраинской» идентичностей в основном сформировалась в ХХ в., прежде всего под влиянием опыта межвоенного периода, хотя существенные различия были заложены еще раньше. Описание этой оппозиции как отражающей разницу между Западной Украиной - наследницей более толерантной, демократической и либеральной традиции Австро-Венгрии - и надднепрянской Украиной -жертвой авторитарной традиции и русификаторской политики империи Романовых - представляет собой ошибку или сознательную манипуляцию [подробнее см.: Арель, 2005; Миллер, 2007, Миллер, 2008а].
Во-первых, то, что сегодня называется Западной Украиной на современных электоральных картах, состоит не только из бывших австрийских владений. Сюда входит и Волынь, которая никогда под властью Габсбургов не была. Во-вторых, не все бывшие австрийские владения голосуют и вообще ведут себя по модели Западной Украины. Закарпатье с Ужгородом, Буковина с центром в Чер-
новцах были частью Австро-Венгрии, но в своем политическом поведении они явно отличаются от Галичины.
Между тем Восточная Галиция и Волынь вместе входили в состав межвоенной Польши, а Закарпатье и Буковина - нет. Именно во второй Речи Посполитой начал формироваться тот тип украинского национализма, который характерен для Западной Украины. Польско-украинские отношения в межвоенный период были довольно напряженными. Остро стоял вопрос о «национальной собственности» на Восточную Галицию с центром во Львове. В связи с активной польской колонизацией все более обострялась борьба за землю на Волыни. Сторонники поисков компромисса были как с польской, так и с украинской стороны. Однако с украинской стороны это предполагало серьезные уступки, в частности признание не только Западной, но и Восточной Галиции частью Польши. Непримиримые националисты нередко прибегали к террору, причем не только против поляков, но и против своих «отступников». В конце 1920-х годов возникает ОУН (Организация украинских националистов), которая считала насилие легитимным способом политической борьбы и осуществила еще до войны сотни актов саботажа и диверсий, а также по крайней мере шесть десятков политических убийств. Членами организации (максимальная численность - около 20 тыс.) были в основном молодые люди, гимназисты и студенты. ОУН во многом сформировала этос молодого поколения межвоенного периода. В этом этосе отчаянная готовность к самопожертвованию во имя нации сочеталась с такой же жестокостью к тем, кто мешал ее воплощению действием или самим своим присутствием на «украинской национальной территории».
В то же время даже в 30-е годы, когда авторитарные тенденции в польской политической жизни усилились, у украинцев оставалось много легальных возможностей для деятельности национальных организаций. Навыки национальной мобилизации в легальной сфере у украинских активистов в Австро-Венгрии уже были, но и в России думского периода украинские активисты не слишком в этом плане отставали. Именно в межвоенный период пути Востока и Запада в этом аспекте разошлись кардинально. Советская социальность никак не была похожа на ту школу именно национальной самоорганизации, в том числе в легальной сфере, которую западные украинцы получили в межвоенной Польше.
Именно межвоенный период стал в Восточной Европе временем перехода к всеобщему школьному образованию. Школа -мощнейший механизм массовой индоктринации, причем опыт первого грамотного поколения оказывается особенно важен, потому что с грамотностью общество приобретает новые каналы межпоко-ленческой трансляции мифов и идентификационных установок. В Польше работали украинские школы. Важной составляющей идеологической индоктринации в этих школах были антисоветские и антирусские настроения, что вполне соответствовало идеологической ориентации польской государственной власти. Здесь в общественной жизни были активны ветераны петлюровских войск, совсем недавно сражавшиеся и с белыми, и с красными русскими. Опыт пребывания под советской властью в 1939-1941 гг. усилил и закрепил образ русских и России как конституирующего Другого.
В межвоенный и послевоенный периоды на западе Украины формируется и закрепляется часто радикальный в методах борьбы этнический украинский национализм, для которого и поляки, и евреи, и русские были не просто «иные», но «чужие», часто - враги. Распространенное здесь в габсбургский период русофильство сильно пострадало уже в ходе Первой мировой войны, а в настоящее время еще больше маргинализуется. Фактически в ходе войны националисты Западной Украины воюют против всех - против Советов, против поляков, против евреев и даже против немцев.
Борьба украинского подполья продолжалась до конца 1950-х годов уже против советской власти, нередко представленной тоже этническими украинцами с востока, и против тех местных, кто шел с ней на сотрудничество. Ситуация вооруженного националистического подполья, воюющего против всех и даже против украинцев, если те проявляли склонность к компромиссам с кем-либо, вела к дальнейшей радикализации движения. Именно в ту эпоху и в те реалии уходят корни современного западноукраинского национализма с его жесткой этнической привязкой, с мощными мобилизационными механизмами, с отношением к более «мягко» настроенным соотечественникам как к «коллаборационистам» и отступникам.
В определенном аспекте ситуация в Украинской ССР была схожа с ситуацией на украинских землях под властью Польши. В ходе политики украинизации, ставшей специфической частью
общей для всего СССР политики коренизации1, общерусская и/или малорусская версии идентичности, преобладавшие в дореволюционной России, оказались вне закона, в том числе и в буквальном смысле. Утверждается именно украинская идентичность. Ликвидация безграмотности проходит на украинском языке. В 1920-е годы Москва рассматривает УССР и БССР еще и как «выставочные павильоны» национальной политики, стремясь таким образом проецировать свое влияние на восточнославянское население в Польше2.
Однако идеологическое наполнение восточноукраинской идентичности существенно отличалось от западноукраинского варианта. Антирусскости в школе, разумеется, не учили. Русские и Россия описывались как иные, но «свои». В школе говорили об «интернационализме и дружбе народов». Сколько-нибудь существенного националистического подполья не было. В этих условиях формируется украинская идентичность, которая не имеет столь жесткой этнической доминанты, как в ее западном варианте. Образ военного прошлого, многократно отшлифованный советской пропагандой, здесь тоже совсем иной - восточные украинцы сражались на правой стороне и вместе с русскими.
Здесь граница между русскостью и украинскостью оказывалась пористой, легко пересекаемой не только в межэтнических браках, но и в отдельной биографии. Л.И. Брежнев, например, пока он делает карьеру на местном уровне, в Днепропетровске, по документам - украинец. Но как только его карьера выходит на союзный уровень - он по документам уже русский.
Сегодня отношение представителей двух разных украинских идентичностей друг к другу во многом походит на те отношения, которые были между украинцами и малороссами до Первой мировой войны. Украинцы смотрели на малороссов как на объект просвещения и социальной инженерии, как на заблудших и исковерканных чужим влиянием. Сегодня западноукраинцы так же смотрят на восточноукраинцев. Если малоросс упрямо настаивал на своей идентичности, а тем более на ее праве быть доминирую-
1 Специфика заключалась в том, что на Украине и в Белоруссии корениза-ция в большей степени, чем в других республиках СССР, была связана с демонтажем достижений проекта строительства общерусской нации, с дерусификацией.
2 Эта проблематика до сих пор плохо освещена в литературе стран региона. Наиболее полное описание этих процессов см.: [Мартин, 2001].
щей в стране, то он в глазах украинца становился «вражьим землячком», прихвостнем москалей. Также смотрит западноукраинец на агрессивно отстаивающего свою правоту восточноукраинца. В свою очередь, малороссы считали украинофилов подпавшими под вредное влияние (поляков, Австрии, Германии) и обвиняли их в агрессивном национализме. Восточноукраинцы сегодня смотрят на западноукраинцев, обзывая их нациками и считая, что они служат интересам поляков (это константа!) и американцев. Каждая из сторон сегодня претендует на то, что она воплощает ценности демократии и модернизации лучше соперника. Западноукраинцы описывают восточноукраинцев как совков, а те отвечают насмешками в адрес «рогалей», деревенщины.
Президенты Кравчук и Кучма старались уменьшить разрыв между двумя описанными версиями украинской идентичности, проводя осторожную, часто выглядевшую противоречивой, политику формирования идентичности. Политика памяти в период их правления пыталась включить в конструируемый общий национальный нарратив знаковые фигуры из обеих версий, с упором на те персонажи, которые не отторгались общественным сознанием ни на западе страны, ни на востоке.
Разделение страны на Юг и Восток, с одной стороны, Запад и, отчасти, Центр - с другой, не совпадало строго с ареалом преобладания русского или украинского языков, но в целом отражало противостояние двух различных украинских идентичностей. Электоральная поддержка на президентских и парламентских выборах жестко соответствовала этому противостоянию. И Кравчук и Кучма побеждали на президентских выборах как представители востока и неизменно смещались в своем политическом поведении к ожиданиям западноукраинского электората. Ситуация такого дуализма идентичностей описывалась в политическом дискурсе как ненормальная, временная, и считалось, что она должна быть разрешена победой какой-то одной идентичности в масштабе всей Украины. Однако и Кравчук и Кучма проводили национализирующую политику осторожно, стараясь не вступать в конфронтацию ни с одним, ни с другим электоральным лагерем.
Национализирующая политика после «оранжевой революции» 2004 г.
События 2004 г., получившие название «оранжевая революция», привели к тому, что многие вопросы в сфере нациестроительст-ва приобрели новую остроту, в том числе и потому, что новая власть стала совершать в этой сфере заметно более резкие шаги по сравнению с предшественниками. Ющенко, пришедший к власти голосами запада и центра страны, в отличие от своих предшественников на этом посту не стал «сдвигаться» навстречу восточноукра-инскому электорату. Используя, как казалось, мощный ресурс популярности вождя «оранжевой революции», он резко активизировал национализирующую политику.
«Оранжевая революция» 2004 г. спровоцировала появление массы довольно поверхностных книг и статей о политическом развитии Украины как оптимистического, так и алармистского толка. Среди публикаций 2005 г. трезвым подходом и теоретической основательностью выделятся работа, написанная известным американским политологом Альфредом Степаном ^ерап, 2005]\ Его можно охарактеризовать как сторонника «оранжевой революции», не склонного идеализировать ее природу и лидеров. Степан Украиной прежде специально не занимался, но является признанным специалистом по анализу авторитарных режимов и различных моделей их демократизации.
Для анализа политической ситуации на Украине Степан прибегает к противопоставлению двух идеалтипических моделей. Одна из них нам хорошо знакома - «нация-государство». Альтернативную модель «государство-нация» Степан разрабатывал в последние годы на материале Испании, Бельгии и Индии со своим многолетним соавтором Хуаном Линцем и новым сотрудником, политологом из Индии Йогундрой Ядавом2.
Целью политики в духе модели нации-государства является утверждение единой, мощной идентичности сообщества как членов нации и граждан государства. Для достижения этой цели государство проводит гомогенизирующую ассимиляторскую политику в
1 Подробнее о работе А.Степана см. мою статью [Миллер, 2008в].
2 Первые их публикации о модели «государства-нации» появились в 20032004 гг. На сегодня наиболее полное изложение концепции в печати [Б1ерап, 2008].
области образования, культуры и языка. В сфере электоральной политики автономистские партии не рассматриваются как партнеры по коалиции, а сепаратистские партии либо объявляются вне закона, либо маргинализуются. Примеры модели - Франция, Швеция, Япония, Португалия. Такая политика облегчается, если в государстве в качестве культурной общности с политическим представительством мобилизована лишь одна группа, которая видит себя единственной нацией в государстве.
Если в государстве есть две или более таких мобилизованных групп, демократические лидеры должны выбирать между исключением таких националистических культур или их обустройством в государстве. Все перечисленные государства в конечном счете выбрали модель, которую точнее описать не как «нацию-государство», но как «государство-нацию». Они решили признать более чем одну культурную, даже национальную идентичность и оказать им институциональную поддержку. Они стремились сформировать множественные, взаимодополняющие идентичности в рамках одного государства. Для этого они создавали асимметричные федерации, внедряли практики консоциативной демократии, допускали более чем один государственный язык, позволяли автономистским партиям сформировать правительство в некоторых регионах и, порой, войти в коалицию, формирующую правительство в центре. Задача такой модели - создать у разных «наций» государства лояльность по отношению к нему на институциональной и политической основах, хотя полития не совпадает с различающимися культурными демосами.
Недавно обретшие независимость страны могут выбрать настойчивую и энергичную, но мирную и демократическую стратегию построения «нации-государства», если полис и культурный демос почти совпадают, политическая элита объединена в принятии такой политики и международная ситуация хотя бы не является враждебной осуществлению такой стратегии. Ситуация Украины в момент получения независимости не соответствовала ни одному из этих условий ^ерап, 2005, р. 282].
Степан подчеркивает принципиальное геополитическое отличие ситуации Украины по сравнению с теми странами, которые он и его соавторы рассматривали ранее в рамках модели «государства-нации», т.е. Индии, Бельгии, Канады и Испании. Суть его в
том, что ни одна из этих стран не имела соседа, который представлял бы реальную ирредентистскую угрозу, в то время как у Украины такая потенциальная угроза со стороны России есть ^ерап, 2005, р. 287]. Отметим точность этой оценки - Степан говорит в 2005 г. о потенциальной ирредентистской угрозе, признавая, что на тот момент ирредентистская тема сколько-нибудь серьезно не разыгрывалась как со стороны России, так и со стороны русских на Украине1.
Сравнивая модель «нации-государства» с моделью «государства-нации», Степан строит следующий ряд оппозиций: приверженность одной «культурной цивилизационной традиции» против приверженности более чем одной такой традиции, но с условием, что приверженность разным традициям не блокирует возможности идентификации с общим государством; ассимиляторская культурная политика против признания и поддержки более чем одной культурной идентичности; унитарное государство или мононациональная федерация против федеративной системы, часто асимметричной, отражающей культурную разнородность ^ерап, 2005, р. 283]. В других работах Степан также отмечает, что для модели нации-государства более характерна президентская, а для государства-нации - парламентская республика ^ерап, 2008].
Степан формулирует как общий теоретический принцип, что агрессивное проведение политики «нации-государства» в условиях наличия более чем одной «мобилизованной национальной группы» опасно для социальной стабильности и перспектив демократического развития ^ерап, 2005, р. 280]. Он признает, что идеалтипи-ческая модель «государства-нации» предполагала бы применительно к Украине, в частности, наделение русского статусом второго официального языка государства ^ерап, 2005, р. 292]. Такие государства, как Швейцария, Испания, Бельгия и Индия, имеют более чем один официальный язык. Степан отмечает, что у Украины больше шансов создать демократическое политическое сообщество, если она не будет следовать агрессивной стратегии утверждения модели «нации-государства». Однако далее он делает оговорку, которая и является главным тезисом его статьи: возможны ситуации, когда линия на «нацию-государство», проводимая
1 Подробнее о теме ирредентизма в российской политике см. [Миллер,
2008б].
достаточно мягко, также может облегчить создание множественных и комплементарных идентичностей, которые так важны для государств-наций и для демократии в многонациональных обществах. По мнению Степана, Украина может служить примером такой ситуации.
Степан приводит следующие аргументы в пользу своего тезиса. На Украине предпочитаемый язык не обязательно является маркером идентичности. Число людей, идентифицирующих себя как украинцы, вдвое больше числа тех, кто использует при общении только украинский язык. По данным одного из исследований, до 98% тех, кто считает себя украинцем, вне зависимости от того, на каком языке он говорит сам, хотели бы, чтобы их дети свободно владели украинским. Среди тех, кто идентифицирует себя как русский, процент тех, кто хочет, чтобы их дети свободно владели украинским языком, также очень высок - 91% в Киеве и 96% во Львове [^ерап, 2005, р. 293]. На основании того, что подавляющее большинство русофонов хотят, чтобы их дети свободно владели украинским языком, государство может при достаточной гибкости проводить политику насаждения украинского в духе модели нации-государства, не вызывая напряженности в отношениях со своими русскоговорящими гражданами. Степан также указывает на то, что в 2000 г. лишь 5% респондентов в Донецке и 1% во Львове считали, что Украину будет лучше разделить на два или более государств, а Россия, как потенциальный центр ирредентистского притяжения, вела ожесточенную и кровопролитную войну на Кавказе, что служило эффективным ограничителем ее привлекательности.
С момента публикации статьи Степана прошло уже почти четыре года. Подходит к концу президентский срок В. Ющенко. Попробуем оценить в рамках предложенных Степаном критериев, как развивалась ситуация в Украине и насколько оправдались его прогнозы.
Период 2005-2007 гг. в политическом отношении был для Украины весьма бурным. За это время прошли и очередные (в 2006 г.), и внеочередные (в 2007 г.) выборы в Верховную раду. В обоих случаях результаты выборов продемонстрировали, что электоральная база всех без исключения политических сил остается строго привязанной к тому или иному макрорегиону. Созданное после президентских выборов правительство Ю. Тимошенко через полгода было отправлено в отставку. Оно, как и сменившее его
правительство Ю. Еханурова, не включало никого из политиков, которые воспринимались бы востоком и югом как их политические представители. Сформированное после парламентских выборов
2006 г. правительство В. Януковича, в свою очередь, не включало политических представителей запада страны. Возникшие тогда было разговоры о возможности коалиции Партии регионов (ПР) с частью президентской «Нашей Украины» ни к чему не привели. Идея создания различных «широких» коалиций поверх разделительной линии между востоком и западом неоднократно возникала вновь, но так и не была реализована. Правительство Януковича, как и правительство Тимошенко до него, постепенно также вступило в острейший конфликт с президентом В. Ющенко, что и привело к неконституционному роспуску Рады и внеочередным выборам
2007 г. В ходе этого конфликта фактическому разгрому подвергся Конституционный суд, который окончательно утратил возможность претендовать на независимую роль1. Все конфликтующие стороны неоднократно использовали в разных ситуациях свои «карманные» суды различной инстанции, продолжая подрывать престиж судебной власти. В 2008 год страна вошла с новым правительством Тимошенко, не замедлившим вновь вступить в острый конфликт с ослабленным президентом. Все ведущие политические силы страны согласны в том, что необходим пересмотр конституции, при этом каждая имеет свое видение и механизма пересмотра, и самой новой конституционной модели власти. В январе 2010 г. -новые выборы президента. Самая главная потенциальная опасность, связанная с этими выборами, заключается в том, что исход второго тура, в котором, как обычно, один кандидат имеет поддержку Юга и Востока (В. Янукович), а второй - Центра и Запада (Ю. Тимошенко), не будет признан легитимным той стороной, ко-
1 Степан указывал как на важную основу для оптимизма на тот факт, что число «уверенных демократов», определяемых по негативным ответам на вопросы о желательности и вероятности роспуска парламента на Украине, в 2005 г. составляло 63% как среди тех, кто идентифицировал себя как украинца, так и среди тех, кто идентифицировал себя как русского [Б1ерап, 2005, р. 302]. И сам факт роспуска Рады в 2007 г., и обстоятельства, в которых это произошло, серьезно подорвали веру граждан страны в готовность всех политических сил придерживаться демократических и правовых норм.
торая проиграет выборы. В этом случае страна окажется на грани раскола.
В условиях политического кризиса 2007 г. произошла резкая интенсификация и без того активных украинизаторских усилий в культурной и языковой сферах. Неполный перечень мер последнего времени включает постановление 2008 г. о том, что через три года все высшее образование на Украине будет переведено на украинский язык; уже вступил в силу закон об обязательном дублировании на украинский всех прокатных копий зарубежных фильмов. 30 сентября 2009 г. принято постановления Кабинета министров № 1033, которое предусматривает, что педагогические работники общеобразовательных учебных заведений обязаны в рабочее время разговаривать на том языке, на котором осуществляется обучение. На практике это означает, что в украинских школах на востоке и юге страны, где внеклассное общение происходило не только на украинском, но и на русском, теперь украинский становится обязательным. В ряд активных украинизаторских мер следует поставить и заявление президента об информационной угрозе со стороны русскоязычных средств массовой информации, что обещает дальнейшее сокращение русскоязычного продукта на украинских телеэкранах. Впрочем, целый ряд российских каналов уже не только выведен из общедоступного эфира, но и запрещен к распространению кабельными провайдерами.
Вскоре после «оранжевой революции» ряд регионов и муниципий предоставил русскому языку статус официального. Однако по инициативе президентской администрации эти решения были оспорены в судах и не получили санкции на государственном уровне. В связи с этим показательны восприятие и политическое использование на Украине Европейской хартии региональных языков и языков национальных меньшинств, которую Украина подписала в 1996 г., но ратифицировала лишь в 2005 г. Хартия оказалась инструментом, плохо подходящим для украинской ситуации. Она была разработана для устойчивых стран ЕС, в которых центральные органы власти готовы соблюдать языковые права меньшинств. Именно поэтому в Хартии соблюден баланс между интересами центра и интересами меньшинств: она фиксирует языковые права меньшинств, но предполагает, что статус региональных и/или муниципальных языки меньшинств получают по решению централь-
ной власти. Это значит, что центральная власть, следуя духу и букве Хартии, исполняет ее требования, а политические представители меньшинств не занимаются самоуправством на местном уровне. На Украине это создало ситуацию, при которой региональные силы, стремящиеся утвердить статус русского как второго официального, ссылаясь на нормы Хартии, берут инициативу по утверждению статуса русского как регионального языка в свои руки, нарушая тем самым другие положения Хартии. Во многом это происходит потому, что региональные власти не имеют оснований надеяться, что центральная власть станет придерживаться положений Хартии о правах языков меньшинств на региональном уровне, поскольку она проводит политику агрессивной украинизации. В результате Хартия из инструмента стабилизации положения в языковом вопросе стала оружием, которое обе стороны используют избирательно, профанируя дух документа.
В области политики памяти была резко акцентирована тема голодомора как геноцида украинского народа. Интерпретация голода 1932-1933 гг. как геноцида закреплена специальным законом. В Верховной раде уже давно лежит другой законопроект, представленный администрацией президента Ющенко, который вводит уголовное наказание за оспаривание этой интерпретации. Все это как минимум создает дискомфорт для русского населения Украины, потому что дискурс голодомора как геноцида сопровождается рассуждениями о том, что место истребленных голодом украинцев заняли переселенцы из России. Такие фразы содержатся в украинских учебниках истории. Президент Ющенко, неоднократно заявлявший, что винит в голодоморе не Россию, но только сталинский режим, ни разу не выступил с осуждением многочисленных заявлений, в том числе и со стороны официальных лиц, в которых ответственность возлагается именно на русских и Россию.
Крайне негативную реакцию везде, кроме Галичины, вызывают настойчивые усилия по героизации Украинской повстанческой армии (УПА), ее командира Р. Шухевича и лидера Организации украинских националистов (ОУН) С. Бандеры. Несмотря на рекомендации собственных советников, Ющенко даже не пожелал сбалансировать указ о присуждении Шухевичу звания героя Украины таким же указом в отношении П. Григоренко, советского генерала и, позднее, правозащитника.
Неожиданная резкая активизация усилий по вступлению в НАТО в конце 2007 г. сыграла весьма провокационную роль как в сфере внутренней политики, так и для отношений с Россией. Россия в ответ на форсирование Украиной вопроса о вступлении в НАТО весной 2008 г. явно активизировала ирредентистскую тему в своей политике в отношении Украины в целом и Крыма в особенности. (Программа празднования 9 мая 2008 г. в Крыму может служить яркой иллюстрацией этого нового качества российской политики.) Угроза ирредентизма из потенциальной, как характеризовал ее А. Степан в 2005 г., приобретает реальные очертания1.
Один из важнейших вопросов современной украинской политики - это природа идентичности, а точнее - идентичностей населения юга и востока страны. Как уже отмечалось выше, до сих пор, говоря об особой восточноукраинской идентичности, мы полагаем, что она объединяет и тех людей, которые считают себя украинцами по крови, но говорят по-русски, и тех граждан Украины, которые идентифицируют себя как русские. Последних, по данным переписи 2001 г., более 17%, или 8,3 млн. человек.
«Оранжевая революция» и последующая активизация национализирующей политики привели к тому, что в настроениях русскоязычных украинцев и русских граждан Украины стали заметны серьезные отличия. Судя по социологическим данным 2007 г., значительная часть русскоговорящих украинцев была готова смириться с национализирующей политикой. Возможно, и в этой среде дальнейшая ее активизация тоже вызвала рост недовольства и дискомфорта. Во всяком случае, падение рейтинга популярности Ющенко до однозначных величин может служить косвенным подтверждением этой тенденции.
Но уверенно можно говорить о том, что уже начиная с 2005 г. эта политика вызвала растущий дискомфорт среди русских граждан Украины. Для них вопрос стоит не об изменении содержания их украинской идентичности, но о потере комфортных условий
1 Прежде весьма сдержанная в этом вопросе, Москва, как можно предположить, хотела в 2008 г. создать контролируемую напряженность в Крыму, с тем чтобы усилить и без того серьезные сомнения многих руководителей стран НАТО в целесообразности приема Украины в альянс и даже предложения ей программы подготовки к членству в НАТО. Но ирредентизм часто похож на джинна, которого значительно легче выпустить из бутылки, чем загнать обратно.
жизни при сохранении русской идентичности. (Насколько можно судить по недавней переписи населения Украины, подавляющее большинство тех, кто по паспорту с советских времен числился русским, но готов был сменить идентификацию на украинскую, это уже сделали1.)
По данным опросов, проведенных в начале 2005 г., лишь 17% русских граждан Украины считали, что «оранжевая революция» несет им что-то хорошее, против 58% украинцев. Можно предположить без боязни ошибиться, что такая позиция русских граждан Украины была связана с опасениями ухудшения отношений с Россией и усиления украинизации.
В условиях, когда многие из этих опасений получили свое подтверждение, а Россия начала разыгрывать карту ирредентизма, трудно предсказать, как будут меняться настроения в среде украинских граждан с русской идентичностью. В пользу возможного роста ирредентистских настроений в их среде говорят несколько новых факторов. Во-первых, растет экономическая привлекательность России. Это происходит на фоне серьезных трудностей в экономике Украины, которые, скорее всего, будут нарастать в обозримой перспективе. Стране предстоит пережить очередное резкое повышение цен на энергоносители, кредитный кризис, резкий рост инфляции, негативные последствия постоянного откладывания структурных реформ2, которые в условиях политической нестабильности и подготовки к очередным президентским выборам будут откладываться и дальше. Между тем Украина уже сегодня больше, чем какая-либо другая страна на постсоветском пространстве, пострадала от мирового экономического кризиса в плане и
1 По сравнению с последней союзной переписью 1989 г., численность русских к 2001 г. уменьшилась на 3 млн. человек, или с 22 до 17%, что нельзя объяснить лишь миграцией.
2 В недавней статье «Три года спустя. Теоретические размышления об оранжевой революции» А. Мотыль, пытаясь (весьма неубедительно) описать развитие после «оранжевой революции» как успешное, ставит в заслугу «оранжевым» лидерам постепенность и неспешность в проведении реформ. Можно сказать, что «неспешность» и осторожность были продемонстрированы во всех сферах, кроме той, где они были так нужны, если следовать аргументам Степана, а именно в национализаторской политике и риторике [см.: Motyl, 2008]. Характерно название этого номера - «Failed states», т.е. «несостоявшиеся государства».
обесценивания национальной денежной единицы, и падения ВВП, и кредитного кризиса.
Постоянно растущий разрыв в уровне заработной платы на Украине и в России скоро начнет оказывать опасное для Украины воздействие на политическую ситуацию. Главный фактор, который отталкивал от России украинских граждан с русской идентичностью, - война в Чечне. Она закончена. До одного года сокращен срок службы в российской армии.
Весной 2007 г., т.е. как раз накануне нового обострения политического кризиса, вызванного роспуском Верховной рады и связанным с ним новым витком интенсификации национализирующей политики, украинский Центр им. Разумкова провел весьма ценное социологическое исследование [Литвиненко, Якименко, 2008]. Оно дает возможность оценить, какими были на тот момент настроения не только «русскоязычных граждан Украины», но и более специфических групп, о которых шла речь выше. Социологи выделили группы «русских», т.е. «граждан Украины, русских по национальности, для которых родным языком является русский и которые относят себя к российской культурной традиции и используют русский язык в повседневном общении»; «украинцев» -«граждан Украины, украинцев по национальности, для которых родным языком является украинский, относящих себя к украинской культурной традиции и использующих украинский язык в повседневном общении»; а также «русскоязычных украинцев», т.е. считающих себя украинцами по национальности; «двуязычных украинцев» (с украинской национальностью и украинским языком как родным); и «двуязычных украинокультурных украинцев», декларирующих украинскую национальность, украинский язык как родной, принадлежность к украинской культурной традиции1.
Как верно замечают авторы исследования, при таком подходе становится очевидным, что «русскоязычные граждане» не являются воображаемым сообществом в том смысле, в котором использовал это определение Б. Андерсон, т.е. группой с общей идентично-
1 Между последними тремя группами авторы обнаруживают целый ряд интересных различий, но они не будут рассматриваться подробно в данной статье, тем более что в целом группы очень близки по своим ключевым ответам.
стью. Это воображаемое сообщество существует лишь в умах исследователей и комментаторов.
На вопрос, считают ли себя респонденты патриотами Украины, три последние категории, т.е. люди с украинской этнической идентичностью, но пользующиеся русским языком в повседневности, отвечали практически одинаково. Уверенное «да» - от 37 до 42%, «скорее да» - от 41 до 45, «скорее нет» - от 11 до 6, уверенное нет - 3% или меньше. Затруднились ответить - 6-7%. Положительные ответы в этой группе в сумме (80% и более) почти равны сумме положительных ответов «украинцев», с той разницей, что в этой группе уверенное «да» составляет 59%, а «скорее да» - 30%. Совсем иначе выглядят на этом фоне ответы «русских». Уверенное «да» давали 20,4%, «скорее да» - 29%, т.е. менее половины считали себя патриотами Украины. 14% русских открыто декларировали, что не считают себя патриотами Украины, 27% давали ответ «скорее нет», еще 9% уклонились от ответа.
Еще резче выступают различия в ожиданиях развития языковой и культурной ситуации. Лишь 4% русских согласны с тем, что украинский язык должен быть единственным государственным языком Украины, 13% удовлетворились бы тем, чтобы русский был официальным языком в некоторых регионах, а 70% считают, что русский должен быть вторым государственным языком. Еще 10% вообще считают, что русский должен быть единственным государственным языком страны. Практически зеркальная ситуация в группе «украинцев», где 71% настаивают на том, что украинский должен быть единственным государственным языком, лишь 6% согласны предоставить русскому статус второго государственного языка, а 20% - официального языка в некоторых регионах. Русскоязычные украинцы в этом вопросе оказываются довольно близки к русским - 49% респондентов в этих группах выступают за два государственных языка. Однако среди тех русскоязычных украинцев, которые владеют украинским языком, лишь чуть более 20% согласны предоставить русскому статус второго государственного языка.
В вопросе, какая культурная традиция будет преобладать на Украине в будущем, лишь 6% русских готовы смириться с безраздельным доминированием украинской культуры, 50% считают, что в разных регионах будут преобладать разные традиции, и 24% -
что преобладать будет русская традиция. В группах, владеющих украинским языком, неизменно преобладают те, кто согласен с доминированием украинской культурной традиции, хотя лишь среди украинцев такие люди составляют абсолютное большинство (59%).
Интересно, что в вопросе о том, какое определение украинской нации они считают предпочтительным, во всех группах наиболее популярный ответ - «гражданская нация, включающая всех граждан Украины» (русские и русскоязычные украинцы -43 и 42%, остальные группы - по 35%). Однако сумма остальных ответов, по-разному акцентирующих этнический характер нации, во всех группах украинцев больше, чем процент ответов, акцентирующих гражданский принцип.
В целом эти данные подтверждают, что русскоязычные украинцы хотели бы равноправного статуса для русского языка и культуры, но готовы смириться с политикой в духе «нации-государства», в то время как русские решительно такую политику отвергают. Логично предположить, что в их среде за последний год выросли уровень дискомфорта и потенциал для политической мобилизации в ирредентистском духе.
Отметим также очевидное разочарование в политике ПР среди тех избирателей, которые придают первостепенное значение вопросу о статусе русского языка и культуры. ПР не продемонстрировала настойчивости в реализации своих лозунгов в этой сфере и во многом по этой причине постепенно теряет поддержку электората. Возникает ниша для новой политической силы, которая может позиционировать себя как «русская партия»1. В Крыму, где русские преобладают, такие организации уже есть, и многие из них выступают с русской ирредентистской программой.
Итак, по истечении четырех лет со времени публикации статьи Степана можно констатировать, что в результате активизации политики в духе «нации-государства», а также шагов России по использованию ирредентистской темы в отношениях с Украиной риски сильно возросли. Причем можно уверенно сказать, что хронологически именно усиление политики в духе «нации-государства»
1 Учитывая, что русские составляют 17% населения, такая партия вполне могла бы рассчитывать на получение фракции в Верховной раде даже в том случае, если проходной барьер будет выше сегодняшних 3%.
на Украине предшествовало активизации ирредентистского фактора в российской политике, создало для нее определенные условия и, отчасти, эту активизацию спровоцировало (что вовсе не нужно понимать как индульгенцию для России).
Кто виноват в таком развитии событий? Это как раз тот случай, когда ответ на этот вопрос не представляет большого труда. Главные дестабилизирующие импульсы исходят сегодня от президента страны В. Ющенко. Все перечисленные выше шаги по усилению украинизации были инициированы президентом и теми небольшими партиями, на которые он еще опирается. Именно Ющенко является главным действующим лицом в проведении описанной выше политики памяти. Он даже пытается провести через парламент такую редакцию закона о голодоморе, которая предусматривала бы уголовную ответственность за отрицание характеристики голодомора как геноцида. Именно Ющенко был инициатором обращения к НАТО о предоставлении Украине Плана действий по подготовке к членству в НАТО (ПДЧ) и настойчиво проталкивал это решение накануне Бухарестского саммита альянса как внутри страны, так и на международной арене.
Ющенко, не имея большинства в парламенте, правит через указы, многие из которых явно противоречат Конституции. Растеряв популярность и отчаянно стремясь сохранить власть, именно президент выступает инициатором всех дестабилизирующих шагов в институциональной сфере. Список этих шагов включает неконституционный роспуск парламента, попытку протащить собственный вариант новой конституции (резко усиливающей полномочия президента) через референдум в обход парламента, дискредитацию Конституционного суда, который до сих пор не работает в полном составе1, постоянное вмешательство в сферу прерогатив правительства.
Две крупнейшие политические силы Украины - Блок Юлии Тимошенко (БЮТ) и ПР - как будто демонстрируют понимание тех механизмов, которые описаны Степаном и его коллегами в модели «государства-нации». Обе выступают за парламентскую (или
1 Сегодня судьи Конституционного суда настолько неприкрыто ассоциируются с той или иной политической силой, что его решения предсказуемы на уровне арифметических действий, - достаточно выяснить, сколько судей в суде у тех сил, которые пытаются провести то или иное решение.
парламентско-президентскую) республику. ПР выступает против форсирования отношений с НАТО, БЮТ не демонстрирует активности в этом вопросе. БЮТ не акцентирует в своей риторике темы голодомора и УПА, ПР выступает против реабилитации УПА и против политизации темы голодомора. Ни для БЮТ, ни для ПР до сих пор не была характерна риторика в духе «нации-государства». ПР выступает за существенное расширение полномочий регионов, в кризисные периоды даже выдвигая требование федерализации, которое силы «оранжевого» лагеря рассматривают не иначе как сепаратистские. Впрочем, есть все основания предполагать, что для ПР идея федерации имеет не принципиальное, а ситуативное значение. Все это свидетельствует о существовании реальной возможности значительного переформатирования украинской политической сцены, которое позволило бы затормозить опасные тенденции 2007-2009 гг. Однако в условиях острого политического противостояния и глубокого взаимного недоверия различных политических сил, в том числе ПР и БЮТ друг к другу, шансы на дальнейшее углубление кризиса заметно выше.
Важным дестабилизирующим фактором является то, что лидер БЮТ Ю. Тимощенко имеет в своей политической биографии целую цепь популистских шагов, и никто не возьмется гарантировать соблюдения ею демократических методов ведения политики в случае получения полноты власти. Очередное подтверждение эти опасения получили в марте 2008 г., когда БЮТ добился смещения неугодного мера Киева Л. Черновецкого с вопиющим нарушением демократических процедур1.
Демократический характер ПР также вызывает обоснованные сомнения. Строго говоря, ни одна заметная политическая сила Украины не демонстрирует надежных гарантий, что признает демократию «единственной игрой в городе». У всех в «послужном списке» более или менее длинный ряд действий, демонстрирующих
1 БЮТ вообще активно подрывает позиции мэров крупных городов, если они не входят в число его сторонников. Между тем Степан отмечает, что в условиях, когда федерализация Украины затруднена из-за ирредентистского фактора, страна могла бы воспользоваться опытом скандинавской модели, где отсутствие федерации отчасти компенсируется очень широкими полномочиями муниципалитетов.
неуважение к базовым демократическим принципам, нормам и процедурам.
Политика Ющенко не проходит бесследно. В сознании многих представителей украинского политического истеблишмента мысль о том, что русскоязычное меньшинство является помехой для строительства нации и ее рано или поздно необходимо устранить, укоренилась достаточно прочно. Примером может служить аналитический доклад академика НАНУ, директора Института проблем национальной безопасности при Совете национальной безопасности и обороны Украины В. Горбулина, в котором, в частности, говорится: «Определяя государственную политику, необходимо исходить из того, что русскоязычное население Украины -это важный фактор общественного развития, который будет существовать как минимум еще два-три поколения» [Горбулин, Литви-ненко, 2009]. Иными словами, русскоязычное население Украины рассматривается не как группа, которая должна быть институциа-лизирована и которая должна получить комфортные условия для существования в рамках украинского государства в духе модели «государства-нации», а как нечто преходящее. Очевидно, что такой подход, во-первых, нереалистичен, во-вторых, не способствует нормальному самочувствию русскоязычного и, в особенности, русского населения.
Выборы, прошедшие весной 2009 г. в Тернопольской области, дали новое, весьма тревожное свидетельство радикализации украинской политической сцены. Первое место с 30% голосов заняла крайне националистическая партия «Свобода», что позволило ей получить большинство в местной раде и сформировать региональные власти. Ее лидер О. Тягнибок открыто провозглашает антисемитские и русофобские тезисы, проповедует идеи интегрального этнического национализма. Высокие результаты «Свободы» не случайность, а логическое следствие политики последних лет. Электорат западных регионов разочаровался в Ющенко, но не в политике агрессивной украинизации, которая получила мощный импульс в ходе его президентства. Дальнейшие успехи Тягнибока, который собирается баллотироваться на президентских выборах в январе 2010 г., практически неизбежны и, одновременно, весьма опасны. Они станут дополнительным фактором дискомфорта для национальных меньшинств вообще и для русских в частности.
Нужно отметить, что в борьбе вокруг механизма принятия новой конституции и принципов, которые должны быть в нее заложены, все политические силы руководствуются прежде всего своими сиюминутными политическими интересами. Важно, что в дебатах о желательной форме устройства тема федерации не обсуждается вовсе, а при обосновании предпочтения парламентской республики перед президентской мотив «государства-нации» не звучит ни со стороны БЮТ, ни со стороны ПР.
Таким образом, можно отметить, что за четыре года, прошедшие с момента публикации статьи Степана, оправдались многие его прогнозы и предостережения. К его анализу следует сделать важное дополнение. Соблюдение должной умеренности в политике украинизации оказалось весьма сложной задачей. Умеренная политика в духе «нации-государства» в условиях, когда построение «нации-государства» невозможно, а выбор модели «государства-нации» затруднен внешнеполитическими обстоятельствами, - так описал Степан в 2005 г. возможную успешную стратегию для Украины. Такая политическая конструкция успешно работала при сравнительно централизованной системе во времена Кравчука и Кучмы, но она оказалась довольно хрупкой. Слабеющая президентская власть при Ющенко принесла этот умеренный курс в жертву в условиях обострившейся борьбы за власть.
Если политическая мобилизация русских граждан Украины выльется в создание «русской» партии, то Киев столкнется с трудной проблемой. Удовлетворение требований по повышению статуса русского языка и проведению других мер в духе модели «государства-нации» будет затруднять успешно протекавший до сих пор процесс «мягкой» украинизации русскоязычных украинцев. Продолжение же украинизаторской политики в духе «нации-государства» будет способствовать росту и без того усилившегося дискомфорта 8 млн. русских и создавать новые возможности для усиления ирредентизма.
При оценке современной ситуации и тенденций ее развития на первый план выдвигается вопрос о том, можно ли будет к тому времени, как кризис завершится, вернуться к прежней политике «умеренной национализации», или срыв 2007-2009 гг. уже запустил процессы, которые заставят списать стратегию, описанную Степаном, в разряд упущенных возможностей. Сегодня уверенно
ответить на этот вопрос не может никто. Однако весьма вероятно, что президентские выборы 2010 г. не принесут разрешение политического кризиса, а только выведут его на новый виток. Украинский политический класс продолжает вести себя так, будто у него есть неограниченный запас времени для партийной борьбы и экспериментов с национализирующей политикой. Между тем в работах Степана приводится много примеров того, как подобное поведение не просто приводило государства к кризису, но и ставило под угрозу само их существование. Во всяком случае, шансы вернуться к прежней политике умеренной национализации, если они еще сохранились, с каждым днем продолжения кризиса тают. Весьма вероятно, что одним из условий выхода из политического и экономического кризиса Украины станет существенное переформатирование всей политической сцены, включая не только текущую региональную и культурную политику, но и конституционные нормы.
Список литературы
1. Арель Д. Украина выбирает запад, но без востока // Pro et Contra. - М., 2005. -Т. 9, № 1 (28). - С. 39-51.
2. Горбулин В., Литвиненко А. Большой сосед определился. Что Украине делать дальше? // Зеркало Недели. - Киев, 2009. - № 35. - Режим доступа: http://zn.ua/1000/1600/67194 (Последнее посещение - 12.10.2009.)
3. Зевелев И.А. Соотечественники в российской политике на постсоветском пространстве: Наследие империи и государственный прагматизм // Наследие империй и будущее России / Под ред. А.И. Миллера. - М.: НЛО, 2008. - С. 241-293.
4. Литвиненко А., Якименко Ю. Русскоязычные граждане Украины: «Воображаемое сообщество» как оно есть // Зеркало недели. - Киев, 2008. - № 18. - Режим доступа: http://www.zn.ua/1000/1550/62942 (Последнее посещение - 12.12.2008.)
5. Миллер А.И. Дуализм идентичностей на Украине // Отечественные записки. -М., 2007. - № 1. - С. 130-145.
6. Миллер А.И. Прошлое и историческая память как факторы формирования идентичностей в современной Украине // Политическая наука. - М., 2008а. - № 1. -С. 83-100.
7. Миллер А.И. Нация как рамка политической жизни // Наследие империй и будущее России / Под ред. А.И. Миллера. - М.: НЛО, 2008б - С. 492-525.
8. Миллер А.И. Государство и нация в Украине после 2004 г.: Анализ и попытка прогноза // Политическая наука. - М., 2008. - № 4. - С. 109-124.
9. Martin T. The affirmative action Empire. - Ithaca; L.: Cornell univ. press, 2001. -498 p.
10. MotylA. Theoretical reflections on Ukraine's Orange Revolution // Harvard international review. - Winter, 2008. - Vol. 29, N 4.- Mode of access: http://www. harvardir.org/symposia/78/ (Последнее посещение - 12.12.2008).
11. Stepan A. Ukraine: Improbable demoCTatic «nation-state» but possible democratic «state-nation»? // Post-Soviet affairs. - Columbia, 2005. - N 4. - Р. 279-308.
12. Stepan A. Comparative theory and political practice: Do we need a «state-nation» model as well as a «nation-state» model? // Government and opposition. - L., 2008. -Vol. 43, N 1. - Р. 1-25.
