CC BY
35
УДК 94(479+438) "18"
С. С. Лазарян, Ю. Ю. Клычников
ПОЛИТИКА ПРАВИТЕЛЬСТВА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В ОТНОШЕНИИ КАТОЛИЧЕСКОГО ДУХОВЕНСТВА В ЦАРСТВЕ ПОЛЬСКОМ И НА КАВКАЗЕ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА: ПРИЧИНА ПОСТАНОВКИ ПРОБЛЕМЫ
В статье рассматривается политика правительства Российской империи в отношении католиков Царства Польского и Кавказа в первой половине XIX века. В связи с тем, что католический элемент в общественной структуре российской государственности имел тенденцию к постоянному росту в ходе территориального расширения имперского пространства, необходимо было выработать оптимальные параметры во взаимодействии с католическим духовенством, определиться в своем отношении к его деятельности.
Кавказский край долгое время оставался территорией притяжения имперской экспансии, сопровождавшейся военными действиями против местных немирных горцев. Кроме того, Кавказ долгое время использовался властями в качестве своеобразной имперской пенитенциарной системы, призванной вразумлять и обуздывать беспокойные характеры и умы, способные произвести идейно-ценностную сумятицу в головах молодежи, расшатать общественную нравственность и угрожать существовавшим государственным устоям. После событий 1830-1831 гг. на Кавказ стали отправлять выходцев из Царства
Польского, не пожелавших примириться с попранием их национального самолюбия и готовых защищать его с оружием в руках, т.е. наиболее непримиримых к русским польских патриотов или тех, кого власти считали наиболее опасными и влиятельными. Католическое священство играло важную роль в поддержании среди поляков духа польской национальной солидарности и приверженности к польской национальной традиции, что препятствовало укоренению в них лояльности к российским властям.
После того, как негативные последствия влияния ксёндзов на польскую паству стали для кавказских властей очевидны, в качестве альтернативы польскому католическому духовенству российские власти пытались использовать кавказских католиков, прежде всего армян, обязанных многим России. Они не имели в себе духа «поляцизма» и не поддерживали бы в поляках, сосланных на Кавказ, духа польской национальности и непримиримости к России.
Ключевые слова: Российская империя, Царство Польское, Кавказский край, правительство, католическое духовенство, «поляцизм».
S. Lazarian, Yu. Klychnikov
THE POLICY OF THE GOVERNMENT OF THE RUSSIAN EMPIRE IN RELATION TO THE CATHOLIC CLERGY IN THE KINGDOM OF POLAND AND THE CAUCASUS IN THE FIRST HALF OF THE 19TH CENTURY: THE REASON FOR POSING THE PROBLEM
The article discusses the policy of the government of the Russian Empire in relation to Catholics of the Kingdom of Poland and the Caucasus in the first half of the 19th century. Due to the fact that the Catholic element in the social structure of Russian statehood had a tendency to constant growth during the territorial expansion of the imperial space, it was necessary to develop optimal parameters in cooperation with the Catholic clergy, to determine their attitude to its activities.
The Caucasus region had long remained the territory of attraction of imperial expansion, accompanied by military action against local non-peaceful highlanders. In addition, the Caucasus had long been used by the authorities as a kind of imperial penitentiary system designed to admonish and curb restless characters and minds that can produce ideological and value confusion in the heads of young people, undermine public morality and threaten the existing state foundations. After the events of 1830 - 1831, they began to send to the Caucasus people, who did not want to come to terms with the trampling of their national pride, from the Kingdom of
Российская империя как православное по преимуществу государство, стоявшее на социокультурном фундаменте бывшей Византии и впитавшая политические традиции золотоор-дынцев, в первой половине XIX в. оставалось
Poland, and were ready to defend it with weapons in their hands, i.e. the most irreconcilable to the Russian Polish patriots or those whom the authorities considered the most dangerous and influential. The Catholic priesthood played an important role in maintaining among the Poles the spirit of Polish national solidarity and adherence to the Polish national tradition, which prevented the rooting of their loyalty to the Russian authorities.
After the negative consequences of the influence of the priests on the Polish flock became apparent to the Caucasian authorities, the Russian authorities tried to use the Caucasian Catholics, primarily Armenians, who owed much to Russia, as an alternative to the Polish Catholic clergy. They did not have the spirit of "Polacism" and would not support in the Poles exiled to the Caucasus, the spirit of Polish nationality and intransigence to Russia.
Key words: Russian Empire, Kingdom of Poland, Caucasus region, government, Catholic clergy, "Polac-ism".
своеобразным антиподом католической Европы, была неЕвропой и выступала альтернативой латинству.
В связи с этим характер и глубинные причины отношений российских властей к католическому священству вообще и в частности определялся множеством разнородных обстоятельств политической, социально-культурной и идейно-нравственной целесообразности.
Католический элемент в общественной структуре российской государственности имел тенденцию к постоянному росту в связи и в ходе территориального расширения имперского пространства. Важным моментом, которого сделалось вовлечение в состав империи территорий, населенных поляками, происходившее вместе и одновременно с инкорпорацией Кавказа.
Необходимость определения параметров политики в отношении католиков в Польше и на Кавказе объяснялась в том числе и по причине глубокого и массового внедрения польского национального и католического элемента как во внутренних имперских губерниях, так и в кавказском социокультурном ареале.
Кавказский край долгое время оставался территорией притяжения имперской экспансии, сопровождавшейся военными действиями против местных немирных горцев, а также частью имперской пенитенциарной системы, призванной вразумлять и обуздывать беспокойные характеры и умы, способные произвести идейно-ценностную сумятицу в головах молодежи, расшатать общественную нравственность и угрожать существовавшим государственным устоям.
На Кавказ направлялись на исправление государственные чиновники, «продававшие правосудие с аукциона», и большое количество всех иных выходцев из разных сословий, находившихся не в ладу с существовавшими законами и установлениями. Кроме того, туда ссылались пленные поляки, участники наполеоновских войн, воевавших против России. Большинство из них размещалось в арестантских ротах и в крепостях (выходцы из непривилегированных слоев), где они использовались на строительных работах военного или гражданского назначения [9, с. 290].
Высылка с определенной территории лиц, обвиненных, например, в преступлении политического или религиозного характера, выступала в качестве главного карательного элемента для подавления правонарушений такого рода. Удаление нарушителей от всего остального общества, в данном случае являлось также и самым действенным и дешевым средством [21, с. 3].
В силу того, что события 1830-1831 гг. в Польше имели массовую форму участия в восстании и сопротивлении российским войскам, российские власти посчитали, что смертная казнь, как массовая мера борьбы с крамолой, в данном случае была бы мерой чрезмерной и
негуманной, а также нецелесообразной из-за того, что не могла бы подавить симпатий к повстанческому движению, а, напротив, усиливала бы брожение умов. В добавление ко всему сказанному, можно отметить то обстоятельство, что исторический опыт свидетельствовал: «по своему свойству любые карательные меры бессильны устранить влияние этого рода преступников на народ» [21, с. 4].
В то же время в России ссылка часто переплеталась с нуждами государства в колонизации его окраин. В этом случае ссылка как единственно карательная мера, отодвигалась на второй план, но более становилась мерой исправительной или заменялась на простое снабжение рабочими руками различных ведомств [21, с. 142].
После событий 1830-1831 гг. на Кавказ стали отправлять выходцев из Царства Польского, не пожелавших примириться с попранием их национального самолюбия и готовых защищать его оружием или словом. В край направлялись наиболее непримиримые к русским польские патриоты или те, кого власти считали наиболее опасными и влиятельными. На Кавказе большинство из бывших польских повстанцев посредством рекрутских наборов помещалось и проходило службу в российских строевых частях, разбросанных по всей протяженности Кавказской кордонной линии, Черноморской береговой линии или за Кавказом [18, л. 82, 285-290; 12, л. 1-2]. Часть нижних чинов из поляков помещали в инвалидные команды и использовали в населенных пунктах на различных работах или в качестве градских полицейских [13, л. 1-13]. Представителей дворянства, осужденных в ссылку, для исполнения приговоров передавали в ведение губернских правлений, где они, в силу своей высокой образованности, могли продвигаться на административном поприще и делать карьеру.
Ситуация с католическим священством на Кавказе в большой мере зависела от взаимодействия российских властей с представителями костёла в Царстве Польском и Северо-Западном крае, поскольку именно там формировались основания и подходы во взаимопонимании сторон, их принципиальные позиции и условия сосуществования в рамках имперского государства.
В Царстве Польском имперским властям долго не удавалось найти адекватной формы в отношениях с польским обществом. Потерпев поражение на поле боя, поляки вынуждены были подчиниться силе, но не примирились и не смирились. Ситуация оставалась напряженной и нервозной. Польша представляла страну, «ещё дымившуюся от ненависти к России» [8, с. 591]. В жителях не было расположения к русским, которых они вынуждены были терпеть,
«видя невозможность предпринять с успехом что-либо против правительства ..., но расположение их таково, что при малейшем случае готовы возобновить свои мятежнические действия» [19, с. 103].
Много вредили делу успокоения в Польше европейские газеты, которые, как считали российские официальные круги, «с неимоверною злобою принялись клеветать против России и в особенности против Государя» [19, с.100]. В российском правительстве понимали и хотели надеяться, что только продолжительное время при строгом, но справедливом управлении, может обратить чувства поляков к верно-подданичеству [19, с.103].
Исходя из желания переломить ситуацию и способствовать сближению поляков с русскими, император Николай Павлович 5 октября 1835 г. во время своей поездки в Европу выступил с речью перед польскими депутатами в Варшаве. Это выступление императора было принято с восторгом в России, но нисколько не понравилась в Европе. Тамошние журналы и газеты дали ей превратный смысл и наполнили свои страницы порицаниями и грубыми ругательствами комментаторов [19, с. 129].
Не понравилась речь императора и большинству поляков, ибо их предостерегали «предаваться мечтам несбыточным», предупреждали против новых бунтов и советовали «пребывать мирными гражданами», обещая в таком случае защиту и покровительство, чего как раз те не хотели и отрицали всей душой. Император Николай предупредил поляков, что если те будут настаивать на сохранении своей «утопической мечты об отдельной национальности, о независимой Польше и обо всех этих химерах», то они накличут на себя большие несчастья. В то же время император пытался доказать им, что «это истинное счастье принадлежать России и пользоваться её защитой» [8, с. 617-618]. Император Николай Павлович верил в особую миссию России и хотел вдохновить ею всех своих подданных, в том числе, поляков.
Речь императора Николая I не примирила поляков с Россией, а только укрепила в них молчаливое неприятие всех нововведений, исходящих от российских властей, поскольку они понимали, что им предлагается альтернатива их прежнему историческому развитию, их прежним целям и цивилизационным ценностям. Полякам, по-существу, предлагалось сменить вектор цивилизационного развития и стать частью России, развиваться в качестве составной части и единства имперского сообщества, перестать видеть себя частью католической Европы.
Для большинства поляков такая перспектива была неприемлема. Польша, по крайней
мере её шляхетская часть и духовенство, была в течение нескольких столетий ориентирована на католическую Европу. В связи с таким расположением умонастроений среде польской политической элиты там не получила особого развития идея славянской взаимности. Русский мир был идейно и нравственно чужд полякам, а глубину «польского отвращения к русскому соседу» определяло отсутствие общих элементов культуры, которые могли как-то смягчать остроту неприязненных настроений. Из-за этого «многовековые контакты поляков с русскими приносили исключительно горечь и взаимное недоверие» [15, с. 363].
Польская ориентация и желание быть с Западом имели принципиальный характер и опирались на общественное большинство, не встречая какой-либо существенной внутренней отечественной оппозиции (речь здесь идёт о собственно поляках, а не вообще жителях Польши). По мнению Дэвиса Нормана, Запад для поляков был и остаётся землей обетованной, Мечтой, а потому «поляки по своим взглядам даже западнее, чем большинство жителей западных стран» [15, с. 363].
В силу того, что в рядах, неприязненно относящихся к России и отчаянно защищавших польскую национальную традицию, было большое число представителей костёла, российские власти весьма настороженно относились к католическому священничеству вообще, а после событий 1830-1831 гг., когда «католическое священство не только было активным участником событий, но и беспрестанно возбуждало народ против русских» [10, с. 611], в особенности, считая его «злейшим врагом России» [19, с. 144].
Правительство безуспешно боролось с тем, чтобы поляки перестали обращаться к мечтам о восстановлении независимости Польши. Властям также не удавалось добиться того, чтобы «со времени бывшего там смятения чувства поляков к правительству ... улучшились. Они не переставали питать чувства неприязни.» [19, с. 144].
Первыми среди недовольных выступали католические священники, отстаивавшие патриотические польские и католические ценности, из-за чего их влияние на помещиков и других жителей католического исповедания было весьма сильным. Российские власти считали их виновными в том, что жители Царства Польского оставались неисправимыми, не переставали «питать себя бессмысленными мечтами своими о независимости от российского правительства и с крайним неудовольствием принимают всякую меру, долженствующую сблизить их с Россиею» [19, с. 163].
В российских официальных кругах считали, что «из всех классов польского общества
ни один столько не враждебен России, как духовенство, которого власть тем опаснее, что служители церкви находятся в непосредственном и ежедневном соприкосновении с народом» [19, с. 282], сочиняют патриотические гимны и рассылают брошюры «самого преступного содержания» [10, с. 611].
Российские власти считали, что ксёндзы извращенно толковали все «благие меры нашего правительства», указывая на них как на святотатство. Таковым поляки считали упразднение многих католических монастырей, возвращение греко-униатов в лоно Православной церкви помимо их воли, передачу в ведомство и управление Министерства государственных имуществ всех недвижимых имений духовенства в Западных губерниях.
Католическое священство считало, что имперские власти стали на путь угнетения католиков и использовало подобные распоряжения правительства в качестве орудия, «с которым оно нападает на Россию и старается отторгнуть от неё умы народа и нанести ей всевозможное зло» [19, с. 283].
Патриотически настроенных поляков приводили в сильное смятение и раздражение запреты принимать на государственную службу чиновников, не владеющих русским языком. Понимая все последствия такого установления и его влияние не только на будущее развитие края, на воспитание юношества, на состояние польской культуры вообще, образованные люди были крайне раздражены, поскольку распоряжения российских властей вели к постепенному уничтожению национальной обособленности поляков, которых пытались растворить в имперском социокультурном пространстве.
Общественному негодованию сильно содействовали меры, имевшие целью доказать, что символы польской национальности являются незаконными и заключают в себе подрывной смысл для единства и солидарности в имперском государстве. Чтобы отнять условия и возможности для возрождения польского национального духа, российскими властями были вывезены из Польши трон польских королей и королевские регалии, а «польское знамя и герб с коронованным белым орлом постепенно видоизменяли...» [15, с. 290].
Это раздражение и неприязнь к правительству проявилось даже в том, что после начала издания в Варшаве в 1838 г. на русском и польском языках официальной газеты, в которой помещались все Высочайшие Указы, постановления и распоряжения, относившиеся к Царству Польскому, ни один частный человек в Царстве не подписался на неё [19, с. 164].
При арестах и осуждении «злоумышленников», например, эмиссара Шимона Канарского и его сообщников, среди поляков «не
встретили никого, который бы винил членов обнаруженных обществ в измене своему Государю, находил бы действие их преступным или даже предосудительным. Все виновные признаются ими не иначе как жертвами необдуманного патриотизма, достойными сожаления» [19, с.183-184].
Российские власти добивались и рассчитывали внедрить в умы хотя бы части польского народонаселения, мысль о том, что благоденствие Польши может зависеть только от соединения его с Империей. Но умы поляков были обращены к мечте о европейской войне, вместе с которой им удалось бы поднять знамя свободы, а потому, «ещё сильнее, нежели когда-нибудь, порицается в Польше принимаемые правительством меры и всякое новое постановление» [19, с. 229].
Произвел громкий ропот среди поляков указ об отмене в Западных губерниях действия Литовского Статута и употребления в делопроизводстве польского языка, а также указ, которым строжайше запрещалось употреблять титулы, не признанные имперской Герольдией. Кроме того, повеление именовать с 1842 г. обводы - уездами, поветы - округами, обводных комиссаров - уездными начальниками, а названия муниципальных управлений заменить названием магистратов, было воспринято «в Царстве Польском за явное стремление нашего правительства к уничтожению последних признаков польской национальности» [19, с. 286].
Не нашло понимания у поляков и учреждение особых комиссий по расследованию деятельности тайных обществ. Правительство в свою очередь было весьма встревожено агентурными сведениями, из которых стало известно, что польские выходцы предполагают распространить свои действия в южных губерниях России. По этой причине в Одессе и Бессарабии была учреждена постоянная тайная полиция, подчиненная Новороссийскому генерал-губернатору графу М. С. Воронцову.
На протяжении многих лет ситуация в Царстве Польском не менялась к лучшему: «ибо в нравственном отношении опыт не исправил поляков, и политические мнения их не только не улучшились, но стали несравненно хуже. общественный дух в Польше или расположение её жителей к России и ко всему русскому сделался гораздо враждебнее. Нерасположение к России и ненависть к имени русского сделались общими: они проникли в массы народа и равно одушевляют как городских, так и сельских жителей» [19, с. 281-282].
По мнению наблюдателей это враждебное расположение умов и ожесточение против всего русского не было случайностью или представляло из себя явление, которого нельзя было бы объяснить: напротив, причины явны.
«Но при всей очевидности своей эти причины неуловимы собственно потому, что исключительно принадлежат к разряду нравственных или к области мнений: вот почему они ускользают и вечно будут ускользать от действия правительственных мер» [19, с. 282].
Среди основных причин, влиявших на мнение массы поляков и порождавших вредное для России направление дел, были влияния заграничных центров, посылавших эмиссаров, низкая образованность и дурной выбор русских чиновников, грубо и несправедливо обращавшихся с местным польским населением, а также «злоумышленность латинского духовенства под личиною религиозного рвения. Духовенство латинское. совокупило теперь фанатизм политический с фанатизмом религиозным и заставляет первого действовать под личиной второго» [19, с. 282].
Начатое властями следствие о переходящих в католицизм униатах в Виленской или Мо-гилевской губерниях возбудили среди поляков «толки о преследовании католической церкви», а «невежественное и даже жестокое обращение местных чиновников с присоединяемыми дали этим отзывам некоторую достоверность» [19, с. 335].
Из опасения насчет преследования католицизма дух его в польском народе так воспламенился, что «ныне церкви этого исповедания не могут вмещать в себе толпы, в них стремящиеся» [19, с. 283]. Это происходило из-за того, что исторически польский патриотизм связывался с лояльностью к католицизму. Ксёндзы внушали полякам, что под эгидой русских (Москвы) они пребывают в «вавилонском рабстве» [15, с. 178] и ничего польского не может быть без независимого Польского государства, а всё, достигнутое в результате социально-экономического развития бывшего польского общества, становится частью интегрального сообщества России. На протяжении всего пребывания в составе Российской империи католическое духовенства оставалось носителем и хранителем понятия «Польша», «воспоминанием о прошлом или надеждой на будущее» [15, с. 178].
Немалую роль в определении места в польском обществе католического костёла играл Рим, который не только не оставлял своим вниманием религиозные чувства поляков, но поддерживал все начинания, направленные на укрепление влияния католицизма в польском народе. Так Римский Священный престол оказал своё покровительство учрежденному в Риме и Париже польскими выходцами Кейсеви-чем, Семененкой и Еловецким духовному ордену «Smertwowstancy», который продвигал среди поляков идею об избранничестве Богом Польши и вытекающей из того богоугодности польского патриотизма [19, с. 492].
Из-за преследования любого проявления в польском обществе такого рода пристрастий, «поляцизм», как этнокультурная и идейно-нравственная идентичность, «стал предметом интенсивного тайного и высокоразвитого мистицизма». Польский патриотизм в тех условиях «опирался на систему иррациональных принципов, принятие которых предполагало акт веры» [15, с. 291]. Религиозность польского патриотизма развивалась в непосредственной связи и в лоне католической веры, а потому требовала абсолютной догматической преданности. В связи с этим, если воспользоваться образом Нормана Дэвиса, то можно сказать, что «католическая церковь удочерила Польшу» [15, с. 312]. Отсюда проистекали все способы и проявления в действиях католического духовенства в Царстве Польском. Отсюда и то доверие к ним, которое питали поляки к костёлу, особенно польские женщины, «наиболее увлекаемые внушениями духовенства и со своей стороны неограниченно владеющие юношеством» [19, с. 353].
Агенты тайной полиции отмечали, что «число женщин, недоброжелательствующих правительству, несравненно превышает число мужчин вредного образа мыслей, и дух свободы и непокорности развит в женщинах сильнее. Доселе дух этот был передаваем женщинам при самом воспитании их, которое находилось в руках духовенства» [19, с. 355]. Католические ксёндзы, занимались воспитанием юношества, и вообще были «неутомимы в кругу своей деятельности. имеют гораздо более влияния на развитие нравственного и политического духа народа» [19, с. 492].
Став центральным источником, питавшим польский патриотизм, католический костёл, в силу абсолютности всякой религиозной доктрины, встал на путь абсолютного неприятия России и требовал того же от поляков. Костёл выступал в первых рядах не только вдохновителей сопротивления русскому владычеству в Польше, но действовал в качестве революционеров, каковым, например, выступил ксёндз Петр Сцегенный в начале 1840-х гг. основавший крестьянскую революционную организацию, совершившую попытку восстания в 1844 году [19, с. 362]. Некоторые «католические ксёндзы имели неблаговидное влияние на умы поселян и ожесточали их против владельцев» [19, с. 386], вставших на путь сотрудничества с имперскими властями.
В Российской империи достаточно быстро выяснили роль костёла в польском обществе, его продолжающуюся несколько веков, как бы врожденную, неприязнь к русским, что делало «Польшу более вредящим, нежели полезным достоянием» для России, но также понимали, что «если Россия не должна отказаться
от поляков, то потому только, что представилось бы ещё более невыгод, когда бы эти враги, составили самобытное государство» [19, с. 353].
К началу XIX в. большая часть местных католиков Кавказа была сосредоточена в Грузии и состояла в основном из армян и некоторого количества грузин: в Тифлисе - 300 человек и в Гори - 200 [1, с. 551]. Кроме того, после 1812 г. в войсках в Грузии находились ещё до 1000 приверженцев римско-католического обряда, главным образом высланных туда нижних чинов из поляков. Для руководства их деятельностью и надзором за ними в России было учреждено Римско-Католическое правление.
В целом положение дел у католиков Кавказа было малозавидным. Ранее грузинские цари (Теймураз в 1755 г.) отняли у местных католиков два их храма и передали греко-православным, а с притоком в край ссыльных поляков отсутствие храмов и недостаток католических пастырей сделалось вопиющим. Прежде в Грузии было 8 патеров католического ордена Ordo Fratrum Minorum Capuccinorum, а в 1806 г. их осталось только два: ни капелланов, ни миссионеров, ни проповедников, ни других служителей церкви [2, с. 284].
В относительно либеральные времена императора Александра Павловича положение дел у кавказских католиков приобрело вид возрождения, по крайней мере, император распорядился вернуть католикам отнятые ранее у них храмы, поручив генералу К.Ф. Кноррингу проследить, чтобы не возникло на этой почве каких-либо неприятных последствий [1, с. 551].
Данное дело, в силу сложности всех обстоятельств и сопутствующих факторов его реализации, затянулось, а бывшие католические храмы за давностью их нахождения у греко-православных были оставлены при них. Некоторой компенсацией католикам стало решение Петербурга выделить им удобное место в Тифлисе с целью постройки там католического храма и других, необходимых зданий.
В 1804 г. князь П. Д. Цицианов просил разрешения для построения католической церкви в Тифлисе использовать 6000 р. с. из экстраординарной суммы в 100 000 р. с., находившейся в его распоряжении [2, с. 284]. Кроме того, было постановлено, чтобы все католики по всем своим духовным надобностям обращались к председательствующему в Духовной Коллегии в России Римско-Католических церквей митрополиту Сестренцевичу, как местному епархиальному архииерею или в его Могилевскую консисторию.
Также князь П. Д. Цицианов просил министра иностранных дел князя А. Чарторыского назначить для священников римско-католиче-
ского духовенства в Грузии определенное жалование, поскольку те не имели никаких доходов, кроме как от врачевания. Строительство маленького католического храма в Тифлисе завершилось в 1808 г., церковь была освящена, а через некоторое время там также открылась школа и небольшой приют для больных [17].
Католические патеры почти все были сведущими в медицине и успешно пользовали местных жителей, заменяя крайний недостаток во врачах. Во время свирепствовавшей в Грузии заразы (холеры), «показали отличную свою ревность к человечеству, особенно в Гори, призирая больных и оказывая им вспоможение» [3, с. 50]. Кавказские власти признавали в них совершенную необходимость, тем более после того, как в Грузии и в войсках появилось «много чиновников и самих нижних чинов католического исповедания, особенно между рекрутами из Польши привозимыми» [3, с. 50]. К тому же по восстановлении в 1812 г. мира с Портой приказано было вызвать в Грузию католиков из соседних турецких владений, «коих весьма довольно в Ахалцихе, Карсе, Эрзеруме, Баязете и которые охотно согласны переселяться в Грузию» [3, с. 49].
Уточняя условия деятельности католических священников на Кавказе, маркиз Паулуччи в 1812 г. обращался к обер-прокурору Священного Синода, предлагал для большей эффективности надзора за католическим священством, сосредоточить их в трех приходах: в Тифлисе, в Гори и в Имеретии, а для поддержания материальных условий их существования «определить небольшой пенсион для каждого прихода, назначив по 120 руб. сер. - всего 360 руб. сер. в год» [3, с. 50].
Российские власти использовали кавказских католиков в качестве социально-культурной альтернативы и расширения социальной базы империи в неприязненных к России провинциях. Однако, опасаясь усиления влияния Рима и распространения католического прозелитизма в Кавказском крае, имперские власти выдвигали условием, чтобы католические патеры были только подданными России, или утверждены в сане в России [4, с. 465]. Россия препятствовала католическому прозелитизму на подконтрольных ей территориях Кавказа. Это не только усиливало позиции католицизма в регионе, но приводило к разногласию и спорам с существовавшими там Церквями иных исповеданий.
Переход в католичество среди местных жителей из иного христианского исповедания мог происходить только как индивидуальный и единичный. Российские власти стремились ограничивать социальный ареал кавказского католицизма рамками пришлого населения, и допускали его распространение в местной
среде только в экстраординарных случаях. Однако это условие часто не соблюдалось по разным причинам, в том числе из-за большого доверия местных жителей католическим патерам, проявлявшим большую деловитость и внимание к страждущим во время бедствий или эпидемий.
Узаконениями, данными в разное время, строго воспрещалось римско-католическим священникам «склонять, привлекать и обращать в своё исповедание не только людей восточной церкви, но и других христианских законов исповедников» [5, с. 311]. После каждого прецедента следовали строгие внушения и указы - от 22 апреля 1794 г., 6 сентября 1795 г., Высочайший манифест от 15 марта 1797 г., указы от 3 апреля 1797 г., 4 июня 1803 г., 25 октября 1807 г. и 1810 г., Высочайшие повеления 1824 и 1826 гг.
Католическое миссионерство в России квалифицировали как «совращение». Против католического прозелитизма было направлено секретное отношение Главного Управления духовных дел от 1827 г. и запрет Правительствующего Сената от 10 сентября 1830 г. Секретное отношение от 13 марта 1827 г. было направлено к митрополиту Римско-католических церквей в России Цецишевскому. Кроме того, приказывалось местным кавказским властям взять без огласки от всех римско-католических священников подписки в том, что они обязываются «не преподавать людям другой веры духовные требы или наставления и внушения, до религии касающиеся, не входить в какое-либо сношение, представление и ходатайство о желающих перейти из другой веры» [5, с. 311].
Отсутствие достаточного количества католических патеров, которое обнаружилось сразу же, после начала массового притока на Кавказ поляков, пытались компенсировать посылкою молодых людей из армян католического исповедания во Львов для обучения в тамошней Армянской католической коллегии или в Могилевское Армянское училище. В 1806 г. была учреждена особая Армяно-католическая епархия, епископу которой патеру Вартерисо-вичу, в 1810 г. «повелено. управлять всеми церквами сего обряда в России» [4, с. 465].
Кроме ссылаемых на Кавказ католиков-поляков численность людей данного вероисповедания пополнялась за счет притока части немецких колонистов и притока большого числа армян-католиков, выселявшихся в пределы империи из Турции, начиная с 1823 г., а каждая очередная война России с Турцией ещё больше увеличивала численность таких переселенцев [4, с. 467]. Поэтому проблема недостатка католических патеров на Кавказе не только не теряла своей остроты в продолжение длитель-
ного времени, но и обнаружила новые проблемы, которые не совсем ожидали встретить, что вынуждало местные кавказские власти к разнообразной изобретательности.
Опасность польского католического священства состояла в том, что в действиях их часто не было ничего противозаконного или предосудительного, но противозаконие состояло в их образе мыслей, когда «каждый мыслью про себя действует в одном духе, в духе поля-цизма» [19, с. 144-145]. Ксёндзы поддерживали, сохраняли и укрепляли его в поляках -дух непокорности и сопротивления, дух любви к своему разделенному отечеству. В этом отношении ссылка и рекрутчина достигали своих социально-политических целей лишь отчасти. Отдаленность от Польши и претерпеваемые лишения и трудности военной службы в кавказских условиях не многих делали конформистами. Прибывавшие на Кавказ ксёндзы для исполнения духовных треб в своих проповедях всячески напоминали полякам об их национальной принадлежности и национальных идеалах, которые слишком отличались от российских.
Кроме того, поляки-католики (шляхта и ксёндзы) были носителями европейских политических и культурных традиций, в основании которых лежали ценности политической свободы, примата права и достоинства личности. Это обстоятельство вынуждало российские власти с настороженностью относиться к данной категории людей, учреждать за ними негласный надзор. Здесь надо отметить, что в силу обстоятельств, связанных с высылкой из Польши на Кавказ активных участников восстаний и всех иных форм антиправительственных действий, дворян среди высланных было около 24% [20, с. 39].
Новым открытием стала деятельность монахов-лазаристов на Кавказе. (Лазаристы -члены католической конгрегации, основанной св. Винсентом де Поль в 1625 г.). Лазаристы отправлялись миссионерами в чужие страны, чтобы распространять там католичество. На Кавказ лазаристы попадали через Константинополь. Несмотря на их высылку из Кавказского края по императораторскому повелению в 1845 г. и изъятию всех их ценностей и архивов, связей и приверженцев на Кавказе они не потеряли окончательно. По сообщению российских консулов и агентов эти монахи сохранили прочные связи с Кавказом и поддерживали их с двоякой целью: распространения католицизма и «для революционных происков, коими они служат орудием Поляков» [7, с. 241].
Российские власти опасались распространения влияния лазаристов на Дагестан и Абхазию, что могло содействовать «к водворению Польских эмигрантов между горцами и возбуждать их действовать против нас» [7, с. 242].
По этой причине Кавказский наместник князь М. С. Воронцов отдал приказание начальнику Черноморской береговой линии генерал-адъютанту А. И. Будбергу собрать сведения, действительно ли польские эмиссары Якуский, Ми-ревский, Олевский, Дашбринский и Чашевский успели проникнуть в Абхазию [7, с. 242].
Негативные последствия влияния ксёндзов на польскую паству стала для кавказских властей очевидной. Главнокомандующий Отдельным Кавказским корпусом барон Г. В. Розен в 1834 г. предлагал заменить всех римско-католических священников-поляков, прибывающих из-за границы, российскими подданными. Император Николай Павлович согласился с мнением барона Розена и повелел, чтобы в учреждаемой в Вильно вместо Богословского факультета бывшего там до 1834 г. университета римско-католической Духовной академии проходили обучение священники из детей армяно-католиков российского подданства [6, с. 333]. Они не имели в себе духа «поляцизма» и не поддерживали бы в поляках, сосланных на Кавказ, духа польской национальности и непримиримости к России. Одновременно они могли бы стать заменою польским ксёндзам в католической среде. Будучи многим обязаны России, они бы способствовали укреплению лояльности российским властям среди католиков, в том числе среди поляков, находившихся на Кавказе. Но в силу того, что для надлежащего обучения и рукоположения Виленских выучеников требовалось несколько лет, то император согласился, чтобы до некоторого ещё времени были оставлены в Грузии и Закавказье римско-католические священники на прежних основаниях.
Одновременно с этим, в целях безопасности и усиления контроля за католическими священниками, барон Г. В. Розен предлагал воспрепятствовать прямому приезду в Закавказский край всем вообще католическим священникам через азиатские границы империи или Черным морем, а направлять их через Петербург, чтобы Министерство внутренних дел предварительно имело о них сведения и принимало решение о возможности допущения их к исполнению своих обязанностей на Кавказе. По мнению барона Г. В. Розена, мера эта могла бы, некоторым образом, ослабить влияние их пропаганды среди поляков и на здешних армяно-католиков и вынудила бы их обращаться в духовных нуждах своих к Министру внутренних дел и католическому Духовному управлению в России [6, с. 333].
Наличие в войсках Отдельного Кавказского корпуса и на судах, крейсировавших Кавказское побережье Черного моря, большого количества поляков (офицеров и нижних чинов) [11, л. 33, 46-48, 54-56; 16], а также гражданских чиновников, находившихся на службе по
всему Кавказскому краю, вынуждало кавказские военные и гражданские власти не только ограничивать количество, но и тщательным образом вести отбор римско-католических священников, бывших кандидатами на отправление треб в войсках и среди гражданского населения.
Так, начальник 1-го отделения Черноморской береговой линии контр-адмирал Л. М. Серебряков, в войсках которого отбывали службу 731 выходец из Царства Польского, не считая семей офицеров и нижних чинов [11, л. 34 об.] ходатайствовал о том, чтобы в его отделение был назначен лично ему знакомый патер Зенон Кали-новский, «человек высокой нравственности, усердный и деятельный» [11, л. 16]. По мнению Л. М. Серебрякова, духовные наставления и пример благомыслящего священника из поляков, могли и в политическом отношении произвести выгодное влияние на дух и образ мыслей его соотечественников, польских уроженцев, находившихся на русской службе [11, л. 16].
Другой важнейшей мерой, предполагавшей укрепление лояльности среди католических священников и вообще всех других лиц католического вероисповедания, стало клятвенное обещание, приносимое ими российскому императору [14, л. 4]. Предполагалась, что клятва, принесенная именем Бога, должна была гарантировать от враждебной России пропаганды, а ксёндзы, давшие такое клятвенное обещание, не станут сеять среди своих соотечественников семена непримиримого к русским «поляцизма».
Подводя итоги вышесказанному, следует отметить, что все предпринимавшиеся российской стороной меры по обузданию католической пропаганды «поляцизма» приносили относительные результаты, поскольку политико-административные усилия могли воздействовать лишь на внешнюю, видимую сферу жизнедеятельности, но оставляли почти не тронутой сферу жизни нравственной и интеллектуальной, скрытой в головах людей.
Социокультурные установки польского патриотизма не поддавались переформатированию даже под влиянием самых неблагоприятных для него обстоятельств и не зависели от продолжительности такого воздействия, поскольку дух «поляцизма» имел корни в культурной почве, противоположной России.
Даже те из поляков-католиков, которые, будучи привлеченными на русскую службу, выказали благонамеренность к российским властям и исправно исполняли свой служебный долг, не переставали быть поляками и никогда не отказывались от национальной мечты - odro-dzone i niepodlegte pahstwo polskie (возрожденное и независимое Польское государство).
Что же касается кавказских католиков, то имперской государственности, сделались ча-
мерами правительства они были успешно впи- стью её социально-политического механизма.
саны в общественные структуры российской
Источники и литература
1. Акты Кавказской археографической комиссии (далее - АКАК). Т.1. Тифлис: Тип. гл. упр. Наместника Кавк., 1866. 816 с.
2. АКАК. Т.2. Тифлис: Тип. гл. упр. Наместника Кавк., 1868. 1238 с.
3. АКАК. Т.5. Тифлис: Тип. гл. упр. Наместника Кавк., 1873. 1170 с.
4. АКАК. Т. 6. Часть I. Тифлис: Тип. гл. упр. Наместника Кавк., 1874. 941 с.
5. АКАК. Т. 7. Тифлис: Тип. гл. упр. Наместника Кавк., 1878. 994 с.
6. АКАК. Т. 8. Тифлис: Тип. гл. упр. Наместника Кавк., 1881. 1009 с.
7. АКАК. Т.10. Тифлис: Тип. гл. упр. Наместника Кавк., 1885. 938 с.
8. Бенкендорф А.Х. Воспоминания 1802-1837. / Публикация М.В. Сидоровой и А.А. Литвина. Пер. с фр. О.В. Маринина. М.: Российский фонд культуры, 2012. 755 с.
9. Бессонов В.А., Миловидов Б.П. Польские военнопленные Великой армии в России в 1812-1814 гг. // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы: Материалы XIII Всероссийской научной конференции. М.: Полиграфсервис, 2006. С.289 - 305.
10. Брянцев П.Д. Литовское государство. От возникновения в XIII веке до союза с Польшей и образования Речи Поспо-литой и краха под напором России в XIX веке. М.: Центрполиграф, 2018. 655 с.
11. Государственный архив Краснодарского края. Ф.260. Оп.1. Ед.хр.188.
12. Государственный архив Российской Федерации. Ф.109. Оп.7. Д.406.
13. Государственный архив Ставропольского края (далее - ГАСК). Ф.68. Оп.1. Д.2399.
14. ГАСК. Ф.68. Оп.1. Д.3126.
15. Дэвис Норман. Сердце Европы. Москва-Вроцлав: Летний сад; Коллегиум Восточной Европы им. Яна Новака, 2010.
527 с.
16. Кавказский календарь на 1856 г. Тифлис: Главное управление Кавказского наместника, 1855. 785 с.
17. Католический костёл в Тбилиси. URL: https://www.liveinternet.ru/users/4385302/post198870994/ (Дата обращения: 11.11.2019).
18. Российский государственный военно-исторический архив. Ф.13454. Оп.5. Д.462.
19. «Россия под надзором»: отчеты III отделения 1827-1869. Сборник документов. Сост. М. Сидорова и Е. Щербакова. М.: «Рос. фонд культуры»; «Российский Архив», 2006. 706 с.
20. Селицкий А. И. Поляки-дворяне на Кубани во второй половине XIX - начале XX в.// Дворяне Юга России на службе Отечеству: Материалы региональной научно-практической конференции / науч. ред. О. В. Матвеев, Е. М. Сухачева. Краснодар, 2004. С. 37-53.
21. Фельдштейн Г. Ссылка. Очерки её генезиса, значения, истории и современного состояния. М.: Высоч. утвержд. Товарищество Скоропечатни А. А. Левенсон,1893. 193 с.
References
1. Akty Kavkazskoj arheograficheskoj komissii (Acts of the Caucasus Archaeographic Commission) (ACAC). Vol.1. Tiflis: Printing house of Head Office of Viceroy Caucasus, 1866. 816 p. (In Russian).
2. AKAK (ACAC). Vol.2. Tiflis, 1868. 1238 p. (In Russian).
3. AKAK (ACAC). Vol.5. Tiflis, 1873. 1170 p. (In Russian).
4. AKAK (ACAC). Vol.6. Part I. Tiflis, 1874. 941 p. (In Russian).
5. AKAK (ACAC). Vol.7. Tiflis, 1878. 994 p. (In Russian).
6. AKAK (ACAC). Vol.8. Tiflis, 1881. 1009 p. (In Russian).
7. AKAK (ACAC). Vol.10. Tiflis, 1885. 938 p. (In Russian).
8. Benkendorf A.H. Vospominaniya 1802 - 1837. (Memories 1802 - 1837) / ed by M.V. Sidorova and A.A. Litvin / translated by O.V. Marinina. Moscow: Russian Cultural Fond publ., 2012. 755 p. (In Russian).
9. Bessonov V.A., Milovidov B.P. Pol'skie voennoplennye Velikoj armii v Rossii v 1812-1814 gg. (Polish prisoners of war of the Great Army in Russia in 1812 - 1814) // Otechestvennaya vojna 1812 goda. Istochniki. Pamyatniki. Problemy: Materialy XIII Vserossijskoj nauchnoj konferencii. Moscow: Poligrafservis publ., 2006. P.289 - 305. (In Russian).
10. Bryancev P.D. Litovskoe gosudarstvo. Ot vozniknoveniya v XIII veke do soyuza s Pol'shej i obrazovaniya Rechi Pospolitoj i kraha pod naporom Rossii v XIX veke (Lithuanian state. From the emergence in the XIII century to the union with Poland and the formation of the Commonwealth and the collapse under the pressure of Russia in the XIX century). Moscow: Centrpoligraf publ., 2018. 655 p. (In Russian).
11. State Archive of the Krasnodar Region. F.260. Inv.1. D.188. (In Russian).
12. State Archive of the Russian Federation. F.109. Inv.7. D.406. (In Russian).
13. State Archive of the Stavropol Region. F.68. Inv.1. D.2399. (in Russian).
14. State Archive of the Stavropol Region. F.68. Inv.1. D.3126. (in Russian).
15. Devis Norman. Serdce Evropy (Heart of Europe). Moscow-Wroclaw: Summer garden; College of Eastern Europe named after Yana Novak, 2010. 527 p. (In Russian).
16. Kavkazskij kalendar' na 1856 g. (Caucasian calendar for 1856). Tiflis: Printing house of Head Office of Viceroy Caucasus, 1855. 785 p. (In Russian).
17. Katolicheskij kostyol v Tbilisi (Catholic church in Tbilisi). URL: https://www.liveinternet.ru/users/4385302/post198870994/ (Accessed: 11.11.2019) (In Russian).
18. Russian State Military Historical Archive. F.13454. Inv. 5. D. 462. (In Russian).
19. «Rossiya pod nadzorom»: otchety III otdeleniya 1827-1869. Sbornik dokumentov (Russia under supervision: reports of the III division of 1827-1869. Collection of documents). Moscow: Russian Cultural Fond publ., 2006. 706 p. (In Russian).
20. Selickij A. I. Polyaki-dvoryane na Kubani vo vtoroj polovine XIX - nachale XX v. (Poles-nobles in the Kuban in the second half of the XIX - early XX century) // Dvoryane Yuga Rossii na sluzhbe Otechestvu: Materialy regional'noj nauchno-prakticheskoj konferencii / ed. by O. V. Matveev, E. M. Suhacheva. Krasnodar, 2004. P.37-53. (In Russian).
21. Fel'dshtejn G. Ssylka. Ocherki eyo genezisa, znacheniya, istorii i sovremennogo sostoyaniya (Exile. Essays on its genesis, significance, history and current state). Moscow: Partnership of A.A. Levenson,1893. 193 p. (In Russian).
Информация об авторе
Лазарян Сергей Степанович - профессор кафедры исторических и социально-философских дисциплин, востоковедения и теологии Пятигорского государственного университета (Пятигорск) / aflost@yandex.ru
кЛычников Юрий Юрьевич - доктор исторических наук, профессор кафедры исторических и социально-философских дисциплин, востоковедения и теологии Пятигорского государственного университета (Пятигорск) / klichnikov@mail.ru
Information about the author
Lazaryan Sergey - Dr. of Historical Sciences, Professor, Chair of Historic and Social and Philosophic Disciplines, Oriental Studies, аnd Theology, Pyatigorsk State University (Pyatigorsk) / aflost@yandex.ru
Klychnikov Yurii - Dr. of Historical Sciences, Professor, Chair of Historic and Social and Philosophic Disciplines, Oriental Studies, аnd Theology, Pyatigorsk State University (Pyatigorsk) / klichnikov@ mail.ru
