CC BY
343
А. В. Рыков
ПОЛИТИКА МОДЕРНИЗМА. НИКОЛАЙ ПУНИН И
АЛЕКСАНДР БЛОК
Николай Пунин (1888-1953), один из крупнейших представителей русского авангарда, общественный и политический деятель периода раннего большевизма, литератор, историк искусства и художественный критик, теоретик пангерманизма и русского национализма, синтезировавший в своей основной политико-философской работе «Против цивилизации» (в соавторстве с Евгением Полетаевым1) идеи расизма, социализма и футуризма2. В первые годы коммунистической революции в России Пунин оказался втянутым в левый политический мейнстрим, во многом определяя (в этот достаточно короткий промежуток времени) политику советского государства в области культуры. В этот период Пунин отстаивал в печати свой вариант социальной утопии, близкий идеям немецкой «консервативной революции» и итальянского футуризма.
Пунин по праву считается одним из главных теоретиков русского авангарда. Вместе с тем нельзя игнорировать того факта, что теория авангарда Пунина есть в то же время философия культуры, политическая теория. Всю свою жизнь Пунин, по сути, писал один текст, политико-философские, культурологические и искусствоведческие концепты которого образуют единое теоретическое пространство. Не случайно наиболее известные и важные работы Пунина о современном искусстве были написаны и изданы во второй половине 1910-х - первой половине 1920-х годов, в период наиболее интенсивной публикационной активности автора в области политической философии и культурологии. Можно говорить об общей стилистике и родственных мифологемах в текстах Пунина различной «жанровой» принадлежности, комплексное исследование которых позволяет выявить новые закономерности в развитии авангарда, проследить его последующую мутацию и скрещивание с коммунистической идеологией.
В настоящее время в русской научной среде сформировался мифологизированный образ Пунина, «чистого» искусствоведа, эксперта в области формальных вопро-
1 Евгений Алексеевич Полетаев (1885-1937) - теоретик культуры, востоковед и филолог, деятель Наркомпроса (Народного комиссариата просвещения). Репрессирован (расстрелян) в годы сталинского террора.
2 Краткая библиография работ о Н. Н. Пунине: Murray N. The Unsung Hero of the Russian Avant-Garde. The Life and Times of Nikolay Punin. Leiden, Boston, 2012; Карасик И. Н. Н. Н. Пунин и «новое искусство» // Искусство ХХ века. СПб.: , 1996. С. 57-68; Петров В. Н. Н. Н. Пунин и его искусствоведческие работы // Пунин Н. Н. Русское и советское искусство. М., 1976. C. 7-32;МазаевА. И. Концепция «производственного искусства» 20-х годов. Историко-критический очерк. М., 1975. C. 145-152; Сидорина E. Конструктивизм без берегов. Исследования и этюды о русском авангарде. М., 2012. C. 37-40, 68-70; Рыков А. В. Античность, авангард, тоталитаризм: к метаморфологии современного искусства // Актуальные проблемы теории и истории искусства: сб. науч. статей. Вып. 5 / Ред. А. В. Захарова, С. В. Мальцева. СПб., 2015. С. 743-750; Rykov A. Avant-garde in the service of Stalinism: Nikolay Punin as art historian // Politics, State Power and the Making ofArt History in Europe after 1945. Madrid, 2015. n. pag.
© А. В. Рыков, 2016 177
сов художественного творчества; этот образ напоминает положение Роджера Фрая или Клемента Гринберга в англо-американском мире в период апогея их влияния. Вместе с тем имя Пунина можно поставить в один ряд с теми деятелями современной культуры, чья творческая активность была напрямую связана с политической и идеологической борьбой - Ф. Т. Маринетти, Уиндемом Льюисом, Эрнстом Юнгером, Марио Сирони, Джованни Папини, Арденго Соффичи и другим представителям «консервативно-революционного» крыла модернизма. Амальгама идей правого и левого радикализма в теоретических работах Пунина заставляет вспомнить Жоржа Сореля и Жоржа Валуа.
Будучи близким другом и единомышленником Татлина, Пунин становится главным идеологом татлиновской линии в русском авангарде, во многом выражая точку зрения самого художника. Опираясь на националистические концепты русского художественного и поэтического авангарда (Хлебников, Бенедикт Лившиц, Михаил Ларионов, Илья Зданевич и др.), Пунин в период издания газеты «Искусство коммуны» создает теорию интуитивист-ского, «телесного» конструктивизма - антитезы (или «бессознательного») «идеологического», интеллектуалистского конструктивизма Родченко и его круга. Говоря о конструкции, материале, организации жизни, научности и т. д., Пунин остается верен своему ирра-ционалистическому пониманию жизни и энергетической сакральной концепции природы, которые впервые были сформулированы в книге «Против цивилизации».
Творчество Александра Блока может рассматриваться в качестве одного из источников «телесной» концепции авангарда Пунина. В свою очередь высказывались предположения о том, что знаменитая статья позднего Блока «Крушение гуманизма» стала ответом на книгу «Против цивилизации» (существуют документальные свидетельства того, что Блок как минимум дважды читал эту книгу)3. В целом вопрос о соотношении между футуризмом и символизмом как двумя направлениями или «стадиями» модернистской эстетики относится к числу центральных в общей теории современного искусства. О том, какую значительную роль наследие символизма сыграло в истории авангарда/модернизма, свидетельствует «Эстетическая теория» Адорно - один из наиболее авторитетных текстов по теории искусства ХХ века.
Важнейшим измерением символизма и футуризма был политический дискурс, исследование которого позволяет выявить элементы преемственности между авангардом и «предшествовавшим» ему искусством. Составляющими модернистской политики были в том числе и националистические, расистские и протофашистские стратегии, влияние которых резко возрастает к началу Первой мировой войны. Блок и Пунин активно работали с этой высокотоксичной проблематикой, сделав новое восприятие политики центральной темой своего творчества.
Ницшеанцы и германофилы, вдохновлявшиеся идеями витализма и «философии жизни», в период гражданской войны в России Блок и Пунин тяготели к идеям немецкой «консервативной революции». В этом контексте они представляли весьма интересную тенденцию в интеллектуальной жизни раннего большевизма, связанную с конвергенцией доктрин правого и левого толка. Эта тенденция питалась идеями романтического антикапитализма, стремлением к созданию «народного» и даже «социалистического» государства минуя теорию «научного социализма» Маркса. Для этих утопических мечтаний было свойственно увлечение геополитической терминологией, конструирование новых, «сверхчеловеческих» модернистских идентичностей с использованием старых этнических/наци-ональных/цивилизационных лейблов.
3 Максимов Д. Е. Поэзия и проза Александра Блока. Л., 1981. С. 383. 178
В 1918 году Евгений Полетаев и Николай Пунин издают книгу «Против цивилизации», посвященную, как и «Крушение гуманизма» Блока 1919 года, обоснованию дихотомии культура/цивилизация, типичной для публицистики «консервативной революции» в Германии. Протофашистские интонации работы Пунина и Полетаева сделали ее запретной темой для советских и постсоветских исследователей, следовавших ограничениям не только государственной цензуры, но и «самоцензуры». Не имеющий прямых аналогов трактат «Против цивилизации» в определенном отношении близок к таким примерам культурологической продукции «консервативной революции» в Германии как «Пруссачество и социализм» Шпенглера. Вместе с тем авангардистский и «антибуржуазный» компонент у Пунина и Полетаева выступает более рельефно, чем у большинства их немецких единомышленников. Экстремизм русских авторов не знает границ: «тоталитарные» (как бы мы сказали сейчас) черты их социального проекта настолько гиперболизированы, что его негативистский и утопический характер становится совершенно очевидным.
Теория, которую содержит «Против цивилизации» - это расовая теория; термин «раса» - ключевой и наиболее часто встречающийся. Для авторов трактата реальны и значимы лишь расы и нации, именно последние творят историю и искусство. Всё что связано, напротив, с областью «личных свобод», «индивидуальным» и «частным» в искусстве и жизни представляется чем-то одновременно нереальным и вредным, подрывающим основы государства и общества, их единство. «Монизм» Пунина и Полетаева, их вера в абсолютное единство и однородность общественной жизни как некое высшее благо доходит до крайнего антигуманизма как осознанной программы: «Не только отдельные течения философской мысли, но и всё современное научное мышление всё чаще заявляет, что источник даже так называемой психической деятельности лежит не в индивидууме, а в обществе. Индивидуальное творчество, строго говоря, такой же миф, как индивидуальное сознание. "Die kleine Narrenwelt" индивида не может служить базой и центром социальных и политических построений. Давно пора выбросить дикарям, еще достаточно многочисленным на земном шаре, старые раскрашенные тряпки мистического индивидуализма, личной свободы и т. п. фетишей европейского Decadence^. Существует только народ и благо народа и расы. Отдельные индивиды могут, конечно, пострадать или погибнуть, но это необходимо и гуманно <...> когда речь идет о благе всего народа и расы и, в конечном итоге, человечества»4.
Радикализируя выводы современной науки, Полетаев и Пунин создают образ сверхчеловеческой реальности нового героического масштаба. Общество будущего, о котором идет речь в книге, лишено собственно социального измерения и строится согласно моделям природного и технического автоматизма. Оно будет чисто эстетическим феноменом, сгустком энергии невиданной силы, которая станет источником необычайного расцвета бесцельного и иррационального творчества - чистого активизма по ту сторону искусства и политики.
Тоталитарная общественная система, согласно теории Полетаева и Пунина, создает оптимальные условия для этой воспринятой в энергетическом плане творческой активности и, следовательно, дает конкурентные преимущества в борьбе народов и рас за мировое господство. Прототипом идеальной модели общественного устройства для авторов «Против цивилизации» служит Древняя Греция, добившаяся исключительных успехов на пути формирования однородного в расовом отношении общества: «Как тело, организованное для созидания, Греция прежде всего должна ценить расу и ее единство»5. Единство государственной и расовой жизни, начинающей работать как единый организм-машина, обеспечивает аккумуляцию и правильное расходование (экономию) энергии, необходимой
4 Полетаев Е., Пунин Н. Против цивилизации. Петроград, 1918. С. 37.
5 Полетаев Е., Пунин Н. Указ. соч. С. 2.
для материального и культурного прогресса. На базе достижений современной науки, в том числе и теории социализма, утверждают Полетаев и Пунин, возможно воплощение в жизнь еще более совершенной модели «классической культуры», создание еще более эффективного организма-машины; эта новая модель будет основана на еще большем единообразии и тотальном контроле государства над всеми сферами жизни общества.
Жизненная сила, согласно Полетаеву и Пунину, есть в то же время творческая сила, поэтому прогресс культуры, в их представлении, выражается в умножении и мобилизации энергии. Концепция книги строится на ницшеанском отождествлении воли к творчеству и воли к власти: «Творчество, в том смысле, как мы его понимаем в системе классических представлений культуры, прежде всего, как уже сказано, нарастание напряжения, умножение инициативы, накопление энергии, непрерывное изобретение, инстинкт к организации хаоса. Это мощный напор сил, избыток, стремящийся реализоваться. В этом смысле наиболее типичным признаком творчества будет желание превалировать, а не только жить»6.
В духе социал-дарвинизма важнейшим механизмом осуществления «прогрессивных» изменений в общественной жизни авторами «Против цивилизации» объявляется империалистическая борьба «более совершенных», «мужественных», «творчески напряженных» народов и рас с «менее творческими» и «менее героическими»7. Полетаев и Пунин требуют отречения от «рациональной», комфортной, лишенной творческого измерения, борьбы, опасностей и приключений филистерской жизни («цивилизации» англичан и французов). И здесь расовые и националистические теории вновь обнажают свой авангардистский компонент, мифологии расы, нации и искусства пересекаются.
В «Крушении гуманизма» Блок также рассуждает в терминах биологического (естественного) и социального отбора и евгеники: «Человек - животное; человек - растение, цветок; в нем сквозят черты чрезвычайной жестокости, как будто не человеческой, а животной; черты первобытной нежности - тоже как будто не человеческой, а растительной. Все это - временные личины, маски, мелькание бесконечных личин. Это мелькание знаменует собою изменение породы; весь человек пришел в движение, он проснулся от векового сна цивилизации; дух, душа и тело захвачены вихревым движением; в вихре революций духовных, политических, социальных, имеющих космические соответствия, производится новый отбор, формируется новый человек: человек - животное гуманное, животное общественное, животное нравственное перестраивается в артиста, говоря языком Вагнера»8.
Устами Блока говорит биологический дискурс модернизма, получивший широкое распространение в период от Одилона Редона до Павла Филонова. Характерная для публицистики Блока оппозиция культура/природа трансформируется в дихотомию культура/ цивилизация: как и в трактате Полетаева и Пунина, культура воспринимается как вторая природа, безжалостная стихия, формирующая нового человека, новый биологический вид.
Как и авторы книги «Против цивилизации», Блок активно использует термин «раса», также противопоставляя Россию и Германию - Англии и Франции: «Я различаю еще в той борьбе, которой наполнен XIX век, как будто преобладание работы рас германской и отчасти славянской - и, наоборот, - молчание рас романской и англосаксонской. Это естественно, так как у англичан и французов музыкальная память слабее, и потому в великой битве против гуманизма, против безмузыкальной цивилизации они более экономили свою кровь, чем германцы»9. Как и у Пунина и Полетаева, «гуманизм» отождествляется с филистерской, мещанской «цивилизацией», а художественное творчество интерпретируется в терминах силы и борьбы.
6 Полетаев Е., Пунин Н. Указ. соч. С. 18-19.
7 Полетаев Е., Пунин Н. Указ. соч. С. 30.
8 Блок А. А. Сочинения в 2 т. Т. 2. М., 1955. С. 326.
9 Блок А. А. Указ. соч. С. 326-327.
Современность характеризуется Блоком как эпоха угасания энергии, отказа от искусства, которое может существовать лишь как эманация духа музыки, как эстетика войны. Милитаристские метафоры исключительно важны для Блока. В поэме «Возмездие», возможно самом ницшеанском произведении поэта, читаем: «Там, в сером и гнилом тумане / Увяла плоть, и дух погас, / И ангел сам священной брани, / Казалось отлетел от нас...». Как свидетельствует уже авторское Предисловие к поэме, регенерация, возрождение мыслятся Блоком как некий биологический процесс, «ритмическое и постепенное нарастание мускулов», война «героя», «сильной личности» со своей средой, понятая в социал-дарвинистском ключе. Блок увлекается французской борьбой, авиацией, очевидно, видя в этом определенные симптомы того, как «уголь» человеческой породы «превращается в алмаз». Поэтизацию войны, отождествление поэта и воина мы находим и в других произведениях Блока, например, в драме «Роза и крест»: «Люблю я дыханье прекрасной весны / И яркость цветов и дерев / <.> Люблю я гонцов неизбежной войны / О, как веселится мой взор!».
Русский поэт рассматривал войну, революцию, насилие как альтернативу мещанскому миру цивилизации, воплощение стихии, духа музыки. Певец Прекрасной Дамы создал маскулинную эстетику отчуждения и военной романтики, в определенном отношении близкую взглядам Пунина и Полетаева. Вполне предсказуемы «программные» отрицательные суждения Пунина о Блоке, приговор творчеству поэта-символиста, произнесенный теоретиком футуризма10. Тем не менее романтические корни формалистической теории Пунина не подлежат сомнению. Художников-авангардистов Пунин сравнивает с рыцарями-крестоносцами; его эстетика чистой формы - это романтическая борьба с «человеческим, слишком человеческим», «эстетское», «символистское» зазеркалье, мир «наоборот» (автор одноименного романа, Гюисманс - любимый писатель Пунина).
«Я понял, что такое живопись без содержания, - пишет Пунин. - Пикассо искал свои плоскости, как Моралес; Сезанн лепил свои головы, как Греко. Тщетно искать и в том и в другом чувства, идей и настроений - одно желание как можно точнее, суше и глубже понять форму. <.> Ты понимаешь, то были сухие души - совсем не наши, - которые знали все и ничего не идеализировали - они только видели своими глазами коршунов и беспощадно создавали не то, что видели, а равное тому, что видели. Это не романтики абсолютно, но умы первоклассные. Логика неудержимая, аристократизм сердца, но не эстетизм, не изящество; по-моему, в них жили души настоящих рыцарей, тех рыцарей которые в крестовых походах шли не в Палестину, а завоевывали Яффу. О, я хотел бы обладать такой сухой душой и таким дьявольским умом. <...> Почему я вдруг все это понял, я -романтик до глубины, и почему мне это понравилось?»11.
«Романтическая» составляющая наследия Пунина, сближающая его с творчеством Блока, вплотную подводит нас к вопросу о популистском характере его теории искусства. На протяжении всего своего творческого пути Пунин писал об особом «русском» чувстве формы, «авангардистском» по своей сути и объединяющем древних иконописцев с современными художниками. Категория народного у Пунина, как это особенно убедительно демонстрируют его поздние работы, восходит к «Происхождению трагедии из духа музыки»12. Противопоставление элиты/интеллигенции и народа, лежащее в основе данного текста Ницше, является одной из главных мифологем творчества Блока, получившей развитие, к примеру, в цикле «На поле Куликовом». Победа русского войска над Ордой, по
10 Пунин Н. Н. Мир светел любовью. Дневники. Письма / Сост., предисл. и коммент. Л. А. Зыкова. М.: Артист. Режиссер. Театр, 2000. С. 164.
11 Пунин Н. Н. Мир светел любовью. С. 93.
12 Подробнее об этом см.: Рыков А. В. Античность, авангард, тоталитаризм: к метаморфологии современного искусства // Актуальные проблемы теории и истории искусства: сб. науч. статей. Вып. 5 / Ред. А. В. Захарова, С. В. Мальцева. СПб., 2015. С. 743-750.
мысли Блока, это победа не только над внешним, но и над внутренним врагом - сражение «народа» с «интеллигенцией».
Главный теоретик движения «Скифы», к которому принадлежал Блок, Р. В. Иванов-Разумник подчеркивал интернациональный характер своей маленькой политической партии: «скифы», то есть духовные максималисты и экстремисты, как и «мещане», существуют как в России, так и на Западе, поэтому «каждая страна Запада разделилась надвое, разделилась и Россия»13. Авангардисты нередко использовали мифологизированные расовые, этнические или цивилизационные идентичности в собственных интересах, говоря о «кельтских», «скифских» или «арийских» истоках своего искусства и социальных проектов. «Мещанство» также могло отождествляться с определенными нациями или расами. Так, например, Д. С. Мережковский считал, что угроза «мещанства» исходит из европейского «внутреннего Китая»: «Вот где главная "желтая опасность" - не извне, а внутри; не в том, что Китай идет в Европу, а в том, что Европа идет в Китай. Лица у нас еще белые; но под белою кожей уже течет не прежняя густая, алая, арийская, а все более жидкая, "желтая" кровь...»14. Подобного рода рассуждения помещают проблему так называемых цивилизационных идентичностей в контекст авангардистской теории и практики, модернистской мифологии. Они напоминают о том, что конструирование национальных/этнических идентичностей было одной из главных целей модернизма уже в эпоху романтизма, и в ХХ веке ситуация не изменилась.
О силе националистической паранойи, охватившей русских символистов, может свидетельствовать письмо Андрея Белого Блоку от 15/28 марта 1911 года: «Да, слышу, знаю - о Востоке. Знаю и то, откуда идет чума. <.> Мы одинаково виноваты, или. одинаково невиноваты, ибо леший, водивший нас, оказался. японским шпионом. <...> И то, что мутило наши души, теперь оно начинает грохотать на востоке: скорей бы. «Куликово поле», милый - то «Куликово поле», которое показало мне, что и Ты. Ты знаешь. Стало быть, наши дороги, не нами избранные, до смерти одного из нас будут всегда неожиданно. (сейчас погасло электричество: не верю - дрянной бесенок, японский "шпиончик" пугает хлопушками). сходиться. <.> Гибель подстерегает каждого из нас ежеминутно всякими неожиданностями, но подстерегает нас гибель, как русских, ибо русские. среди интеллигенции. все наперечет, все друг друга знают, и все. кому не след знать. о нас знают»15.
В теории искусства Николая Пунина, как и в творчестве символистов, «русское» мифологизируется по законам авангардистского дискурса. Лишенный жалости и сострадания («Москва слезам не верит»), традиций и метафизического измерения, русский народ в изображении Пунина открыт будущему, жизни, напоминая о творческой природной/народной стихии у Блока. Окрашенная в тона немецкой «консервативной революции» и «философии жизни» публицистика Блока в этом отношении близка культурологии Пунина, несмотря на «механистический» пафос последней. Теория организации Пунина, синтезировавшая элементы витализма и механицизма и отсылающая к работам Александра Богданова, предполагала раскрепощение материала в художественной сфере и «эмансипацию» социальных сил в тоталитарном государстве; в конечном итоге «организация», согласно Пунину, означала возвращение к природному автоматизму. Новая религия природы «арийского человечества», о которой мечтал Пунин, родственна (хотя, разумеется, и не тождественна) представлениям Блока о стихии, несущей человечеству одновременно гибель и освобождение. В этой перспективе становится понятным, что «катастрофическая» концепция природы
13 Александр Блок, Андрей Белый: Диалог поэтов о России и революции / Сост. М. Ф. Пьяных. М., 1990. С. 572.
14 Мережковский Д. С. Больная Россия. Л., 1991. С. 18.
15 Александр Блок, Андрей Белый: Диалог поэтов о России и революции. С. 438. 182
Блока предвосхищает сближение природы и техники не только в теории культуры Пунина, но и в философии Хайдеггера и Адорно.
Мифопоэтический потенциал теории искусства Николая Пунина неисчерпаем, он охватывает различные риторические системы русской культуры от символизма до позднего сталинизма. Знаменательно, что в 1940-е годы, давно уже разочаровавшийся в своих ранних социальных проектах «постмодернистский» Пунин (предвосхитивший в своих «Письмах М.Г.» «Постмодерн в изложении для детей» Ж.-Ф. Лиотара) возвращается к стилистике символизма и эстетического движения. Этот поворот, впрочем, не содержал в себе ничего нового. В политико-философской области, как и в художественной сфере, на протяжении всей своей жизни Пунин признавал лишь «антиидеологии» интуитивизма и чистого активизма, менявшие в его творчестве свои внешние обличья, но, по сути, остававшиеся неизменными. Парадокс «политики модернизма» Блока и Пунина заключается в том, что она с самого начала была свободна от «идеологии», не становясь при этом менее радикальной или менее вирулентной.
Информация о статье
УДК 7.011.2
Автор: Рыков, Анатолий Владимирович — доктор философских наук, кандидат искусствоведения, профессор, Санкт-Петербургский государственный университет, Санкт-Петербург, anatoliy.rikov.78@mail.ru
Название: Политика модернизма. Николай Пунин и Александр Блок
Резюме: Статья посвящена националистическому дискурсу в теории и практике авангардистского искусства. Особое внимание уделяется сравнительной характеристике книги Евгения Полетаева и Николая Пунина «Против цивилизации» (1918) и статьи Александра Блока «Крушение гуманизма» (1919). Прослеживается влияние идей немецкой «консервативной революции» на утопическое мышление и теорию модернизма в России. Автор исследует использование милитаристских метафор в модернистских текстах, устанавливает связи подобной практики с идеологией витализма и «философией жизни». Общая теоретическая проблема - значение символизма в становлении авангардистской парадигмы - рассматривается на материале формализма Николая Пунина. Его теория русского авангарда позволяет увидеть конвергенцию формалистического дискурса и наиболее вирулентных идеологий современности. Конструирование новых модернистских идентичностей под старыми национальными/этническими/цивилизационными лейблами в этом контексте следует негативист-ской логике современного искусства и наиболее радикальных направлений романтического антикапитализма.
Ключевые слова: национализм, модернизм, политика, Александр Блок, авангард, Николай Пунин.
Литература
Александр Блок, Андрей Белый: Диалог поэтов о России и революции / Сост. М. Ф. Пьяных. М.: Высшая школа, 1990. 687 с.
Блок, Александр Александрович. Сочинения в 2 т. Т. 2. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1955. 846 с.
Карасик, Ирина Нисоновна. Н. Н. Пунин и «новое искусство» // Искусство XX века / Под ред. Н. Н. Калитиной. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1996. С. 57-68. Мазаев, Анатолий Ильич. Концепция «производственного искусства» 20-х годов. Историко-критический очерк. М.: Наука, 1975. 270 с.
Максимов, Дмитрий Евгеньевич. Поэзия и проза Александра Блока. Л.: Советский писатель, 1981. 552 с. Мережковский, Дмитрий Сергеевич. Больная Россия. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1991. 272 с.
Петров, Всеволод Николаевич. Н. Н. Пунин и его искусствоведческие работы // Пунин Н. Н. Русское и советское искусство. М.: Советский художник, 1976. С. 7-32.
Полетаев, Евгений; Пунин, Николай. Против цивилизации. Петроград: Государственное издательство, 1918. 138 с.
Пунин, Николай Николаевич. Мир светел любовью. Дневники. Письма / Сост., предисл. и коммент. Л. А. Зыкова. М.: Артист. Режиссер. Театр, 2000. 527 с.
Рыков, Анатолий Владимирович. Античность, авангард, тоталитаризм: к метаморфологии современного искусства // Актуальные проблемы теории и истории искусства: c6. науч. статей. Вып. 5 / Ред. А. В. Захарова, С. В. Мальцева. СПб.: НП-Принт, 2015. С. 743-750.
Сидорина, Eлена. Конструктивизм без берегов. Исследования и этюды о русском авангарде. М.: Прогресс-Традиция, 2012. 656 с.
Murray, Natalia. The Unsung Hero of the Russian Avant-Garde. The Life and Times of Nikolay Punin. Leiden, Boston: Brill, 2012. 354 p.
Rykov, Anatolii. Avant-garde in the service of Stalinism: Nikolay Punin as art historian // Politics, State Power and the Making of Art History in Europe after 1945. Madrid: Centro de Arte Reina Sofia, 2015. n. pag.
Information about the article Author: Anatolii Vladimirovich Rykov, Doctor Habil. in Philosophy, Ph.D. in Art History, Professor, St. Petersburg State University, Russia anatoliy.rikov.78@mail.ru Title: Politics of Modernism. Nikolay Punin and Alexander Blok
Summary: The paper concerns the issues of nationalistic discourse in the theory and practice of the Russian avant-garde. Special attention is paid to the comparison between Evgeny Poletayev's and Nilolay Punin's «Against Civilization» (1918) and Alexander Blok's «The Collapse of Humanism» (1919). The author examines the influence of the German «conservative revolution» on the Utopian thought and Modernist theory in Russia. Militaristic metaphors of the Modernist texts are considered in the context of vitalistic thought and «life philosophy». General theoretical issue - the role of Symbolism in the emergence of avant-garde paradigm - is investigated on the material of Nikolay Punin's formalism. Punin's theory of Russian avant-garde is a unique example of convergence of formalist discourse and the most virulent proto-fascist ideologies. Construction of the new Modernist identities under the old national/ethnic/civilizational labels in this context is following the negative logic of Modern art and of the most radical trends of Romantic Anti-Capitalism. Keywords: nationalism, Modernism, politics, Alexander Blok, avant-garde, Nikolay Punin.
References
Alexander Blok, Andrey Belyi: Dialoqpoetov o Rossii i revolutsii [Alexander Blok, Andrey Belyi: Dialogue of poets on Russia and revolution] / Sost. M.F. Pyanych. M.: Vysshaya shkola, 1990. 687 s. (in Russian). Blok, Alexander Alexandrovich. Sochineniya v 2 t. [Works in 2 volumes]. T. 2. M.: Gosudarstvennoye izdatel'stvo chudozhestvennoy literatury, 1955. 846 s. (in Russian).
Karasik, Irina Nisonovna. N. N. Punin i novoe iskusstvo [N. N. Punin and «new art»] // Iskusstvo ХХ veka [Art of the Twentieth Century] / Kalitina N.N. (red.) St. Petersburg: Izdatel'stvo Sankt-Peterburgskogo uni-versiteta, 1996. s. 57-68. (in Russian).
Maksimov, Dmitrii Evgenievich. Poezia i proza Aleksandra Bloka [Poetry and Prose of Alexander Blok]. Leningrad: Sovetskiy pisatel, 1981. 552 s. (in Russian).
Mazaev, Anatolii Ilyich. Kontseptsiya «proizvodstvennogo iskusstva» 20-h godov. Istoriko-kriticheskii ocherk [The Conception of «Productivist Art» of 1920s. Historical and Critical Survey]. Moscow: Nauka, 1975. 270 s. (in Russian).
Merezhkovskiy, DmitriySergeevich. Bolnaya Rossiya [Sick Russia]. Leningrad: Izdatelstvo Leningradskogo universiteta, 1991. 272 s. (in Russian).
Murray, Natalia. The Unsung Hero of the Russian Avant-Garde. The Life and Times of Nikolay Punin. Leiden, Boston: Brill, 2012. 354 p.
Petrov, Vsevolod Nikolayevich. N. N. Punin i ego iskusstvovedcheskie raboty [N. N. Punin and his art historical studies] // Punin N. N. Russkoye and Sovietskoye iskusstvo [Russian and Soviet Art]. Moscow: Sovietskii khudozhnik, 1976, s. 7-32. (in Russian).
Poletayev, Evgeny; Punin, Nikolay. Protiv tsivilizatsii [Against Civilization]. Petrograd: Gosudarstvennoye izdatel'stvo, 1918. 138 s. (in Russian).
Punin, Nikolay Nikolayevich. Mir svetel lubovyu. Dnevniki. Pisma [The World is Light of Love. Diaries. Letters]. Moscow: Artist. Rejissyor. Teatr, 2000. 527 s. (in Russian).
Rykov, Anatolii Vladimirovich. Antichnost, avangard, totalitarizm: k metamorfologii sovremennogo iskusstva [Antiquity, Avant-garde, Totalitarianism. Toward a Metamorphology of Modern art] // Actualnye Problemy Teorii i Istorii Iskysstva: Sbornik statei. Vol.5 [Actual Problems of Theory and History of Art: Collection of articles. Vol. 5] / Maltseva S. V., Zakharova A. V. (red.). St. Petersburg: NP-Print, 2015, s. 743-750. (in Russian).
Rykov, Anatolii. Avant-garde in the service of Stalinism: Nikolay Punin as art historian. in Politics, State Power and the Making of Art History in Europe after 1945. Madrid: Centro de Arte Reina Sofia, 2015. n. pag. Sidorina, Yelena. Konstruktivism bez beregov. Issledovania i etudy o russkom avangarde [Constructivism without Coasts. Studies and Etudes on Russian Avant-garde]. Moscow: Progress-Traditsia, 2012. 656 s. 184
