CC BY
76
УДК 94(470)
ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО ЖЕНШИН В РОССИИ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
О.Г. Овчарова,
кандидат исторических наук, доцент кафедры теоретической и прикладной политологии, ГОУ ВПО «Саратовская государственная академия права»
ВЕСТНИК. 2007. № 17(3)
Обращение отечественной политологии к проблеме представительства женщин в выборных органах российской власти обусловлено по крайней мере тремя обстоятельствами. Во-первых, исследование политического представительства, понимаемого как выражение и согласование интересов социальных групп, объединенных по различным, в том числе и по тендерным признакам, приобретает особое значение в современных условиях необходимости стабилизации демократической политической системы. В данном контексте отсутствующее в России гендерное равенство в сфере политики, которое выступает одним из основных критериев уровня развития демократических институтов в той или иной стране, становится фактором, подрывающим пока еще неустойчивые институциональные основы отечественной демократии1. Во-вторых, гендерная асимметрия, существующая де-факто в политической реальности противоречит положениям о равноправии, закрепленным де- юре. Малая обеспеченность последних законодательными механизмами реализации принципа равенства по признаку пола свидетельствует об их практически формально-декларативном характере. Этот момент заставляет политологов, анализирующих многочисленные вопросы разрыва между правовым полем и правоприменительной практикой, концентрировать внимание и на гендерных схемах политического представительства интересов. В-третьих, решение социальных проблем, являющееся в настоящий момент важнейшим приоритетом государственной политики, актуализирует необходимость гендерноравноправ-ного участия политических акторов. Исходя из методологии активно утвер -ждающегося в рамках политологии направления - теории социальной политики, - именно реальные вопросы социальной сферы требуют расстановки новых акцентов на определении процессов выборов и представительства. По мнению исследователя Г.И. Авциновой, «необходим более широкий контекст в анализе и организации выборов как легитимного средства формирования не просто органов власти и управления, но и структурирования и функционирования социального пространства страны, ради чего собственно и должна организовываться и проводиться избирательная кампания...»2. В данном случае под «социальным пространством» понимаются аспекты социального благополучия и безопасности людей, обретающие характер первостепенной политической значимости. А целый ряд проблем, определяющих жизнедеятельность социума, по свидетельству политической практики, совпадает с традиционными сферами политической ответственности женщин, обусловленными их социальным опытом, - качеством образования, здравоохранения, защиты семьи, материнства, детства, проблемами беспризорности, отдыха и досуга, социально-культурной деятельностью.
Следуя логике причин, обуславливающих актуальность феномена недостаточного представительства женщин в парламенте, исследователи концентрируют внимание на истоках проблемы. К ним относят факторы институционального и культурного порядков.
Обращаясь к опыту западных разработок по выявлению институциональных и политических факторов, влияющих на гендерное разделение в парламенте и переосмысливая его с учетом российской специфики, ученые приходят к мнению, что на гендерную асимметрию влияют элементы избирательной системы, ряд характеристик партийной системы, но прежде всего - наличие/отсутствие государственной практики целенаправленного обеспечения гендерного равенства3.
Вместе с тем объяснение институциональных факторов не представляется возможным без учета неинституциональных/культурных мотивов, служащих ориентиром той или иной институциональной практики. Неинституциональные аспекты асимметричных гендерных проявлений в политической сфере исследователи видят в существующих социокультурных
стереотипах во взглядах на различия в мужских и женских ролях и сферах деятельности. Эти различия характеризуются представлениями о соразмерности социально значимых позиций мужчин и женщин в формате первичное/вторичное, доминирующее/подчиненное. Вследствие этого вопросы продвижения женщин в традиционно «мужскую» политику находятся на обочине внимания как российской политической элиты/госполитики, так и общества, в котором вызывает незначительную поддержку сама идея «женщины во власти» 4.
Вполне естественно, что взаимосвязанные институциональные и культурные трактовки опираются на концепции, объясняющие недостаточную представленность женщин в политике. Следует заметить, что эти концепции, возникшие в русле гендерных политических исследований, со временем «перешагнули» теоретический предел интерпретаций действительности. В данный момент гендерный анализ является частью реальной политики равных прав и возможностей в странах старой демократии. Научно-практическое содержание понятия «гендерный анализ» в области политического определяется как «процесс оценки различного воздействия, оказываемого на мужчин и женщин, предлагаемых или существующих программ, законодательства, государственных курсов, политики во всех сферах жизни общества и государства. Гендерный анализ позволяет увидеть и сравнить: как и почему политические проблемы влияют на мужчин и женщин?...суть гендерного анализа...заключается в полном раскрытии последствий любых предпринимаемых шагов в государстве и в общественно-политической жизни общества для обоих по -лов.»5, а значит, и для всего социума в целом.
Некоторые представления гендерного дискурса, осмысление которых способно определенным образом изменить асимметрию политического представительства по признаку пола в России, и будут рассмотрены в данной статье. К ним относятся проблема соотношения общественное (публичное) / частное (приватное) и имплицитно взаимосвязанные с ней модели матернализма.
«Общественное» / «частное» являются значимыми политологическими категориями. К ним обращаются при изучении взаимосвязи человека политического и общества, анализе сути гражданского общества, исследовании феноменов идентичностей. Тем не менее, как отмечает политолог Т.А. Алексеева, именно теоретический «прорыв» феминизма6 в 1970 - 1990-е гг. возвратил эту тему в научные дискуссии7.
По мнению феминистов, в социальной практике присутствует исторически сложившееся разделение общества на две зависящие от пола сферы: мужскую общественную деятельность и частную женскую жизнь. При этом данная дихотомия, возникающая с момента начала цивилизованного развития, существовала и существует до сих пор как структура без выбора. Частная сфера всегда предстает зависимой от публичной, а следовательно , женщины и их социальный опыт (приобретенный большей частью в рамках именно подчиненной сферы) понимаются как непригодные для общественной жизни и присущих ей сфер деятельности. В связи с этим политика, одна из главнейших сфер жизнедеятельности людей любого общества, рассматривается как исключительно мужская привилегия, «заповедное» мужское занятие, на участие в котором амбиции женщин должны быть направлены в меньшей степени.
Истоки концепции разделенных сфер зафиксированы в западной политической мысли со времен античности. Но наиболее отчетливо дихотомия «общественное»/ «частное» обозначилась позднее - в теориях равенства либерализма. Идеология последнего, вызвавшая теоретическое «возмущение» феминистов наряду с провозглашением политического равенства сохраняет разделение публичной и частной жизни на основе необходимости «индивидуальной свободы» для человека. При этом глубоко укоренившиеся практики существующего социального неравенства не принимаются в расчет. Равенство мужчин и женщин в таком случае означает принятие маскулинной концепции гражданства, в которой женщина должна формально стать таким же гражданином, как мужчина, оставаясь при этом, соответственно традициям социального неравенства, на второстепенных позициях.
Эти представления подтверждаются реальной практикой либерально-демократических обществ, в которых наблюдается политическая маргинальность женщин. Причины данной ситуации обнаруживаются в устойчивых гендерных стереотипах об исключительно частных интересах женщин: «... нелегким является приспособление женщин к политике, поскольку женщины, в которых доминирует «частное», остаются аномалиями в мире политики. Женщины, по крайней мере с общественной точки зрения, пока еще не соответствуют . гражданской роли, которая все еще определяется как мужское первенство»8. Причем этих неписаных нормативных утверждений, ставших за многие века неотъемлемым элементом общественного сознания, придерживались и придерживаются сейчас сами женщины. По мнению исследователей, восприятие гендерных различий влияет на нежелание женщин участвовать в выборах, поддерживать других женщин и работать с женскими организациями9.
Таким образом, наличие дихотомии предполагает отчуждение женщин как социальной группы от политики, так как считается, что у них нет особых политических и социальных, т.е. принадлежащих к общественной сфере, интересов. Даже обладая гражданскими и политическими правами, женщины не имеют возможности в полной мере озвучивать требования, которые могли бы выразить их интересы и обогатить представления о «человеке политическом» специфичными феминными ценностями, способностями и действиями. Говоря словами английского социального теоретика Э. Гидденса, «реальным препятствием к равенству между полами является не право голоса, а более глубокие социальные различия между мужчинами и женщинами, ограничивающие деятельность женщин только домом и хозяйственными делами.»10. Помимо предубеждений против участия женщин в политике, различие в гендерных ролях выражается и в других препятствиях политическому представительству женщин. Например, в отраслях и профессиях, из которых, как правило, формируется политическая элита, процент женщин достаточно низок. Политические партии - традиционно «мужские образования» - достаточно часто ограничивают возможность избрания женщин-кандидатов.
Гендерный анализ во многом приводит к снятию проблемы формальности гражданства и политического равноправия женщин. Основываясь на убеждениях о социальном происхождении власти и доминировании мужчин в разделенных сферах, политологи формулируют
базисный принцип гендерного подхода - наделение равным статусом и значимостью в политике различных вкладов мужчин и женщин вне зависимости от того, в какой сфере был приобретен их социальный опыт.
Вместе с тем реализация данного подхода как на уровне теории, так и практики должна пройти два этапа. Прежде всего, необходимо озвучить и признать несимметричное положение мужчин и женщин в обществе и соподчиненность разделенных сфер. То есть преодолеть «диалектику господства» и понять, что основные акторы частной сферы - женщины - и их деятельность имеют ключевое значение для существования сферы общественной/политической. Общество «не может не признать, что успех и признание в публичной сфере диалектически связаны с эксплуатацией и угнетением в частной жизни и предполагают наличие людей, которые дабы иметь возможность заботиться о нуждах своих близких, вынуждены ограничивать свою активность частной сферой»11. Второй «ступенью» на пути к устранению дихотомии является политизация интересов частной сферы, а именно признание ценности феминного начала и женского социального опыта в политике. Указанные выше качества ассоциируются прежде всего с репродуктивной функцией женщин, исторически явившейся началом гендерных различий. Эти различия выразились в первичном разделении труда между полами, повлияли на исключение женщин из общественной деятельности за рамками частной сферы и определили представления о разных ощущениях морали у мужчин и женщин. Данные обстоятельства нашли отражение в моделях матернализма.
Методологические ориентиры матерналистских концепций направлены прежде всего на устранение теоретической абстракции (как, к примеру, в случае либерального равенства). Понимать политику, согласно теории матернализма, необходимо с точки зрения конкретности повседневной жизни, в которой имеют выражение «незаметные и незначимые» для большого «мужского мира» политического роли женщин по воспитанию детей. То есть политика с включением в ее содержание интересов и практик, усваиваемых женщинами в процессе исполнения «экспрессивных ролей» (согласно концепции Т. Пар-сонса), предстанет не в виде функционирования абстрактных конструктов государственных институтов, а наполнится конкретным содержанием человеческих связей.
«Вводя» термин «материнство» в политологический анализ, ученые подразумевают не столько значение физиологических функций вынашивания, рождения и грудного вскармливания ребенка, сколько значение «социального материнства» в «смысле социальной деятельности по воспроизводству членов сообщества, требующей эмпатии с ребенком. Эта деятельность имеет од -ной из своих целей такое усвоение новым поколением ценностей и установок сообщества, при котором сама его организация, а также позиция в нем индивидуума будут считаться им «естественными» и не окажутся подвергнутыми сомнению»12. Иными словами, опыт материнства, в частной сфере ориентированный на достижение сбалансированности позиций каждого члена семьи , в условиях общественной жизни может стать источником диалоговых стратегий, в которых всегда нуждалась политика. При таком подходе неизбежно смещается акцент в анализе «места» женщин в частной сфере и необходимости публичной заботы об интересах и
субъектах этой сферы. Концепции матернализма требуют политического решения вопросов «приватного» теми акторами, которые непосредственно включены в его пространство и проблемы: «.отождествление женщин, а не мужчин с ценностями воспитания означает, что те, кто контролирует общественную политику, слишком удалены от интересов детей, и считает их, как и многие другие «женские вопросы», делами частного характера, несоотносимыми с действиями правительства»13. Таким образом, феминистки не только политизируют социальное начало, но и обосновывают необходимость осуществления женщинами контроля за вопросами социальной политики.
Пересмотр представлений науки о политике с позиций матернализма реконструирует и научные способы познания, традиционно представленные в виде исключительно рациональных. Исторически в науке разум, но не эмоции считался культурным, ментальным, универсальным, маскулинным и достойным знания. Эмоции, будучи иррациональными, природными, частными, а значит, феминными, признавались губительными для познания. Гендерное переосмысление значения эмоций в феминистской эпистемологии позволяет сократить разрыв между иррациональным и рациональным. Социальные стереотипы эмоциональности женщин, согласно гендерному разделению общества, создаются на основе культурных норм14: «Разум всегда ассоциируется с членами доминирующих политических. групп, а эмоции - с членами групп подчиненных. В современной западной культуре эмоционально неэкспрессивных женщин воспринимают как ненастоящих, а мужчин, свободно выражающих свои эмоции, .как . какое-то отклонение от маскулинного идеала»15.
Феминистское познание определяет эмоции как эмпирическую основу тех или иных ценностей. Эмоции «социального материнства» (доброта, сочувствие, проявление заботы, ориентация «на других») свидетельствуют прежде всего о социальной ответственности. При этом указанные качества материнской практики оказываются необходимыми не только во внутренней политической деятельности, как говорилось выше, но и во внешней. Материнство «создает ожидания от публичных взглядов женщин содействия политике, прямо или косвенно затрагивающей благосостояние детей .мира»16. Отмечая разнообразный характер миротворческой дея-
17
тельности женщин1', исследователи приходят к выводам о взаимосвязи материнства и пацифистских настроений. Также использование семейных/отечественных привязанностей в критические для государства моменты воспринимается последним как необходимое воздействие на граждан: «изображения на плакатах о наборе в армию во время военных действий всегда типичны: это женщина-мать, призывающая к защите страны...»18. На этом фоне более непонятным становится пренебрежение гражданскими позициями и настроениями женщин в мирное время, когда социальные ценности выходят на первый план и требуют гендерно партнерских решений в политике.
«Социальное материнство» в контексте представительной демократии выступает еще и в качестве модели гражданского участия, основанной на учете общих и многообразных интересов, делегируемых, в свою очередь, представителям в парламенте. Последний в таком контексте становится социально адекватным и легитимным.
Несмотря на критические настроения некоторых исследователей о «подчеркивании гендерного неравенства» в концепции матернализма19, «социальное материнство», безусловно, выходит за рамки частной сферы, приобретая публичный политический характер.
Как уже отмечалось, гендерные теории находят практическое применение. Россию пока еще нельзя оценивать по критериям гендерного равноправия в политической сфере, хотя целый ряд причин, обозначенных в начале статьи, указывает на необходимость решения данной проблемы. В связи с этим современные концепции гендерного политического дискурса могут стать актуаль -ными для нашей страны.
Когда мы начинаем говорить о об увеличении количества женщин в органах власти, неизбежно возникают вопросы, лежащие в плоскости соотношения общественного/частного, что обнаруживается как в культурных установках, так и на уровне политических институтов. Прежде всего, позиция государства в отношении гендерного равенства связана напрямую с принятой политической концепцией развития России. По «законам» гендерных различий концепция либеральной демократии - это малоперспективное предприятие для установления гендерного равенства20. Для изменения сложившейся тендерной системы требуется целенаправленное государственное регулирование, ресурсы и средства контроля за осуществлением реализации интересов по признаку пола во время выборов. В российских условиях ментального восприятия государственности как главного фактора преодоления существующих и возникающих противоречий интеграция гендерного подхода в политический процесс видится именно со стороны государства. Вместе с тем, обращаясь к историческому развитию нашей страны, имеющей значительный опыт господства государства во всех сферах жизни, в том числе и в вопросе «полного и окончательного решения женского вопроса», следует помнить, что доминирующая идеология патернализма не изменяла традиционный гендерный порядок с доминированием маскулинности. Властные полномочия женщин в советских органах власти были номинальные и не влияли на процесс принятия «мужских» политических решений. Следовательно, в настоящий момент, процесс продвижения женщин в органы власти должен осуществляться не просто путем институциональных реформ, но и через изменение ценностно-нормативных представ -лений людей в формате гендерного равенства, способного повлиять на отношение к реформистским проектам. В конечном итоге изменения в гендерном самосознании (прежде всего женщин) станут электоральным инструментом в борьбе кандидатов.
В таком контексте следует выявить определенные аргументы в пользу политической выгодности повышения представительства женщин, способные повлиять на осознание необходимости их присутствия в политике. Можно предположить, что источником аргументов станет матерналистская стратегия. Исходя из основ националь -ного мировоззрения о значимости в обществе роли материнства и качеств, производных от ее исполнения, позиция гендерного политического равенства может быть озвучена именно с этой точки зрения. По словам политолога М. Урнова, «когда (россиян - О.О.) спрашивают, хотите ли вы. женщину во власть, то имеется в виду - хотите ли вы такую мягкую, вдумчивую, заботливую маму»21. При этом основной стратегией должно стать обоснование
принципа равной государственной значимости «женских проектов политики» таким направлениям, как, например, «мужские» промышленно-финансовое или военное. К примеру, остро стоящие вопросы демографического кризиса, для решения которых, по словам президента В.В. Путина, необходимо принятие «эффективных программ поддержки материнства, детства, поддержки се-мьи»22, уже рассматриваются в настоящий момент как глобальные проблемы социальной и международной безопасности страны. А проблемы беспризорности - как «озлобленного поколения», способного стать угрозой националистического или террористического плана. Повторимся, что в гендерном измерении политического представительства обозначенные вопросы выступают прерогативой женщин, которая принимается патриархальной российской политической культурой.
Осознание необходимости равенства мужчин и женщин в политике возможно благодарю гендерному просвещению усилиями СМИ, системы образования, женских общественных организаций. Наряду с этим нельзя не согласиться с политологом Е.В. Кочкиной, в том, что в конечном итоге решающее значение будет иметь то, обстоятельство, в какой степени и когда ведущие политические акторы будут вынуждены и смогут пересмотреть «политический договор» о представительстве интересов и институциях его обеспечивающих23. События социально-политической практики указывают на необходимость гендерного диалога в органах власти в настоящее время. Возможно, что и гендерные теоретические основания станут определенным инструментом, с помощью которого появится возможность выравнивания асимметрии по признаку пола в политическом представительстве. Тем более, что в преддверии «думских» выборов российские партии и политические деятели будут искать теоретическую поддержку для обоснования своих программ и действий, среди которых ведущие позиции займут социальные и демократические ориентиры.
1 См.: Мельвиль А.Ю., Ильин М.В., Мелешкина ЕЮ., Миро-нюк М.Г., Полунин Ю.А., Тимофеев И.Н. Опыт классификации стран // Полис. 2006. № 5. С. 22-23. Озвученные в данной работе результаты рейтинга, составленного с помощью комплексного индекса институциональных основ демократии, фиксирующего «.наличие и степень развитости необходимых, оснований и условий для участия граждан в решении вопросов, затрагивающих их интересы», свидетельствуют, что Россия занимает 93-ю позицию из 192 стран и относится к государствам со «специфическими» проблемами демократического роста. Среди переменных индекса присутствует показатель «доля женщин в нижней палате страны», который в России составляет 10% от всего депутатского корпуса
2 Авцинова Г.И. Анализ проблем социальной политики России в контексте политической теории // http: //www. strategy -spb. ru /partner / files / avcinova. р<^.
3 См., напр.: Комплексный гендерный подход - стратегия трансформации экономической и социальной политики в России / Ред .-сост. Е.А. Баллаева, Л.Г. Лунякова. М., 2005; Кочки-на Е.В. Гендерная экспертиза законодательства: восемь лет спустя // Гендерное равенство в России: законодательство, политика, практика. М., 2003. С. 25 - 29; Мозер Р. Влияние избирательных систем на представительство женщин в посткоммунистических государствах // Гендерная реконструкция политических систем/ Ред.-сост. Н.М. Степанова и Е.В. Кочкина. СПб., 2004. С. 797 - 819; Moser R. Unexpected outcomes:
electoral systems, political parties, and representation in Russia. Pittsburgh, 2001; Лейпхарт А. Конституционные альтернативы для новых демократий // Полис. 1995. № 2. С. 135 - 146.
4 См., напр.: Айвазова С.Г. Гендерное равенство в контексте прав человека. М., 2001. С. 53 - 67; Воронина О.А. Женщина и социализм: опыт феминистского анализа // Феминизм: Восток. Запад. Россия / Под. ред. М. Степанянц М., 1993. С. 205 -225; Она же. Феминизм и гендерное равенство. М., 2004. С. 230 - 250; Женский политический взгляд. СПб., 2004. С. 9 -15; Ионов И.Н. Женщины и власть в России: история и перспективы // ОНС. 2000. № 4. С. 75 - 87.
5 Шведова Н.А. Политическое участие и представленность женщин в США: последняя треть XX века // Гендерная реконструкция политических систем... С. 116 -117.
6 Напомним, что гендерные исследования появились в 80-х гг. XX в. на Западе в пределах феминистской теории. Предметом гендерных исследований является анализ социально конструируемых (а не основанных исключительно на физиологии) различий и ожиданий в поведении, ролях и деятельности, приемлемых для мужчин и женщин. Упрощенным русским эквивалентом понятия «гендер» является «социальный пол».
7 См.: Алексеева Т.А. «Публичное» и «приватное»: где границы «политического»? // http: // www. politstudies. ru /project/ editors. html.
8 Sapiro V. The рolitical integration of women: roles, socialization, and politics. Urbana, 1984. Р. 32.
9 См.: Кудрящова Е.В., Кукаренко Н.Н. Политическое участие женщин в Архангельской области // Гендерная реконструкция политических систем. С. 713.
10 Гидденс Э. Социология. М., 1999. С. 309.
11 Янг Ай. М. Политическая теория: общие проблемы и направления // Хрестоматия к курсу «Основы гендерных исследований». М., 2000. С. 140.
12 Чодороу Н. Воспроизводство материнства: психоанализ и социология пола // Антология гендерных исследований. / Сост. и комментарии Е.И. Гаповой и А.Р. Усмановой. Mk, 2000. С. 30.
13 Sapiro V. Op. cit. P. 148.
14 Процесс воспитания «разрешает» девочкам выражать эмоции, в отличие от мальчиков, которым необходимо их сдерживать, дабы не заслужить феминные характеристики.
15 Джаггар Э. М. Любовь и знание: эмоции в феминистской эпистемологии // Женщины, познание и реальность: Исследования по феминистской философии / Сост. Э.Гарри, M. Пир-сел. Пер. с англ. M., 2005. С. 168.
16 Sapiro V. Op. cit. Р. 146.
17 См.: Ruddick S. Maternal thinking: toward a politics of peace. Boston, 1989. Р. 229.
18 Elshtain J. B. Women and War. New York, 1987. Р. 192.
19 См.: Кэролл С. Дж, Зерилли Л.М. Феминистские вызовы политической науке // Гендерная реконструкция политических систем. С. 903 - 904; Тикнер Дж. Энн. Mировая политика с гендерных позиций. M., 2006. С. 143 - 145.
20 См.: Пейтман К. Феминизм и демократия / Гендерная реконструкция политических систем. С. 946; Брайсон В. Политическая теория феминизма / Пер с англ. M., 2001. С. 240 -268, 166 - 188.
21См.: Женщины во главе государства: случайность или закономерность: Mатериалы программы «Ищем выход» радиостанции «Эхо Mосквы» // http://echo.msk.ru/programs/exit/41249/ index.phtml
22 См.: Послание Президента РФ ФС РФ, 10 мая 2006 г. // http: //www. duma.gov.ru
23 См.: Кочкина Е.В. Политическая система преимуществ для граждан мужского пола в России: 1917 - 2002 гг. // Гендер-ная реконструкция политических систем. С. 516.
УДК 94(470)
ПЕТИЦИИ ВОСПИТАННИКОВ ДУХОВНОЙ ШКОЛЫ КАК ВЫРАЖЕНИЕ ОБШЕСТВЕННОЙ МЫСЛИ В ГОДЫ ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
О.Д. Попова,
кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры философии и истории, Рязанский государственный медицинский университет им. И.П. Павлова
ВЕСТНИК. 2007. № 17(3)
Начало ХХ в. вошло в историю нашей страны как стремительно настающий кризис между нарождающимися западно-буржуазными отношениями и сохраняющимся феодально-восточным обществом. О глубоком кризисе говорит тот факт, что он затронул все слои общества: от крестьянства до молодой еще тогда буржуазии. Его проявления выражалось по-разному: интеллигентная и либеральная часть высказывала свое недовольство на страницах периодики, в специальных сборниках, публикуя различные проекты преобразований, а более революционно настроенные силы взялись за оружие и втянули страну в революционную борьбу. Среди них определенную роль заняли и питомцы духовной школы, которые по условиям сословной структуры российского общества должны были продолжить дело своих отцов: мальчики - стать священнослужителями, а девочки - матушками. Для этих целей и служила система духовно-учебных заведений в России: духовные училища, духовные семинарии и академии, которых было всего четыре для мальчиков, а для девочек - женские епархиальные училища.
В годы первой русской революции волнения охватили духовные семинарии и затронули даже женские епархиальные училища. Питомцы духов-
