CC BY
61
ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЛИДЕРСТВО В КОНТЕКСТЕ УКРЕПЛЕНИЯ ВЕРТИКАЛИ ВЛАСТИ
Д. Е. СЛИЗОВСКИЙ
Кафедра политических наук Российский Университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, 117198, Москва
Российское общество, испытывая на себе все “прелести” социально-политического экспериментирования, задается вопросом: способна ли политическая власть, ее политические лидеры на сознательное и преднамеренное политическое творчество? Со всей очевидностью в соответствии с формальной логикой ответ на него может быть двояким. Если в духе Элвина Тоффлера, то единственное, простое, понятное объяснение наших несчастий - это “банкротство лидеров” (Тоффлер, 1999, с. 630), неспособность политического лидерства страны выполнять свою функцию, которую можно для краткости определить, как политическое творчество. Если вопреки тоффлеровскому негативистскому выводу, то очевидна мысль о реабилитации политического лидерства. Более того, наши помыслы связаны с реабилитацией не только архетипического российского политического лидерства, но, прежде всего, нового типа лидерства, как одной из фундаментальнейших предпосылок и действенных средств разрешения проблем сегодняшней России. Конечно, в этом выражена, как это ни странно, все та же извечная для русских надежда, уже давным-давно отвергнутая и осмеянная, но всегда теплящаяся в подсознании, а потому неугасимая и почти материализованная в сознании, на спасительность и защиту со стороны мудрого правителя-лидера. Нахожу созвучие этому (почти онтологическому и сакральному упованию на премудрость российского правителя) в диалоге-пересказе встречи А. Солженицина с Президентом РФ: “Президент Владимир Путин отлично понимает все неимоверные трудности - и внутренние, и внешние, которые достались ему в наследство и которые сегодня надо разгребать. Надо отметить чрезвычайную осмотрительность и взвешенность его решений и суждений. Вообще у него живой ум и быстрая сообразительность. У него никакой личной жажды власти, упоения властью, от пребывания во власти - этого совсем нет. Он действительно занят интересами дела напряженно, потому что сами задачи исключительно напряженные” (см.: ЬйЬ://у«уш.пш/ги/т1еп'/т12272.Ь1ш1).
Если это превратиться в очередное, (несолжениценское, а наше) поклонение идолу лидера нации и государства, то оно крайне опасно, как опасно, впрочем, его безудержное, во что бы то ни стало сокрушение.
Что скрывается за проблемой политического лидерства, какой новый (старый) тип лидерства утверждает в себе и для себя современная Россия? Вопросы не простые, хотя на них уже как бы имеется ответ в теоретических выкладках. Допустим, если исходить из оценки, что сегодняшний этап российской действительности - это переходный период, то предлагается такая мысленная конструкция: “В хаотический, переходный период социальная система . отличается разбалансированностью, значение случайных, единичных, субъективных факторов резко возрастает. Среди таких факторов - роль отдельных личностей, главным образом харизматических (или претендующих на это качество) политических лидеров. Когда в недрах хаоса постепенно кристаллизируется
новый порядок, в качестве характернейшего симптома этого процесса очень часто происходит возрождение “мифа о спасителе” в той или иной форме” (Шимов, 2000).
Пока социальный порядок не приобрел устойчивого развития, в соответствии с данной логикой, развитие общества, его существование очень часто зависят напрямую от действий одного-единственного человека или от небольшой группы лидеров. Таким образом, миф о спасителе всецело соответствует социально-политической и психологической картине российской (и не только российской) действительности. И вряд ли причинно-следственные проявления такого мифотворчества стоит опровергать, тем более не принимать его или игнорировать и при анализе, и при отработке практической политики.
Политические лидеры в неустойчивые эпохи, с одной стороны, подталкивают общество к принятию того или иного типа социально-политического устройства, а с другой, - служат орудиями исторических процессов, характер которых они сами зачастую не осознают.
Эпохи “порядка”, устойчивого развития также не проходят без лидеров, только это иной тип лидерства. Его роль в поддержании порядка, закреплении наметившейся тенденции социального мироустройства. Такая позиция не столь заметна внешне, не столь манифестирована, но не менее значима. Почему-то о политических лидерах говорят в связи с критическими периодами в истории: отсюда они наделяются понятиями “спаситель”. Но социальный хаос в своей диаметральной противоположности сменяется “гармонией”, “спаситель” уступает место “устроителю” между которыми множественное число переходных типов и конфигураций.
Возрождение мифа о спасительной для общества роли политических лидеров, о сильной, дееспособной государственной власти в лице ее устроителя и гаранта -верховного правителя - столь же очевидное социально-психологическое и политическое явление, как и противоположное ему, когда роль спасителя меняется на роль губителя-тирана, деспота. Укреплять власть политического лидера, укреплять институт политического лидерства как организующую, инициирующую силу, как мощный инструмент устроительной работы в обществе и при этом видеть и понимать механизм возможного превращения этого политического инструмента в свою противоположность
- в этом суть проблемы политического лидерства в контексте укрепления вертикали власти.
Со всей очевидностью проблема политического лидерства в российском политическом процессе актуализирует понятие власти, субъектов ее обладания и механизмов ее использования, ролевых функций институциональных структур политической системы, источника инициализации, организации и закрепления устойчивого развития страны и общества. При этом всякие идеи, практические шаги, связанные с укреплением политического лидерства как системы власти, рассматриваются современной либеральной мыслью не иначе как рецидив этатизма, покушение на устои демократии, ослабление самой государственности. “Сильного государства за счет усиления личной власти может и не получиться, и, скорее всего не получится”, - утверждает И. Клямкин (см.: Клямкин, 2001).
Это мнение имеет под собой серьезное основание опасаться усиления именно личной власти. И если это так, если укрепление вертикали существующей формы государственной власти рассматривается лишь во благо правителя-президента, то мало найдется охотников опровергнуть такого рода опасения. Но проблема, видимо, намного сложнее, чтобы в усилиях укрепления вертикали власти, в укреплении института политического лидерства видеть только личные или корпоративные амбиции.
Науке хорошо известна тенденция извращений любых форм государственной власти, если имеются в виду только личностные блага: монархия в таких случаях вырождается в тиранию; аристократия - в олигархию; демократия - в охлократию. Слабости современной в России демократии и соответствующего ей политического лидерства видят многие и отсюда опасения И. Клямкина разделяют не все, даже среди
приверженцев различного толка либерализма и демократических моделей развития власти. “Главное сейчас...какой сценарий развития предпочтет президент России”, -полагает С. Караганов (Караганов, 2000).
“Если мы хотим быстрого развития “нормального” капитализма, надо укреплять центральную власть. Чем, собственно, и занимается сейчас Путин”, - таково мнение ректора Высшей школы экономики Я. Кузьминова (Кузьминов, 2000). Известный историк Р. Медведев также считает, что именно Путин пытается втянуть Россию в новый век с помощью “локомотива госкапитализма” (Медведев, 2001).
Предложения и реальные действия президента РФ по реорганизации структуры власти, укреплению ее центральных звеньев обострили споры о содержании современной власти, о схеме отношений “власть и народ”, “власть и оппозиция”, о “власти над кем-то и чем-то” и “власти для чего-то”, об инициирующей роли политических лидеров различных уровней в реконструкции власти и общества.
В идеологии и политике можно наблюдать вычленение различных подходов к одним и тем же вопросам. С одной стороны, заметно оживление тех сил, которые усматривают в происходящем угрозу реставрации в стране авторитаризма, о возвращении неокоммунистического режима. На слуху и в рефлексии понятийная лексика типа “термидора”, “контрреволюции”; несколько смягченный вариант все того же явления: “выборное самодержавие”, “управляемая демократия” и др.
' Причины угрозы авторитаризма называются самые разнообразные: неизживность в общественном сознании имперских амбиций и тяга к сильной властной руке, личностнопсихологические особенности В. В. Путина, его спецслужбовское прошлое, даже маленький рост; короче, все то, что так или иначе, соответствует вошедшему в научный оборот понятию “политическое лидерство”. Усиление этого института власти и подвергается в большей степени обструкции со стороны вне властной оппозиции различных идеологических направлений и политических пристрастий.
С другой, имеют место заявления, аргументация в пользу того, что от авторитета первого лица государства, безусловно, зависит очень многое, успехи и неудачи страны, в конечном итоге, - результаты взаимодействия власти и народа, перспективы демократического развития страны. Стоит обратить внимание на то, что идея необходимости укрепления государственной власти и ее политических институтов, в том числе, надо думать, и института сегодняшней формы политического лидерства -президентской власти, не прочь эксплуатировать вчерашние низвергатели сильного государства (Казеннов, Кумачев).
Как бы там ни было, в не утихающих политических спорах, развернувшихся политических дискуссиях, проблема роли политического лидерства в российском политическом процессе заявляет о себе и в научном и практическом значениях.
Современные исследования политической истории и политического процесса, особенно их частных проявлений (к ним относится политическое лидерство), стимулируют появление новых методологических подходов к изучению исторического прошлого в целом, влекут за собой изменение концептуальных взглядов на традиционализм в политике, социальной сфере и культуре. Ценностно-методологическая парадигма политического лидерства в политико-исторических исследованиях представлена концептуально все же, как нам представляется, двумя самыми общими позициями:
Первая как неевропейская. Ее концепты выражены в основном западной и отечественной либерально-демократической историографией, политической аналитикой и эмпирическими исследованиями. Политическое лидерство этой парадигмальной схемы для России мыслится как складывание и господство авторитарного (директивного) лидерства в политике при отсутствии демократических политических институтов и демократического манифестирования политических процессов. Традиционным признается жесткое руководство с акцентом на административное принуждение и эгоцентризм лидера при выработке и осуществлении властных полномочий.
Вторая как преимущественно европейская в отечественной прогрессистско-почвеннической научно-теоретической и методологической литературе. Трактовка эволюции российского политического процесса, национального политического лидерства в этом варианте представлена понятиями в духе европоцентризма, признания за политическими российскими реалиями развития в духе европейских политических стандартов и закономерностей эволюции. При таком подходе авторитаризм в российской версии имеет некоторые “родовые” национальные отличия, но не противоречит ни теории, ни практике европейского политического быта. И. Ильин замечал, что “Не следует представлять себе так, что авторитарный строй ведет к тоталитаризму, а демократический строй спасает и обеспечивает народы от него. Римляне знали спасительность единовластия и не боялись диктатуры, давая ей полные, но срочные и целевые полномочия. Диктатура имеет прямое, историческое призвание - остановить разложение, загородить дорогу хаосу, прервать политический, хозяйственный и моральный распад страны. И вот, есть в истории такие периоды, когда бояться единоличной диктатуры, - значит тянуть к хаосу и содействовать разложению. Конституция России должна совместить преимущества авторитарного строя с преимуществами демократии, устраняя опасности первого и недостатки второго” (Ильин, 2000).
Современная гуманитарная наука является информационно-поисковой системой, и в ней представлены конкурирующие исследовательские программы. Их множество: разнообразных в подходах, оценках, трактовках, интерпретациях. Но в этой идейнополитической множественности наблюдается некая глубинная, устойчивая идентичность, общность рефлексивных конструкций. Как те, так и другие остаются приверженцами того, что у России должна быть непременно какая-то одна политическая традиция: или европейская, или “неевропейская”, т. е. восточно-деспотическая. Подобного рода логическая модель постановки и решения познавательных задач доминирует в современной российской политике и политологии, но она, как нам представляется, противоречит основным событиям русской истории и основным факторам формирования политического лидерства в русской истории.
Да, конечно, в тех случаях, когда процесс государственного строительства испытывает на себе влияние угрожающего внешнего фактора (приглашение и пришествие на правление варягов, татаро-монгольское завоевание), то рождается модель предельно централизованного лидерского общества с превалированием авторитаризма. В таких условиях “чаще всего возникает авторитарная модель в политике и соответствующий ей этико-культурный принцип (“страх”)” (Панарин, 2000, с. 212).
Конечно, авторитарная модель политического лидерства как продукт внешнего фактора непременно воспроизводит себя в превращенных формах в последующих переломных фазах национальной политической истории и порождает соответствующий архетип власти и политических отношений. Можно ли не критически отнестись к подобным умозаключениям? Подобная мыслительная конструкция при всей кажущейся логической и методологической стройности, эмпирической реализованное™ в долговременном историческом пространстве все же допускает, по крайней мере, три эвристических замечания. Первое: однажды рожденная авторитарная модель
политического лидерства проявляет себя как осознанная конструкция действительно в верхних точках переломных фаз политической истории. Именно в этих переломных точках отчетливо наблюдается манифестирование всех акторов политического процесса, в том числе и политических лидеров с соответствующим стилем поведения и их преференциями. Второе: можем ли мы безапелляционно допустить, что иных типов политического лидерства, чем авторитарный, изначально, как некая политикоисторическая потенция на момент завязывания всей комбинации политических отношений, не существовало? Скорее всего у каждой модели, у каждого типа политического лидерства изначально были равные шансы и равная для всех нулевая отметка. Третье: во временных отрезках между фазами, циклами исторического развития
конечно же протекала борьба всех элементов, всех двигателей исторического процесса. Собственно агрегация (технология согласования различных микрогрупповых позиций в рамках выработки единых политических требований той или иной группы) даже потестарных (догосударственных межплеменных, родоплеменных) позиций (например, среди новгородцев и иже с ними на момент системного политического кризиса по поводу выбора правителя, либо автократических преференций со стороны той или иной социальной группы, либо их лидеров, начиная от первых Рюриковичей до Андрея Боголюбского и далее Василиев, Иванов, Борисов, Владимиров...) - это и есть процесс естественного развития такого политического института, как политическое лидерство. Агрегирование и артикуляция автократических позиций только и возможны были в их противопоставлении с иными (неавтократическими) интересами и требованиями.
Предположительный тезис из данных замечаний может быть сформулирован следующим образом. С самого начала государственного существования Руси-России и даже в догосударственную эпоху в ней борются между собой не две, а множество моделей политического лидерства. И таких институционально-процессуальных моделей гораздо больше, чем две. Реальный политический процесс в Руси - России демонстрировал многообразие форм и типов политического лидерства, их внутреннюю диверсификацию, проникновение многоликого политического лидерского начала в иные сферы общественной жизни. Другое дело, что эволюционный процесс прохождения через всю российскую историю всего этого множества модуляций политического лидерства всегда приобретал преимущественно автократические черты и сопровождался индокринацией (насильственным внедрением в общественное сознание тех или иных идей и ценностей) лишь прозападного и незападного его образца (значит некоего специфически русского образца).
С методологической и с политической точек зрения правомерно задаться вопросом: в какой мере адекватно отражает двуполярная рефлексированность политического процесса России его реальное состояние? Не упрощается ли при этом сама реальность?
Новая методология изучения истории и политики настаивает на очевидности относительных различий самого исторического и политического процессов и его движущих сил, условности определенных доминирующих факторов и компонентов исторического развития. Историко-политическое развитие оказалось в отдельных точках, в отдельные моменты истории особенно зависимым от политических установок и интересов политических деятелей, от методов и способов принимаемых решений.
Представления о субъекте истории, будучи прежде всего результатом соответствующих интерпретаций исторических концепций, моделей социально-исторического и культурно-цивилизационного развития, оценок субъективных преобразований событий и фактов, - сменились. Статус субъективного фактора в историческом развитии, вероятно, остается неизменным. В своем историческом значении политический лидер - будь это Иван III или Борис Ельцин - категория кратковременная, исторически преходящая, текучая, а потому эта понятийная величина качественно видоизменяется в потоке истории. Это же явление, понятое как политическая категория, традиция, норма, ценность, то есть взятое в своем политическом значении, неразрывно связано с национальным политическим менталитетом, типом политической культуры, властными технологиями, геополитическими и локальными тяготениями. Воплощая собой долговременное, стабильное, малозаменяемое состояние (власть и ее конструкты и типы, ее ценности, ориентиры), политический лидер приобретает качества, выражаемые понятием “политическое лидерство”.
Отвергая как либеральные классические и неолиберальные модели общественного и политического устройства, так и социалистические, сегодняшнее российское общество пытается выйти из системного кризиса и обеспечить себе достойное место, конечно же, в цивилизованном сообществе. Какой бы сложной ни виделась ситуация на этом пути, выбор всегда есть. Он есть, даже если этот выбор для России уже кем-то предопределен или кем-то предопределяется.
Кто эти люди по своему статусу, откуда они пришли и каковы их убеждения, принципы, какова их личностно-психологическая природа, какой политический институт, какая система отношений, связей, ресурсов и возможностей стоит за этим “кем-то”? Постановка вопроса о демистификации реальных политических акторов, демонических силах и личностях, от которых зависит если не все, то очень многое, коррелируется с традициями исследователей индустриального и постиндустриального общества. “Там..., где пронеслась Вторая волна, возникает другой тип власти - власть распыленная и безличная. Во главе всего оказались безымянные “они” (Тоффлер, 1999, с. 117).
Определение роли, значения и предназначения этих инкогнито, скрывающихся за безличными словами “кем-то”, “кто-то”, “они”, - это и есть актуальнейшая, прежде всего, эмпирическая задача исследования современного политического лидерства. Распыленная, безличная власть - состояние не только процесса демократизации России, но и распада, хаотизации ее политической жизни, потери социальной устойчивости, проявлений “смутного времени”.
Критически настроенный наблюдатель скажет: вот опять нас втягивают в извечный спор, что предпочтительней и лучше - укрепление вертикали власти или ее ослабление. Без власти, понятно, совсем невозможно, - это нонсенс. Тогда о какой власти идет речь, и кто за ней стоит, в чем инициирующая (лидерская) роль в поддержании и использовании актуализированных на сегодняшний день типов власти?
Как показывает политическая практика, процесс укрепления вертикали власти, которую выстраивает президент РФ, вносит существенные коррективы в привычные в политической среде понятия и представления. Уходит в прошлое понимание принципов разделения властей на исполнительную, законодательную и судебную. На политической сцене России идет ожесточенная борьба между различными структурами. Добиться усиления политической власти, возобладать над властью экономической и властью идеологической - более или менее просматриваемое в действиях желание президента. В структуре политической власти приоритет закрепляется за властью президентской, что вероятнее всего и будет предопределять состояние сегодняшнего политического лидерства в России. Но вопрос остается открытым. Русской традиции больше соответствует главенство политической власти. Но историческая ситуация сейчас иная, другие условия. В усилении политической власти много трудностей. Вертикаль власти -это сложный по структуре механизм, выстраивание которого, как идея и как практическое воплощение, не беспочвенно будоражит умы сегодняшних политических руководителей, прежде всего Президента.
Практические усилия в этом плане тут же провоцируют полемику по таким вопросам, как, например: 1) сильнее ли становится общество и государство с усилением власти у первого политического лидера страны, или наоборот; 2) с наращиванием власти у первого лица возрастает или снижается ответственность у других институтов и структур политического спектра?
Общие, не привязанные к ситуации и историческому контексту вопросы, схоластичны по своей эвристической ценности и непродуктивны практически. Вне исторического и проблемного контекста и политический плюрализм, и парламентская демократия, как, впрочем, автаркия и сильная президентская власть в равных пропорциях обладают и своими изъянами, и своими достоинствами.
В историческом контексте это все хорошо просматривается. Но тогда почему наша элита запуталась в лабиринтах моделей глобализации и потеряла ориентиры? Откуда эта виртуозно завуалированная и в то же время нелепая мысль, будто формы и типы политического лидерства можно механически переносить заимствованием из одной системы ценностей и образа жизни в другую? Откуда это наивное представление, что уникальная американская система политического управления и лидерства, выношенная более, чем двумя столетиями в своеобразной стране (география, территория, климат, суша, история), своеобразнейшим народом (характер, темперамент, правосознание,
политическая и бытовая культура), может воспроизводиться любым другим народом с иным правосознанием и характером, в иной стране по размерам, истории, характеру народа. Откуда не менее нелепое представление, что демократический тип формирования политической вертикали власти, демократический тип политического лидерства во всех случаях, в любой исторической ситуации, на любом витке исторического развития предпочтительнее иных его форм и типов?
Монархия - ушедшая форма и принцип политического правления. Однако Россия росла и стала великой в форме монархии не потому, что русский человек тяготел к зависимости или политическому деспотизму, а потому, что государство в понимании русского, в его ментальности, в его образе - воплощение единого лица. В ветхом, утратившем практический смысл, идеализированном варианте это живое, созерцаемое, беззаветно любимое и всенародно “созидаемое” и укрепляемое всеобщей любовью единое лицо. Прагматик, реалист нового времени дает иную трактовку все того же единого правящего лица. Надо отбросить мысль, - скажет он, - что любая власть священна, потому что она в России от Бога. Она не от бога, эту власть мы создаем, выбираем сами теперь уже демократической процедурой. Меняется механизм производства и воспроизводства власти, который имеет свою логику продуцирования новых идей и новых людей. Но почти неизменным остается не только в подсознании, но и в сознании роль и значение персонифицированного осмысления власти, наделение ее качествами и атрибутами модернизированного героя. “Власть выбирала не из маршалов, а из солдат. Путин - солдат власти”. И это представление, видимо, больше соответствует сегодняшней ситуации в общественном сознании и политическому контексту времени.
Продуктивным с теоретической и практической точек зрения, как представляется, будет постановка не нового в принципе, но нового в контексте политического момента вопроса о роли волевого начала в политике и месте носителей политической власти -политических лидеров современной России; более заостренно, о президентской власти и Президенте в политической системе страны, о политическом лидерстве, как определенном стиле политического мыслительного и действенного творчества.
Политическое лидерство - это институционально-статусное и личностно-персонифицированное ядро политического процесса и социально-политических отношений. Научные разработки самых общих проблем политического лидерства подчеркивают, что политическое лидерство характеризует два аспекта - должностной статус и личностно-психологические черты лидера. Данные свойства, оказывая сильное взаимовлияние друг на друга, определяют специфику института политического лидерства в том или ином государстве, специфику политического лидерства в каждый конкретный период исторического развития.
В институте политического лидерства наиболее ярко проявляется способность политика (или группы политиков), находящихся на вершине власти, оказывать легитимное влияние (обусловленное рядом объективных и субъективных факторов) на социально-политическое поведение различных субъектов политического процесса. Кроме того, политическое лидерство не ограничивается принятием общественнозначимых решений только в сфере политики. Оно повсеместно выступает как реализованная и потенциальная способность принимать решения по широкому кругу вопросов государственной и общественной жизни. Его особенность в не случайном и одномоментном использовании власти, а в продолжительном влиянии на государство и общество. На протяжении всей истории человеческой цивилизации происходит эволюция (трансформация) одного типа политического лидерства в другой. В общепринятой трактовке развитие этого феномена власти направлено от традиционноавторитарного к политическому лидерству рационально-демократического типа.
Это актуализирует понимание того, как протекает процесс трансформирования политического лидерства в постперестроечный период у нас в стране, каковы здесь тенденции. Наибольший интерес здесь могут представлять перспективы развития института политического лидерства в контексте общемировой тенденции утверждения
принципов демократии и потенциальных предпосылок становления политического лидерства демократического типа. Поставленные проблемы имеют свою естественную логику поиска ответа на них, с одной стороны, как реального политического процесса, с другой, как его отражение в сознании и в экспертно-исследовательской интерпретации. И тут своя проблема: насколько полно и адекватно аналитическая мысль отражает естественный процесс? Другими словами, каким новациям подвержены современные исследования и готовы ли они найти объяснения проблемы роли и места политического лидерства в политическом процессе в постперестроечное время и тенденций развития этого института политики.
Политическая аналитика применительно к России, представленная традиционными исследовательскими направлениями, оказалась, с нашей точки зрения, неадекватна переживаемому моменту. Новых либерально-демократических исследователей не устраивают постоянные оглядки правящей элиты назад, в традиционализм царистского и авторитаризм советского прошлого; либо в “некритически заимствованный с Запада либерализм в его “экономизированной” (или монетаристской) форме” (Капустин, 2000, с. 50). Отсюда, по их мнению, умеренность в политике модернизации общества, топтание на месте, угроза реванша консерватизма, тоталитарной системы и неэффективного политического лидерства.
Последователей почвеннической методологии не устраивает, наоборот, радикализм преобразований, забегание вперед, политический авантюризм как результат вялости политического государственного лидерства, потери им мобилизующей и объединяющей воли.
Разделенность политической аналитики в духе ложной дилеммы (“западники” -“почвенники”) формирует соответственно дихотомичный политический климат, идейную неопределенность политического курса, заполненность политической площадки людьми конъюнктурного мышления и авантюрного поведения. Поэтому может быть установленные реформаторами правила политического управления и регулирования отталкивают новых ответственных русских и провоцируют недовольство среди той части населения, которая лишилась психологической устойчивости, уверенности и гарантированного государственного обеспечения.
Аргументы политиков, волею обстоятельств ставших у руля власти и начавших реализовывать заимствованные на Западе идеи в начале периода радикального реформирования, в эпоху шоковой терапии, логически просты. Они утверждают, что необходимы действия законов политического рынка с тем, чтобы освободить пространство для демократического политического общественного устройства. Политическому лидеру этой модели отводится пассивная роль, смысл которой в том, чтобы предоставить людям и событиям идти своим чередом, уповая, на то, что природа человека и природа процесса сами по себе гарантируют желанный результат. Однако результаты этих новшеств оказались далекими от тех, что виделись по понятиям либеральных теорий. Объяснения этому, конечно же, находятся, но в терминах не концептуального политического анализа, а все того же политического и исследовательского догматизма, не способного творчески воспринять западный и отечественный опыт. Либеральный догматизм столь же непродуктивен, как и догматизм почвеннический: его сторонники также склонны игнорировать неприятные для них факты и нетерпимы к иному мнению.
В объяснениях и тех и других оказываются сильнее объективных и нерушимых законов политического и социального развития либо обезличенное государство как общая категория, либо народ, не менее аморфное в определенном политическом смысле явление, но наделенные по их понятиям волей и, следовательно, властью, силой и способностью их применить. Ничего не меняют, по сути, в этой аналитической схеме оценочные критические обвинения в адрес самого Президента РФ, персон из правительства, Государственной Думы, Федерального Собрания, Администрации Президента, региональной элиты. В утверждениях, что Президент России Владимир
Путин, например, угрожает распустить Думу и созвать досрочные выборы и что “это явно свидетельствует о его стремлении еще больше усилить контроль над парламентом”, что это очередной шаг Путина на пути укрепления своей власти, конечно, есть некое рациональное зерно. Но оно не касается экспертно-аналитической оценки причин, последствий и значения не только этих, но любых иных действий Президента, как носителя верховной власти. Можно ли из этих сиюминутных ситуационных суждений вынести обстоятельное заключение о действиях президента, насколько они адекватны общему стратегическому демократическому курсу страны и общества? Такого рода заявления уместны и оправданы в публицистике, журналистских версиях. Но это не есть концептуальное видение и понимание роли и места в политической жизни современной России института политического лидерства, как феномена политической власти.
Парадоксально, что российское общество не исследуется как традиционно лидерское общество, феноменология которого проявляет себя на всех этапах исторического развития как мощная инициирующая сила, пронизывающая собой всю систему социально-политических отношений и процессов, скрепляющая их, придающая ему потенцию к саморазвитию. А политическое лидерство российского общества не нашло еще объяснений как политический процесс, наделенный не только чертами политического сознательного и намеренного действия, но, что очень важно подчеркнуть,
- преднамеренного политического действия, более близкого к понятию “политическое творчество”, что составляет его определенную специфическую и бесспорную, с нашей точки зрения, черту.
Определяя для себя намеренную цель, политический лидер тем самым устанавливает себе известную линию прохождения, преодоления и устранения всего, что на этом пути может мешать ее достижению. Содержание намерений и преднамеренных политических целей и действий российских политических лидеров, как и всех иных политических лидеров, также основано на выработке и осуществлении соответствующей политики, также не лишено жажды власти и принуждения. Но каковы специфические черты проявлений этих общих свойств политического лидерства в российском лидерском обществе - это вопрос не риторический.
Укажем на некоторые из этих черт. Российское лидерское политическое общество, сформировавшееся при конструировании единственного партийно-государственного правления с коллегиальными формами использования властных ресурсов, эволюционирует сейчас по законам, главным образом, внутреннего устройства власти. Материализованной основой политического лидерства является статусно-ресурсный компонент властвующей персоны. Политическое лидерство опирается на грандиозную (по количеству людей и институтов власти), исполнительную, законодательную, судебную (по функциям и принципам воспроизводства), федеральную и региональную (по административно-государственной принадлежности) систему политического управления. Интеллектуальные и функционально-технологические ресурсы этой системы сосредоточены, как правило, в стратегически важных звеньях общества и воспроизводят себя на передаваемых из поколения в поколение интуитивных знаниях и навыках своего отношения к власти, ее первым лицам. Остальные человеческие и функциональнотехнологические ресурсы для политического лидера политически подконтрольны как электорат, влияние которого используется от одной политической кампании до другой.
Рассуждения о коммуникативно-развитой системе отношений между политическим лидером и обществом в СССР - России, не оправданы. Иное - эти же связи между лидером и ближайшей к нему политической периферией. Во все времена эти связи были налажены, отработаны и носили внезаконный (юридически никак не обозначенный), а традиционалистский характер.
Постперестроечная расстановка политических сил на политическом пространстве возникла из отношений лидерского общества, сложившегося в годы правления Брежнева. Дореволюционный, сталинский и хрущевский варианты политического управления исчезали вместе с исчерпанием специфических для каждого из этих лидеров
ресурсов. Уход с политической арены того или иного политического лидера упразднял специфику его политического лидерства, оставляя неизменным статусность и сущность самого института. При Брежневе, например, власть была распределена по отраслевым и территориальным политико-экономическим иерархиям, при Горбачеве - верх взяли региональные (республиканские) структуры, при Ельцине - корпоративные, экономически фрагментированные группы, олигархические кланы, при Путине - власть стала сосредоточиваться в руках выходцев из Санкт-Петербурга и силовых структур. Это распределение власти является устойчивой чертой функционирования политического лидерства, и в каждый конкретный момент новейшей истории государства доминировали какие-либо отраслевые или территориальные политические группы -днепропетровская, уральская, санкт-петербургская и пр. Неравномерности в распределении власти были причиной конфликтов в системе, представлявших собой борьбу за лидерство между первыми лицами одного партийно-номенклатурного сообщества. Результаты такой борьбы проявлялись прежде всего в перемещениях первых лиц в иерархиях отраслевой и территориальной власти.
Ныне, кажется, определился тот минимум реальных основных задач, который предстоит решать В. Путину в ближайшее время. К ним можно отнести, к примеру, изменение Конституции РФ и избирательного закона, административную реформу, реформу политической системы. По некоторым из этих задач обозначилась воля самого президента, нашедшая свое воплощение в изменении порядка формирования Совета Федерации, в создании Государственного Совета, института полномочных представителей Президента и федеральных округов. Но вопрос готовности к дальнейшим шагам по реформированию политической системы и другим преобразованиям остается открытым. Более значимо в этой связи то, что по-прежнему никто ■- в первую очередь Президент, не может знать, что получится из интерференции предпринятых усилий, инерции и громоздкости самой власти и экономики, действий элиты, охваченной страхом перестать быть элитой. Напряжение для верховной власти в лице Президента нарастает по линии того, что для той политической системы, которая мыслится Президентом, существующая политическая элита и политическая структура совсем не нужны. Но, в свою очередь, нынешним политикам совсем не нужен такой Президент и тем более институт политического лидерства с расширенными, чем сейчас, полномочиями. Для укрепления лидерских позиций и в политической системе, и в обществе Президенту придется преодолеть сопротивление политической элиты, которая по сути своей остается элитой другого времени. Но нет никаких оснований думать, что элиты не способны к эволюции, приспособлению к новым условиям в стремлении реализовать свои интересы. Но как? Если они и перейдут в новое время, то не как политическая и идеологическая группа, скорее распавшись на отдельных представители, которые попытаются сформировать свои команды, предлагающие свои услуги Президенту.
Изначальное гипотетическое причисление России к лидерскому обществу, и взгляд на нее через призму исторического и текущего развития, заставляет скорректировать эту посылку до утверждения: Россия действительно есть ярко выраженное лидерское общество. Специфика таких обществ заключается в том, что в них недостаток социального порядка компенсируется повышенным статусом и функциональностью института лидерства. Лидерство в таких обществах в политическом смысле универсально, всеобще, суверенно и является доминантой социального и политического развития и функционирования. Такое общество чрезвычайно зависимо от политического лидерства, как института политического процесса, так и от личных качеств политических лидеров.
Оперирование понятием лидерского общества позволяет увидеть специфику и особенности России, в том числе специфику ее политического устройства и функционирования. С нашей точки зрения политическое лидерство является базовым элементом развития и воспроизводства всего национального организма, тем более его политической составляющей.
Конечно, нелишне указать, что действие политического лидерства должно иметь свои пределы, переходя которые оно перестает быть силою организующей, направляющей и благодеятельной. Однако даже если современная политическая жизнь и дает повод для принижения политического лидерства, усмотрения в нем опасности недемократического развития политического процесса в РФ, было бы опрометчиво стоять на точке зрения его принижения или тем более отрицания.
Многие проблемы политического лидерства в России проистекают из необходимости контролировать огромное и политически плохо окультуренное пространство. Решающее значение на прочность и устойчивость власти политических лидеров во многих случаях оказывает внешний, с точки зрения классической политической теории, пространственный характер использования властных ресурсов. С проблемой политического освоения огромных российских пространств высшая власть Руси -России сталкивалась всегда. Замыслы лидеров российских реформ из-за той же пространственной проблемы были нарушены и на сей раз. Сотни лет шло политическое и социально-экономическое освоение теперешней территории. Народная стихия Освоения пространства перемежалась с политической волей князей и государей. Чего в этой стихии было больше - сознательных замыслов или естественных порывов и вынужденности ослабить произвол и деспотизм все той же власти, - неизвестно. Как бы там ни было, огромные территории превращались в провинции, веками создавалась система имперского централизованного политического управления и отношений между признанным лидерским центром и периферией. Важно отметить, что эта система менялась от века к веку лишь по форме. На это указывает тот факт, что когда к власти в новой России пришли наиболее яркие лидеры либерально-демократического направления, то необходимость властного и экономического удержания доставшихся им территорий быстро заставила их трансформироваться из лидеров демократии в лидеров бюрократии, из приверженцев либерально-демократической модели политического устроения - к все той же автократии, хотя риторика их осталась прежней.
Социально-политические напряжения и несуразности российской империи не переходили в новое качество, в новую систему политического управления и отношений между всеми властвующими структурами политического и государственного устройства. Они просто элиминировали в повторяемой или ситуационной эмиграции политических маргиналов, которые, заселив новые территории, воспроизводили структуру политических отношений империи, ее технологии, приемы, способы, порядки, нормы. Назначенные, сосланные, высланные, уполномоченные высшей властью воеводы, генерал-губернаторы, губернаторы, уездные, волостные начальники, мировые судьи, комиссары, председатели исполкомов и секретари обкомов наследовали дарованное им право управления территориями размерами с европейское государство.
В ходе географического и социального освоения закреплялись унифицированные свойства политического лидерства, и не возникло необходимости в их серьезной модернизации. Колонизируемые территории находились в зависимости от центра, отчуждавшего и распределявшего все ресурсы, необходимые для поддержания жизни и социальной структуры. Унифицированные отчуждающе-распределительные отношения пронизывали всю ткань между высшей политической властью в лице верховного правителя и ее политической периферией. Структура власти на любом нижерасположенном уровне политического управления воспроизводила более-менее точно структуру управления вышележащего уровня, где два любых смежных уровня политической иерархии находились в перманентном торге (политическом противостоянии). Суть властвующего политического лидерства заключалась в обеспечении пропорций между отчуждаемыми и распределяемыми политическими ресурсами.
Отношения между смежными уровнями политической иерархии не требовали никаких политико-управленческих новаций, изменений политической стилистики. Ведь единственным способом решения проблем отчуждения-распределения было повышение статуса в политической иерархии, что автоматически обеспечивало возрастание объема
ресурсов. В истории России были периоды, когда исчерпывались традиционные ресурсы политического лидерства или когда верховная власть ослабевала настолько, что уже не могла ни отбирать, ни распределять. Это эпохи социальных революций, системных политических кризисов, национальных катастроф. Неизменным результатом таких эпох было воспроизводство прежних отношений между политическим лидером, его институциональной структурой и разветвленной политической периферией. Отношения в этой системе основывались на новых видах политических ресурсов или на новой, более изощренной форме принудительного политического отчуждения и распределения.
Перестройку и реформы последнего десятилетия можно рассматривать как поиск ресурсов модернизации для поддержания прежних отношений между федеральным политическим лидерством, с одной стороны, и, с другой, периферией политического пространства. Перестройка началась с размягчения центральной власти, наступления на власть одного политического лидера, его чрезмерную критику, выдвижения персонифицированных его политических аналогов нередко более мелкого масштаба, перераспределения полномочий от имперского политического лидера к лидерам-аналогам и лидерам регионов. В то время как ресурсов обнаружено не было. В результате централизованная политическая система, вершина которой венчалась единственным политическим авторитетом, рухнула, исчезла.
В России, унаследовавшей от СССР не только долги, поиск ресурсов модернизации политического устройства, в том числе трансформации политического лидерства, продолжался. Последний резерв был найден в формировании политического лидерства в форме института президентства. Но институты президентства и парламентаризма даже в своих самых мягких проявлениях оказались противоречиво совместимыми в отношениях между Президентом, его администрацией, законодательными и исполнительными институтами, между политическим лидером в лице Президента и всей партийнополитической и административно-государственной системой; и не совместимыми с традиционными, привычными отношениями между центром и периферией.
Как понимается нами концепция политического лидерства в РФ в контексте современного ее развития? Можно рискнуть сделать ряд замечаний по поводу значения и содержания политического лидерства в современной России.
Во-первых, идея политического лидерства вытекает из самых глубин человеческого общежития и сознания. В течение тысячелетий народы всех ступеней развития своим умозаключением и опытом всегда и повсюду приходили к одной идее, а именно, к идее целесообразности лидерства. Следовательно, ее можно рассматривать как политическую аксиому, смысл которой в том, что лидерство обеспечивает приоритет интересов и позиций ведущего (ведущих групп, партий, организаций и т.д.) и ущемляет либо обеспечивает и защищает права, свободу, безопасность ведомых. Критики, принижающие лидерство, правда, настаивают на том, что лидерство есть ни что иное, как простое господство сильнейшего. На наш взгляд это возможно в условиях политического хаоса и анархии, но бывает относительно редко и непродолжительно. Если же исходить из признания устойчивости к саморегуляции политических отношений, то лидерство неизбежно, а без лидерства социальная среда будет подчинена стихийным силам.
В отношениях политический лидер и ведомые, конечно, предполагается подчинение. Но, создавая лидера, которому должны подчиняться, мы не жертвуем свободой, потому что при этом мы вместо подчинения стихийным силам подчиняемся самим себе, то есть тому, что сами сознаем необходимым. Таким образом, создавая себе кумира, мы лишь выходим из слепого подчинения обстоятельствам и приобретаем независимость действовать под влиянием известной нам силы. Это и есть одно из условий свободы в системе отношений “лидер-подчиненный”. Идеал безлидерства, наоборот, вместо подчинения людей самим себе влечет их к подчинению силам вне их сознания и воли.
Конечно, при всей своей необходимости и неизбежности императив политического лидерства имеет свои естественные пределы приложения. Отсюда необходимо
правильное понимание содержания политического лидерства как контекстного и ситуационного общественно-политического явления. Именно этим содержанием и определяются пределы его роли и значение.
Во-вторых, акцентирование внимания на признании за политическим лидерством доминирующего ролевого значения никак не корреспондируется с этатистской традицией. Видеть в политическом лидерстве инструмент усиления только авторитарных или тоталитарных тенденций теоретически неверно, а практически вредно. Политическое лидерство потенциально открывает дорогу и в сторону авторитаризма, и в направлении демократизации. В выборе путей развития российского общества, с нашей точки зрения, инициатива как раз и будет исходить во многом от политических лидеров. Политическое лидерство в данном случае выполнит и должно выполнить традиционную для российской истории роль “инициаторов реформ сверху”. Для персональных носителей политического лидерства очень важно донести осознание всей ответственности и значимости их роли в судьбах страны. Не менее сложная, но необходимая работа предстоит и в области формирования доверия к институту политического лидерства в общественном сознании.
В-третьих, политическое лидерство как политическое явление не стоит рассматривать как заведомо принудительную, “негативную” силу, направленную против интересов любого из объектов политического процесса. Последствия влияния политического лидерства с нормативной точки зрения неоднозначны и вариативны. Отрицательные для общества результаты реализации политического лидерства могут быть вызваны самыми разными обстоятельствами. Это могут быть цели и интересы субъекта, способы и методы использования ресурсов власти, но не само политическое лидерство как таковое. Политическое лидерство представляет собой лишь способность манифестировать личностно-персонифицированные потенции политика, способность добиться в объекте и от объекта необходимых изменений, в том числе и таких изменений, которые объективно назрели, но не реализуются. Российское общество, как данная реальность и потенциальная политическая проблема, составляет сферу повышенной самостоятельной деятельности политических лидеров любой социальной модели, потому что представляет для них возможность выбора в способах влияния и подчинения, а следовательно возможность приобретения личной власти. Российское общество есть по преимуществу та сфера, в которой может развиваться способность политических лидеров к свободному проявлению своих внутренних способностей. Но это не избавляет ни политического лидера, ни общество в целом от проявления власти и ее ресурсного использования, в том числе, принуждения. Само политическое лидерство есть в известных отношениях торжество свободного исполнения лидером своей воли в политическом процессе и главное средство обеспечения его амбиций. С другой стороны, политическое лидерство не должно восприниматься только как неизбежное зло, что привносилось в российское общественное сознание и закрепилось в нем как устойчивая рефлексия.
В-четвертых, не все политические события есть результат политического лидерского участия и воздействия. Историческая и политическая практики и указывают на то, что многие политические процессы протекают в известной мере независимо от воли, устремлений и действий субъектов власти и способов ее осуществления. Если стоять на этой точке зрения, то в анализе современной политики должно четко различать результаты деятельности тех или иных субъектов власти по ее осуществлению, и политические события и изменения, которые были исторически неизбежны в сложившихся обстоятельствах. Политический лидер, субъекты и носители политического лидерства несут ответственность за принимаемые решения, за содеянное, но не могут и не должны нести ответственности за все, что происходит в обществе.
В-пятых, оценивая деятельность политического лидера, следует четко различать аспект его власти и аспект управления; проблемы, непосредственно связанные с осуществлением власти, и, собственно, управленческие проблемы. В социально-политической практике осуществление власти выступает средством управления. Субъект
власти одновременно является и субъектом управления, отсюда анализ политического лидерства предполагает выявление специфики властных и управленческих действий. Результат власти политического лидерства всегда непосредственно связан с сознанием и поведением людей, он проявляется в подчинении политическому лидеру объекта его властного воздействия, которое может обеспечить, а может и не обеспечить достижение целей субъекта (политического лидера). Неудачи в осуществлении политики и реализации целей субъекта управления могут быть обусловлены либо отсутствием у субъекта необходимой власти, либо ее неумелым использованием, либо тем и другим.
Различение власти и управления в политическом лидерстве существенно с той точки зрения, что это: в практическом плане позволяет точнее определять, в какой сфере лежат причины неудач тех или иных действий. При анализе возможностей политического лидера обеспечить подчинение других субъектов и достичь при этом определенных целей надо учитывать, что источники эффективности, характеристики и закономерности властвования и управления не тождественны. Субъект, не выполнивший свои функциональные обязанности по причине отсутствия или недостаточности соответствующей власти, не может быть виновен, но если он таковой властью обладал, то обвинение будет уместным.
В-шестых, распределение ценностей и благ не тождественно распределению власти. Не все политические акторы, обладающие властью, используют ее для получения каких-либо выгод, удовлетворения своих преференций. Политическая власть не всегда приносит дивиденды, на которые рассчитывает политический лидер, и из которых почти всегда исходит в своих оценках к политическому лидеру общественное мнение. Многие социальные блага, на первый взгляд связанные с определенной позицией во властной структуре общества, оказываются не последствием осуществления власти, а результатом иных сил. Поэтому в анализе политических отношений важно проводить различие между тем, чего добился политический лидер с помощью своей власти, и тем, что ему “досталось” без каких либо усилий с его стороны и было вне его контроля, что может трактоваться как “удача”, “фортуна”.
В 2000 г. в Институте философии РАН наук состоялось заседание “круглого стола” на тему: “Сто сорок дней президента Путина (Куда же идет Россия?)”. В дискуссии приняли участие известные публицисты, политологи, философы: А. Зиновьев, В. Рыжков, В. Логинов, В. Шевченко, В. Межуев, В. Сироткин, О. Гаман-Голутвина, Б. Славин, В.Толстых и др. Интеллектуалы и политики рассуждали о том, способен ли президент изменить судьбу страны. К единому мнению не пришли. Однако проблему политического лидерства, роли лидеров актуализировали. Обратим внимание в связи с данным обсуждением этой темы на два момента: 1) на апелляцию к Президенту, сегодняшнему политическому лидеру России, как к самому серьезному, самому действенному политическому актору современного политического процесса даже сторонников принижения его значения в политической жизни; 2) попытку, как и прежде, определить роль и значение политических лидеров либо исходя из их личных качеств, либо из типологических характеристик, т.е. их личной принадлежности к тому или иному идейно-политическому течению и пр. При этом очевидна узость применяемых для анализа и понимания политического лидерства подобных понятий-ярлыков. Эти понятия вообще недостаточно приложимы в контексте того или иного исторического времени к тому, что может включать в себя “качества автократического либо демократического лидера”. Это хорошо видно на приводимом в дискуссии примере, где утверждалось: “Рузвельт не был “тоталитарным типом”, но меры, принятые им для вывода США из кризиса, были достаточно крутыми” (Независимая газета, 15.11.2000). Рузвельт, с нашей точки зрения, не тоталитарный и не либеральный тип. Рузвельт действовал сообразно сложившейся ситуации и убедительно проявил лидерские качества. Рузвельт - просто лидер, и как лидер сумел использовать институциональную власть не для укрепления личной власти, а для решения общезначимых для американского общества задач.
Таким образом, политическое лидерство - это и способность к политическому творчеству. Наукой уже сформулировано содержание данной способности: “вдохновлять и мобилизовывать массы, обеспечивать взаимосвязь того или иного общества с историей человечества”. Вектор такого предназначения очерчен и проговорен как самое общее, для всех времен предназначение. Но особую значимость и актуальность приобретает политическое творчество политического лидерства во времена, когда ощущается неверие в историческую перспективу, а сама власть эксплуатирует это историческое безверие; когда политическая среда вобрала в себя людей не только конъюнктурно, но и авантюрно мыслящих и действующих. В этих условиях крайне важно создать иную политико-нравственную атмосферу, вернуть доверие к власти и чувство исторической альтернативы. Отсюда укрепление вертикали власти, инициированное политическим лидером страны, хотелось бы рассматривать как отвоевывание исторической перспективы, как не только вдохновение и мобилизация, но и облагораживание людей и политиков, а не как воспроизводство властного, тем более личного, статуса и власти любой ценой без всякой идеи. Это — конкретная контекстная и ситуационная задача современного политического лидерства России.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гаман-Гэлуттта О. Говоря об истории, неизбежно переходишь на политику. // НГ-Сценарии, .2001. №3.
2. Ильин И. России необходима сильная власть. И она будет ее иметь // Парламентская газета,
29.09.2000.
3. Казенное С., Кумачев В. Евангелие от Петра: прозрение или призыв к либеральной диктатуре? // http://anyona.nns.ru/analytdoc/aven.htm.
4. Капустин Б.Г. Идеология и политика в посткоммунистической России. - М., 2000.
5. Караганов С. Ловушка глобализации // Век, 19,12.2000.
6. Клямкин И. Грязь еще можно отмыть // Век, 02.03.2001.
7. Кузьминов Я. Благосостояние для большинства, а не для избранных. - Труд, 19.12.2000.
8. Медведев Р. Рецепт от загогулины // Версты, 25.01.2001.
9. Панарин А.С. Политология. - М., 2000.
10. Тоффлер Э. Третья волна. - М., 1999.
11. ШимовЯ. “Миф о спасителе” и социальная эволюция. Почему мы так любим творить себе кумиров? // Международный исторический журнал, 2000, №9.
POLITICAL LEADERSHIP IN THE CONTEXT OF POWER VERTICAL
STABILIZING
D. E. Slizovski
The Department of Political Science
Russian University of People's Friendship Mikluho-Maklay str., 6, 117198, Moscow, Russia
The problem of political leadership in contemporary Russia is discussed from both theoretical» and methodological positions. Analytical approaches towards this problem are mentioned. Power institution functioning is given through the axis of history and politics. The key idea of the article emphasizes Russian political leadership as a dominating one. This is the basic factor of political life and Russian political process. The danger is the following political leadership can be transformed into individual power or corporative group power. Nevertheless, this sort of dander wouldn’t hamper the whole process of central power and its institutions stabilizing.
