CC BY
15способ преодоления этого в российских условиях заключается в создании центрального автократического аппарата, возможно, инициированного извне. С другой стороны, активное использование института межпартийных соглашений может оказаться своего рода «школой», пройдя которую, равноправные субъекты политической деятельности смогут
научиться координировать свои действия без обязательного участия вышестоящей инстанции. А это, в свою очередь, может стать важной предпосылкой для перехода от повсеместного использования командно-централист-ских методов организации общества к их использованию лишь там, где они оказываются единственно эффективными.
Политический спектр через столетие: преемственность ролей
Илья Шаблинский
Новый этап развития российской государственности с девяностых годов прошлого столетия продемонстрировал определенное сходство между современными политическими проблемами и ролями и соответствующими явлениями российской политической действительности, характерными для начала XX века. Апеллируя к историческому опыту, автор говорит о роли современной политической оппозиции и ее взаимоотношениях с партией власти. Помимо этого, обосновывается тезис о том, что недавние поправки в закон о политических партиях не смогут существенным образом повлиять на расстановку политических сил или изменить политический режим.
^ Политические партии; конституционализм; политический режим; выборы
Через двадцать лет после принятия действующей ныне российской Конституции вопрос о возможности в России конституционной власти все еще остается открытым. Тема конституционных ограничений власти все еще актуальна. Почему? В течение и последнего десятилетия российская власть, точнее, узкая правящая группа, сформировавшаяся вокруг второго президента, предприняла все возможные усилия, чтобы остаться вне каких бы то ни было ограничений и контроля. И эти усилия принесли плоды.
Власть, стремившаяся исключить любой контроль над собой, серьезно деформировала судебную систему. Но при этом сохранились, хотя и пережив трудные времена, такие институты, как независимая пресса и многопартийность. Последняя серьезно видоизменилась за двадцать лет, прошедших с принятия Конституции. Попробуем поразмышлять над этой эволюцией в свете последних событий на политической сцене.
Итог президентских выборов 2012 года — шестых в истории Российской Федерации — был предсказуем. Его обусловило абсолютное доминирование одной властной группировки, сформировавшейся вокруг бессменного лидера. С политико-правовой и конституционно-правовой точек зрения интерес представлял не ход выборных кампаний — парламентской и президентской, — но их контекст. Имеется в виду череда событий, отразивших взаимодействие общества и власти, точнее, рост напряжения в их отношениях. Выборные кампании, какими бы они ни были, стимулировали эту напряженность.
Разобрать смысл этого контекста нам должна помочь историческая аналогия: она буквально взывает и напрашивается.
Первое десятилетие XXI века требует еще раз осмыслить политический опыт первого десятилетия века XX. В чем суть аналогии?
В главном политическом конфликте современной России стали все явственней про-
ступать сходства с основным политическим конфликтом эпохи первых Государственных дум. Знакомые контуры проступают, словно узоры старых обоев на подвергаемой ремонту стене. С одной стороны — власть, вполне персонифицированная, фактически наделившая себя самодержавными полномочиями и стремящаяся обеспечить себе поддержку Церкви и консервативной части общества. Говоря о последней, нередко используют термин «консервативное большинство»; однако в условиях активного применения фальсификаций в ходе выборов вопрос о «большинстве» и «меньшинстве», увы, должен быть оставлен за рамками научной дискуссии. С другой стороны — разнородное протестное движение, в котором до поры до времени уживаются и либеральные сторонники европейского пути, и приверженцы различных социалистических доктрин. Пережив первый натиск протестного движения, власть встает на путь реакции или, точнее, активной консервации сложившегося status quo. Одна из целей законодательства периода реакции — ослабление протестного движения. Власть также стремится удержать контроль над крупнейшими СМИ. Но небольшая часть изданий сохраняет независимость и готова ее отстаивать.
Ряд характеристик конфликта столетней давности был связан особенностями политического режима (то есть фактически с особенностями российской монархической власти в начале XX века). Среди них русскими юристами специально выделялись, во-первых, слабость и зависимость судебной системы, во-вторых, постоянное бюрократическое давление на бизнес, делающее его совершенно уязвимым, и, в-третьих, общая бюрократизация управления, легализующая, в сущности, полный произвол лиц, обладающих малейшей административной властью. Вот что, в частности, говорил Б. А. Кистяковский о состоянии судов и судей: «Судья не есть у нас почетное звание, свидетельствующее о беспристрастии, бескорыстии, высоком служении только интересам права, как это бывает у других народов. У нас не существует нелицеприятного уголовного суда; даже более, наш уголовный суд превратился в какое-то орудие мести. Тут, конечно, политические причины играют наиболее решающую роль... Атмосфера нашего суда и наше обществен-
ное правосознание не только не оказывают поддержки в борьбе за право, но часто даже влияют в противоположном направлении»1.
У Б. Н. Чичерина мы находим следующую характеристику отношений государства с бизнесом на рубеже Х1Х—ХХ веков: «Купечество, вследствие покровительственной системы, находилось всецело в руках правительства, которое могло одним почерком пера осыпать его незаслуженными благами или подорвать самые существенные его интересы...» И он же давал оценку всей бюрократической системе управления: «Для всякого мыслящего наблюдателя современной русской жизни очевидно, что главное зло, нас разъедающее, заключается в том безграничном произволе, который царствует всюду, и в той сети лжи, которою сверху донизу опутано русское общество. Корень того и другого лежит в бюрократическом управлении, которое, не встречая сдержки, подавляет все независимые силы и, более и более захватывая власть в свои руки, растлевает русскую жизнь»2.
Риторический вопрос: можно ли говорить об определенной преемственности этих наиболее острых российских политических проблем? Не имеет ли особый смысл подобная ретроспектива, если мы говорим о важнейших негативных следствиях деятельности режима личной власти?
Разумеется, эта аналогия, как и все прочие, условна: российское общество за минувшее столетие радикально изменило структуру и вообще изменилось. И все же в данном случае нам хотелось бы подчеркнуть именно преемственность и политических проблем, и политических ролей в процессе создания конституционного государства. Его не удалось выстроить сто лет назад — процесс был насильственно прерван. Но задачи, поставленные и не решенные одной эпохой, переходят по наследству к другой, пусть и через три поколения. Процесс демократического реформирования государства был возобновлен в начале 1990-х годов и снова заморожен примерно десять лет спустя.
Обратимся теперь к нашей главной теме. Сегодня на наших глазах медленно и довольно мучительно восстанавливается естественный политический спектр России — вопреки всем препятствиям. Вероятно, для более или менее четкой дифференциации политических воззрений российских граждан необходимо
было, чтобы с момента краха тоталитарного государства прошел определенный срок: в нашем случае примерно 20 лет. Нужно признать, что в течение 1990-х годов предпочтения широкого слоя избирателей, оставались, достаточно размыты, изменчивы и не всегда поддавались артикуляции. По меткому замечанию А. Салмина, большинство избирателей, оценивая в ту пору новосозданные партийные бренды, выбирало, по сути, между двумя партиями власти — прежней (КПРФ) и нынешней (ВР—НДР—Единство).
Сейчас формирующаяся политическая палитра уже начинает отчасти напоминать ту, которая обозначилась в эпоху первых Государственных дум. Но уже очевидны и серьезные отличия. Попробуем рассмотреть основные сегменты возрождающегося спектра с точки зрения их отношения к идее конституционного государства.
Наиболее примечательное тут в этом плане явление — формирование и усиление консервативного сегмента. В первые годы после распада СССР консервативному мировосприятию, — охранительному по своей сущности, не так-то просто было выбрать себе объект идеологической защиты. Консерваторами чаще всего именовали твердых сторонников прежнего режима, верных ленинцев (сталинцев), ностальгирующих по советской жизни. Для консерватизма традиционного, консерватизма в европейском смысле слова, защищающего веру в Бога и частную собственность, в этом постсоветском мире почти не оставалось места. Но после двух десятилетий выстраивания и укрепления государства, созданного на основе РСФСР, ситуация изменилась. Экономический рост, обусловленный, прежде всего, ростом цен на нефть, позволил укрепить и расширить бюрократический слой. Этот же фактор дал возможность стабилизировать положение еще более крупных социальных групп, зависимых от бюджета. В то же время внутри широкого бюрократического слоя вполне оформилась жесткая иерархия. На ее вершине закономерно оказались бессменный лидер государства со своим ближайшим окружением (правящая группа), а также руководители силовых структур и спецслужб. Фактически важное место на вершине пирамиды заняли и иерархи Русской православной церкви (РПЦ) формально отделенной от государства. Стала вполне оче-
видной взаимная поддержка правящей группы и руководства РПЦ. С консервативной точки зрения такой альянс стал хорошей формой единения государства и церкви — ценностью и объектом защиты. Этот альянс мог позволить себе выбирать политических союзников и бизнес-партнеров из числа особо приближенных, избранных предпринимателей. За первые два срока президентства В. Путина круг таких избранных вполне определился.
Возникшую корпорацию «власть — церковь — избранный бизнес» изредка покусывали либеральные газеты, сохранившие определенную независимость. Они усматривали почти исключительно корыстный групповой интерес в деятельности корпорации и закономерно становились для нее врагами.
Таким образом, у русских консерваторов появилась понятная им система координат: стало ясно, — что защитить и от кого.
В этой связи с этим конституционность политического режима, его связанность нормами права оказалась для консервативных партий второстепенным вопросом. Партия, служившая основными инструментом правящей группы («Единая Россия»), главной своей задачей видела, как и положено, сохранение status quo (уточнение задачи зависело исключительно от воли бессменного лидера). И более того: ее консерватизм после массовых протестных акций 2011—2012 годов приобрел агрессивно-охранительный оттенок. Об этом свидетельствовал целый ряд законов, нацеленных на ужесточение условий для всякой общественной активности. Партии, самоопределяющиеся как консервативные, но не представленные в Государственной Думе — к примеру, Российский общенародный союз (РОС) — могли позволить себе упомянуть в своей программе о политической реформе, но реально ничего принципиально отличного от status quo не предлагали3.
Если тут здесь снова вспомнить эпоху первой российской многопартийности, то упомянутые консервативные партии могли бы, вероятно, считать себя преемниками «Союза 17 октября», хотя и с рядом серьезных оговорок. Даже если вынести за скобки принципиальный монархизм «октябристов» нужно отметить следующее. Союз 17 октября никогда не был, в отличие от «Единой России», партией власти, то есть инструментом пра-
вящей элиты, и, соответственно, не обладал сколько-нибудь серьезными административными возможностями. Ни о каком сращении его с госаппаратом не было и речи. Курс на принципиальную поддержку правительства Столыпина в 1908—1911 годах не помешал октябристам жестко критиковать это правительство, а в начале 1911 года обвинить его в нарушении Основных государственных законов: лидер партии тогда подал в знак протеста в отставку и ушел с поста председателя Государственной думы.
Следует отметить и то, что в программах ряда нынешних консервативных организаций (того же РОСа) проскальзывает пиетет перед организацией Советского государства — что мало совместимо со статусом наследников Союза 17 октября.
Фактически поддержкой правительства в 1906—1908 годах пользовался и другой политический субъект — Союз русского народа, считавший позиции октябристов чересчур либеральными и выделявший в своей программе специальный раздел «еврейский вопрос». Воззрение на конституцию руководства Союза сводились, как известно, к тому, что и конституция и дума есть чуждые России вещи, навязанные Государю.
Организаций с подобными идеологическими установками хватает и сегодня. Поиск иноплеменных врагов государства все также остается одной из их ключевых целей. Но в большинстве своем они предпочитают критиковать действующую консервативную власть. Во-первых, за недостаточный патриотизм, а во-вторых, как ни странно, за нехватку политической свободы. По сути дела, имеется в виду то, что власть не предоставляет достаточной свободы действий именно националистическим организациям. В силу этого в 2012 году они охотно присоединялись к многотысячным общегражданским акциям протеста. Как повели бы себя лидеры националистов, добравшись до власти, можно лишь предполагать.
Насколько велико реальное влияние консервативной идеологии?
В последние годы в российских представительных органах фракции, которые мы по формальным признакам отнесли к консервативным, абсолютно доминировали (обходясь пока даже без союзничества с радикальными националистами). В законодательных со-
браниях различного уровня «Единая Россия» к 2012 году контролировала от 60 до 98% мест. Однако фактически это был контроль не партии, а бюрократического аппарата —
деидеологизированного, но готового декларировать и исполнять любую программу, провозглашенную правящей группой.
Вопрос о политическом центризме, об умеренной середине, как бы то ни было, оказался в российской общественной жизни одним из наиболее актуальных. В условиях восстановления реальной многопартийности центристская позиция выглядела достаточно выгодной. Правящая консервативная группа претендовала на это место, но в 2011—2012 годах охранительность, а точнее, даже реакционность ее позиций стала очевидна. Таким образом, ровно в середине спектра оказались партии и группы, имеющие либеральную ориентацию. С 2003 года они не были представлены в Государственной Думе: в сущности, правящая группа приложила немало усилий, чтобы оттянуть на себя часть либерального электората.
Парадокс состоит в том, что, с точки зрения отношения к действующей Конституции, к ее принципам, к форме правления, позиции либеральных партий («Яблоко», Партии народной свободы) мало, чем отличаются от позиций «Единой России». Но эти партии жестче других критиковали правящую группу за фактическую измену Конституции — за установление режима личной власти. И, кроме того, как отмечалось выше, либералы могли рассчитывать на тот сегмент электората (образованных горожан), который правящая группа хотела бы считать своим. В силу этих и некоторых иных факторов либеральная оппозиция оказалась в глазах власти главным врагом. Для русской политической традиции это не было такой уж новостью, если вспомнить выводы Б. Н. Чичерина, сделанные им около 110 лет назад: «Все журналы со сколько-нибудь либеральным направлением висели на волоске, а холопствующей ватаге поклонников реакции давался полный простор. Они могли на своем раболепном жаргоне прославлять правительство на все лады, восхвалять все его самые вопиющие меры, видеть в нем спасителя отечества. Более или менее значительной свободой пользовались и социалисты. Либерализм казался правительству опасным, но социализм, пока он являлся
в теоретической форме, представлялся безвредным... Среднее, умеренно либеральное направление оставалось в накладе. В журналистике оно не имело органа, а книги, кроме самых задорных, у нас давно перестали читать»4.
В то же время русское правительство эпохи первых Государственных дум — в отличие от правительств В. Путина — не предпринимало специальных усилий для блокирования партии конституционных демократов. Во всех четырех Государственных думах эта партия образовывала крупные фракции.
Нынешняя «Партия народной свободы», насколько можно судить даже по ее названию, в полной мере сознает себя продолжателем дела партии П. Милюкова и В. Набокова. Правда, смена конституционного строя в ее планы не входила: целью была ликвидация фактической монополии на власть правящей группы (прикрывающейся брендом «Единая Россия»)5. Либералы оказались вытеснены за стены парламента, но при первых же признаках общественного недовольства показали свое реальное идейное влияние: сыграли серьезную роль в организации массовых митингов и демонстраций. После безнадежного для них 2007 года пришел 2012 год, разбудивший надежды.
Партии и группы, использующие в своих программах слова «социализм» и «социалистический путь», все последние двадцать лет с большим или меньшим пылом апеллировали к опыту советского режима. Из этого опыта они весьма охотно черпали надлежащие образцы. Социалистические партии в России рубежа XX—XXI веков были по преимуществу ностальгирующими, в отличие от социалистов-мечтателей рубежа XIX—XX веков. Примерно к пятой думской кампании (2007) на социалистическом фланге стали появляться акторы, уже не связывающие себя образами прошлого. Речь может идти, в частности, об организациях, образовавших «Левый фронт». Молодые лидеры этих групп в большей мере ориентировались на западных новых левых.
Тема конституционного государства, как водится, оставалась на периферии их интересов (сосредоточенного на облегчении участи «людей труда»). Но все же из их программных документов следовало, что их симпатии склоняются к форме, более всего напомина-
ющую парламентскую республику6. Обычно они заявляли и о неприятии президентской формы правления. В этой связи с этим их активное участие в общегражданских митингах выглядело логично. Сходные положения имелись и в программных документах КПРФ, самой крупной организации на этом фланге. Но она так и не отказалась при этом от восхвалений Сталина и основных составляющих сталинской политики. Идеология КПРФ, этого последнего осколка КПСС, представляла (и представляет) собой странноватую смесь радикально-социалистических лозунгов (вроде рабочего самоуправления и контроля над ценами) с консерватизмом почвеннической складки, требующим борьбы с Западом, американским империализмом и чуждыми образцами массовой культуры. Закономерно, что руководители коммунистов в митингах протеста 2011—2012 годов не участвовали: они сознавали, что на площадях собирается не их электорат. Однако сам по себе протест они вынуждены были поддержать. Идеи прав человека и разделения властей оставались для них идеологически чуждыми, но удобными с точки зрения практической политики. Таким образом, нынешние коммунисты, в отличие от своих предшественников из РСДРП(б), — по крайней мере, на словах — за конституционное государство.
Их потенциальные союзники из «Справедливой России», суррогатной партии, созданной волей кремлевских политтехнологов, интегрировали эти идеи без особых хлопот, как и положено современной левой партии. Забыв на минуту о способе фабрикации данной структуры, ее можно бы было представить в качестве наследницы социал-демократов меньшевистского склада.
Ее программные документы 2011—2012 годов включали весьма взвешенные предложения по возвращению нашему политическому режиму конституционного характера. Как это нередко бывает, дочерний проект, отделенный от материнского тела (президентской администрации), начал жить самостоятельной жизнью.
Таков примерный набор сегментов, составляющих российский политический спектр. Можно заметить, как в нем проступают определенные архетипические черты: архетипической можно счесть уже саму его структуру. Она включает крайних национа-
листов, консервативную партию власти, либеральный и левый сегменты. Набор, напоминающий о партийных системах европейских государств, если не считать одно важное «но». Наша «консервативная партия» представляет собой, в сущности, политическую ипостась государственного аппарата, охватывающего и исполнительную, и судебную власть.
Формально, идеи конституционного порядка и разделения властей находят достаточно широкую поддержку. То есть почти все (за исключением радикальных националистов) силы, действующие на политической сцене России, считают необходимым конституционное ограничение власти.
Но обольщаться не стоит. Причин ожидать тяжелую вязкую борьбу более чем достаточно, и они налицо. Партия, обслуживающая правящую группу, в реальности сосредоточена на одной задаче: сохранении монополии на власть. Все ссылки на Конституцию и законность, содержащиеся в ее программах и заявлениях ее функционеров — не более чем ритуальные формулы, призванные обеспечить исполнение воли правящей группы (или ее лидера). Нынешняя партия власти — это воплощение реакции в самом классическом смысле слова. Главный смысловой элемент здесь — защита своего привилегированного положения. О каком конституционном государстве может в таком случае эта партия говорить? Лишь о том, которое является орудием все той же правящей группы.
Руководство формально оппозиционной КПРФ, судя по всему, хорошо сознает свою зависимость от правящей группы, и, в общем, этой зависимостью не очень тяготится. Взамен КПРФ уже много лет пользуется статусом второй российской партии, стабильным государственным финансированием и относительной свободой действий. При наличии в программе партии славословий в адрес сталинского режима, говорить о ее приверженности идее конституционного порядка можно лишь с иронией.
В итоге тот российский политический слой, который уже осознал себя силой, достойной правового конституционного государства, почти не представлен легальной партийной системой. Этот слой формируется медленно, но неумолимо, и сам постепенно ищет формы для своего самовыражения. И
эти формы должны в конце концов выйти за рамки, обозначенные 100 лет назад.
Можно предположить, что эти рамки могут в некоторой степени сдвинуться или расшириться вследствие последних поправок в законодательство о партиях. Напомним об их содержании.
Как известно, Федеральным законом от 2 апреля 2012 года № 28-ФЗ в Закон «О политических партиях» внесены поправки, направленные на либерализацию требований к созданию и деятельности таковых. Согласно этим поправкам, минимальная численность партии, необходимая для регистрации, была снижена с 40 тысяч до 500 человек. Партию, согласно поправкам, теперь невозможно упразднить на основании того, что в ее региональных отделениях недостаточное количество членов. Впрочем, если партия в течение семи лет подряд не принимает участие в выборах, то она подлежит ликвидации. Партия также будет обязана предоставлять в Центризбирком раз в три года, но не позднее 1 апреля, сводный финансовый отчет о поступлении и расходовании средств. Прежде партии отчитывались о расходовании средств ежегодно. С учетом того, что в результате резкого снижения минимальной численности количество желающих зарегистрировать свою партию может резко возрасти, был введен запрет на использование при регистрации наименований, которые схожи с названиями существующих или уже не существующих политических партий «до степени смешения». Учредительный съезд партии считается правомочным, если в его работе приняли участие делегаты, представляющие не менее чем половину регионов и преимущественно проживающие в них. Нижняя граница нормы представительства снижена с 3 до 2 человек. Установлены также основания для приостановления государственной регистрации партии (ее регионального отделения), но не более чем на 3 месяца. Речь идет о ситуациях, когда устав партии противоречит Конституции РФ, федеральным конституционным и федеральным законам, информация в представленных для регистрации документах не соответствуют установленным законом требованиям. При принятии данного решения выдается письменное мотивированное заключение. Если основания, вызвавшие приостановление, не устранены, партии (регио-
нальному отделению) в государственной регистрации может быть отказано.
Эти поправки — единственная уступка власти протестному движению, которой оппозиция может хотя бы отчасти воспользоваться. Но эти же коррекции могут рассматриваться и как хорошо продуманные уловки, целью которых является размывание и ослабление политического протеста. Ведь столь радикальное снижение минимальной численности партий даст возможность правящей группе, обладающей административными рычагами, фабриковать любое количество суррогатных партий, способных оттянуть часть электората у оппозиции. При этом российское законодательство по-прежнему не допускает образования политических блоков. Следует тут вспомнить, что запрет на блоки появился в 2005 году, когда получившая большинство в Государственной Думе «Единая Россия» начала создавать юридические условия для монополии на власть (в 2004 году она несколько раз проигрывала региональные выборы именно оппозиционным блокам).
Как отмечают многие политологи, теперь «появится большое количество новых партий, в том числе карманных, диванных, коммерческих, фейковых. Они, конечно, оттянут часть голосов у уже действующих крупных партий. В краткосрочной перспективе это фрагментирует оппозиционный сегмент. И конечно, это выгодно партии власти, особенно в условиях ее падающего сейчас рейтинга, проигрываемых выборов. и возможного ее ребрендинга»7.
Таким образом, некоторое оживление партийной жизни вряд ли может серьезно изменить политический режим. Ведь наряду с воспроизводством основной структуры старого политического спектра мы видим, как уже отмечалось выше, и воспроизводство старой, «дореволюционной» схемы расстановки политических сил. Ее суть — полное доминирование государственной бюрократии (тогда имперской, теперь федеральной), не допускающей никакого реального контроля над собой и рассматривающей все упомянутые партии и группы как докучливое требование современной политической моды.
Важным в данном контексте можно было считать то, как объяснил цели правового регулирования (данных поправок) сам гарант Конституции. Вопрос о том, зачем создавать
условия для возникновения большого количества карликовых партий был задан ему в июне 2012 года представителями молодежных организаций «Единой России». Отвечая на этот вопрос, Президент РФ сказал: «Именно для того, чтобы они (партии) поняли, что их не поддерживает общественность. В этом есть большой глубокий смысл. Потому что пока что-то запрещено, кто-то считает, что на нем боженька заснул (во всяком случае, задремал).» Далее, почувствовав, что высказался явно не в формате главы государства, Путин пояснил: «Когда люди вылезают из подполья, предъявляют свои взгляды, свои убеждения, предъявляют свою позицию, формулируют свою программу, тогда становится ясно: общество поддерживает такую группу людей, которая появилась в виде политической партии, или нет, или что-то им нужно менять для того, чтобы завоевать симпатии избирателей. В этом есть большой политический смысл»8.
Мы вправе делать свои выводы о том, какая из этих двух фраз в большей мере выражает истинные помыслы и намерения главы государства.
Таким образом, мы вынуждены сегодня говорить о воспроизведении основных бед русской государственной жизни, уже получивших четкую оценку около ста лет назад. Это следует, на наш взгляд, считать одним из следствий того, что конституционное государство, удерживающее власть в рамках права, так и не было выстроено. Воспроизведение спустя 100 лет старой структуры политического спектра и старого конфликта может рассматриваться как дополнительное напоминание о том, что задача все еще не решена. Но для ее решения русское образованное общество созрело уже столетие назад. Неужели оно не созрело сегодня?
Политическая демократия не является, разумеется, чудодейственным средством, излечивающим от всех перечисленных болезней. Но она постепенно создает условия для их искоренения — прежде всего, уменьшая пространство для произвола.
Шаблинский Илья Георгиевич - профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», доктор юридических наук.
ishablin@yandex.ru
1 Кистяковский Б. В защиту права // Вехи. Из глубины. М.: Правда, 1991. С. 146-147.
2 Чичерин Б. Россия накануне двадцатого столетия // О свободе. Антология мировой либеральной мысли (I половина XX века). М.: Прогресс-Традиция, 2007. С. 503-574, 535.
3 Из Программы Российского общенародного союза 1995 года: «Россия должна представлять собой республику с сильной исполнительной властью.
Президент является главной кабинета министров, руководит осуществлением внешней и внутренней политики, является высшим представителем страны в международных делах и символизирует российскую государственность. Президент не имеет законодательных полномочий и как глава исполнительной власти подотчетен парламенту. <...>
Правительство должно регулярно отчитываться перед парламентом, министры, как и правительство в целом, в случае серьезных недостатков в их работе, должны уходить в отставку.
<...>
В Конституции следует сохранить возможность созыва полномочного Съезда (Собора) специальных уполномоченных от всех групп населения и регионов Российской Федерации, который только и мог бы рассматривать вопросы реформирования основных начал конституционного строя России, разрешать "конституционные кризисы"» (http://www.dosye.ru/elections/ uшon15/uшon15_pЮ3.php).
Из Манифеста русских консерваторов: «Государство Российское — это социально-представительное государство с сильной и преемственной Верховной властью. Власть священна для каждого и всецело ответственная за каждого. Власть — не привилегия и не инструмент обогащения. Это служение не за страх, а за совесть. <...> Консервативные ценности — предмет согласия государства, общества, Русской Православной Церкви и традиционных конфессий. Русский консерватизм сегодня — это един-
ственная идеология, способная сохранить суверенитет страны. Русские — народ священной истории. Русский человек не возник из ниоткуда и не исчезнет в никуда: он живет в истории и в традиции с ее границей и иерархией» (http:// www.partia-nv.ru/articles/2006/a220306.html).
4 Чичерин Б. Указ. соч. С. 535.
5 Из Программы Партии народной свободы (ПАРНАС): «Исполнительная власть должна, наконец, превратиться в одну из ветвей власти, а не всей власти, как сегодня. <...> Мы отстраним органы исполнительной власти от формирования избирательных комиссий и будем формировать их только из числа представителей, выдвинутых политическими партиями или избирательными блоками. <...> Мы добьемся отмены запрета на создание избирательных блоков и снижения барьера для избрания в Государственную Думу и региональные законодательные собрания до 3 %. Совет Федерации будет избираться гражданами на прямых выборах населением регионов» (http://svobodanaroda.org/ news.part/3425/).
6 Из Программы «Левого фронта»: «Высшим органом власти страны является Верховный Совет, состоящий из двух палат — Совета Республики и Совета Федерации. Депутаты Совета Республики избираются по спискам, формируемым партиями и общественными организациями. Совет Федерации формируется на основе делегирования от региональных Советов. Аналогичные двухпалатные Советы будут формироваться на региональном и местном уровне.
Власть Президента России ограничивается представительскими функциями, а в перспективе — пост Президента упраздняется» (http:// www.leftfront.ru/4 8F784C4B937D/ 4F17DEC000CC2/html).
7 http://ria.ru/politics/20120320/601 136460. html#ixzz24ShZSeL6.
8 http://media73.ru/2012/putin-na-seligere-obshhalsya-s-molodezhyu.
