CC BY
82
СРЕДИЗЕМНОМОРСКИЙ МИР В АНТИЧНУЮ И СРЕДНЕВЕКОВУЮ ЭПОХИ
УДК 94(392)
ПОЛИТИЧЕСКИЕ СТРУКТУРЫ В ЛИКИИ V в. до н. э.
(ПРОБЛЕМА АССИМИЛЯЦИИ ИНОКУЛЬТУРНЫХ КОМПОНЕНТОВ
В АВТОХТОННОЙ СРЕДЕ)
© 2012 г. А.Н. Горожанова
Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского man_07_07 @mail.ru
Поступила в редакцию 05.11.2012
Древняя Ликия представляет собой уникальный регион Малой Азии, активно развивавшийся в контексте весьма интенсивного культурно-политического диалога. Данное обстоятельство оказало существенное влияние на социально-политическое развитие Юго-Западной Анатолии, во многом обусловив специфику ликийского общества и государственности, для которых было характерно сочетание автохтонных и заимствованных элементов. Со времени персидского завоевания в Ликии устанавливается весьма специфическая политическая модель (династическая система). Наиболее влиятельными были два политических центра - Лимира и Ксанф, которые управлялись представителями местной знати -династами, чья власть носила родовой характер и передавалась по наследству. В образах ликийских династов присутствуют элементы, характерные как для персидской, так и для греческой традиции.
Ключевые слова: Ликия, Малая Азия, династическая система, кросс-культурные коммуникации.
Древняя Ликия представляет собой уникальный регион Малой Азии, активно развивавшийся в контексте весьма интенсивного культурно-политического диалога. Данное обстоятельство оказало существенное влияние на социальнополитическое развитие Юго-Западной Анатолии, во многом обусловив специфику ликийского общества и государственности. Ликия в разные периоды своей истории входила в состав различных политических образований (держава хеттов и империя Ахеменидов, Делосская сим-махия), однако автохтонное население сохранило специфические этнокультурные черты, социальные и политические институты, обусловившие формирование на данной территории весьма архаичного по своему существу и синкретического по форме варианта региональной монархии.
После завоевания Ликии войсками персидского полководца Гарпага в середине VI в. до н. э.1 Ликия вошла в состав державы Ахемени-дов, став частью малоазийской прибрежной сатрапии (Ш1 I. 176)2. В связи с этим возникает закономерный вопрос о последствиях завоевания с точки зрения трансформации политических структур и властных институтов в Ликии.
Для управления новыми территориями персам была необходима система государственного устройства, которая выполняла бы две основные функции: обеспечивала регулярное поступ-
3
ление податей в казну и гарантировала персидское господство в регионе [4, p. 38]4. Веских оснований предполагать, что вмешательство персидского сатрапа в дела правителей ликийского Ксанфа было всеобъемлющим, а контроль над состоянием дел в области тотальным, не существует. Как замечает Фрей, господство Ахеменидов на юго-западе Анатолии сводилось к сбору налогов и требованию поддержания мира и порядка [8, S. 9]. В определенной степени это являлось отражением стандартной персидской практики [1, p. 84], которая также предполагала сохранение управления на захваченных территориях за местными элитами [9, с. 85; 10, p. 79-80]. Допустимо предположить, что дело обстояло аналогичным образом и в Ликии. По мнению Т. Брайса, утверждение династии в Ксанфе во многом было обусловлено стремлением персов создать местную лояльную им администрацию [11, p. 35], используя уже сложившиеся институты власти отдельных ликийских владык, которые опирались на тра-
диции, родовую знать своих территорий и население отдельных городов [12, с. 19], прежде всего Ксанфа (хет. Awama/лик. Агппа). Существование Ксанфа как одного из политических центров региона засвидетельствовано начиная с хетто-лувийского времени [13; 14, S. 28-31; 15, S. 23]. Археологические и эпиграфические материалы подтверждают наличие на территории Юго-Западной Анатолии нескольких городских центров уже в эпоху архаики [16; 1, р. 28-29; 17].
Есть все основания полагать, что для укрепления своей власти в регионе персидские завоеватели предприняли ряд шагов [18, S. 95-96]. Это могло выражаться в наделении привилегированным политическим статусом ксанфий-ской семьи династов [19, S. 21], при этом Ксанф становился центральным территориально-политическим звеном ликийской династической системы [11, р. 31-42].
Род ксанфийских правителей принято называть Куприллиды (по имени первого фиксируемого династа) или Гарпагиды (по имени завоевателя Ликии Гарпага). В зарубежной историографии есть несколько точек зрения относительно статуса, обретенного Гарпагом в покоренной Ликии. Персидский полководец являлся временным ставленником [20, р. 135; 21, S. 2729; 22, р. 274-275] либо получил Ликию в качестве вознаграждения за службу, а в дальнейшем у власти в Ксанфе находилась династия правителей, являвшихся его потомками. В качестве причины утверждения Гарпага в Ксанфе называется «недоверие» со стороны завоевателей из-за оказанного городом сопротивления [23, р. 95;
21, S. 27-29]5. Однако следует принять во внимание примеры назначения персидскими царями людей, восстававших против их власти или казавшихся ненадежными6. Для доказательства приведенных выше утверждений применительно к Ликии необходимо подтвердить факт прихода к власти после завоевания Ксанфа династии иранского происхождения. Однако свидетельства персидского присутствия в Ликии
7
нельзя назвать многочисленными .
Есть основания полагать, что в Ксанфе существовала собственная местная династия правителей [31, р. 42-46; 7, р. 42]. Подобные выводы могут быть сделаны на основании устойчивой традиции погребений династов [32, S. 2428] и ранних монет (хотя их датировка является дискуссионной) [25, р. 101; 26, р. 179-180]. Начиная со времени завоеваний Кира Великого и особенно в период правления Дария I персы проводили политику целенаправленной поддержки и поощрения лояльных им представите-
лей наследственных семейств [25, р. 99; 10, р. 79-80]. Данное обстоятельство могло найти отражение и в изобразительном искусстве. На рельефе «Монумент Гарпий» показана сцена передачи властных полномочий одному из ксанфийских династов царём Персии, восседающим на троне [31, р. 152; 33, р. 536]. Однако изображение может быть интерпретировано и иначе: на троне изображен династ, предположительно Киберниск (упоминаемый Геродотом -VII. 92), которому и был посвящён монумент [34, S. 174; 35, S. 340]. В целом рельеф выдержан в стиле, напоминающем изображения сцен аудиенций в Персеполе [36, р. 968]. Ф.Дж. Трич, соглашаясь с общей схожестью сюжета на рельефе с персепольскими аналогами, развивает мысль о допустимости сравнения статуса и полномочий ликийских династов и персидских сатрапов [37, р. 41-50].
В зарубежной историографии развернулась дискуссия относительно специфики государственных и властных структур Ликии до персидского нашествия. В рамках обсуждения данной проблематики наметились две основные позиции. Во-первых, ряд авторов ставит под сомнение наличие стройного государственного объединения в Ликии V в. до н. э. [38, р. 64-65; 25, р. 101-103; 39, S. 23; 19,
S. 22]. Их оппоненты, напротив, полагают, что имеющиеся данные достаточны для констатации наличия политического единства в виде федерации династов [40, р. 113; 41, р. 58-59; 8,
8. 14], обладающей даже признаками, характерными для позднейшей Ликийской лиги [42, р. 279-280].
Вторая точка зрения представляется вполне обоснованной. Судя по материалам ликийской эпиграфики, в VI и V вв. до н. э., несмотря на войны династов и региональную разобщённость, существовала определенная этнокультурная основа для будущего союза [43, S. 82; 25, р. 29; 1, р. 29-31]. В эпитафиях ликийцы именуются не только уроженцами конкретного города, но и как ТдшшШ (ЛшИ Asiae Мтоп8 (далее - ТАМ) I, 57, 9; 83, 16; 88, 5; 89, 3; 90, 5; 94; 118; 134; 150; N 309). Данный этноним, повторяется в текстах классического времени не менее двадцати одного раза [1, р. 30; 44, р. 273]. Помимо этнокультурной составляющей, данный термин имел и некоторый политический оттенок, поскольку был производным от названия страны (Trmmis/Trmmisn) [45, р. 78-79]. Постепенно классические формы приобретает ядро будущей лиги, состоящее из крупных городских центров западной части страны: Ксанфа, Патары, Пинары и Тлоса
(TAM I 44 b, 30: [....a]rnna pinale tlawa wedre) [25, p. 109-110; 43, S. 77]. В декрете из Тлоса речь идет о создании статуи, посвящённой родству и дружбе ксанфиев и тлосцев, которые якобы никогда не нарушались (TAM II, 555). В эпиграфике также подчеркивается роль ксанфийских династов в объединении ликийских городов и предотвращении кровопролитных войн между отдельными территориями (TAM I 44 с, 12-13: qla arnnas: kehixnta: erbbedi nt=ube: тег / «под властью высокого Ксанфа, объединились в войнах/набегах) [46, p. 205-210].
Ликийское общество V в. до н. э. было весьма архаичным. На юго-западе Анатолии господствовали кланы родовой аристократии во главе с так называемыми династами [43, p. 24-45].
Важная информация о ликийских властных институтах содержится в текстах династической пропаганды, подобных свидетельств почти нет в античной традиции [12, с. 40-41]. Важнейшее из них - сообщение о существовании в Ликии института верховной власти в стихотворениях Гергиса [29, p. 139; 38, p. 167; 25, p. 97; 47,
S. 137; 43, S. 69-71] и его сына Эрббины (греч. Арбина) (Supplementum Epigraphicum Graecum [далее SEG] XXVIII 1245 A; XXXIX 1414 A, 119; SEG XXVIII 1245 A, 3). В источниках сообщается, что ликиец установил своё господство посредством завоевания отдельных частей Ли-кии (речь идёт в основном о западной части страны - долине реки Ксанф). Он именует себя «правителем ликийцев», а свою власть характеризует как верховную (SEG XXXIX 1414 A, 4) в полном соответствии с властными эпитетами легендарных правителей страны, и в частности Сарпедона (Hdt. I. 173. 3). Здесь же автором дается интересная ремарка об особенности своего господства, он определяет его характер как тиранический (SEG XXXIX 1414 A, 7 = Carmina Epigraphica Graeca 888, 7), а самого себя называет человеком, получившим свою власть за беспримерную славу и отвагу, известную по всей Азии. Чуть ниже династ, называя себя, использует титул царя ликийцев.
Его отец в своей надписи (SEG XLII 1245 12 = TAM I 44) не упоминает царского титула, но пишет о царстве, которое было разделено им с его сородичами, а также о войне и разгроме своих противников в борьбе, следствием которой стал захват многих крепостей. Скорее всего, речь идет о династической борьбе и военных походах последнего. Информация в источниках позволяет выявить характерные черты политической системы Ликии династической эпохи [43, S. 35; 12, с. 41-42].
В образах ликийских правителей можно проследить и ближневосточные, и греческие мотивы. Гергис подчеркивает свою физическую силу, мужество. Его сын Арбина был воспитан в греческих традициях (SEG XXXIX 1414 B, 1) [48, p. 343-400]. В дарственной надписи в честь Артемиды, отмечающей воинские подвиги ди-наста, которые тот совершил в период своей молодости, восхваляется телесное и духовное (SEG XXVIII 1245 A, 3) превосходство владыки над прочими его ровесниками [29, p. 142]. Представляется целесообразным сравнить данную информацию с материалами греческой традиции, где можно выявить аналогичные мотивы. Например, Ксенофонт подчеркивает, что Кир был красив, честолюбив и любознателен, не имея себе равных в отваге и старании прославиться (Xen. Cyr. I. 2. 1). Стремление подчеркнуть физическое и интеллектуальное превосходство характерно для «портретов» правителей. Аналогичные пассажи есть и у других греческих авторов (Hdt. IV. 91. 2; Thuc. II. 15. 2). Подобные представления вполне соответствуют принципу калокагатии, характерному для греческой культуры в целом, а также образу идеального гражданина [49, p. 329-340].
Для греческой полисной системы ценностей также были характерны консерватизм, ориентация на обычаи старины, на «добрые нравы предков» [50, с. 31]. Как отмечает И.Е. Суриков, одним из важнейших критериев оценки индивида в Афинах, как и в целом в античной Греции, всегда оставалось его происхождение, что вызывало значительный интерес греческих авторов, в том числе и классической эпохи, к генеалогическим сюжетам. В Афинах акцентированное внимание к генеалогии оставалось одним из важнейших и наиболее актуальных механизмов аристократического влияния [50, с. 39-41].
Аналогичные мотивы присутствуют и в ли-кийской эпиграфике. В текстах ликийских ди-настов подчеркивается значимость родственных связей, особенно в вопросах легитимности передачи властных полномочий. Династы Ксанфа и Лимиры часто связывают себя с конкретным родом или членом семьи (TAM I 44: «этот памятник посвятил Керига, сын Гарпага, внук Куприлли»), зачастую по материнской линии [51, p. 130]. Эрббина указывает как на отца, так и на свою мать (в Ликийском тексте: N 311: «Арбина возвёл [статую] Артемиде, сын Кериги [греч. Гергис] и Упени»), обосновывая право на ксанфийский престол. Деятельность династов также сравнивается со свершениями отцов и дедов, что было типичной чертой аристократи-
ческой культуры, воспеваемой в античной поэзии [52, p. 73-85]. Так, с отрывком одного из стихотворений Арбины перекликается пассаж из од Пиндара [12, c. 45], который указывает, что Фрасибул, сын Ксенократа, одержал колесничную победу, общую для него, его отца и рода (Pind. Pith. VI. 15).
Важным мотивом в ликийских текстах, позволяющих делать выводы о специфике властных структур, является династическая борьба аристократических родов и стремление подчеркнуть военное превосходство над своими противниками (CEG 2, 889, 3).
Значимой темой ликийского изобразительного искусства являются батальные сцены (взятие городов, расправа над побежденными). Чайлдс, изучая рельефы монумента Нереид в Ксанфе, сделал вывод о восточном происхождении (хеттском или ассирийском) элементов изображения батальных сцен [53, p. 68]. А греческое искусство классического времени практически лишено сцен штурма городов или каких-либо сражений в его окрестностях [12, с. 51-52]. Допустимо предположить, что сцены осады городов, разорения акрополей, являвшиеся значимым мотивом поэм Г ергиса и Ар-бины, сознательно акцентированы автором надписей как источник власти династов, что коррелирует с описанием основ могущества персидского владыки, атрибутику воинской доблести которого примеряли на себя ликийские династы [54, p. 450-451].
На рубеже V-IV вв. до н. э. появляется новая черта в династической идеологии - претензии на монархический характер власти [12, с. 5354], что по всей вероятности стало следствием стремления последних Гарпагидов к монархической власти в регионе [55, p. 3-48]. Например, Арбинна, как сын Гергиса, старается всячески подчеркнуть черту абсолютизма в системе своего господства над ликийцами. Несмотря на внешнюю законность передачи власти от сына к отцу, подчёркиваемую текстами нового династа, последний говорит о себе как о человеке, «правившем как тиран, вселив страх во многих ликийцев». Примечательно, что автор строк Симмах Пелланский, будучи эллином по своему происхождению, казалось бы, должен был способствовать облачению власти Арбины в законные и понятные эллинам классического времени формы. Однако, напротив, особой гордостью династа были именно тиранические черты его господства [50, p. 113]. Подобная эволюция ликийской властной риторики могла быть связана с изменениями, произошедшими в пределах зоны ответственности Гарпагидов. Арбине удалось на короткое время консолиди-
ровать ослабевшую после смерти Гергиса за-падноликийскую державу [55, р. 3-48].
По всей вероятности, специфика династической формы политического господства отчасти была обусловлена особенностями географических условий Ликии, благоприятствовавших длительной политической раздробленности и существованию небольших родовых княжеств, конфликтовавших между собой.
Таким образом, можно сделать вывод, что со времени персидского завоевания в Ликии устанавливается весьма специфическая политическая модель, которая имела аналоги в Малой Азии. Наиболее влиятельными были два политических центра - Лимира (династия Земури-дов) и Ксанф (династия Гарпагидов) при формальном лидерстве последнего. Они управлялись представителями местной знати - дина-стами, чья власть носила родовой характер и передавалась по наследству. В образах ликий-ских династов присутствуют элементы, характерные как для персидской, так и для греческой традиции. Формирование подобной династической системы могло явиться следствием персидского завоевания Ликии, что не исключает существование здесь локальных правителей до вторжения армии Гарпага. Тексты династической пропаганды позволяют заключить, что основными источниками власти династов была военная сила и территориальное превосходство над противниками в лице соседних династических семейств.
Примечания
1. Эти события датируются периодом 542-539 гг. до н. э., между захватом Сард (хронология завоевания Малой Азии персами выстраивается, в частности, на основании анализа сообщений Г еродота; подробнее [1, р. 222-224]), и падением Вавилона (по хронике Набонида - 539 г. до н. э.); об этом см. [2, р. 55].
2. В вопросе об изменении статуса Ликии можно обратить внимание на сообщение Зонары, который приводит список сатрапов, назначенных Киром в Малой Азии (III. 26 а), включая одного для Ликии и Ионии. Подобное свидетельство, скорее всего, не вполне достоверно, так как, согласно Зонаре, следующая сатрапия была основана в Карии, между Лики-ей и Ионией. Целесообразно сравнить эту информацию с фрагментом «Киропедии» Ксенофонта (VIII. 6. 7), где приводится аналогичный список сатрапий, за исключением того, что Иония объединяется с Лидией. Зонара был знаком с произведением Ксенофонта (III. 24 ^ 26 ф и, по всей вероятности, использовал его в качестве источника, а написание «Ликия» вместо «Лидия» может являться ошибкой. Система, присутствующая у Ксенофонта, во многом сходна с современной ему, когда Иония была объ-
единена с Лидией и Карией в отдельную сатрапию [3, p. 209-261]. С точки зрения географии вхождение Ликии в Карийскую сатрапию вполне возможно [2, p. 55].
3. Размер податей составлял 400 серебряных талантов (Hdt. III. 90).
4. Взойдя на престол, Дарий I (Hdt. III. 85-88; Strab. XV. 3. 24) провел важные административнофинансовые реформы, позволившие создать устойчивую систему государственного управления и контроля над покоренными народами, упорядочившие сбор податей с них [5, с. 296]. Вероятно, в это время имела место некая реорганизация и формализация дани [6, p. 140; 7, p. 88-89]. А ликийцы, скорее всего, впервые столкнулись с формальным требованием регулярной дани со стороны персидского сатрапа.
5. Термин «Гарпагиды» использовался даже для описания одной из категорий ликийских монет [24, p. 13-32]. Брайс связывает основание новой династии в Ксанфе с первыми ликийскими монетами, датируя это событие 520 г. до н. э. [25, p. 101], хотя Цале полагает, что данная монетная система была введена приблизительно на 20 лет позже [26, p. 170]. Брайс считает возможным существование связей между семьей Г арпага и ксанфийскими династами, основанных на брачном союзе, поскольку имя Гарпаг фигурирует в греческой части надписи на стеле из Ксанфа (TL. 44 a. 30-31), где, в частности, приводится генеалогия одного из правителей города [13, p. 331-332; 27, p. 46], называющего себя сыном Гарпага. Об этой надписи подробнее см. [28, p. 97-102; 29, p. 139-141].
6. Например, Мавсол в Карии остался у власти после восстания против Артаксеркса II. За несколько лет до завоевания Ликии Кир поручил лидийцу Пак-тию хранить золото лидийцев в Сардах (Hdt. I. 153). Тот факт, что Пактий поднял восстание (I. 154), мог привести к изменению персидской политики относительно найма местных жителей.
7. За исключением Эрббины, правившего в начале IV в. до н. э., ксанфийские правители продолжали носить ликийские, а не иранские имена, использовать ликийские элементы на монетах (кроме того же Эрббины) [1, p. 7]; хоронили их в характерных ликийских «столпообразных гробницах» [30, p. 53].
Список литературы
1. Keen A.G. Dynastic Lycia: A Political History of the Lycians and Their Relations with Foreign Powers, c. 545-362 BC. Leiden: Brill, 1998. 268 p.
2. Childs W.A.P. Lycian Relations with Persians and Greeks in the Fifth and Fourth Centuries Reexamined // Anatolian Studies. 1981. Vol. 31. P. 55-80.
3. Hornblower S. Asia Minor // Cambridge Ancient History. 2nd ed. 1994. Vol. VI. P. 209-261.
4. Hornblower S. Mausolus. Oxford: Oxford University Press, 1982. 398 p.
5. Дандамаев М.А. Ахеменидская держава // История Востока. М.: Восточная литература РАН, 2000. Т. I. С. 290-312.
6. Tuplin C. The Аdministration of the Achaemenid Empire // Coinage and Administration in the Athenian and Persian Empires: the Ninth Oxford Symposium on
Coinage and Monetary History. Oxford: The Clarendon Press, 1987. P. 109-166.
7. Young T.C. The Consolidation of the Empire and Its Limits of Growth under Darius and Xerxes // Cambridge ancient history. 2nd ed. Vol. IV. P. 53-111.
8. Frei P. Geschichte Lyciers im Altertum // Gotter, Heroen, Herscher in Lykien. Wien-Munchen: Anton Schroll, 1990. S. 7-17.
9. Рунг Э. В. Греция и Ахеменидская держава: История дипломатических отношений в VI-IV вв. до н. э. СПб.: Факультет филологии и искусств СПбГУ; Нестор-История, 2008. 484 с.
10. Archibald Z.H. The Odrysian kingdom of Thrace: Orpheus unmasked. Oxford: Clarendon press, 1998. 370 p.
11. Bryce T.R. Political Unity in Lycia during the «Dynastic» Period // Journal of the Near Eastern Studies. 1983. Vol. 42. No. 1. P. 31-42.
12. Баранов Д.А. Политическая и социальная история Ликии V-IV в. до н. э.: Дис. ... канд. ист. наук. Воронеж, 2012. 225 c.
13. Bryce T.R. A Ruling Dynasty in Lycia // Klio. 1982. Bd. 64. Ht. 2. P. 329-337.
14. Carruba O. Neues zur Fruhgeschichte Lykiens // Festschrift fur Jurgen Borchhardt zum sechzigsten Ge-burtstag am 25. Februar 1996, dargebracht von Kollegen, Schulern und Freunden / Hrsg. F. Blakolmer. Wien: Phoibos Verlag, 1996. S. 25-39.
15. Tietz W. Der Golf von Fethiye, Politische und kulturelle Strukturen einer Grenzregion vom Beginn der Besiedlung bis in die romische Kaiserzeit. Bonn: Rudolf Habelt, 2003. 395 S.
16. Wurster W.W., Worrle M. Die Stadt Pinara // Ar-chaologischer Anzeiger. 1978. S. 74-101.
17. Marksteiner T. Stadtische Strukturen im vor-hellenistischen Lykien // A Comparative Study of Six City-State Cultures / Ed. M.H. Hansen. Copenhagen: The Royal Danish Academy of Sciences and Letters, 2002. S. 57-72.
18. Treuber O. Geschichte der Lykier. Stuttgart: Kohlhammer, 1887. 247 p.
19. Zimmermann M. Untersuchungen zur histori-schen Landeskunde Zentrallykiens. Bonn: Rudolf Habelt, 1992. 282 S.
20. How W.W., Wells J. A Commentary on Herodotus. Vol. I. Clarendon press, 1912. XII 445 p.
21. Jacobs B. Griechische und persische Elemente in der Grabkunst Lykiens zur Zeit der Achamenidenherr-schaft // Studies in Mediterranean Archaeology. 1987. Vol. 78. S. 27-29.
22. Cook M. The Rise of the Achaemenids and Establishment of Their Empire // The Cambridge History of Iran. Vol. 2. The Median and Achaemenian Periods. Cambridge. 1985. P. 200-291.
23. Lloyd W.W. Xanthian Marbles; the Nereid Monument: An Historical and Mythological Essay. L.: M. Secker, 1845. 109 p.
24. Vismara N. Monetazione arcaica della Lycia, II. Milano, 1989. P. 13-32.
25. Bryce T.R. The Lycians. A study of Lycian History and Civilization to the Conquest of Alexander the Great. Vol. I. The Lycians in Literary and Epigraphic Sources. Copenhagen: Museum Tusculanum Press, 1986. 273 p.
26. Zahle J. Politics and Economy in Lycia during the Persian period // Revue des etudes anciennes. 1989. Vol. 91. P. 169-182.
27. Tritsch F.J. The Harpy Tomb at Xanthus // The Journal of Hellenic Studies. 1942. Vol. 62. P. 39-50.
28. Childs W.A.P. The Authorship of the Inscribed Pillar of Xanthos // Anatolien Studies. 1979. Vol. 29. P. 97-102.
29. Bousquet J. Arbinas, fils de Gergis, dynaste de Xanthos // Comptes-rendus des seances de l'Academie des Inscriptions et Belles-Lettres. 1975. Vol. 119. No. 1. P. 138-148.
30. Keen A. The Tombs of Lycia: Evidence for Social Stratification // The Archaeology of Death in the Ancient Near East. Oxford: Oxford University Press, 1995. P. 221-225.
31. Shahbazi A.S. The Irano-Lycian Monuments: The Principal Antiquities of Xanthos and Its Region as Evidence for Iranian Aspects of Achaemenid Lycia. Tehran: Institute of Achaemenid Research Publication, 1975. 295 p.
32. Bruns-Ozgan C. Lykische Grabreliefs des 5. und
4. Jahrhunderts v. Chr. (Istanbuler Mitteilungen, Beiheft 33). Tubingen, 1987. 299 S.
33. Bryce T.R. Hellenism in Lycia // Greek Colonists and Native Populations. Proceedings of the First Anatolian Congress of Classical Archaeology Held in Honor of Emeritus Professor AD Trendall / Ed. J.-P Descoeudres. Sydney, 1990. P. 531-541.
34. Borchhardt J., Neumann G. Dynastische Graban-lagen von Kadyanda // Archaologischer Anzeiger. 19681969. Vol. 83. S. 174-238.
35. Zahle J. Archaic Tumulus Tombs in Central Ly-cia // Acta Archaeologica. 1975. Vol. 46. P. 312-350.
36. Briant P. From Cyrus to Alexander. A History of the Persian Empire. Winona Lake, 2002. 1196 p.
37. Tritsch F.J. The Harpy Tomb at Xanthus // The Journal of Hellenic Studies. 1942. Vol. 62. P. 39-50.
38. Asheri D. Fra Ellenismo e Iranismo. Studi sulla societa e cultura di Xanthos nella eta achemenide. Bologna: Patron, 1983. 191 p.
39. Kolb F., Kupke B. Geschichte Lykiens im Alter-tum. Mainz am Rhein: P. von Zabern, 1992. 80 S.
40. Morkholm O., Zahle, J. The Coinages of the Ly-cian Dynasts Kheriga, Kherei and Erbbina // Acta Ar-chaeologica. 1976. Vol. 47. P. 47-90.
41. Childs W.A.P. Lycian Relations with Persians and Greeks in the Fifth and Fourth Centuries Reexamined // Anatolian Studies. 1981. Vol. 31. P. 55-80.
42. Jameson Sh. Lykia // Realencyclopadie der clas-sichen Altertumwissenschaft. 1973. Suppl. XIII. Sp. 265-308.
43. Gygax M.D. Untersuchungen zu den lykischen Gemeinwesen in klassischer und hellenistischer Zeit. Bonn: Rudolf Habelt, 2001. 257 S.
44. Keen A.G. The «Kings» of Lycia in the Achae-menid Period // Alternatives to Athens: Varieties of political organization and community in ancient Greece / Ed. by R. Brock, S. Hodkinson. Oxford: Oxford University Press, 2000. P. 269-279.
45. Melchert C. Lycian Lexicon. Chapel Hill, 1993. 130 p.
46. Shevoroshkin V.V. Notes on Lycian and Milyan // The Asia Minor Connexion: Studies on the Pre-Greek Languages in Memory of of Charles Carter / Ed. Y.L. Arbeitman. Leuven: Peters Publishers, 2000. P. 205-212.
47. Eichner H. Probleme von Vers und Metrum in
epichorischer Dichtung Altkleinasiens // Die epigraphi-sche und altertumskundliche Erforschung Kleinasiens: Hundert Jahre Kleinasiatische Kommission der Osterrei-chischen Akademie der Wissenschaften: Akten des Symposiums von 23. bis 25. Oktober 1990 / Hrsg. G. Dobesch, G. Rehrenbock. Wien: Verlag der
Osterreichischen Akademie der Wissenschaften, 1993.
S. 97-169.
48. Jaeger W. Aristoteles. Grundlegung einer Ge-schichte seiner Entwicklung. Berlin, 1923. 157 S.
49. Bryce T.R. Historical and Social Documents of the Hittite World. Queensland, 1982. 354 p.
50. Суриков И. E. Аристократия и демос: политическая элита архаических и классических Афин: Учебн. пособие по спецкурсу для ист. ф-ов вузов. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2009. 245 c.
51. Savalli I. L’ideologie dynastique des poemes grecs de Xanthos // L’Antiquite classique. 1988. Vol. 57. P. 103-123.
52. Bryce T.R. Tombs and the Social Hierarchy in Acient Lycia // Altorientalische Forschungen. 1991. Bd.
18. P. 73-85.
53. Childs W.A.P. The City-Reliefs of Lycia. Princeton-New York: Princeton University Press. 1978. 114 p.
54. Briant P. Rois, tributs et paysans: etudes sur les formations tributaires du Moyen-Orient ancient. Paris: Les Belles lettres, 1982. 539 p.
55. Robert L. Les conquetes du dynaste Lycien Arbinas // Journal des savants. 1978. Vol. 197. P. 3-48.
LYCIAN POLITICAL STRUCTURES IN THE FIFTH CENTURY B.C.
(THE PROBLEM OF ASSIMILATION OF THE IMPORTED COMPONENTS IN THE AUTOCHTHONOUS ENVIRONMENT)
A.N. Gorozhanova
Lycians were an important part of the Greek and the Near Eastern worlds, living at the point where two cultures intermingled. After the Persian conquest of Xanthos, Lycia underwent some remarkable changes. According to the archaeological, numismatic and epigraphic evidence, at the beginning of the fifth century there existed a political structure based on a number of leaders (dynasts). The Persian desire for a stable vassal state may have led them to supporting the central Xanthian monarchy. Greek political ideas also filtered into this area.
Keywords: Lycia, Asia Minor, dynastic system, cross-cultural communications.
