CC BY
40
Э.Г.ЗАДОРОЖНЮК* ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЕ И СТАНОВЛЕНИЕ НОВОЙ РЕГИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ
Когда заходит разговор о современной Центральной Европе как регионе, указывают прежде всего на феномен непрекращающейся все 90-е годы напряженности в южной его части (субрегионе). Да и процессы на "благополучном" севере не относятся к разряду обычных для политической практики: в Польше, например, к концу текущего десятилетия зеркально повторяется ситуация его начала — когда президент и парламентское большинство придерживаются разной партийной ориентации; крайней сложностью отличались выборы в мае 1998 г. в Венгрии, где в первом туре положение было предпочтительным у Венгерской социалистической партии (ВСП), а во втором — оказалось лучше у ее оппонентов. Одним словом, проблем в этой части Европы хватает, и новая региональная идентичность, если она и начинает осознаваться не только на идейно-теоретическом, но и на практико-политическом уровне, "целительным эффектом", особенно в южной части центрально-европейского региона, не обладает, как было замечено на одной международной конференции1. И тем не менее есть основания рассматривать общие проблемы Центральной Европы в качестве важного признака новой региональной идентичности, сделав, естественно, акцент и на политике по отношению к ЕС и НАТО, и на положении в южном субрегионе.
1. Общие проблемы региона
Важнейшие политические изменения в центральноевропейских странах имеют общий вектор: отказ от непримиримой межпартийной враждебности (она сохраняется, но все чаще выглядит контрпродуктивно); намечающийся маятникообразный переход власти от одной партии к другой, что является показателем известной зрелости политических отношений и в страновом, и в региональном аспекте; устремленность новых демократических государств в евро- и атлантические структуры — НАТО, Европейский союз и т. д.
1996-1998 гг. — время считающихся последними в этом столетии парламентских и президентских выборов в ряде стран Центральной Европы, которые знаменовались поражением партий социал-демократической ориентации и на севере, и на юге центрально-европейского региона: в Польше и Венгрии, с одной стороны, и в Румынии и Болгарии — с другой. Социал-демократы, напротив, упрочили свое положение — в Чехии, а в Албании взяли "реванш", оказавшись при этом, что продемонстрировала их позиция относительно Косова, яростными националистами.
Указанные победы и поражения свидетельствуют о том, что политическая жизнь в странах региона и в регионе в целом уже стабилизировалась. Этим Центральная Европа все в большей мере становится похожей на западноевропейский регион. Однако данная стабилизация происходит на фоне экономической нестабильности, причем не только в южном субрегионе, но, например, и в самой благополучной стране северного субрегиона — Чехии. По этому параметру граница между Западной и Центральной Европой (а также между последней и Восточной Европой) просматривается довольно четко, и переступать ее с востока на запад не позволяется. Не исключено в этом контексте, что введение евровалюты — еще один шаг к отторжению стран центральноевропейского региона, отнюдь не компенсируемый их приемом в НАТО.
В то же время региональный потенциал при решении экономических и иных проблем используется в Центральной Европе еще очень слабо, особенно в югославянских государствах — республиках бывшей СФРЮ. При этом даже, казалось бы, высокий уровень политической стабильности в Словении и Македонии не должен успокаивать (особенно это касается последней, где явно с сепаратистских позиций начинает выступать албанская часть населения).
Руководство центральноевропейских государств проявляет чрезмерный эгоизм, предпочитая "совершенно суверенные решения" какому-либо внутрирегиональному политическому сотрудничеству. В этом плане судьба Вишеградской группы становится все более проблематичной.
* Задорожнюк Элла Григорьевна — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.
Неудача институционализированного политического взаимодействия в центральноевропейском регионе обусловлена форсированным "маршем на Запад", который в 1994 г. тоже отказался от идеи принятия групп государств в свои структуры в пользу индивидуального подхода. Поэтому коллективные действия в Центральной Европе именно с того времени стали быстро падать в цене, страны региона начали демонстративно "индивидуализироваться", заявляя, как это сделали Венгрия и Чехия, что они не желают "пристраиваться к самому медленному кораблю и от других не требуют ждать их".
Такие внешнеполитические позиции деформируют внутрирегиональные связи в целом. На сравнительно небольшом центральноевропейском пространстве происходят разнородные явления: "западные" Польша, Чехия, Венгрия, Словения отчуждаются от "восточных" Словакии, Румынии, Болгарии, не говоря уже о новых югославянских государствах. Вторая трещина проходит между субрегионами по оси: Север — Юг. Практически то же самое в еще более ограниченном, но окрашенном кровью пространстве происходит в упомянутых югославянских государствах.
Но все же начинает ощущаться воздействие некоторого силового поля, создаваемого укреплением западноевропейского региона. Оно, скажем, способствовало позитивным подвижкам в венгеро-румынских отношениях, подписанию соответствующего межгосударственного договора. Активизируется участие западноевропейцев и в процессах, происходящих в южном субрегионе Центральной Европы. Можно, следовательно, говорить о благотворности укрепления западноевропейской региональной идентичности. Этот регион прокладывает пути общеевропейской политической и экономической интеграции.
Единая Европа — идеал и цель, это признается и центрально-европейскими странами. Дело остается за малым: пройти самый простой и краткий путь, войдя в Европу. Но в истории и в политике самые короткие пути оказываются наиболее длинными.
Правда, к концу 90-х годов центральноевропейский регион, пожалуй, уже явственно обозначил свое позитивное отличие от восточноевропейского: дело здесь все же идет к общей стабилизации, чего никак нельзя сказать, допустим, о России, Белоруссии или Украине как важнейших регионообразующих Восточной Европы. Вектор стабилизации направлен при этом с "благополучного" севера (хотя и там не исключены те или иные очаги социальной напряженности) на "бедный" и "неспокойный" (пока) юг2.
В чем-то похожие процессы происходили в 60-70-е годы в Западной Европе — волна стабилизации здесь тоже двигалась с севера на юг. Политически "успокаивались": Франция — после потери Алжира; Испания, Португалия и Греция — после падения репрессивных режимов; Италия — после спада волны терроризма (хотя последняя затронула все страны Западной Европы, и до сих пор нельзя с уверенностью сказать, действительно ли необратимо она пошла на убыль). Однако в народнохозяйственном аспекте Центральная Европа во второй половине 90-х годов все более жестко сталкивается с непроницаемостью, точнее, с селективной пропускной способностью экономической границы с Западом. Факты отдельных прорывов (контракт Чехии на поставки газа из Норвегии) дела не меняют: на уровне современных производств связи не налаживаются. В начале 90-х годов казалось, что экономическая интеграция будет осуществляться сразу же вслед за политическим сближением (например, после принятия в Совет Европы в 1990 г. Венгрии, в 1991 г. — Польши, а в 1993 г. — Чехии и Словакии) и что можно будет вследствие этого просто "забыть" о былых торговых партнерах с Востока. К концу же 90-х годов выясняется: Западу нужно от региона в лучшем случае сырье, а не товары равного, а то и лучшего качества. Такова логика экономического сотрудничества на межрегиональном уровне, и преодолевать ее очень трудно, даже если обе стороны говорят о дружбе и искренне стремятся к ней. Трезвым осознанием этой "логики" и определяется актуальность присутствия центральноевропейских государств на восточных рынках — в России и странах СНГ, а также создания условий для всестороннего, а не только внутрирегионального сотрудничества, о чем лишь начинается серьезный разговор на правительственном уровне и в широких политических кругах социал-демократического и либерально-демократического толка.
Именно на фоне замедления темпов экономического сближения с Западом усиливается устремленность в другие структуры, в первую очередь в Североатлантический союз, которому приписываются некие идеализированные качества. И здесь следует, видимо, указать на проявление действия своеобразного компенсаторного механизма: вхождение в НАТО представляется сверхжеланной целью тем в большей степени, чем в меньшей выявляется возможность интеграции в других сферах3.
Последнее, на наш взгляд, — ложная атрибуция, затрудняющая процесс региональной идентификации. Политическим руководством стран Центральной Европы не в полной мере осознается тот факт, что НАТО — это больше, чем просто Североатлантический союз или по преимуществу европейская организация. Например, не учитывается, что США и Канада — не только атлантические, но также тихоокеанские и северно-ледовито-океанские, если можно так выразиться, державы. Равно как, кстати говоря, и Россия...
Надо отметить, что суть и скорость "бархатного развода" Чехии и Словакии (в котором первая сторона — вопреки видимости — "виновата" не в меньшей степени, чем вторая) в какой-то мере детерминировались стремлением "развитой" Чехии быстрее попасть в Европейский союз без "отсталой" Словакии. Оказалось же, что "разведенным" странам туда проникнуть труднее. С конца 80-х годов и, пожалуй, до начала 1993 г. ЧСФР действительно отдавалось предпочтение в связи с возможным подключением к ЕС. Бескровный характер "бархатной" революции в ноябре 1989 г., успешные демократические процессы после выборов год спустя, радикальность экономической реформы, внешняя политика, направленная на стабилизацию центральноувропейского региона посредством активного участия в деятельности Вышеградской группы, получили высокую оценку западного истеблишмента. После же распада ЧСФР ситуация явно изменилась в худшую сторону.
Можно указать на три главные причины сложившегося положения.
Во-первых, чешское государство, несмотря на свое важное геополитическое положение в Европе, уже не пользуется таким успехом на Западе, как было в начале десятилетия. Чехия, в отличие от ЧСФР, не способна в глазах Запада играть роль центральноевропейского стабилизатора. Напротив, территория бывшей ЧСФР рассматривается как источник новой нестабильности из-за осложнений в чешско-словацких, словацко-венгерских, а потенциально и в чешско-германских и словацко-украинских отношениях.
Во-вторых, оторвавшись от огромного и перспективного экономического пространства на Востоке (бывший Советский Союз), Чехия потеряла и экономическую привлекательность на Западе. Доказательством этого служат резкая стагнация иностранных капиталовложений, уход с чешского рынка крупных инвесторов — "Мерседеса", "Сименса", "Ивеко".
В-третьих, репутации ЧР на Западе нанесли определенный ущерб и промахи новой чешской дипломатии. К таковым следует отнести попытку в одностороннем порядке оторваться от Вышеградской группы, а также сдержанное отношение к идее европейской интеграции и Маастрихтскому процессу. В совокупности все перечисленное негативно сказывается на стремлении ЧР пополнить ряды ЕС, и неизбежно возникает, хотя бы в связи только со сказанным, вопрос: а следовало ли "разводиться", вышла ли от этого польза и Чехии, и Словакии?
Сейчас ситуация повторяется на уровне субрегиона: "богатые" участники Вышеградской группы, видимо, обладают большими шансами на сближение с Западной Европой. Но это уже коллективная иллюзия относительно того, что отграниченность от "бедного и неспокойного" юга региона поможет его северной части успешнее интегрироваться в ЕС и НАТО. Более оптимальным представляется следующий путь: центральноевропейским странам следует ориентироваться не на вхождение поодиночке или группами в западноевропейские объединения ("забывая" иногда при этом, что и они сами, и Россия — тоже Европа), а на примыкание к ним в качестве региона. В конечном счете это более выигрышная стратегия и для всей Европы.
Граница — экономическая, политическая и т.п. — между западной, центральной и восточной частями Европы, конечно же, сохранится, но не в виде некой "заклятой" черты или улицы с однонаправленным в сторону Запада движением; это движение, т.е. перемещение капиталов, ресурсов, инициатив и пр., будет характеризоваться также направленностью внутрь региона и на столь многообещающие восточноевропейские рынки. Итак, не вхождение в Запад, а примыкание к нему с перспективой союза с формирующимся регионом на востоке континента... Думается, что такая конфигурация способна обеспечить развертывание процессов в более отдаленной перспективе: либо создания Соединенных Штатов Европы, либо задуманного в 80-е годы строительства "общеевропейского дома", либо оформления общей северной оси от Ванкувера до Владивостока...
* В известном смысле нынешняя Центральная Европа была Восточной до тех пор, пока из нее не вывели советские войска. Но факт вхождения в НАТО Венгрии, Польши и Чехии не превратил страны этого региона в Западную Европу, как не произошло подобного превращения вследствие договоров 30-х годов Германии с Польшей и другими центральноевропейскими государствами.
2. Страны центральноувропейского региона и НАТО
Европейская интеграция в 90-е годы оказалась более сложным процессом, чем это представлялось в 80-е или еще раньше, когда активно обсуждались ее основополагающие идеи. Западная Европа не абсолютно сплотилась на следующий день после Маастрихта, а Восточная
— не полностью распалась после Беловежской Пущи. В этих условиях от интеграционного потенциала собственно Центральной Европы зависит многое. И устремленность в НАТО является тут весьма симптоматичной. Объективно вхождение в данную военно-политическую организацию ставит перед странами Центральной Европы больше проблем, чем это осознается их государственным руководством и всей политической элитой. Свидетельство тому — позиции президентов трех стран "первого призыва", т.е. Чехии, Венгрии и Польши, отраженные в их статьях для журнала "Транзишн"4.
В первой из них президент Чехии В.Гавел утверждает, что начавшееся в 1989 г. избавление от советской империи и коммунизма, равно как и от связанной с ними опасности европейской и мировой войны, по существу определило первоначальную устремленность в НАТО стран региона. Но вот к концу 90-х годов Старый континент и мир в целом начали беспокоить конфликты иного, этнонационального характера. "И восемь лет спустя после падения коммунизма, — пишет Гавел, — я глубоко убежден, что сохранение мира остается куда более сложной задачей"5. Опасности возникают снова и снова, а демократия не демонстрирует, как и прежде, достаточной силы и решимости, чтобы с ними справиться. В этой связи он и обращается к проблеме расширения НАТО за счет первых трех центральноевропейских стран, которое будет означать, по его словам, "расширение сферы мира и стабильности". В НАТО придут и другие страны региона — и наконец-то "прекратится эра, когда большие и мощные решали судьбу меньших и не столь мощных, деля мир между собой на сферы влияния"6.
Однако обеспечение общеевропейской безопасности немыслимо, по логике В.Гавела, без участия США, которые он призывает к решительности, наращиванию усилий по утверждению в центральноевропейском регионе ценностей рыночного либерализма и демократии. Из контент-анализа данной статьи нельзя не сделать выводы о проамериканском сервилизме ее автора, хотя и задрапированном в рассуждения европейского интеллигента-идеалиста о вечных демократических ценностях.
В самом названии статьи-обращения президента Венгрии А.Гёнца содержится другой — прагматический, а не идеалистический — оттенок того же гордого сервилизма: "Самый дешевый путь к гарантии безопасности". Гёнц ратует, по его выражению, за "трансатлантическую идею" из самой глубины Европейского континента. "Венгерский народ,
— пишет он, — воспринял сообщение о вступлении в НАТО с большим удовлетворением и гордостью" . Исполняется мечта Дж.Маршалла, преодолевается 40-летнее отторжение от мира свободы, обеспечивается в дальнейшем "экспорт стабильности" и в соседние страны.
Особо венгерским президентом отмечается тот факт, что ни один солдат из любой страны НАТО не погиб за интересы другого государства — ее члена. Но подчеркивается, что "европейские союзники не могут сами в рамках континента справиться с кризисом — без активной роли Соединенных Штатов"7. При этом, согласно Гёнцу, конечно же, не надо забывать о важном экономическом и политическом партнерстве НАТО и России; поэтому не так уж корректно заявление Е.Примакова, что решение о расширении НАТО на восток — наиболее катастрофичное в истории альянса. "Я хотел бы, чтобы все катастрофы были подобны этой", — иронизирует президент. И все, кто испытывает тревогу относительно возможности исключения России из евроатлантической интеграции, должны, по его логике, успокоиться.
Самозащита для Венгрии слишком дорога, заключает Гёнц, поэтому она вынуждена выбирать вариант коллективной защиты. В рамках такого "превентивного альянса", как НАТО, "мы должны иметь общее будущее"8.
В целом же в статье президента Венгрии меньше говорится об Америке, а больше о "коллективизирующейся" Европе, что без участия США, опять-таки, невозможно. О
* Речь идет о подписании 15 декабря 1997 г. в Брюсселе протоколов о вступлении в НАТО Венгрии, Польши и Чехии. Они стали ее полными членами весной 1999 г. Именно к этому времени, к 50-летию организации, предусматривалось завершить ратификацию протоколов в парламентах сначала 16 стран НАТО, а затем в каждом из вступающих государств.
коммунизме не упоминается, фактору России придается немногим большее внимание, чем в статье В.Гавела.
Самая большая по объему публикация "Изоляционизм — это анахронизм" принадлежит перу президента Польши А.Квасьнев-ского. С расширением НАТО формируется, по его словам, новая евроатлантическая среда безопасности. Распад Варшавского блока породил некоторые страхи и сделал Центральную Европу "серой зоной" — и вот страхи проходят, а зона "просветляется". Это происходит потому, "что, к счастью, НАТО почти немедленно отвергла формулу продолжения нажима на своих бывших противников" . И хотя цена за вступление Польши в альянс будет очень высокой, институциональное возвращение в Европу легче всего осуществляется через интеграцию с НАТО. В 1997 г. Польша тратила на нужды обороны 2,7% валового внутреннего продукта. Но в Маастрихте было дано обещание увеличить обеспечение оборонного бюджета до 3% ВВП, т.е. больше, чем это позволяют темпы экономического развития.
История показала, что лишь вмешательство Америки способствовало установлению демократических порядков в Европе после мировых войн, отмечает Квасьневский. За это было заплачено тысячами жизней американских солдат. Не следует забывать и о влиянии политики "нового курса" (в этом напоминании содержится аллюзия на "социалистическое происхождение" президента Польши — бывшего функционера ПОРП). Поэтому "Европа нужна Америке — и Америка нужна Европе"10. Американская модель демократии показала свою высокую жизнеспособность, приведя к устранению фашизма в Италии и Германии. А сегодня, подчеркивает польский лидер, как бы повторяя аргументы А.Гёнца, "в рамках континента может создаться новый вариант "плана Маршалла"11.
"Боится ли Польша России?" — ставит вопрос А.Квасьневский. Нет, но хаос в постсоветском пространстве весьма опасен — опаснее чего-либо еще в Восточной Европе. Здесь наиболее дружелюбны отношения Польши с Украиной. Но, заявляет президент, "мы убеждены в мудрости политической элиты России"12. Тогда не так опасны будут "исламский фанатизм" и "китайский экспансионизм", которых в России боятся не меньше продвижения НАТО. И все же сегодня требовать для России места в НАТО контрпродуктивно, считает Квасьневский, с нею лучше поддерживать отношения партнерства, которое успешно налаживается. А российским реформаторам, кроме прочего, надо бы поблагодарить инициаторов расширения НАТО, которое обеспечит спокойствие на западных российских границах и, следовательно, даст больше времени и возможностей для проведения реформ. "Я верю, — заключает президент, — что 4 апреля 1999 г. станет важнейшим днем польской истории и истории свободного мира"13. Поэтому он и обратился со страниц журнала с призывом к сенату США санкционировать решение о расширении НАТО, т.е. не избежал своего варианта гордого сервилизма.
Весьма примечательно, что аргументация А.Квасьневского едва ли не дословно совпадает с аргументацией Е.Бузека — его политического противника и премьер-министра страны, который утверждает: Польша благодаря НАТО выйдет из "геополитических клещей" между Россией и Германией, станет равноправной частью Европы, опираясь на США14.
Надо, так сказать, в скобках заметить, что на страницах данного номера журнала свой "обиженный невниманием" голос за
НАТО подает и Румыния. Главный тезис публикуемой статьи "НАТО усилит Румынию" в следующем: если здесь не осуществятся реформы, то страну не примут в НАТО. Но этот тезис лукаво трансформируется в другой: если ее не примут в НАТО, то не пройдут и реформы. Авторы статьи — американские ученые румынского происхождения (или иммигранты) — предостерегают об "опасности сизифовой дискриминации"15.
Вряд ли стоит упрекать журнал за изложение лишь одной позиции, даже если она столь буквально совпадает с мыслями и чувствами президентов трех суверенных государств, но не лишне сказать, что есть и иные точки зрения. Однако что касается позиций президентов, то какое же общее заключение можно сделать из всех трех статей? Явно противоречивое. Для того чтобы идеи демократии побеждали в Европе, должна помочь Америка. Не так ли коммунисты более полувека назад говорили (и другим, и себе): чтобы идеи социализма победили в Европе, должен помочь СССР? Аналогия слишком грубая, чтобы быть достаточно правдоподобной. И если коммунизм сокрушен, то демократия — в отличие от него — взращивается. А раз так, то не лучше ли заменить гордый сервилизм, характеризующий позиции глав государств — новых членов НАТО, на тяжелую и неброскую работу по такому взращиванию, опираясь на себя, на свой регион, на континент в целом?
Неизбежно возникает также проблема цены продвижения
НАТО в восточном направлении и его смысла. Оплачивать надо даже пропагандистские кампании, а затраты на модернизацию вооруженных сил новых членов НАТО и их доля в общих расходах этого альянса будут несравненно большими, чем одно лишь идеологическое обоснование подобных шагов.
Денег у центральноевропейских стран нет. Поэтому их своеобразной платой могут быть дальнейшие обличения кремлевских властителей в агрессивности, воспоминания об исторических грехах Российской империи и СССР, обвинения в азиатской сущности русской души и т.д., и т.п. С одной стороны, следовательно, — неприкрытая русофобия политического истеблишмента Центральной Европы, а с другой — сервилизм различных оттенков, который проявляется прежде всего как раз у наиболее искренних и идеалистических деятелей, к примеру, у того же В.Гавела. Ни в коем случае не стоит в связи с этим обвинять и его, и других политиков. Кроме того, они вряд ли смогут — даже если бы захотели — побудить НАТО любой ценой продолжать свою экспансию. Но если бы такая ситуация имела место, жертвы — и не только финансовые — пришлось бы приносить в первую очередь именно центральноевропейским странам. Причем это оказались бы напрасные жертвы. Во-первых, сегодня эффективные политические решения принимаются не отдельными национально-государственными образованиями и даже не связками (страна-покровитель — страна-клиент). Политику делают, точнее, будут делать в следующем, XXI в., регионы, и тут у Европейского союза больше преимуществ, чем у НАТО. Именно потому, что это в большей мере региональное образование.
Во-вторых, к началу XXI в. отчетливо вырисовываются контуры стратегического партнерства — на новых основаниях — России и Запада, причем в двух вариантах. Первый — по оси Вашингтон —Москва, второй — по оси Париж — Берлин — Москва. При всей декоративности и декларативности "дружеских встреч", не отменяющих обычных в политике "обгонов и подножек", эти встречи увеличивают значимость контактов именно между крупными державами. Герои демократического возрождения из стран Центральной Европы — типа Валенсы и Гавела — недолго были фигурами первого ряда на телеэкранах и в газетах. Их сменили сверхагрессивные "борцы за свободу" в Боснии и Герцеговине, а к
лету 1998 г. — в Косово. Лидеры же крупных государств с экранов телевизоров не исчезают никогда.
Что касается укрепления оси Запад — Россия, то в случае успеха российских реформ оно станет исторической неизбежностью. Если же реформы не увенчаются успехом, возможно всякое: новый всплеск милитаризма, националистический изоляционизм или шовинистический экспансионизм посткоммунистического толка. Логически нетрудно предположить, что центральноевропейские
страны — новые члены НАТО оказываются в проигрышном положении как в первом, так и во втором случае. И никакие упоминания о грехах и преступлениях прошлого не могут быть оправданием ошибочной геополитической стратегии в будущем.
В связи с этим становятся более понятными также некоторые различия в стратегии продвижения НАТО у американской и западноевропейской сторон. Если уж тратить деньги на модернизацию армии, обеспечение безопасности, расширение сферы демократии и т.д., и т.п., — а это цели, декларируемые для обоснования идеологии продвижения НАТО, — то куда эффективнее направлять их на регион, составляющий действительную угрозу для западноевропейских стран. Это — южное направление региона, и в первую очередь Югославия . Если это не осознанная стратегия, то, по крайней мере, ощущение на уровне политического инстинкта: крупнейшие европейские континентальные страны концентрируют внимание на этом регионе, который был для них одной из главных арен столкновения интересов. В исторической памяти США это просто не отражено. Отсюда излишняя поспешность решений и преувеличения,
* Конечно, о прямом быстром или даже достаточно отдаленном во времени приобщении стран данного субрегиона к НАТО речи не идет. Интересы Германии на Балканах весьма красноречивы. Англия здесь постоянный гость, Италии первой приходится ощущать приливы и отливы войн и революций в бывшей Югославии и Албании. То же можно сказать и о поддержке Румынии со стороны Франции.
а точнее — неправильное применение своих возможностей, конвульсивность политических решений: удача Дейтона отменяется в чем-то лобовыми попытками решить проблему Косово .
Несложные умозаключения показывают, что расширение
НАТО на восток может не расшатать, а усилить некоторые позиции России; чрезмерные упования на то, что приближение НАТО к российским западным границам изменит ситуацию в пользу центральноевропейцев, уже подвели наиболее нетерпеливых политиков из этого региона, поспешивших ужесточить свои отношения с "колоссом на глиняных ногах". Не все просчитали цен-тральноевропейские политики и в подвижках позиций стран Западной Европы, для которой восточное направление расширения НАТО имеет под собой несколько иные основания, чем те, что вкладываются лидерами Центральной Европы. Все-таки центральноевропейские страны для запада континента — не столько авангард продвижения демократии, сколько санитарный кордон, существование которого будет продолжительнее постверсальского.
Что касается отношения США к центральноевропейскому региону, разным его полюсам — северному и южному, то в нем выделяются "почти свои" Польша, Чехия и Венгрия и носитель "дьявольского" начала — югославянские государства. Соответственно строится и политика, более того, ее образцы навязываются — и небезуспешно — западноевропейским партнерам по НАТО. В свою очередь и югославянские государства делятся на более чем "свой" север — Словения, прошедшая через этническую чистку Хорватия и "красно-коричневая" Сербия, находящаяся южнее. Соответственно, заметим, сербские политики, испытывая подобное отношение, которое весной 1999 г. дошло уже до ракетно-бомбовых ударов по территории СРЮ, дьяволизируют даже те попытки вмешательства НАТО и США в кризисные ситуации на югославянских землях, которые можно было бы считать конструктивными. По-другому и не может быть, когда избирательное отношение к государствам и народам становится нормой политических акций.
Тем самым формируемому и форсируемому взаимному согласию в одной зоне региона противостоит политика, ориентированная на, по крайней мере, не сдерживание эскалации конфликтов — в другой. Вследствие этого между странами региона усиливаются взаимные претензии, намечаются и укрепляются внутрирегиональные перегородки, не говоря уже о неконструктивном отчуждении центральноевропейцев от Восточной Европы.
И в то же время к концу 90-х годов начинает ослабевать чувство причастности к Европе через вхождение в НАТО и в другие общеевропейские структуры. Ряд заявлений высокопоставленных деятелей стран Центральной Европы свидетельствует о том, что их внимание концентрируется все в большей мере на ближайших соседях, поскольку стена между Западной и Центральной Европой вовсе не разрушается такими темпами, как стена между Восточным и Западным Берлином. А это все говорит о том, что регион и субъективно, и объективно готов к шагам по консолидации, упрочению своей новой региональной идентичности. Многое зависит от воли политических деятелей. И примечательно, что избиратель в этих странах к концу
90-х годов пристальнее следит, чтобы эта воля не превращалась в своеволие.
3. Югославия и "Югославии"
С вопросом формирования новой региональной идентичности сущностно связана и проблема национально-государственного структурирования стран — республик бывшей Югославии, субрегиона, который является источником нестабильности для всего мира, а не только для Центральной Европы или Европы в целом. Здесь как раз наглядно подтверждается справедливость следующей констатации сотрудников Стокгольмского института исследований проблем мира: "Наибольшую угрозу безопасности Европы после холодной войны представляют не конфликты между государствами, а конфликты внутри них"16.
** Россия вряд ли в состоянии повлиять на выбор стратегии НАТО в данном субрегионе. Более того, ее прямое вовлечение в балканские дела может ускорить реализацию сроков продвижения этого блока и на восток, и на юг. Но коренным образом ситуация не изменится. Расширение НАТО на восток не может не тревожить Россию, однако этим не отменяется необходимость разворачивания фронта НАТО не на восток, где угрозы вырисовываются лишь в будущем, причем их вероятность гораздо меньше — 50 на 50, а в южном направлении. Этот стратегический момент, еще раз повторим, инстинктивно ощущается странами Западной Европы.
Проблема заключается в том, что на данном пространстве происходит определенная цепная реакция появления новых "Югославий" — распад, полураспад и едва ли не четвертьраспад. Политики, о которых в спокойные времена говорилось бы лишь в набранных петитом разделах непервостепенной светской хроники или курьезов, выступают на первых страницах ведущих газет, символизируя "стремление к свободе и независимости" любой ценой и уж в первую очередь ценой жизни своих сограждан иной этнической принадлежности и религиозной ориентации. И создается некий "контагий" — заразительная атмосфера и внутри той или иной страны, и за ее рубежами: почему им можно, а нам нельзя? Но не только атмосфера. Накопленное оружие в регионе имеет тенденцию к употреблению — это известная истина.
В этом плане перед НАТО возникает миссия: усмирить. Кто ее будет осуществлять? Казалось бы, легче всего сделать это наиболее сильному. Но опыт США последних лет в Сомали, Ливане и других точках земного шара свидетельствует не только об удачах. Кроме этого, чрезмерная вовлеченность вызывает нередко негативную реакцию со стороны других стран.
Приходится по-новому определять каналы воздействия на неспокойные югославянские государства, в данном случае на Сербию в связи с ситуацией в Косово. В рамках Западной Европы усиление внутрирегиональной идентичности привело к исцелению куда более запущенной "болезни" — конфликта в Северной Ирландии. НАТО и другие международные силы не могут не считаться с тем фактом, что при цивилизованном подходе к решению застарелых проблем усиление фактора региональной идентичности носит, безусловно, позитивный характер. И стоит ли поднимать градус накала национальных движений, если есть другие примеры?
Эти общие соображения, на наш взгляд, позволяют предполагать, что острота национальных конфликтов в южном субрегионе Центральной Европы притупляется — или снижается степень ее восприимчивости извне. Пример с Косово еще раз выявляет механизм "запуска" этноконфликта во всей его "обнаженности": сначала формируется группа борцов за "национальную идею", подпитываемая внешними силами; затем она вооружается и вооружает своих приверженцев; после этого возбуждает массовые возмущения, а потом звучат апелляции к международным организациям и начинается торг, где ценой выступает возможный развал того или иного государственного образования. При этом почему-то самым широким вниманием со стороны миротворческих и надгосударственных организаций, а также политиков вполне демократического толка пользуются наиболее агрессивные националистические лидеры. Все это отслеживается средствами массовой информации, которым — по какой-то дьявольской логике — интересны новости именно такого рода. Создается даже впечатление, что значительная часть предпринимаемых действий не происходила бы, если рядом, на подхвате не находились бы телевизионные камеры...
В настоящее время миротворческие воинские контингенты стран НАТО, а также России занимаются в Косово вопросами "замирения", хотя полностью искоренить националистический вирус им, конечно, не под силу. Центральноевропейские же политики из стран "благополучного севера" придерживаются мнения, что ареал возможного заражения этим вирусом ограничен лишь "нестабильным югом" региона по причине прежде всего низкого социально-экономического уровня тамошних государств, бедности основной массы их населения, в условиях которой недовольство людей своим бедственным положением легко канализируется в националистическое русло, как, впрочем, и в русло религиозного фанатизма. Поэтому, к слову сказать, идея объединения усилий как "левых", так и "правых" во всех центральноевропейских странах для решительного отпора "демонам национализма" не получила должного развития на уровне региона.
За стремлением отграничить по всем параметрам свои страны от "беспокойного юга" и подчеркиванием несхожести мироощущения жителя "Средней Европы", с одной стороны, и балканского менталитета — с другой, кроется известная неготовность центральноевропейской политической элиты взвешенно и с выходом на перспективу оценить современный югославский кризис, последствия которого оказались значительно масштабнее, чем это предполагалось. Бывшая большая Югославия распалась на маленькие. И еще вопрос: труднее было контролировать находившуюся в экономическом коллапсе СФРЮ конца 80-х годов или теперь "малые Югославии", в каждой из которых кровопролитие сдерживается большими усилиями и человеческими жертвами? Государственные образования появляются здесь по принципу "матрешки": из "большой Югославии" создается "малая", а в ее рамках тенденцию к
сепаратизму демонстрирует Косово, лидеры которого тоже требуют государственного статуса. Примерно ту же ситуацию демонстрируют Босния и Герцеговина.
В Боснии и Герцеговине, несмотря на то, что она принята в ООН, что проблемой ее успокоения занимался лично президент США Б.Клинтон, побывавший в Сараево вместе с женой и дочерью, что имена боснийских политиков не сходят со страниц известных газет, несмотря на видимое поддержание институтов парламентаризма и т.п., — конфликт не погашен. Решение же вопроса посредством, например, такого проекта, как печатание на единых банкнотах мусульманских мечетей, католических костелов и православных храмов, выглядит или глупостью, или, наоборот, шагом в весьма отдаленное будущее. Та же ситуация возникает при решении вопроса о флаге, валюте, едином паспорте и даже номерных знаках на автомобилях. По видимости это очень демократические решения, по сути же — профанация устоев современной социальной жизни.
На наш взгляд, все в большей степени выявляются издержки следующего положения вещей: фактически сверхсложность ситуации на бывших югославских землях заключается в том, что результаты решения проблем этих земель предлагаются крупными державами и даже сверхдержавой. Государствам небольшим, распадающимся и желающим распасться на еще более мелкие национальные образования без какой-либо объединяющей идеи, это в определенной мере льстит: как же, ведь они тоже выступают "за демократию", они — в первых рядах борцов за нее. Хотя при этом забывается, что демократия скорее взращивается, чем завоевывается в боях...
Таким образом, в качестве выхода из данной ситуации можно было бы подумать над мерами по конструктивному смыканию пространств южного и северного флангов региона, а внутрирегиональные конфликты в принципиальном плане, видимо, вполне решаемы по модели кипрского вопроса. Гомогенизация общеевропейского геополитического пространства должна быть дополнена гомогенизацией центральноевропейского региона. Внутри этого региона могут быть найдены свои решения конфликтов на базе упрочения у всех национально-государственных субъектов чувства новой региональной идентичности, использования резервов взаимного сотрудничества, пока что по большей части пропадающих втуне.
Шведские ученые-политологи, например, прямо связывают перспективу обеспечения безопасности в Европе с укреплением региональной идентичности17. Очевидные пробелы в национальной и региональной идентичности и приводят, по их мнению, к такому парадоксальному положению, когда государства не удерживают своих внутренних структур и ищут пути их упрочения вовне. Другой важный момент: формируется право "cooperative intervention" — совокупного воздействия — на ситуацию внутри стран. И очень важно не злоупотреблять этим правом, ранжировать его, подчеркивают они.
На наш взгляд, и раньше и сейчас такое право узурпировалось в основном Америкой (об этом говорит пример и с Боснией, и с Косово). Чтобы эффективно использовать потенциал этого права, оно должно также делегироваться региональным инстанциям.
Двадцать новых независимых государств (ННГ) после распада СССР, СФРЮ и ЧСФР обладают неустоявшимся статусом (faild status), считают специалисты Стокгольмского института исследований проблем мира. Они выносят на обсуждение концепцию новых рисков в этих государствах, в первую очередь в тех, которые возникли на территории бывшей СФРЮ. Согласно данной концепции, потенциальные риски в южном субрегионе Центральной Европы связаны: а) с ростом этнорелигиозных конфликтов — в отсутствие демократических регуляторов этих конфликтов или их неприемлемости;
б) с политической нестабильностью как следствием такого перехода к многопартийности, когда на лидирующие позиции вырвались бескомпромиссные националистические силы; в) с социальной нестабильностью, вызванной посттравматическим стрессом от "шоковой терапии" в сфере экономики, а в случае с некоторыми странами — республиками бывшей СФРЮ ("малая Югославия", особенно Сербия) — коллапсом этой экономики: г) с экологической опасностью, усугубляющейся от развертывания неконтролируемых производств и т. п. Самое же опасное заключается в том, отмечают шведские ученые, что данный риск в полной мере в субрегионе пока не осознан.
Характер даже постановки подобных вопросов вызывает тревогу. А это, в свою очередь, требует разработки новых стратегий, нацеленных на минимизацию вышеперечисленных рисков от остроконфликтного развития "малых Югославий", разработки стратегий и с участием США (поскольку это сверхдержава), и без них (ибо бремя неудачных попыток разрешения рисковых ситуаций придется взять на свои плечи прежде всего странам-соседям).
4. Страны Центральной Европы и ЕС
Новые акценты в плане формирующейся новой региональной идентичности ставят начавшиеся в апреле 1998 г. переговоры о полном членстве в ЕС Польши, Чехии, Венгрии, Словении, Эстонии и пяти других стран, также подавших соответствующие заявки, которым рекомендовано активизировать политические (Словакия) или экономические (Болгария, Румыния, Латвия и Литва) реформы. Документы на прием были одобрены в марте 1998 г. Советом ЕС на уровне министров иностранных дел. Процедура предусматривает и учет мнения Европарламента. Финансовая помощь ЕС странам-кандидатам будет предоставляться в зависимости от выполнения взятых ими обязательств по демократизации политических систем и либерализации экономики. Она может быть прервана, если ЕС усмотрит серьезные недостатки в выполнении этих обязательств. Каждая страна-кандидат должна принять национальную программу внедрения у себя достижений европейской интеграции, иными словами, общих для ЕС стандартов в законодательной, экономической, экологической и других сферах. Программы включают конкретный график решения этих задач, в том числе промежуточные контрольные сроки, а также описание источников финансирования. Отмечена необходимость усиления социального диалога между государством, работодателями и профсоюзами, реформ системы социального обеспечения и пенсий, соответствия с европейскими нормами трудового законодательства.
Общими приоритетами являются укрепление юридических и административных структур, налаживание контроля за рынком, гармонизация промышленных стандартов, реализация правил конкуренции и защиты прав потребителя. Определяются требования по уровню инфляции, дефицита государственного бюджета и государственного долга. Предписано наладить эффективный контроль на границах, реформировать законодательство в области предоставления убежища иностранцам, борьбы с преступностью и коррупцией. Страны-кандидаты должны приступить к работе по приведению к нормам ЕС экологической обстановки.
Кроме этих общих задач, каждое из десяти названных государств получило отдельные предписания. Вот некоторые из них, поставленные перед кандидатами "первой волны" с учетом выставленных ЕС "оценок". Венгрии, которая уже определила в конкретном рабочем плане экономические приоритеты, создала соответствующие структуры, в том числе региональные, и ввела юридические нормы ЕС в части промышленной собственности и государственных заказов, осталось уточнить юридические нормы приема иммигрантов, усовершенствовать технический контроль за автомобильным транспортом и т. п. Польше следует выполнить программы структурной перестройки металлургической промышленности, усовершенствовать предприятия по переработке молока и мяса, а также наладить контроль за качеством этих продуктов. Чехии предстоит создать независимые органы по защите информационных данных. Перед Словенией стоит задача присоединиться к международным конвенциям в области уголовного права, иностранных инвестиций, а также ядерной безопасности с учетом сейсмического риска в зоне АЭС Крско.
Данная совокупность фактов требует уточнения некоторых положений о ресурсе внутрирегиональной идентичности центральноевропейских стран. Он, как ни парадоксально, усиливается именно тогда, когда эти страны делятся на "отличников" и "отстающих". Характерны и интересны здесь суждения Л.Барбека в газете "Файнэншл таймс". Он подчеркивает значимость некоторых приоритетов для "центральноевропейского региона в связи с усилившимся взаимодействием стран этого региона с ЕС . Это не столько активная политика последнего по привлечению новых своих членов или форсированное вмешательство по линии НАТО в политику государств — бывших республик Югославии. Важнее то, что консолидирующийся с 1998 г. политически ЕС — именно через отношение к своему "другому", т. е. в данном случае к Центральной Европе, должен превратиться в ключевой фактор
* Одной из причин такого усиления является то, что американская дипломатия оказывается в Европе, по его утверждению, сверхуспешной. Ряд событий в этом ключе свидетельствует о том, что США берут на себя инициативу по устройству дел в Европе, игнорируя иногда мнения самой Европы. На наш взгляд, это касается не только центральноевропейского, но и западноевропейского региона, о чем с наибольшей определенностью заявляет Франция.
регулирования внутриконтинентальных конфликтов, а также поиска новых форм общеевропейской интеграции.
Данное положение Л.Барбек аргументирует, что называется, доказательством от противного. Он цитирует оценки американского дипломата Р.Холбрука, при содействии которого были подписаны Дейтонские соглашения и который высказался о своей посреднической миссии в том смысле, что-де она оказалась необходима, ибо сами европейцы не могли обуздать "игроков у себя на заднем дворе"18. Он же обвинил ЕС в том, что тот "полностью проспал" ситуацию, когда чуть было не произошло столкновение между Грецией и Турцией из-за необитаемого острова в Эгейском море. Эти и аналогичные примеры, по мнению Холбрука, говорят об одном: ЕС является несомненным экономическим гигантом, но обречен оставаться политическим карликом.
15 стран — членов ЕС дали решительный отпор всем тем, кто поддерживает данный тезис Холбрука, утверждается в рассматриваемой статье. Характерно, что это произошло в момент переговоров о членстве в ЕС 10 стран Центральной, а также Восточной Европы.
Процесс расширения ЕС продолжится в течение значительной части грядущего столетия и не обойдется без конфликтов
"из-за болгарских вишен, чешских яблок и польских помидоров... Однако, — замечает Л.Барбек, — никому не следует игнорировать растущее влияние факта этого расширения ЕС, как и то обстоятельство, что упомянутое расширение — лучшее подтверждение формирующейся общеевропейской политики, прежде всего в области безопасности"19.
Интересен также приводимый газетой сопоставительный анализ статуса правительств в странах Западной и Центральной Европы. Как подчеркивает Л.Барбек, слабые коалиционные правительства стран Центральной Европы преодолевают сопротивление бюрократических структур экономическим реформам благодаря требованиям извне о соблюдении правил единого рынка ЕС. В то же время — часто вопреки своим интересам — они демонстрируют чрезмерную устремленность в НАТО именно как в надъевропейскую структуру и с большим вниманием смотрят на заокеанского "учителя" (США), чем на ближнего соседа (ЕС).
Правительства же западноевропейских стран давно поняли, что добиваться осуществления реформ легче во имя "единой Европы". Они в должной мере осознают ресурс принадлежности к своему региону — в отличие от правительств центральноевропейских государств, с иррациональной настойчивостью стремящихся к вхождению в соседний регион.
Здесь, по градации Л.Барбека, "передовые" страны — Чехия, Венгрия, Польша, Эстония и Словения (плюс Кипр), вторая
группа — Болгария, Румыния, Латвия, Литва и Словакия .
Анализ, проведенный Л.Барбеком, как представляется, лишь подтверждает уместность идеи автора данной статьи о возможности двух стратегий в межрегиональном взаимодействии Западной и Центральной Европы. Первая исходит из посылки о необходимости "индивидуального разговора" с каждой из стран, желающей вступить в европейские структуры. В ходе ее осуществления, на наш взгляд, могут усугубляться дисбалансы и конфликты внутри центрально-европейского региона и между регионами. Вторая стратегия предполагает
подключать регионы — или хотя бы их части — посредством не организационного вхождения в
*
европейские структуры, а примыкания к ним .
Контуры данных стратегий определяются со все большей четкостью, и выше уже говорилось о том, что западный политический истеблишмент с 1994 г. постоянно высказывается за индивидуальный подход. Но есть и иная точка зрения, указывающая на предпочтительность стратегии "примыкания" (региона или субрегиона) по сравнению со стратегией "вхождения" (отдельных, самых "примерных" стран). Но данная проблема нуждается в дальнейшей разработке.
Важное значение здесь приобретают программы решения конфликта в Косово. Америка видит (точнее, навязывает видение) потерпевшую сторону в этом конфликте в албанцах, которые отстаивают свои права. Конечно, с точки зрения американских политиков, коммунизм-тоталитаризм должен быть повержен любой ценой, а демократические права любого
* В результате принятия Эстонии в первой группе кандидатов юрисдикция ЕС распространится и на территорию бывшего Советского Союза, т.е. дальше тех пределов, за которые НАТО пока опасается расширяться.
В этом плане цитированная формула Р.Холбрука о необходимости "обуздания игроков у себя на заднем дворе" приобретает тот смысл, что проблемы и конфликты успешнее решаются при непосредственном участии "ближних дворов", т.е стран-соседей.
сообщества защищены. Но это скорее идеологическая завеса реальной политики, о чем свидетельствует, например, заявление государственного секретаря М.Олбрайт еще от 9 марта 1998 г. Она заметила тогда, что США рассматривают этот конфликт не как внутреннюю проблему Косово или Югославии, а как проблему прав человека, оправдывающую вмешательство
международных организаций. "Такое насилие, — подчеркнула Олбрайт, — это оскорбление для универсальных норм в области прав человека, которые мы обещали поддерживать"20. И то, что на "заднем дворе" Европы в правила игры в области обеспечения прав человека включается и оружие, заокеанских политиков интересует мало: тем хуже для "игроков", но "игра" должна вестись.
По-иному видят (должны видеть) проблему европейские политики. Они начинают осознавать, что должны решать возникающие конфликты по принципу предпочтительной вовлеченности в происходящее близлежащих стран — не столько для укрепления их позиций, сколько для того, чтобы конфликт не переметнулся и к ним. Опыт же решения таких конфликтов мудрыми, но далекими (даже заокеанскими) наставниками в последней четверти
ХХ в. показал свою недостаточную эффективность.
* * *
В заключение остается высказать несколько соображений прогностического порядка. Представляется, что лишь кристаллизация региональных структур и упрочение новой региональной идентичности центральноевропейских стран — сначала в политике, затем в экономике — сделают регион надежной опорой стабильности в Европе. Центр политической активности смещается — и будет смещаться — в народнохозяйственную область. При этом есть все основания предполагать, что на авансцену выдвинется так называемая "эмпирическая экономика". Это значит, что решение задач хозяйственного развития, если можно так выразиться, абстрагируется от абстракций. В странах Центральной Европы справа уже слабо слышны голоса о безусловной благотворности идей "чикагской школы", слева — о приемлемости "шведской модели". В чести специалисты, решающие конкретные проблемы в конкретных обстоятельствах.
Важный фактор упрочения новой региональной идентичности — образование устоявшихся партийных структур. Чем дальше по пути стабилизации идет та или иная страна региона, тем большей определенностью отличаются полюса (в основном два), на которых распределяются их политически оформленные силы. Один из этих полюсов — партии социалистической и социал-демократической ориентации. Они научились, с одной стороны, парламентским путем приходить во власть — отзвук "сенсационности" в связи с "возвратом коммунистов" пропадает, а с другой — с минимальными политическими потерями уходить из властных структур. То же можно сказать и о противостоящем полюсе, хотя он отличается меньшей четкостью. Ясно, что чисто национальные, или чисто либеральные, или чисто религиозные партии такого полюса не создают — он предстает как сумма составляющих от каждой из данных идей.
В качестве прогноза можно выделить и положение о продвижении волны стабильности с севера региона на юг. Но этот процесс нелинеен и происходит небеспроблемно. Так, в северном субрегионе "отверженной" вплоть до последних выборов, прошедших в середине 1998 г., считалась Словакия. В чем причины этого? Не только, как представляется, в завышенных притязаниях харизматического (точнее, нагнетающего свою харизму) политика В.Мечьяра, бывшего премьер-министра. Дело скорее в относительной отдаленности страны от Западной Европы: она не так ощущает мощное влияние суперсилового поля Германии, унифицирующего многие стороны политического процесса в приграничных странах. Однако характернее всего то, что растет степень осознания причастности к центрально-европейскому региону стран южной его зоны. Это просматривается на примере позиций руководства Венгрии, Чехии и Польши по отношению к югославским конфликтам.
Таким образом, ресурс внутрирегиональной идентичности в Центральной Европе уже начинает выявлять свой потенциал. Особенно значимы здесь "хороший" пример Западной Европы и неприятие неустроенности Восточной Европы. Правда, при этом на первый регион возлагаются чрезмерно "обременительные" надежды, а второй регион характеризуется в тонах излишней и даже агрессивной безнадежности.
Смягчение этих крайностей "дальних" соседей может произойти вследствие усиления взаимоотношений между "ближними" соседями — странами региона. Включая ту его бурную южную часть, которая вызывает особую тревогу среди стран не только континента, но и всего мира.
Что касается России, то она могла бы стать желаемым партнером центральноевропейских стран в случае определения ею известных приоритетов своей политики на этом направлении. Роль одного из таких приоритетов могла бы, очевидно, сыграть славянская идея в рамках общеевропейской . Эта идея вовсе не означает противопоставления остальным идеям21. Так, англосаксонская идея как раз оказывает сдерживающее влияние на интеграционные процессы в Западной Европе, но вызывает определенное уважение; она дополнительный фактор региональной идентичности, хотя ее носителями являются Англия и — на дистанции — США. Можно говорить о германской идее, составлявшей один из краеугольных камней в деле интеграции Германии и не выказывавшей каких-либо агрессивных устремлений со стороны сопредельных стран. Активизируется романская идея, способствующая наряду со славянской усилению идентичности Европы в целом. И как Западная Европа является примером для подражания для Центральной Европы, так и последняя может стать примером для Восточной Европы, которая, конечно же, отличается от "ближних" и "дальних" регионов-соседей. В Восточной Европе тоже формируется новая региональная идентичность, но не теми темпами и даже не в том направлении. Однако это — тема других разработок.
В целом же подобная идентичность — не магическое слово, это скорее указание на вектор неизбежных для XXI в. изменений, в первую очередь доминирования политики регионов.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Stability and Security of Eastern and Southeastern Europe. Ljubljana, 1997. — P.108.
2 Подробнее см.: Проблемы региональной идентичности центральноевропейских стран ("круглый стол") // Славяноведение. — 1997, № 3. — С.3-27.
3 Подробнее см.: Задорожнюк Э.Г. Страны Вышеградской группы и НАТО // НАТО: факты и комментарии. Вып.1. — М., 1997. — С.11-13.
4 Joining the NATO Parade. Three Presidents speak out // Transition. Changes of Post-Communist Societies. — 1997. — Vol.4, № 7. См. также: Задорожнюк Э.Г. Президенты
стран Центральной Европы о благе вхождения в НАТО // НАТО: факты и комментарии. — М., 1998, Вып.5. — С.12-16.
5 Joining the NATO... P.16.
6 Ibid. P.17
7 Ibid. P.20.
8 Ibid. P.21.
9 Ibid. P.23.
10 Ibidem.
11 Ibid. P.24.
12 Ibidem.
13 Ibid. P.25.
14 См.: Независимая газета. 1997. 27 дек.
15 Transition. Changes of Post-Communist Societies. — L., — 1997, Vol.4, № 7, p.29.
16 Future Security Agenda for Europe. — Stockholm, 1996. — October. P.1.
17 Europe: Creating security through International Organization. — Stockholm, 1996.
18 Financial Times. — L., — 1998. 6.IV.
19 Ibidem.
20 Мир и мы. (ИТАР-ТАСС). — 1998. — 7 мая. — С.8.
21 Подробнее см.: Zadorozhnyuk E. Perspectives of a New Europe in the Programs of the Political Parties of Social
* Т.Г.Масарик в своей работе "Славяне после войны" (Прага, 1923) отмечал, что каждый из славянских народов "именно благодаря своему освобождению получил особую задачу, в [решении] которой лишь частично может быть поддержан остальными славянскими народами" (с.17). Они образуют при этом некую политическую единицу — славянские соединенные штаты, которые могут послужить опорой и европейских соединенных штатов. "Новая Европа будет создаваться понемногу и по
частям" — таков вывод Масарика (с.23) Он актуален и сегодня.
Democratic Orientation in Central Europe // Emerging of Democracy in Transition Europe. — Wroclaw, 1997, p.99-109; Задорожнюк Э.Г. "Россия и Европа". Т.Г.Масарик: новые подходы к старой идее европейского единения // Т.Г.Масарик и Россия. — Санкт-Петербург, 1997. — С.27-35. Т.Г.Масарик. К 60-летию со дня смерти первого президента Чехословакии; "Круглый стол" // Февраль 1948. Москва и Прага. Взгляд через полвека. — М., 1998. — С.143-146.
