CC BY
220
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2015, № 1, с. 270-276
УДК 82
ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ЭТИЧЕСКИЕ МОТИВЫ В СКАЗОЧНОЙ ПОВЕСТИ А. ЛИНДГРЕН «БРАТЬЯ ЛЬВИНОЕ СЕРДЦЕ»
© 2015 г. Д.В. Кобленкова
Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского
dvmk@yandex.ru
Поступила в редакцию 24.12.2014
Рассматривается политическая и этическая проблематика поздней повести А. Линдгрен «Братья Львиное Сердце». Анализируется концептуальная разница между произведениями А. Линдгрен начала 40-х годов и середины 70-х годов ХХ века. Мотивный анализ текста позволяет выявить усиление традиционных гуманистических мотивов, возвращение к идее непротивления злу насилием. Отказ Линдгрен от идей раннего периода связан, как и у большинства других писателей, выступавших за активное преобразование общества, с разочарованием в методах социального реформирования. Линдгрен приходит к выводу, что всякая трансформация жизни, даже задуманная во благо человека, сопрягается с насилием. Идеальным героем в повести становится человек, не переступающий нравственной черты. Таким образом, смысловым центром повести становится этический конфликт. Жертвенный путь героя, символизирующего идеальное добро, представлен в форме путешествия в альтернативные миры после смерти. Линдгрен использует элементы волшебной сказки, фэнтези, политической притчи, антиутопии. Символика повести отсылает к библейской образной системе. Мотивы, характер конфликта и поэтика позволяют сделать вывод об использовании в повести традиций христианского сентиментализма.
Ключевые слова: шведская проза, Астрид Линдгрен, политические мотивы, этический конфликт, фэнтези, притча, антиутопия, христианский сентиментализм.
В социокультурной жизни Швеции 1970-х годов произведения Астрид Линдгрен (Astrid Anna Emilia Lindgren, 1907-2002) приобретают новое звучание по причине её активной политической позиции. Сама эпоха способствовала этому: социал-демократия находилась в преддверии политического кризиса, возобновились дискуссии по вопросу о шведском «третьем пути» и внутренних экономических реформах.
К. Линдстен писала, что «в 70-е годы в Швеции стало принято поднимать политические и социальные вопросы даже на страницах детских книг» [1]. Линдгрен в эти годы, как когда-то в 40-е, после выхода «Пеппи», снова оказалась в эпицентре политических и социальных споров. В итоге в 1973 году вышла этико-политическая повесть А. Линдгрен «Братья Львиное Сердце», а в 1976 году в газете «Экспрессен» знаменитая сказочница поразила общественность беспрецедентным сатирическим памфлетом о крайностях шведской налоговой политики [2]. Общественный резонанс её публикации был таков, что это повлияло на результаты очередных выборов в риксдаг: впервые за несколько десятилетий социал-демократическая партия проиграла. Этот «литературный» случай показал, насколько велико было в Швеции влияние одного конкретного человека. Конечно, Линдгрен
была харизматичной фигурой, но фактически оставалась лишь детским писателем. Следовательно, причина её популярности заключалась в способности выразить в своих оригинальных произведениях главные принципы самоопределения личности. Второй раз в истории Швеции ХХ века женщина-писатель стала духовным лидером нации. В начале столетия это положение заняла С. Лагерлёф, во второй половине ХХ века такой вершины достигла А. Линдгрен. Несмотря на то что шведское общество быстро феминизировалось и многое способствовало изменению интеллектуальной жизни в стране, этот случай остаётся, очевидно, беспрецедентным в мировой истории. Важно и то, что и Ла-герлёф, и Линдгрен заслужили такое отношение за свои «детские» произведения, т.е. за тексты, предлагающие определённую модель воспитания личности.
Тем интереснее литературная эволюция Линдгрен, так как её проза начала 70-х годов существенно - если не сказать кардинально -отличается от произведений 40-х. Ранние повести поражали разрушением литературного и этического канона, отражали этические споры об индивидуальной свободе и образу сверхчеловека. Автора «Пеппи» и «Карлсона» привлекали только пассионарные личности. Второсте-
пенными героями были те, кто ждал их появления и вместе с ними - перемен в своей судьбе. Отношение к сильным, внесистемным персонажам разделило шведское общество, но большинство высказалось в их поддержку, так как на том этапе Швеции требовался новый инициативный герой, не страшащийся сломать стереотипы. Тогда же, в 40-е и 50-е годы, стало очевидным, какое место занимает в Швеции детская и подростковая литература, насколько серьёзные социально-педагогические функции она выполняет. Исследователи справедливо отмечают, что шведская литература, с одной стороны, обладает определённой свободой по сравнению с детскими книгами многих стран, поскольку создаётся в демократической стране, с другой стороны, она часто вынуждена следовать общественным курсом, воспитывать в «правильном» направлении. Детским писателям гораздо труднее, чем создателям «взрослой» литературы, быть неангажированными авторами в государстве, в котором общественные институты пристально следят за соблюдением определённых педагогических и этических норм. К тому же со сменой эпох меняется и нравственный климат, поэтому одно и то же произведение может оцениваться по-разному.
В 70-е годы наступила новая эпоха в литературе. Политика вышла на первое место, и на А. Линдгрен «посыпались нападки молодых радикалов за аморальность. Ее героев находили элитарными индивидуалистами. Ее обвиняли в том, что она не анализирует причины зла и социальной несправедливости» [1].
В ответ на критику оппонентов Линдгрен ответила сказочной повестью «Братья Львиное Сердце» (Bröderna Lejonhjärta, 1973) [3, 4]. И этот текст оказался совершенно иным по своей этической направленности, нежели «анархические» повести эпохи сороковых годов и, конечно, не устроил «молодых радикалов».
Ещё задолго до написания А. Линдгрен повести «Братья Львиное Сердце» в её сборнике «Крошка Нильс Карлсон» (Nils Karlsson-Pyssling, 1949) появился новый образ ребёнка -больного и одинокого. Таких одиноких детей волшебный дядюшка Лильонкваст уводил в другой мир, названный Страной Сумерек, или Страной Между Светом и Тьмой.
В сказке «Мио, мой Мио!» (Mio min Mio, 1954) страдающий ребёнок слышал в саду печальную птицу Горюн, предвещающую тяжёлые времена. Настолько тяжёлые, что многим эти предвестия напоминали антиутопии К. Бойе «Каллокаин» и «1984» Дж. Оруэлла. По этой причине книгу Линдгрен находили «деструктивной и пессимистической», не соответствую-
щей «оптимистической и идиллической» эпохе 50-х годов. В 1959 году А. Линдгрен выпустила сборник «Солнечная полянка» ^иппапап^), который снова вызвал противоречивые мнения. В одном из интервью Линдгрен сказала, что она хотела перенести «откормленных детей из муниципальных парков Народного дома за город и позволить им бегать босиком по райской солнечной полянке» [1], демонстрируя этим, что не всё в «Народном доме», то есть в новой социальной системе Швеции, кажется ей гармоничным и продуманным. Текст новой повести -«Братья Львиное сердце» - в очередной раз удивил и литературоведов, и читателей. Повышенный интерес к повести связан с тем, что тематика «Братьев» не является сугубо детской. Политический дискурс повествования выдвинул сказку в ряды «взрослых» произведений «социального негодования». Неудивительно, что в «Братьях Львиное Сердце» усматривают отклик Астрид Линдгрен на политическую риторику 70-х.
В отличие от многих своих произведений в этой повести-сказке Линдгрен использовала среди приёмов вторичной условности фантастическое допущение и создание альтернативных миров. Действие разворачивается сначала в земной реальности, в которой изображён мальчик, медленно умирающий от тяжёлой болезни на кухонном диванчике в бедной квартире. Его мать озабочена своей внутренней жизнью и личным несчастьем после ухода отца. Ребёнок понимает, что он ей в тягость. Так разрушается идиллическое представление о неразрывной связи между родителями и детьми, матерью и больным ребёнком. Линдгрен бесстрашно порывает с традицией патриархальных представлений о семейном очаге как источнике стабильности и счастья.
Как и в других произведениях автора, в которых дети находили близких людей не в родителях, а в ком-то другом, маленький Карл обретает спасение в своём старшем брате, заменившем ему отца. Причём - в подтексте - не только отца земного, но и Отца Небесного, мудрого и благородного, ставшего его защитником. Старший брат Юнатан отличается удивительной красотой и добрым сердцем, он похож на сказочного принца с золотыми волосами, синими глазами и ласковой улыбкой. Он один заботится о больном мальчике, рассказывает ему по вечерам истории, греет по ночам медовую воду, чтобы избавить от тяжёлого кашля и утешает мыслью о существовании другой страны Нан-гиялы, где он будет жить весело и легко, не страдая от своих болезней. Там он станет жить в Долине Вишен, удить рыбу и кататься на лошади, о которой так мечтал на земле.
Рассказ о духовной привязанности братьев строится от лица умирающего мальчика. Это редкий случай в литературе, когда повествование передоверено ребёнку, находящемуся в ожидании смерти. Приём позволяет усилить экзистенциальное звучание, придаёт повести эмоционально-лирическую интонацию и в то же время даёт право читателю по-разному интерпретировать рассказ, в том числе как сон или видение. Слабый по характеру и болезненный мальчик восторженно любуется своим прекрасным братом, достойным называться за своё благородство Юнатан Львиное Сердце. Сам же маленький рассказчик не скрывает своих страхов и тревог, считая себя Карлом Заячье Сердце. Но Юнатан любит своего слабого, исхудавшего от туберкулёза брата и зовёт его ласково Сухариком.
Вторая часть повествования начинается после неожиданного трагического происшествия: дом Сухарика загорелся, и старший брат, спасая его, прыгнул с ним вниз, держа его на спине. Умирая, он сказал: «Не плачь, Сухарик. Мы увидимся в Нангияле!» [4, с. 15]. Так Линдгрен возвращается к образу Страны Сумерек, т. е. миру смерти как иному, альтернативному пространству, где течёт время «костров и сказок».
Образ другого мира обнаруживает родство с христианскими образами потусторонних миров в произведениях Г.Х. Андерсена («Девочка со спичками»), Ч. Диккенса «Колокола», Ф.М. Достоевского («Мальчик у Христа на ёлке»). Духовные идеальные пространства были предметом изображения романтических героев Нова-лиса, Э.Т.А. Гофмана, В. Гауфа, Э. По. Но мотив двоемирия у Линдгрен показывает, что повесть написана не только о прагматичной земле и духовном небе. И сами герои не эскаписты романтической эпохи. Они «революционеры духа», оказывающиеся, однако, в каждой из реальностей несвободными от социальной иерархии и трудного этического выбора.
Социальная тематика вкрапляется в повесть постепенно: после пожара общество призрения бедных дало Сухарику и его матери «старую мебель», и «мамины тётеньки», которые бегали к ней «со своими тряпками, муслинами и прочим барахлом», «тоже дали кое-что» [4, с. 14]. Умирающий Сухарик всё так же лежал на старом диванчике в кухне, так как в единственной комнате жила мама, которая по-прежнему шила для состоятельных дам. Никто, как и прежде, не проявлял к ребёнку сострадания. Напротив, он знал, как все сожалеют, что умер не он, а его брат: «Бедная вы, фру Лейон! Ведь именно Юнатан был у вас такой замечательный!» [4, с. 14]. Ни слова в своём внутреннем монологе ребёнок не говорит о матери. Она не заботи-
лась о нём, но он её не осуждал. Однако одинокое и неблагополучное состояние так тяготило мальчика, что он ждал перехода в Нангиялу, где в итоге и оказался.
После краткой идиллической картины встречи с Юнатаном, показавшим ему их дом в Долине Вишен, подарившим чудесного коня Фья-рала и удочку для ловли рыбы, начинается новый этап в судьбе двух умерших братьев. Текст обретает политическое содержание: Юнатан рассказывает о другой стране - Долине Терновника, в которой власть принадлежит тирану Тенгилю, управляющему жителями с помощью драконши Катлы (древнескандинавское женское имя, означающее «варочный котел»; это также название вулкана в Исландии). Элементы волшебной сказки переплетаются с элементами политической притчи. Текст полностью перестраивается и становится описанием борьбы против диктатуры Тенгиля (вариант древнескандинавского имени ТЬеп§Ш - «господин»). Диктатор изображён как чёрный рыцарь из страны Карманьяка. Средневековая рыцарская атрибутика, наличие замка, обнесённого каменной стеной, власть над огнедышащим драконом, управляемым с помощью волшебного рога, являются элементами фэнтези. Из фэнтези заимствуется и принцип изображения двух противоборствующих миров, противостояние которых составляет авантюрную канву сюжета повести. На средневековый эпос опирается Линдгрен и при изображении положительных героев. Прямая ассоциация связывает Юнатана с Ричардом Львиное Сердце.
Благородный Юнатан помогает жителям Долины Терновника. Он в одиночку спасает из пещеры Катлы заключённого в ней узника Ур-вара - лидера освободительной борьбы. В то же время появляются противоречивые характеристики тех, кто возглавляет это движение за новый порядок. Добро и Зло у Линдгрен неоднозначны, граница между ними размывается. Например, рыжеволосый охотник Хуберт из Долины Вишен тщеславен и завидует другому лидеру движения - Софии. София, хозяйка идиллического сада, повелевающая мудрыми белыми голубями, несмотря на своё символическое имя, недостаточно дальновидна, не доверяет словам Сухарика, поддаётся на обман предателя. Предатель Юсси, по прозвищу Золотой петух, напротив, внушает доверие своей доброжелательностью и весёлым нравом. Урвар, главная фигура среди повстанцев, после освобождения готов вести за собой людей, не сомневаясь в своём праве на насилие.
В итоге основным в повести А. Линдгрен становится этический конфликт: Юнатан спра-
шивает Урвара, готов ли он убивать врагов, чтобы освободить Долину Терновника, на что тот без сомнений отвечает утвердительно. Но Юнатан, в отличие от него, не готов убивать.
- Даже если речь пойдёт о спасении твоей жизни? - спросил Урвар.
- Да, даже тогда, - ответил Юнатан.
Урвар этого никак не мог понять...
Когда после победы и гибели людей многие в Долине Терновника плакали, Урвар не плакал: «Только не Урвар» [4, с. 231], - напишет Линдгрен.
- Если бы все были такими, как ты, - сказал Урвар, - то зло безраздельно и вечно правило бы миром!
Но я тогда сказал, что если бы все были как Юнатан, то на свете не было бы никакого зла» [4, с. 225-226].
Этот главный диалог повести напоминает разговор между Соней и Раскольниковым в «Преступлении и наказании» и между Пленником и великим инквизитором в «Братьях Карамазовых» Ф.М. Достоевского. Подобный диалог был введён в целый ряд произведений литературы ХХ в. [5, 6]. Астрид Линдгрен тоже обращается к теме Достоевского, влияние которого на шведскую литературу очень велико и постоянно подтверждается шведскими писателями и читателями. В отличие от своей позиции начала сороковых годов, она приходит к размышлению об этических границах дозволенного, о необходимости внутреннего самосовершенствования, а не насильственного изменения мира. Объясняя замысел повести в 1978 году при вручении ей Премии мира немецких книготорговцев, Астрид Линдгрен назвала свою речь «Только не насилие». Следовательно, позиция автора существенно изменилась. Она явно вернулась к универсальным ценностям, как большинство писателей, начинавших с революционных произведений, а затем разочаровавшихся в практике социальных реформ.
Изображённый в её повести мир смерти Нан-гияла, в который так стремился попасть маленький Сухарик, перестаёт быть идеальным пространством. Повесть наполняется антиутопическим содержанием. Исходом этой истории становится новая смерть Юнатана от огня Катлы, за которым уже в следующий - третий мир - вновь мужественно последует и его младший брат. Ещё один переход Сухарика в новый мир Нан-гилимы через вторую смерть - это очередная страшная попытка стать сильным, стать счастливым. Последние слова повести: «О, Нангили-ма! Да, Юнатан, да, я вижу свет! Я вижу свет!» [4, с. 253] - можно истолковать по-разному: от патетического утверждения мысли, что вера в
идеал вечна, сколько бы ни пришлось за неё погибать, до трагического отрицания возможности обрести Свет, так как переходы из одного мира в другой множатся, а веры в существование идеального пространства становится всё меньше.
В этой истории переосмысляются и христианская картина мира, и мировоззренческие концепции романтиков. Потусторонний мир наполняется теми же социальными и психологическими конфликтами, что и мир земной. Социальное зло показано как неизбывное, рождаемое злом каждого отдельного человека, которое может сосуществовать с благородными порывами. В биографической книге о Линдгрен М. Стрёмстедт писала, что когда «взгляд на Зло представлен не так однозначно, свет Добра видится яснее, чётче становится и тьма, и чёрные злые тени» [7, с. 224]. На героев Линдгрен падают именно такие тени, они «вырастают из мира агрессивности и бурных эмоций. Любовь и Добро спят бок о бок с разрушительным, готовым воспламениться Злом» [7, с. 224]. Не случайно все персонажи писательницы, которые обладали сильным, эмоциональным характером, были способны на агрессивные действия, оправданные целью, справедливостью мести. Герои, не способные или не желающие переступить «черту», как правило, наоборот, изображались уравновешенными, лишёнными экзальтации. Их энергия направлялась внутрь их самих, им были важнее личная гармония, нравственная цельность, в отличие от тех, чья энергия направлялась на преобразование мира.
К моменту создания повести Линдгрен явно сменила акценты: в ранних произведениях писательница боролась со злом с помощью активных героев, которые сами могли легко преступить закон, последние произведения, напротив, содержат элементы христианской этики. Юнатан явно изображён христоподобным: всепрощающим, любящим людей, готовым на жертву. Никого не убив в сражении, он оказывается смертельно ранен сам и умирает, по-прежнему никому не желая зла. Неоднократно на вопросы Сухарика, почему он так поступает, зачем рискует жизнью, помогает людям, не мстит врагам, Юнатан отвечает, что человек не должен быть «маленькой кучкой дерьма» («en liten lort»).
Это выражение А. Линдгрен таит не только психологический смысл, касающийся поведения отдельных людей. О подобной ответственности она говорила, имея в виду и государство. В контексте шведской истории это связано как с внешней политикой, так и с внутренними социальными программами. В этом понимании ответственности отразилось её личное разочаро-
вание в социал-демократии, забывшей об идеалах «Народного дома» и вернувшейся, по её убеждению, к классовой борьбе, за которой стоит извечное стремление к власти.
В результате ни одна книга Линдгрен, даже «Пеппи Длинныйчулок», не подвергалась такой резкой критике, как «Братья Львиное Сердце»: «Выйдя в свет в 1973 году, «Братья Львиное Сердце» оказались несвоевременной книгой. Книги 70-х были поучительными этюдами на социальные темы о роли полов и загрязнении окружающей среды; о директоре Франте, который загадил весь мир, о маме, которая работает слесарем-водопроводчиком, о папе, который надел передник и готовит еду» [7, с. 221]. Марксистские литературоведы из Гётеборга обвиняли Линдгрен в том, что она представляет зло лишь с одной стороны и считает смерть решением всех проблем. Ула Ларсму в статье «Если бы все были, как Юнатан» (1983) написал, что «пацифизм Юнатана - безусловно, благородное качество, но он не выдерживает испытания действительностью» [7, с. 220]. Радикалы, борющиеся с империализмом, надеялись дожить до победы над ним в этой, а не в следующей жизни и потому тоже были возмущены. Психологи со своей стороны считали недопустимым изображать ситуацию, в которой дети вынуждены умирать дважды и приумножать этим и без того шоковое переживание смерти. Последний эпизод повести, в котором Юнатан призывает Сухарика не бояться смерти и снова последовать за ним, вообще воспринимался как призыв к детскому самоубийству.
Повесть, таким образом, вызвала критику и по политической, и по этической причинам.
Известный писатель П. К. Ершильд тоже задавался вопросом о позиции Линдгрен, но пытался защитить её: «На стороне какой политической партии стоит Астрид Линдгрен? Понимает ли она, что делает? Пишет ли она сердцем или умом? Если она пишет умом, то какие взгляды разделяет: социал-демократические, центристские, коммунистические или взгляды Глиструпа...Провести подобные разграничения трудно, их необходимо сочетать с уважительным отношением к художественному произведению, с мудростью и, возможно, с некоторым чувством юмора» [7, с. 221-222].
В защиту Линдгрен выступили и дети, которые, судя по опросам, тоже воспринимали смерть как преображение, превращение. Врачи благодарили Линдгрен за терапевтический эффект, который давала такая книга, успокаивающая и примиряющая со смертью. Сама Линд-грен не возражала против подобного восприятия текста, но отрицала религиозные спекуля-
ции на эту тему. Она не навязывала представлений о загробном царстве и называла своё понимание мироздания агностицизмом.
Ранее А. Линдгрен не обращалась к изображению потустороннего бытия и не использовала столько символических образов христианства. Критики отмечали значение белого голубя, в образе которого прилетает Юнатан к умирающему Сухарику. Белый голубь является символом Святого Духа, что подтверждает и без того открытое сопоставление Юнатана с Христом, а старого Маттиаса, приютившего Юнатана и спасшего ему жизнь, - с Богом-Отцом. Предатель Юсси ассоциируется с Иудой Искариотом, Долина Вишен в Нангияле - с раем [8]. Двойной переход героев сначала в Нангиялу, а затем в Нангилиму, в которой не должно быть смерти и зла, воспринимается критикой и как влияние католического представления о чистилище и рае, навеянного «Божественной комедией» Данте [9].
Бу Лундин в рецензии 1973 года выдвигал даже идею о том, что Юнатан и Карл никогда не попадали в Нангиялу, что всё происходящее -это мечты умирающего от туберкулёза Карла, который впервые умирает именно в тот момент, когда видит свет. Толкование Лундина, таким образом, переводит текст повести в реалистический план повествования. На многочисленные просьбы детей рассказать, что случилось с братьями в Нангилиме, Линдгрен ответила, что ребята поселились в Долине Яблонь на хуторе Маттиаса, что они могут теперь строить хижины, объезжать леса, Карл получил свою собаку по имени Мекке. Тенгиль и Юсси не попали в Нангилиму. Они оказались в другой стране с названием Локрумэ (Lokrume). Поскольку так называется один из церковных приходов на острове Готланд, то можно понять, насколько Линдгрен скептически воспринимала попытки придать повести религиозное толкование и явно сторонилась институтов церкви. Но это не помешало автору использовать традиционные библейские аллюзии и напоминать о гуманизме. Интерес Линдгрен к христианской этике подтверждается и другими её поздними произведения: она выпустила сборники «Рождественские рассказы» (Julberattelser, 1985,), «Счастливого Рождества в доме!» (God Jul i stugan!, 1992) и повесть «Рождественские каникулы - прекрасное изобретение, сказала Мадикен» (Jullov ar ett bra pahitt, sa Madicken, 1993).
В тени политических и этико-религиозных дискуссий остались другие аспекты повести. В частности, психологический и философский мотив двойничества, духовное родство между братьями. Приём настолько часто присутствует
в шведской литературе, что его можно считать одним из основополагающих, ментальных.
Известно, что история создания этой сказки о братьях необычна. Сначала Линдгрен увидела странный метафизический пейзаж вблизи озера Фрюкен, похожий на «рассвет человечества» [7, с. 213], затем на кладбище в Виммербю прочла на одном из надгоробий: «Здесь покоятся новорождённые братья Фален, умершие в 1860 году». «Я поняла, - говорила Линдгрен, - что сочиню сказку о двух братьях и смерти» [7, с. 214]. Окончательно идея о сильном и слабом братьях, старшем и младшем, символизирующая сложное единство, посетила автора на съёмках фильма об Эмиле из Лённеберги, когда отбирали мальчиков на роль Эмиля: «Вокруг маленького Янне Ульсона царила суматоха, мелькали вспышки фотоаппаратов. Когда всё закончилось, Янне соскользнул со стула и примостился на колени к старшему брату. Он прижался к нему, и брат тоже обнял его и поцеловал в щёку. Тогда я поняла, что передо мной братья Львиное Сердце» [7, с. 214; 10].
Возникает закономерный вопрос, как связана повесть Линдгрен с последним романом Достоевского, с которым ассоциируется благодаря названию? Думается, что не только проблематика «Легенды о великом инквизиторе» роднит «Братьев Львиное Сердце» с «Братьями Карамазовыми». Их объединяет идея глубокой психологической связи противоположных натур. Достоевский подчёркивал сложное единство образов инквизитора и Пленника, как и единство четырёх братьев Карамазовых. Развопло-щение качеств единой личности в разных образах показывает, что в каждом из них есть черты остальных.
А. Линдгрен использует сходство названий: «Broderna Karamazov» и «Broderna Ьв]опЪ]аг1а», но не создаёт столь сложной образной системы. Её братья имеют общее светлое начало. Их отличают лишь сила и слабость духа. Но Сухарик «растёт» духовно во время пребывания в Нан-гияле, подражая своему наставнику Юнатану. Концепция образа Юнатана сближает его с образом Христа, и повесть воспринимается как христианская «педагогическая поэма». Она включает в себя элементы романа воспитания, напоминает об «Удивительном путешествии Нильса Хольгерссона по Швеции» С. Лагерлёф. Но в идеалистическом мире С. Лагерлёф Нильс обретал счастье на земле, а братья в повести А. Линдгрен не находили его даже в смерти. Если всякое преобразование мира сопрягается с насилием, значит, зло неизбежно. Финал повести открыт: с одной стороны, добро обнаруживает свою нежизнеспособность, ведь Юнатан
умер, и найдёт ли он идеальный мир в третьем пространстве, неизвестно. С другой - если автор больше не верила в идеальные системы, то она предлагала поверить в идеального человека, причём, в отличие от героев ранних произведений, уже не переступающего черты даже во имя благой цели. Использование библейской символики и патетический, нередко мелодраматический пафос повести, направленный на сострадание к слабым и страждущим, позволяет отнести произведение к христианскому сентиментализму. Такой идейный поворот характеризовал восприятие автором последних десятилетий ХХ века. Линдгрен фактически вернулась к этическим идеалам, о которых писала Лагерлёф. Но если в начале века христианская этика отражала приоритеты большинства, то в эпоху радикальных перемен оппозиционеров было несопоставимо больше. Линдгрен вновь оказалась вне мейнстрима. Сегодня о Лагерлёф, удостоенной Нобелевской премии, шведские исследователе пишут как о создателе литературного канона, а проза Линдгрен воспринимается как «неформат».
К настоящему моменту шведские читатели в соответствии со своими приоритетами разделились: для одних Линдгрен осталась автором «Пеппи Длинныйчулок», для других стала автором «Братьев Львиное Сердце». Добавим, что в конце ХХ века в Швеции вышло большое исследование «Лучшие книги шведского народа» [11], в котором был представлен рейтинг лучших произведений Швеции ХХ столетия. Книг Линдгрен в нём оказалось больше всего, что доказывает её неоспоримое влияние на шведский менталитет. Что же касается «Пеппи» и «Братьев», то из 100 номинаций в этом рейтинге они заняли соответственно второе и третье места: «Пеппи» на одну позицию «Братьев» обошла. Значит, непротивление злу насилием оказалось всё же менее предпочтительным, чем мечта о сильной Швеции, которая, подобно Пеппи, смогла бы заявить о себе, как это было когда-то в эпоху великодержавия.
Список литературы
1. Линдстен К.Э. Астрид Линдгрен и шведское общество [Электронный ресурс] // Неприкосновенный запас. 2002. №1 (21). Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nz/2002/21/lind-pr.html
2. Lindgren A. Pomperipossa i Monismanien [Электронный ресурс] // Expressen, 10 mars 1976. Режим доступа: http://www.expressen.se/noje/pomperi-possa-i-monismanien/
3. Lindgren A. Bröderna Lejonhjärta. Stockholm: Rabén & Sjögren, 1973. 228 s.
4. Линдгрен А. Братья Львиное Сердце / Пер. со швед. Н.К. Беляковой, Л.Ю. Брауде. М.: Астрель, 2009. 253 с.
5. Сухих О.С. Два философских диалога («Легенда о великом инквизиторе» Ф.М. Достоевского и «Пирамида» Л.М. Леонова) // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2012. № 6 (1). С. 321-328.
6. Сухих О.С. «Великие инквизиторы» в русской литературе ХХ века. Н. Новгород: Медиаграфик, 2012. 208 с.
7. Стрёмстедт М. Великая сказочница. Жизнь Астрид Линдгрен / Пер. с швед. Е. Энеруд, Е. Ерма-линской. М.: Аграф, 2002. 274 с.
References
8. Tapper S., Eriksson S. Biblisk symbolism: en undersökning om den bibliska symbolismen i Bröderna Lejonhjärta. Student thesis. University of Gävle. Department of Humanities and Social Sciences. Ämnesavdel-ningen för religionsvetenskap, 2001. 17 s.
9. Lundin B. Skorpans slut blir välbelyst [Электронный ресурс] // Expressen, 26 okt. 2009. Режим доступа: http://www. expressen.se/kultur/skorpans-slut-blir-valbelyst/
10. Edström V. Astrid Lindgren - Vildtoring och lägereld. Stockholm: Raben & Sjögren, 1992. 322 s.
11. Svenska folkets bästa böcker / Red. Y. Nilsson, U. Nyren. Boras: Diagonal Förlags AB, 1997. 130 s.
6. Suhih O.S. «Velikie inkvizitory» v russkoj litera-
POLITICAL AND ETHICAL MOTIVES IN A. LINDGREN'S FANTASY NOVEL «THE BROTHERS LIONHEART»
D.V. Koblenkova
The article discusses political and ethical problems raised in A. Lindgren's later novel «The Brothers Lionheart». The conceptual difference between the works of A. Lindgren written from the early 1940s to mid-1970s is analyzed. The analysis of the text reveals the strengthening of traditional humanistic motives and the return to the idea of nonresistance to evil. It is argued that Lindgren's abandonment of her ideas of the early period, like in the case of most other writers who advocated active transformation of society, is due to the disappointment in the methods of social reforms. Lindgren concludes that any transformation of life, even if it is conceived for people's benefit, is accompanied by violence. The ideal hero of the novel is a man who does not cross the moral line. Thus, an ethical conflict becomes the focus of the novel. The self-sacrifice path of the hero who symbolizes the perfect good is presented in the form of a journey to alternative worlds after death. Lindgren uses some elements of a fairy tale, fantasy, political parable, dystopia. The symbolism of the novel refers to the biblical imagery. The novel's motifs, the nature of the conflict and the poetics suggest the use of Christian sentimentalism traditions in this work.
Keywords: Swedish prose, Astrid Lindgren, political motifs, ethical conflict, fantasy, parable, dystopia, Christian sentimentalism.
1. Lindsten K.Eh. Astrid Lindgren i shvedskoe ob-shchestvo [Ehlektronnyj resurs] // Neprikosnovennyj zapas. 2002. №1 (21). Rezhim dostupa: http://magazines. russ.ru/nz/2002/21/lind-pr.html
2. Lindgren A. Pomperipossa i Monismanien [Ehlektronnyj resurs] // Expressen, 10 mars 1976. Rezhim do stupa : http : //www. expressen. se/noj e/pomperi-possa-i-monis-manien/
3. Lindgren A. Bröderna Lejonhjärta. Stockholm: Rabén & Sjögren, 1973. 228 s.
4. Lindgren A. Brat'ya L'vinoe Serdce / Per. so shved. N.K. Belyakovoj, L.Yu. Braude. M.: Astrel', 2009. 253 s.
5. Suhih O.S. Dva filosofskih dialoga («Legenda o velikom inkvizitore» F.M. Dostoevskogo i «Piramida» L.M. Leonova) // Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo. 2012. № 6 (1). S. 321-328.
ture ХХ veka. N. Novgorod: Mediagrafik, 2012. 208 s.
7. Stryomstedt M. Velikaya skazochnica. Zhizn' Astrid Lindgren / Per. s shved. E. Ehnerud, E. Er-malinskoj. M.: Agraf, 2002. 274 s.
8. Tapper S., Eriksson S. Biblisk symbolism: en undersökning om den bibliska symbolismen i Bröderna Lejonhjärta. Student thesis. University of Gävle. Department of Humanities and Social Sciences. Amnesav-delningen för religionsvetenskap, 2001. 17 s.
9. Lundin B. Skorpans slut blir välbelyst // Expressen, 26 oktober 2009. [Ehlektronnyj resurs]. Rezhim dostupa: http://www.expressen.se/kultur/skorpans-slut-blir-valbelyst/
10. Edström V. Astrid Lindgren - Vildtoring och lägereld. Stockholm: Raben & Sjögren, 1992. 322 s.
11. Svenska folkets bästa böcker / Red. Y. Nilsson, U. Nyren. Boras: Diagonal Förlags AB, 1997. 130 s.
