CC BY
23
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2020. № 6
Даниил Александрович Аникин,
кандидат философских наук, доцент кафедры истории и теории политики и руководитель лаборатории историко-политической культуры факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова (Ленинские горы, д. 1,119991, Москва, Россия), научный сотрудник Томского государственного университета (просп. Ленина, д. 36, 634050, Томск, Россия), e-mail: dandee@list.ru
Оксана Владимировна Головашина,
кандидат исторических наук, доцент кафедры философии и методологии науки Тамбовского государственного университета имени Г.Р. Державина (ул. Интернациональная, д. 33, 392000, Тамбов, Россия), e-mail: ovgolovashina@mail. ru
ПОЛИТИЧЕСКИЕ АКТОРЫ КАК СУБЪЕКТЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ1
В статье ставится вопрос о специфике политических акторов в качестве субъектов исторической ответственности. На основании коммуникативного подхода Х. Арендт авторы проводят различение между событием, выступающим предметом исторической ответственности, и самим актом установления ответственности в публичном пространстве. Такой акт может выступать лишь результатом демократических процедур выбора, поэтому историческая ответственность как социальный феномен возможна исключительно в условиях демократического общества, хотя попытки ее установления могут иметь место и при недемократических режимах. Ситуация Германии как пример установления негативной ответственности не может быть охарактеризована как универсальный случай, поскольку можно говорить и об установлении позитивной ответственности как обязанности сообщества сохранять память не о вине, а о заслугах данного коллективного субъекта. Поэтому установление позитивной ответственности, как правило, имеет место в ситуации переживания политического кризиса и формирования морального ресентимента. Примером акта установления позитивной ответственности является становление культа Победы в Великой Отечественной войне в российском обществе 1990-х гг. в контексте переживания распада СССР и потребности в моральном возмещении. К характерным чертам исторической ответственности можно отнести: перформативность, репрезентативность, нормативность, манипулятивность. Роль политических акторов заключается не в качественно иных формах ответственности, а в специфических процедурах, ее устанавливающих.
1 Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 19-18-00421).
Ключевые слова: историческая ответственность, политическая ответственность, Арендт, субъект ответственности, коллективная ответственность, мораль.
Daniil Alexandrovich Anikin,
Kandidat of Philosophical Science, Associate Professor, Program on History and Theory of Politics, and Head, Laboratory of Historical and Political Culture, Political Science Department, Lomonosov Moscow State University (Leninskie Gory 1, Moscow 119991, Russia), Research Fellow, Tomsk State University (Lenin prosp. 36, Tomsk 634050, Russia), e-mail: dandee@Hst.ru
Oksana Vladimirovna Golovashina,
Kandidat of Historical Science, Associate Professor, Program of Philosophy and Methodology of Science, Derzhavin Tambov State University (Interna-tsionalnaya ul. 33, Tambov, 392000, Russia), e-mail: ovgolovashina@mail.ru
POLITICAL ACTORS AS SUBJECTS OF HISTORICAL RESPONSIBILITY
The article looks at the issue of the role of political actors as subjects of historical responsibility. Based on the communicative approach elaborated by H. Arendt, the authors provide a distinction between the event, which is the subject of historical responsibility, and the act ofestablishing responsibility in the public space. It is suggested that such an act can be only the result ofdemocratic procedures. Consequently, historical responsibility as a social phenomenon is possible only in a democratic society, even though attempts to establish it may take place under non-democratic regimes. Furthermore, the article claims that the case of Germany as an example of the establishment of negative responsibility cannot be characterized as universal. Indeed, it is also possible to speak about the establishment of positive responsibility as a duty of the community to preserve the memory not of guilt, but of the merits of the collective subject. Therefore, as a rule, the affirmation of positive responsibility takes place in a context following a political crisis and the consolidation of moral resentment. An example of the constitution of a positive responsibility is the cult of victory in the Great Patriotic War within the Russian society of the 1990s, which followed the experience of the collapse of the USSR and the needfor moral compensation. The characteristic features of historical responsibility include performativity, representativeness, normativity, manipulativeness. The role of political actors is not qualitatively shaping different forms of responsibility, but rather affecting the specific procedures that consolidate it.
Key words: historical responsibility, political responsibility, Arendt, subject of responsibility, collective responsibility, morality.
Проблема исторической ответственности в последнее время приобретает большое значение в качестве элемента политической деятельности, однако специфика политических акторов как субъектов исторической ответственности представляется нам недостаточно проясненной. В большинстве научных работ, затрагивающих тему исторической ответственности, акцент делается на поведении, этических аспектах выбора сообщества или его отдельных членов, а не на акторах, определяющих траектории развития сообщества. В политическом и публицистическом дискурсах историческая ответственность зачастую используется как символический ресурс, обращение к которому обусловлено стремлением к получению определенной выгоды. При этом остаются открытыми вопросы о соотношении различных форм коллективной ответственности, понятий «ответственность» и «вина», а также требует объяснения то, какую роль в возникновении и реализации ответственности играют политические акторы и их особенности. В предлагаемой статье мы постараемся ответить на эти вопросы.
На первом этапе мы проанализируем специфику представления об исторической ответственности у Х. Арендт, так как ее трактовки и интуиции мы считаем самыми авторитетными среди современных теоретиков. Затем рассмотрим соотношение различных понятий, связанных с проблематикой нашего исследования. Далее, опираясь на некоторые выводы Арендт, мы обратимся к понятию субъекта исторической ответственности, а также рассмотрим отличительные особенности политических акторов в качестве субъектов исторической ответственности.
Политическая ответственность у Х. Арендт
Ханна Арендт раскрывает историческую ответственность через ряд взаимосвязанных концептов. Настаивая на различении согласия и повиновения, она наделяет политическим смыслом только согласие2. Соглашаясь, мы оказываемся соучастниками совершаемого, т.е. разделяем ответственность с остальными участниками. На уровне действий согласие и повиновение различить довольно сложно, поэтому Арендт утверждает, что категория «послушание» подходит для ребенка, но не взрослого человека, способного выразить отношение к режиму. Но как определить границу, после которой соглашающийся с приказом просто повинуется? Чиновник, исполняющий свои трудовые обязанности, соглашается или повинуется? Если следовать различению, которое предлагает Арендт, то приходится
2 АрендтХ. Личная ответственность при диктатуре // АрендтХ. Ответственность и суждение / Пер. Д. Аронсона, С. Бардиной, Р. Гуляева. М.: Издание Института Гайдара, 2013. С. 62.
признать первый вариант, однако в то же время автор настаивает на том, что в ситуации диктатуры субъект не может брать на себя ответственность, так как он не является политическим субъектом3. Но если так, то различение согласия и повиновения перестает вообще иметь эвристический смысл, потому что, находясь в ситуации повиновения (в условиях диктатуры), человек не может оказаться в ситуации согласия, следовательно, категории ответственности перестают иметь для него смысл. В этом случае «просто исполняющие приказ» нацистские преступники не могут быть ответственны за совершаемые действия, а тот же Эйхман, делу которого Арендт посвятила одну из самых известных и спорных своих работ, оказывается всего лишь законопослушным чиновником4. Также Арендт упрекает Эйхмана в отсутствии осмысленности, т.е. в неспособности выносить суждения, однако диктатура, как отмечает Арендт в другой своей работе, оставляет право решений только за диктатором. Субъекта ответственности нельзя осуждать, если он не может осуждать себя сам. Но в условиях диктатуры субъект только один, действия остальных не могут трактоваться при помощи категорий ответственности. Правда, эта дилемма разрешается в том случае, если мы онтологически не связываем поступок и возникновение ответственности, поскольку при таком подходе ответственность может возникнуть как раз в момент перехода от диктатуры к демократии, когда виновный субъект получает право стать субъектом ответственности.
Следующей связкой концептов, на которые мы обратим внимание, оказывается мораль и политика. Арендт разграничивает понятия морали и исторической ответственности, оставляя мораль в сфере индивидуальных отношений. Это позволяет ей вывести из политической сферы («публичной» в ее трактовке) частные мотивы, ценности, которые могут мешать принятию политический решений. Однако следуя дальше этой логике, мы не можем рассматривать кейс с немецким покаянием, исходя из понятия исторической ответственности. Соглашаясь с Арендт, мы должны анализировать любые формы коллективной ответственности вне морального дискурса, что противоречит нашей трактовке ответственности. Поэтому мы настаиваем, что следствия — в том числе этические — должны логически выводиться из понятия ответственности как концепты первой орбиты, а не существовать в параллельном дискурсе. Если мораль (продолжаем мы мысль Арендт) касается только личных отношений, то какие основания лежат в основе практик покаяния немцев тех поколений, которые не участвовали в Холокосте (даже
3 Там же. С. 79.
4 АрендтХ. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме. М.: Европа, 2004. С. 14-17.
немцев — современников Холокоста)? Арендт, предвосхищая возражения, говорит о необходимости солидарности, связи ответственности и коллективной идентичности, в основе которой лежит понимание индивидом того обстоятельства, что принадлежность к определенному сообществу налагает на него необходимость быть ответственным за деяния этого сообщества: даже в том случае, если он лично имеет к ним опосредованное отношение5. Солидарность, таким образом, оказывается связанной с согласием, о котором мы говорили выше, но если формы коллективной ответственности можно объяснить, исходя из уже существующих теорий солидарности, то понятие ответственности оказывается эвристически бессмысленным в условиях диктатуры и рабочим понятием в условиях уже демократического общества, формирующего механизмы обеспечения согласия и установления ответственности.
Методологический потенциал идей Арендт оказывается серьезно ограничен тем фактом, что она делает свои выводы на сравнительно небольшом материале (кейс нацистской Германии), исследование которого продуктивно было бы проводить, используя язык К. Шмит-та или других теоретиков политического в тоталитарном государстве. То есть Арендт говорит не об исторической ответственности как определенном феномене, а о возможностях этического выбора в ситуации чрезвычайного положения (К. Шмитт). Существенным оказывается и еще одно замечание: наблюдается определенное противоречие между постулированной Арендт необходимостью самостоятельного мышления и солидарностью, которая предполагает коллективные действия. Если коллективное действие еще является продуктом самостоятельного выбора, то в дальнейшем человек отказывается от своей самостоятельности в пользу солидарности. Само это решение может быть связано с рядом трудностей. В какой момент человек должен начать думать? Когда подписывает приказ о перемещении сотен евреев, когда соглашается на работу, предполагающую подписание подобных приказов, когда оказывается в стране, руководство которой говорит о необходимости таких приказов? Например, любое решение должно приниматься после размышлений, и чем более сложное решение, тем больше размышлений должно ему предшествовать. Однако если солдат будет не просто исполнять приказ, а задумываться над каждым приказом вышестоящих по званию, сможет ли существовать армия? Тот же вопрос можно задать про чиновника, работника экстренных служб и т.д. Есть еще один момент, на который сама Арендт, требуя осмысленности, не обращала внимание: а хватает ли у человека способностей, знаний,
5 Арендт Х. Коллективная ответственность // Арендт Х. Ответственность и суждение. С. 217.
чтобы принимать самостоятельные решения в любых ситуациях? Сама концептуализация мышления в тексте о банальности зла довольно проблематична: может показаться, что у Арендт описываемое ей мышление заменяет совесть, о которой также много сказано в работе. Но тогда весь дискурс становится моральным, а признание этого тезиса также будет противоречить разграничению морали как сферы приватного и ответственности как сферы публичного.
Не соглашаясь с некоторыми выводами Арендт, мы будем использовать основные ее идеи в нашей дальнейшей работе: в частности, осмысление исторической ответственности в условиях тоталитарного государства, связь ответственности и солидарности с сообществом, необходимость рационального осмысления своих действий для признания ответственности. Мы подчеркиваем, что основанием ответственности оказывается свобода выбора как исключительно человеческая способность. Если для Арендт ответственность — это прежде всего политическая ответственность, имеющая отношение к полису, т.е. определенному сообществу (фактически синоним коллективной ответственности), то мы акцентируем темпоральный аспект ответственности, рассматривая в первую очередь ответственность сообщества вообще или его членов по отношению к событиям прошлого6. В этих условиях мы связываем политический аспект с необходимостью принимать решения в ситуации возможных конфликтов, конкуренции агентов: т.е. историческая ответственность может называться и ответственностью политической, но при условии значительного сужения этого понятия в соответствии с трактовкой Арендт, а именно: отождествлении политики и возможности существования публичного пространства. Позиция сообщества не может быть полностью однородной, однако существуют факторы, влияющие на то, что мы говорим об ответственности всего сообщества — это происходит, когда сообщество делегирует принятие решения отдельным субъектам. Таким образом, для дальнейшего шага нам необходимо обратиться к проблеме субъекта исторической ответственности.
Проблема субъекта
Само проникновение понятия «историческая ответственность» в политический дискурс связано с конкретными политическими реалиями 1960-1970-х гг. и конкретной географической локализацией, а именно — с Западной Европой, ставшей центром европейской интеграции. Принятие на себя исторической ответственности, предполагающее отчетливый футурологический аспект недопущения
6 Arendt H. Vita activa, oder Vom tätigen Leben. München; Zürich: Piper, 2002. S. 35.
повторения Холокоста, становилось основополагающим элементом общеевропейской идентичности, причем строилась эта ответственность на добровольном признании исторической вины. Символические механизмы подобного признания, несмотря на свой стратегически позитивный эффект, могли сталкиваться с негативной реакцией со стороны отдельных политических группировок (например, как в ситуации преклонения коленей канцлером ФРГ в 1970 г. перед памятником жертвам Холокоста). Тем не менее именно дискурсивный акт установления ответственности сделал возможным сам проект формирования общеевропейской памяти.
Проблемы с трактовкой исторической ответственности оказались связаны с дальнейшим интеграционным процессом, который, с одной стороны, способствовал вхождению в Европейский союз большинства государств Восточной Европы, а с другой — подорвал императивность исторической вины в качестве основания для общеевропейской идентичности. В состав новой Европы вошел целый ряд государств, историческая политика которых основывалась на культивировании «образа жертвы», т.е. на принципиальном отказе от собственной исторической ответственности, сопровождающемся приписыванием данной ответственности другим сообществам. Как констатирует А.И. Миллер, «по всей Восточной Европе успешно осуществлен "экспорт вины", что разительно противоречит прежней европейской культуре памяти, постепенно приучавшей людей думать о собственной ответственности»7.
Проблема субъекта исторической ответственности определяется формами ее репрезентации в социальном знании и практиках. Представляется, что здесь требуется определенная конкретизация. О каких формах знания идет речь? Если ответственность, следуя за кантианской традицией, будет отождествляться с моральным долгом, то концептуализация коллективного субъекта будет затруднена, а практики такой ответственности будут определяться существующими моральными (и только затем и не во всех случаях — юридическими) предписаниями. Однако субъект ответственности не предшествует речевому акту, но, напротив, этот лишенный самотождественности субъект как таковой возникает в том же самом речевом акте, в котором он на себя эту ответственность берет8. То есть субъектом исторической ответственности можно стать, публично признавая (озвучивая) свою ответственность. В отличие от
7 Миллер А.И. Политика памяти в посткоммунистической Европе и ее воздействие на европейскую культуру памяти // Полития. 2016. № 1. С. 116.
8 Деррида Ж. Ухобиографии: Учение Ницше и политика имени собственного. СПб.: Machina, 2012.
вины, ответственность нельзя вменить: ее можно только принять. Поэтому прежде чем рассматривать проблему субъекта исторической ответственности и роль политических акторов в принятии этой ответственности, мы должны рассмотреть проблему различения исторической ответственности и вины.
Арендт выступает против коллективной вины немецкого народа за преступления нацизма, настаивая, что виноват только тот, кто совершал преступления. Эту мысль продолжает Е.В. Беляева, которая также замечает, что «ответственность чаще всего мыслится как результат вины и подразумевает наказание виновных, это всегда ответственность за зло и практически никогда за позитивные исторические события»9. Вопрос о возможности позитивной ответственности приобретает гораздо более важное социально-философское значение, поскольку, по сути, означает вопрос об уникальности опыта немецкой ответственности или возможности выхода за пределы этого опыта. Данная ситуация может быть прояснена на примере культа Победы в Великой Отечественной войне как проявления позитивной ответственности. С одной стороны, в этом случае мы не наблюдаем конкретной вины, за которую может быть установлена (или принята на себя) историческая ответственность, но сам факт признания ответственности за необходимость сохранения определенного типа памяти о прошлом (в данном случае — памяти о Победе) порождает обратный эффект — предписывание вины тем, кто не разделяет данную ответственность. Таким образом, позитивная ответственность оказывается зеркальным отображением ответственности негативной: если последняя отталкивается от непосредственной вины, выступая ее логическим, хотя и не обязательным следствием, то позитивная ответственность порождает необходимость возникновения вины в первую очередь по отношению к актуальному сообществу.
Важным в данном случае оказывается темпоральный аспект разделения вины и ответственности: виновными могут считать себя непосредственные современники событий, которые выступают источником вины — даже если они сами не участвовали в этих событиях (как в случае с Холокостом, например), однако следующие поколения берут на себя ответственность. Таким образом, «вина, которую уже нельзя вменить последующим поколениям, превращается в историческую ответственность, служащую предостережением
9 Беляева Е.В. Историческая ответственность за добро // Историческая ответственность: от мифов прошлого к стратегиям будущего: Сборник научных статей Первой международной научной конференции 22-23 сентября 2016 г. / под общ. ред. Д.А. Томильцевой, И.А. Симоновой. Екатеринбург: Деловая книга, 2016. С. 102.
для будущего»10. Исходя из сказанного выше, ответственным можно назвать только того, кто публично признает свою ответственность, а не выполняет определенные действия в соответствии с официальными предписаниями. Задача политического актора в таком случае — не выработать эти предписания, а способствовать моральному признанию собственной ответственности со стороны членов сообщества. Термины «субъект исторической ответственности» и «актор» не тождественны, так как субъект, как правило, включает все сообщество, а актор определяет действия сообщества и влияет на них. Таким образом, политический актор может быть противопоставлен сообществу, но только в том смысле, что он выступает от имени определенного сообщества, осуществляя акт признания ответственности, но не устанавливая тем самым персональной вины за совершенные преступления.
Для прояснения нашей трактовки актора исторической ответственности мы выделяем индивидуальную и коллективную историческую ответственность. Индивидуальная историческая ответственность предполагает личную заинтересованность человека в сохранении и актуализации определенных исторических образов, причем эта ответственность может отражаться в создании и публикации мемуаров, участии в коммеморативных практиках. Например, если часть потомков бывших узников концлагерей предпочла забыть (или, по крайней мере, публично не артикулировать) травматический опыт своих отцов или дедов, то другая часть как раз увидела свою персональную ответственность в том, чтобы сохранить трагизм прошлого и сделать его доступным для следующих поколений. Коллективная историческая ответственность предполагает принятие на себя определенным сообществом чувства общей вины, вне зависимости от персональной принадлежности конкретного представителя сообщества к совершенным проступкам. Эта ответственность возникает не на основании индивидуальных действий, а на основании принадлежности индивида к определенному сообществу. Субъектом ответственности в данном случае выступает определенный «организованный коллектив», в качестве которого обычно выступает корпорация или государство11.
Несмотря на различение индивидуальной и коллективной исторической ответственности, мы подчеркиваем, что любая ответственность имеет интерсубъективный характер, следовательно, ее не может нести лишь один человек. При этом признание коллективной ответственности часто представляет собой индивидуальный акт.
10 Ассман А. Новое недовольство мемориальной культурой. М.: Новое литературное обозрение, 2016. С. 164.
11 Там же. С. 104.
Тезис об интерсубъективности исторической ответственности связан с двумя важными обстоятельствами. Во-первых, современный субъект практически деконструирован; любой разговор об индивидуальном субъекте связан с необходимостью различных оговорок (например, можно сослаться на Ж. Лакана и постулируемую им роль бессознательного в личности человека или на оригинальное представление о коллективном действующем в акторно-сетевой теории). Такой коллективный субъект также противоречит высказанному Арендт тезису о необходимости самостоятельного мышления и осмысленности принимаемых субъектом решений. Субъект, на наш взгляд, не может быть самостоятельным, так как он уже сам по себе связан с другими акторами, определяющими не только его поведение и действия, но и мышление как один из видов действий. Во-вторых, историческая ответственность предполагает существование на протяжении определенного периода времени какого-либо сообщества / сообществ (не важно, является ли оно / они в данном конкретном случае субъектом или объектом исторической ответственности), а разговор о сообществе связан с наличием коллективных агентов, выступающих от имени сообщества или отождествляемых с сообществом. Если мы рассматриваем историческую ответственность как отношение, она не может быть делом только одного человека (актора), так как сам актор выступает зависимым от сети отношений.
Вместе с тем в политическом дискурсе и в случае индивидуальной, и в случае коллективной ответственности присутствует общая черта — репрезентация в самом акте признания ответственности не только персональной вины конкретного человека, но вины всего политического субъекта в целом. Ю.А. Нисневич проводит различие между индивидуальными и коллективными акторами, подчеркивая, что «индивидуальными субъектами политической ответственности выступают политики, в том числе должностные лица, занимающие политические должности в системе публичной власти, а также граждане, участвующие в политических мероприятиях... В качестве коллективных субъектов политической ответственности могут выступать различные политические институты, в которых имеет место
как коллегиальное, так и индивидуальное принятие политических
" 12
решений»12.
Даже в том случае, если политический деятель признает свою персональную вину за совершение какого-либо проступка, эта вина неминуемо ложится на то политическое сообщество, от имени которого он выступает. В этом смысле политическая ответственность является исторической по определению, поскольку предполагает не
12 Нисневич Ю.А. Об акторах политической ответственности // Проблемный анализ и государственно-управленческое проектирование. 2013. Т. 6. № 3. С. 82.
только память о политической преемственности, но и готовность нести ответственность за действия, которые совершались предшествующими политическими лидерами или представителями данного сообщества. Это одна из причин, почему мы, в отличие от Арендт, не видим необходимости в самом термине «политическая ответственность». Мы подчеркиваем, что любая политическая ответственность является исторической, поэтому более корректно говорить не о политической ответственности отдельно, а о роли и месте политических акторов исторической ответственности.
Коллективная историческая ответственность, как мы уже отметили, возникает не в сам момент совершения неправомочного действия, а в момент публичного признания его неправомочным. Политическим акторам нельзя вменить вину — в этом одно из основных отличий данной ситуации от юридической ответственности, однако они обладают полномочиями признать вину, причем не только (и не столько) свою, сколько вину сообщества. В свою очередь, за процессом признания вины следует признание политическими акторами определенных моральных обязательств, т.е. политический актор признает вину не в юридическом поле, а в этическом, а затем — политическом. Ответственность как раз и заключается в возможности сделать соответствующее признание при важном сопутствующем условии, что акт установления ответственности является результатом свободного решения. В своей работе "Vita activa" Х. Арендт реконструирует связь свободы и публичного пространства, выстраивая генеалогию родства этих понятий со времен возникновения античной демократии как таковой. Публичное пространство изначально функционирует как пространство свободы, поскольку, в отличие от приватного пространства, предполагает альтернативные решения, не обусловленные природной необходимостью. Применительно к проблеме ответственности это положение может быть переосмыслено следующим образом: не существует онтологических оснований для возникновения ответственности, поэтому ее признание представляет собой акт свободного волеизъявления коллективного субъекта и / или конкретного политического деятеля, которому делегирована возможность говорить от имени этого субъекта.
Историческая ответственность структурирует исторический нарратив, предлагая определенную модель истории, в которой прошлое, настоящее и будущее специфическим образом связаны. В этой модели на конкретные эпизоды и события будет обращаться больше внимания, чем на другие, если именно они связываются с категориями ответственности. Политические акторы в этом случае выступают в качестве тех, кто отвечает за структурирование нарра-тива и трансляцию полученной модели другим членам сообщества
и следующим поколениям, обеспечивая таким образом воспроизводство ответственности. Основная сложность для политических акторов здесь связана с тем, что не может быть одной общей истории для всех, исторический опыт отличается в зависимости от поколения и личного бэкграунда, а различные трактовки, предлагаемые исторической памятью, оказываются онтологически равнозначными. Однако та или иная версия образа прошлого напрямую влияет на идентификацию сообществ, поэтому задача политических акторов в этой ситуации — способствовать диалогу сторонников разной интерпретации, выработке возможной компромиссной позиции. Как правило, речь в этом случае идет не об исторической достоверности, а о солидарности сообщества, возможных выгодах, которые связаны с определенной позицией, моральном выборе, что особенно важно, когда мы говорим об исторической ответственности. При этом если, с точки зрения Э. Дюркгейма, солидарность направлена на достижение эмоционального единения, то историческая ответственность связана с рациональным аспектом, т.е. признание ответственности способствует сплоченности сообщества не только при помощи эмоций, но и путем осмысления и признания.
Условия возможности исторической ответственности
Цепочка этих рассуждений позволяет сформулировать вывод, что историческая ответственность, включающая в себя ответственность за действия, совершенные предшествующими поколениями, оказывается возможна только в условиях демократического общества (что подчеркивалось Х. Арендт), при котором сам акт установления ответственности является результатом публичного обсуждения и установления консенсуса.
Другим условием возможности исторической ответственности оказывается «разрешение» от сообщества, делегировавшего политическим акторам принятие решений. Действия политических акторов приобретают значение, только если их поддерживают другие. Поэтому говорить о неравномерности распределения вины можно именно в случае индивидуальной исторической ответственности, когда каждый носитель исторической вины может по-разному осознавать свою степень причастности к трагическим событиям: от полного принятия ответственности за совершенные преступления до оправдания собственного участия выполнением приказов (случай А. Эйхмана) или полной непричастности. В случае же коллективной исторической ответственности неравномерность определяется не персональными интенциями участников сообщества, а самой его политической структурой. Разумеется, лидер государства не столько берет на себя ответственность за личное участие в неправомерных
действиях, сколько выступает в качестве представителя коллективного субъекта, говорит от его лица. Но описываемая ситуация представляет собой идеальную модель, свойственную гомогенному национальному государству, не обнаруживающему внутри себя существенные различия в интерпретации собственного прошлого. В современном плюралистическом мире речь может идти о принятии исторической ответственности как определенном политическом консенсусе, при котором согласованная позиция различных сообществ и выступающих от их имени политических акторов определяется вполне прагматичными обстоятельствами.
Следовательно, нужны определенные практики, связанные с реализацией ответственности (ритуалы), которые при этом должны носить регулярный характер. Если сравнить это, например, с днями памяти жертв политических репрессий, то основная разница заключается в том, что в первом случае мы говорим об инициативе политических акторов, а во втором — об отдельных общественных активистах или определенных сообществах. С одной стороны, и те и другие претендуют на то, что они выражают интересы всего общества, однако у политических акторов больше ресурсов, поэтому у их инициатив больше шансов способствовать солидаризации сообществ. С одной стороны, возможности, которыми обладают политические акторы, увеличивают их ответственность за принимаемые решения. Но с другой — ответственность придает утопическим устремлениям политических акторов обоснованность. Это также способствует солидарности сообществ, однако ответственность здесь выступает в другом модусе: не как признание вины прошлого, а как ответственность за будущее. У нас есть миссия, которую мы должны выполнить (нести цивилизацию на кончиках мечей, сохранить истинную веру от набегов и т.д.). Такая форма ответственности может быть исторической, несмотря на направленность в будущее, так как для ее появления необходимо определенное историческое сознание и исторический опыт, а также отсылка к событиям прошлого, без которого конфигурация будущего не является в достаточной степени обоснованной и оформленной. Так как мы показали, что имеет смысл говорить не о специфической политической ответственности, а о специфике политических акторов исторической ответственности, исследования политических аспектов могут опираться на накопленный опыт анализа исторической ответственности историками и философами.
В рамках данной публикации мы не будем подробно рассматривать вопрос о позитивных и негативных сторонах использования
проблематики исторической ответственности, поскольку он напрямую сопряжен с разделением или не разделением определенной политической позиции, однако с методологической точки зрения представляется принципиально важным обозначить характерные черты политических акторов как субъектов исторической ответственности:
1. Перформативность. Поведение любого политического деятеля публично по определению, поэтому процедура установления или признания исторической ответственности представляет собой публичный акт, который может сопровождаться определенным церемониалом или выглядеть как спонтанное проявление чувств (преклонение колен Вилли Брандтом в 1970 г.).
2. Репрезентативность. В случае политических акторов происходит размывание границ между индивидуальной и коллективной политической ответственностью, поскольку любые поступки политического деятеля создают существенные последствия не только для него лично, но и для того политического сообщества, которое он представляет. В этом смысле политическая ответственность приобретает отчетливое историческое измерение, поскольку новый политический руководитель вынужден учитывать в своих действиях поступки не только своего непосредственного предшественника, но и всей череды деятелей, выступавших от имени данного сообщества.
3. Нормативность. Принятие на себя ответственности для политического актора влечет за собой не только моральные, но и юридические последствия, поскольку, как справедливо отмечает Д.А. Томильцева, «в актах просьбы о прощении и принесения извинений грань между коллективным и индивидуальным, личным и официальным, этическим и политическим истончается»13. Точно так же и просьба о прощении перестает быть чисто символическим жестом в тот момент, когда означает официальное признание неправомочных действий, совершенных политическим актором, что может повлечь за собой требование материальной компенсации.
4. Манипулятивность. В случае политических акторов понятие исторической ответственности приводит к проблеме, связанной с возможностью применения современных моральных и правовых норм к тем историческим фактам, которые изначально не предполагали подобной оценки. Кроме того, если изначально историческая ответственность предполагала акт сознательного принятия
13 Томильцева Д.А. Историческая и политическая ответственность: совпадение границ проблемного поля // Полития. 2016. № 4. С. 26.
определенным сообществом ответственности за совершенные представителями данного сообщества деяния, то впоследствии происходит подмена понятий и учреждающим становится акт предписывания ответственности.
ЛИТЕРАТУРА
Арендт Х. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме. М.: Европа, 2004.
Арендт Х. Ответственность и суждение / Пер. Д. Аронсона, С. Бардиной, Р. Гуляева. М.: Издание Института Гайдара, 2013.
Ассман А. Новое недовольство мемориальной культурой. М.: Новое литературное обозрение, 2016.
Беляева Е.В. Историческая ответственность за добро // Историческая ответственность: от мифов прошлого к стратегиям будущего: Сборник научных статей Первой международной научной конференции 22-23 сентября 2016 г. / под общ. ред. Д.А. Томильцевой, И.А. Симоновой. Екатеринбург: Деловая книга, 2016. C. 100-106.
Деррида Ж. Ухобиографии: Учение Ницше и политика имени собственного. СПб.: Machina, 2012.
Миллер А.И. Политика памяти в посткоммунистической Европе и ее воздействие на европейскую культуру памяти // Полития. 2016. № 1. С. 111-121.
Нисневич Ю.А. Об акторах политической ответственности // Проблемный анализ и государственно-управленческое проектирование. 2013. Т. 6. № 3. С. 82-87.
ТомильцеваД.А. Историческая и политическая ответственность: совпадение границ проблемного поля // Полития. 2016. № 4. С. 25-35.
Arendt H. Vita activa, oder Vom tätigen Leben. München; Zürich: Piper, 2002.
REFERENCES
Arendt, H. Otvetstvennost' i suzhdenie, transl. D. Aronsona, S. Bardinoi, and R. Guliaeva. Moscow: Izdanie Instituta Gaidara, 2013.
Arendt, H. Banal'nost'zla. Eikhman vIerusalime. Moscow: Evropa, 2004.
Arendt, H. Vita activa, oder Vom tätigen Leben. München; Zürich: Piper, 2002.
Assmann, A. Novoe nedovol'stvo memorial'noi kul'turoi. Moscow: Novoe liter-aturnoe obozrenie, 2016.
Beliaeva, E. V. "Istoricheskaia otvetstvennost' za dobro," Istoricheskaia otvetstvennost': ot mifov proshlogo k strategiiam budushchego: Sbornik nauchnykh statei Pervoi mezhdunarodnoi nauchnoi konferentsii 22-23 sentiabria 2016 goda, eds. D. A. Tomil'tsevoi, and I. A. Simonovoi. Ekaterinburg: Delovaia kniga, 2016, pp. 100-106.
Derrida, J. Ukhobiografii: Uchenie Nitsshe i politika imeni sobstvennogo. St. Petersburg: Machina, 2012.
Miller, A. I. "Politika pamiati v postkommunisticheskoi Evrope i ee vozdeistvie na evropeiskuiu kul'turu pamiati," Politiia, No. 1, 2016, pp. 111-121.
Nisnevich, Iu. A. "Ob aktorakh politicheskoi otvetstvennosti," Problemnyi analiz i gosudarstvenno-upravlencheskoeproektirovanie, Vol. 6, No. 3, 2013, pp. 82-87.
Tomil'tseva, D. A. "Istoricheskaia i politicheskaia otvetstvennost': sovpadenie granits problemnogo polia," Politiia, No. 4, 2016, pp. 25-35.
