CC BY
22
15. Кто воюет на стороне украинских силовиков: люди, средства, вооружение // РИА Новости. 01.08.2014. [Электронный ресурс]. URL: http://ria.ru/world/20140801/1018500542.html (дата обращения 15.04.2017).
Медовкина Лина Юрьевна, канд. ист. наук., доц., MedovkinaL@,gmail.com, Украина, Донецк, Донецкий национальный университет.
EVOLUTION OF INFORMATION WARFARE FROM THE ANCIENT TIMES TO THE PRESENT
L.Y. Medovkina
The features of implementation of the information impact over time and changing technologies of information impact have been considered in this article. The attention is focused on the fact that information warfare has become part of the military policy of states. The conclusions drawn are that information warfare in the XXI century have become of more ambitious nature.
Key words: information warfare, information technologies, informational influence, media UK, Georgia, USSR, USA, Ukraine
Medovkina Lina Yuryevna, candidate of historical sciences, docent, Medov-kinaL@,gmail.com, Ukraine, Donetsk, Donetsk National University
УДК 328.36
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СУБСИСТЕМА ИСЛАМСКОГО СООБЩЕСТВА В РАМКАХ РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ: К ПРОБЛЕМЕ СОВМЕСТИМОСТИ И БЕСКОНФЛИКТНОСТИ
Д. Г. Мирзаханов
Анализируются социально-политические характеристики субсистемы исламского сообщества России в контексте её соответствия современной отечественной политической системе. Рассматриваются содержание и уровни взаимоотношений между властью и мусульманским сообществом. Выявлено, что по некоторым вопросам постсоветского отечественного нациостроительства, представители мусульманской уммы имеют собственные представления.
Ключевые слова: российская политическая система, исламская подсистема, политическая идентичность.
В условиях обострения борьбы с международным радикальным исламизмом проблема политизации исламского сообщества в современной России многими политологами, политиками, общественными деятелями, журналистами воспринимается неоднозначно [1]. Главная проблема состоит в том, что по-
литическая активность мусульман (независимо от ее характера и направленности) нередко воспринимается как источник потенциального усиления напряженности и конфликтности в развитии российского государства и возможная угроза его социально-политической стабильности.
Гораздо менее привлекают исследователей проблемы, связанные с институциональными характеристиками субсистемы исламского сообщества в контексте ее встраивания в политическую систему современной России. Важнейшее значение, как видится, имеет осмысление критериев совместимости и функциональности данной субсистемы в совокупности взаимоотношений с другими структурами российской политической и социальной системы. Для того чтобы рассмотреть данные возможности, методологически целесообразно вначале обратиться к ключевым системным характеристикам политического развития современной России.
Стратегический вектор развития России в постсоветский период в силу объективных и субъективных факторов осуществлялся по линии формирования логически противоречивой «транзитной» политической и социально -экономической системы. Ее «транзитивность» определялась сочетанием в себе характеристик либеральной демократии (преимущественно на федеральном и региональном уровнях) и инерционных свойств советской демократии (преимущественно на уровне местного самоуправления). Развитие пошло по линии нормативно спущенного сверху переформатирования существовавших с советских времен институтов, а также формирования новых демократических институтов, в соответствии с выбранной моделью либерально -демократического развития постсоветской России.
Соответственно шло налаживание связей между «новыми» и «старыми» институтами и осуществлялось формулирование и нормативное закрепление демократических принципов организации и функционирования таких связей. На практике сложилась система, которая не соответствовала не только ожиданиям большинства населения, но и публичным обещаниям инициаторов либеральной модели преобразований. Реформаторы объясняли негативные для большинства российских граждан результаты рыночных реформ самыми разными обстоятельствами: от сопротивления «партократов» до «патерналистского менталитета россиян». Очевидно, что данные преобразования не отвечали также ожиданиям, которые имелись в среде российских мусульман в 1990-е годы, и соответственно возрождающемуся исламскому мировоззрению. В значительной степени это восприятие предопределило основной вектор трансформации ислама в постсоветской России и процессы его политизации в различных российских регионах.
В результате развитие региональных сообществ с исламским насел е-нием в постсоветское время пошло по линии формирования собственной социально-политической идентичности, в которой в различных субъектах Российской Федерации все более весомую роль играл религиозный фактор.
Однако с самого начала процесс развивался по линии формирования различных концептуальных проектов исламской идентичности. Выделилось
несколько региональных центров исламского возрождения в постсоветской России, которые стали обозначаться как "центры" - "периферии" и "полупериферии" мусульманского сообщества.
События двух с половиной десятилетий постсоветского развития показали, что разнонаправленное развитие российских исламских региональных подсистем лишь усиливается [2]. Это породило проблему некоторой совместимости определённых сегментов российского исламского сообщества с тенденцией политического развития страны в целом.
Современная политическая система России проделала путь от жесткого противостояния 1993 года и силового разрешения политического кризиса, от хаотического становления многопартийности и избирательной системы до относительно устойчивого и стабильного функционирования сформированных политических институтов и механизмов. Данный тренд, который постепенно обозначился в начале 2000-х годов, привел к относительно согласованным отношениям между властью и обществом (формально закрепленным посредством деятельности политических партий и периодических электоральных процедур).
В результате, как было уже отмечено выше, во взаимодействии российской политической системы и исламской субсистемы проявили себя определенные моменты неорганичности. Они стали важнейшим внутренним источником проблем в отношениях между властью и исламскими сообществами на местах и между самими исламскими сообществами. Суть этой неорганичности состоит в том, что одна часть российского исламского сообщества ориентируется на поиск консенсуса со светской властью, другая - на последовательное отстаивание перед властью своих партикулярных интересов. Проявление данной неорганичности в рамках системного анализа можно рассматривать на нескольких уровнях.
Первый - это институциональный уровень совместимости системы и субсистемы. Современное российское государство, по форме своей, закрепленной на конституционном уровне, является светским демократическим государством, в котором "каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания" [3]. Деятельность его основных институтов нормативно направлена на реализацию конкретных национально-государственных интересов и противодействие всему, что создает реальную или мнимую угрозу этим интересам.
Системность функционирования мусульманской уммы, в представлении её радикальных активистов, определяется большим или меньшим соответствием коранической традиции и региональному историческому опыту. Кораническая традиция сама по себе космополитична и универсальна, как любая традиция, связанная с мировой религией. Что касается регионального исторического опыта, то зачастую он интерпретируется некоторыми исламскими теоретиками в духе философского провиденциализма, подчеркивая дистанцированность от текущих потребностей национально-государственного развития.
В этом смысле развитие российской политической системы и исламской подсистемы, в некоторых своих чертах, разновекторны. Отсюда возникают разнообразные региональные модели отношения властей и умм, при которых государство заключает с уммами разного рода «общественные договоры». Одни из них подразумевают плотную опеку государством умм, чтобы те не выходили в своих практиках и намерениях за границы конституционного пространства. Другие - ориентированы на формально-нейтральное отношение к исламским уммам, Третьи - подразумевают попытки с помощью налаживания тесных коммуникаций приспособить ресурсы умм для решения политических и государственных задач.
Фактором, определяющим устойчивое существование этих моделей на протяжении последних трех десятилетий, является определённая разновектор-ность стратегических ориентаций развития неустойчивых институтов национального государства и региональных мусульманских сообществ как структурных элементов российского общества. Специфика этих элементов состоит в том, что по некоторым вопросам отечественного нациостроительства представители мусульманской уммы имеют собственное представление о противоречивом, но стратегически на официальном уровне подтверждаемом курсе на превращение российского общества в общество гражданское [4].
Второй уровень неорганичности - характер связей между различными субъектами политики. В российской политической системе сложилась управленческая иерархическая вертикаль и ее функционирование определяется задачами и правилами административного и политического менеджмента. Они закреплены в Конституции, в федеральном и региональном законодательстве. Признается верховенство этих норм, в том числе надо всем, что не узаконено на государственном уровне, включая религиозные каноны и традиции.
Вся эта вертикаль основана на иерархическом соподчинении элементов политической системы. Однако именно в соблюдении принципа иерархичности имеет место наибольшая несовместимость российской политической системы с исламской подсистемой. Асимметричная иерархичность политической и социальной системы России (еще с имперских и советских времен) является следствием традиционно сложной структурированности пространства развития государства и общества и особенностей российского федерализма. Но эта иерархичность, какой бы асимметричной она не была, более или менее формализована и упорядочена согласованным сведением в единую систему. Это касается управленческой структуры государства, в которой границы компетенций каждого «этажа» властной вертикали закреплены в соответствующих законах и ведомственных актах. Это касается и нормативного регулирования общественных отношений, когда границы компетенций различных категорий граждан тоже зафиксированы правовыми средствами, начиная с Конституции РФ.
На первый взгляд, исламская социальная субсистема в России идентична политической системе, т.к. также иерархична, и эта иерархия также
носит асимметричный характер. Именно данная асимметричность не позволяет квалифицировать российское исламское сообщество как единый социальный элемент и соответственно как единую социальную подсистему. Наличие существенных региональных особенностей российского ислама дает нам основание рассматривать российских мусульман именно как социально -политическую субсистему, обладающую сложной структурой и специфическими характеристиками ее составных элементов и соответственно различными системами координат для анализа.
Наиболее наглядная система координат определяется тем, что исламская субсистема накладывается на административную структуру Российской Федерации обозначением места компактного проживания мусульман и может рассматриваться как территориальная субсистема с ключевыми мусульманскими субрегионами: Северным Кавказом (в нее входят Республика Дагестан, Чеченская Республика, Республика Ингушетия, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкессия) и Волго-Уралом (куда входят Республика Татарстан, Республика Башкортостан, другие субъекты РФ, имеющие мусульманское население). Данная субсистема исследуется в основном по формальным статистическим основаниям - количество мусульман, их удельный вес в структуре населения субъекта Российской Федерации, время проживания в регионе, характер этого проживания. Т.е. эти показатели отражают динамику демографической структуры современной России и последствия внутренних и внешних миграционных процессов.
Но эти формальные показатели не отражают степени приверженности различных групп исламским нормам, характера укорененности мусульман в региональное сообщество, степени сохранения этнокультурных традиций и языка и т.д. Для анализа данных особенностей выделяют исламскую субсистему как социокультурную, которая отражает специфику исторического развития различных этнических групп российских мусульман и особенностей их взаимоотношений друг с другом и представителями других конфессий в конкретных субъектах Российской Федерации. Понятно, например, что мусульмане, сотни лет проживающие в областях Поволжья рядом с православными, будут иметь особые социальные и религиозные характеристики по сравнению с мусульманами, мигрировавшими в эти регионы в последние годы, или находящимися там временно.
Исламскую субсистему в современной России как самодостаточную религиозную субсистему можно также рассматривать в рамках внутренней стратификации по ряду оснований. Важнейшее значение, например, имеет иерархия, отражающая конкуренцию за лидерство в российской умме. Данная иерархия обусловлена многими, в том числе не только чисто религиозными, факторами.
В контексте глобальных процессов в современном мире важное значение для оценки субсистемы российского ислама имеет также еще один показатель - ориентация на различные мировые центры мусульман. Эта ориентация, с одной стороны, отражает историческую региональную специфику
различных групп российских мусульман и особенности их религиозного мировоззрения. С другой стороны, важно учитывать, что Саудовская Аравия, Иран, Катар и другие исламские страны не просто оказывают поддержку процессам возрождения исламских традиций в России, но стремятся оказывать целенаправленное воздействие на эти процессы, исходя из своих интересов в борьбе за претензии на лидерство в мусульманском мире.
В результате существующая религиозная иерархия в различных регионах России очень сложна и не формализована настолько, чтобы можно было бы с уверенностью сказать, что данный, например, духовный лидер в рамках исламской иерархии в России обладает такими-то компетенциями, большими или меньшими, чем у другого лидера. Это особенно заметно на примере Дагестана. Сложность его социальной структуры обусловлена, прежде всего, наличием большого количества этнических групп, конкурирующих за право быть представленными в региональной политической системе и в социально -экономической структуре республики. Однако этническая стратификация является важной, но, с учетом объективных процессов политизации ислама в регионе, не является ключевой. Для определения сложности социально -политической стратификации Дагестана, как мы уже подчеркивали, целесообразно использовать понятие «перекрёстной сегментации», которое предложили М.-Р. Ибрагимов и К. Мацузато. Это значит, что этнические, конфессиональные, территориальные, политические, клановые, кровнородственные и т.д. размежевания дагестанского общества не совпадают друг с другом, но дополняют друг друга [5].
Соответственно «перекрестной сегментацией» определяется и иерархия духовных лидеров. В исламском сообществе современного Дагестана конкурентная иерархия построена на авторитете конкретного лидера в конкретном регионе и его компетенции подвижны в зависимости от роста или ослабления этого авторитета. Положительным следствием такой ситуации является то, что региональные мусульманские общины во главе со своим авторитетным лидером могут выдерживать высокий уровень самодостаточности и независимости во внутреннем развитии, в консолидированном формулировании и отстаивании интересов местного населения. Соответственно существует большой потенциал для представления и политического продвижения данных интересов на муниципальных выборах. Это является одной из причин, по которой региональные исламские общины тяготеют в своем существовании к локальности.
В Дагестане, например, это привело к тому, что некоторая часть региональных исламских общин оказалась настроена оппозиционно к действующей республиканской власти. Неудовлетворенность ситуацией привела к тому, что на выборах в Народное собрание Дагестана в 2016 г. исламские лидеры использовали партию «Народ против коррупции» для выдвижения своих кандидатов, выступающих с резкой критиков республиканских чиновников [6]. Однако взаимоотношения региональных исламских общин в процессе их политизации (особенно в Дагестане) дополняются также воздействием этниче-
ского фактора. Не случайно, например, что одним из кандидатов от партии «Народ против коррупции» выдвигался неформальный лидер трех крупных поселков, находящихся в черте Махачкалы, абсолютное большинство населения которых по национальности кумыки. Жители этих поселков (Тарки, Кяхулай и Альбурикент) ведут многолетний жесткий спор с республиканскими чиновниками по земельным вопросам и отличаются большой сплоченностью населения, не раз массово участвовавшего в протестных акциях [7]. Несмотря на то, что в процессе подготовки к выборам многие исламские лидеры не вошли в головную часть партийного списка, его возглавил первый з а-меститель муфтия Дагестана Магомедрасул Саадугаджиевич Саадуев. При этом партия публично отказывалась от неформального присвоения ей статуса «муфтиятской», делая акцент не на исламской принадлежности, а на антикоррупционной тематике. Духовное управление мусульман Дагестана также публично никак не обозначало своей связи с партией «Народ против коррупции».
Тем не менее, в июле 2016 г. партия снялась с выборов из -за «политического давления» республиканского руководства. Мотивация снятия с выборов была сформулирована следующим образом: «Мы понимаем, что решение назначить Рамазана Абдулатипова главой Республики Дагестан было принято президентом РФ Владимиром Владимировичем Путиным, мы обязаны с уважением относиться к его мудрой воле. Поэтому нами принято решение во избежание дальнейшего конфликта снять партию НПК с выборов в Народное Собрание Республики Дагестан 2016 года» [8]. И это несмотря на то, что М. Саадуев известен в регионе как фигура «компромиссная», «как сторонник диалога между всеми группами дагестанских мусульман, соблюдающими российское законодательство. Будучи имамом Центральной мечети Махачкалы, он пользовался авторитетом как среди сторонников суфизма — исламского направления, поддерживаемого Духовным управлением и основанного на ученичестве у духовного наставника-шейха, так и среди мусульман других течений, в том числе среди многих салафитов, оппозиционно настроенных по отношению к муфтияту и считающих суфизм локальным «нововведением», не основанным на Коране» [9].
Таким образом, ведущая оппозиционная политическая сила, включившая умеренных региональных исламских лидеров и претендовавшая на прохождение в Народное собрание Дагестана, не участвовала в выборах. Поэтому формально высокий уровень конкуренции на выборах (участвовали 10 партий) в реальности привел к тому, что в региональном парламенте представлены лишь «Единая Россия», «Справедливая Россия» и КПРФ. Оппозиционный сайт «Кавполит» приводит по этому поводу очень резкие оценки: «Выборы в парламент республики показали, что партийная система не гарантирует справедливое представительство», «В парламент прошли дети и родственники известных дагестанских чиновников» [10]. Наличие грубых нарушений в республике при подведении итогов голосования подтвердила Пред-
седатель ЦИК Российской Федерации Э. Памфилова, пообещав лично разобраться с ситуацией [11].
Возникает резонный вопрос: насколько такая ситуация способствует укреплению политической ситуации в Дагестане и созданию предпосылок для противодействия радикальным формам ислама? Последние как раз и апеллируют к несправедливости существующей социально-политической и социально-экономической системы.
В целом, отсутствие признанной иерархии исламских авторитетов в Российской Федерации создает проблемы, когда возникает потребность идти на коммуникации с государственными и общественными структурами от лица всех российских мусульман. Это объясняет, почему у региональных властей в РФ гораздо меньше проблем в коммуникациях с РПЦ, иерархия которой традиционно имеет высокий уровень формализации.
Для представителей некоторых исламских сообществ в России нормы, на основе которых основывается все разнообразие связей с миром светской политики, экономики и культуры, определяются Кораном и собственным традиционным опытом коммуникаций. Это ставит определённые сегменты исламской субсистемы в позицию, при которой они в повседневной деятельности фактически находится на грани, а иногда и за гранью правового поля российского политического процесса. Попытки решить этот вопрос средствами закона «О свободе совести и религиозных объединениях» поз и-тивного решения проблемы не дали [12]. Закон создает очень путаные условия для нормальных коммуникаций между региональной властью и региональным религиозным объединением граждан.
Наконец, третий уровень - принципы организации. На этом уровне неорганичность совмещенности российской политической системы и отдельных фрагментов исламской субсистемы особенно заметна. Прежде всего потому, что в процессе их развития конфликтуют два различных идеальноти-пических принципа мотивации включенности индивида в социальную и политическую организацию. Первый - это принцип, в идеале ориентирующий (в различных идеологических вариациях) поведение людей на интересы национально-государственной и национально-гражданской организации, обеспечивающий политической системе современной России возможности конкуренции с другими аналогичными системами в условиях глобальной модернизации (поэтому данный принцип претендует на универсальность, как об этом говорил еще С. Хантингтон). Второй - это также идеальнотипиче-ский универсалистский принцип, ориентирующий (в различных вариациях, но особенно в своем радикальном варианте) на интересы наднациональной, надгосударственной гражданской организации и всего миропорядка на основе исламских идей и ценностей, прав и обязанностей перед уммой и Всевышним. Фактически, в крайних своих ипостасях, формируются и существуют в одном политическом пространстве два альтернативных принципа определения человеком своего места в политической системе и в мире в целом, две стратегии формирования гражданской идентичности. Однако за
пределами этих идеальнотипических образцов ситуация выглядит намного сложнее, включая в себя в различных пропорциях черты обоих моделей.
Каков же выход? Как обеспечить внутрисистемную совместимость и бесконфликтность некоторых частей мусульманского сообщества и государственного целого? Как видится, неорганичность политической системы и определенной части исламской субсистемы в постсоветской России, прежде всего, имеет устойчивый характер по причине отсутствия компромиссных решений на уровне институтов, связей и принципов. Речь идёт, в моем представлении, о таких институтах, которые бы брали на себя не только религиозные функции, но и светские в социально -экономической, экологической, культурной, молодежной и других сферах политики. Там, где это не нарушало бы конституционный порядок и не противоречило бы коранической традиции. Отсутствие компромиссных связей на уровне политики, права, культуры, осуществление которых согласовывалось бы лидерами уммы не только с коранической традицией, но и с интересами мусульман как граждан светского государства.
Отсутствие возможностей участия в политике представителей пророс-сийской, прогосударственной исламской иерархии приводит к тому, что она делегитимируется радикалами и на религиозном уровне за ее неспособность изменить ситуацию к лучшему. В результате российская этнонациональная исламская субсистема (так называемый "традиционный" ислам) подвергается постепенному воздействию «глобалистов», которые выступают за «исламский интернационал» и призывают к борьбе за «всемирный халифат». По сути, протестная исламская идеология стремится заполнить тот вакуум, который образовался в результате разрушения СССР и краха социалистической системы как альтернативной капитализму модели справедливого мирового устройства.
Создание институциональных возможностей для участия в политике умеренных исламских авторитетов позволит легитимировать представительство интересов мусульман в российской политической системе по конституционным правилам и на основе светского российского законодательства. Следствием такой легитимной институализированной политизации российского ислама станет появление мощного политического субъекта противодействия коррупции и преступности, трайбалистским, клановым и земляческим отношениям в современной России (особенно в неблагополучных регионах). В этом случае возможно восстановление доверия к государству и его отдельным институтам и механизмам.
Да, у данной модели политизации исламской субсистемы есть свои слабые места и потенциальные опасности. Они возможны, прежде всего, в виде усиления политической консолидации российских мусульман на экстерриториальной и надэтнической основе. Соответственно существует опасность усиления религиозной идентификации в ущерб общенациональной идентификации. Однако эти потенциальные угрозы могут быть минимизированы тем, что они будут находиться в общероссийском правовом и полити-
ческом поле, в котором мусульмане будут действовать по единым для всех российских граждан правилам не из-за страха, а на основе понимания преимуществ в защите и реализации своих интересов. С учетом того, что в строительстве социально ориентированного и справедливого государства заинтересованы не только мусульмане, а все российские граждане, минимизируется возможность возникновения межконфессиональных противоречий в сфере политики.
Для внедрения такой модели для исламских лидеров целесообразно, прежде всего, определиться с приоритетностью в принципах. В вопросе о выборе между двумя универсализмами - национального государства или религиозного сообщества - приоритет, как видится, целесообразно отдать формированию политической культуры мусульманина-гражданина, обладающего совокупностью политических прав и свобод для самореализации во всех сферах общественной жизни (в том числе и в сфере религиозных традиций).
Список литературы
1. Вагабов Н.М. Ислам и перспективы межконфессиональной толерантности в условиях глобализации // Исламоведение. 2012. № 1. С. 58-67.
2. Мирзаханов Д. Г. Модели исламо-политической трансформации в постсоветской России: Татарстан и Дагестан// Известия Саратовского университета. Новая серия. Социология. Политология. 2015. Т. 15. Вып. 3. С. 96-99.
3. Конституция Российской Федерации. Принята всенародным голосованием 12 декабря 1993г. [Электронный ресурс]. URL: constitution.kremlin.ru (дата обращения: 1.10. 2016).
4. Эмиров Э.Д. Особенности формирования гражданского общества в республике Дагестан: автореф. дис. ... канд. полит. наук. Махачкала, 2006.
5. Ибрагимов М.-Р., Мацузато К. Чужой, но лояльный: причины "нестабильной стабильности" в Дагестане// Полис. 2005. № 2. С. 103-106.
6. Четыре вопроса о «политическом исламе» в Дагестане. О чем говорит появление «исламских кандидатов» на выборах в Народное собрание Дагестана // URL: http://regnum.ru/news/polit/2139786.html (дата обращения: 02.06.2016)
7. Там же.
8. Партия «Народ против коррупции» снялась с выборов в Дагестане из-за политического давления // URL: http://skfonews.info/news/6236 (дата обращения: 24.07.2016.)
9. Четыре вопроса о «политическом исламе» в Дагестане. О чем говорит появление «исламских кандидатов» на выборах в Народное собрание Дагестана // URL: http: //regnum.ru/news/polit/2139786.html (дата обращения: 02.06.2016)
10. Кадиев Р. Дагестан: нужен нам такой парламент? // URL: http://kavpolit.com/articles/dagestan nuzhen nam takoj parlament-28460/ (дата обращения: 11.11.2016)
11. Памфилова заявила о жалобах в Дагестане на преследования за «неправильное» голосование // URL: http://vz.ru/news/2016/10/31/841085.html (дата обращения: 14.11.2016).
12. Федеральный закон от 26 сентября 1997г. 125 - ФЗ "О свободе совести и религиозных объединениях" // URL: http://www.legis.ru/misc/doc/840/ (дата обращения: 5.11.2015).
Мирзаханов Джабраил Гасанович, канд. филос. наук, доц., [email protected], Россия, Махачкала, Дагестанский государственный технический университет
POLITICAL SUB-SYSTEM OF ISLAMIC COMMUNITY WITHIN THE RUSSIAN POLITICAL SYSTEM: TOWARD THE PROBLEM OF POLITICAL COMPATIBILITY AND NON-COFLICT.
Dz. G. Mirzakhanov
The article studies the institutional characteristics of Russian Islamic sub-system in context of congruence to political system of modern Russia. The author describes the content and levels of mutual relations between Russian authorities and Muslim community. This reconfirms that on some issues of post-Soviet Russian state-building the leaders of Muslim umma has own ideas.
Key words: Russian political system, Islamic sub-system, political identity.
Mirzakhanov Dzhabrail Gasanovich, candidate of philosophical sciences, docent, [email protected], Russia, Makhachkala, Dagestan State Technical University.
УДК 324:808.53
ДИАЛОГ-СПОР КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС
Ю.С. Панова, В.И. Иванова
Рассматриваются характерные особенности диалога-спора с точки зрения политической и лингвистической составляющих. Определяется сущность политического диалога-спора как особого ценностно-ориентированного макротипа коммуникативного акта, имеющего свои особые условия успешности.
Ключевые слова: политический дискурс, политический диалог, политический спор, аргументация, критика.
Политический дискурс является сложным объектом исследования, поскольку лежит на пересечении разных дисциплин - политологии, политической филологии, социальной психологии, лингвистики и связан с анализом формы, задач и содержания дискурса, употребляемого в определенных политических ситуациях.
