CC BY
137
Политическая социология
Н. В. Плотичкина
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ: КОНЦЕПТ ПРАКТИК VERSUS КОНЦЕПТ ФРЕЙМОВ
Статья посвящена обзору теоретических ресурсов политической социологии повседневности, в рамках которой выделяются два исследовательских направления: фрейм-аналитическая политическая социология повседневности и политическая социология повседневных практик. Автор связывает фрейм-аналитическую политическую социологию повседневности с изучением фрейминга как механизма групповой идентификации, с исследованием политической культуры повседневности, семиотики повседневного опыта политической деятельности. В статье показано, что политическая социология повседневных практик исходит из фонового, раскрывающего, дискурсивного характера практик.
Ключевые слова: политическая социология, повседневность, концепт фреймов, концепт практик.
В последнее десятилетие наблюдается «ренессанс микросоциологии»: в современных социологических теориях исследование глобального мира переплетается с изучением повседневности. П. Штомпка подчеркивает парадигмальный сдвиг к «социологии социальной экзистенции», в фокусе исследовательской оптики которой находится повседневная жизнь (Штомпка, 2009, с. 3-4). Современное ощущение повседневности во многом связано с изменением границ приватного и публичного пространства, появлением новых форм политического участия, «консьюмеризацией» политического поведения, активизацией женского движения, сила которого основывается на перестройке повседневных привычек («личное» как «политическое»), с деятельностью городских социальных движений.
В интерпретации У. Бека, современное общество политизируется посредством индивидуализации, в результате которой формируется сфера «политики повседневной жизни» (Бек, 2007, с. 84-87), или «политики образа жизни» (lifestyle politics), которая предполагает осуществление политики «другими средствами», не требующими специальных усилий (протестные действия автолюбителей, организации граждан для решения жилищных проблем, защиты прав потребителей, пациентов). В этом контексте стоит начатая Э. Гидден-сом дискуссия о «политике жизни» («life politics») как возможности демократизации общественной повседневности. В теоретических
© Н. В. Плотичкина, 2010
построениях исследователей происходит переосмысление понятия «политика», что стимулирует поиск новых концептуализаций в сфере элементарных повседневных взаимодействий.
Политическая социология повседневности позволяет выяснить, как индивидуальное восприятие человека влияет на его обыденную жизнь, в том числе в сложившейся политической системе, и как это может отразиться на самой системе; в какой степени в социальных действиях властная политическая составляющая является повседневной рутиной. Есть ли у индивидов потребности к самоорганизации повседневной жизни, в чем эти потребности выражаются, каковы институциональные формы их удовлетворения? Каковы формы и пути превращения различных аспектов повседневной жизни в политическую проблему? Политическая социология повседневности подчеркивает: особенности организации повседневной жизни людей являются предпосылкой развития самоорганизации как формы гражданского общества. В сущности, политическая социология доводит до прикладного завершения устремления социологии повседневности не просто описать, понять структуры и функции обыденной жизни, но и выдвинуть проекты её оптимизации.
Политическая социология повседневности представляет собой становящуюся дисциплину. Ее базовые концепты не образуют единого понятийного пространства. Каждый их них схватывает отдельные специфические черты повседневного мира как предмета политико-социологического исследования, поэтому возникает потребность в систематизации данных теорий.
Цель статьи — обзор, сопоставление теоретических ресурсов политической социологии повседневности, в которой существуют два альтернативных подхода в исследовании повседневного мира: теория фреймов (И. Гофман) и теория практик (П. Бурдье, Э. Гид-денс, Г. Гарфинкель). При формулировке концептуальных оснований политико-социологического анализа повседневного мира на микроуровне с опорой на теоретические ресурсы социологии повседневности возникает вывод относительно существования двух разных направлений: фрейм-аналитической политической социологии повседневности и политической социологии повседневных практик. В таблице представлены отличия двух подходов.
Вопрос о содержании понятия «повседневность» носит принципиальный характер в связи с необходимостью уточнения предмета политической социологии повседневности. В работах различных авторов «повседневность» часто рассматривается как нечто очевидное. Однако данное понятие относится к разряду «лжеочевид-ностей» (Р. Барт). Повседневность кажется ясной не потому, что отрефлексирована, а потому что ускользает от рефлексии. Для
Ю. Хабермаса жизненный мир исчезает, когда социолог пытается его описать. «Обыденную жизнь» не анализируют до того момента, пока ее рутинное течение не будет нарушено экстраординарным событием, которое затем интерпретируется как нормальное, повседневное явление.
Исследовательские направления в рамках политической социологии повседневности
Предмет изучения Фрейм-аналитическая политическая социология повседневности Политическая социология повседневных практик
Политика повседневности Политическая культура повседневности, образы власти в глазах населения; социальная идентификация участников общественных ассоциаций1 Гендерная, экологическая политика повседневности; повседневные практики участников общественных движений; политический кон-сьюмеризм, дискурсивные практики населения в отношении политической реальности
Повседневность политики Интерпретация политики на микроуровне через вторичные системы фреймов «игры», «кадра»; оценка повседневных политических практик агентами поля политики; дискурсивные модели повседневности среди представителей сферы политики Рутинные практики; потребительское поведение; стиль жизни политиков
Повседневная жизнь выступает исследовательским объектом для целого ряда гуманитарных дисциплин, среди которых нет согласия в определении термина. Социология повседневности связана с анализом практик, взаимодействий и культурной организации повседневной жизни. Этнография концентрирует внимание на исследовании быта, а история повседневности — на формах восприятия и сознания «маленьких людей».
В русском языке XI-XVII вв. происхождение, а также содержание слова «повседневный» было связано с богослужебной практикой: «повседневие» как один из видов богослужения — вечерни, ко-
1 См.: «Как люди делают себя»: Рефрейминг как механизм формирования групповой идентификации. Исследовательский проект на 2007-2008 гг. под руководством Е. Даниловой (ИСРАН).
_ 229
торый служится в будние, непраздничные дни. Этимология слова «обыденный» свидетельствовала об использовании понятия в значении характеристики продолжительности явлений (Белова, 2006, с. 90-91).
Термин «повседневность» (нем. Alltäglichkeit) был предложен А. Шюцем для социологической концептуализации понятия «жизненный мир», введенного в научный оборот в феноменологии Э. Гуссерля. Для А. Шюца повседневный жизненный мир — область реальности, которую индивид воспринимает как данность, как «само собой разумеющееся». Повседневный мир — мир рутинной деятельности, мир работы (Шюц, 2004, с. 406)2. Г. Гарфинкель подчеркивал важность «проблематизации повседневности»: чтобы открыть правила повседневного взаимодействия, «увидеть» их, необходимо стать чужаком в отношении обычного характера повседневных сцен. Российский исследователь В. Вахштайн рассматривает повседневность как уровень элементарных порядков интеракции «ли-цом-к-лицу», обладающий собственной организацией и когнитивным стилем (Вахштайн, 2007, с. 4).
Важно разграничивать понятия «повседневность политики», «повседневность власти» и «политику повседневности». «Повседневность политики» включает в качестве ключевого элемента «повседневность власти». Практика повседневности показывает, что, оказываясь в сфере действия того или иного института, индивид взаимодействует, прежде всего, с людьми, представителями данных институтов. Поэтому, говоря о «повседневности власти», мы подразумеваем практики, исходящие от конкретных представителей данной власти. Соответственно, «политика повседневности» означает ответную реакцию индивидов на действия носителей государственного суверенитета/властных полномочий (политика как стратегия самопрезентации повседневности). Возникает вопрос: является ли «приватность власти» повседневностью? Е. Алексеенкова, В. Сергеев выделяют приватную сферу индивида и приватную сферу государства (сферу реализации политики посредством социальных сетей и неформальных правил), последняя имеет ядро и периферию. В рамках периферии постоянно происходит взаимодействие между государством и приватной сферой граждан (медицинские учреждения, школы, университеты, полиция, таможня, армия) (Алексеенкова, Сергеев, 2008, с. 156). «Микрофизика власти» (М. Фуко)
2 Под работой следует понимать внешние исполнения (в отличие от скрытых исполнений мышления), требующие телесных движений. Таким образом, одно дело — размышлять, другое дело — строить гараж.
230 _
подразумевает наличие определенных технологий воздействия власти на повседневность: локализацию, индоктринацию, изоляци-ию, изъятие, дисциплину, прямое и косвенное нормирование повседневности (Королев, 2008, с. 51). Публичная сфера определяет порядок взаимодействия индивида и государства, являясь средством защиты приватной сферы граждан. Таким образом, приватность/публичность выступают в роли ценностных центров, структурирующих повседневность; публичное пространство является пространством взаимодействия «политики повседневности» и «повседневности политики».
Понимание «политики повседневности» связано с «политизацией повседневности» как результатом влияния на политику неполитических сфер, социальных движений (как индивиды влияют на власть, отстаивая свои повседневные интересы, самоорганизуясь в сообщества, движения). Л. Хант, анализируя процесс формирования новой политической культуры, новых дискурсов и символических практик выдвижения требований в политике в период Французской революции, расширила границы «политизации повседневности»: революция увеличила число точек отправления власти. Хант исследовала символические практики, язык, образы, жесты, которые привели к появлению нового политического класса. Власть революционного государства расширялась на всех уровнях «по мере того, как люди, занимающие разные положения, изобретали и осваивали новые политические "микротехники". Ведение записей, заседания в клубе, чтение республиканской поэмы, ношение кокарды, пошив знамени, пение песни, заполнение анкеты, внесение патриотического пожертвования, избрание официального лица рождали гражданина-республиканца и легитимное правительство» (цит. по: Формизано, 2002, с. 140). Однако «политизация повседневности» означает колонизацию жизненного мира (Ю. Хабермас).
Фрейм-аналитическая политическая социология
повседневности
Социологическая трактовка термина «фрейм» как «структурного контекста повседневного взаимодействия» была предложена И. Гофманом (2004). Становление фрейм-аналитической традиции изучения повседневности связано с работами Л. Витгенштейна,
A. Шюца, Дж. Александера, Р. Коллинза. Среди российских социологов теоретические основания и базовые концептуализации фрейм-аналитической теории повседневного мира разрабатывают
B. Вахштайн, А. Филиппов. В целом фрейм определяется как структура, когнитивное образование и схема репрезентации (Вахштайн,
2008, с. 79). В трактовке И. Гофмана фрейм — это и матрица возможных событий, и схема интерпретации событий. Фрейм позволяет субъекту ответить: что здесь происходит? Фреймы организованы в системы фреймов, в которых существует комбинация различных слоев реальности. В качестве первичной «системы фреймов» выступает повседневная и политическая действительность. Вторичные системы фреймов: мир текста, мир сна, мир спектакля, мир состязания и т. д.
Д. Сноу, Р. Бенфорд вводят понятие «фрейминг» в значении деятельности движения по созданию смысловых схем, рамок, которые обеспечивают его общественную поддержку. Е. Здравомысло-ва использует концепт «фрейминга» в анализе политики идентичности правозащитной организации «Солдатские матери Санкт-Петербурга» (Здравомыслова, 2009). Подобный подход связан с неоинституциональным анализом социальных движений. Американские социологи М. Лоунсбери, М. Вентреска и П. Хирш, в центре внимания которых — культурные аспекты возникновения института, вводят понятие «фрейм поля» — фрейм, характерный для данного институционального поля (Павлова, 2009). Данные фреймы соединяют цели движения с целями его потенциальных сторонников. Ряд исследователей используют теорию трансформации фрейма И. Гофмана как метод изучения общественной активизации (процесса превращения обывателей в активистов социальных движений) (Клеман, 2007; Клеман, Мирясова, 2008)3.
Фрейм-анализ в контексте политической социологии повседневности предполагает изучение того, как люди создают типичные определения для повседневных ситуаций в сфере политики и относят отдельные ситуации к данным определениям. Это исследование организации контекстов повседневных действий, схем восприятия повседневных событий, в конечном итоге — политической культуры повседневности (Грунд, Кертман и др., 1996). Самый простой способ «измерить российскую повседневность», установки обычных людей по отношению власти, место политики среди других сфер жизни индивида — это опросы общественного мнения (Российская повседневность..., 2009).
«Повседневность власти» создает определенное отношение к ней со стороны граждан, параллельно формируется восприятие «повседневности власти» агентов поля политики. Как характеризуется политическая элита, повседневная жизнь в структурах тех или
3 Рефрейминг исследовался на примере участников движения жилищного самоуправления и забастовочного движения.
232 _
иных ветвей власти со стороны ближайшего окружения этих политиков: сотрудников аппарата, помощников? Что думают о политиках и политике те люди, которые видят их в повседневной рабочей обстановке? Политико-социологический анализ повседневности с опорой на качественные методы исследования позволяет ответить на подобные вопросы.
Т. Щепанская изучает семиотику повседневного опыта политической реальности, анализирует дискурсивные модели, посредством которых политические деятели описывают собственный повседневный опыт пребывания в этой сфере. Исследовательница указывает, что для политика повседневность связана с неформальным окружением, важным элементом которого является команда. В любой команде есть структура, репутация, роли, нормативный комплекс. Т. Щепанская задает вопрос: действует ли подобная матрица политической команды в реальности или только как модель, которая предстает в восприятии участников? Исследовательница выделяет «силовой» и «застольный» культурные коды как способы презентации участниками политического сообщества повседневных практик (Щепанская, 2007, с. 268-269).
Фрейм-анализ используется как инструмент аналитического наблюдения повседневной событийности, ориентированный на изучение контекстов элементарных событий (Вахштайн, 2007, с. 10). А. Филиппов и В. Вахштайн, развив ряд положений фрейм-анализа, вводят событийную структуру повседневности. Наблюдатель «регистрирует» событие, идентифицирует его и помещает в определенную систему фреймов. В итоге событие — это и элемент повседневного мира, и содержимое фрейма. Данный подход позволяет ответить на ряд вопросов. Способно ли политическое событие происходить в неполитическом пространстве? Являются ли все события, связанные с властью, политическими? Как отделить повседневное от политического?
В интерпретации А. Филиппова, политическое событие связано с экстраординарным событием власти, взламывающим «рутину повседневной жизни». Идентификация политических событий зависит от места наблюдателя. Повсеместность власти делает события, сопряженные с властным вмешательством, бессобытийной рутиной повседневности для большинства участников. Так, коррупционные практики по своей сути — вмешательство власти в нормальный ход событий, однако для многих участников политического процесса — это рутинная процедура. Далее, в обществах с жестким повседневным политическим контролем участники взаимодействия не отделяют «повседневность» от «политики», политическое становится
_ 233
ПОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 2
для них неполитическим. Так же происходит и в тех случаях, когда мы знакомимся с повествованиями непосредственных участников значительных политических событий (Филиппов, 2005, с. 18).
Фрейм-анализ можно применить в целях изучения кинематографа, живописи, литературы, фотоискусства, СМИ как инструментов отражения повседневной жизни людей в условиях определенного политического режима. Невозможно непосредственно наблюдать макрообъекты и микросмыслы, но на уровне повседневной жизни существуют жесты, язык тела, реклама, фотографии политических ситуаций. Их можно наблюдать в целях политико-социологической интерпретации структуры взаимодействий (моделей контактов политических активистов), идеальных структур (наблюдение выражений веры и идеологий на плакатах во время политических демонстраций), структур распределения неравенства (признаки власти/безвластия, политического лидерства, например, в политической рекламе).
Б. Дубин выделяет два типа репрезентации «политического» в искусстве: ангажированное искусство, как поддерживающее, так и протестующее против существующей власти, и критически дистанцированное искусство, показывающее «внутреннюю кухню» политики и дающее возможность избавиться от привычки к ней (Дубин, 2009, с. 13). В рамках подобных исследований внимание также фокусируется на человеческом воплощении политической системы в киносюжетах, в отраженной кинематографом повседневности, анализируется специфика репрезентаций политических проблем в визуальных медиа. Вместе с тем указывается на то, что представители мира искусства могут предлагать собственное «конструирование» мира политической повседневности.
Социологи рассматривают антропологию врага в ранней советологии, иконографию рабочего и крестьянки в советском политическом дискурсе, эволюцию образов политики в советском кино. Конечно, используя концепт фрейм-анализа, необходимо учитывать и то, что общественность — это не просто пассивные реципиенты, потребители символов, но еще и их производители. Фрейм-аналитическая социология рассматривает также специфику неформальных повседневных связей, социальных сетей, образующих микросреду индивида.
Политическая социология повседневных практик
Возрождение интереса к миру повседневности в рамках социологии повседневных практик было связано с «практическим поворотом» («practice turn») — обособлением мира обыденных рутинных действий в самостоятельную область исследований и попытками
формирования нового теоретического консенсуса на основе понятия «практика» (Вахштайн, 2008, с. 66). Социологической концептуализации «практики» способствовали три современные теории: структуралистский конструктивизм П. Бурдье, теория структурации Э. Гидденса и этнометодология Г. Гарфинкеля. Российская социология повседневных практик развивается в работах В. Волкова, О. Хархордина, Ю. Качанова, В. Ильина.
Основной формой существования в повседневном мире становится практическое действие, образующее динамическое единство со структурным контекстом (Э. Гидденс). Представители политической социологии повседневных практик рассматривают, как повседневность практикуется. Кодифицируя теоретические ресурсы данного исследовательского направления, можно выделить следующие особенности понимания сущности политических повседневных практик.
Политической практике свойственны элементы повседневности, политические практики реализуются в их повседневном осуществлении в рамках специализированной рутины. Характеризуя повседневный мир как мир рутинной деятельности, мир работы (А. Шюц), в котором мышление также может носить рутинный характер, можно предположить, что в мире политики рутина образует фон для собственно политической деятельности. Повседневное осуществление политической деятельности необходимо понимать как согласованное, как следующее в обычном порядке и как компетентное осуществление (компетентность интерпретируется как практическое достижение) (Тягунова, 2009, с. 95).
В этом плане политическая социология повседневных практик может опираться на теоретические ресурсы антропологии профессий, изучающей различные аспекты повседневной жизни профессиональных групп (Романов, Ярская-Смирнова, 2008). Этнографические исследования профессий характеризуются особым тематическим фокусом на локальной профессиональной культуре, повседневности на рабочем месте, символическом оформлении трудового процесса, процессах производства и воспроизводства разнообразных форм власти в широком спектре институциальных контекстов. В интерпретации Дж. Г. Марча и Й. Ольсена политические институты рассматриваются как правила игры, большинство из которых рутина, обычаи, привычки.
Повседневной практике присущи элементы власти. Подобная трактовка опирается на концепт «практик власти» М. Фуко, в соответствии с которым власть лишается своей суверенности как социально-политического феномена и вписывается в границы повсе-
дневных действий. «Отношения власти проникают в самую толщу общества; они не локализуются в отношениях между государством и гражданами или на границе между классами и не просто воспроизводят — на уровне индивидов, тел, жестов и поступков — общую форму закона или правления» (Фуко, 1999, с. 41-42).
Повседневность присуща публичному и частному пространству. У Ю. Хабермаса институциональный порядок жизненного мира включает частную и общественно-политическую сферы (Хабермас, 1993, с. 124) Для политиков, журналистов, активных граждан действия в публичной сфере во время выборов так же повседневны, как любые приватные события. Публичная сфера служит воплощению сконструированных мифов, норм, правил, переводит идеи и символы в устойчивые социальные отношения; официальный дискурс превращается в повседневные стереотипы, входит в обыденную практику людей.
Повседневные практики в мире политики — свободно выбираемые и устойчивые формы обыденных рутинных действий в пределах возможностей политического пространства. Акцент ставится на исследовании процессов формирования социополитической структуры повседневности, которая включает доступные ресурсы, правила их распределения и соответствующие практики, детерминированные ресурсами и правилами. Повседневные практики при этом рассматриваются как траектории, детерминированные пространствами возможностей и желаний.
Повседневная практическая креативность политических акторов является не только реакцией на давление существующей политической реальности, но и их стремлением использовать навязываемые формы политического порядка в соответствии с собственными правилами. Исходя из данной стратегии анализа повседневных оснований политического порядка, можно интерпретировать цель различных политических организаций, партий как изменение сложившейся повседневности.
Повседневной практике свойственна протяженность во времени и пространстве. Эпизоды повседневной жизни имеют определенное временное протяжение: сессия парламента, интервью политика, марш протеста студентов. Э. Амин и Н. Трифт рассматривают повседневность городского существования (город как локус, место повседневных практик) (Амин, Трифт, 2002). Они выделяют три основных видения городской демократии: город как пространство публичной сферы, основа для коммуникации, политического участия. Основной ресурс городской демократии — мобильность как обеспечение сосуществования различных групп, феноменов. В. Ле-дяев определяет городской политический режим как коалицию ак-
торов, представляющих публичную и частную сферы городской жизни (Ледяев, 2008).
В политической реальности повседневные практики могут существовать в форме фоновых практик (Волков, Хархордин, 2008, с. 18). Так, практики политического участия придают смысл важным ценностным понятиям «демократия», «свобода», «справедливость». В различных культурах или традициях одни и те же понятия имеют разный смысл в зависимости от деятельностного контекста. Демократия как набор определенных практик приобретает различные вариации в соответствии с традициями, стилем местной политики определенной страны. Удачным примером эмпирического исследования местных практик является работа Р. Патнэма, посвященная гражданским традициям северной и южной Италии (Патнэм, 1996). Демократия начинает «работать» лишь после длительной взаимной адаптации институтов и практик, а формальные законы получают свое действительное толкование на уровне местных гражданских традиций.
Н. Рис в работе «Русские разговоры. Культура и речевая повседневность эпохи перестройки» стремилась показать, что повседневные разговоры являются механизмом формирования социальных ценностей, конструирования идентичности и осуществления перемен в период Перестройки. Особое место в русском разговоре занимал дискурсивный жанр «литании», который ритуализировал русскую речь. Литания выражала коллективное недовольство граждан положением в обществе и демонстрировала обратную сторону «официальной истории». Как отмечает А. Юрчак, главный вопрос, на который хотела ответить автор, состоял в том, как в речевом дискурсе эпохи Перестройки формировались новые понятия и как они, в свою очередь, повлияли на ход перемен. До конца 1980-х годов перестройка была именно дискурсивной реконструкцией системы, продемонстрировавшей роль языка (гласности) в формировании идей, концепций и истории. По мнению исследователя, понятие демократии формировалось в дискурсивной формации перестроечного периода отдельно от понятий общественного политического дискурса и институтов гражданского общества (Юрчак, 2006, с. 25). Именно в этом ключе следует рассматривать вывод Н. Рис, согласно которому «в России времен перестройки провозглашенная цель — освобождение от подавляющей народ идеологии и социальной практики — была потоплена в водах ритуалистического говорения» (Рис, 2005, с. 319).
Повседневные речевые практики Н. Рис восходят к идеям Дж. Сёрля о соотношении «фигуры» и «фона», функционировавшего преиму-
щественно в вербальной коммуникации. Концепт фоновых практик развивался М. Фуко, Л. Витгенштейном, в теории «неявного знания» М. Поланьи, в понятии «фрейм» И. Гофмана как рамки повседневной интерпретации, в понимании фона как набора практик Х. Дрейфуса (Хархордин, 2001, с. 47).
В конечном итоге фоновые практики воплощают в себе обычные для данной культуры навыки обращения с объектами и людьми, они не имеют эксплицитных правил, им не обучают явным образом. Политические изменения могут быть поняты как изменения фоновых практик, сопровождающиеся появлением соответствующих идентичностей, формальных институтов и идеологий.
О. Хархордин в работе «Обличать и лицемерить. Генеалогия российской личности», размышляя в диалоге с М. Фуко, использует «археологию» и «генеалогию» как исследовательские приемы анализа российской повседневной жизни, рассматривает практики объективации и субъективации личности в российской политической культуре. Один из важных выводов, который формулирует автор, звучит следующим образом: «Логично предположить, что, отвергнув коммунистические ценности в 1991г., многие российские граждане не смогли или не захотели с такой же легкостью отказаться от повседневных практик, составлявших привычный фон для дискурса об этих ценностях» (Хархордин, 2002, с. 442-443).
Повседневные практики выступают инструментом конструирования идентичности, в этом плане они рассматриваются как совокупность навыков практического искусства, позволяющая раскрыться индивиду в том или ином социальном качестве (например, политика). Иными словами, в политическом мире раскрывается или практически интерпретируется то, как быть «политиком», «депутатом», «избирателем», «партийным функционером». Более того, подобные раскрывающие практики исторически меняются и зависят от типа политической культуры. Превращение индивида в политика происходит за счет освоения необходимых в каждой деятельности навыков и стиля, соответствующих местной традиции.
Политическая социология повседневных практик опирается на исторические исследования («история настоящего»), представляющие социологические и политические категории как исторически меняющиеся конфигурации повседневных практик.
Устойчивым исследовательским направлением является анализ советской повседневности. Утвердились термины: «тоталитаризм повседневности» как система взаимоотношений, в которой коммуникация повседневности с другими областями максимально затруднена, «контуры повседневности» как специфика конкретно-исторических условий и политической направленности властных
инициатив, определяющих границы повседневного мира. В фокусе дискуссий — «обычные советские люди» с их повседневными практиками, «политизация повседневности», степень зависимости и автономии сферы повседневного от политического и идеологического контроля.
Основное отличие фрейм-анализа политической повседневности от исследования повседневных практик состоит в том, что в рамках последнего направления сами практики задают границы других практик. В практико-ориентированных теориях практический акт уже содержит в себе условия своего совершения, в фокусе теории фреймов находится контекст практического акта. Важным является и то, что политическая социология использует качественные методы исследования повседневной реальности, которая «видима» и, следовательно, наблюдаема, воспроизводима визуальными способами (наблюдение, кейс-стади, интервью, изучение социальной иконосферы, методика визуальной социологии, анализ биографических повествований). Таким образом, в зависимости от выбора основного концепта исследование повседневности в рамках политической социологии может идти разными путями с использованием различных теоретических ресурсов.
Литература
1. Алексеенкова Е.С., Сергеев В. М. Темный колодец власти (о границе между приватной сферой государства и приватной сферой личности) // ПОЛИС. 2008. № 3. С. 148-165.
2. Амин Э, Трифт Н. Внятность повседневного города // Логос. 2002. № 3 (34). С. 209-233.
3. Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия. М.: Прогресс-традиция, Издательский дом «Территория будущего», 2007. 459 с.
4. Белова А. В. Женская повседневность как предмет истории повседневности // Этнографическое обозрение. 2006. № 4. С. 85-97.
5. Вахштайн В. С. «Практика» versus «фрейм»: альтернативные проекты исследования повседневного мира // Социологическое обозрение. 2008. Т. 7. № 1. С. 65-95.
6. Вахштайн В. С. Теория фреймов как инструмент социологического анализа повседневного мира: Автореф. канд. дис. М.: Гос. ун-т — Высш. шк. экономики, 2007. 24 с.
7. Волков В. В., Хархордин О. В. Теория практик. СПб.: Изд-во Европейского ун-та в Санкт-Петербурге, 2008. 298с.
8. Гофман И. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта. М.: Ин-т социологии; Ин-т Фонда «Общественное мнение», 2004. 750 с.
9. Гоунд З. А., Кертман Г. Л., Павлова Т. В., Патрушев С. В., Хлопин А. Д. Российская повседневность и политическая культура: проблема обновления // ПОЛИС. 1996. № 4. С. 56-72.
10. Дубин Б. Режим разобщения // Pro et contra. 2009. № 1. С. 6-19.
11. Здравомыслова Е. Политика идентичности правозащитной организации
_ 239
ПОЛИТЭКС. 2010. Том 6. № 2
«Солдатские матери Санкт-Петербурга» // Общественные движения в России: точки роста, камни преткновения. М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ, 2009. С. 120-136.
12. Клеман K., Мирясова О. От обывателя к активисту: трансформация фрейма (исследование жилищного движения в Астрахани) // Социальная реальность. 2008. № 3 // http://socreal. fom.ru/ ?link=ARTICLE&aid=496
13. Клеман К. Социальные движения и проблема легитимации новых институтов // Социальные сети доверия, массовые движения и институты политического представительства в современной России: опыт «старых» и «новых» демократий в условиях глобализации. Научный доклад. М.: Институт социологии РАН, 2007. С. 179-182.
14. Королев С. А. Власть и повседневность: социально-философский взгляд // Россия и современный мир. 2008. № 3. С. 49-73.
15. Ледяев В. Г. Городские политические режимы: Теория и опыт эмпирического исследования // Политическая наука. М.: ИНИОН, 2008. № 3. С. 32-60.
16. Павлова Т. В. Институциональные подходы к изучению социальных движений // Политическая наука. 2009. № 3. С. 71-83.
17. Патнэм Р. Чтобы демократия сработала: Гражданские традиции в современной Италии. М.: Изд. фирма «Ad Marginem», 1996. 287 с.
18. Рис Н. «Русские разговоры»: Культура и речевая повседневность эпохи перестройки. М.: НЛО, 2005. 368 с.
19. Романов П. В., Ярская-Смирнова Е. Р. Мир профессий как поле антропологических исследований // Этнографическое обозрение. 2008. № 5. С. 3-17.
20. Российская повседневность в условиях кризиса: взгляд социологов // ПОЛИС. 2009. № 5. С. 84-98.
21. Тягунова Т. Смотреть этнофеноменологически // Социологическое обозрение. 2009. Т. 8. № 1. С. 86-99.
22. Филиппов А. Ф. Пространство политических событий // ПОЛИС. 2005. № 2. С. 6-25.
23. Формизано Р. Понятие политической культуры // Pro et Contra. 2002. Т. 7. № 3. С. 111-146.
24. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.: Изд. фирма «Ad Marginem», 1999. 480 с.
25. Хабермас Ю. Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма // THESIS. 1993. Вып. 2. С. 123-136.
26. Хархордин О. В. Фуко и исследование фоновых практик // Мишель Фуко и Россия. СПб.; М.: Изд-во Европейского ун-та в Санкт-Петербурге: Летний Сад, 2001. С. 46-80.
27. Хархордин О. В. Обличать и лицемерить: Генеалогия российской личности. М.; СПб.: Европейский ун-т в Санкт-Петербурге, Летний сад, 2002. 507 с.
28. Штомпка П. В фокусе внимания повседневная жизнь. Новый поворот в социологии // СОЦИС. 2009. № 8. С. 3-13.
29. Шюц А. О множественных реальностях // Шюц А. Избранное: мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004. С. 401-455.
30. Щепанская Т. Б. Феномен «команды» в российской политической культуре советского и постсоветского периодов // Антропология власти: Хрестоматия по политической антропологии. Т. 2. Политическая культура и политические процессы. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2007. С. 243-292.
31. Юрчак А. В. Разговоры о переменах: действия слов и слова без действий // Этнографическое обозрение. 2006. № 5. С. 24-28.
