CC BY
32
ИСТОРИЯ
Отечественная история
УДК 94(470.342)"1922"
В. И. Бакулин
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В ВЯТСКОЙ ГУБЕРНИИ НА ВТОРОМ ГОДУ НЭПА
Статья освещает политическую ситуацию в Вятской губернии в 1922 г. Рассмотрены настроения основных категорий населения. Указаны задающие их факторы. Дан анализ политики региональных властей.
The article reflects political situation in Vyatka government at 1922 year. Is considered the moods of main populations categories. Determining factors indicated. The analysis of regional powers politics had done.
Ключевые слова: власть, население, настроения, налог.
Keywords: power, population, moods, tax.
Богатый материал по данной теме исследования содержат в себе политические сводки, которые готовились сотрудниками либо партийных органов, либо спецслужб (как правило, довольно высокого уровня) и направлялись губернскому, преимущественно партийному, руководству, а также в Москву - в ЦК РКП(б) и ВЧК-ГПУ. Они, как и любые другие документы эпохи, требуют критического анализа, но в целом неплохо отражают тот фон, на котором разворачивалась (в границах Вятской губернии) историческая драма 1922 г. Естественно, в статье использованы и иные источники информации о тех днях и неделях, но политсводки послужат нам той путеводной нитью, которая поможет уловить последовательность и логику событий.
Привычные со школьной скамьи рассуждения на тему о том, что в 1921 г. Советская Россия перешла от войны к миру, не то чтобы неверны, но уж очень упрощают картину, создавая ощущения четкой грани между периодом кровавой вакханалии на одной седьмой земного шара и благостным временем покоя, мирного созидательного труда и отдохновения, в которое якобы вступило российское общество. Между тем даже на втором году нэпа можно обнаружить зримые про-
© Бакулин В. И., 2010
явления не только второй (правда, не столь благостной в ее практическом проявлении), но и -пусть в ослабленном варианте - первой тенденции. Обе они причудливо переплетались, создавая порой весьма сложную и противоречивую картину общественной и государственной жизни.
Так, 7 января 1922 г. в «Вятской правде» (орган губкома РКП(б) и губернского исполкома Советов) - за подписью начальника губернского эвакуационного пункта Ростовцева - появилось объявление о том, что все австро-германские военнопленные, имеющие доказательные документы, «могут в настоящее время беспрепятственно быть отправлены на родину», явившись с этими документами «в обслуживающий их район эвакуационный орган» [1]. Но уже в следующем номере газеты эта выразительная примета ухода в прошлое недавней мировой бойни была дополнена информацией, свидетельствующей о том, что над Советской Россией пока еще далеко не безоблачное небо.
«Вятская правда» извещала жителей губернии о том, что в результате разгрома поддерживаемого правительством Финляндии мятежа в Карелии участвовавшие в нем «белогвардейские банды спешно отступают к финляндской границе». Комментируя это событие, редакция газеты сочла не лишним напомнить жителям губернии о необходимости «подтянуться и не забывать, что страна находится в капиталистическом окружении» [2].
Следует заметить, что после Первой мировой, Гражданской войн, а также оставивший глубокий след в народной памяти иностранной военной интервенции сознание большинства российских граждан было весьма политизировано и интерес к международной ситуации занимал в нем далеко не последнее место, оказывая определенное влияние на представления и поведение как руководящих работников, так и прочих жителей Вятской губернии. Однако и на том этапе граждан все же больше волновали внутренние проблемы семьи, общины, уезда, губернии, да и страны в целом. Их восприятие такого рода проблем, преобладающие настроения, отношение к власти и проводимой ею политике и находили, в первую очередь и главным образом, свое отражение в упомянутых выше политических сводках.
Так, по данным местных чекистов, в первый месяц 1922 г. у рабочих и служащих речного
транспорта в находившихся на территории Вятской губернии затонов реки Вятки (Пермский водно-транспортный участок) преобладало «безразличное отношение» к большевистской партии и Советской власти. Но сохранялась общая гнетущая атмосфера, что было, в общем-то, не удивительно в условиях обрушившегося на губернию голода. У крестьян настроение тревожное, - говорилось в политсводке за вторую половину января, - «масса ждет какого-то переворота». Легко расходятся слухи (в распространении которых авторы документа подозревали меньшевиков) о возможной интервенции Запада и Японии [3]. В целом политическая обстановка не грозила социальным взрывом, оценивалась как спокойная не только в январе, но и месяц спустя.
Следует заметить, что политические сводки играли позитивную роль в том смысле, что давали возможность властям всех уровней, учитывая общественные настроения, вносить коррективы в проводимую политику, влиять на ситуацию, а в отдельных случаях - оказывать экстренную помощь населению, если, конечно, они в данный момент располагали необходимыми ресурсами. Так, в начале 1922 г., после получения информации о том, что в заливе Аркуль существует угроза срыва продовольственных поставок, губернские власти сняли ее, перебросив туда из Вятки 608 пудов и 36 фунтов муки [4].
Дифференцированный и основательный анализ текущего момента содержался в сводке за март 1922 г., составленной губернским партийным руководством. В ней говорилось о том, что на почве нэпа и его «гримас» (трестирование промышленных и торговых предприятий, появление кафе, разбазаривание материальных ценностей), раздражающих крестьян и рабочих, заметен рост солидарности последних в промышленных центрах «против наступления капиталистических форм [эксплуатации] и возрастание связи беспартийных масс с партией. Это заметно на рабочих-железнодорожниках, отношение которых к партии изменяется к лучшему». Наиболее действенной агитацией за советскую власть является поставка семян в голодающие уезды. С другой стороны, «большой продналог в благополучных уездах озлобляет крестьян, вызывает враждебность» [5].
Дело в том, что менее пострадавшим от природного катаклизма северным уездам Вятской губернии отводилась роль доноров. За счет сбора продовольственного налога они должны были поддержать своих южных соседей. В приказе от 1 марта 1922 г., адресованном уездным продовольственным комитетам, губернский продовольственный комиссар Богоявленский установил конкретные задания северным уездам (Вятскому - 75, Орловскому - 55, Слободскому и Ко-
тельничскому - по 10, Омутнинскому - 5 тысяч пудов) и потребовал от подчиненных во что бы то ни стало, вплоть до введения разверстки, добиться выполнения задания. Уездным продработ-никам комиссар рекомендовал вводить персональную ответственность за сбор налога сельских и волостных администраторов, не выполнивших задание привлекать к суду; требовать от судебных органов рассмотрения связанных с налоговой кампанией дел в течение 24 часов; практиковать предварительный арест имущества, не допуская никакой снисходительности в отношении платежеспособных хозяйств [6].
Между тем выживание южных уездов за счет продналога, собираемого в северных, можно было бы выразить формулой - полуголодные спасают голодных. По оценке местных специалистов, осенью 1921 г. в целом по губернии было посеяно ржи на 68% меньше довоенного засева, а в отдельных местностях - менее 25% от нормы. Урожайность яровых и кормовых культур осенью 1921 г. в пяти голодающих уездах не достигла и 10 пудов с десятины [т. е. около 1,5 центнеров с гектара], в прочих, «благополучных» уездах - в среднем не более 20 пудов. Таким образом, пять относительно благополучных (так считалось) уездов в иной ситуации сами имели бы моральное право претендовать на помощь [7]. Между тем в преимущественно аграрной Вятской губернии, где доля сельского населения превышала 90%, политическая обстановка в деревне имела огромное значение для стабильности региональной жизни в целом.
Обобщая информацию о ситуации в регионе за январь - март 1922 г., в отчете, предназначенном губернскому комитету РКП(б) и наркомату внутренних дел республики, заведующий отделом управления губернией Вятского губис-полкома Советов писал в начале апреля о том, что настроение крестьянских масс неустойчиво и имеет тенденцию к некоторому ухудшению «на почве непосильного обложения продналогом и голода», а также по причине проведения труд-гужналога, ввиду его тяжести, отсутствия корма для скота и истощенности последнего. В силу указанных причин деревня может легко поддаться влиянию контрреволюции. Городские настроения более уравновешенные, но отнюдь не революционные. Внимание людей сосредоточено не на политике, а «на борьбе за свое существование» [8]. К тому же крестьян раздражала необходимость содержать волостные исполкомы Советов за счет их самообложения. Во всяком случае об этом сообщал в Вятку председатель Вятского уездного исполкома Свалов [9].
Дополнительные детали в общую картину жизни губернии вносил обзор губернского комитета РКП(б) обстановки в регионе в марте
1922 г. Общее состояние губернии его составителями признавалось относительно удовлетворительным. Отмечалось, что вызванные голодом придорожные грабежи и бандитизм благодаря принятым мерам ослабли. Разрозненные группы эсеров ведут антисоветскую работу, но она не находит отклика в политически апатичном крестьянстве. Легальная группа в Вятке самоликвидировалась, очевидно, для перехода в подполье и упрочения связей с однопартийцами в уездах [10]. Впрочем, до полного искоренения бандитизма было еще далеко. По этой причине 24 марта губ-ком РКП(б) «на случай выступления бандитов и т. п.», а также для выработки плана действий по городу Вятке [«применительно к общегосударственному плану»] образовал оперативную «пятерку» в составе: секретарь губкома Косте-рин, начальник губернского отдела ГПУ, губернский военком, комначгуб и начальник местного гарнизона [11].
Характерной приметой времени в зимне-весенний период 1922 г. стали широко распространившиеся хищения продуктов питания из государственных хранилищ, груженых барж на Вятке и т. п. Так, во второй половине февраля в Лебяжье был разграблен ссыпной пункт, куда свозилось заготавливаемое зерно. Иногда воровали дрова. Хищения продолжались и в последующие месяцы [12]. Иногда они дополнялись криминальными «инициативами» местного населения, которое, например, 10 мая 1922 г. в селе Под-жерновском разгромило и разграбило сельскохозяйственную коммуну. 12 мая в Кичменском городке жителями соседней деревни был разграблен склад губернского продкома, растащен хранившийся там хлеб. Избиты рабочие склада. В ответ власти арестовали около сотни человек, велось следствие [13].
В связи с тем, что в середине весны в голодающие уезды начала поступать государственная помощь семенами, настроение проживающих в них земледельцев изменилось к лучшему. По этой причине апрельские сводки выглядели несколько оптимистичнее январско-мартовских. Общая же картина была пестрой, что видно, например, из документа, подписанного ответственным секретарем губкома РКП(б) П. Ф. Костериным. В нем говорилось о том, что, несмотря на усиление голода и растущую смертность, благодаря своевременному выполнению наряда на доставку семян настроение крестьян голодающих уездов существенно улучшилось. Отношение к власти лояльное, но выход крестьян из партии продолжается. Бандитизм прекратился. Изъятию церковных ценностей большинство рабочих и крестьян сочувствуют. В северных уездах, по причине высокого налогообложения, отношение крестьян к власти враждебное [14].
Однако с началом лета обстановка в регионе явно ухудшилась. В губком РКП(б), в губиспол-ком Советов, в губернский отдел ГПУ все чаще поступали сообщения о враждебности крестьян, порождаемой большим налогом и гужевой повинностью, по причине которых «почти не остается возможности работать на себя в условиях полуголодного существования» [15]. В одной из сводок середины июня общее настроение крестьянства оценивалось как спокойное, но тут же уточнялось: «...хуже среди бедняков, большинство которых находится в тяжелых условиях, не имея средств поднять разрушенное хозяйство». В Яранском уезде недосев - 20% [16].
Чрезвычайно тревожными для властей были сообщения о растущем недовольстве рабочих промышленных предприятий. Из оперативного сообщения по телефону за 19 июня 1922 г.: настроения рабочих Омутнинского завода неудовлетворительные и даже враждебные. Причины: «неаккуратное снабжение пайками, дензнаками, предстоящая остановка некоторых фабрик и заводов, усиливающийся голод, общегражданский налог. Особенно критическое положение рабочих Вятских фосфоритных рудников: с декабря не получают зарплату, ужасные жилищные условия» [17]. На следующий день начальник губотдела ГПУ А. И. Ремишевский телеграфировал в губком партии: «Настроение рабочих, состоящих на госснабжении, на экономической почве ухудшается. [На] меховой фабрике Слободского уезда рабочие прекратили работу ввиду неаккуратной выдачи жалования [и] продовольствия» [18].
Самым страшным было то, что еще и в начале лета 1922 г. человеческие жизни продолжал уносить голод. На 1 мая в Слободском уезде было зарегистрировано голодных смертей 118 взрослых и 46 детей, за период 1-15 мая - 49 взрослых, 50 детей. В Орловском уезде, сообщали с мест, умирают еженедельно до пяти человек. Смертность растет «даже в благополучных уездах губернии». Помощь недостаточна. «Отношение голодающих к советской власти озлобленное» [19]. Последнее сомнений не вызывает. Психологию умирающего от отсутствия продовольствия человека понять нетрудно.
С новой силой вспыхнул бандитизм, причем на этом этапе он приобрел целевой характер. В начале лета начальник милиции 3-го района Омут-нинского уезда сообщал, что «в пределах Афанасьевской и Бисеровской волостей скопилась масса беглецов и бродяг и оперирует одна или две шайки бандитов, вооруженных винтовками, которые делают налеты на прежних советских работников, живущих у себя дома по деревням и починкам, производят грабежи и убийства» [20].
Как выяснилось, в указанных волостях вооруженная винтовками банда в составе 6-7 чело-
век, руководимая неким Родькой Поробовым, регулярно совершала ночные нападения на местных милиционеров и их семьи, а также на тех, кто годом ранее в составе отряда Казакова участвовал в поимке предводителя банды. В результате был разграблен починок Далинский Бисе-ровской волости и убиты милиционер Тутынин Павел Петрович, бывший член отряда Казакова Коньков Григорий Терентьевич, а также связанный с милицией житель деревни Илюменской Артемихин Евстигней Григорьевич, чье имущество было также присвоено бандитами [21]. Омут-нинский уездный комитет РКП(б) на заседании 23 июня, обсудив создавшуюся ситуацию, постановил: уже прибывший в починок Далинский отряд милиции в составе 4 человек усилить еще тремя милиционерами, выделив им 10 винтовок и патроны. Уездному исполкому было предложено «принять самые решительные меры в отношении семей главарей банды Родьки Поробова и Ларьки Артемихина и их родственников, а также к замеченным в укрывательстве» [22].
Внушавшим осторожный оптимизм фактом во второй половине июня стало некоторое сокращение хищений на водном транспорте. Во всяком случае в сравнении с началом месяца, когда в кражах порой участвовали и охранники. Но теперь они нередко засыпали на посту, их оружие не раз уносили дежурному по охране, которого, случалось, также заставали спящим [23]. Впрочем, хищения полностью не прекратились и - хотя и в меньших масштабах - продолжились в июле. Виновными в этом следует признать соответствующие территориальные и транспортные органы, не отреагировавшие надлежащим образом на предыдущие сообщения спецслужб [24]. В июльских настроениях промышленных рабочих перемен к лучшему не обнаружилось, тем более что материальное положение работников Омутнинского завода продолжало ухудшаться [25].
Июль был определенно чреват социальным взрывом по крайней мере в некоторых уездах Вятской губернии, где терпение населения дошло до критической черты. Отчет уполномоченного губернского отдела ГПУ Давыдова о состоянии дел в Орловском уезде является хорошей иллюстрацией к сказанному выше. Отношение крестьян к общегражданскому налогу, сообщал он своему региональному руководству, плохое, так как в уезде сильный голод. «Большинство крестьян продало все поголовно, свое имущество променяло на хлеб. Осталось почти совершенно без скота... а тут еще единовременный гражданский налог, за неуплату которого садят. Бывали случаи, когда крестьяне продавали последние 10 фунтов муки и нательные рубахи, дабы уплатить налог. Так же масло-яич-
ный налог отражается на крестьянстве: крестьяне большинство продало до последней овцы, а с них требуют масло, тогда как они съели давно свой скот. На этой почве крестьяне определенно называют Советскую власть и партию РКП(б) врагами, которые стремятся разорить крестьянство в корень.
Что же касается рабочих, то все они крестьяне и смотрят на положение вещей одинаково как крестьяне. Крестьянство ждет конца Советской власти и какая то не было [наша] агитация в настоящее время среди крестьян пользы не принесет» [26]. Думается, что Давыдов излишне смело обобщал, и вряд ли все крестьяне, тем более рабочие, даже в это время ждали и желали конца Советской власти. Но момент был, безусловно, критический, а в некоторых слоях сельского населения наметилась даже ностальгия по временам в свое время отвергнутой народом монархии. Так, в одном из документов Кировского областного архива социально-политической истории сохранилась для истории и потомков позиция жителя Яранского уезда, деревни Артамоновой Тожсолинской волости, бывшего торговца хлебом и бакалейными товарами Якова Епифа-новича Шестакова, который проклинал советскую власть, разоривших его коммунистов, выражал надежду на переворот и возвращение царя. Эту роль он отводил находившемуся в эмиграции дяде последнего российского самодержца, великому князю Николаю Николаевичу [27].
Перелом к лучшему в общественных настроениях произошел в августе 1922 г., что было связано в первую очередь с тем обстоятельством, что пошел хлеб нового урожая. Кроме того, жители губернии получили возможность улучшить рацион своего питания за счет садово-огородных культур, сбора ягод, грибов, охоты и рыбалки. Политическая сводка середины месяца (1821-го), отправленная губернским отделом ГПУ в Москву, выглядела уже вполне прилично. В ней утверждалось, что «настроение рабочих удовлетворительное, отношение их к советской власти и РКП отчасти хорошее, отчасти безразличное. Забастовок нет. Снабжение их продуктами и деньгами сносное. Настроение служащих очень разное, в зависимости от удовлетворения их продовольственным пайком и заработной платой. Настроение крестьянства удовлетворительное, по-прежнему продолжается уборка хлебов при благоприятной погоде» [28].
В следующей аналогичной сводке за 26-29 августа 1922 г. отношение рабочих к советской власти и РКП оценивалось как удовлетворительное, крестьян - как «вполне удовлетворительное». По поводу последних далее говорилось: «Многие крестьянские хозяйства продают часть собранного урожая или кое-что из оставшегося
домашнего инвентаря, приобретая на вырученные деньги живой инвентарь - корову, лошадь. Данное явление наблюдается в бывших голодных районах... При засеве озимого клина установлено стремление крестьян к увеличению посевной площади» [29]. Поубавилось в это время и число хищений государственного имущества. Во всяком случае на речном транспорте Вятки за вторую половину сентября отмечен лишь один случай - похитили муку и железо из баркаса [30]. Еще одним светлым пятном в общей картине стало сообщение из Советского уезда о том, что к началу учебного года в большинстве волостей была проявлена «самоинициатива крестьян по открытию школ и их содержанию путем самообложения», то есть за собственный счет [31].
В сентябрьских сводках ГПУ о настроениях крестьян также преобладал оптимистичный тон. Документ, датируемый 1 сентября: «Повсюду в губернии, особенно в бывших голодных районах, наблюдается вполне удовлетворительное настроение крестьянства. Постепенно улучшается отношение крестьян к советской власти и РКП» [32]. Нормальным названы их настроения и четыре дня спустя [33]. Но уже в конце первой декады сентября эту радужную картину подпортило сообщение из Орловского уезда о враждебном отношении крестьян к властям, ибо, по свидетельству информатора, во многих хозяйствах размер натурального налога в 2-3 раза превосходил соответствующий показатель 1921 г., в силу чего 100%-ное исполнение налога становилось невозможным [34].
До середины октября соотношение довольных и недовольных аграриев оставалось примерно тем же (крестьяне в большинстве своем спокойны, «исключение - районы с низкой урожайностью хлебов, что порождает недовольство единым продналогом») [35]. Во второй половине октября к орловским добавились крестьяне нолинские и омутнинские, а также возмущенные сбором недоимок за предыдущий год земледельцы Слободского уезда [36]. В ноябре в Орловском и Слободском уездах продолжилось обострение ситуации, о чем губернское руководство извещало Москву [37]. Само оно признавало закономерность эскалации напряженности ввиду того, что в избежавших засухи и голода 1921-1922 гг. северных уездах губернии (Вятском, Омутнинском, Орловском, Слободском) налог брали «уже из нормы, потребной для хозяйства и крестьян».
Во многих случаях это делалось «исключительно под давлением судебных и административных мер воздействия»; иными методами выполнение государственного задания представлялось невозможным. В результате только за вторую декаду ноября 1922 г. по губернии было арестовано 1 807 чел., переданы в народные суды
дела на 868 чел., в трибунал - на одного, а за все время продналоговой кампании (надо полагать, с осени 1921 г.) соответственно - 5 889, 2 179 и 79 [38]. Из числа арестованных на 10 ноября (4 089 чел.) большинство - около 1 300 и более чем по 700 - приходились соответственно на Яранский, Орловский и Слободской уезды. По Советскому и Котельничскому цифры были минимальные - 62 и 71 чел. [39]
Кроме того, подверглись аресту по губернии 93 должностных лица, а в Орловском уезде в двух случаях имущество должников-неплательщиков продали с торгов. Продовольственные органы ситуацию в целом контролировали, со своими обязанностями справлялись; до использования продотрядов на сей раз дело не дошло, хотя сама эта идея витала в воздухе [40].
Сложившиеся на этой почве на конец 1922 г. взаимоотношения между властями и сельским населением северных уездов Вятской губернии были в принципе предсказуемы. Сотрудники ГПУ сообщали в ноябре: «Отношение к советской власти у крестьян северных уездов на почве взимания налогов и налогов по самообложению на содержание волисполкомов, школ и т. д. враждебное» [41]. Сводка середины декабря подтвердила тенденцию: в настроениях заметных перемен нет, налоги, за редким исключением, уплачиваются «под давлением репрессивных мер воздействия» [42]. «Под занавес» 1922 г., в последних числах декабря, в значительной части региона картина осталась прежней: «настроение крестьянства в целом подавленное, особенно в северных уездах, порой враждебное. Лояльные к советской власти остаются в меньшинстве» [43]. Политическая обстановка в южных, переживших голод, но зато получивших государственную помощь уездах, была благополучнее, почему обозреватели в своих сообщениях, как правило, уделяли им гораздо меньше внимания.
Одной из важных особенностей политической жизни Вятской губернии, как, впрочем, и большинства других регионов Советской России, в годы нэпа было слабое проникновение в сельскую местность не только коммунистических идей, но и их физических носителей. Партийные ячейки в деревнях, а то и в волостях пока еще оставались экзотической редкостью, причем численность таковых постепенно сокращалась [44]. Поэтому, извещая Москву в сентябре 1922 г. о том, что и работа волостных исполкомов Советов несколько улучшилась, и перевыборы их депутатов прошли в целом удовлетворительно («под влиянием партии»), вятские большевистские лидеры вместе с тем с грустью констатировали, что членов РКП(б) в волисполкомах «незначительное количество» [45].
Взаимоотношения властей с промышленными рабочими на протяжении этого года тоже не были
полностью безоблачными. Тем не менее, за исключением напряженной атмосферы на Омутнин-ском заводе, они вызывали меньшую головную боль у руководителей губернии, нежели ситуация в сельской местности. Типичные настроения, преобладавшие в этой среде с января по декабрь, в политсводках определялись терминами «нормальные», «удовлетворительные», «спокойные». Правда, с оговоркой: за исключением тех уездов и предприятий, где задерживается зарплата [46].
Но с осени 1922 г. на этом направлении стали возникать некоторые новые проблемы. Сводка за 5-11 сентября гласила: настроение рабочих пока прежнее, но быстро нарастает безработица; в одной лишь Вятке безработных около 500 человек [47]. В середине ноября их число выросло до двух тысяч, при примерно равном соотношении мужчин и женщин. Материальное положение безработных было тяжелым, пособие выдавалось не всем и в недостаточном размере, поддержка бесплатным питанием оказывалась лишь каждому двадцатому. Эффективность деятельности комиссии по организации общественных работ, за отсутствием средств, приближалась к нулю. С другой стороны, по оценке губернских партийных лидеров, в работе реально нуждались процентов 20 от общего числа безработных. Именно у них на этой почве было «настроение подавленное». Примерно такое же число составляли явившиеся в город за приработком крестьяне. Что же касается оставшихся 60% вставших на учет безработных, то о них в отправленной в Москву сводке говорилось, что это «разная братия, зарегистрировавшаяся "между прочим", из коих добрая половина чают поступления только в хоз-органы [т. е. на чистую, конторскую работу. -В. £.], а не иначе» [48].
Дифференцированное отношение к безработным со стороны властей базировалось на тезисе о том, что у имеющих свое хозяйство крестьян и полупролетариев (рабочих заводов и фабрик) есть возможность выжить даже в этих чрезвычайных обстоятельствах, кормясь со своего надела или участка, в то время как бесхозные наемные рабочие такой возможности лишены. Под этим углом зрения оценивалось ими и состояние трудового коллектива Омутнинского завода. В очередном послании в Москву (за 20-23 ноября) сообщалось: рабочие спокойны, за исключением Омут-нинского завода, где остановлен ряд цехов. Но среди безработных рабочих-пролетариев не больше 1%, прочие - мелкие собственники со своим хозяйством. Нуждающиеся в работе направляются на рудники Песковского завода, где недостаток в рабочей силе достигает 63% [49].
Еще одно затруднение высветилось в отчете за первую половину сентября, составленном сотрудниками отдела ГПУ Кожевниковым и Куз-
нецовым. Его авторы, характеризуя настроения рабочих речного транспорта, отмечали, что те вполне лояльны к советской власти, но отношение их «к административно-техническому персоналу скверное, в силу того, что со стороны последних замечается в большинстве случаев умышленный саботаж по службе, который скверно сказывается на материальном положении рабочих». Авторы сводки приводили пример с затоном Аркуль, где на месяц имела место задержка с выплатой зарплаты без уважительной, по их мнению, причины [50]. На другую грань той же проблемы обратил внимание ответственный секретарь губкома П. Ф. Костерин, информируя ЦК РКП(б) о том, что отношение администрации к заводским рабочим высокомерное; заменить «спецов» пока некем и потому «при замечании нежелательных явлений и конфликтов применяются меры воздействия», но в целом вопрос остается открытым [51].
Авторы сводок еще не раз возвращались к этому предмету, оценивая его с различной степенью тревожности или, напротив, оптимизма. Так, в начале декабря взаимоотношения рабочих с администрацией был признаны «в общем неудовлетворительными (по причине классовой розни)», но вместе с тем уточнялось, что до «значительных трений» дело пока не доходило [52]. Несколько более оптимистичным выглядел отчет за предпоследнюю неделю этого месяца, где после фиксации «спокойного настроения» рабочих отмечалось, что их отношения с администрацией «несколько улучшаются и регулируются профсоюзами» [53].
В отдельных случаях возмущала тружеников и явная несправедливость в оплате труда, огромная разница в размерах зарплаты рядовых и начальства. Такое имело место, например, в губернской службе связи. При выдаче 20 сентября зарплаты «оказалось, что помощник заведующего губернскими почтами и телеграфами получил 112 млн руб., а сторожиха того же учреждения -всего 8 млн». К тому же администрация бесплатно обеспечивалась дровами. На зарплату 8 млн, получая при этом паек 30 фунтов муки, 25 фунтов гороха и 4 фунта соли, прожить было крайне сложно даже одинокому, не говоря уж о семейных [54]. Проявления подобной рыночно-рва-ческой психологии отдельных «отцов-командиров» и стали, очевидно, одной из главных причин негативного отношения части рабочих (что было отмечено в конце сентября начальником губернского отдела ГПУ Ремишевским на предприятиях Берегового района Вятки) к нэпу [55].
Впрочем, финансовые запросы рабочих были не столь велики, и оказалось достаточно простого упорядочения выдачи зарплаты, чтобы их настроения стабилизировались. Во всяком случае
так это было уже в последней декаде октября на большинстве предприятий Северо-Вятского горного округа. Исключение составил все тот же Омутнинский завод, причем П. Ф. Костерин в качестве главной причины выявившегося здесь неблагополучия указал на слабость заводской организации РКП(б) («совершенно нет партийных»), в силу чего заводское руководство «ведет себя в отношении рабочих как старая буржуазная администрация» [56]. Месяц спустя ситуация была оценена (на сей раз сотрудниками ГПУ) весьма сходным образом: настроение рабочих, за исключением Омутнинского завода, хорошее, что подтверждается их «единодушным участием в празднествах юбилея Октябрьской революции»
[57].
Не вызывала особых тревог у губернского руководства и атмосфера на речном транспорте. Здесь благотворную роль сыграл сам факт перевода работников в октябре 1922 г. с пайкового снабжения на зарплату в денежном выражении. Уже в первой половине ноября настроения их были достаточно благополучными. Прекратились хищения. Укрепилась дисциплина, прекратились прогулы. Не зафиксированы явные конфликты между рядовыми работниками и администрацией. Определенную роль в достижении этого позитивного результата сыграли такие факторы, как отсутствие взяточничества, достаточное обеспечение на предстоящий зимний сезон работников топливом, своевременные выплаты заработной платы, в том числе и за сверхурочные работы
[58]. При этом в отдельных политических сводках честно признавалось, что и в конце 1922 г. оплата рабочих и служащих оставалась низкой, а материальное положение - плохим [59].
С оптимизмом смотрели в завтрашний день и рабочие совхозов. Оптимизм базировался в первую очередь на факте начавшегося оздоровления и подъема хозяйства [60]. Принципиальное значение для властей имело отношение к ним со стороны военнослужащих стоявших в регионе гарнизонов. На протяжении рассматриваемого периода оно оценивалось как вполне хорошее и «сочувственное». Далеко не последнюю роль в достижении такого результата играли неплохо поставленная политико-воспитательная работа и нормальное (в понятиях тех лет) питание. Кроме того, у всех воинских частей гарнизона города Вятки (помимо частей особого назначения, о которых речь еще впереди, здесь стояли 508-й полк и 43-й батальон) [61] имелись шефы в лице различных предприятий и учреждений. Они, в случае острой необходимости, помимо основного государственного материального содержания, в той или иной мере «удовлетворяли нужды красноармейцев» [62]. К тому же в октябре красноармейцам был увеличен паек [63]. Что же ка-
сается оценок в среде военнослужащих новой экономической политики, то они варьировались от удовлетворительных до враждебных [64].
Части особого назначения - ЧОН (состоявшие из местных коммунистов и комсомольцев милитаризованные территориальные формирования, собираемые в случае необходимости и предназначенные для борьбы с бандитизмом, для подавления любых иных вооруженных выступлений) существовали с конца июля 1921 г. [65] Они функционировали там, где имелись более или менее солидные партийные организации, - в Вятке, в уездных центрах. Общегубернские руководители ЧОН менялись удивительно часто. На 8 января 1922 г. таковым числился Седер [66]. Затем в этой роли выступал Чистяков, 21 июня арестованный за убийство (на почве ревности) артиста городского театра Захватаева. После этого временно исполняющим обязанности командира ЧОН был назначен Байбородов [67], а в октябре того же года частями особого назначения губернии уже руководил некто Власов [68].
Очевидно, центральные и местные власти испытывали в них потребность не только на первом, но и на втором году нэпа. Несмотря на частичное сокращение численности ЧОН - в соответствии с распоряжением их республиканского командования - в июне - июле 1922 г., еще и в конце декабря члены Вятского губкома партии обсуждали письмо ЦК РКП(б) о необходимости содействия ЧОН [69]. Вятские ЧОНовцы проходили военную подготовку один день в неделю, обычно по средам, в течение трех часов за один раз. Как правило, это делалось без отрыва от семьи и основной производственной деятельности, но в октябре 1922 г., по словам Власова, их временно перевели на казарменное положение [70].
Объектом пристального внимания и недоверия со стороны местных властей уже не первый год выступали не слишком расположенные к советской власти служащие и интеллигенция. Господствовавшая в партийных кругах губернии оценка их роли была довольно точно сформулирована председателем Вятского городского Совета и руководителем губернского коммунального отдела Г. М. Лопатиным. В своем выступлении на собрании коммунистической фракции этого органа в мае 1922 г. он на сей счет выразился так: некоторые спецы «хороши, но есть и очень бесчестные, и поэтому к ним приходится относиться очень осмотрительно, необходима чистка и строгая фильтрация» [71].
Отношения между сторонами обычно дополнительно обострялись в кризисные периоды. Так было и во время переживаемого регионом голода. 26 марта 1922 г. секретарь губернского комитета РКП(б) С. А. Алыпов направил письмо «всем чрезвычайным уездным уполномоченным
губернской комиссии по проведению сельскохозяйственной кампании». В нем он оценил недавно прошедший губернский съезд агрономов, землемеров и лесоводов (в унисон съезду всероссийскому) как массовую - за единичными исключениями - демонстрацию антисоветских настроений и саботажа со стороны интеллигенции и служащих. В контексте борьбы с голодом они отстаивали тезис невозможности что-то изменить к лучшему своими силами, уповая лишь на поставки извне семян и плугов. По мнению Алыпо-ва, они тем самым старались «создать в наших рядах. паническое и безнадежное настроение». В связи с этим уполномоченным предписывалось принять информацию к сведению и усилить контроль за служащими. Особенно за уездными, подчеркивал автор письма. «Участковые в этом отношении лучше, практичнее и несомненно левее. Но надо смотреть и за ними». Но всех следует привлекать к работе, «сохраняя наружный такт и разыгрывая дипломатию» [72]. 30 марта губ-ком, заслушав доклад Алыпова, согласился с ним и постановил: «Принять меры по недопущению саботажа со стороны агрономов» в проводимой сельхозкампании [73].
К числу упомянутых выше мероприятий, которые саботировала часть местных служащих, относились, например, проводимые по губернии 3-дневные крестьянские конференции «с программой практических советов по борьбе с голодом, главным образом по использованию суррогатов». Статьи специалистов-аграриев подобного же содержания появлялись в местной прессе. В целях оказания помощи все городские партийные ячейки были закреплены за деревнями. Во всех уездах были проведены 2-3-месячные курсы по сельскому хозяйству. Но интеллигенция участвовала в них лишь в минимальной степени. В начале апреля секретарь губкома информировал секретарей уездных комитетов партии о том, что в губернском центре по вине агрономов были сорваны несколько намеченных на 29 апреля вечеров вопросов и ответов. Агрономы, ссылаясь на отмену принудительного труда при переходе к нэпу, требовали за каждое выступление по пуду муки. Губком постановил отказавшихся вызвать для объяснения в президиум губисполкома и привлечь «заправил» к строжайшей ответственности.
«Очевидно, не обойдется и без арестов, -писал Алыпов партийным руководителям уездов. - Но это единственный путь. вожжи распускать нельзя, иначе они совсем отобьются от наших рук». Адресатам письма предлагалось пресекать на местах подобные явления, но «с согласия укома и непременно через уисполком», а также проводить линию на раскол между спецами, настроенными враждебно по отношению к советской власти и сочувствующими ей. Не воз-
бранялось премировать последних, оплачивать их лекционные выступления перед населением и т. д. [74] Очевидно, «закручивание гаек» дало определенный результат, ибо вскоре секретарь губернской организации РКП(б) докладывал в Москву: «Губернские агрономы проявляют саботаж и заявили, что они не намерены вести работу, так как считают все эти мероприятия не достигающими цели. По отношению к ним приняты меры. Что касается агрономов участковых, то явлений саботажа со стороны их не замечается» [75].
В те же дни уездным большевистским комитетам ответственным секретарем губкома П. Ф. Кос-териным была дана установка усилить партийное влияние на потребительскую кооперацию в целях использования ее «в интересах всего населения и в первую очередь рабочего класса». Характерно то, что и на этом этапе он оставался на позициях принудительного членства всех граждан в ее деятельности («принцип обязательности и централизации») в противовес принципу добровольности участия в кооперации только части населения, исповедуемому идеологами кооперативного движения из стана меньшевиков, эсеров «и других не сочувствующих нам политических групп».
Между тем, с тревогой отмечал Костерин, реставрация рыночных отношений в стране привела к активизации именно этих, имевших сильные позиции в данном секторе экономики в дореволюционные годы элементов, и они явно стремятся на этом направлении «овладеть идейным влиянием над одним из мощных экономических факторов в стране» [76]. Проведя в ноябре 1922 г. ревизию кадрового состава кооперативных органов губернии, сотрудники ГПУ пришли к следующему заключению: среди работников кооперации 24 человека подозреваются в принадлежности к политическим партиям (18 правых эсеров, 3 энеса и по одному меньшевику, кадету и левому эсеру). Но попыток создания ячеек и групп не отмечено [77].
На протяжении всего 1922 г., особенно в первой его половине, в большевистских кругах существовали серьезные опасения, что, спекулируя на голоде, страданиях людей и их естественном недовольстве, потерпевшие поражение и переживавшие идейный и организационный кризис бывшие советские, умеренно социалистические партии (точнее, уцелевшие кое-где, полулегально действовавшие группы партийной интеллигенции) смогут если не восстановить свое влияние в массах, то по крайней мере дополнительно обострить политическую обстановку в обществе. К тому же именно к ним в первую очередь тяготели беспартийные интеллигенты и служащие. Сотрудник Вятского губернского отдела ГПУ Давыдов писал в июльской политсводке: «Советские служащие и интеллигенция целиком взглядов эсеровщины, которые
находят богатый материал для агитации среди крестьянства» (сохранен стиль документа. - В. Б.) [78]. На прошедшем в начале сентября 1922 г. губернском съезде медицинских работников от города Вятки из 40 делегатов только один был членом РКП(б). По оценке губернского партийного руководства, «съезд выявил совершенно антисоветские настроения». Возможно, это было некоторым преувеличением, ибо в подтверждение данного тезиса говорилось лишь, что при выборах правления профсоюза медиков проходят исключительно кандидатуры беспартийных [79].
В начале лета, в связи с готовившимся в Москве процессом над руководством партии эсеров, ЦК РКП(б) разослал на места директиву о проведении соответствующей пропагандистской кампании, цель которой - изолировать эсеровские «верхи» от рядовых членов партии. Конкретизируя директиву, секретарь Вятского губкома в письме секретарям укомов РКП(б) писал: «Как можно осторожнее и тактичнее проводить эту директиву ЦК; таким образом не перегибать центр тяжести как в сторону ругательного тона, бьющего обухом по голове каждого эсерствующего, так и в сторону выставления услуг отдельных ее членов в прошлом, которыми верхи эсеров по сей день пытаются прикрыть свои злодеяния» [80]. Этот разумный призыв к осторожности и аккуратности не в последнюю очередь диктовался кадровым дефицитом, имевшим тенденцию к дальнейшему обострению. Председатель Вятского уездного исполкома Советов Свалов говорил с тревогой на бюро губкома 8 декабря 1922 г. о том, что из-за материальной необеспеченности из сельского хозяйства уходят и без того немногочисленные агрономы [81].
По мере выстраивания нэповской системы социально-экономических отношений, настроения служащих все в большей степени зависели не от идеологических моментов, а от их реального материального положения. Так, в самом начале сентября компетентными органами было отмечено «некоторое понижение» настроения служащих, особенно в тех уездах, где на 1-3 месяца задерживалась выплата заработной платы. К тому же у низших категорий служащих она была очень невелика [82]. К началу осени 1922 г. на нет сошел и весенний саботаж «спецов» [83]. Однако взаимное недоверие между ними и властью сохранялось, и последняя осуществила ряд превентивных мер. Так, в том же сентябре партийный комитет Советского уезда предложил уездному исполкому Советов создать специальный резервный хлебный фонд в размере до трех тысяч пудов «для регулирования жизни всех школ уезда», а также провести «обязательную повторную чистку рядов преподавательского персонала для изолирования всего консервативного элемента учительства, не
усвоившего до сих пор принципов единой трудовой школы, а также ряд других постановлений». К этому времени в уезде были «приняты меры к укреплению аппарата юстиции судьями из коммунистов» [84]. Выдвинутому в августе, по инициативе губкома РКП(б), на должность заместителя председателя губернского народного суда Карасеву было поручено «строго и твердо проводить классовую линию» [85].
Август был отмечен и новым конфликтом между губернскими светскими властями и приверженцами и представителями православной церкви, которые, если верить информации, поступавшей по линии органов Государственного политического управления, в свою очередь также активизировались. В документе, заверенном подписями заместителя начальника губернского отдела ГПУ Латышева и двух других сотрудников этого ведомства - Скрябина и Сунегина, утверждалось: «За последнее время верхушки вятского духовенства повели явно контрреволюционную работу, в силу этого в ночь на 27 августа были произведены аресты наиболее реакционных, черносотенных элементов. Обыски дали богатый материал для уличения вятского духовенства в их контрреволюционной деятельности: обнаружена левоэсеров-ская литература, установлено распространение тихоновских воззваний по губернии. Обнаружены при обыске у одного из епископов и приказы ВЧК. Следствие продолжается» [86].
Подытоживая все сказанное выше, можно констатировать тот факт, что, по большому счету, вятское партийное и советское руководство на протяжении 1922 г. «колебалось вместе с линией партии». Той самой, которая на полутора-двух-летнем этапе перехода от политики «военного коммунизма» к нэпу основным своим содержанием имела определенную либерализацию экономических отношений при одновременном ужесточении политических порядков. Фактором, дополнительно усилившим вторую тенденцию и придававшим ей особенно драматический оттенок, был голод, поразивший обессиленную и разоренную семилетней войной страну и охвативший - вместе с засухой - многие ее регионы. В числе таковых оказалась и Вятская губерния.
Примечания
1. Вятская правда. 1922 г. 7 янв. С. 4.
2. Вятская правда. 1922 г. 9 янв. С. 1.
3. ГАСПИКО. Ф. П-1. Оп. 2. Д. 248. Л. 2.
4. Там же. Л. 4.
5. Там же. Д. 229. Л. 77.
6. Там же. Д. 226. Л. 83, 84, 84об.
7. Вятская правда. 1922. 5 февр. С. 2.
8. ГАСПИКО. Ф. П-1. Оп. 2. Д. 229. Л. 109.
9. Там же. Д. 239. Л. 141.
10. Там же. Д. 229. Л. 77.
11. Там же. Д. 239. Л. 34.
12. Там же. Д. 248. Л. 2, 4, 8; Д. 239. Л. 65, 65об.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20. 21. 22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
35.
36.
37.
38.
39.
40.
41.
42.
43.
44.
45.
46.
47.
48.
49.
50.
51.
52.
53.
54.
55.
56.
57.
58.
59.
60. 61. 62.
63.
64.
65.
66.
67.
68.
69.
70.
71.
72.
73.
74.
75.
76.
77.
78.
79.
Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же. Там же.
Д. 229. Л. 132-133. Л. 138.
Л. 158, 158об. Д. 248. Л. 12.
229. Л. 182. 248. Л. 12. 229. Л. 190. 190-191. 191.
248. Л. 16, 18об. 28.
229. Л. 224. 248.
248. Л. 31, 31об.
37.
41.
54.
44об.
41.
43.
91.
60, 69об. 75, 77.
100. 98об. 109. 114. 118.
229. Л. 77, 77об. 248. Л.60.
41, 42, 43, 53, 60, 109 и др.
49.
99.
98об.
51, 52.
99.
111об.
118.
90об.
62об.
84.
100.
97, 97об. 118. 99.
226. Л. 86.
248. Л. 43, 98об. 82. 43.
227. Л. 197. 239. Л. 5.
229. Л. 172, 185. 239. Л. 118об.
229. Л. 213, 213об.; Д. 239. Л. 164об.
149; Д. 239. Л. 34, 118об.
239. Л. 50.
229. Л. 310, 310об.
239. Л. 35.
229. Л. 78.
77, 77об.
88.
248. Л. 108. 229. Л. 248. 239. Л. 86.
80. Там же. Д. 229. Л. 155.
81. Там же. Д. 239. Л. 141.
82. Там же. Д. 248. Л. 42.
83. Там же. Л. 49.
84. Там же. Л. 44об.
85. Там же. Д. 239. Л. 80об.
86. Там же. Д. 248. Л. 41.
УДК 94(47)(082.1)
А. Ю. Семенова
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ВЯТСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ ВСЕСОЮЗНОГО ОБЪЕДИНЕНИЯ «ТОРГСИН» (1932-1936 гг.)
Автор приводит в работе интересные факты из истории советской торговли в период дефицита и карточной системы 30-х гг. XX в. В работе рассматривается деятельность торговых учреждений Всесоюзного объединения «Торгсин», действовавших в населенных пунктах бывшей Вятской губернии.
The author gives in his work interesting facts from the history of Soviet trade in the period deficit and a food rationing of 30-ies of XX century. The paper reviews the activities of trade institutions All-Union "Torgsin store" operating in the towns of the former Vyatka province.
Ключевые слова: Всесоюзное объединение «Торгсин», торговые отношения, обмен, драгоценные металлы, карточная система, товарный дефицит, Нижегородская область, Вятский регион, ОГПУ, НКВД.
Keywords: All-Union association "Torgsin store", trade, exchange, precious metals, food rationing, trade deficit, Nizhni Novgorod Region, Vyatka region, OGPU, NKVD.
Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами - сокращенно Торгсин - было вначале небольшой конторой Наркомторга, которая существовала в СССР с 1930 г. и занималась обслуживанием только иностранцев, приезжавших в страну на короткое время. Вход советским гражданам в эти магазины был закрыт. Более того, островки изобилия засекречивались - не рекомендовалось прибегать к рекламе и выставлять в витринах ширпотреб [1].
В 1931 г. ситуация изменилась: небольшая контора была преобразована во Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами с центральным аппаратом в Москве, который подчинялся распоряжениям Наркомата внешней торговли, и краевыми и областными конторами на местах [2]. С осени 1931 г. магазины Торгсина стали обслуживать не только иностранцев, но и советских граждан, которые могли покупать там товары в обмен на имевшиеся у них валюту и золото (ювелирные изделия, утварь, монеты старого чека-
© Семенова А. Ю., 2010
